Проснулась Ярла рано. Давно приучила себя: когда работаешь, долго по утрам разлёживаться нельзя. Даже если предыдущую ночь на охоте провела. Ну а если нет, так тем более. Если действительно появился в городе свободный ларв, речь о человеческих жизнях идёт. Чем быстрее действовать начнёшь, тем лучше. С другой стороны, совсем уж затемно вставать смысла нет – сегодня первым делом надо в советный дом зайти. А городские старшины не из тех, кто свою работу раньше положенного времени начинают.

Звать Саулину и требовать горячей воды Ярла не стала. Утром и холодной можно обойтись, со вчерашнего дня в кувшине как раз на умывание осталось. Теперь расчесаться, косу заплести, одеться – штаны, рубаха, сапоги. Готово. Никогда у Ярлы в голове не укладывалось, как это на утренний туалет час потратить можно. А ведь у знатных дам так испокон веку заведено. Ну да у них, у дам, больше никаких занятий нет, так пусть хоть причёску тебе горничная строит в семь этажей, лицо, словно картинку, раскрашивает. А то со скуки можно помереть. Да ещё другое развлечение у них – балы по вечерам…

У них – балы, у сумеречных охотников – тренировки. Открыла Ярла дверь в коридор, уцепилась пальцами за верхний косяк и подтянулась несколько раз. Много-то времени сейчас не потратишь на упражнения, но чуть-чуть хотя бы размяться надо, чтобы в форме быть.

Напротив Ярлиной комнаты дверь была закрыта, и соседние, по сторонам, тоже. Да если бы и открыты – ей-то не всё равно? Пускай, если кому делать больше нечего, смотрят. Но смотрели не из дверей. Конопатая Саулина по коридору пробегала, да остановилась, как вкопанная, вытаращилась во все глаза. Ярла виду не подала, что замечает её, своё дело закончила. Последний раз, уже зубы сжав и зарычав тихонько поднялась наверх – тяжело, и держаться на узкой планке косяка трудно. Потом отпустила руки и только теперь на девчонку посмотрела. А та всё стоит с раскрытым ртом.

– Ну, ты чего? Муха влетит.

Опомнилась Саулина:

– Ой, извините! – и хотела бежать, тащить дальше корзину с картошкой, которая в руках у неё.

Но Ярла девчонку остановила:

– Да погоди ты, я же тебя не гоню.

– А я думала, рассердитесь, что гляжу, – простодушно протянула Саулина.

Вот уж действительно, простодушный человек, и такая в ней светлота… «Светлота» – это у видунов слово такое. Когда в человеке недобрых «помутнений» не видно, и даже наоборот, доброе чувствуется, говорят, что в нём «светлота» есть. Так же как «помутнения», не обычным зрением видишь её, ощущаешь только. Как если к свету с закрытыми глазами повернуться: увидеть – не увидишь, но различишь.

У двухбережников вот другие слова имеются – «святая», «святой». Вроде, похоже. Но уж конечно, такую девчонку не назвали бы они «святой». Во всяком случае, пока она какого-нибудь дела «во имя веры» не совершила. Говорят, когда начало зарождаться учение Двух Берегов, чего только «во имя веры» не творили новообращённые. Скажет, например, человек: «Вот, я верю, и в доказательство этого руку в огонь положу». Скажет, да и сделает. А то и полностью в огонь пойдёт… Как святой Лорк Норвейрский, к примеру. А если ничего подобного за человеком не числится, то не станут его святым величать. Особенно какую-то девчонку с корзинкой картошки.

– Да чего сердиться? Жалко, что ли. Тебя Саулина звать?

– Ага, – кивнула, качнула рыжими косичками.

– А меня Ярла.

– А вы, госпожа Я…

– Да без «госпожи», – перебила Ярла.

«Госпожой» пускай стражники зовут, да хозяева постоялых дворов, да чиновники разные. Перед ними чаще всего и надо себя как высокородная держать – такие уж люди, больно много смысла придают общественному положению. А кто иначе, с теми не нужно «госпожи». Потому что по отцовской-то линии Ярла на такое обращение права не больше имеет, чем эта вот Саулина. Не знатный род Бирги. Только что не как все: видуны. Поэтому-то многие собеседники, которые про это знают, и добавляют лишний раз «госпожу». На всякий случай.

Саулина свои круглые серо-голубые глаза ещё сильнее округлила:

– А-а… ладно. А как же вы это вот так умеете?..

Понятно, подтягивания имеет в виду.

– Училась, вот и умею.

Вспомнилось Ярле мимоходом, как в детстве отец её подтягиваться учил. Самое сложное было. Все остальное делала: присядет хоть сотню раз, из лежачего положения туловище столько же раз поднимет, чтобы живот крепкий был. Но схватится за перекладину – и ни в какую тощие девчачьи руки сгибаться не желают, чтобы кверху тело подтянуть, тоже тощее, но в висячем положении тяжёлое неимоверно. Долго не желали. А отец не отставал: пытайся, как получается, плечи, спину напрягай, тянись. И научилась всё-таки Ярла трудному делу. Охотнику без этого никак: мало ли, куда лезть придётся, за какой край цепляться да подтягиваться. Навык необходимый.

Подумала-подумала Саулина, да и вздохнула:

– Вот бы мне так…

Попробовать Ярла не предложила, ясно ведь, что сходу не получится. Саулина хотя и много трудится, и руки, наверное, у неё не совсем слабые, но этому упражнению если девчонка нарочно учиться не будет – не выполнит. Да ещё не на перекладине, а за дверной косяк цепляясь – тут и пальцы сильные нужны. Но Саулина на верх двери смотрела так заворожённо, точно на диковинку, что ясно: без посторонних глаз подтянуться попытается обязательно. Может, даже упражняться начнёт, если время выкроит. Но это вряд ли: уж больно много работы на неё хозяева Тиверо навалили.

«А здорово было бы девчонку поучить», – подумалось Ярле. Жаль, не до этого сейчас. А потом… потом она, Ярла, домой вернётся, а Саулина здесь останется.

– Комната твоя где? – из праздного любопытства поинтересовалась Ярла.

– На чердаке.

Ну да. Небось, каморка какая-нибудь.

– Ты в служанки-то почему нанялась? Родители небогато живут?

– Да я сирота. А хозяевам здешним роднёй прихожусь. Кормят они меня.

– А платить не платят за работу?

– Бывает, дают денежку…

Понятно всё с этими хозяевами. Удобно устроились. Экономно. Не зря и в госпоже Тиверо, и в супруге её Ярла алчные «потемнения» разглядела.

– Ой, – спохватилась Саулина, – пойду, картошку чистить надо.

– Одна ты, что ли, тут за всю прислугу?

– Нет, одна-то не управилась бы. Конюх есть, он же и садовник. Бельё прачкам отдаём стирать. А тётушка Тиверо за повариху… – последние слова не очень уверенно прозвучали. Помолчала Саулина и добавила: Ну, как за повариху… указывает, чего на обед приготовить, чего на ужин, какие продукты класть, а я уж стряпаю. Ещё комнаты убираю.

– А садовник? Тоже тебе «указывает»?

– А как же! Сегодня одну грядку полить нужно, а другую – прополоть. А завтра наоборот.

«Повезло тебе, добрые у тебя тётушка с дядюшкой», – невесело усмехнулась про себя Ярла, вслед Саулине, дальше со своей картошкой заторопившейся, глядя.

Ну, у неё своё, а у Ярлы своё. Пробежаться надо бы, хотя бы недолго, для бодрости.

В рубахе и штанах, кафтана не накидывая, спустилась Ярла в столовую, а оттуда на улицу вышла. Обследовала двор вокруг «Карася». Ничего, подойдёт, как раз кружок сделать можно. Позади до́ма, правда, грядки со всякой съедобной зеленью устроены, те самые, которые Саулина по указке садовника пропалывает да поливает. Ну ещё бы без приусадебного хозяйства обошлись Тиверо: так ведь денег на покупку продуктов для постояльцев меньше уходит. Вон морковная ботва топорщится метёлками, капуста кочаны сворачивает, лук жухлый – не на перья, на луковицы. Но тропка есть, мимо всех этих посадок, их не затоптавши, пробежать можно. Ну и побежала Ярла.

Другие постояльцы, кто проснулся уже, удивлённо из окон выглядывали: чего это девка, как сумасшедшая, носится? А Ярла знай себе нарезает круги. Пробежаться – оно самое милое дело. Тут тебе и ноги упражняешь, и сердце с лёгкими.

А как положенное время отбегала, в столовую вернулась. Из рукомойника, что возле двери в закутке приделан, побрызгала в лицо водой, и обратно к себе в комнату поднялась. Вечное неудобство бега: времени чуть потратишь, а рубаху на чистую меняй. Переоделась, ношеное бельё отложила. Надо будет Саулину попросить, чтобы вместе с другим прачкам снесла.

Теперь снова вниз, в столовую – позавтракать. Пшеничная каша с маслом, кусок сыра и те же любимые илленийцами печёные яблоки. То есть, не те же, что вчера, свежие. И отвар яблочный – запить. Хорошо.

Где-то – на главной городской площади, наверное – часы пробили половину третьего дневного часа. Можно и в советный дом отправляться.

Советный дом, как знала Ярла от гонцов, на этой самой площади, где, по её предположению, били часы, и находился. Называлась площадь почему-то Букетной – не иначе, много цветочниц там свой красивый, но недолговечный товар сбывают. Дорогу к площади подсказал первый же прохожий. Идти оказалось недалеко.

Над одним из зданий, обступивших Букетную площадь, высилась, оправдывая догадку, островерхая башня с часами. Нетрудно понять, что это и есть лореттский советный дом. Но что-то больно уж на стенах его вычурных узоров налепили, как будто там не старшины заседают, а комедианты устраивают представления.

Но сама площадь ничего, чистая. Относительно чистая, конечно: мусорные-то кучи есть. Ещё бы им не быть, когда по воскресным дням на площадях ярмарки проходят, и торгуют далеко не одними цветами на них. Чего только не остаётся потом: и никудышный овощной-фруктовый товар, и солома, и навоз не от одних лошадей, но и от прочей живности, которая на продажу. Но всё-таки видала Ярла и похуже городские площади, чем Букетная, гораздо похуже. Немощёные, с непросыхающими лужами, в которых свиньи ванны принимают. А тут и брусчатка и, вон, посередине, даже фонтан с фигурой, видимо, кита изображающей.

Впрочем, Ярла не за тем здесь, чтобы местную архитектуру и достопримечательности разглядывать да оценивать.

У входа в советный дом встретил её непременный стражник. Поприличнее немного, чем тот, на пристани – и на том спасибо. Хмурится… Но это ничего. Письмо с герцогской печатью ему под нос – и всё, готов. «Проходите, госпожа». А куда проходить-то? На второй этаж, старшины там в большом зале заседают.

Неужто и правда вот так просто, без проволочек удастся к здешним управителям попасть? Если да, то Лоретт – исключение из правил какое-то. Обычно сто лет в этих советных домах торчишь, прежде чем градоначальники принять соизволят. Ну ладно, не сто, но столько, что поважнее что-нибудь сделать можно успеть. Вечно одна и та же песня: сначала вызывают – скорее, да немедленно, да неотложное дело, напасть на наши головы! А придёшь: вот, мол, я – какой-нибудь писарь занудство разведёт: подождите да обождите, надо доложить, а сразу нельзя доложить, потому что совещание важное, или все срочно куда-то отбыли, или ещё какой понос с золотухой. Одним словом, лучше, когда не город, а частное лицо охотника нанимает. Там – сразу к делу, без лишнего крючкотворства.

Но неужели Лоретт от других городов в этом смысле в лучшую сторону отличается? Да нет, ничего подобного. Никаких вам отличий, никаких исключений из правил. И здесь писарь на полдороге перехватил, тощую, по-гусиному длинную шею вытянул, залопотал: вам куда, да вам кого? А-а, насчёт случаев смертельных, бесчинство пресечь и прекратить? Нет, и насчёт смертельных нельзя сразу, вот прямо сейчас – никак. У главы старшинства с самим герцогом Хосвейном личный разговор. А как закончат – заседание старшин начнётся, и тогда уж госпожу сумеречную охотницу в свой черёд войти пригласят. В свой черёд, потому как ещё ожидающие есть.

Ну что ты с них возьмёшь, с этих писарей. Не стучать же его по башке, так, чтобы вырубился и дорогу не заступал, не врываться же к управителям во время «личного разговора».

Лишь бы уж не слишком долго ждать… А что «сам» Хосвейн Лореттский здесь, так это хорошо. Сразу всем покажешься, всех выслушаешь, не надо потом отдельно к герцогу на аудиенцию являться. А то бывает и так – морока морокой. Запишись на приём, да дождись, этому визит нанеси да тому, а время-то идёт, ларв своё тёмное дело делает. С другой стороны, когда в обязательном порядке ежедневных отчётов требуют – тоже плохо. Противно – вроде как подневольным человеком себя чувствуешь.

Села Ярла на скамейку около двери, за которой герцог с главой старшинства совещались. Чего там этот, с гусиной шеей, говорил? В свой черёд, потому как ещё ожидающие?.. Ну, девять человек в богатых кафтанах, которые кто тоже сидят, кто по коридору туда-сюда расхаживают, это, наверное, не посторонние «ожидающие», а остальные старшины, которых «личный разговор» слушать не допустили. А вот в двухбережных рясах двое, что напротив на скамейке сидят (приятное соседство, ничего не скажешь!) – видно, как раз «ожидающие».

Странная такая парочка… Старший – ничего себе! – тому стражнику у пристани форы даст, и много. Два ясно различимых ларва в человеческий рост рядом с ним клубятся и, похоже, не предел это. Может, в ближайшем будущем ещё один присоединится к ним. Вот вам и святой брат… И голодного духа за собой волочёт, и чудовище, которому имя сходу не подберёшь. Не зря отец всегда говорил, что двухбережников опасаться надо. Особенно видунам. Потому что вещают-то братья о доброте да о любви, но с теми, кто им в чём-то перечить вздумает, расправляются быстро и совсем не по-доброму. Поэтому и скрывают видуны настоящий свой дар, этаким «профессиональным цехом» охотников на ночных тварей притворяются. С таким положением дел двухбережникам приходится мириться: свободные ларвы для всех, самих братьев не исключая, угроза. Но о настоящей природе ларвов ни за что нельзя с двухбережниками говорить. У них ведь на этот счёт своё мнение. И такой порядок, что с их мнением спорить не смей. На виселице или на костре от рук святых братьев умирать кому охота?..

Вот и этот двухбережник, старший из двух, хотя тенями окружён, но лицо такое строгое, благообразное – прямо образец добродетели. С такого хоть образ святого рисуй или ваяй. Кого хочешь в заблуждение ведёт – кроме видуна, конечно. Подобную внешность обычно правильной, скульптурной называют: всё соразмерено. Лоб высокий, но не слишком, нос прямой, губы не тонкие и не полные, подбородок по обычаю святых братьев выбрит, волосы обрезаны коротко. Только вот глаза… чуть глубже посажены, чем соразмерным бы казалось, и брови чуть сильнее над ними нависают. Веки словно припухшие. И сами глаза вроде обычные, тёмно-карие, а всё-таки не совсем обычные. Точно огонь и холод абсолютной черноты в них борются.

Всё это цепкий Ярлин взгляд мгновенно схватил. Один только раз, и то случайно – то есть, как будто случайно – посмотрела она в лицо старшему двухбережнику. Пристальнее-то не надо разглядывать, чтобы неладное не заподозрил. Так, боковым зрением. Но и того достаточно.

Предвзято Ярла о двухбережниках судит? Да не то чтобы уж очень… Разные среди них есть. Вот учитель Тирен, к примеру, хороший человек, добрый. Ну, то есть, не так уж, чтобы насквозь, до прозрачности хороший – таких вообще не бывает на свете. А такой, как другие многие, с небольшими своими недостатками. Но правда добрый. А ещё… да чего далеко ходить – вон тот, второй, рядом с огненноглазым-то…

К этому второму Ярла сначала пригляделась не особо хорошо, больше на его соседе сосредоточилась. Но второй теперь поднялся – видно, надоело ему сидеть без движения. Волей-неволей к себе внимание привлёк. Своего спутника он раза в два с лишним моложе. Прошёлся туда-сюда по коридору и в сторону Ярлы посмотрел. Первый тоже смотрел, но с явным осуждением: что за девица, в штаны наряженная? Таких не только в советный дом пускать, таких… А молодой дружелюбнее глянул. Но тут же потупил взгляд. И, что Ярлу удивило, не с притворным смущением, а с совершенно искренним. Прямо насквозь в нём эта искренность… Ярлу любопытство взяло. Стала и в этого всматриваться, как видуны умеют, боковым зрением: и не пялишься открыто на человека, а что надо, примечаешь. Искренность, и «замутнённости» нет, светлота даже… За два дня двух таких людей, в которых светлота, встретить – пожалуй, везение. Нечасто случается.

«Ну, это он пока молодой, такой весь чистый да светлый, – сама себя одёрнула мысленно Ярла. – А поживёт в обители ещё десяток лет, точно как этот вот, старший, станет…» А жалко. Но ничего не поделаешь: меняются люди. И чаще всего не в лучшую сторону.

Но не об этом сейчас думать надо, не в рассуждения о людских характерах вдаваться.

Молодой двухбережник снова сел, а Ярла, наоборот, встала со скамейки и по коридору прошлась. Старший, похоже, на её счёт уже сообразил кое-что – значит, о городских делах осведомлён, знает, что старшины сумеречного охотника пригласили. Острый Ярлин слух уловил шёпот за спиной – вопрос молодого, и ответ старшего. Не все слова, но одно отчётливо: «Убийца».

А-а, вот как. Ну, пускай. Пускай для них, для святош, убийца. Им, с их милосердием показным, положено таких, как Ярла, недолюбливать, убийцами называть. В их духе самим себе противоречить: вроде, и ночные твари им – злые демоны, но и те, кто истребляют их, тоже так себе людишки, убийцы. А вот встретился бы этот святой брат тёмным вечерком с упырём один на один или с оборотным зверем – что бы тогда запел?

Но невольно мелькнула догадка: может, истинная-то причина неприязни святых братьев к видунам – другая, не одно ханжество тут? Может, когда-то и как-то, а когда и как – неведомо, просочилась в круги двухбережников правда о сумеречных охотниках… и о ларвах. И теперь братья всеми силами стараются от широкой огласки эту правду скрыть. И чем меньше люди с видунами дела иметь будут, тем двухбережникам спокойнее. С них станется: лучше лишнюю человеческую жизнь ночным тварям в жертву принести, чем правду, которая от их собственной отличается, на волю выпустить.

Когда-то, говорят, очень давно, до появления веры Двух Берегов, другие были времена. Видуны, не таясь, с теми, кто в их знание проникнуть хотел, этим знанием делились. Но давно те времена миновали… Видунов мало, а двухбережных братьев и приверженцев их учения – большинство. Сила и власть на их стороне.

Но вспомнился опять фейренский школьный учитель, брат Тирен. Известно ему было, что Бирги, отец и дочь – видуны, но никакой неприязни от него никогда ни Ярла, ни Ольмар не знали. Даже наоборот: бывало, в гости Тирен заходил, с отцом болтал по-дружески. Всё-таки, наверное, в каждом случае от человека зависит, будет ли он неприязнь и высокомерие проявлять, или нет. От самого́ человека, а не от того, носит он двухбережную рясу или нет. А насчёт осведомлённости святых братьев, знают они правду про ларвов или нет, только гадать можно. Если и знают откуда-то, то не все, наверное, а самая верхушка, те, которые в норвейрской Первообители сидят, чья власть на двухбережные братства всех Западных княжеств распространяется. А вот этому, с благообразным лицом и дикими глазами, вряд ли какая-то «другая» правда известна. Для него только одна существует, своя. Всё остальное – отступничество, ересь, искоренению подлежит.

Закончилась наконец беседа за закрытыми дверями, всех городских старшин писарь позвал в зал. И двухбережники зашли, оба. Но один, молодой, вскоре вышел, и после этого писарь Ярлу пригласил.

– Ярла Бирг, дочь Ольмара, сумеречный охотник из Фейрена, по просьбе его светлости Хосвейна Лореттского и достопочтенных старшин прибыла, – петушиным голосом провозгласил писарь и с поклоном удалился. Коллега его, помоложе, прежде ещё устроился в углу зала, за отдельным маленьким столом, записи вести. А старшины – за большим столом, что посредине.

– Здравствуйте господа, – поприветствовала их Ярла.

Старшинский-то стол круглый, все друг с другом на равных сидят. Но герцога Хосвейна, хотя и не единовластного городского правителя, но наследного господина Лоретта и близлежащих земель, безошибочно выхватил глаз. Только не по какой-то особой его осанистости да важности. Не тот случай. Про лореттского герцога и до Фейрена дошла молва – про то, что малость он со странностями. А если точнее – про то, что больно уж ронорские обычаи любит. Ронорское княжество – западный сосед Иллении. По мнению кое-кого из илленийской знати, края́ более просвещённые, чем своё отечество. И более утончённые. Поэтому другая часть илленийских аристократов всё ронорское, наоборот, презирает – мол, размазни они все там, модники, духами облитые, смех один. Но Хосвейн – из первых, из сторонников. Как с просвещением у него дела обстоят, неизвестно, но волосы по-ронорски остриг да начесал, и усы подвил, и вместо бороды – один клочок посреди подбородка. На кафтане – воротник кружевной, на пальцах – колец штук двенадцать.

– Ваша светлость, – отдельно от всех поприветствовала Ярла герцога наклоном головы. Тот милостиво кивнул в ответ, предложил гостье за стол, на свободное место сесть.

Так уж полагается, чтобы к владельцу городских земель почтительно обратиться. Хотя основными-то делами и в Лоретте, и в большинстве других городов старшины, из именитых жителей избираемые, ведают. А герцог далеко не каждый раз на их собраниях присутствовать соизволит. Зачем только и нужны-то они, герцоги да графы? Чтобы было, кому порядочную долю налогов отдавать?

По правую руку от герцога, солидный, с окладистой бородой – это наверняка Орвен Кейр, глава старшинства. А по левую – тот самый старший двухбережник. Не из простых, значит, из высокого духовенства. По одежде-то их не разберёшь – рясы одинаковые что у младших и старших братьев, что у первых да вторых священников обителей, и даже у первых в городе – в знак смирения. Но среди городских властей первые и вторые обычно видное место занимают. Вот и этот заседает в старшинстве. Выходит, из посторонних, которых писарь «ожидающими» окрестил, только другой, молодой был. Зачем приходил, интересно?.. Интересно, но не столь важно.

Что ж, придётся при святом отце говорить. Ну ничего, Ярла привычная. Лишнего не скажет. Главное, вид на себя такой же бесстрастный напустить, как у него самого. А мысленно и усмехнуться можно: не больно приятно, поди, ему по левую-то руку от герцога сидеть, не в почёте у двухбережников левая сторона. Но по-другому никак: не попросишь же главу старшинства потесниться.

Орвена Кейра Ярла верно угадала, что он и подтвердил, назвав себя. Вежливости ради за приезд охотницу поблагодарил и к делу перешёл. От гонцов-то кое-что знала уже Ярла, но без подробностей.

Убиты трое, одна женщина, двое мужчин. Новых жертв, пока Ярла из Фейрена добиралась, не прибавилось. Погибшие – люди разные и по возрасту, и по занятиям, и по достатку. Ничто их не объединяет, кроме того, что погибли один за другим, в течение недели, и одинаково. Ночью, каждого только под утро нашли. Раны у всех – как будто бы зверь огромный напал – от зубов, от когтей. И горло перегрызено.

– А уверены вы, что и вправду это не обычный зверь? – перебила Ярла главу.

Да уж куда увереннее. Собака, даже самая что ни на есть одичавшая, таких следов не оставит. Нет с такими пастями собак. И волков нет, если бы и взялся откуда-то в городе волк. Так может только какой-нибудь лев заморский изгрызть способен, но в Лоретте отродясь львов, кроме как на картинках, не видел никто.

– Лекари смотрели убитых? Не говорили, что кровь у них выпита? – уточнила Ярла.

Нет, не говорили ничего подобного лекари.

– А не было, что у кого-то из жертв частей тела не хватало? Руки́, ноги́, головы́?

Не было и такого.

Вопросы Ярла задавала буднично-деловым тоном – ну а как ещё, если это работа её? Старалась не замечать, что главе старшинства, мягко говоря, не слишком-то привычно подобные вещи с девицами обсуждать. Происшествия вроде этого и вообще-то вещь нечастая, ну а девица в роли сумеречного охотника – и подавно. Кейр, правда, замешательство своё скрыть старался, но больно уж часто хмыкал, горло прочищая, да паузы делал между словами. Ну да ей и это не впервой. И не во второй раз, и не в третий. Все они так: позвать позовут – потому что как же в таком деле не позвать? Но как будто и не верят толком, что такой-то вот охотник город от напасти избавит. До тех пор не верят, пока кристалл-ловец с запечатлённым изображением твари им под нос не сунешь.

Да уж, как в таком деле не позвать… Оно конечно, ночную тварь и обыкновенный человек может убить, бывали случаи. Когда-то. И где-то. Обстоятельства удачно складывались. Да и люди, которым победы эти удавались, не совсем, в общем-то, обыкновенные были – великие воины, чуть не герои. Так о них легенды говорят. А сумеречный охотник – он сумеречный охотник и есть, ночную тварь всегда разглядит, и в повадках её разбирается, и магией владеет нужной… Так обычно все думают. И это правда, только не вся. Магия, например, лишь для того, чтобы кристаллы-ловцы сделать, нужна, а к выслеживанию твари никакого отношения не имеет. Но это видуны знают, а другим не обязательно.

– А что, если бы не хватало ноги или руки… – протянул герцог, вздёрнув брови и как-то по-птичьи повернув голову. Уставился на Ярлу округлёнными глазами. Надо так понимать, вопрос задать хотел. А раз спрашивает, нужно разъяснить. Тем же тоном, будничным:

– Если бы не хватало, это, скорее всего, значило бы, что лореттская ночная тварь – неведомое чудовище, монстр. Они имеют обыкновение часть жертвы пожирать, или же отрывать и утаскивать. А выпитая кровь указывала бы на вампира или упыря.

– А что же, – чирикнул герцог, – если всё на месте и только раны есть – значит, это не монстр людей убил? Кто тогда?

– Конечно, любую из ночных тварей можно назвать монстром. Но мы, охотники, чтобы их разновидности различать, ваш случай зверем именуем. Или оборотным зверем, оборотнем. По большому счёту, все твари ночи – оборотни, потому что могут и в своём настоящем обличии представать, и в человеческом, или в невидимом для всех, кроме нас. Но отличие истинного облика оборотня и монстра в том, что первый кого-то из зверей напоминает – волка, медведя, или того самого льва, только огромных размеров и очень свирепого на вид, уродливого. Обычное животное таким отвратительным не бывает. Второй – чудовище неведомое, какого в природе нет. Например, ящер, называемый драконом, химера, василиск…

– Дракон? – удивлённо переспросил герцог, в этом своём удивлении ещё более птичий вид приобретя. – Не хочу вас оскорбить, госпожа Бирг, но неужели одному-единственному человеку, так сказать, в одиночку…

Хосвейн запинался, подбирая слова. Видно, действительно боялся Ярлу оскорбить, оттого и вышел у него повтор – одному, да в одиночку. Это, надо думать, вместо «одному, да ещё девице». А ну как в самом деле разгневается охотница и уедет? Придётся тогда лореттцам за другим охотником посылать, далеко, к границе с Орнельским княжеством… Весь этот ход мыслей герцога угадав, Ярла про себя посмеялась. А Хосвейн продолжил тем временем:

– Неужели одному-единственному человеку, так сказать, в одиночку, под силу справиться со… с позволения сказать, с драконом?

– Размеры этих тварей чаще всего преувеличивают, – не желая вдаваться в подробности, с лёгкой полуулыбкой ответила Ярла.

Размеры преувеличивают. Но не свирепость – если речь действительно идёт о ночных тварях. Впрочем, это не значит, что огромных драконов не существует вообще. О том, что вид таких существ могут иногда принимать саламандры, элементалы огня, сейчас упоминать не стоит. И о том, что пламенное дыхание – свойство именно таких драконов-саламандров. Но намеренного вреда людям, в отличие от ящероподобных ларвов, эти существа почти никогда не причиняют. А вот ненамеренный может немалым оказаться… Отец рассказывал, что однажды в молодости был на острове Ар-Ниол, что в трёх днях плавания от Виеттии, и наблюдал там извержение огненной горы. Глазам обычного человека и видуна по-разному зрелище сильного стихийного бедствия предстаёт. На вулкан глядя, обычный человек только потоки раскалённой лавы замечает, а видун – и духов пламени, драконов-саламандров, огонь изрыгающих. Цели убивать людей у саламандров нет, но если люди построили свою деревню на склоне спящей огненной горы, прельстившись плодородием почвы, и если гора вдруг пробудилась – вряд ли что-то их спасёт.

Драконы-саламандры ходят по земле, крыльев не имеют. Способность к полёту – свойство других драконов, лёгких, с длинным тонкими телами. В их дыхании нет огня, потому что они – воплощение стихии воздуха, одно из обличий сильфов. И если взглядом видуна наблюдать смерч или ураган… Ярла вспомнила, как рисовал эту картинку для неё отец: крутящиеся воздушные струи, и в них гибкие крылатые драконы. Рисовал по памяти, как запомнил от своего отца, потому что ураганных сильфов видеть ему не доводилось. Потом, когда нагляделась Ярла, лист с изображением разорвал и выбросил. Такое правило у видунов: не хранить ни записей о своих знаниях, ни рисунков. Всё – только в памяти, от одного поколения к другому передаётся. Для безопасности. Поэтому так важно память тренировать. Отец столько всего велел Ярле учить наизусть – не одних видуньих знаний, но и другого разного. Старинные поэмы, песни и легенды, и из истории Западных княжеств кое-что, и из восточных наречий слова да фразы, какие сам знал. А брат Тирен ещё добавлял знаний. Где тут всё упомнишь? Но владел Ольмар одной премудростью, среди видунов хорошо известной: как память свою организовать по системе, ключами к которой разные образы служат. Надо себе дворец вообразить со множеством комнат. К каждой из этих комнат – свой ключ, ключ-образ, ключ-картинка. Ключ отпирает дверь, и попадаешь в комнату, где знания, с образом связанные, хранятся.

И Ярла строила в своём разуме этот дворец, хрустальный дворец знаний с коридорами и лестницами, с колоннадами, балконами и галереями. Когда комнат начинало не хватать, у дворца появлялись новые приделы, башни, углублялись его подземные этажи. Теперь он уже очень, очень большой, этот дворец, но станет ещё больше.

Опять отвлеклась она на воспоминания – что-то больно часто это с ней за последние два дня. Ну, герцогу и старшинам знать о ползучих драконах-саламандрах и летающих драконах-сильфах ни к чему. Им только кое-что об оборотных зверях рассказать надо. Ради пользы дела. Расположение к себе вызвать: мол, знающий охотник, несмотря на возраст, несмотря на то, что девица.

Теперь, говоря, Ярла стала следить за реакцией сидевших за столом. Герцог изумлялся и этого не скрывал, густобородый глава старшинства прищурился внимательно. По бесстрастному лицу двухбережника ничего не разобрать. Но предположить можно. Если бы только мог он, рад бы был без всяких сумеречных охотников обойтись. Как будто в ней, Ярле, свою противоположность чувствует. То есть, не в ней самой – в знаниях её, опытом подкреплённых, в отличие от его знаний. Наверняка-то ничего не известно ему, но инстинктом, видно, угадывает…

Привлёк внимание ещё один из старшин, седобородый старик с орлиным носом. Этот, пока Ярла говорила, некоторым её словам насчёт монстров и зверей едва заметно кивал. Ярла сообразила, что мог уже он всё это слышать. Появление свободного ларва в городе – случай нечастый. Иногда несколько людских поколений от одного такого происшествия до следующего сменится. Но и по-другому бывает. Бывает, человек, седьмой или восьмой десяток разменявший, второй раз свидетелем ларвовских бесчинств становится. Может, при этом вот старшине когда-то Ольмар Бирг похожие объяснения давал. На Ярлиной памяти не ездил отец в Лоретт, а раньше-то, до её рождения, вполне могло быть. Или даже не отца слушал этот старшина, а деда? Или кого-нибудь из Скергинов – бывает, что и они в Иллении охотятся. А если старик в былые годы не в Иллении, а в другом княжестве жил, мог и ещё кого из видунов встретить.

Да, редкость, если чаще чем раз в несколько десятилетий в одном городе или деревне объявляются твари. Редкость, а всё же случается. Бывает, долго, долго – ни одной, а потом две или три – друг за другом. Всякое, всякое случается в мире, и мало такого, о чём с уверенностью можно сказать: этого не может быть.

– Если вам, госпожа Бирг, нужно с подробными отчётами о случившемся ознакомиться, их можно у сотника городской стражи взять, – сказал Орвен Кейр.

– Да, отчёты обязательно посмотрю, – отозвалась Ярла. – И ещё мне бы карту города подробную.

– Конечно, дадут и карту вам.

– И на местах происшествия побывать надо бы. Со свидетелями поговорить.

– Сотник Герен вас проводит.

Расследование – дело малоприятное, но необходимое. Малоприятное потому, что приходится с близкими да знакомыми погибших разговаривать, выспрашивать, свежие раны бередить. А люди-то, они по-разному принимают. Кто замкнётся в себе и ничего не хочет отвечать, а кто просить, чуть не умолять начнёт: поймайте тварь, убейте, отомстите… Киваешь, соглашаешься: постараюсь, всё, что смогу, сделаю. Но понимаешь про себя, что ничего не изменит эта «месть», жертву к жизни не вернёт. Другие несчастья – да, предотвратит, но вот этому человеку, родного потерявшему, ничем не поможет. Трудно такие моменты Ярле пока даются, труднее даже, чем сама охота, хотя там ты со смертельной угрозой лицом к лицу.

Трудно, но никуда не денешься от расследования. Во-первых, важные сведения узнать можно, которые в дальнейших действиях сориентируют. Во-вторых, опять же, компетентность свою надо… ну, не то что напоказ выставить, но продемонстрировать всё же. Что это за охотник, если подробностей дела знать не хочет?

Но бывает так, что и никакого толку от всех этих расспросов. И приходится почти что наугад, одним инстинктом, предчувствием руководствуясь, действовать. Главное, чтобы наниматели не поняли, что наугад. Для них, если спросят, какие-нибудь объяснения своим действиям нужно найти поправдоподобнее. Ну а для самого видуна внутренне чутьё – не менее важный советчик, чем факты да логические выводы. Отец Ярлу научил этому чутью доверять. Рассказывал из своей работы один случай, когда вся логика вразрез с чутьём шла. Вроде, всё указывало, что вампир людей убивает: жертвы молодые, раны от укусов на шеях, на запястьях, крови в телах ни капли. А чутьё вопреки очевидному твердило: нет, не вампир. Угадывало какой-то подвох. И пока игнорировал Ольмар эти подсказки, ничего добиться не мог. Ночи напролёт тварь выслеживал без толку, а люди один за другим гибли. Понял, что менять надо тактику, не рассудку довериться, а ощущению. Подвох чувствуется? Хитрость? Похоже, без духа лжи и обмана не обошлось, для простоты ведьмаком или ведьмой именуемого. От ведьм-то этих обычно всяких таинственных, необъяснимых смертей жди – как от неведомой хвори, или от яда, непонятно откуда в еду попавшего. Но здесь ведь самый что ни на есть упырь… Только вот одна беда: нет никакого упыря. Ольмар уж и ловушки ему устраивал – согласилась одна девушка знакомая роль «приманки» исполнять. Но и ловушки не помогли, не попадается в них никто.

Значит, другое тут… Жертвы все из знатных горожан. Ясное дело, на аристократов особое внимание обратить следует. Ольмар и обратил… да на то ли, на что нужно? Нет, не за тем надо следить, не забирается ли кто к ним по ночам в дома. А поинтересоваться, с кем семьи жертв дружбу водили в последнее время. Только ли с известными в городе людьми? А вот и не только. Ещё с одним графом из рода Фергов, из Арнилона недавно приехавшим – благообразнейший и знатнейший старичок… Не поленился Ольмар в Арнилон съездить, поразузнать. И разузнал. Граф Ферг – не выдумка, действительно есть такой, только из Арнилона не уезжал никуда. Хитёр ведьмак, да не настолько, чтобы получше след запутать. Одного человека перехитрит, другого, но всех, кто на пути ему встретится, не обманет.

Обязательно надо на поддельного Ферга посмотреть. Да так, чтобы в открытую-то не представляться ему, чтобы неладного он не заподозрил. Ну, и попросил охотник своего заказчика на светский приём его, Ольмара, под видом друга пригласить. А тут уж и не нужно ни у кого спрашивать, где граф Ферг, сам по лицу угадал – ни глаз, ни носа, ни губ на этом лице, одна бесформенная масса текучая. Здесь же, на приёме, и прикончил этого ведьмака. Вот уж шуму было, когда «благообразнейший и знатнейший» граф, после того как нож ему в грудь угодил, сперва в урода превратился – харя как у нетопыря, горб за плечами – а потом и вовсе в воздухе растаял.

Ларву-то всё равно, как людей убивать, лишь бы убивать. Особенности, которыми охотники руководствуются, оттого только происходят, что вот такой-то разновидности ночных тварей так сподручнее. Оборотни, скажем, жертву загрызают, а призраки задушить норовят. Ну а ведьмаки – они хитростью, коварством порождаются, потому и способны хитрить, от обычных своих привычек отклоняясь. Потому и этот, упырём прикинувшись, всех, кто его выслеживать вздумает, по ложному пути направить хотел, а сам тем временем своё дело делать. Раз упырь – и ищи упыря, ночью по кустам да закоулкам карауль. Что бы про них, про вампиров, в сказках ни говорилось, видуны-то знают: на хитроумную да тщательную маскировку не хватает их. Так, изредка только примут ненадолго облик человеческий. Но в знатных домах под графской личиной упыря искать – глупым делом заниматься. Другое дело – лжец-ведьмак. С него станется. Так и этот «граф Ферг»: подпоит какого-нибудь одного своего гостя, отведёт в укромный угол, в подвал, так, что остальные за музыкой да танцами и не заметят ничего. Пустит жертве кровь, а тело в трущобах, от своего логова подальше, бросит. Кстати, логово-то это, старый особняк, который фальшивый граф купил и на удивление быстро красиво отделал, после гибели владельца богатого декора вмиг лишилось, на глазах у гостей превратилось обратно в запущенную развалину. И деньги, которые за него были отданы, тоже испарились без следа. Ведьмак-лжец – он ведьмак-лжец и есть.

Должность сотника городской стражи в Лоретте сохранилась, видимо, с тех пор, когда число этой стражи действительно не превышало сотни. Давно прошли те времена, нынче стражников, может, вся тысяча наберётся. Но Ирв Герен, так же как его предшественники, по-прежнему сотником именовался.

Ярла со своим предубеждением к страже страдала оттого, что почти каждый раз на охоте с этой стражей самое непосредственное дело приходилось иметь. Вот и теперь с ещё одним малоприятным субъектом предстоит знакомство… Но, к удивлению Ярлы, Герен лучше, чем она ожидала, оказался. «Обычный» человек, как большинство людей, много возможностей для появления ларвов в себе таящий, но ни одного видимого, связанного, пока не вырастивший.

Вдвоём осмотрели они места, где убитых нашли. Две малолюдные улицы да один пустырь, непонятно как среди города образовавшийся. Пока гипотезе насчёт оборотного зверя не противоречит ничего. И никакого «особого» предчувствия у Ярлы нет… вроде бы.

Потом пошли по домам, с родственниками разговаривать. Мать погибшего Снорра Гуорна встретила их неприветливо – её за это не осудишь. На днях стражники выспрашивали дотошно, что да как, когда и куда ушёл сын, да через сколько времени она всполошилась, что долго его нет, да как соседи прибежали, сказали, что растерзанный лежит… Теперь вот ещё какая-то охотница явилась, ей всё расскажи. А каково оно, рассказывать-то? Не упрекнёшь женщину, что не хочет сызнова ужас переживать. Ирв Герен который раз повторил, что они виновного поймать и по заслугам наказать хотят, но Эрна Гуорн только нахмурилась и губы крепче сжала – не желала при посторонних расплакаться.

Опросили соседей. По их словам, Снорр парень был неплохой, работящий, в гончарной мастерской ремесло осваивал. Погуливал, правда, порой, но дело молодое, с кем не бывает. Ну, может, у Снорра затянулось чуть «молодое дело», сверстники-то его уже своими семьями пообзавелись, а он всё с матерью. Но, с другой стороны, не поздно бы ещё. Бывает, и на пятом десятке женятся люди. Но всё-таки не довела Снорра до добра любовь к кутежам. Глядишь, сидел бы той ночью дома – и не случилось бы ничего. А тут – с попойки и возвращался через пустырь. И прихватила его ночная тварь…

Ярла слушала, кивала. Всматривалась в лист с портретом Снорра, художником, который прежде со стражей приходил, нарисованный. Из тех самых отчётов лист, про которые глава старшинства говорил, и переписанную копию которых сотник Ярле вместе с картой Лоретта отдал. Свидетельства соседей тоже в отчёты занесены, там и прочесть можно – но с людьми напрямую пообщаться всегда лучше, чем по бумажкам читать. Порой даже интонации голоса много могут сказать. А то и важное чего, о чём забыли прежде, вспомнят люди…

Но самым важным почему-то казался вот этот портрет. Важнее свидетельств. Человек лет под тридцать изображён, приятной, можно сказать, внешности. Взгляд открытый, внимательный – не сильно повлияла ещё на Снорра разрушительная любовь к загулам, не успела. И не успеет уже… Это прижизненный портрет, насколько себе художник представить смог и насколько ему словесные описания помогли. А зарисовка погибшего Снорра – как и говорили, с перегрызенным горлом, с глубокими ранами по всему телу – на другом листе. Это пока тоже в пользу предположения об оборотном звере говорит.

В другом доме родичи второй убитой, Марны Керенен – люди позажиточнее, большая семья. Сама Марна – сирота, в дом её взяли, потому что на произвол судьбы родную кровь бросать невозможным сочли. С детства в доброте растили, в достатке, в сравнении со своими детьми не притесняли ни в чём, не обижали. Позволяли, что захочет. Может, и лишнего. Поздно из гостей, от подруги, возвращалась. Или должна была от подруги… А кто знает, не на свидание ли бегала.

Дальше – знакомая история: вы уж постарайтесь, поймайте, покарайте… Глава семейства Керененов даже тяжёлый кошель хотел в руки сунуть, Ярле на этот раз, Герену уже пытался, да тот не взял. Но и Ярла отказалась: и так постараемся, а старшинами мне уже задаток дан.

Третья жертва, Лаара-Иръя Верда, сама уже матерью семейства была, к двадцати пяти годам троих на свет успела произвести. Муж её теперь один с детьми на руках остался. То есть, вроде, один, но не совсем: уже женщина какая-то в доме есть. Может, родственница. Да если и нет – его не обвинишь, тут не о верности речь, тут помощь нужна. Ярлиному отцу вон с ней с одной нелегко приходилось. Другой раз без старой няни Ниланы не обошёлся бы: женщина-то всегда девчонку лучше поймёт. Хотя у Ярлы случай иной, её-то мать жива до сих пор.

Между двумя погибшими женщинами, Марной и Лаарой-Иръей общего только – что у обеих волосы светлые были. Не сильно много, не сильно и делу поможет.

Дальше отправились Ярла и Герен к свидетелям, которые говорили, что зверя видели. Их четверо человек. Трое правдоподобные давали показания: мол, шли поздно ночью, заметили – мелькнуло что-то, тёмная тень… но не человеческая как будто. Мелькнула и исчезла. Да, правдоподобно. Но не очень значительно. Четвёртая свидетельница – тётка одна, как начала, как пошла расписывать – и гнался-то оборотень за ней, и глаза у него горели, и рычал страшно, насилу она ноги унесла… Уж явно первые-то два свидетельства куда надёжнее. Да, бывает, что глаза горят у оборотных зверей – с этим не поспоришь. Но если бы погнался оборотень всерьёз за этой тёткой, не трандычала бы она здесь. Кто глаза да клыки зверя в подробностях разглядел, тот уж про это не расскажет. Ну разве что редкий случай допустить, что просто попугать хотел оборотень…

Перед тем как распрощаться, сказал сотник, что по городу разосланы патрули, следить, не покажется ли зверь. Был уже случай, будто бы видел патрульный что-то… Но как погнался – оказалось, обычная собака, только уж больно здоровенная. Ещё добавил Герен, что окрестности вокруг мест происшествий на предмет укрытия оборотня обыскивали, да не нашли ничего. Ярла не одобрила:

– Зря вы своих людей риску подвергали. Если бы и наткнулись они на оборотня, он скорее всего в невидимом обличии был бы. Неожиданно напасть мог. Твари днём затаиваются, даже мы их видим хуже, чем в ночное время. Но света не боятся они, это всё пустая болтовня. Атаковать способны.

Сотник в ответ резонно заметил, что такая уж у стражников работа – риску подвергаться. И ещё насчёт помощи Ярлу спросил. Это они, стражники, всегда спрашивают – положено так. Ну а Ярла отказываться не стала. Конечно, толку-то мало от таких помощников, которые ларвов только тогда видят, когда те им сами показываются, или когда в видимом обличии слежки не замечают, что нечасто бывает. Но наотрез отвергать помощь не надо, тем не менее. Во-первых, чтобы доверие не подрывать – самонадеянность излишняя не располагает к доверию. Ну и потом: всякое случалось, иногда и помогали патрульные сумеречным охотникам.

Договорились, что сотник, если что важное выяснится, тут же за Ярлой пошлёт. А если не выяснится – всё же раз в день посыльного будет с текущими вестями отправлять.

Хорошо, что не подбивался Герен, как, бывало, другие стражники, по поводу оружия – мол, помогла бы она, Ярла, своё оружие дала бы… Есть у некоторых из них такая уверенность, будто видунье оружие особое, против ночных тварей заговорённое. И начнёшь разъяснять, что «особым», чуть более действенным, чем обычное, оно только в руках самих видунов становится, благодаря зрению их, а другому отдай – так самое обычное. Разъясняешь-разъясняешь, а эти умники всё равно не верят, глядят косо. Но лореттский сотник, видно, не из таких.

Что ж, для половины дня немало уже сделано. Распрощалась Ярла с Гереном, и на свой постоялый двор вернулась. Пачка бумаг по делу у неё в руках, надо всё посмотреть повнимательнее.