– Как вы смеете предлагать мне подобное? – голос был слаб, но эмоции всё же чувствовались в нём. Эмилия едва держалась на ногах от усталости и прислонилась спиной к деревянной стене, чтобы не растянуться на полу. Тело начала бить крупная дрожь: разница температур снаружи и внутри сторожки начинала давать о себе знать, и сейчас весь промозглый холод, впившийся в неё до костей, стремился выйти наружу, испарившись под воздействием тёплого воздуха. Мужчина же в это время двинулся к креслу, стоявшему возле небольшой печи. Уселся в него и положил на колени охотничье ружьё.

– Тебе, – усмехнулся мужчина, всё так же сидя боком к ней и подкидывая в огонь дров, – Я смею предлагать это тебе. А если не нравится – проваливай.

– Я не простолюдинка, чтобы разговаривать со мной в подобном тоне, – выстукивая зубами дробь, произнесла Эмилия, всё ещё цепляясь за свои прошлые титулы и регалии, словно они поддерживали в ней силу духа или как-то могли повлиять на ситуацию.

– Да? – издевательски протянул мужчина всё тем же сиплым голосом, – а кто ты? Чистокровная аристократка? Богачка из обширного поместья? Может быть, сейчас в эту дверь войдёт вся твоя обширная свита, а? Кажется… Что я ничего не слышу, кроме того, как тебя трясёт от холода. Ты покрыта грязью, твои волосы растрепаны, от тебя несёт запахом гниющей листвы… Ты выглядишь, как жалкая нищенка со смазливой мордашкой, извалявшаяся в придорожной канаве. И если под этим платьем из казённого заведения не припрятана королевская грамота или титулованные бумаги, в чём лично я очень сильно сомневаюсь, то я буду разговаривать с тобой в том тоне, в каком захочу. А ты можешь проглотить это и принять мои условия, затолкав свою спесь куда поглубже, или я лично вытолкаю тебя взашей. Мне не нужны проблемы с бандой головорезов. По крайней мере, не за просто так.

Проклятье! Хуже всего то, что за всё это время он не удосужился даже взглянуть на неё, разговаривая словно с пустым местом, лишь один единственный раз скользнул по ней равнодушным взглядом и вновь отвернулся, вглядываясь в огонь. В тот самый, что так соблазнительно лизал своими желто-оранжевыми языками сухие дрова, потрескивающие при сгорании. В воздухе немного тянуло дымом и стоял густой запах сухого дерева и трав, развешанных по стенам. Шкура убитого волка лежала прямо под ногами мужчины, приглашая прилечь и отдохнуть, растягиваясь возле открытого огня. Нужно только кивнуть головой в знак согласия и позволить себе хотя бы немного согреться, отсрочив неминуемую гибель. Разве у неё был выбор?

Всего днём ранее перед ней маячила участь обезглавливания на плахе, как привилегия особе её ранга, дарованная щедрой королевской рукой взамен повешения. Немногим позднее она в числе прочих узниц оказалась перехваченной бандой головорезов, желавших позабавиться с девицами… Сейчас же она стояла на пороге охотничьего домика, все еще не в силах решиться на позорные для неё условия этого равнодушного мужлана. Выбор есть всегда, хохотнул голосок. Ты можешь, отказавшись, пойти прочь и в лучшем случае замёрзнешь насмерть. Если только раньше тебя не обнаружат ублюдки, которые не будут церемониться, а сразу примутся разделываться со своей добычей, как расправились с той бедняжкой прямо на её глазах. Хохоча, вытащили из повозки, разодрали платье и, нагнув несчастную над стволом поваленного дерева, выстроились в очередь, охаживая её под громкие крики и рыдания жертвы.

– Хорошо, – едва слышно прошептала Эмилия, скрипя зубами от досады.

– Ты что-то сказала? Я не расслышал, – мужчина так резко обернулся на звук её голоса, что она вздрогнула от животной, хищной грации, которой было наполнено это движение.

– Хорошо, – еще раз повторила девушка, понимая, что он всё прекрасно услышал еще с первого раза, но сейчас упивается моментом, смакуя вкус собственной победы и её унижения.

– Звучит неубедительно, – мужчина потянулся, закидывая руки за голову, всё так же не снимая капюшона, скрывающего большую часть его лица.

– Я согласна на ваши условия в обмен на кров и защиту, – как можно чётче и громче выговорила Эмилия, трясясь уже не только от озноба, но и от унижения, наполнявшего её до краёв злостью и негодованием. От унижения, с которым она была не в силах совладать, с которым ей теперь предстояло жить, исполняясь презрением к самой себе.

– Прекрасно, – мужчина поднялся, закидывая ремень ружья себе на плечо, и раскинул руки в гостеприимном жесте, словно собирался стиснуть девушку в своих объятиях. И едва она облегчённо вздохнула, радуясь тому, что сможет, наконец, отогреться, он вымолвил:

– Раздевайся.

– Что? – она неверящим взглядом уставилась на мужчину, на глазах навернулись предательские слёзы. Так быстро стребовать расплаты мог только негодяй, по чести ненамного превосходящий тех головорезов, от которых ей чудом удалось ускользнуть.

– Раздевайся, – мужчина в два счёта пересёк пространство домика и встряхнул её за плечо, словно мешок, – и поскорее.

Покрасневшие от холода пальцы вцепились в грубую материю платья, покрытую коростой грязи. Всё её существо взбунтовалось против этого. Мужчина хмыкнул и достал из-за пояса нож с длинным широким лезвием, распарывая им материю сверху донизу, и грубо стянул платье вниз.

– Нет! – сдавленным голосом вскрикнула Эмилия, пытаясь удержать обрывки платья, прикрывая ими грудь, и получила в ответ чувствительную затрещину.

– Дура, я не пущу тебя дальше порога в этом грязном трьяпье, – он всё же выдернул материю из скрюченных пальцев, брезгливо отбрасывая её в сторону, – в том углу таз, а рядом с печью котелок и ведро с водой. Умойся.

И видя, что она всё ещё медлит, схватил её за плечо и толкнул вперёд, сердито проронив:

– Если передумала, дверь за твоей спиной. Можешь отправляться за неё прямо сейчас, в том виде, в котором находишься.

Эмилия судорожно сглотнула и под пристальным взглядом шагнула вглубь домика, стянув грубые башмаки, ступая босыми ступнями по прохладному деревянному полу. Ей не нужно было вглядываться в лицо мужчины, чтобы проследить направление его взгляда – она чувствовала его всей кожей. Как он пристально осматривал каждый изгиб его тела, вбирая в омут жадных глаз, обгладывая её им и словно снимая один покров за другим, когда казалось, что снять перед ним больше нечего, кроме грубого серовато-коричневого нижнего белья, ещё державшегося на бёдрах. Она прошла в указанный угол, обнаружив медный таз и котелок с горячей водой, в ведре с холодной водой плавал металлический ковшик, а рядом с этим набором удобств лежала грубая дернина, бывшая, скорее всего, мочалкой и малопривлекательный коричневый кусок мыла, не идущим ни в какое сравнение с теми душистыми изящными брусочками, что были в её распоряжении совсем недавно.

Наверное, следовало поставить крест на своём прошлом и перестать терзать себя ежеминутным сравнением "сейчас-тогда", но она не могла. Всё её тело, выращенное в условиях роскоши и чистоты, привыкшее к нежным тканям мягких оттенков, содрогалось от ужаса при виде грязи и нечистот, нутро бунтовало против неприятных запахов. Но тем не менее внутри неё шевельнулась благодарность за то, что ей предоставили даже такую самую малость – возможность хоть как-то стереть с тела грязные разводы. Она, стесняясь, опустилась на колени боком к мужчине, стараясь съёжиться так, чтобы оставить перед его взором как можно меньше себя или моля его про себя, чтобы он хотя бы отвернулся из чувства приличия. Но оно было чуждым его натуре, потому что мужчина прохаживался по небольшому пространству, не переставая разглядывать её. А Эмилии ничего не оставалось кроме того, чтобы мыться под его пристальным взглядом, полыхая от смущения, стараясь не расплёскивать воду в стороны слишком сильно, чтобы не вызвать недовольство этого мужлана. И всё же она не вытерпела:

– Отвернитесь, – попросила она, когда волосы и большая часть тела уже были вымыты и оставалось только пройтись по интимным местам и ополоснуть ноги.

– Болтай меньше и мойся или я сам тебя вымою. Долго копаешься.

Он остановился в нескольких шагах от неё, скрестив руки на груди. Ей пришлось отвернуться и торопливо стянуть последнюю деталь одежды, опускаясь на корточки над тазом.

– Не так, – послышался его окрик, – развернись лицом ко мне.

– Вы не заставите меня это сделать, – выдавила из себя она и услышала, как он сделал шаг в её сторону. Один-единственный. А следом за ним последует ещё и ещё один, он не оставит ей выбора и проведёт унизительную экзекуцию сам, не преминув гнусно ухмыльнуться во время этого процесса. Эмилия поднялась и развернулась, вновь присев над тазом, начав обмываться.

– Не так быстро, – голос мужчины немного изменился, став не так сиплым, но она не осмелилась поднять на него глаза, – вымойся как следует. Так, как ты делала это обыкновенно, сидя в своей роскошной ванной, скользя тонкими пальчиками по нежной плоти.

Это замечание было неуместно: те условия, в которых она находилась сейчас не шли ни в какое сравнение с привычной обстановкой роскоши и уюта. Но она всё же выполнила приказ, замедляя торопливые скованные движения рук, омывающих пространство между ног, проклиная про себя мужчину, неотрывно наблюдающего за происходящим.

– Прекрасно, – вымолвил он и бросил рядом с тазом просторную рубаху и брюки, – переоденься. А после можешь лечь у огня и просушить волосы, чтобы не сдохнуть от простуды.

Эмилия натянула на себя предложенную одежду, опоясывая брюки, норовившие скользнуть по девичьим бедрам, веревкой, приложенной к одежде и прошла к огню, опускаясь без сил на шкуру, чувствуя, что сидеть с гордо вытянутой, словно струна, спиной, она не сможет. Потому через пару мгновений покорно улеглась спиной к огню, чтобы немного просушить длинные мокрые волосы. Но сразу же поняла свою ошибку – так ей невольно пришлось бы наблюдать за хозяином этого домика, передвигающегося по его пространству из угла в угол, словно он пребывал в ожидании кого-то. Потрогав рукой волосы, поняла, что они уже просто влажные и повернулась лицом к огню, вглядываясь в пламя, словно пожиравшее всю её прошлую жизнь, оставляющее после себя только почерневшие руины, покрытые копотью и сажей.