Глава 1.1
I
«Теперь скорее, снова в путь!
Зачем? Куда? Куда-нибудь!
На сердце рана глубока,
И может быть, издалека
Иначе станет все казаться?..
А может, лучше мне остаться,
Судьбу решить теченьем дней
И быть все время рядом с ней?
А может, и не нужно лет,
Надежду даст мне пистолет…
Но муж – мой родственник, как брат…
За что же? Он не виноват!
И ведь она не виновата:
“Я Вас люблю любовью брата”.
Ей много выпало страдать
И руку воину отдать,
А не надменному мальчишке,
Жестокому в проказах, слишком.
Из двух потерь – любовь иль честь —
Какую легче перенесть?
Решил принудить я Татьяну,
Разбередил больную рану,
Спешить заставил и пропал,
Как друг мой Чацкий – не туда попал!»
II
Так думал тот, кто был Евгений,
В санях, летящих близ селений,
В места, где ранее бывал,
В мечтах и думах навещал.
Где прежде видел он Татьяну.
Возницу наняв спозарану,
Он мчал долинами пустыми
И через рощи негустые,
А где в снегу лежат поля,
Окаменелая земля,
Лишь изредка ударит в дно;
И мимо леса, где темно.
Пушистым дивом лисий хвост
Мелькнул огнивом меж берез.
А быстрый заяц-удалец
Возницу рассмешил вконец,
Бежать престав, он отдыхал,
Вослед им лапой помахал!
Возница бога не гневил,
Все чаще тройку торопил,
Спокойно проявил уменье —
И был Евгений к вечеру в именье.
Усталый путник у ворот
Увидел челядь и народ.
Раздет был, обогрет, умыт,
Поел, и обновив свой вид,
Отдав свои распоряженья,
Отбыл в ночные сновиденья.
III
Евгений годом постарел,
Решил совсем уйти от дел.
Напрасно многих испытал,
Чтобы затмить свой идеал.
Пока надеялся жениться,
Объездил, точно, всю столицу,
Но все напрасно: та красива,
Но очень робкая, пуглива.
Та шаловлива, как ребенок,
Как будто только из пеленок.
Здесь величавые девицы,
Но Боже мой, какие лица!
Та холодна, что мерзнут уши,
А та трещит – не переслушать.
То очень умная особа,
Но на уме – сплошная злоба.
А здесь – глупышек магазин,
И если только бы один!
Там – хитрость, натиск, обольщенье.
Да-а! Видно, он попал под мщенье.
Была большая суета,
Но все не та, не та, не та…
Уже готов был застрелиться,
Но прежде до смерти напиться.
Уж пистолет торчал в кармане,
Но мысли вновь вернулись к Тане.
IV
Слепит очи зимним солнцем
Свет, что льется из оконцев.
После долгой зимней ночи
Отдыхать уже нет мочи.
И в санях опять Евгений,
Не сменив былых решений,
Весь в плену своих видений:
Сани мчат зеленым лугом,
Где Татьяна с юным другом,
Но не ставшим ей супругом,
Опустив глаза, ступала.
Сердце девы трепетало…
Вся ему она внимала.
Онегин в воздухе руками
Рисует горы над горами,
Орлы летят и бьют крылами,
Но среди них его там нет,
А есть там муж, он не одет,
Нет пистолета, эполет…
Орлам грозит своей рукой,
Рукою слабою такой,
И убывает на покой.
Совой Онегин обернулся,
Взлетел высоко, оглянулся,
Возница крикнул – он очнулся.
Такое странное виденье
Готов открыть был в нетерпеньи
Татьяне, но он был в забвеньи.
V
Совсем не верил он в приметы,
Ни в ведьм, ни в порчу и наветы.
Не связывал вопросы и ответы
Расположением картинок расписных,
Вещанием плутов известных непростых
И всех иных, иных, иных…
Не верил набожным глупцам,
Чтецам, юродивым певцам,
Шаманам, в звезды и кометы,
В Луну и старые заветы.
Не верил стукам, голосам,
(Равно так мог шутить и сам).
В чертей не верил, лешаков,
В больших богов и маленьких божков.
Умел задумывать и выполнять желанья,
Немало приложив к тому старанья.
(О Тане мы не будем вспоминать,
Чему уж быть, того не миновать).
Но верил провидению в движении наверх,
Ловил удачу и любил успех,
Что могут быть и не всегда и не у всех.
Легко себя он успокоил, что виденье
Есть результат плохих дорог, движенья,
А может, даже и пищеваренья.
VI
В пути ему встречались баре,
Из тех, кто был у Лариных на бале.
Услышал много новостей
Он про хозяев и гостей:
Отчизне служит Ольга с мужем,
(А может, он при Ольге служит)
Не уставая утверждать,
Вставая и ложась в кровать:
«Что защитит наш общий дом,
Лишь только тот, кого наймем?
Завоеватель Тамерлан
Имел простой, но дельный план.
Одну лишь крепость он добыл,
Иных ворота он открыл
Легко и просто, знаешь как?
Ключом был с золотом ишак!
Тогда, в двенадцатом году,
Легко бы отвели беду
Когда у каждого солдата
Кошель бы лопался от злата.
Такие воины, глядишь,
Легко бы заняли Париж.
Там ели, пили бы от пуза
На зависть убывшим французам.
Те повернули бы домой.
Вот так-то, друг любезный мой!
А кто без платы воевал,
Так тех хватать – да и в подвал!
Чтобы другим была наука.
Война – коммерческая штука».
VII
Что постоянно, каждый год,
В семье Скотининых приплод,
И Пустяковых прибывало,
Но только сверху, там, где сало.
Детей им Богом не дано.
(Но их и так полным-полно!)
Гвоздин продал всех мужиков,
Свое забрал и был таков.
Ведь мужики до той поры
Уже брались за топоры.
Все так же Петушков франтится,
Но время ощипало птицу.
Известный старый шут Трике
От дел земных уж вдалеке.
Что Флянов плох, с собой не дружит,
И что о нем никто не тужит.
А Харликов боится спиться,
Ведь переспелые девицы
Ему пеняют, что он крут,
За то их замуж не берут!
А раз приданым не богаты,
То не спешат за ними сваты.
На то Панфил давно решил,
Возьмут и так, коль будешь мил!
VIII
Был каждым снова зван на бал.
Готов был ехать, собранный бывал,
Возница с лошадьми у дома ожидал,
Но так ни разу никуда не прибывал.
Хотя и сам к себе гостей он зазывал,
Но визитерам и дверей не открывал.
Ответ слуги всегда бывал един:
«Не принимают! Болен господин!»
Один не стал персоною non grata.
Буянов, тот, что Пушкину был братом.
Источник всяческих затей
И неуемный друг страстей,
Кутила, шалопай, гуляка,
Всегда он первый там, где драка.
Добыча карточных сетей,
Незваный гость среди гостей.
Задира и большой чудак,
Бывало, попадал впросак,
Но и такое приключенье
Не вызывало огорченья.
Был ветром свежих новостей
Из чужедальних волостей.
Ну, а на Пушкина портрет
Он был похож? И, да и нет!
IX
Всегда гостивший здесь Буян,
Накормлен был и в меру пьян,
Хотя заезжему Буяну
И необычно быть вполпьяна.
Здесь разговор касался толка,
А шутки колки, как иголка.
О дамах много разных слов
Был каждый высказать готов,
А говорили всякий вздор,
Что говорят и до сих пор.
Но политических затей
Не затевали, ей же ей.
(Буянов брата осуждал —
За то, что тот с надеждой ждал
Цареубийства, что, мол, там
К свободе путь, желанной нам).
Бывало, что обсудят тут,
Что лишь потом изобретут.
Стреляли в цель издалека,
Чтобы не дрогнула рука,
Когда наступит вдруг пора
К дуэли ехать со двора.
А после грохота зарядов
Прощались. Были встречам рады.
X
И вот нагрянул он опять,
Но что же с ним?.. Буяна не узнать!
Примятый и поникший, как цветы,
Уложенные бережно у краешка плиты
Заботливою женскою рукой
Со вздохом: «Со святыми упокой!»
Печальный и потухший, что свеча,
В руках у жертвы перед взглядом палача.
Неверный шаг, в слезах его лицо.
Таким он был, ступивши на крыльцо.
С бедою прибыл горестный гонец:
«Погиб мой брат, поэзии конец!
Но я не баба, чтобы голосить,
И нет тех слов, что могут воскресить.
Простились мы, его причалил челн,
А я и далее плыву по воле волн.
Он был отпет в полуночных часах.
Душа его уже в Господних небесах.
Умолк поэт, убит мятежный гений…
Что ты хотел сказать, Евгений,
О смерти друга и поэта?»
«Что я хочу сказать про это:
Приятель добрый мне и вот —
Какой ужасный поворот!
XI
С тех пор, как стал я сиротой,
Он мне отец – родитель мой!
Кто, как не он, бы мог понять,
Как сильно мне пришлось страдать
В зиму прошлую, в кругу,
Где бывать я не могу.
Ради той, кого узнал
Лишь тогда, как потерял.
Совершенство в простоте
Я не понял в годы те,
Где разум чувства стережет,
А чувство думать не дает.
С виду камень прост, смотри.
Расколи его, внутри
Так прекрасна его плоть,
Только трудно расколоть!
Мыльный же пузырь блестит,
Словно что-то говорит,
Но не тронь его, постой,
Убедишься – он пустой!
Известно, молодость пьянит
И, что имеет, не хранит.
Не тратит силы на терпенье,
Чтобы принять свое решенье.
XII
«Молод был он для отца», —
Скажешь ты, начну с конца:
По жизни быстро мы шагаем,
Из лет пустых ее слагаем.
Сначала ждем, пусть крепнет тело,
Потом никак не можем дела
Найти, чтоб было по душе,
Нашли – теперь мы старые уже…
А не найдем, так в лени праздной,
Для нашего сословия заразной,
Проводим мы остаток дней.
Что может быть еще страшней?!
А возраст – повод для почета,
Когда за ним была работа…
В крови горячей много страсти,
Ее сдержать так мало власти
Из нас достойному вполне,
Ну а поэту, так вдвойне.
Бывали многие годины,
Когда сей мир, он мог покинуть.
В Молдавии и здесь бывали.
Добром бы кончились едва ли.
Три жизни жить в одной пытался,
Одну не уберег, да он и не старался!
XIII
Поэтов женщины не любят —
Обожествляют их, но губят.
Поэты проникают в уши
И завоевывают души.
Мужчины ж знают свое дело
И завоевывают тело.
В груди любви находят дверцу
И завоевывают сердце!
Поэты ж сердцем женщин любят.
Обожествляют их, голубят.
Но неизменна средь народа
Их материнская природа,
И выбирают средь мужей —
Не голосистей, а нужней!
Для продолжательницы рода
Важней не голос, а порода!
Для соловьихи соловей
Чем голосистей, тем милей.
А соловьиха так проста,
Что не найти внутри куста
Ни серой птички, ни птенца,
Лишь слышно славного певца!
Речист, ершист поэт, но все ж
На идеал он не похож.
XIV
Несмышленой голубицей
Он привез жену в столицу.
Остроглазой хищной стае
Опрометчиво представил.
Лакомым куском дразня,
Быть хотел героем дня?..
В одночасье голубица
Стала смелой в свете птицей
И встречалась здесь тайком
С бойким галльским петушком.
Соловью ж не нужно света —
Он поет лишь до рассвета!
Натали – не соловьиха,
Не умела чутко, тихо
Слушать трели соловья.
Ну скажи! Не прав ли я?
Прямодушен, дерзок, смел
В песнях был. А как он пел!
Проехал он путей немало,
А после, помню, он, бывало,
Расскажет, как жилось в Одессе,
Ну прямо как в испанской пьесе,
Где ночи черные, вино…
Но все то было так давно!
ХV
Он из себя меня лепил:
И я бывал там, где он жил.
Что он читал, то я листал,
С кем был знаком, так тех он знал.
Он сочинял – и я писал…
Стишки в девический журнал,
Где смысла нет и отражений
Таких его произведений.
Как я, в дуэлях он бывал,
Но только он не убивал…
В любви поступки наши тоже
Во многом были очень схожи.
Женой идти была готова
Екатерина Ушакова.
С такою жертвенной душою,
Что воспарила над собою
Для безопасности его,
Не получая ничего…
И вот – нашел он ей замену,
Но знал бы, за какую цену!
В любви страдают наши нервы,
Когда попыткою не первой
Жестоко схвачен человек,
А впереди ведь целый век!»
XVI
Мы, люди, – пленники страстей,
Каких бы ни были мастей,
Сословий, званий и чинов.
По-своему служить готов
Азарту, Бахусу, Тельцу,
Венере, Марсу-подлецу
Любой из нас в какой-то мере,
Неважно то, в какой вы вере,
В каком здоровье и летах,
Делами или на словах.
Ну а способности свои
К наукам, пению, любви,
Литературе, просвещенью
Тихонько предаем забвенью,
Хотя успехам от труда
Бываем рады иногда.
А те – такие, кто посмел
Работой изменить удел,
Те вызывают подозренье
Необычайным поведеньем.
Придирки, зависть, оговор,
Намеки, слухи, всякий вздор
Несут по адресу таких,
Чтобы возвысить всех иных.
XVII
А высший свет?
И спору нет!
Он только тем и удивит,
Что злей и боле ядовит.
Обидно, что среди своих
Легко найдете вы таких,
Что лишь считаются своими,
Вернее их назвать чужими.
Скрываясь под личиной сладкой,
Они за спинами, украдкой,
Пускают злобный шепоток,
А перекошенный роток
Его все шире-шире множит,
Пока совсем уж не уложит
Благодаря такой молве,
Объекта травли на столе.
С времен библейских и поныне
В угоду жаждущей гордыне,
Как только Ева родила,
Творятся подлые дела.
Что говорить, в семейном хоре,
Есть голоса, что могут горе,
Когда взыграют зависть, месть,
Совсем уж близкому принесть.
XVIII
Поэту нашему не вновь,
И он от них познал «любовь».
В семейной теме, тонкой очень,
Быть клеветою опороченным
Боюсь я, верно, неспроста,
Но все ж открою я уста:
Тому, кто молод и здоров,
Легко совсем без докторов
Увидеть близко и далеко,
Не напрягать при этом ока.
Давно замечено меж нами,
Что прозорливости с годами
К нам прибывает – и вдали
Мы видим лучше, но вблизи
Прозреем, лишь надев очки.
И с годами постепенно
Это с каждым, непременно,
Происходит превращенье,
Видим лучше в отдаленье;
То, что близко, различаем,
Но глубин не понимаем.
Не исключение – поэт.
И он пловец в теченье лет.
XIX
Но все ж он время покоряет,
Что мы не знаем, то он знает
И, отрываясь от земли,
Он видит лучше всех вдали.
Но не песчинкой он взлетает,
Что ветер быстро поднимет,
Переворачивая сор,
Когда давно не метен двор —
На крыльях вечного старанья,
Он добивается признанья.
И для разросшейся семейки
На пропитание копейки,
Рубли и сотни добывая,
Все трудится не уставая.
А что вблизи? Какие страсти
Кипят вокруг? В его ли власти
Переменить натуру тех,
Кому он верит больше всех?
Не видит, но не будем строги,
Мы люди все-таки – не боги.
Увы! Не находя ответа,
(И мы простим его за это),
Он, доверяя ослепленью,
Уже готовится к отмщенью.
XX
Минуты нет без изменений
Природы наших отношений
К себе, родным, иному люду,
Что окружает нас повсюду.
А отношение и к нам —
Друзей, детей и наших дам…
Сейчас все вами в восхищении,
А завтра хоть проси прощения.
Кто был вчера нелепым, скучным,
Сегодня острословом лучшим
Он перед вами выступает
Хоть того еще не знает.
Да взять любовь, прекрасный дар, —
Стареет, как любой товар.
Но если разум к ней дается,
Такой товар не продается,
Он бережется для витрины,
Для глаза и худой годины.
Вот и сестринская любовь,
Пусть там течет родная кровь,
Не может быть без изменений,
Особенно из-за сравнений,
которые ведутся часто,
Неявно, гласно и не гласно.
XXI
В кубышки золото скрывая,
И грош в копилку опуская,
И с глаз долой все это пряча,
Решают люди разные задачи:
«На черный день и для услады глаз»,
«На черный хлеб отложенный припас»…
Что наши головы и души прячут?
И что запас тот будет значить?
Все в трудный час откроется сполна:
Ты – ангел или сатана.
Подумав несколько – и враз
Буян завел и свой рассказ:
«Да-а, трудно с женщиной одной,
А если три живут с тобой?
Характеры и судьбы каждой
Переплелись и не однажды.
Друг другу все желают счастья,
Но вот причиною несчастья
Они совместно выступают,
И каждая про это знает:
Про раздвоенность Натали,
К поэту скрытый жар любви
Ее сестры Александрины,
Терпение и боль Екатерины.
XXII
Из них всех более умна,
Почти красива, не дурна,
Александрина, пай-девица,
Но, что в ее душе таится,
Всевышний знает, нам не знать,
Мы можем лишь предполагать!
Ведь перед гибелью к поэту,
(Есть те, кто ведает про это)
Она любовью воспылала,
Но, как могла, от всех скрывала,
Поэт об этом, верно, знал
И очень тонко отвечал.
А сердце девы ждать не может,
К тому ж его обида гложет.
Как среди трех сестер она
Вдруг несчастливая одна?!
У младшей ведь и муж, и дети,
И стала героиней в свете,
Имея нежного «дружка»
Из «благородного» кружка?!
Другая же (что грех таить,
Иному случаю не быть),
Все видя и в душе страдая,
Находит с ним приметы рая?
XIII
А что ж она? Душа больна
Не зная, в чем ее вина,
Что добродетель и участье
Не могут принести ей счастья?
Желая что-то изменить,
Я думаю, могла решить:
Что быть такое не должно
И счастье близко, вот оно.
Пора сей узел разрубить,
На все ему глаза открыть,
А дальше пусть по воле рока
Текут события, жестоко,
Быть может, кончатся они,
Но, может, и настанут дни
Для торжества добра и чести,
И с ним она, быть может, вместе
В Сибири время проведет,
Коль он противника убьет.
Им будет там, двоим, отрада,
А сестрам что? Им так и надо!
А если будет он убит,
То честь свою он отстоит.
А для него что выше чести?
С ним я умру, опять мы вместе!
XXIV
Возможно, так, а не иначе,
(Теперь уж многого не значат),
Вела раздумья роковые,
А главное – она впервые
Решила что-то изменить,
Письмом презренным тем открыть
Глаза поэта на жену,
Затронув тонкую струну
Душевных мук и размышлений,
Добавив к ним зерно сомнений.
Возможно, он об этом знал,
Писав ответ – дуэль желал?
Решимостью своей стреляться
Он не дает в том сомневаться.
Что было б после, мы не знаем,
За то одно лишь осуждаем,
Что этим всех он огорчил,
Погиб и нас осиротил,
Семью, в которой мы и дети
Ему милее всех на свете!»
У этой тризны поминальной
Конец настал, затих печальный
Их разговор, а на заре
Буян отбыл о той поре.
XXV
Поехал вслед за ним Евгений,
Иных не выбрав направлений,
И путь держал он за село,
Туда, куда его влекло
Вестей последних наважденье,
Возможно, что для искупленья
Греха давно минувших лет,
Туда, где юный друг-поэт
Был погребен и где ручей
Журчал и днем и средь ночей.
Его не радовали солнца,
Что отражались в колокольцах,
Висящих под дугой двурогой,
Их звон, что несся над дорогой,
И леса мрачные чащобы,
Снегов печальные сугробы,
Ворон крикливых голоса
И их печальная краса,
Проталины – весны приметы
На белом – черные заметны,
Как старых изб густые точки
На белом дальнем бугорочке,
В снегах деревья, как в тумане,
И то, что он забыл о Тане.
XXVI
В снегах и старый тот погост,
А если б не ряды берез,
То не найти бы и следа,
Что кто-нибудь ходил сюда.
Не только, что зимой иною,
Гораздо лучшею порою.
Один ручей там оживал
И ту картину оживлял.
В молчании и вдалеке
Евгений стал, держа в руке,
(То был что с головы убор),
И так стоял он до тех пор,
Пока молитвы упокойной
Не прочитал весьма достойно.
Иные, светские слова
Его рождала голова,
Но он молчал. Из них любым
Не мог бы пообщаться с ним,
Кого Володей звал когда-то,
Кто другом был, почти как братом,
Ему казалось, но так мало
В то время их объединяло…
А вот сейчас бы, никогда
Володя не попал сюда.
XXVII
Онегин все б ему простил,
Дуэли той не допустил,
А если бы пришлось стреляться,
Не стал бы он сопротивляться.
Его родитель, молодой,
Так поступал и был живой.
Дуэлей мелкие причины
Не стали бы до их кончины
Геройским поводом к сраженью,
Что равнозначно преступленью.
Себя преодолеть он смог,
Былого преступив порог.
Поклоном низким с ним расстался,
Лицо утер и в путь собрался,
Велев вознице воротить.
Тому, что было, уж не быть,
Стал он другим, иное время,
Иное подрастает племя.
Для них геройство проявить
В войне придется, может быть,
Опять, как в прежние года,
И будет так оно всегда,
Покуда на планете всей
Не переменит бог людей!
XXVIII
Евгений явно не хотел
Так быстро одолеть предел,
Чтоб в краткие такие сроки
От жизни получить уроки.
Уже он трижды сирота, а та,
Волшебной силы красота,
Что проглядел он в млады годы,
Не сможет прояснить погоды
В его встревоженной душе:
Давно там пасмурно уже.
И как в любви, так в дружбе тоже
Он крайне поступил негоже.
Его добычей стала ныне
Для торжествующей гордыни
Его печальная судьба,
Что привела его сюда.
И после череды потерь
Совсем иным он был теперь.
Отставив прежние зароки
Про поэтические строки,
Не одолев сполна сомненья,
Не начинать стихотворенья.
На смерть родителя, поэта,
Онегин сочинил вот это…
XXIX
«Поэт не умер, но словами
Всегда находится меж вами:
Кто храбр сейчас – и дале будет
И слов о чести не забудет,
Когда вдруг станет подозренье
В его мельчайшем униженье.
Кто удалец – и дале будет,
Кто женщин ценит, жарко любит,
В ком не бывает отклонений
Природой данных устремлений.
Кто смел сейчас – и дале будет,
Страну огромную разбудит,
Россию, возрождая снова,
Как Петр и братия Петрова!
Кто в рифму вкладывает строки,
Так тем дает свои уроки,
Как иноземных выражений
Не допускать до обращений.
Кто не поэт и не мечтает
Поэтом стать, но так читает,
Что очень мудрые слова
Его вмещает голова.
Кто с другом кроток, зол с врагом
И разбирает, кто кругом.
XXX
Он с вами, кто непокорен,
А Божьим смыслом одарен,
Неся народу просвещенье,
Свое имеет назначенье.
Кто слаб сейчас, но не сдается,
К тому, кем был, еще вернется.
Но не иконою волшебной,
Он будет дале пастве бедной
Примером честного труда,
Останется им навсегда.
Он с вами, кто не продается,
Кем покупатель ни придется
Ему – царем ли, мнимым другом,
Вельможею ль в карете цугом!
Он с нами был, мы будем вместе,
В каком бы ни были вы месте,
Но мы такого ль заслужили?
Всегда ли вместе с ним мы были?
Когда страдал он от наветов,
Перстов из властных кабинетов,
Чернил цензуры и царя,
Которые старались зря, —
В толпе столпов его глава
Всех превышает раза в два.
XXXI
Ты, друг, который в дальней дали,
Желал с ним видеться? Едва ли,
Порыв опасный не браня,
Встречал свое начало дня.
В глубинах руд горы высокой
Товарищем семьи широкой
Он был бы, верно говорю.
Так же сказал он и царю.
Борясь со скрытою нуждою,
Не находил себе покоя,
А большинство, кто был в друзьях,
Те были с ним лишь на словах.
Но, удивительное дело,
Когда его убито тело
Не ощущают на руках.
Вины за этот смелый прах.
И не был я с ним в главный час,
Как не был с ним любой из вас,
Когда зловредного стрелка
В поэта целила рука.
Всегда его судьба хранила,
А вот сейчас – она убила!
Среди ближайших поколений
Родится ли подобный гений?»