Прошедших лет утраты и потери
Мне не вернуть, увы, – надежды нет.
Да и к чему распахнутые двери
В страну воспоминаний – за туманом лет.
Там мама, и отец, и бабушки-старушки,
Где сам я маленький и где мои игрушки,
Там дяди, тети, братья, сестры,
вся моя семья,
Тот добрый мир, что окружал меня.
Но где и страхи детские, и первые обиды,
И каша манная, которую я просто
ненавидел.
Обида слезная, что не берут
на взрослое кино.
О Господи! Как это было все-таки давно!
А деда Федора я потерял внезапно,
в воскресенье,
В тот день, когда у бабушки был
день рожденья.
В гробу его потрогав, задал я родителям
вопрос:
«Дед почему раздет? Ведь холодно,
и он замерз…»
Открытый траурный кортеж, с цветами,
И с гробом; впереди несли
приспущенное знамя —
С почетом, с уваженьем деда хоронили…
Заслуг за труд и штурм Кронштадта
не забыли…
В воспоминаньях – мамин брат, Шураев,
дядя Миша!
Он в форме, с кортиком, на «Виллисе»
без крыши.
Для нас, детей, всегда был праздником
его приезд,
И полон «Виллис» ребятни со всех
дворов окрест.
Каким несчастным выглядел народ
В начале марта в тот известный год.
Казалось, что печали не было конца,
Но помню шепот мамы и ответ отца:
«Кругом все он, да он… мы заживем
теперь!» —
Услышал я, когда был выставлен за дверь.
На что отец с обидою и громко отвечал:
«Но я за вас и за него на фронте воевал!
Мой Севастополь пал,
И я был близок к смерти,
Но раненый не отступал:
«Ташкентом» вывезен
Из адской круговерти.
И позже часто на войне
Мы клятву эту повторяли:
«За родину и за него!»
И я, и он, мы вместе все
И с честью эту клятву
Оправдали!
А ты как будто и победе-то не рада —
Такая победителю твоя награда?!»
Что было дальше, не могу сказать —
Пошли мы с Пашкой голубей гонять.