Глава 1
В четверг рано утром мы с вещами вновь собрались в конторе ГМАОЦА, где нам вручили паспорта. Я немедленно просмотрел свой и с удивлением обнаружил там две новые визы: одну — в Судан, а другую — в Республику Чад.
Нас ожидал микроавтобус, чтобы доставить всю компанию в аэропорт. Барьер и Уилленс пришли с женами, и нас представили им. Обе женщины уселись с нами в автобус. Я, естественно, подумал, что они пришли только проводить мужей. Дамы были одеты в брюки и рубашки, но я приписал это желанию казаться своими в мужском обществе (ох, как меня самого угнетала эта необходимость «вписаться»!). Мысль о том, что женщины едут с нами, и в голову не приходила. А жаль! Тогда путь в аэропорт показался бы мне менее томительным, чем визит к дантисту. За ночь я ни на миг не сомкнул глаз, да и сейчас истерзался от мрачных ожиданий.
После таможни и паспортного контроля мы вернулись в автобус, объехали терминал и подкатили к ангару. На бетонном поле стоял потрепанный двухмоторный самолет. Мы вышли из автобуса и с багажом в руках поднялись на борт.
К тому времени я уже понял, что обе женщины летят с нами, и почувствовал себя значительно бодрее. Выходит, мы отправляемся не в такое уж кошмарное место, подумал я, иначе они туда и носа бы не сунули. И, следовательно, есть шанс, что военная служба, которой я смертельно боялся, ограничится всего-навсего сидением в гарнизоне. Ну, в этом-то я кое-что смыслю и сумею выкрутиться из ложного положения, куда загнали меня собственные глупость и спесь. Да и Кинк сказал, что мы офицеры безопасности, а не армейское подразделение. Мне хотелось ему верить.
Но внутренний вид самолета в этом плане не слишком обнадеживал.
Во-первых, в нем не оказалось сидений. То есть они там были, но не кресла, какие вы предполагаете увидеть в салоне, а простые металлические штуковины, привинченные к обеим внутренним стенкам и оснащенные пружинами, чтобы их можно было убрать за ненадобностью или если бы нам вздумалось встать и поразмяться. Большую часть пространства занимали длинные решетчатые коробки и металлические ящики, притянутые толстой проволокой к крепительным уткам в полу. Самолет стоял на самом солнцепеке, и даже Кинк, опустившись на металлическое сиденье, сразу подскочил.
— Ничего, в воздухе станет довольно прохладно, — заметил он. — А сейчас бросьте куда-нибудь вещи и устраивайтесь.
Мы скрючились на сиденьях — изгиб фюзеляжа не позволял выпрямить спину, да еще с подбородка все время тек пот. Рядом со мной сидел Уилленс, а дальше — его жена. Я уловил, как он сказал ей по-английски: «Эта посудина — „СИ-47“, урожая Второй мировой войны, с первозданным набором стальных сидений. Надеюсь, летчики знают свое дело».
Наконец один из членов экипажа, бледнолицый парень в зеленых шортах, захлопнул люк, и двигатели загудели. С этой минуты нормально разговаривать стало невозможно. Самолет не был ни звуконепроницаем, ни герметизирован. Не знаю, на какой высоте летают такие галоши, но, по мне, этой высоты было явно недостаточно. Иногда мы тащились над самыми вершинами гор, едва не задевая их брюхом. К счастью, из иллюминатора не много увидишь, вдобавок машину так трясло, что мы не отстегивали ремни, а потому выглянуть, не свернув себе шею, было невозможно. Как и обещал Кинк, скоро всерьез похолодало.
Через час-другой стало немного потеплее. Нам раздали коробки с ленчем, где оказались фрукты, сыр и черствый хлеб, а к ним — бутылки с вином и с водой. Ели все неохотно, но вино исчезло в мгновение ока. Признаюсь, мне просто было необходимо выпить, и не только потому, что я боялся полета.
Скорчившись на жестком сиденье и упираясь локтями в колени, я мог видеть только лежащий передо мной груз. Кое-где виднелись надписи, хотя ближние ко мне ящики, наклейки на которых я мог бы с легкостью прочитать, были поставлены вверх дном. От нечего делать я принялся лениво разбирать буквы и цифры.
Первое слово, которое мне удалось разобрать, было «УЗИ» с черточкой и цифрой 4. Одно это должно было многое мне открыть, но я решил, что это инициалы. Надпись на соседнем ящике, на мой взгляд, определенно не могла быть ничем, кроме инициалов, поскольку между буквами стояли точки: «Ф.Н.-М.А.Дж-7.62». Больше всего меня заинтересовали тяжелые металлические ящики (среди груза их было несколько штук). На верхней стороне ближайшего ко мне виднелась трафаретная надпись: «MORT». Само по себе это слово наводило на невеселые мысли, но, судя по расположению букв, они были только частью целого. Нагнувшись и сделав вид, будто подтягиваю шнурок на ботинке, я увидел недостающие буквы. Все вместе читалось как «Миномет», а дальше стояли какие-то цифры и еще несколько букв, но я даже и пытаться не стал их расшифровывать. Слова «миномет» и этих цифр хватило с лихвой. И мне оставалось только гадать, почему группа офицеров-охранников, направляющаяся к месту коммерческой службы где-то в Экваториальной Африке, везет с собой несколько 82-миллиметровых минометов.
У меня часы давно остановились, но, по мере того как шло время, Уилленс все чаще посматривал на свои, и ему явно все меньше нравилось то, что он видит. Наконец мой сосед вытащил листок бумаги и карандаш, сделал какие-то вычисления и результаты протянул Кинку. Они принялись что-то кричать друг другу на ухо, но я уразумел лишь, что, если мы вскоре не приземлимся, у нас выйдет горючее. Кинк сходил в кабину потолковать с экипажем. Вернулся он, размахивая руками и знаками показывая, что минут через десять мы сядем на землю.
Уилленс опять скособочился на сиденье, но продолжал опасливо наблюдать за минутной стрелкой. Затем самолет слегка «нырнул», и у меня тотчас заложило уши — мы быстро теряли высоту.
Город, где мы в тот день сделали посадку, называется Джуба и расположен на берегу Белого Нила в Южном Судане. Пассажиры провели ночь в гостинице аэропорта, но команда осталась в самолете — видимо, охраняла груз.
В тот вечер Кинку впервые изменила обычная самоуверенность.
Уилленс, по-видимому, все еще размышлял о длительности нашего полета. Почти несъедобный обед тоже вполне мог способствовать недовольству и раздражительности. В общем, едва мы начали пить кофе, как разгорелся этот спор.
Уилленс, с отвращением оттолкнув чашку, вперил взгляд в сидевшего напротив Кинка.
— Нельзя ли нам поточнее узнать о запланированном на завтра полете? — довольно воинственно спросил он.
Кинк улыбнулся:
— Конечно. Отсюда мы летим в Форт-Аршамбо в Чаде.
— А где будем дозаправляться?
— Нигде. Никаких посадок не предусмотрено.
— А вам известно, какое максимальное расстояние способен преодолеть «СИ-47» при нормальной скорости?
— Это известно пилоту.
— Мне тоже. Так вот, оно составляет чуть больше двух тысяч километров.
— До Аршамбо не так уж далеко.
— Возможно, и, слава богу, нам уже не придется так часто увиливать от горных пиков, как сегодня, но что, если задует встречный ветер и мы собьемся с курса? У нашего самолета не самое современное оборудование.
— Зато экипаж экстра-класса.
— Я не говорю, что они новички. Но в подобной местности и на этих высотах ошибиться способен даже самый опытный штурман. Это необходимо иметь в виду. У нас должно быть время, чтобы исправить возможные погрешности в расчете курса.
В разговор вмешалась миссис Уилленс, высокая, привлекательная брюнетка лет тридцати, с веселыми умными глазами и чувственным ртом. Судя по произношению, она была австралийкой.
— Мой муж налетал на этих самолетах четыреста часов, — заметила она, — и знает, что говорит.
По-французски миссис Уилленс изъяснялась лучше супруга.
Кинк галантно улыбнулся:
— Я в этом не сомневаюсь, мадам. Но уверен также, мы все знаем, что говорим. Во всяком случае, я.
— Если мы заправимся в Ялинге, то наверняка долетим без проблем, — настаивал Уилленс.
— Мы преспокойно долетим и прямым рейсом.
Уилленс обратился за поддержкой к Гутару:
— Что скажете, Гутар? Вы разбираетесь в самолетах.
— Только в том, что касается прыжков с парашютом, — подмигнул, усмехаясь, француз.
Мадам Барьер, невысокая толстушка с озорным лицом, громко рассмеялась, немного разрядив обстановку. Кинк не преминул этим воспользоваться.
— Тем, кто боится лететь, мы охотно выдадим парашюты, — шутливо бросил он.
Уилленс и его жена не поддержали легкомысленный тон. Я же засмеялся, несмотря на то что мои симпатии были на стороне Уилленса. А тот упрямо гнул свое:
— По правде сказать, я предпочел бы вынужденную посадку в буше. — Он снова поглядел Кинку в глаза: — А что нам мешает остановиться на дозаправку?
— В этом просто нет необходимости.
— По-вашему.
— Да! — Лицо Кинка окаменело. — Но именно мое мнение решает дело. Могу лишь добавить, что, будь нужда дозаправиться в Ялинге или где-то еще, мы не следовали бы к месту назначения через Аршамбо.
— А кстати, как называется место нашего назначения? — полюбопытствовал Барьер. — К чему такая таинственность? Рано или поздно мы все равно это узнаем.
— Я предпочитаю, чтобы это произошло позднее, когда возникнет такая необходимость. — Кинк строго оглядел нас всех. — Офицерам безопасности незачем объяснять, какой вред наносит неосмотрительное поведение, но я вынужден напомнить вам, что в дисциплинированных военных отрядах приказы не обсуждаются. — Он встал. — Мы вылетаем завтра на рассвете. Полагаю, всем надо хорошенько выспаться. Спокойной ночи.
И Кинк, слегка поклонившись дамам, вышел.
Наступила тишина, затем Барьер презрительно щелкнул языком.
Кое-кто захихикал, но никто ничего так и не сказал. Райс, достав бутылку виски, пустил ее по кругу. Мы выпили и отправились спать.
Комнату со мной делил Гутар.
— Ну, — бросил он, пока мы раздевались, — что ты на это скажешь?
— Не знаю, что и думать. Вроде бы Уилленс знает, что говорит, а он совсем не похож на труса. В конце концов, сегодня мы и впрямь летели бог знает как.
— Однако благополучно попали сюда, и у нас еще остался запас топлива. Не забывай, я видел досье Кинка, и он не производит впечатление типа, способного на неоправданный риск.
У меня чуть не вырвалось, что я вообще не желаю рисковать, но это прозвучало бы не по-солдатски. И я поспешил высказать другую мысль, только что пришедшую мне в голову:
— Просто он что-то от нас скрывает.
— Что ты имеешь в виду?
Я сам толком не знал, что имею в виду, и пришлось срочно придумывать ответ. Затягивая время, я долго и старательно складывал брюки.
— Ну… — наконец задумчиво выдал я. — Кинк говорил, что мы узнаем, куда летим, когда это понадобится, и он, мол, предпочитает оттянуть этот момент, поелику возможно.
— Ну и что?
— Вот и возникает вопрос: почему? Где тут риск для безопасности? Мы едем все вместе, так с кем можем разговаривать, кроме как друг с другом?
— Но и у стен бывают уши, а потому разговор могут подслушать. Ты об этом?
— Не совсем. — Я делал вид, будто стараюсь найти все возможные объяснения, но я кое-что вспомнил, и с языка само собой слетело: — У нас на борту полно оружия.
— Естественно. Я же не слепой. Автоматические пистолеты и винтовки — обыкновенное ручное оружие. Ну и что здесь такого?
— А кроме того — минометы, — ввернул я. — И это — нечто куда более серьезное. Можешь быть уверен, здешние ребята из безопасности и таможни все проверили и не прочь выяснить, куда мы летим с таким арсеналом.
— И что?
— Да просто они хотят все о нас узнать. Мы представляем собой до зубов вооруженную группу. Допустим, нас стали бы допрашивать поодиночке. Такое вполне возможно. И что тогда? Знай мы, куда именно летим, и попытайся это скрыть, нас мигом поймали бы на вранье. Даже если бы мы сговорились твердить одно и то же, кто-то обязательно испортил бы всю игру. Лгать, когда тебя допрашивают, — не так просто, как многие думают. А в данном случае мы от этого избавлены. Нам известно лишь, что мы направляемся в Аршамбо, а в паспортах и так стоит соответствующая виза. Вот и выходит, что ничего выдумывать не надо.
Гутар сидел на кровати абсолютно голый и усмехался. Просто ужас, до чего этот малый был волосат, но он нисколько не стеснялся своей наготы.
— Офицер разведки всегда им остается, да, Артур?
Я пожал плечами:
— Это любому ясно, стоит только подумать.
— Да. — Он нырнул под сетку от москитов. — Ничего удивительного, что Кинк не намерен где-либо останавливаться.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Если твои рассуждения верны, то это совершенно очевидно. На самом деле нам не нужна дозаправка, поскольку мы летим вовсе не в Чад, а куда-то поближе. И не исключено — в другом направлении. Утром поднимемся в воздух, сменим курс и полетим, куда нам надо.
— Куда надо Кинку и ГМАОЦА, ты хочешь сказать?
— А разве это не одно и то же?
— Наверное.
Но в душе я так вовсе не думал.
И был абсолютно прав.
Глава 2
Как я и предсказывал, суданские служащие аэропорта весьма дотошно обыскали нас, прежде чем выпустить в Чад. Пришлось даже вывернуть наизнанку карманы. Ищейки работали вежливо, но мерзко, чего и следовало ждать, раз их натаскивали англичане.
Гутар тоже не ошибся — мы летели не в Чад. Через двадцать минут после взлета Кинк пустил по кругу сообщение, нацарапанное им на бланке ГМАОЦА:
«Прошу ознакомиться и передать дальше. Курс изменен. Необходимость делать крюк и лететь в Аршамбо отпала. Время полета приблизительно четыре с половиной часа. Более подробные сведения поступят позднее».
Я передал листок Уилленсу. Прочитав его, он криво мне улыбнулся. Видимо, испытывал неловкость из-за своих вчерашних придирок. Я ответил сочувственной улыбкой. В конце концов, Уилленс считал, что действует в наших общих интересах, и мне понравилось, как он отстаивал свою точку зрения. Бедняга не привык иметь дело с изворотливыми типами вроде Кинка, подумал я.
Вместо ленча нам выдали инструкции.
Они были отпечатаны на трех листах, по экземпляру на каждого, которые Кинк извлек откуда-то из зоны обитания экипажа. Тут цель нашего путешествия описывалась более подробно.
Однако я должен сделать одно замечание. Да, я готов честно и откровенно поведать обо всех событиях, но вовсе не собираюсь компрометировать себя, объявив, что точно знаю, где они происходили. Пункт нашего назначения есть в любом современном школьном атласе, и тамошние власти — равно как и другие заинтересованные лица — вправе строить любые догадки, но я не собираюсь делать признания, каковые могут быть использованы против меня беспринципными господами, занимающими официальные посты. Я изменил географические названия не для того, чтобы «защитить невиновных», или с какой-нибудь другой столь же глупой целью, а ради собственной безопасности.
Вот приблизительный текст инструкции:
«ГОРНО-МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОЕ АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО ЦЕНТРАЛЬНОЙ АФРИКИ
Региональный офис в Кавайде:
провинция Кунди, Республика Махинди
Секретно
Информация для персонала ГМАОЦА,
направляемого в провинцию Кунди, Республика Махинди.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
Республика Махинди являлась одной из французских колоний в Экваториальной Африке, но в 1958 году Франция предоставила ей независимость. На состоявшемся вслед за этим референдуме Махинди проголосовала за вступление во Французское сообщество суверенных государств Африки. В 1960 году республика изъявила желание стать совершенно самостоятельной и независимой страной. Однако ее отношения с Францией и с большинством членов Французского сообщества стран Африки оставались дружелюбными. Махинди является членом ООН. Пограничные разногласия с соседней Республикой Угази в настоящее время переданы на рассмотрение Международного трибунала в Гааге.
Законодательную власть в Махинди осуществляет избираемая сроком на пять лет Ассамблея, состоящая из сорока пяти человек. Республика административно поделена на пять провинций, каждую из которых представляют в Ассамблее девять делегатов. Делегаты Ассамблеи заседают в столице Махинди — городе Мкубва (по данным на 1965 год, население ее 185 000 человек). Заседания эти проходят дважды в год в течение трех месяцев. Ассамблея избирает президента, каковым в настоящее время является господин Поль Ниорока. Это второй год его правления. Правительство носит название „однопартийной демократии“.
Это, однако, не значит, что президент обладает всей полнотой власти. Распоряжения Центрального правительства вне столицы исполняются губернаторами провинций, что делает его власть весьма эффективной. Слабее всего она в провинции Кунди, где по причинам, каковые будут приведены ниже, значительно развита местная самостоятельность».
Дальше было еще много всякой чепухи насчет политики, а потом пошла болтовня о географическом положении, особенностях и климате этой самой Махинди.
Как выяснилось, в Махинди есть все, что угодно: джунгли, сельва, болота, буш и пустыня; зато нет ни единого места, где не выпадало бы слишком много или слишком мало осадков. При этом там повсеместно и круглый год стоит жара, так что вы оказываетесь то в парилке, то в раскаленной печи, куда бы ни направили стопы. Короче говоря, если Красное море — это «адское пекло», то Республика Махинди — его преддверие.
То, что сообщалось о населении, внушало не больше оптимизма, чем характеристика климата:
«Преобладающая этническая группа в стране — банту, на юге центральной провинции — племена мбака и банда, а на севере, главным образом в провинции Кунди, — берберы фулани.
Именно то, что в Кунди сосредоточено большинство фуланских берберов, придает этой провинции особый характер. Однако следует иметь в виду, особенно тем, у кого есть опыт работы в Северной Африке, что название „берберы“ употребляется здесь только в историко-этническом контексте. Несмотря на то что фулани Кунди являются мусульманами, говорят по-арабски и считают себя высшей расой по отношению к банту, цвет их кожи и внешность выдают скорее негроидный, чем кавказский или хамитский тип. Народность хауса Северной Нигерии произошла от тех же корней и ныне имеет преобладающий политический вес в нигерийских делах. Фулани Кунди также влияют на политику Махинди, и, если их влияние нельзя назвать решающим, оно все же больше, чем у прочих национальных меньшинств республики».
Дальше речь шла о самой провинции Кунди. Она занимает северо-западную часть Махинди и по размерам почти равна Бельгии. И снова нас предупреждали насчет климата и непрестанных дождей, так что я окончательно уразумел, что житье там — вовсе не сахар. С западной стороны провинция отделялась от остальной территории Махинди рекой Ниока, каковая была естественной границей с соседней Республикой Угази.
Подумать только, эти ублюдки сказали о Ниоке всего несколько слов!
А затем тон инструкции вдруг стал ужасно напыщенным:
«Губернатором провинции Кунди является его превосходительство эмир Осман-дан-Фуадо. Кроме того, по праву рождения он духовный лидер и глава общины фулани в Махинди.
В некоторых отношениях эмир — особа весьма противоречивая. Противники в Центральном правительстве считают его феодальным автократом и деспотом, противником парламентской системы, что соответствует действительности и республиканской конституции 1959 года. В Кунди, где у эмира нет оппонентов (или, во всяком случае, никто не смеет подать голос против), его правление характеризуют как по необходимости твердый, а то и жесткий, но в целом благожелательный патернализм. При случае господин Осман-дан-Фуадо называет себя Барака (Благословение) Кунди.
К формулировке общих представлений об администрации эмира следует подходить сугубо прагматически. В противовес достойной сожаления страсти к публичным казням и в определенном смысле схожей с гестаповскими методами работы его личной стражи необходимо подчеркнуть, что в этом, по большей части примитивном, обществе поддерживается порядок и уважают права собственности, чего нельзя сказать об остальных провинциях Махинди.
Отношения ГМАОЦА с эмиром и назначаемыми им чиновниками в высшей степени удовлетворительны и в будущем должны оставаться таковыми. Со стороны персонала ГМАОЦА недопустимы какие бы то ни было критические замечания в адрес эмира и его доверенных лиц. Нарушившие это правило будут немедленно уволены.
Еще одно предостережение: фулани Кунди — люди гордые и умные. У мужчин сильно развито чувство собственного достоинства и чувствительность к насмешкам. Неудачная шутка для них оскорбительнее пощечины. Европейцам из персонала Общества следует постоянно соблюдать крайнюю осмотрительность.
Положение женщин фулани в Кунди (многие из которых очень красивы) довольно необычно для общества, исповедующего мусульманскую веру. Однако надо помнить, что фулани, по сути, смешанная раса. Поэтому неудивительно, что они усвоили и практикуют самые распространенные обычаи Центральной Африки. Об одном из таких обычаев необходимо упомянуть особо. Он позволяет главе значительной в деревне семьи предоставить свободному мужчине, коего хочет за что-то отблагодарить или просто почтить, одну из своих дочерей в наложницы. Неженатым мужчинам-европейцам следует вести себя в такой ситуации крайне тактично. Предлагаемую в подобных случаях женщину выбирают из тех, кто достиг брачного возраста, и отправляют в дом принимающего с торжественными церемониями. Тем не менее вежливый отказ от дара в конечном счете разумнее, поскольку впоследствии его весьма затруднительно отвергнуть (см. также параграф „Здоровье“)».
На этой радостной ноте составители инструкции вернулись к деловым вопросам. В Кунди возделывают две рыночные культуры: какао на юге и хлопок на севере. В деревнях вокруг трех главных городов выращиваются овощи для местного потребления, а также разводят овец и рогатый скот. Из овощей были упомянуты сорго, таро, маниока и свекла. Похоже, здесь мне не грозило набрать лишний вес.
А сведения продолжали обрушиваться на меня лавиной.
«Основные города Кунди: Фор-Гребанье (в 1965 году население 65 000 человек) — столица провинции; Матендо, порт на реке Ниока, и Кавайда — центр разработок ГМАОЦА по добыче вольфрама и касситерита. Построенная ГМАОЦА временная железная дорога связывает Кавайду с причалом Общества в Матендо, где добытая руда перегружается на баржи».
Я заметил, что они ни слова не упомянули о районе, где залегают редкоземельные элементы, хотя именно его мы должны охранять. Те руды, что переправляют по временной железной дороге, а потом вывозят на баржах, вряд ли имеют к ним отношение.
Я стал читать дальше:
«Фор-Гребанье и Матендо соединяют прекрасные дороги, почти на всем протяжении 180 км покрытые асфальтом. Около Фор-Гребанье есть небольшой аэропорт, а в Кавайде — взлетное поле. Местные телефонная и телеграфная связь ненадежны. Для связи ГМАОЦА пользуется коротковолновым передатчиком и ныне прокладывает кабель через Угази, где телеграфная служба до сих пор состоит под надзором европейского персонала».
Инструкция завершалась бодренькой главкой под названием «Здоровье»:
«Для здоровья людей, не страдающих гипертонией и сердечными заболеваниями, климат провинции особой угрозы не представляет. Хорошее здоровье в Кунди, как и везде, в основном зависит от здравого смысла, самодисциплины, правильной диеты и внимания к личной гигиене.
Среди встречающихся в Кунди заболеваний — бильгарциоз, проказа, анкилостома, филяриатоз, аскаридоз, фрамбезия, дизентерия различного происхождения и венерические болезни. Случаются также вспышки эпидемий тифа, желтой лихорадки, оспы и менингита. Эндемическими являются сонная болезнь и малярия, хотя в последнее время правительственным бригадам медиков, работающих под руководством Всемирной организации здравоохранения, до некоторой степени удалось поставить под контроль вспышки малярии в городах и примыкающих к ним деревнях. Очень распространены среди местного населения болезни, вызванные авитаминозом, но, поскольку это результат невежества в области питания, нас они не затрагивают.
Необходимо постоянно соблюдать следующие правила:
— использовать для питья и чистки зубов только кипяченую или обработанную химикатами воду. Добавление в воду спирта не спасает от вирусов и бактерий;
— купаться только в хлорированной воде;
— ничего не есть без тщательной тепловой обработки;
— не употреблять в пищу свежие фрукты и салаты;
— пить только кипяченое молоко, а также порошковое, приготовленное на основе обезвреженной воды;
— не покупать готовую пищу на улицах;
— очень тщательно мыть руки перед едой и после каждого прямого или опосредованного контакта с испражнениями, включая ваши собственные. Следует помнить, что любой использованный предмет, до которого вы дотрагиваетесь во время работы, — весьма вероятный источник инфекции. По возможности старайтесь не вдыхать пыль;
— не пренебрегать мерами предосторожности против малярии;
— постоянно сохранять оптимизм и не падать духом. Крепкое здоровье настолько же дело морали, сколь и профилактики. Физические упражнения укрепляют дух. Поэтому в нашем клубе в Кавайде для европейского персонала построены теннисные корты;
— неизменно помнить, что сохранение здоровья — это ваш долг перед самим собой и перед семьей, а не только обязанность по отношению к работодателям.
Добро пожаловать в Кунди!»
Они могли добавить еще: «И удачи, Джек!» — но, видно, не хотели, чтобы вы с самого начала чувствовали себя слишком оптимистично и весело.
Глава 3
Мы приземлились в Фор-Гребанье около полудня.
Над аэропортом нависали тяжелые грибообразные черные тучи, а когда наш самолет покатился по взлетной полосе, хлынул ливень. Он низвергался сплошной стеной, затопив всю полосу и сведя видимость почти к нулю. Мы изнемогали от духоты, сидя в самолете и дожидаясь, пока этот потоп утихнет и станет хоть что-нибудь видно. Через некоторое время к дверце самолета подкатил грузовик с брезентовым верхом и надписью «ГМАОЦА» на борту.
Кинк предупреждал, что здесь мы остановимся очень ненадолго — только чтобы пройти паспортный контроль Махинди, а таможенного досмотра и вовсе не будет. Мы оставили вещи в самолете, и грузовик доставил нас к зданию терминала. Оно представляло собой приличных размеров дом, обнесенный верандой, с металлической крышей и большими незастекленными проемами окон, что давало хоть какой-то приток воздуха. Однако при такой невероятной духоте и влажности здесь еще смердело гнилой древесиной, плесенью и мочой, так что сквозняк не особенно улучшил положение.
Войдя в здание, Кинк быстро переговорил о чем-то с приехавшим встречать нас представителем ГМАОЦА, после чего нас подвели к стойке, за которой сидел негр с суровым и властным лицом, одетый в белую рубашку с коротким рукавом, черный галстук и полосатое шелковое кепи. Рядом стоял чернокожий полицейский в тюрбане. На поясе у него висела длинная дубинка, обтянутая кожей. Полисмен смотрел на нас злыми, налитыми кровью глазами и так раскачивал своей дубинкой, будто намеревался пустить ее в ход.
Представитель ГМАОЦА, не обращая на него внимания, говорил со служащим паспортного контроля на языке, в котором я далеко не сразу узнал арабский из-за крайне своеобразного акцента.
— Вот люди, для которых в комиссариате были оформлены бизнес-визы.
Человек за стойкой напустил на себя еще более неприступный вид.
— Понимаю, — обронил он, — но за каждую визу надо внести гербовый сбор в размере пятидесяти франков и еще по двадцать пять франков — за визу.
Судя по мрачному выражению лица служащего, было ясно, что он ожидает криков и споров. Когда же представитель ГМАОЦА только кивнул и начал отсчитывать деньги, человек за стойкой еще больше насупился, видимо смекнув, что, раз деньги заплатили не торгуясь, он мог с тем же успехом запросить и больше. Здешний франк стоит одну пятидесятую часть французского, так что он заработал на этой сделке приблизительно два американских доллара, или по двадцать пять центов с человека. Да еще притом, что за этой сценой наблюдает полицейский! Я подумал, что Республика Махинди открывает человеку с головой любопытные возможности.
К тому моменту, когда служащий закончил возиться с тремя резиновыми штампами, чернильной подушечкой и шариковой ручкой, настроение у меня значительно улучшилось.
Грузовик вновь отвез нас к самолету, и вскоре, пробежав по залитой жидкой грязью полосе, мы взмыли в воздух. На сей раз пунктом назначения был полевой аэродром в Кавайде. На какое-то время она станет конечной точкой нашего путешествия, как сказал Кинк. Он подчеркнул слова «на время», так ничего и не сказав о дальнейших перемещениях, но в тот момент меня это не очень беспокоило, хотелось только скорее вновь благополучно приземлиться.
По пути в Кавайду нам пришлось лететь сквозь полосу туч, и пару раз нас здорово тряхнуло, но над самым городом небо более или менее прояснилось. Когда мы начали снижаться, я, вывернув шею, посмотрел в иллюминатор.
Сверху казалось, будто мы летим над сплошным темно-зеленым морем мха, где невозможно что-либо различить. Затем, когда мы немного снизились, я понял, что это покрытые лесом горы. Внезапно ковер зелени распался, обнажив участки длинных красных прогалин, и все они сливались в цепь больших, похожих на ангары строений, соединенных между собой неприглядного вида дорогами. Там работали экскаваторы и какие-то новые машины, похожие на гигантскую кишку. В красный склон холма из этих штуковин била длинная тугая струя мутной воды. Затем мы понеслись над маленькими, симметрично расположенными строениями — вероятно, это были жилые дома или армейские бараки. Через несколько секунд колеса коснулись взлетной полосы.
Полосу эту проложили бульдозерами среди джунглей, и тонкий слой асфальтового покрытия уже весь потрескался и расплавился от жары. Подскакивая на ухабах, мы наконец остановились у временного ангара — строения с односкатной металлической крышей, опирающейся на конструкции из труб, но без стен. Под навесом стоял легкий самолет и громоздились цистерны с горючим. Рядом ждал грузовик ГМАОЦА.
На сей раз прежде всего занялись перетаскиванием нашего груза. Нам пришлось вылезти из самолета по шаткому трапу и жариться на солнце, пока команда и двое мужчин с грузовика не вынесут ящики.
Оба этих господина были белыми и, судя по всему, обычно не работали грузчиками. Они едва волокли самые тяжелые металлические ящики. Но столь же очевидно было и то, что они уже знали, какой именно груз прибудет на этом самолете, и нисколько не удивились необходимости таскать минометы, автоматы и боеприпасы. Кинк наблюдал за работой и время от времени помогал им, но ни разу не проронил ни звука. Их безмолвие оказалось заразительным — никто из нашей группы также не открывал рта. Мы просто стояли перед ангаром и отмахивались от сразу же осадивших нас полчищ москитов.
К тому времени, когда все ящики перетаскали в грузовик, солнце закатилось, и мы садились уже в темноте. Кинк включил фонарик и освещал кузов, пока мы рассаживались по ящикам. Экипаж завел самолет под навес. Когда мы уезжали, за ними подкатил «фольксваген».
Мы медленно убрались со взлетной полосы и покатили по извилистой дороге. Борта грузовика были из плохо пригнанных досок, и в щели между ними при отраженном свете фар мы видели вдоль дороги густые заросли деревьев с разлапистыми листьями. Уилленс объяснил, что это дикие платаны. Воздух пронизывал крепкий запах гниения и плесени. Всю дорогу нас сопровождали тучи москитов.
Через некоторое время грузовик выбрался на какое-то подобие настоящей дороги, и несколько секунд нас не трясло. Затем движение замедлилось, и водитель посигналил фарами. До нас донеслись какие-то неразборчивые крики, потом машина вновь набрала скорость, и мы въехали в открытые ворота высокой металлической ограды с прожекторами наверху.
Как только мы миновали ворота, двое чернокожих с перекинутыми через плечо ружьями стали закрывать створки.
— Это территория ГМАОЦА, — объявил Кинк. — Мы сами обеспечиваем себя электричеством.
Мы ехали мимо тех самых небольших строений, что я видел с воздуха. Ряды побеленных известкой бунгало из шлакоблоков возвышались над землей на бетонных фундаментах.
— Это дома нашего европейского персонала, — продолжал объяснять Кинк, — некоторые из них, как видите, снабжены кондиционером. Для здешних мест это невиданная роскошь. Но тут живут только те, кто работает по долгосрочным контрактам.
— Это наша база? — поинтересовался Барьер.
— Нет, только сборный пункт. Но оставим деловые вопросы на потом. Вы наверняка проголодались. Я должен извиниться, что не обеспечил вам завтрак в самолете, — аэропорт Джубы помогает нам не очень охотно. Но скоро мы плотно поедим в клубе.
Мне не особенно хотелось есть, но я страшно устал и томился жаждой. Уилленс словно угадал мои чаяния.
— В клубе есть бар? — осведомился он.
— Конечно! И местное пиво из сорго — совершенно безопасно.
Грузовик свернул и остановился перед строением, похожим на бунгало, которые мы только что миновали, но в два раза больших размеров.
— Это гостиница ГМАОЦА для транзитных служащих, — пояснил Кинк. — Сейчас к нам приехали в командировку химик и геолог, так что свободны всего три комнаты. Вам будет тесновато, но это ненадолго. Здешний бой получил соответствующие указания и покажет вам номера. Кстати, он ничего не украдет. На территории Общества все ваши вещи — в полной сохранности. Смотрите, отсюда виден наш клуб. — Кинк указал на скопление огней в трех сотнях метров от гостиницы. — Предлагаю через час встретиться в баре.
Из двух свободных номеров два получили супружеские пары, а мы с Гутаром и Райсом набились в третий. Душевые были в отдельном домике из бетона возле гостиницы, зато их было четыре, а в цистернах, установленных на крыше, вполне хватало воды. Я вымылся и сменил рубашку последним, и мы все вместе двинули в клуб. Когда я спускался по гостиничной лестнице, из-под ног метнулась какая-то темная тень. Следом за мной шел Уилленс.
— Это всего-навсего крыса, — фыркнул Уилленс, а его жена усмехнулась.
Я отправился дальше, но теперь внимательно глядел под ноги. Одна мысль о крысах ужасала меня. Удивительно, что такая милая женщина, как Барбара Уилленс, воспринимает это со смехом.
Клуб был построен из того же материала, что и дома персонала, и включал в себя воспетые в инструкции теннисные корты. Кто-то попытался навести красоту, приклеив на голые стены рекламные плакаты авиакомпаний «Эр-Франс» и «Сабены», но это лишь придало клубу вид бюро путешествий. Незастекленные оконные проемы затягивала противомоскитная сетка, однако насекомые все равно залетали внутрь через двери. На потолке, нисколько не охлаждая раскаленный воздух, вращался вентилятор. В баре стояли кресла с длинными подлокотниками — через них можно было перекинуть ноги и проветрить мокрую от пота одежду. Двое-трое посетителей так и сидели. Несколько жен служащих облачились в просторные балахоны из хлопка — очень неплохой способ бороться с духотой. В дальнем углу четверо мужчин затеяли игру в бридж, а еще двое за стойкой резались в покер. Разговоров было почти не слышно — голоса перекрывало мерное гудение дизельного генератора где-то на территории. Но все присутствующие подняли головы, когда Кинк поднялся нам навстречу. Большинству служащих Кавайды было лет по тридцать, и как мужчин, так и женщин отличал желтоватый цвет лица — впрочем, я еще раньше заметил эту особенность у человека, встречавшего нас на грузовике. Загорали у них почему-то лишь руки.
Несмотря на то что наше появление возбудило всеобщий интерес, Кинк никому нас не представил. Он просто кивнул, улыбнулся и повел нас в отдельную комнату, где стояли стулья и большой стол для пинг-понга. Вошел бой. Кинк заказал ему восемь порций пива, а нам предложил сесть.
— Думаю, пора вам объяснить, — доверительно начал он, — что вы, как и весь европейский персонал ГМАОЦА, автоматически обрели право пользоваться клубом. На случай расспросов вам будут выданы специальные удостоверения. Это, конечно, маловероятно, поскольку все белые здесь — служащие ГМАОЦА, однако незнакомое лицо всегда вызывает естественное любопытство, и, когда человек подписывает контракт, его имя сверяют со списком. Однако я советовал бы вам, учитывая весьма специфический и секретный характер работы, избегать знакомства с другими служащими. Как я и сказал, вы пробудете здесь недолго. Зона ваших действий расположена на некотором расстоянии отсюда, и чем меньше эта тема будет сейчас обсуждаться вне группы, тем лучше.
Барьер пожал плечами:
— Поскольку мы сами ничего толком не знаем, нам и между собой нечего обсуждать.
Кинк весело улыбнулся:
— Это мы исправим, как только утолим голод и жажду, а заодно избавимся от любопытных ушей. — Он бросил выразительный взгляд на появившегося с пивом боя.
По вкусу этот напиток ничего общего с пивом не имел, но был холодным и удивительно крепким, так что я чувствовал себя намного лучше, когда мы отправились обедать в кафетерий для неженатых служащих. Пища оказалась вполне съедобной, хоть и была приготовлена из одних консервов, но я ничего не имею против консервированных продуктов. Помимо того, принесли еще пива и кипяченой воды — последняя подавалась на стол в бутылках из-под бренди с завинчивающейся пробкой. Вина, как с сожалением объяснил Кинк, в Кавайде нет. Его слишком дорого ввозить, вдобавок вскоре после доставки оно портится, а согласно рекомендациям медиков ГМАОЦА, этот напиток не подходит и даже вреден для здешнего климата. Французов это известие, конечно, огорчило, и я тоже прикинулся расстроенным, хотя мне было все равно. При наличии пива и бренди я мог смело смотреть в будущее, а то и выжить.
После обеда Кинк заметил, что мадам Барьер и миссис Уилленс наверняка устали после долгого перелета и мечтают поскорее вернуться в гостиницу. А вот мужчинам он предложил бы ненадолго зайти в контору и обсудить планы на будущее.
Дамы, поняв намек, ретировались.
Контора Кинка находилась в административном центре, каковой представляли собой четыре стандартных бунгало, обнесенные еще одним проволочным заграждением. На дверях висели намалеванные краской таблички, в том числе «Отдел безопасности — майор Кинк».
Кинк, открыв кабинет, включил свет и кондиционер.
— Нам понадобится еще два стула, — бросил он через плечо. — Принесите их из соседней комнаты.
Больше никаких «пожалуйста». Месье Кинк снова стал майором Кинком.
Мы с Райсом принесли недостающие стулья и уселись рядом с остальными. Одну из стен кабинета покрывали листы фанеры с пришпиленными на кнопках планами, аэрофото и топографическими картами.
Кинк сел за стол и окинул нас взглядом.
— Итак, господа, — сказал он, — добро пожаловать в Кавайду. — Он благостно улыбнулся. — Боюсь, настало время предупредить, что с этой минуты каждый из вас должен считать себя, так сказать, под арестом.
Глава 4
Кинк, разумеется, шутил, но его шутка никому не показалась смешной. Райсу вообще чуть не стало дурно. Я счел такой юмор весьма низкопробным.
Но Кинк продолжал неуместные попытки нас развеселить.
— Под открытым арестом, конечно, — добавил он, продолжая улыбаться, — и, будем уповать, без перспективы военного трибунала, но все-таки это положение будет связано с определенными неудобствами. — Все хранили угрюмое молчание. И Кинк, больше не пытаясь острить, заговорил деловым тоном: — Как люди, хорошо знакомые с проблемами безопасности, вы понимаете, что, когда речь идет о важных и дорогостоящих секретах, самое понятие доверия отпадает. А поскольку для меня пришло время поделиться с вами кое-какими секретными сведениями, я должен прежде всего просить вас смириться с временными ограничениями личной свободы. Это понятно?
Мы кивнули.
— Тогда вам следует отныне считать себя офицерами, участвующими в боевых действиях и обязанными соблюдать правила строгой секретности. Так, отныне вы не имеете права переписываться с внешним миром, предварительно не представив мне письма для проверки. Вы можете разговаривать с гражданскими служащими здесь или в зоне действий, куда вскоре отбудете, лишь в присутствии такого же офицера или получив особый приказ. Упомянутые ограничения относятся и к вашим женам. Должен добавить, что с сегодняшнего дня и в течение двух месяцев вам запрещено покидать провинцию Кунди по любой причине и под любым предлогом. Это понятно?
— А в случае болезни? — спросил Уилленс. — Допустим, у меня заболеет жена. Да в подобном месте от этого никто не застрахован.
— Здесь, в Кавайде, у нас есть вполне приличная больница с квалифицированным европейским персоналом. Еще какие-либо возражения?
Уилленс покачал головой, весьма недовольно, как мне показалось.
— Итак, все согласны? Барьер?
Он опросил нас по очереди и, получив в ответ «да», кивнул.
— Хорошо, тогда приступим к работе. — Кинк, выдвинув ящик стола, достал планшетку с блокнотом и карандаш. — Полагаю, все внимательно изучили инструкцию, переданную вам утром?
Мы молча согласились.
— Отлично. — Кинк сейчас чертовски смахивал на школьного учителя. — Теперь я должен признаться, что эти сведения не полностью соответствуют действительности. Там сказано, что западной границей провинции Кунди, рубежом, отделяющим нас от Республики Угази, является река Ниока. Это верно лишь отчасти. Слово «ниока» означает «змея», и, посмотрев на карту, вы поймете, почему эту реку так назвали. На территории Угази и Кунди она делает два резких поворота, вот так.
Кинк нарисовал на листке блокнота большую букву «S» и поднял его повыше, показывая нам.
— Вы уже кое-что знаете об истории этих двух стран, — продолжал он. — Обе некогда были колониями Франции. Провинции Кунди и Чанга, теперь принадлежащие нашим соседям за рекой, раньше управлялись одной администрацией, и по каким-то бюрократическим причинам, каковые сейчас нам не важны, границей между двумя провинциями была линия долготы, а не река. Когда Махинди и Угази получили независимость, эта произвольно обозначенная линия автоматически стала межгосударственной границей. В результате нынешняя граница пересекает Ниоку в трех местах — вот так.
Кинк провел поперек буквы «S» линию, так что она стала похожа на знак доллара. Наш майор слегка усмехнулся:
— Здорово похоже на доллар, а?
Он снова взял карандаш и заштриховал две небольшие дугообразные области: верхнюю обозначив как «зону А», а нижнюю — «В». Потом снова поднял блокнот.
— Провинции Кунди стоимость этого «доллара» может оказаться дьявольски дорогой, — заметил Кинк, — и сейчас я объясню вам почему.
Он опустил блокнот на подставку так, чтобы мы видели рисунок.
— Вскоре после обретения независимости правительства Махинди и Угази обсудили возможность установления более удобной границы. Обсуждение это проходило в самой дружеской обстановке. Обе стороны признали, что старая колониальная граница неудобна и абсурдна. Торговцы, постоянно пересекающие реку, сетовали на бессмысленную трату времени, связанную с преодолением границы. Более того, такое положение вещей требовало двойных усилий и затрат во многих областях — ловля контрабандистов, например, и содержание таможенных постов. Часть этих проблем удалось сразу решить по взаимному согласию. Так, были упрощены процедуры таможенной проверки транспорта. Но, главное, обе стороны признали, что рано или поздно установят межгосударственную границу по линии естественного водораздела. Территориально, как видите, потери и приобретения обеих сторон оказываются при этом почти одинаковы. Однако и те и другие выиграют, получив большую стабильность. Международное право четко устанавливает прерогативы суверенных государств, разделенных так называемой пограничной рекой, в отношении прибрежных территорий и их юрисдикции. Так что переговоры продолжались. — Кинк презрительно фыркнул. — Без особой стремительности, конечно. В этой части земного шара, где торги о цене на курицу занимают битых два часа, переговоры никогда не проходят быстро. Тем не менее они велись, и довольно честно, до определенного момента, наступившего три месяца назад, когда позиция правительства Угази вдруг переменилась.
Кинк закурил, окутав нас облаком дыма, но тут же скривил рот, будто на язык попала какая-то гадость.
— Насколько всем известно, — продолжал он, — Угази не богата минеральными ресурсами. Там есть железная руда, хотя и труднодобываемая, и, по слухам, небольшие запасы марганца. Однако год назад некий американо-западногерманский консорциум подписал с правительством Угази соглашение о разведке недр. По этому соглашению «Угази майнинг энд дивелопмент корпорейшн» получила право исследовать недра и найденные им нежелезосодержащие руды, равно как и неметаллосодержащие ископаемые, исключая нефть. Это позволяло им добывать марганец — его запасы достаточны, чтобы тратить на них усилия, — и все, что удастся разведать. Соглашение было заключено на основе арендной платы землевладельцу за разработку недр, и, как только Ассамблея Угази признала его, УМЭД отправила на место три геологоразведочные партии. Пять месяцев назад одна из этих партий пересекла Ниоку у города Амари, вот здесь, — Кинк повернул к себе блокнот и указал на верхнюю часть рисунка, где знак доллара пересекала вертикальная линия, — и углубилась к югу на стороне реки, где расположена провинция Кунди, обозначенная как «зона А». Через месяц, — майор со значением повысил голос, — правительство Угази объявило, будто его не удовлетворяет отношение Махинди к его предложениям о разметке границы по реке, и в связи с этим прервало переговоры.
Кинк оглядел нас, словно приглашая высказаться. Кто-то хмыкнул, и его это, похоже, удовлетворило.
— Стало очевидно, что истинная причина должна быть иной. Эмир спит и видит, чтобы его народ вернулся в «зону А» и эта земля вновь стала собственностью Кунди, а потому конфиденциально попросил у ГМАОЦА совета. Итак, мы направили в «зону А» свою собственную геологическую партию, естественно сугубо секретную, и в конце концов выяснили, что именно обнаружила там УМЭД. Тогда-то и стали понятны причины внезапной удивительной перемены в поведении правительства Угази. На нашей стороне реки, каковая по всем нравственно-этическим и географическим нормам является территорией Кунди, найдены залежи редкоземельных элементов, оцениваемые в сумму, значительно превышающую сто миллионов долларов.
Кинк подался вперед, размахивая перед нами блокнотом.
— ГМАОЦА принадлежит в Кунди концессия на разработку недр, — тихо сказал он. — Думаю, вы понимаете, господа, почему нам необходимо стереть эту линию с «S», причем сделать это быстро и навсегда.
Майор захлопнул блокнот, встал с краешка стола и, обойдя его, опустился на стул.
— И чем мы ее сотрем? — осведомился Уилленс.
— К этому я подойду позднее. — Кинку не очень понравилось, что его перебили. — Сначала о стратегическом положении. Правительство Махинди и эмир действовали и действуют в согласии с нашими советами. А мы рекомендовали ни под каким видом не давать Угази повод подозревать, что нам известна истинная причина изменения их позиции в вопросе о границе. Нам вовсе не нужно, чтобы они ввели в «зону А» войска или усилили наличные полицейские силы. Пока угазийцы не сделали ни того ни другого. Очевидно, в настоящее время они не больше нас хотят привлечь внимание к «зоне А». Во-вторых, мы посоветовали правительству Махинди принять меры к утверждению своего законного права на эту область актом ООН, обратившись к Международному сообществу. Пока эти открытые и честные действия не встретили никакого отклика со стороны Угази, чья нынешняя политика заключается в том, чтобы притворяться, будто они ничего не слышат. Далее мы предложили, чтобы военные силы Кунди, коими располагает эмир, тайно подготовились войти в «зону А» и занять ее достаточным контингентом, чтобы удержать от контратак из-за реки. Вот здесь, господа, и вступаете вы.
Мне же, напротив, как раз хотелось бы смыться, и вопрос вырвался прежде, чем я успел прикусить язык:
— Вы имеете в виду, для охраны безопасности?
Кинк насмешливо взглянул на меня:
— Прежде чем что-то охранять, это нужно закрепить за собой.
Если он ожидал смеха, то напрасно. Все вдруг стали наперебой сыпать вопросами:
— Как велика территория «зоны А»?
— Что там за местность?
— Там есть дороги?
— Какие там стоят силы?
— Солдаты эмира — опытные вояки?
— Что станет с «зоной В»?
Кинк, пытаясь остановить этот шквал, поднял руку:
— Всему свое время, господа. План операции тщательно разработан. Но сначала отвечу на вопросы относительно «зоны В». Как я и сказал, мы намерены занять «зону А», расположенную на нашем берегу. Одновременно мы полностью покинем «зону В» на берегу Угази. В «зоне В» живут не фулани, а банту. Ни их земля, ни деревни не представляют для нас никакого интереса. Когда мы уберем из «зоны В» полицию, пограничников и таможенников Махинди, операция превратится в простой территориальный обмен, что было предложено первоначально и в принципе согласовано. По законам международного права этот поступок еще более укрепит наше положение и сделает обратный обмен почти неосуществимым.
Кинк подождал, пока мы успокоимся и снова начнем внимательно слушать.
— Теперь о других ваших вопросах. Карты «зоны А» уже готовы и будут розданы в надлежащий момент. По соображениям безопасности мы не собираемся делать это раньше. Одного взгляда на такую карту достаточно, чтобы дать основания слухам, а это небезопасно даже здесь, в Кавайде. Я знаю, что вы, господа, будете соблюдать особую сдержанность, понимая, насколько одно лишнее слово может сделать ваше задание более трудным, а то и опасным. Кому-кому, а вам не надо толковать о правилах безопасности.
Майор выдержал еще одну паузу, чтобы мы как следует вникли в смысл сказанного.
— Очень хорошо. Все, что вам пока необходимо знать о «зоне А», — это что на западе ее ограничивает русло реки длиной около восьмидесяти километров, а с востока — старая колониальная граница между Амари на севере и пограничным постом у Матендо на юге. Это приблизительно пятьдесят пять километров. — Кинк указал на схему. — Очертания зоны — почти такие, как я тут изобразил, то есть полукруглые. Что там за местность? У реки — равнинная, а в других местах — гористая и труднодоступная. Вокруг Амари много мелких плантаций какао. Это довольно большой город, и Угази превратила его в административный центр. Деревни тянутся вдоль главной дороги, каковая по большей части повторяет изгибы реки. Менее важные дороги связывают между собой пограничные посты возле Матендо — наш и угазийский. Они были установлены, чтобы помешать аборигенам контрабандой ввозить разные промышленные товары — скажем, запчасти к велосипедам, облагаемые пошлиной в Махинди. «Зона А» в основном необитаема.
— А где находятся залежи редких элементов? — полюбопытствовал Уилленс.
— Нам это знать ни к чему, — отрезал Кинк. — И вообще, об этом предмете лучше пока вовсе не упоминать. Охраняя «зону А», мы охраняем все, что там есть. И на этом давайте закроем тему. Разумнее сосредоточиться на сугубо военных аспектах нашего задания. Я уже говорил вам о войсках эмира. Они состоят, во всяком случае, насколько это нас касается, из батальона пехоты, вооруженной старыми винтовками системы Манлихер-Бертье. До сих пор компании и полиция использовали этот батальон как жандармерию. Сейчас эти силы сосредотачиваются на расстоянии броска от «зоны А». Солдаты лишь отчасти обучены. Они знают, как заряжать оружие и стрелять из него, но уровень меткости не очень высок. Зато все они умеют пользоваться штыками. С хорошей подготовкой и под руководством опытных европейских офицеров эти люди станут неплохими солдатами. Ваши коллеги уже выехали на плацдарм, приступили к тактическому обучению и добились многообещающих результатов, но будут рады вашей помощи. Эмир назначал своих офицеров, выбирая больше за родовитость, чем за иные качества. — Кинк нахмурился и помедлил, словно потеряв нить разговора.
— А силы неприятеля? — подтолкнул его Барьер.
— Ах да, — одобрительно кивнул Кинк. — Оценка ситуации по всем правилам. Насчет противника пока очень немного скажешь. Гарнизон Угази в «зоне А» оценивается как две роты, сосредоточенные главным образом в районе Амари. Однако большинство этих солдат обычно используют как полицейских, и, как минимум, половина их вооружены только дубинками.
— Они настроены драться? — спросил Гутар.
— Это будет зависеть от офицеров. Я слышал отчеты о недавних переменах и на этой неделе ожидаю новых сведений по этому вопросу. Однако, если наше выступление будет стремительным, точным и хорошо согласованным, весьма вероятно, что противник будет застигнут врасплох и не станет драться вообще. На это мы и рассчитываем. Чем меньше кровопролития — тем лучше. Мы должны учитывать мнение международной общественности. В идеале переворот закончится в один день, включая окружение и разоружение гарнизона Угази и его отправку под белым флагом на территорию их собственного государства за реку.
— Однако мы должны приготовиться к контрперевороту, — заметил Барьер.
— Если таковой произойдет. В районе Амари ширина русла реки — около двух километров.
— Но они не обязательно пойдут в наступление там, майор. У этих ребят — любой из восьмидесяти километров русла на выбор. Само собой, мы будем находиться на внутренней линии, но восемьдесят километров — слишком протяженная линия фронта, чтобы удерживать ее с одной ротой необученных пехотинцев. Как обстоят дела с транспортом? Насколько мы будем мобильны?
— Сначала — по машине у обеих рот плюс разведка. Остальное реквизируем. Не забывайте, что мы вправе рассчитывать на содействие местного населения.
— Надо расставить на реке патрули, — сказал Райс, — лодки с тяжелыми пулеметами остановят любые попытки пересечь реку.
— Это тоже предусмотрено планом. Предполагается, что по завершении эвакуации из «зоны В» катера и паромы поступят к военным, как вы и предлагаете. Однако на сей счет еще не принято окончательное решение. Нельзя упускать из виду возможное нападение на наши суда к югу от Матендо. Поэтому защита от контратак должна оставаться гибкой.
Для меня было истинным облегчением узнать, что эта милая захватническая кампания спланирована еще не до конца. Почему-то от этого она казалась не такой страшной. Бог видит, я не очень-то щепетилен и в свое время натворил немало дел, мягко говоря, не отвечающих духу десяти заповедей, но, слушая Кинка, признаюсь, я был потрясен. И убивало меня то, что, если опустить всю эту чепуху насчет морального права, честных намерений и международных законов, речь майора Кинка звучала как разглагольствования турагента, предлагающего кучке тупоголовых туристов с океанского лайнера совершить увеселительную прогулку. Он говорил о войне, которую задумал развязать, как о какой-нибудь церемонии открытия проекта по оказанию помощи сельскому хозяйству. И мои сотоварищи офицеры явно воспринимали это точно так же. Они слушали очень внимательно, с блеском в глазах и буквально упиваясь предстоящей операцией. Они действительно хотели совершить этот бросок, нет, прямо-таки жаждали! Никто не думал о том, что может быть убит или ранен, не прикидывал, как выпутаться из беды. Сам я только об этом и размышлял, но к тому моменту, по-моему, вообще оставался среди них единственным здравомыслящим человеком.
Я услышал свое имя и встал.
Кинк спрашивал всех по очереди, есть ли у нас еще вопросы, и как раз дошел до меня.
— Только один вопрос, майор, — отозвался я. — Когда начнется операция?
— Кажется, я достаточно ясно обрисовал ситуацию, — недовольно буркнул он. — Как я объяснил Барьеру, мы ожидаем, что силы эмира получат подкрепление в ближайшие две недели. Тогда и будет назначена дата операции. Райс?
— Я незнаком с этими восьмидесятимиллиметровыми минометами. Каков радиус их действия?
Ответа я не слышал. Совсем другое занимало мой ум.
Глава 5
И мог ли я подумать, что мои сокровенные мысли облечет в слова не кто-нибудь, а именно Райс?!
Мы уже вернулись в свой номер.
Гутар излагал особенности техники ведения уличных боев, тем самым обеспечивая мне сегодня во сне еще более жуткие кошмары, чем обычно. Француз со смаком живописал, как выглядит контузия от взрыва гранаты, когда его прервал Райс.
— Если майор Кинк сказал правду, — со значением объявил он, — вряд ли нам предстоит участвовать в уличных боях.
— Я нахожу, что готовность ко всякого рода непредсказуемым поворотам всегда вознаграждается. — Типичный ответ Гутара, неизменно жаждавшего оставить последнее слово за собой.
Мы стали молча раздеваться, и Райс хотел было лечь в кровать, но помедлил, задумчиво глядя на нас.
— Кстати, о вознаграждении, — обронил он. — Интересно, сколько этот американо-германский консорциум даст за то, чтобы узнать известную нам тайну.
Гутар притворился испуганным.
— Тише, тише! — шутливо предостерег он. — Такие разговоры опасны.
Райс пожал плечами:
— Кинк не дурак и знает, что мы непременно об этом подумаем. Должно быть, он твердо уверен, что держит нас в лапах.
Райс еще раз пожал плечами и улегся. Вскоре послышалось его приглушенное сопение.
Я же долго не мог уснуть. Сначала Гутар нагнал на меня тоску россказнями о якобы предстоящих нам уличных боях, а потом окончательно смутил Райс. Конечно, в одном отношении он был прав: наверняка тут каждый подумывал, какую бешеную цену заплатил бы этот консорциум в Угази за эти сведения. Меня удивило то, что Райс и не подумал скрывать подобные мысли. В общем, я просто не привык к тому, чтобы люди выкладывали вслух признания о столь деликатных материях. Я даже подумал, не глуповат ли он, часом.
А иначе невольно приходило в голову, что Райс запустил пробный шар, надеясь подыскать партнера.
В конце концов я пришел к выводу, что он просто свалял дурака. Кинк и впрямь держал нас как в клещах, и, насколько я себе представлял, единственным возможным видом контакта с Угази могло быть военное столкновение. Продать консорциуму такую тайну — мысль, что и говорить, заманчивая, ведь если правильно разыграть козырную карту, можно получить целое состояние. Но для этого вовсе не нужен партнер. Достаточно найти безопасный способ удрать и отвагу, чтобы им воспользоваться.
Я отлично сознавал, что у меня нет ни того ни другого.
Глава 6
На следующий день мы отправились на склад ГМАОЦА, где нам выдали форму.
Это оказались тиковые штаны цвета хаки и рубашка с большими карманами, в какой ходил Кинк. Каждому выдали по три комплекта. На рубашках не предусматривалось никаких обозначений военного звания. Шляпы были из того же материала и с широкими полями. Одежда и головной убор, на мой взгляд, не отвечали армейским образцам, но были как нельзя более удобны на такой жаре. Кроме того, нам выдали высокие ботинки с матерчатым верхом и на резиновой подошве, а также походные койки с москитной сеткой в пластиковых чехлах, предохраняющих от сырости и плесени. За все это имущество нас заставили расписаться.
Почти всем понадобилось перешивать брюки. Кладовщик-индиец, у которого была старая швейная машинка, снял мерки и обещал все подогнать и принести в гостиницу к вечеру. Затем мы отправились в административный корпус, где нас сфотографировали в трех измерениях, как для полицейских объявлений о розыске преступника, где поперек физиономии крупно проставляют фамилию. Фото были нужны для удостоверений служащих ГМАОЦА, каковые Кинк выдал нам в тот же день. Помимо этого майор снабдил всех круглыми эмалевыми значками, раскрашенными в государственные цвета Махинди. Значок представлял флаг этой республики, развеваемый ветерком на фоне кукурузных початков. Вокруг шла надпись на французском и арабском: «Единая страна, единый народ».
— Этот значок прикрепляется на грудь справа, — пояснил Кинк, — и показывает, что вы являетесь офицером армии Махинди, удостоверяя таким образом ваше старшинство по отношению к полиции или другим местным служащим. Здесь, в Кавайде, его ни в коем случае нельзя ни носить, ни показывать. А вот на территории подготовки и проведения операции ношение значка обязательно.
Барьер взял эмалевый кругляшок и стал внимательно его разглядывать.
— У вас есть еще такие значки, майор? — спросил он.
— Зачем вам?
— Думаю, моя жена с удовольствием носила бы его как брошку.
Кинк весь ощетинился:
— Надеюсь, это шутка, Барьер. Фулани — народ очень обидчивый. Они сочтут себя смертельно оскорбленными, увидев, что женщина носит значок офицера. Кстати, о дамах… Пожалуй, мне стоит кое-что посоветовать и вам, и Уилленсу. Лучше бы вашим женам не носить брюки в зоне подготовки операции.
Барьер лишь пожал плечами, но Уилленс возмутился.
— Я, конечно, передам это жене, — проворчал он, — но, боюсь, ей это не понравится. Мы достаточно много разъезжали по Африке. И нам никогда не указывали, что можно и что нельзя носить.
— Я не указываю, а только рекомендую.
— Вы даже не представляете, майор, как здорово моя жена умеет за себя постоять. Любой не в меру обидчивый чернокожий, выразив ей неудовольствие, плохо кончит — моя супруга разнесет его в пух и прах.
— Рад это слышать.
Больше о женщинах в брюках не упоминалось, но было ясно, что майор Кинк начал действовать Уилленсу на нервы. Мне он действовал уже давно.
Рано утром мы выехали к месту сбора боевых сил, вновь устроившись на ящиках с оружием и боеприпасами в грузовике, только на сей раз одетые в военную форму.
Первые несколько километров от территории ГМАОЦА дорога была терпимой. Она шла параллельно временным железным путям для перевозки руды с места добычи в горах Матендо. Потом мы миновали первую из виденных мной деревню провинции Кунди. Стены хижин из красноватой глины венчали конической формы крыши, покрытые листьями. Строили их поодаль от дороги, среди высоких деревьев с плоской кроной. Мужчины носили рубашки с коротким рукавом, шорты и разноцветные шляпы из плотного хлопка. Женщины одевались в длинные рубахи, похожие на большие белые мешки. Голенькие ребятишки цеплялись за материнские талии. В деревне было много коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы свернули влево к железнодорожному полотну и почти сразу его пересекли. С тех пор качество дороги стало быстро ухудшаться. По-видимому, ее совсем недавно проложили в джунглях с помощью бульдозеров, но потоки дождя выточили в ней наклонные колеи, из-за чего машина еле ползла. Усидеть в ней стало попросту невозможно. Когда грузовик накренился, ящики помельче скользили по полу. Оставалось только стоять, цепляясь за ремни и придерживая ящики ногами. Такая пытка продолжалась около получаса. Кинку, конечно, было хорошо — он сидел в кабине рядом с водителем.
Все это время мы спускались, но теперь выехали на более ровное место, и дорога снова стала легче. Я говорю «дорога», но это был просто темный туннель, пробитый в джунглях. Ветви деревьев хлестали по бортам и по брезентовому верху грузовика, застя дневной свет. Почти час мы двигались в удушливой тьме, а как только вынырнули из нее, сразу остановились.
Мы стояли среди огромной плоской равнины на дне дола. Неподалеку вновь виднелись рельсы железной дороги. В основном это была опять-таки узкоколейка, но был также небольшой отрезок, где тянулись рядом два полотна. Здесь возвращающиеся из Матендо порожние вагоны переводились на другой путь, уступая дорогу тем, что шли из Кавайды с рудой. У запасного пути стояли сарай для ремонта, бетонный домик и несколько крытых соломой хижин. Из сарая доносились удары молота. Рядом с домиком мы увидели джип и небольшой французский автомобильчик, что выглядит так, будто его собрал из металлолома какой-то механик-любитель, — «Ситроен-2». Рядом с джипом я впервые узрел солдата фулани.
На нем были грязный синий тюрбан, шорты цвета хаки и матерчатый пояс с мешочками, полными патронов, и крючком для штыка. Парень был бос, на каждой щеке красовалось по три шрама, и выглядел он очень грозным и сердитым. Фулани прицелился в нас из ружья со скользящим затвором.
Из домика вышел белый с офицерским значком на рубашке и что-то проорал солдату. Тот на мгновение смутился и, в свою очередь крикнув нечто невразумительное, неохотно опустил ружье.
Офицер был высоким, тощим типом с вьющейся каштановой бородкой и пятнами масла на брюках. Он так небрежно отдал Кинку честь, что это больше походило на приветственный взмах рукой, и уселся в джип. Тот тронулся с места, и наш грузовик поехал следом.
Мы спускались вниз по крутой дороге, уходившей в сторону от железнодорожного полотна. Метров через четыреста мы наткнулись еще на одну поляну и, миновав второго угрюмого воина с изрезанным шрамами лицом, остановились у кучки деревьев с плоской кроной. В тени под ними тоже прятались хижины и два-три навеса, заменявшие склад.
Гутар достал офицерский значок и приколол к рубашке. Остальные последовали его примеру.
Я тоже вынул свой значок и мгновение спустя стал офицером армии Республики Махинди.
Величайший исторический момент! Не могу сказать, что я испытывал восторг, хотя и вспомнил одну из поговорок отца: «Большинство офицеров — засранцы, пока не узнаешь их ближе. А потом понимаешь, что многие из них — еще большие засранцы, чем другие».
Впервые воспоминание об отце не принесло мне утешения.