Глава 1

В ближайшие несколько дней я многому научился.

Во-первых, выяснил, что означают буквы «УЗИ».

Оказывается, «узи» — это автомат, изобретенный и производимый в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина составляет всего 45 см, а вес, включая заряженный магазин на 25 патронов, не превышает 4 кг, стреляет «узи» девятимиллиметровыми автоматными пулями со скоростью 650 штук в минуту, если вы успеваете достаточно шустро сменить магазин. Разумеется, это невозможно; зато, если вас увлекает подобное занятие, вы можете всего за три минуты разобрать автомат для чистки (он состоит всего из двенадцати частей) и полностью собрать. Это небольшое, неказистое на вид оружие на самом деле чертовски опасно. Я никогда не любил связываться с такими игрушками, даже если они не заряжены. «Четыре самых верных друга солдата, — говаривал мой отец, — это две его ноги, оружие и, если он порядочный малый, преданный ординарец». Наверное, я недостаточно долго имел дело с «узи», чтобы считать его лучшим другом.

Но вообще-то сначала я даже испытывал к нему благодарность. «Узи» помог мне скрыть полное незнание автоматического оружия, так как этот автомат появился уже после Второй мировой войны. Капитан Тропмен, бородатый офицер, заместитель Кинка, сам Кинк и Гутар были единственными, кто умел обращаться с «узи», так что им пришлось показать остальным, как он стреляет.

Ни у кого не было ни пистолетов, ни револьверов. Меня это удивило. Я помнил, что отец, став лейтенантом, всегда носил револьвер, тяжелое оружие в блестящей кожаной кобуре, прикрепленной к поясу. Сначала я хотел спросить об этом, дабы показать, будто я разбираюсь в военном деле. К счастью, меня опередил Райс, и это он получил резкую отповедь капитана Тропмена. Последний, как и Кинк, был выходцем из Эльзаса и обладал крутым, язвительным нравом. «Для профессионального солдата, — сказал он, — пистолеты и револьверы всегда были совершенно бесполезны, а сейчас еще и безнадежно устарели. Когда под рукой „узи“, ты можешь и не быть метким стрелком; если тебе надо убить противника, ты его прикончишь с расстояния двести метров — было бы время прицелиться и вспомнить, что следует отдернуть затвор. Даже думать при этом не обязательно». Тропмен совсем раскипятился. «Всякие там пистолеты, — заявил он, — годятся не для солдат, а для полисменов и жуликов, кинозвезд и психопатов с их сознательными или подсознательными комплексами по поводу собственной отваги». Это была весьма познавательная лекция.

Еще я узнал о хижинах магунгу.

В Кинди они строятся следующим образом. Мужчины срезают множество молодых деревьев и делают из них каркас с изогнутым верхом, наподобие клетки для попугая. Затем появляются женщины (за войском эмира всегда следует множество сопровождающих) и начинают покрывать этот каркас длинными мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья слоями, так что те ложатся внахлест, как черепица, пока крыша не станет напоминать дамскую прическу с начесом. В хижине есть дверь, но нет проемов для окон. Теоретически считается, что листья предохраняют жилище от дождя и в то же время оно хорошо проветривается. На практике же листья магунгу лишь частично спасают от дождя, а ветер (в нашем случае задувавший преимущественно со стороны отхожего места) приносил целые тучи москитов. Лесные крысы и змеи, как выяснилось, тоже любят магунгу. Однажды на крыше дамского туалета была замечена ядовитая черная мамба, преспокойно отдыхавшая на мягкой подстилке. Кто-то из солдат убил мамбу, пока она не укусила кого-нибудь из нас, и Тропмен обратил всю эту историю в шутку, заявив, что нет лучшего способа избавиться от приступов дизентерии. Ну а я ничего смешного тут не заметил. Туалет для европейцев — отвратительное приспособление с дыркой в закрывающих яму досках — тоже был покрыт листьями магунгу, и, пользуясь им, приходилось постоянно быть начеку и поглядывать вверх.

Теперь с нами было пять европейских женщин (это если считать жену капитана Тропмена, евразийку). Эта на редкость красивая молодая особа прекрасно говорила по-французски, но любила покомандовать. У женщин евроазиатского происхождения — а мне нередко доводилось их встречать — часто бывают такие наклонности. Барбара Уилленс совершенно не ладила с мадам Тропмен. Женщины, естественно, занимались наведением временного уюта для европейских офицеров, и мадам Тропмен, как жена старшего по чину, присвоила право отдавать приказы супругам других. Еще один источник разлада, думаю, заключался в том, что Кинк и Тропмены жили в домике рядом с железной дорогой, а не в хижинах, как все остальные. Об этом много судили и рядили.

Я старался придерживаться нейтралитета. Барьеры и Уилленсы утешали себя тем, что подобная ситуация продлится не дольше двух недель, а потом все пойдет по-другому. Сам я никаких перемен не жаждал. Единственное изменение, какое я приветствовал бы, — это возможность смыться из паршивого лагеря, но отнюдь не стремился к тому, что должно было неминуемо последовать за периодом нашего обучения.

Кроме того, я узнал, чего старшие офицеры ожидают от моей персоны.

Гутар и остальные офицеры вскоре обнаружили, что «батальон» эмира составляют всего четыреста мужчин, чье воинское искусство ограничивается умением заряжать оружие и стрелять. Они либо вообще не тренировались в стрельбе по мишеням, либо занимались этим ничтожно мало. Однако эти фулани обожали стрелять. Как кисло заметил Уилленс, они представляют угрозу для всех, кроме неприятеля.

Кинк только отмахнулся от критических замечаний.

— Да, большинство фулани более ловко обращаются с дубинкой, чем с ружьем, — признал он, — но они будут сражаться, если вы покажете им врага. А что касается огневой мощи, то этот вопрос, господа, в ваших руках.

Это было на второй день нашего пребывания в лагере, когда мы сидели в столовой за испещренным пятнами от предыдущих трапез складным столом. Кинк продолжал объяснять нам ход развития операции.

— Официально, — вещал он, — мы сосредоточиваем здесь силы для охраны железной дороги от попыток саботажа. Нет нужды говорить, — он улыбнулся, — что подобных попыток не было, однако наши тактические занятия получают двойную маскировку, используя в виде оси полотно железной дороги. Разумеется, впоследствии такой осью станет дорога вдоль реки, проложенная к Амари.

Он сделал знак Тропмену, и тот раздал нам копии секретной карты «зоны А», о которой в Кавайде запрещалось даже упоминать.

Из соображений безопасности, то есть моей собственной, конечно, я не намерен воспроизводить ее здесь доподлинно, но, поскольку все же хочу дать вам представление о том, в какую грязную историю влип и какая нешуточная опасность мне угрожала, думаю, общую схему набросать необходимо. И если на свете есть справедливость, эта карта должна быть начертана кровью — кровью, что поставляет гнусный директорат ГМАОЦА.

— Мы пересечем границу севернее от Матендо, — сообщил Кинк. — Там стоит блокпост и таможенный контроль Угази, но охраняется он слабо, и у вас не будет проблем с захватом. Оттуда вы начнете стремительный марш вдоль реки. Те пункты, где сильное и длительное сопротивление неминуемо, разведывательным группам следует оставлять до подхода основных сил. Самое главное — быстрота. Мы должны использовать преимущество внезапного нападения. Наша цель — не допустить, чтобы противник укрепил гарнизон Амари, доставив пополнение из-за реки. Если мы в первый же день не сумеем захватить город, то обязаны хотя бы взять его в плотное кольцо, поэтому группам разведки надлежит пробиваться к Амари молниеносно и безжалостно.

Майор шлепнул открытой ладонью по столу, демонстрируя нам, что он подразумевает под безжалостностью. Все это Кинк говорил так, будто в его распоряжении была, как минимум, полностью вооруженная дивизия.

— Некоторым из вас задание уже известно. Те, кто прибыл в лагерь раньше, естественно, успели познакомиться с местными офицерами и сержантами, находящимися под их командованием, и обучение протекает вполне удовлетворительно. Эмир заверил меня, что на той неделе наличные войска будут усилены прибывающим пополнением. Но остается вопрос о формировании передового отряда разведки. Уже сейчас ему необходимо начать самостоятельные тренировки. У нас должно быть две группы, и роты выделят для каждой из них по тридцать человек. Выбирать следует храбрых и сообразительных солдат, а не тех, от кого вы рады бы избавиться.

Несколько офицеров улыбнулись.

— Каждой группе понадобится по два сержанта. Капитан Тропмен потолкует с ротными командирами и отберет лучших. Командирами разведгрупп назначаю следующих офицеров: первую возглавят Барьер и его заместитель Райс, вторую — Гутар и Уилленс соответственно. Оба передовых отряда переходят в подчинение капитана Тропмена. Под начало капитана отправляется также Симпсон, как ответственный за коммуникации и связь.

 

Глава 2

Поначалу меня это не особенно встревожило. Обеспечивать связь не представлялось мне делом опасным. Я воображал, что буду сидеть у телефона, отдавать приказы и втыкать в карты булавки.

Затем Кинк перешел к подробностям операции.

В каждой группе, сказал он, будут два грузовика, три пулемета и два миномета. Офицеры к тому же получат «узи». Необходимо немедленно начать отбор людей и обучить их стрельбе из минометов и пулеметов. Часть территории, прилегающей к второстепенной по значению дороге, специально выделена под тактическое обучение и стрельбище.

— А среди солдат, которых нам подберут, есть водители грузовиков? — осведомился Барьер.

Вместо Кинка ответил Тропмен:

— Там могут оказаться те, кто заявит, что умеют водить машину, однако я настоятельно советую вас сесть за руль самим. Иначе грузовики быстро выйдут из строя. — Капитан посмотрел на меня: — Надеюсь, вы хороший водитель?

— Да.

— Симпсон — профессионал, — подтвердил Гутар, хотя никто не просил его встревать.

— Хорошо. — Тропмен усмехнулся. — Это сделает наше копье несгибаемым, не правда ли?

Я заговорщически улыбнулся, хотя в тот момент совершенно не представлял, что он имеет в виду.

Слово опять взял Кинк:

— По поводу коммуникаций должен сказать, что каждая группа получит коротковолновый радиопередатчик с заданной частотой, действующий на расстоянии семи километров. Поскольку большая часть приречной дороги проходит по равнине, вам будет легко поддерживать связь друг с другом.

— А как мы будем связываться с командным пунктом? — спросил Уилленс.

— Через Симпсона. Командный грузовик разведки снабжен оборудованием необходимой мощности. Собственно, нам лучше использовать названия позывных уже сейчас, чтобы поскорее к ним привыкнуть. — Он заглянул в свои записи. — Капитан Тропмен и Симпсон — Копье, группа номер один — Молот, группа номер два — Наковальня. Как командир основного соединения, я буду Броня. — Кинк посмотрел на Тропмена: — Что-нибудь еще?

Капитан, покачав головой, поднялся:

— Нет, пока все. Приступим к работе.

Мы набились в его джип и поехали в транспортный парк, устроенный чуть поодаль от дороги за лагерем. Парк очень строго охранялся, и, прежде чем нас пропустить, охранники, как обычно, долго переругивались друг с другом. Охраной командовал сержант Муса, черный как смоль громадный детина с нарукавной повязкой, указывающей звание, и дубинкой, обтянутой шкурой носорога. Нас познакомили, и Муса объяснил, какие грузовики поступают в наше распоряжение. Мы осмотрели машины. Четыре грузовика грузоподъемностью три тонны, предназначенные для обеих групп, имели откидные борта, и я мигом смекнул почему: сквозь краску на них проступала надпись «ГМАОЦА». «Командный» грузовик был меньше и очень похож на те полуторатонки, что во время войны англичане использовали в Египте. Бока брезентового покрытия закатывались вверх, а в кузове стоял вместительный ящик, пристроенный сзади к кабине. Тропмен объяснил, что в нем будет размещено оборудование радиопередатчика среднего радиуса действия и генератор. Торчащий из кабины со стороны пассажирского сиденья кронштейн тоже выглядел как недавнее «усовершенствование». Тропмен удивился, когда я спросил о назначении этой штуки.

— Чтобы закрепить на нем пулемет. Конечно, «узи» — ручное оружие, но есть вероятность, что нам придется стрелять с большего расстояния.

Мы вернулись в лагерь и заглянули на главный склад. Тут нам показали радиооборудование: в основном уоки-токи да еще передатчик среднего радиуса действия для командного грузовика.

Тропмен показывал мне, как он работает, когда подошел Уилленс и тоже стал задавать вопросы. Сколько частот он берет? Какие именно? Которой из них мы будем пользоваться?

Вспомнив, что Уилленс был военным летчиком, я подумал, что его интерес к радиоустановке объясняется именно этим. По-видимому, Тропмен пришел к такому же выводу и отвечал довольно любезно. Однако позже, пока распаковывали пулеметы, капитан отозвал меня в сторону.

— Я хочу предупредить вас кое о чем, Симпсон, — сказал он. — Никто, решительно никто не должен иметь доступа к радиоустановке, кроме майора Кинка, меня и, когда мы начнем боевые действия, вас. Это приказ. Вы поняли?

— Конечно. А здесь, на складе, она достаточно надежно охраняется?

— Пока — да. Кристаллические генераторы колебаний сняты, но скоро мы их используем для учений. Тогда и понадобятся строгие меры предосторожности. Вас поставят в известность. Это лишь предварительное предупреждение.

— Понимаю.

Да и чего тут не понять? Любой, кто знает, как работать на таком передатчике, при желании мог свести на нет всю секретность Кинка, если он представлял, с кем нужно связаться. Но я не стал размышлять об этом всерьез. У меня и так хватало поводов для волнений, включая пулемет, бережно извлеченный Гутаром из ящика.

«Маг» — пулемет, рассчитанный на стандартные натовские патроны и пули 7,62 мм. Пристроив газовый регулятор, можно увеличить скорость стрельбы до тысячи патронов в минуту. Заряжается он лентой. Таким «магом» можно запросто ухлопать или ранить кучу людей, стоящих за тысячу метров от вас.

Гутар и Барьер радовались как дети, похлопывали и поглаживали механизм, показывали друг другу, как быстро умеют менять обойму. Я делал вид, будто прилежно изучаю инструкцию к радиооборудованию, хотя ровно ничего в этом не понимал, да и не пытался. Меня заботило одно: как найти выход из этого чудовищного положения. В тот момент, когда Уилленс проявил столь явный интерес к радио, я даже хотел поменяться с ним местом под тем предлогом, что бывший летчик лучше знает предмет. Но я тотчас сообразил, что это ввергнет меня в еще худшую беду. Поменять Копье на Наковальню означало сменить Тропмена на Гутара и командный грузовик — на трехтонку, набитую минометами и шайкой опасных головорезов-макак.

Поймите меня правильно. Я вовсе не такой уж трус и, если надо, могу быть не менее храбрым, чем любой другой. Кстати, когда Британия призвала меня в Египет и поручила водить штабную машину в Западной пустыне, я вполне мог погибнуть. Естественно, мне хотелось бы этого избежать, а у Британии и так полно людей, но кто-то ведь должен был остановить Африканский корпус, надвигавшийся на Каир. Я тогда был в Каире и очень остро это ощущал.

Но вторжение в «зону А» — совсем другое дело. Здесь агрессорами были мы. Если бы это Угази собиралась на нас напасть, возможно, я бы радовался, что у нас есть пулеметы и мы сумеем за себя постоять. Враги сломали бы себе шею. Но сейчас предлагали сломать шею мне, а это было непорядочно и неэтично.

Я пытался придумать, как втолковать все это Гутару, но у меня ничего не получалось. Этическая сторона вопроса его не беспокоила. Кроме того, француз стал в шутку называть меня Копьем, что, естественно, страшно раздражало, хоть я и не подавал виду. По положению Гутар оказался ниже меня, и ему претила мысль, что в какой-то момент он, командир группы, будет вынужден принимать от меня приказы Тропмена. Старик не может подчиняться Синдбаду.

В то же время Гутар был профессиональным военным и, как мне представлялось, должен лучше оценивать ситуацию. Ночью, когда мы вернулись к себе в хижину, я попробовал выяснить, каковы, по мнению француза, наши шансы. Если такой тертый вояка считал, что мы сумеем проскочить через границу и намотать восемьдесят километров до Амари, не получив ни единой царапины, и принять капитуляцию гарнизона, я мог бы не метать икру.

Гутар любил, когда с ним советовались. Прежде чем ответить, он довольно долго размышлял, наблюдая за полчищами насекомых, в стремлении к самоубийству неудержимо летевших на огонь лампы.

— Видишь ли, Копье, — наконец сказал француз, — ты офицер разведки. Скажи мне сам, насколько надежны сведения Кинка о силах Угази в Амари?

— Коли он строит на этом весь план, то сам считает их достоверными.

— А насколько свежа эта информация?

— Не знаю…

— В том-то и вопрос! План Кинка основан на том, что подкрепления в Амари не пришлют. Если так, то мы обстряпаем это дело, располагая гораздо меньшими силами, чем у нас есть. Только мне не нравится тянуть волынку. Все равно этих дебилов ничему не научишь за две недели, разве что за два года. Ты заметил, многие из них носят ножи? Им нравится резать. Да, за пару лет из фулани можно сделать солдат, как мы сделали их из туземцев в Алжире. А эти просто для вида. Макаки, играющие в солдат. Если никакого сопротивления не предвидится, мы можем просто забыть об основном отряде, завтра же погрузиться в машины, выступить в поход и покончить с операцией. А откладывая все до тех пор, пока основной отряд хоть чему-то научится, мы только даем противнику возможность случайно пронюхать о наших планах и предоставляем время усилить гарнизон Амари. Каждый день промедления увеличивает вероятность столкнуться с сильным противоборством, при этом практически не укрепив собственную боеспособность.

— Но Кинк ведь должен это понимать!

— Наверное, он и понимает. По-моему, наш выбор просто не в силах ничего изменить. Он вынужден медлить, пока мы не нарастим силы.

— Почему?

— Денежки-то и он и мы получаем от ГМАОЦА, но всем заправляет эмир. Это его операция, а не наша и таковой должна выглядеть для всего света. А у ГМАОЦА руки останутся чистыми. Знаешь, Копье, я даже готов заключить с тобой пари.

— О чем?

— Мы, белые, может, и возьмем Амари, во всех смыслах слова, но оккупируют его черные под командованием своих собственных офицеров.

— Не стану спорить.

— И скажу тебе еще кое-что. Когда мы его займем (если такое вообще произойдет), нам имеет смысл тотчас прибрать к рукам все автоматическое оружие. Попади оно к этим макакам, и расчетные книжки нам больше не понадобятся.

— Думаю, ты прав.

— Конечно прав. — Гутар повернулся на бок, и его койка заскрипела. — Не забудь выключить лампу.

Он и сам мог это сделать, но пришлось мне высовывать руку из-под москитной сетки и тянуться к выключателю.

В темноте я долго лежал без сна. Я чувствовал себя как ученик, идущий в школу, не выучив урока и не придумав достойного оправдания. Притвориться больным и смиренно подставить спину учительской палке? Когда речь идет о будущем, право, не могу сказать, что хуже: знать слишком мало или слишком много.

 

Глава 3

Я научился заряжать «узи» и стрелять из него.

Я научился заряжать пулемет и стрелять из него.

Я научился не слишком явно подскакивать, когда рядом взрывается минометный снаряд.

Я научился орать на сержанта Мусу и двух макак, поставленных охранять командный грузовик. Вспомнив, как отец выкрикивал команды и его голос разносился по всему плацу, я старался ему подражать. Наверное, внешне я не особо походил на бывалого солдата, но хотя бы научился говорить как они. Тропмен, сам большой любитель поорать, казалось, был доволен моими успехами в этой области.

Мои достижения в работе с радио оказались не столь впечатляющими. Там следовало постоянно переключаться с приема на передачу, и пользоваться этой штукой как телефоном нельзя. Только закончишь фразу — переключайся с «передачи» на «прием», а потом наоборот. Вроде бы ничего сложного, но для того, кто привык к телефону, это было сущей мукой. Иногда я просто забывал переключиться. Могу себе представить, в какую ярость приходил от этого собеседник, и все-таки, думаю, Кинк чересчур много шумел из-за таких ляпсусов. В конце концов, я ведь не выдавал себя за опытного радиста.

Охрану радиоустановки теперь усложнили. Для обучения в закрытом радиусе она работала без антенн, и нам запретили посторонние разговоры даже на самые невинные темы. В перерывах между учениями прибор запирали в ящике и круглые сутки караулили. Так же строго охранялась и радиоустановка Кинка. За уоки-токи с их ограниченным радиусом действия надзирали не так пристально, и тем не менее нас всерьез предостерегали против неосторожных переговоров по ним.

Тактическая схема движения Тропмена была очень проста. Первым шел Копье, за ним Молот (группа 1) и Наковальня (группа 2). Если бы Копье натолкнулся на сопротивление, ему следовало остановиться, занять оборону и развернуть группы Молот и Наковальню. Молот тогда зашел бы с левого фланга, Наковальня — с правого. Для того чтобы преодолеть незначительное сопротивление, этого будет достаточно. Если же сопротивление оказалось бы более серьезным, надлежало присоединиться к Молоту или Наковальне, окружая противника, и одновременно уведомить наступающие сзади основные силы, чтобы они приготовились вступить в бой. Копье тем временем продолжал бы двигаться дальше.

Мы провели в лагере неделю, когда Тропмен объявил, что настало время познакомиться с первым препятствием — пограничным постом на пути к реке севернее Матендо. Вместе с нами на командном грузовике отправились Барьер, Райс, Гутар и Уилленс. Тропмен приказал мне сесть за руль. Мы впервые выехали к Матендо, и на душе у всех было неспокойно. Однако сама по себе дорога туда оказалась не такой уж плохой, и на протяжении почти семи километров мне удавалось вести машину с приличной скоростью.

Мы, конечно, не собирались подъезжать к самому посту. Грузовик, полный белых офицеров Махинди, остановившийся на виду у всех, чтобы оценить обстановку, мог, мягко говоря, вызвать настороженность охраны. Поэтому мы оставили машину недалеко от места, где дорога из Матендо пересекает часть берега, принадлежащего Махинди, и поднялись на холм с левой его стороны.

Склон холма был почти отвесным и без единой тропки, поэтому нам пришлось в основном ползти вверх на четвереньках сквозь гниющие папоротники и густой подлесок. К счастью, это продолжалось недолго. Минут через десять мы преодолели самую крутую часть склона и выбрались к более пологому месту, где уже могли встать на ноги. Все управились с этим делом раньше меня и стояли, изучая открывшийся сверху вид. У меня же отчаянно колотилось сердце и едкий пот заливал глаза, поэтому минутку-другую я думал только о том, чтобы отдышаться. Наконец, немного придя в себя, вскинул голову и впервые увидел Ниоку.

Издали она походила на огромное зеленоватое озеро. Даже с высоты холма мы не видели дальнего берега. А ближний, извилистой линией уходящий вправо, окаймляла темно-зеленая полоса, как я впоследствии узнал — болото. Полоса эта уходила далеко влево, все более сужаясь, пока совсем не исчезала где-то в окрестностях Матендо. От идущего по реке парома на зеленой воде образовались белые барашки.

Мы видели лишь маленький отрезок прибрежной дороги — дальше она ныряла в лес, но пограничный и таможенный посты были как на ладони. Приблизительно в километре от нас стоял пост Махинди, а за ним, на расстоянии сотни метров, — угазийский. Отличались они друг от друга только цветом шлагбаума.

Тропмен прихватил с собой два бинокля и вручил их нам, приказав осмотреть все получше.

Блокпост Угази был выстроен из набитых землей бензиновых цистерн, покрашенных в белый цвет и размещенных таким образом, что проехать между ними удалось бы лишь на малой скорости и при этом сделав два поворота под острым углом. Посреди дороги стоял подвесной барьер в красно-белую полоску, поднимаемый и опускаемый вручную. Необходимость делать два резких поворота не позволяла снести этот барьер на скорости ни с той, ни с другой стороны. Если Копье намерен прорваться через границу без сопротивления, ему прежде всего необходимо захватить этот блок.

Сам пограничный пункт являл собой обмазанное известью строение из цементных блоков под кровлей из листьев магунгу. В одном его углу торчал кронштейн с двумя телефонными изоляторами. Угазийский солдат в военной форме сидел на корточках под деревом, которое, как я теперь знаю, называется кассией. Рядом стояло прислоненное к стволу ружье.

— Телефонная линия связывает этот блок с двумя их пограничными патрульными постами, расположенными севернее, — пояснил Тропмен. — На первой стадии вторжения тут беспокоиться не о чем — помешать нам они не в силах, но второй пост может связаться с Амари по телефону. Следовательно, до того как захватить этот пост, нам придется нарушить их телефонную связь.

— Для этого хватит одного выстрела из «узи», — сказал Гутар, — снести изоляторы — и дело с концом.

— Возможно, — кивнул Тропмен, — но я бы предпочел сделать это, не открывая огонь. Стоит нам выстрелить — и они тоже начнут палить, а надо постараться обойтись без потерь с обеих сторон. Мы с майором Кинком разработали план, каковой я хочу обсудить с вами.

Мы превратились в слух. Я почувствовал себя немного лучше: война без потерь меня как нельзя более устраивала.

— По этому плану, — вновь заговорил Тропмен, — в ночь накануне выступления штат таможни и пограничники эвакуируются с поста Махинди и мы занимаем их место. Ночью граница закрыта. На рассвете Копье и Наковальня выдвинут свои грузовики с вооруженными солдатами к блокпосту и здесь остановятся, как будто ожидая, чтобы в соответствии с установленными правилами перейти границу. Естественно, увидев военных, угазийцы откажутся пропускать машины. Начнутся споры, протесты и неразбериха, что, как мы рассчитываем, на время займет весь штат блокпоста Угази. Под прикрытием этой шумихи незаметно продвигаясь пешком, Наковальня окружит пост, перережет телефонные провода и займет ключевые позиции. Затем угазийцам будет предложено сдаться. Вряд ли они отвергнут столь разумное решение.

Возражения нашлись только у Барьера.

— Разве они не выставляют на ночь часового? — спросил он.

— Выставляют, но он как пить дать уснет на посту.

— Оба пункта разделяет всего сотня метров. Когда здесь загрохочут три грузовика и поднимется вся эта кутерьма, часовой точно проснется и пожелает узнать, что происходит. А потом поднимет всех по тревоге.

— Что вы предлагаете?

— Пускай только одна группа подойдет к посту Махинди — не важно, Молот или Наковальня, а на рассвете Копье и вторая группа одновременно начнут прорыв. Тогда будет все равно, какой шум тут поднимется.

— Да, это разумно. Есть другие точки зрения?

— Что мы сделаем с угазийцами, когда они сдадутся? — полюбопытствовал Райс.

— Оставим до прихода основных наших сил, это их дело. Помните, они выступают сразу после нас.

На словах все выглядело проще пареной репы.

 

Глава 4

Следующие два дня Кинка в лагере не было. Официально он отбыл в Кавайду; по слухам — отправился в Фор-Гребанье на встречу с эмиром, поскольку тот пока не выполнил обещание усилить основной состав войска. Вернулся Кинк в среду, доставив партию снарядов для миномета, ящик бренди и новые приказы.

Можно подумать, эти приказы сочиняли специально на радость Гутару. Отныне нам не надо было ждать подкрепления, а следовало тотчас приступить к операции. «Тотчас» означало «в пятницу». Эмир нарочно выбрал священный для мусульман день, желая показать, что его действия получили благословение свыше.

Мы же возликовали при виде бренди.

До сих пор нам приходилось пить только кипяченую воду и пиво. Вечером, заглотав приготовленную на ужин тушенку, мы принялись угощаться бренди Кинка. К десяти часам навеселе были все, кроме Адриана Уилленса, — он только притворялся пьяным.

По-моему, кроме меня, обмана никто не заметил. В Джибути, Джубе и Кавайде мне довелось видеть, как Уилленс пьет, и это было незабываемым зрелищем. Остальные тоже, конечно, это видели, но я бизнесмен и за долгую жизнь привык очень внимательно следить за подобными мелочами. Знание того, как человек переносит спиртное, как то или иное количество выпитого сказывается на его характере и суждениях, просто бесценно. Как говорил отец: «Если хотите застать человека без штанов, сначала понаблюдайте, как он напивается».

Так вот, я наблюдал за Уилленсом, когда он пил, и он вообще не напился; во всяком случае, признаков опьянения не было видно. Разве что выражение лица и улыбка Уилленса становились чуть хитроватыми, да на язык он бывал чуть резче и язвительнее обычного, но и только. Уилленс был крупным, ширококостным мужчиной, очень спокойным и неторопливым, но мог похвастать отличной реакцией. По-моему, он мог перепить любого из нас, за исключением, возможно, Гутара и Кинка. Вместе с тем в тот вечер на лице Уилленса блуждала вялая улыбка, и он все время кивал, как идиот, когда один из ротных офицеров рассказывал тягомотную историю о жизни в Конго. И я смекнул, что Уилленс придуривается. Когда чуть позже он встал, покачиваясь, заплетающимся языком пробормотал какие-то извинения и нетвердым шагом побрел из-под тента, я окончательно убедился, что прав.

Я заметил, что Кинк недовольно поджал губы, и поймал взгляд Барбары Уилленс. Она чуть пожала плечами.

— Муж слегка отвык от выпивки, — сказала она по-французски.

— Может, у него приступ лихорадки?

Если Уилленс не притворялся, его поведение можно было объяснить только болезнью.

Она улыбнулась:

— У Адриана? Да он переболел всеми видами лихорадки, мистер Симпсон, помимо разве что гемоглобинурийной, и давно приобрел иммунитет. Об этом знают даже москиты. Нет, Адриану просто надо немного освежиться.

Она не вышла следом. За другим концом стола мадам Тропмен разглагольствовала о глупости африканских слуг — это было ее излюбленной темой. Миссис Уилленс, вздохнув, мученически закатила глаза.

— С этой женщиной пора что-то делать. — Барбара Уилленс перешла на английский. — Все эти полукровки одинаковы — с утра до ночи доказывают, как глупы чернокожие, поскольку от этого чувствуют себя белее.

— Я думал, она евразийка.

— Афроевразийка из Гвинеи. Понятия не имею, сколько процентов какой крови течет в жилах этой особы, но скуки от нее — на все сто. Скоро мы все просто свихнемся, так что это будет сумасшедший дом.

Миссис Уилленс говорила о том, что в пятницу, когда начнется операция, всем пяти женщинам предстояло переехать в домик у железной дороги. Я не стал защищать мадам Тропмен. Когда человек по-настоящему бесится из-за расовых комплексов, тут уж ничего не поделаешь. Я был уверен, что миссис Уилленс угадала во мне темнокожего и терпит только потому, что я говорю по-английски. Поэтому-то ее следующее замечание изрядно меня смутило.

— По-моему, глупо все время величать вас мистером Симпсоном. Вас ведь зовут Артур, не так ли?

— Да, миссис Уилленс.

— Зовите меня Барбарой. — Она вздохнула. — Думаю, все-таки мне лучше взглянуть, что там поделывает мой муж. Вы не станете возражать, Артур, если я попрошу вас проводить меня до нашей хижины?

— О, разумеется!

Их хижина стояла в другой стороне нашей части лагеря, и после наступления темноты там было страшновато разгуливать — вокруг стояли непроходимые джунгли, и оттуда порой доносились не самые приятные звуки. Тем не менее я очень удивился. В конце концов, мы жили в европейской секции, и на посту стояли фулани, не позволявшие другим туземцам красть наши вещи. И потом, меня попросила о помощи особа, предпочитающая носить брюки и, по словам ее мужа, вполне способная за себя постоять. Это меня озадачивало. Я не настолько глуп, чтобы вообразить, будто Барбара Уилленс решила со мной кокетничать в отсутствие мужа, — для этого она выбрала бы Гутара. Единственное объяснение, какое пришло мне в голову, — это что ей надоело постоянно говорить по-французски и захотелось хоть немного поболтать на родном языке.

И лишь в этом одном я не ошибся: мы действительно разговаривали по-английски.

Выходя из столовой, я включил фонарик.

— О нет, он нам не понадобится, — сказала миссис Уилленс.

— Да, пожалуй.

Ночь была не особенно темной. Я видел костры в расположении роты, мерцающие сквозь деревья, да и луна выросла до четверти.

— Кроме того, в темноте легче говорить.

— Правда? Для меня это новость.

— Когда не видно лица собеседника, словам невольно уделяется больше внимания, а значит, вас скорее правильно поймут.

Я окончательно растерялся. Искоса поглядывая на шагающую рядом миссис Уилленс, я мог разглядеть лишь ее профиль. Барбара смотрела прямо перед собой.

— Видите ли, на самом деле Адриан вовсе не пьян, — обронила она.

— Я так и думал. Мне показалось, что он нарочно прикидывается пьяным.

— Вы очень наблюдательны. Адриан так и сказал мне о вас.

— Ну, не настолько, чтобы понять причины.

— Адриан сделал это, чтобы мы с вами могли вот так поговорить, наедине, не вызывая ни у кого подозрений. Сейчас все уверены, что вы просто оказываете мне услугу.

— А на самом деле я ее не оказываю?

— Могли бы, Артур. И себе — заодно. У Адриана есть для вас деловое предложение.

— Звучит прелюбопытно, миссис Уилленс, и я внимательно вас слушаю, но, если у вашего мужа есть для меня предложение, почему он сам его не сделал?

— Это обычная мера предосторожности, Артур. Сначала я объясню вам, как обстоит дело, чтобы вы могли избрать ту или иную позицию.

— Я — весь внимание, миссис Уилленс.

К тому времени мы уже добрались до их хижины, и я замедлил шаг.

— Все в порядке, — успокоила меня Барбара. — Адриан будет держаться в стороне, пока не увидит, как вы возвращаетесь в столовую. Нам никто не помешает.

В хижине было два складных брезентовых стула, и мы уселись возле входа. Миссис Уилленс закурила, и я зажмурился, на миг ослепнув от внезапной вспышки.

— Дело вот в чем, Артур. — Она убрала зажигалку. — Я должна открыть вам тайну, а вы будете ее хранить. Если же нет, если вас это настолько потрясет, что вам захочется немедленно помчаться к майору Кинку и передать ему все те ужасные вещи, какие я сейчас расскажу, вы попадете в самое дурацкое положение.

— Я?

— Да, потому что я буду все отрицать. Я заявлю, будто вы все это придумали со злости и чтобы отмазаться.

— От чего?

— Это будет выглядеть приблизительно так. Мой муж напился и ушел. Вы предложили мне поискать его, а вместо этого начали приставать с гнусными намерениями. Я стала защищаться, грозя пожаловаться майору Кинку, но не сделала этого, а предпочла вас простить. Зато вы решили прикрыть себя и в то же время потешить уязвленное самолюбие. Вот потому-то, Артур, мы здесь наедине, так что, если вам вздумается наябедничать, свидетелей не будет.

— Понятно.

— И как вы думаете, кому из нас поверят?

— Я уловил вашу мысль, миссис Уилленс. Думаю, вам лучше не открывать мне свою тайну. — Я встал со стула. — Так будет безопаснее.

Она не двинулась с места.

— Кого волнует безопасность? То, что я собираюсь рассказать, сделает вас богаче.

Теперь я и вовсе не знал, что делать, — так и стоял дурак-дураком. В темноте блеснули зубы миссис Уилленс — она смеялась надо мной.

— И вам даже не любопытно, Артур?

Я, еще немного постояв в нерешительности, сел:

— Хорошо, миссис Уилленс, так в чем ваша страшная тайна?

Мы продолжали говорить по-английски, но она понизила голос:

— В Амари у Адриана есть старый друг.

— Вот как?

— И он работает в «Угази майнинг энд дивелопмент корпорейшн» — УМЭД.

— Очень интересно.

— И даже более того, Артур. Мы встретились с ним полтора месяца назад в Энтеббе. Это южноафриканец, геолог. Я буду называть его Биллом. Они с Адрианом познакомились еще во время войны — вместе служили в авиации. Билл приехал в Энтеббе забрать какое-то особое научное оборудование, присланное из Западной Германии. А мы ожидали рейса в Джибути. В общем, мы провели вместе весь вечер, и Билл многое нам рассказал. Пару раз он упомянул о «редкоземельных элементах» и дал Адриану свой адрес в Амари.

— А ваш муж связывался с ним после того?

— Да. К этому я и веду. Мы прибыли в Джибути на встречу с одним американцем, собиравшимся в Эфиопию за дикими животными. Адриана ему порекомендовали как опытного организатора таких экспедиций. Все было готово, и мы думали вот-вот выехать, но наш американец вдруг заболел, — у него прихватило сердце. Экспедиция увяла в зародыше, и мы остались на мели. По правде сказать, нам уже было довольно неуютно, когда к Адриану со своим предложением подъехал Кинк. В Джибути все это не выглядело таким уж страшным, верно?

— Да, ничуть.

— Но Адриан не испытывал на сей счет особой уверенности. Он человек крайне осторожный, а потому отправил телеграмму Биллу в Амари, рассказал о предложении и спросил, что тот о нем думает. Билл ответил за день до нашего отъезда из Джибути. Ответ был весьма познавательным. Естественно, Биллу все известно о ГМАОЦА. Этот крупный концерн орудует в нескольких из новых государств и, по словам Билла, очень богат. Нашего друга Билла интересовало, куда именно нас приглашают работать, так как для него это очень важно. Так, если выяснится, что работа — в Махинди, писал Билл, Адриан должен непременно с ним связаться. Вы понимаете, что это значит?

— Да, он почуял, что УМЭД собираются подложить свинью. И вашему мужу удалось с ним об этом переговорить?

— Чертовски глупый вопрос. Каким образом? Вот здесь-то вы и нужны! — Миссис Уилленс выдержала драматическую паузу. — Для вас имеет значение, кому принадлежит эта земля с редкоземельными элементами, Артур?

— Мне платит ГМАОЦА.

— УМЭД заплатит еще больше.

— Но ГМАОЦА здесь, а УМЭД — у черта на рогах.

— Надеюсь, вы не пропустили мимо ушей, что Адриан и Билл вместе служили в авиации?

— Полагаю, вы говорите о радио.

— Билл сказал, что в полевых условиях УМЭД пользуется частотой два-двадцать мегагерц, Адриан же выяснил, что у вас есть доступ к этой частоте.

— Радиоустановка, может, и способна на ней работать, миссис Уилленс, вот только у меня руки коротки. Кинк с Тропменом слишком осторожны.

— Но случай вам еще представится.

— Да, после того как начнется операция.

— Именно об этом я и толкую. Адриан хочет передать условный сигнал. Когда он к вам обратится, вы послушаете его?

— Да, но я не понимаю…

— Артур, — перебила меня она, — пока вы меня не дослушаете, естественно, ничего не поймете. Примите только в расчет два обстоятельства. Если победит ГМАОЦА, по истечении трехмесячного контракта с вами расплатятся, и на том конец. Вы окажетесь всего-навсего еще одним белым наемником, ищущим работу. Если же победит УМЭД, а вы будете в числе тех, кто сделал победу возможной, это сулит вам приятное и стабильное положение. Ну как, подумаете об этом?

— Хорошо, подумаю, миссис Уилленс. — Уж такое-то обещание я мог выполнить.

— Тогда сейчас вам лучше идти обратно. Спокойной ночи, Артур.

— Спокойной ночи, миссис Уилленс.

Когда я вернулся в столовую, Гутар окинул меня любопытным взглядом. Я налил себе бренди, в чем особенно остро нуждался, и он тотчас ко мне подсел.

— Надолго ты исчез. Уилленс был с вами?

— Нет. Мы говорили об Австралии.

— И только? Теряешь хватку, Копье!

Я устал, мне нужно было о многом подумать, и, в частности, о пугающих словах насчет «белого наемника». Раньше я не смотрел на себя под таким углом зрения. На какое-то мгновение я утратил весь страх перед Гутаром.

— Не называй меня Копьем! — взорвался я.

Не будь я так утомлен и озабочен, его ошарашенный вид доставил бы мне массу удовольствия. Однако это длилось недолго. Секунду спустя на лице Гутара вновь появилось его обычное жесткое выражение.

— Уже нервничаешь, приятель? — Он пронзил меня зловещим взглядом. — Но, знаешь ли, настоящая работа нам предстоит не завтра. У тебя целый день в запасе, чтобы призвать на помощь всех святых.

— Не в том дело, — машинально пробормотал я.

— Неужели? Значит, есть еще какая-то причина, правильно? И я о ней не знаю?

— Нет.

— Ты не видишь себя со стороны, Артур, — продолжал француз, пропустив возражение мимо ушей. — Думаю, тебе не стоит больше пить. — Он потянулся и отобрал у меня стакан. — Пора освежиться. Выйдем-ка на воздух.

Я безропотно позволил ему поставить стакан на стол и взять меня за руку. Потом в мгновение ока мы оказались на улице и зашагали к своей хижине. Гутар сжимал мою кисть, как клещами, и, только войдя в дом, отпустил.

— Зажги свет.

Я выполнил приказ. Гутар опустился на свою койку, наблюдая за мной. Когда вспыхнула лампа, он кивнул:

— Хорошо. Так о чем вы на самом деле трепались с Уилленсом?

— Я разговаривал с миссис Уилленс, а его, как я тебе и сказал, не было.

— Валяй дальше, ведь между нами нет секретов, Артур, как я тебя и предупреждал.

Вот так я и выдал ему великую тайну. До некоторой степени это было для меня облегчением. По мере того как я вел рассказ, на лицо Гутара возвращалась привычная ухмылка.

— И ты собирался скрыть это все от меня? — бросил он, когда я умолк.

— Пока я не выясню толком, что задумал Уилленс, рассказывать особенно не о чем.

— Ты называешь это «не о чем»?

Француз вел себя очень странно. Я в общем-то ожидал, что он заорет: «Измена!» — и бросится докладывать Кинку.

Я пожал плечами:

— По правде сказать, я еще не успел разобраться. Ты пойдешь к Кинку? Но тогда миссис Уилленс заявит, что я все выдумал, как и обещала.

— Чего ради я попрусь к Кинку? Уилленс не дурак. Мне ли не знать, раз он мой заместитель. Если он думает, что можно продать сведения людям из УМЭД, не рискуя при этом шкурой, я хочу знать, каким образом. Коли способ сработает, мы получим свою долю прибыли.

Для солдата удачи Гутар в некоторых отношениях был поразительно тупым. Это меня раздражало.

— Какая еще прибыль? — буркнул я. — Как это может выгореть? Если Уилленс успеет вовремя предупредить своего дружка, угазийцы подготовят нам теплую встречу и мигом введут в Амари дополнительные войска. И, буде у Кинка хватит ума все равно попытаться совершить переворот, они нас остановят. Жертвы могут быть немалыми, но затея точно рухнет. Итак, УМЭД побеждает, а ГМАОЦА проигрывает. Что мы имеем дальше? С Уилленсом рассчитаются, как и со всеми нами, и он едет в Амари к своему другу. Что же говорит ему этот тип? Могу догадаться. «Спасибо, старина. Я тебе чертовски благодарен. И УМЭД — тоже. Босс велел мне угостить тебя выпивкой. Что ты будешь пить?» Конец истории. Ты не можешь продать информацию после того, как сообщил ее, сделав достоянием общественности. Такого рода сделки заключаются заранее, и ты должен знать, с кем работаешь.

Гутар, поразмыслив, кивнул:

— Пожалуй, ты прав. Тогда в чем же тут игра? Что подумал Уилленс?

— Я буду это знать, когда он скажет, какой сигнал хочет послать, но могу поделиться с тобой своими предположениями.

— Валяй.

— Я думаю, миссис Уилленс лишь отчасти говорила правду. И прежде всего, насчет старого друга из авиации. По-моему, тут многое не так, как она рассказывала. Может, этот тип и геолог, но я сомневаюсь, что он мотался в Энтеббе за каким-то оборудованием. Миссис Уилленс хотела уверить меня, будто этот Билл — мелкая сошка. Но, готов спорить, он занимает достаточно высокое положение в УМЭД.

— Как ты это вычислил?

— Миссис Уилленс заявила мне, что ее муж связался с приятелем из Джибути по телеграфу. Мог он обсуждать подобный вопрос с геологом, которого в свободное от полевых изысканий время используют как посыльного? Безусловно, нет. Остается только одно объяснение. Уилленс заключил контракт с УМЭД и уже какое-то время работает на них.

— То есть, по-твоему, он шпион?

— Назови это как тебе заблагорассудится: особый исследователь, консультант, советник по вопросам безопасности. УМЭД есть что терять. И если ГМАОЦА наняло Кинка, то почему бы УМЭД не нанять Уилленса?

— Но он ведь охотник и ловит диких животных!

Гутар так ничего и не понял.

— Нет, Уилленс только называет себя охотником. — Я чуть было не ляпнул, что мое заявление о службе в Восьмой армии еще не делает меня солдатом, но вовремя спохватился.

Гутар вздохнул:

— Может, лучше сказать Кинку?

— Зачем?

— Ну, если помогать Уилленсу, нам нет никакой выгоды…

И тут меня осенило:

— Выгоды, может, и нет, но это может оказаться неплохой подстраховкой.

Француз с недоумением уставился на меня.

— Уилленс столкнулся с трудностями, иначе он не стал бы просить меня послать сообщение. Кинк слишком строго охраняет свою установку. И сейчас Уилленс попал в безысходное положение. Время уходит, и он вынужден рисковать, то есть довериться мне. Что и произошло. Далее, он дает мне сигнал для передачи предупреждения. Я его отправляю…

— Да ты что?! Тогда наше вторжение не будет для них сюрпризом!

Я улыбнулся:

— Это — если УМЭД вовремя получит сигнал. А коли он опоздает? Не по нашей вине, конечно. Я старался изо всех сил — с твоей помощью. Понимаешь?

— Нет.

— Несколько дней назад ты говорил, что чем дольше мы здесь торчим, тем больше вероятность столкнуться с сопротивлением. Так вот, УМЭД не получает сведений от Уилленса. Допустим, они все-таки уже укрепили Амари, как ты и предполагал, нас поджидают на всякий случай и расставили ловушку. Разве не полезно иметь в запасе небольшое преимущество? По-моему, неплохо считаться своим в обоих лагерях. Если выиграет ГМАОЦА, мы на его стороне, если УМЭД, мы им помогли!

Гутар вдруг громко расхохотался и полез в свой мешок.

— Думаю, в конце концов, ты заслуживаешь выпивки, Артур, — весело сказал он, доставая бутылку бренди.

 

Глава 5

Четверг оказался дьявольски загруженным днем, и Тропмен постоянно торчал у меня над душой. Только вечером Уилленс сумел застать меня одного.

Он поймал меня в туалете.

— Может, немного пройдемся? — небрежно бросил он.

— Почему бы и нет?

Уилленс вышел первым и ждал меня на дороге у автопарка. Говорил он по-английски:

— Дальше на дороге есть несколько ям, и машины могут застрять в грязи. Думаю, стоит взглянуть, не послать ли несколько человек, чтобы нарезали веток и застелили эти ямы.

Мы молча шагали по дороге, пока не оказались за пределами видимости.

— Как вам и объяснила Барбара, здесь ничего особенного нет, — заметил Уилленс.

— Но риск довольно велик.

— Вовсе нет, если вести себя осторожно. Мой тамошний друг круглые сутки поддерживает связь на этой частоте ровно десять минут с начала каждого часа. Я дам вам нужные позывные. Как только вам ответят, а это произойдет через несколько секунд, переключитесь на передачу и дайте сигнал. Все это займет не более двух минут. Сущие пустяки, плевое дело.

— И какой же это сигнал?

— Он закодирован. Надо сказать всего несколько слов по-английски. Это не доставит вам хлопот.

— А что означают эти слова?

— Совет провести завтра утром воздушную разведку над территорией, которую Кинк называет «зоной А», а также поднять по тревоге гарнизон Амари.

— Чтобы в результате мы угодили под обстрел?

— Не волнуйтесь. Копье не продвинется так далеко. Увидев самолеты Угази, Кинк сразу поймет, что опоздал, и отзовет Копье. ГМАОЦА так же не хочет поднимать настоящий шум, как и мы.

— «Мы» — это УМЭД?

— Правильно. Обе стороны сделают вид, будто ничего не произошло. Все очень цивилизованно.

— Почему вы так запоздали с предупреждением? Что случилось?

— Я рассчитывал, что моей жене предоставят свободу действий, во всяком случае на территории Макинди. В Фор-Гребанье у нас есть свой человек. Я был уверен, что Барбара сумеет туда съездить. Но Кинк строго ограничил и пресек все наши передвижения. Так что теперь дело за вами.

— А что это мне сулит?

— Работа с нами в Амари, если захотите. Плата — такая же, как и здесь, но контракт заключается на год, и заранее выплачивается аванс в размере пяти тысяч западногерманских марок.

— Что значит это ваше «заранее»?

— Ну, я пока денег не получил.

Уилленс попытался скрасить это известие улыбкой, но она у него вышла бледной. Чего и следовало ожидать. Для того чтобы решиться так рисковать, я должен был поверить на слово насчет оплаты. Да, сказав Гутару, что Уилленс попал в переделку, я изрядно недооценил ситуацию — на самом деле он оказался в отчаянном положении. Если бы я действительно предполагал сделать то, о чем просил Уилленс, и не решил затянуть отправку сигнала до того момента, когда он станет бесполезным, просто рассмеялся бы ему в лицо.

Но я только сделал вид, что разочарован:

— Это меня не очень устраивает.

— Я написал для вас личную расписку. — Уилленс достал из кармана листок.

— На бланке УМЭД?

— Вы с ума сошли? Я не стал бы носить с собой такие опасные бумаги. В Кавайде Кинк приказал обыскать все наши вещи. Вы этого не знали? Это было сделано, когда нам выписывали удостоверения личности. Кинк — парень в высшей степени осторожный. Вот. — Он протянул мне расписку и еще какой-то листок. — Это условная фраза сигнала с подробными указаниями, что надо делать. Ошибиться невозможно. Самое главное, чтобы сигнал ушел сегодня как можно раньше, Артур. Но вы и сами это понимаете, не так ли?

Я почувствовал, как Уилленс нервничает, передавая мне эти бумаги. Он боялся выпустить их из рук и сначала хотел убедиться, что может мне доверять.

— Постараюсь сделать все возможное, — пообещал я. — Мы не вступим в дело, пока ваша группа не выдвинется сегодня ночью, чтобы занять таможенный пост. А вы отправляетесь не раньше десяти. Если Тропмен решит ехать с вами, мне будет легче послать сигнал. Но если он останется или поблизости будет торчать Кинк, мне придется немного подождать.

— Я все понимаю, но вы уж постарайтесь.

— Конечно. Но у нас есть еще одна проблема. По-моему, Гутар что-то заподозрил.

— Откуда?

— Уж такой он человек. Гутар видел, как я разговариваю с вашей женой. Кроме того, мы с ним давно знакомы. Да и живем в одной хижине. В общем, Гутар знает, когда у меня что-то на уме. И сейчас все время пристает с расспросами.

— А вы не можете от него отделаться?

— Вы ведь знаете Гутара. С ним не так просто совладать, зато вполне можно было бы включить в нашу игру.

— А он согласится?

— На таких же условиях?

— Если без этого не обойтись.

— Не знаю, надо попробовать. Гутару тут далеко не все нравится. Могу закинуть удочку.

— Только, ради бога, будьте осторожны.

— Конечно, ведь это и в моих интересах.

— Разумеется. Но вот что я вам скажу: труднее всего будет, когда Кинк решит отложить операцию и отступать. Тут все страшно разозлятся и возжаждут крови. Тогда нам вместе со всеми придется туго, мы будем мучиться неопределенностью и злиться на Кинка. Когда ГМАОЦА заплатит по контракту, мы попросим, чтобы нас перебросили самолетом в Энтеббе. А уже оттуда спокойно отправимся в Амари. Понимаете?

— Да.

— Тогда нам пора возвращаться.

Позднее, вернувшись в хижину, я обо всем рассказал Гутару и показал ему расписку. Француз с завистью пощупал ее. Бумага была составлена в виде обязательства выплатить деньги, и, не будь там проставлено мое имя, думаю, Гутар положил бы ее в карман.

— Он готов и тебе выдать такую же, — заметил я.

— Вот и хорошо. — Француз усмехнулся. — Тогда ему будет чем заняться сегодня вечером, пока мы сидим на этом таможенном посту.

У меня все дрогнуло внутри. Я чуть не забыл, что всего через несколько часов разговоры закончатся и нам предстоит действовать. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться.

— Остается решить один вопрос, — сказал я. — Когда мне все-таки передать этот сигнал. Ясно, что не сегодня, но насколько придется тянуть время завтра?

Гутар задумался и вытащил карту.

— Если исходить из того, что первый блокпост мы захватим без проблем, то к семи окажемся вот здесь, в Сикафу. Коль скоро мы перережем телефонные провода до того, как поднимут тревогу (а я намерен сделать это лично), то никто ни о чем не будет подозревать. Сикафу — маленькая деревушка, но там вполне может оказаться радио. Думаю, нам следует иметь в виду, что после семи весть о нападении так и этак может достигнуть Амари. Не очень вразумительная, конечно, поскольку макаки плохо соображают. В Амари поднимется переполох, они будут ломать голову, пытаясь понять, что происходит. К тому времени мы должны быть вот тут, в Матате, приблизительно на полпути к цели. На этой стадии операции самолеты разведки не вынудят Кинка повернуть назад, разве что примутся стрелять по дороге, у него перед носом, но нам придется рискнуть. По моим оценкам, угазийцам понадобится не меньше четырех часов, чтобы как-то ответить на наше вторжение. Ты можешь послать этот сигнал в любой удобный момент, после того как мы перевалим через Сикафу. Но не слишком с этим торопись.

— Я-то не буду спешить, не волнуйся.

Я нарочно сказал это так выразительно, что он усмехнулся:

— Я и не волнуюсь. Но вот что, Артур. Это послание — только страховка на случай, если все пойдет кувырком. Если же дела у нас будут неплохие, думаю, лучше его не посылать. Это уж ты сам сообразишь. Только не принимай скоропалительных решений. Думай, как профессионал. Сам понимаешь.

Я кивнул. А что мне еще оставалось? Как всегда, решения принимал Гутар, а я должен был расхлебывать кашу.

— Да, — кивнул я, — понимаю.

 

Глава 6

В девять часов вечера мы приступили к операции.

Для Копья это означало, что сержант Муса взгромоздил на командный грузовик пулемет, а мы с Тропменом в последний раз проверили уоки-токи. Потом Тропмен снял замок с ящика, где запирал радиоустановку, и подсоединил длинную антенну. Проверив установку, капитан отдал замок мне.

Должен сказать, это вовсе не было знаком доверия, как могло бы показаться. Генератор, питающий радиоустановку, отключал батареи грузовика, издавая громкий вой. Собирайся я и впрямь послать сообщение Уилленса в ту ночь, мне пришлось бы придумывать, как отвлечь сержанта Мусу. Он, конечно, был совершеннейшим болваном, но даже при этом мне стоило бы труда объяснить, какого дьявола я включил установку, вместо того чтобы спать. Я порадовался, что мне все это ни к чему.

В десятом часу Гутар и Уилленс покончили с погрузкой. Потом явился Кинк и напоследок повторил свои указания.

Все, что предстояло сделать в ту ночь Гутару и его группе, — выдвинуться к эвакуированным еще с вечера таможенным постам Махинди. Как сказал Уилленс, плевое дело. Но все равно чувствовалось, как растет напряжение. Может, это я такой нервный, но ощущал то же волнение и у других. Барбара Уилленс пришла поцеловать мужа на прощанье. Оба старательно не замечали меня.

По сигналу Кинка наши грузовики двинулись вдоль обочины дороги. Они шли с зажженными передними фарами, а мы стояли и смотрели вслед, пока машины не исчезли из виду, скрывшись в зарослях. Затем мы с Кинком и Тропменом уселись в командный грузовик, и я включил уоки-токи.

Минут через десять в микрофоне послышался искаженный техникой голос Гутара:

— Наковальня вызывает Копье.

— Наковальня, Копье вас слушает.

— Поворачиваю на дорогу в Матендо.

— Вас понял.

Прошло минут двадцать.

— Наковальня вызывает Копье.

— Наковальня, Копье вас слушает.

— Приближаюсь к цели. Огни погашены.

— Хорошо.

— Доклад окончен. До свидания. Конец связи.

Я выключил уоки-токи.

Мы вступили на тропу войны.