— А знаете, Директор вами очень и очень недоволен, — прежде всего довел до моего сведения Туфан.

У меня так и вертелось на языке, что его обожаемый Директор может пойти ко всем чертям, может даже… но я все-таки сумел сдержаться и только умеренно резким тоном напомнил ему:

— Благодаря мне вы получили украденные сокровища. Кроме того, у вас теперь есть настоящие имена и точные описания всех членов банды международных жуликов. Вам известно все, абсолютно все, что ими делалось и, главное, для чего все это делалось. Чего же еще вашему обожаемому Директору не хватает? Чего?

— Чего? Той самой женщины и тех самых троих мужчин! — сердито рявкнул он в ответ.

Вот это и называется пределом нахальства!

— Но ведь не я же дал им возможность сесть в тот самый самолет, на котором они улетели в Рим! — тоже чуть не крикнул я ему.

— Нет, не вы, это точно. Им позволила сделать это ваша глупость. Если бы вы не впали тогда в истерику и остановились сразу же, как только увидели наш «опель», а не продолжали гнать как сумасшедший, они были бы уже в тюрьме. Все четверо! Так или иначе, им удалось увидеть моих людей достаточно близко, чтобы понять собственную ошибку. Информация же от вас нам больше не поступала, поэтому к тому времени, когда нам удалось восстановить с вами контакт, их след уже простыл. Теперь, как говорят, ищи ветра в поле.

— Но ведь их можно арестовать и в Риме. И потребовать выдачи.

— Для требования об экстрадиции нужны достаточно серьезные основания, которых у нас пока, к сожалению, нет.

— Как это — нет? Как это — нет?! Я же рассказал вам, как все происходило. Во всех деталях…

— Ну и что, по-вашему, будут стоить все ваши показания в итальянском суде? — требовательно спросил он, даже не усмехнувшись. — Вы незаконно провезли в нашу страну боевые взрывчатые вещества. Кто может подтвердить достоверность вашей версии последующего ограбления музея султанских сокровищ? К моменту самого первого допроса у них наверняка уже будет копия вашего досье в Интерполе. Ну и что тогда прикажете делать итальянскому суду? Выдавать четырех частных лиц иностранного происхождения только на основании ваших ничем не подтверждаемых показаний? Якобы правдивых показаний! Хотя кто может за это поручиться? Да они нас на смех поднимут. И будут абсолютно правы. Хотя лично нас это, надеюсь, сами понимаете, никоим образом не устраивает.

— Ну а как тогда насчет этих Джулио и Энрико?

— Да никак. Говорят много, но для нас бесполезно. Зафрахтовали шхуну… Решили сходить на ночной лов… Их окликнули какие-то люди в турецкой шлюпке… Сказали, что у них сломался мотор, и попросили подбросить до берега… Что они, согласившись помочь добрым людям, и сделали. Это что, преступление?.. То-то и оно… Не позже чем завтра полиции придется их выпустить. И мы ничего не сможем, да и не захотим поделать. Ваша основная ошибка, Симпсон, заключалась прежде всего в том, что вы не выполняли полученные от нас приказы.

— Да какие, скажите на милость, приказы?

— Те самые, которые я лично давал вам вот в этой самой комнате, Симпсон. Вы должны были регулярно передавать нам все оперативные сообщения, но вы этого не делали. Не знаю почему, но не делали достаточно регулярно. Да, «пустая» сигаретная пачка, которую вы выбросили в том гараже, осталась незамеченной, но ведь у вас были и другие возможности. И не одна… Например, у дворца. Вы могли «случайно» выронить свою лицензию на проведение экскурсий, когда проходили мимо охранника внутрь. Могли придумать что-нибудь еще… Могли, но почему-то не захотели! В силу чего у нас нет иного выбора, кроме как прекратить расследование по данному вопросу. И полностью закрыть дело.

— Включая даже дело о вооруженном нападении на сторожевой пост стратегически важного моста?

Вид у Туфана был совсем как у человека, который, вдруг осознав, что у него расстегнута ширинка, решил, что наилучшим выходом из неудобной ситуации будет просто делать вид, будто ничего не случилось… Поэтому он высокомерно произнес:

— Как было официально разъяснено прессе, это была неудачная попытка определенных политических заговорщиков осуществить террористический акт в форме взрыва товарного поезда.

Ответить мне на это было нечего — во всяком случае, в достаточно вежливой форме, — поэтому я просто пожал плечами и молча уставился на портрет свергнутого Абдула Хамида, висящего над его головой. В дорогой рамке.

Туфан резко встал, как бы давая понять, что беседа закончена, с официальным видом одернул свой френч.

— К счастью для вас, Директор не до конца разочарован исходом этого дела. Во всяком случае, не до самого конца… В распоряжении Бюро оказались национальные сокровища, чуть не ставшие жертвой ограбления, о котором криминальной полиции ничего не было даже известно. Это наглядно доказывает, что мы не зависим от череды событий, а управляем ими, предвидим их и держим под надежным контролем. Определенную пользу в этом процессе, следует отметить, принесли нам и вы. В силу чего Директор лично распорядился поощрить вас соответствующей премией.

— Что ж, вполне заслуженно и логично. Интересно, какой? То есть в каком размере?

— В размере пяти тысяч лир плюс специальное разрешение обменять их на иностранную валюту в виде долларов США или британских фунтов стерлингов. Само собой разумеется, по официальному курсу.

На какой-то момент мне даже показалось, что он просто оговорился. Причем совершенно случайно.

— Лир? Вы, случайно, не ошиблись, господин майор? Наверное, хотели сказать «долларов», так ведь?

— Нет, не ошибся. Я сказал «пять тысяч турецких лир», — недовольно поморщившись, жестко произнес он.

— Но ведь… ведь это всего пятьсот долларов… или… или всего двести фунтов стерлингов!

— Да, вы правы. Приблизительно так. Сюда также входит стоимость вашей дорожной сумки и прочих личных принадлежностей, утерянных в ходе нашей операции. Кроме того, нами уже предприняты должные шаги по снятию с вас обвинений в контрабанде и иных нарушениях закона. Включая направление положительной характеристики вашей деятельности в… Интерпол. — Он значительно поднял указующий перст куда-то вверх. — Полагаю, вы согласитесь с тем, что наше отношение к вам нельзя назвать иначе чем по-настоящему щедрым, так ведь?

Более щедрым мог бы быть разве только удар ногой мне прямо в пах… Я почти открыл рот, чтобы предложить свои услуги по завершению дела в Риме, но вовремя одумался — ничего путного от этих легавых все равно не дождешься! От них одни только неприятности…

— Вы, кажется, хотели что-то сказать? — очевидно заметив мой невольный порыв, спросил Туфан.

— Да, сэр, хотел. Когда и каким именно образом мне предстоит вернуться домой, в Афины?

— Директор уговорил нашего британского генерального консула выдать вам соответствующий дорожный документ на одну поездку отсюда в Афины. Должен заметить, это было совсем не легко, Симпсон. Консул согласился сделать это только в виде личной услуги Директору. Кроме того, на ваше имя уже заказан билет на самолет авиакомпании «Олимпикос», вылетающий в Афины ежедневно в пять сорок. Представитель генконсульства встретится с вами у отеля «Хилтон» ровно в три тридцать и передаст вам авиабилет и указанные дорожные документы. Ну а если вы прямо сейчас скажете мне, в какой именно валюте вы хотели бы получить причитающуюся вам премию, то представитель Бюро вручит вам также и деньги.

— Я предпочел бы в американских долларах.

— Очень хорошо. Тогда, кажется, все. Хотя вид у вас такой, будто вы чем-то недовольны, Симпсон. Это так?

— А чем, собственно, мне быть особенно довольным?

Он пожал плечами:

— Возможно, вы думаете, что в Риме вам было бы куда лучше. Кто знает, кто знает… Скорее всего, вряд ли. Ведь даже если бы эти украденные с вашей помощью сокровища и оказались в Риме, мы бы все равно нашли способ вернуть их, но тогда первым, кого нам пришлось бы арестовать, оказались бы именно вы. Так, может быть, лучше все-таки считать, что вам повезло? Весьма повезло!

— Сэр, а вы не забыли, что некое весьма важное для меня письмо по-прежнему находится у Харпера?

— А с чего бы, скажите, ему пускать его в дело сейчас? Какой смысл?

— Чтобы отомстить мне конечно же! Я ведь подло предал их! И могу пойти еще дальше…

Туфан покачал головой:

— Не будьте настолько наивны, Симпсон. Это вы кое-что забываете, не я. Харпер просто не может быть достаточно уверен в том, сколько и что именно вам удалось о них узнать и сколько и что именно о них вы рассказали нам. В этом, кстати, до конца не могу быть уверен даже я сам. — Его тонкие губы слегка растянулись в скептической улыбке. — Как видите, у вас с ним много общих интересов. С его точки зрения, чем меньше у вас дел с полицией, тем лучше.

— Веселая перспектива, ничего не скажешь.

— Не самая плохая, Симпсон, уж поверьте. Которая, может даже, когда-нибудь приведет вас к мысли о необходимости стать честным человеком. Кто знает, кто знает…

Работай, Симпсон, в поте лица своего, ибо ночь уже близко…

Господи, как же мне хотелось тут же встать и плюнуть этому самодовольному полицейскому чинуше прямо в лицо! Увы, известные всем обстоятельства не позволяли мне этого сделать. А жаль, искренне жаль… Оставалось только довольствоваться в каком-то смысле успокоительной мыслью: что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок… Поэтому максимум, что мне удалось из себя выжать, — это вроде бы пренебрежительно ухмыльнуться. «Вроде бы», потому что никакой реакции от него не последовало. Видно, кожа у всесильного майора Туфана была потолще, чем у самого крупного тропического слона.

На этот раз там, по крайней мере, нашелся дежурный сержант, который проводил меня через черный ход до ворот «заведения». Хотя и смотрел на меня так, будто боялся, что я собираюсь украсть одну из их дурацких картин на стене коридора. И в довершение всего, когда я в конечном итоге оказался на улице, нигде вокруг не было даже намека на такси… И мне пришлось топать на своих двоих чуть ли не целую милю, прежде чем нашлось-таки одно. Что разозлило меня еще больше.

Представитель их чертова Бюро выглядел совсем как самый затрапезный полицейский, хотя и переодетый во вполне приличную, цивильную одежду. Когда я расписывался в получении денег, он не только не спускал с меня глаз, но и ни на секунду не выпускал из своих рук расписку. Очевидно, на случай, если мне вдруг придет в голову вырвать ее и убежать… Да, похоже, ему слишком часто приходилось иметь дело с отпетыми мошенниками. Иначе его поведение объяснить было невозможно.

Представитель же генерального консульства ее британского величества в Стамбуле, раздражительного вида прыщавый чинуша, первым делом заставил меня подписать бумагу, в которой я официально подтверждал, что предоставление мне данных проездных документов никоим образом не означает признания каких-либо претензий с моей стороны на получение британского гражданства. Выполнив его наглое требование и передав эту чертову бумагу, я тут же не преминул посоветовать ему, что именно лучше всего с нею следует сделать.

Хотя уже высоко в воздухе, на пути в Афины, она, тем не менее, натолкнула меня на довольно-таки интересную мысль.

Я как раз вспоминал о моей Ники и даже думал, не заскочить ли мне по дороге домой в магазинчик, чтобы сделать ей маленький сюрприз — купить меховой палантин. Она давно уже хотела с форсом, вызывая у подруг плохо скрываемую зависть, появиться в своем клубе в чем-нибудь подобном, а я за американские доллары мог легко купить его вполне задешево — баксов за тридцать-сорок, не больше. Зато тогда я буду «папочкой» по меньшей мере целый месяц. Это, конечно, если за время моего отсутствия она куда-нибудь уже не съехала. Нет, нет, наверное, лучше все-таки сначала заскочить домой, чтобы лично во всем убедиться, ну а потом видно будет… Мои мысли прервала остановившаяся возле моего кресла стюардесса:

— Ваше гражданство, сэр?

— Британец, — не задумываясь ответил я.

Она протянула мне въездную карточку паспортного контроля для заполнения и шагнула к следующему пассажиру.

Почему я не задумываясь произнес «британец»? Да потому что считаю себя британцем. Потому что я и есть британец!

Я вынул из внутреннего кармана мои проездные документы, внимательно их просмотрел. Да, по ним я тоже считался британцем. Ну и почему же тогда они заставили меня подписать бумагу, что я не могу и не претендую на это? Ведь эти проездные документы можно считать обоснованием моего справедливого требования, разве нет? Ведь по сравнению с ними та хренова бумага теряла всякую юридическую силу, поскольку меня заставили ее подписать под давлением. Ведь человека нельзя лишить его естественного гражданства, просто отказываясь признавать его права на это. Ведь закон правительства ее величества от 1948 года еще никто не отменял. А в нем четко говорится, что полностью и окончательно утратить британское гражданство можно только в случае добровольного отказа от него! И никак иначе. Лично я никогда не делал этого. В частности, ни в какой конкретной форме не выражал такового намерения, когда получал египетский паспорт. Египетское гражданство получил, но и от британского не отказывался! Никогда и ни в какой мыслимой форме! А поскольку египтяне утверждают, что из-за предъявленных мною неверных сведений теряет законную силу моя египетская натурализация, значит, законную силу теряет и все остальное — причем все без исключения!

Ведь британское правительство просто не может одновременно и сделать омлет, и не разбить яиц. Значит, я или египтянин, или британец. То есть либо — либо! Египтяне утверждают, что я не египтянин и никогда им не был. Я со своей стороны тоже утверждаю, что я не египтянин и никогда им не был. А поскольку мой отец был заслуженным британским офицером, значит, я по праву был и продолжаю оставаться самым настоящим британцем! Только так, и никак иначе.

Именно поэтому я все это время был так предельно открыт и откровенен. Меня совсем не обязательно любить, меня можно даже дико презирать, если это так уж необходимо какому-нибудь убогому чинуше-крючкотвору, у которого, кроме отутюженного костюмчика да непонятного гонора, и за душой-то больше ничего нет. Нет, для меня все это исключительно вопрос принципа! Настолько важного, что при необходимости я готов дойти вплоть до Организации Объединенных Наций и открыто отстаивать свои права перед всем миром! Не следует забывать: после Суэца Британию уже один раз публично отхлестали по щекам, что ж, пусть теперь отхлещут еще раз и за меня. Вот так! Может, я, что называется, самая настоящая «овца», может, кому-то не очень нравится запах из моего рта, пусть так, но теперь я больше не из тех, кто просто возмущается, нет, я из тех, кто научился гневаться, причем гневаться по-настоящему!

Итак, британское правительство получило от меня последнее и самое серьезное предупреждение: я категорически отказываюсь оставаться аномалией общества! Надеюсь, им это предельно ясно? От-ка-зы-ва-юсь! И точка…