Мари-Анн вошла в кухню, чтобы положить там сетку с горошком и огурцами. Лицо ее сияло такой вдохновенной радостью, что у госпожи Аршамбо немедленно зачесались руки влепить ей пару пощечин. Присутствие Марии Генё удержало ее от расспросов, но она пообещала себе во что бы и* пи стало докопаться до причин столь подозрительной ранне i и Впрочем, — вскоре она позабыла об этом решении.

Вернувшись с работы, Аршамбо поприветствовал жен-ЩИН, даже не задержавшись у порога кухни, — так торопился сбросить ботинки. Раздеваясь в столовой, он услышал голос, который доносился из комнаты Ватрена. Должно быть, как и всегда по вечерам перед ужином, Максим Делько беседовал с учителем. Налервых порах Аршамбо несколько досадовал на подобное вторжение в дорогие его сердцу привычки, но ока-шлось, что присутствие Делько не только не стесняет, а, напротив, оживляет их беседы с Ватреном, не нарушая их доверительности. Обувшись в комнатные туфли, инженер напра-иился к двери соседа, постучал и, как обычно, распахнул ее, ис дожидаясь приглашения. Ужасное зрелище предстало его i пазам. Он окаменел на пороге. Ватрен с безмятежным, освещенным всегдашней полуулыбкой лицом стоял, привалившись к шкафу из некрашеного дерева. Спиной к двери на единственном в комнате стуле сидел Делько — коллаборационист, осужденный заочно фашист, — а напротив него, на постели, — один из самых ярых блемонских коммунистов, молодой учитель Журдан. Аршамбо это показалось кошмарным видением.

— Расстреливать без суда, — говорил Журдан. — К стенке.

— Действительно,? — отвечал Делько, — зачем лишать себя удовольствия убивать, если любишь кровь?

I ‘олоса звенели яростью, и Журдан испепелял фашиста 1ПГЛИДОМ. В этом с виду отчаянном положении Ватрен выка-iiiiiiiui неколебимое спокойствие, которое выражало, вероятно, не столько веру в благополучный исход, сколько примирение с неизбежным. Аршамбо вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его появление осталось для Делько и Журдана незамеченным — они продолжали обмениваться все более резкими репликами. А между тем начиналось все достаточно безобидно. Зайдя к Ватрену и увидев там незнакомого ему Максима Делько, молодой учитель завязал с ним вполне уч-I иную беседу. Но, разговорившись, коммунист и фашист попе пенно узнавали друг в друге себя. Оба принадлежали к той породе людей, которым почти безразличны колбаса, красное Itui 10, рагу, рубец, намеки, дружба до гробовой доски, женский запах, доступные красавицы, ярмарки, лесная прель и м ня которых идея, доктрина значат больше, чем жизнь. От пой близости взглядов вначале родилось чувство взаимной симпатии, а затем — раздражение оттого, что каждый увидел в собеседнике искаженное, карикатурное подобие себя, хотя считал себя выше другого. Впрочем, у Журдана был ряд преимуществ перед Максимом Делько: он был лучше одет; детство и юность баловня вселили в него самоуважение и изрядную самоуверенность при общении с людьми благовоспитанными; наконец, идеологический фундамент, на котором зиждился его мир, был незыблем, крепок, удобен, почти универсален и создавал у молодого учителя чрезвычайно лестное ощущение того, что он весьма умен, а это, естественно, еще выше поднимало его в собственных глазах. Так что как ни внушал себе Максим Делько, что он лучше Журдана, но все равно чувствовал его превосходство и, как ни убеждал себя, что это превосходство чисто внешнее, не мог не испытывать к нему зависти. Поэтому, когда разговор зашел о политике, Делько показалось, что туг он может отыграться, открыто изложив свои взгляды, что он и сделал, намеренно не скупясь на выражения. Журдан, обозленный тем, что человек, имеющий немало общего с ним самим, оказался гитлеровцем, не оставался в долгу.

Когда вошел Аршамбо, дискуссия как таковая уже закончилась, и противники лишь норовили побольнее лягнуть друг дружку.

— Вам, очевидно, воспитание не позволяет убивать людей собственноручно? — спросил Делько.

Подобными же намеками на его буржуазное происхождение иногда выказывали Журдану свою враждебность и его товарищи, коммунисты из рабочих; даже тон был такой же подковыристый. Уязвленный этим до глубины души, он ответил грубым словцом, смутно надеясь, что тем самым хоть отчасти замаскирует изъян своего происхождения.

— О, если бы вас услышала госпожа ваша матушка, — произнес Делько, — ее бы это наверняка огорчило.

Невинное с виду замечание привело Журдана в бешенство; его будто подбросило на кровати, и он двинулся прямо на наглеца. Намереваясь лишь бросить ему в лицо оскорбление, он выглядел при этом так агрессивно, что Делько в свою очередь вскочил со стула и, повинуясь инстинкту самозащиты, отпихнул Журдана. Посыпались негодующие возгласы, брань, оба принялись обмениваться тычками и тумаками. И тот и другой дрались впервые в жизни, с трогательной неумелостью, которая в иных обстоятельствах вызвала бы у Аршамбо улыбку. Оба были хрупкого, почти юношеского сложения и, несмотря на то что пылали ненавистью, выглядели пристыженно и скованно, как угодившие в притон семинарИСТЫ. Они наугад месили кулаками воздух, замахиваясь корт ко о безобидно, как если бы несильными постукиваниями молотка вбивали в стену гвозди. Когда они схватили друг дружку за грудки, Аршамбо без труда разнял их и с минуту подержал на расстоянии, крепко стиснув каждому руку.

11у~иу, утихомирьтесь. Здесь не место для драк.

Ветрен с дружеским любопытством взирал на противников, чьи глаза еще метали молнии.

Вы были великолепны, — сказал он. — Сразу видно, что вы оба правы. Вы преобразились до неузнаваемости, и было от чего. Быть правым — это значит всегда думать о себе, глядя на другого, и быть в согласии с самим собою и ни и ком больше. Вероятно, в этом и кроется секрет счастья. И действительно, люди правые очень довольны собой. Все же я не удержусь и пожелаю им, чтобы они были чуть меньше довольны собою — так, самую малость, чтобы позволить relie предпочесть своим доводам цветы, детей, птиц.

Все это Ватрен говорил в пустоту — его никто не слушал. Журдану вспомнилось, как кто-то говорил, что в драке очень эффективен удар коленом в пах, и теперь он сожалел об упущенном. Делько, напротив, был полностью удовлетворен. Во время своего заточения он частенько мечтал взять реванш. Но г ему и довелось наконец обозвать коммуниста негодяем и ударить его кулаком прямо в лицо, что наполнило Делько i прдостыо, хотя, по правде говоря, удар этот и насекомому не нанес бы сколько-нибудь существенного ущерба. Разливаясь соловьем, Ватрен одновременно исхитрялся делать Делько знаки и подмигивать, чего тот даже не замечал. Воспользовавшись секундной паузой, Аршамбо спросил у Жур-лина:

— Ну и что же вы намерены делать?

Учитель не понял и даже не услышал вопроса. Ватрен и i ял Максима Делько под руку и сказал ему, увлекая к двери:

— Мой дорогой друг, не задерживайтесь. Вы же знаете, ЧТО в семь часов вас ждет машина.

— Верно. Я и забыл. Простите меня за то, что я так отврати гсльно вел себя.

— Да что вы, все было блестяще. Главное, не забудьте навестить меня, когда будете снова проезжать через Блемон. Пиша шляпа в столовой.

Аршамбо начал понимать. И все же на душе у него было ото неспокойно.

Что это за фанфарон? — спросил Журдан, когда Дель-м» вышел. — Настоящий апологет нацизма.

— Это очень спокойный юноша, но вы так привыкли задирать людей, что они вынуждены обороняться.

— Да вы хоть слышали, что он говорил? «Очень жаль, что немцы не выиграли войну». Это его собственные слова.

— Что же вы хотите, раз уж он так считает, то достойно лишь похвалы, что он высказал свое мнение честно. Такое не часто встречается.

Журдан не унимался, продолжая клеймить фашиста, и Ватрен с притворной наивностью спросил:

— Вы считаете, он был неискренен?

На сей раз Журдан пожал плечами и, решив, что незачем метать бисер перед свиньями, умолк. В надежде разрядить обстановку Аршамбо попытался перевести разговор на предстоящие экзамены на бакалавра и шансы своего сына, но безуспешно. Учитель-коммунист не пожелал сменить гнев на милость. Довольно сухо попрощавшись, он ушел к Генё.

— Здорово же я перепугался, — сказал Аршамбо Ватре-ну. — Когда вошел, то решил, что нам крышка.

— Я тоже так подумал, когда в дверь ввалился Журдан. Сразу-то не сообразил, что Делько для него — просто незнакомец. Я так растерялся, что, представляя их друг другу, промямлил нечто невразумительное. Это-то нас и спасло.

— Ваш коллега вошел не постучавшись? — спросил Аршамбо, чтобы оценить, сколь велика грозящая опасность.

— Он постучал, а я ответил: «Войдите», думая, что это вы. Наверняка он стучал и в дверь столовой, и только потом, когда ему никто не ответил, прошел к моей комнате.

— Видите, как это опасно. Мы ежесекундно находимся во власти случая.

Ватрен промолчал, и Аршамбо продолжил:

— Он здесь уже две недели, а до меня только сейчас дошло, что мы не только не предприняли ничего серьезного, чтобы обеспечить его уход, но еще и привыкли к его присут- ' ствию, словно он обосновался здесь надолго.

— Признаюсь, мне его будет не хватать, — сказал учитель.

Аршамбо сел на кровать и задумался над тем, а не будет ли и ему недоставать Делько в случае его внезапного отъезда, j К своему удивлению, он склонялся скорее к утвердительному ответу. Хотя Аршамбо специально над этим не задумы-вален, но по-прежнему не одобрял поведения журналиста в оккупации и сурово осуждал его политические взгляды. Вдобавок он не ощущал никакой симпатии к этому нервному, | робкому и одержимому существу, обреченному на одиноче-

OTiio, обиженному на весь свет, не приспособленному к жизни неудачнику. Делько был настолько лишен обаяния, 'i i о даже достоинства его вызывали раздражение. Так, чувст-иошшшаяся в нем уязвленная, кровоточащая нежность вызы-iiiuiil неприязнь и желание, чтобы она никогда не проявили ь. 11одытожив свои размышления, Аршамбо понял, что по своему привязан к беглецу, хотя и не питает к нему никакого чувства, которое могло бы объяснить сей удивительный фикт.

Этот тип вел себя как шут гороховый, — сказал он. — I юльше того, я считаю, что в его положении это было просто бестактно. Он не имел права вот так, очертя голову, ввязы-HITI 1.с>| в спор, который мог привести к непоправимым пос-ПвДСТПИЛМ. Он проявил непростительное лепсомыслие.

— Будьте справедливы, — возразил Ватрен, — ведь это Журдап начал, и высказывания его и впрямь были провокационны.

Рид бы поверить, но Делько не постеснялся подлить мипш и огонь. Да, кстати… Вы, как и я, это слышали. В запа-'U' он принялся кричать: «Я Делько, негодяй! Я Делько, бол-iiiiii!* У меня и из головы вылетело. Только бы коммунист не вспомнил этих слов! Ведь тогда он сразу все поймет.

— Успокойтесь. Ему скорее всего послышалось: «Я далеко!»

И верно, из этих восклицаний фашиста Журдану запомнились лишь «болван» и «негодяй». Остальное ускользнуло от его внимания, и, когда он поведал о своем злоключении I гпё, таг ничего не заподозрил. С момента их ссоры молодой учитель впервые переступил порог комнаты своего бывшего друга, Их взаимная неприязнь сгладилась, но не до конца, и отношения оставались натянутыми и неискренними. Жур-дмн и злился на Генё, и вместе с тем страдал от того, что все шк получилось. Благодаря своим знаниям, приверженности идеалам и красноречию он пользовался определенным авто-pm пом у коммунистов Блемона, но те из них, с кем он об-Iцался чаще всего, по большей части рабочие, держались с ним настороженно, не желая признавать его своим. Его манеры, речь, даже внешний облик вызывали у них внутренний Протест, и они не упускали случая дать ему это почувствовать о тяжеловесной, грубоватой иронией, а то и с враждебностью. Ощущать себя одиноким среди товарищей по пир ши бывало порой слишком тягостно, и в письмах к матери он признавался, что даже в обществе самых косных, самых реакционных буржуа чувствует себя привольней. Гене ЦрИ общении с Журданом еще отчетливей, чем его товарищи, осознавал, что разделяет их с молодым учителем, но стремление быть справедливым, верность партийному долгу до той размолвки не давали ему выказывать свои истинные чувства. Отвечая на попытки Журдана завязать дружбу, он всячески заглушал в себе предубеждение против него, и его поддержка была для учителя просто неоценима. Гораздо яснее Журдан понимал это теперь, когда лишился ее. К тому же ему явно недоставало бесед с Гене — за восемь месяцев пребывания в Блемоне он так и не обзавелся друзьями. Людей удерживала на расстоянии его политическая непримиримость, усугубляемая склонностью к назиданиям. Другие учителя в большинстве своем побаивались его и следили за тем, чтобы в его присутствии не сболтнуть лишнего, — никому не улыбалось по докладу Журдана впасть в немилость у партии. Один Ватрен обращался с ним дружески, но Журдан считал его старым болтуном, безразличным к судьбам пролетариата. Сегодня он пришел к нему лишь в надежде повстречать Генё и возобновить прежние отношения. Ожидаемая встреча не состоялась, но переполнявшее его возмущение и участие в битве за правое дело давали ему возможность как бы невзначай постучаться к бывшему приятелю.

Служащий мэрии уже ушел, и Генё, оставшись в голубой комнате один, в ожидании ужина чинил электроутюг. Довольный тем, что Журдан первый сделал шаг навстречу, он принял гостя со сдержанной учтивостью, стараясь не выказать удивления. Поначалу Генё лишь делал вид, будто слушает рассказ с интересом, но, когда Журдан начал описывать схватку, не удержался от улыбки и окончательно пришел в хорошее настроение.

— Парень-то был крепкий?

— В общем, да. Высокий, поджарый, мускулистый. Ар-шамбо разнял нас как раз тогда, когда я собирался поддать ему коленом в низ живота.

Генё уважительно присвистнул.

— Жаль, — протянул он с серьезным видом. — Коленом— это было бы здорово. Но ты все-таки надавал ему?

— Думаю, да. Я-то выбрался из стычки совершенно невредимым, зато ему наверняка запомнится мой удар в грудь.

И Журдан, подкрепляя рассказ демонстрацией, проворно и не без изящества ткнул в пространство рукой — так маркиза на балу шлепнула бы веером по пальцам какому-нибудь придворному шалуну. Генё пришел в восторг.

— Потрясающе! Когда я расскажу об этом ребятам, они обалдеют. Я рад, что ты показал этой фашистской гниде, где рпки зимуют. Поздравляю, ты держался молодцом.

Ты находишь? — скромно потупясь, проговорил Жур-

ДЯН>

Еще бы! Да таких храбрецов раз-два и обчелся. Ты* видно, еще сам этого не осознал.

11с стоит преувеличивать. Просто я не привык давать спуску наглецам, вот и все.

Таким д надо быть, — похвалил его Генё. — И позволь мне сказать тебе, что момент для того, чтобы показать себя нас тмшим бойцом, ты выбрал как нельзя более удачный.

Он выдержал паузу, глядя на товарища с добродушно-посхшшенной улыбкой, потом спросил:

Ты слышал, что еще отмочил Рошар?

Учи тель, уже слышавший об этом, смущенно понурился.

Этот мерзавец, — продолжал Генё, — бросил железную дорогу и пристроился в кафе Леопольда. Уже сегодня с утра < >11 разносит выпивку, огребает чаевые и прочее. Видишь, какую он нам подложил свинью. Получается, что мы засади-Ш1 Леопольда и тюрьму, чтобы воткнуть на его место одного ни наших и сделать его котом при Андреа. А ведь так уже думают' асе жители города. Этому надо положить конец. Рошар, разумеется, будет исключен из партии. Надеюсь, теперь i м поддержишь меня?

Журдан утвердительно кивнул. Ведь это он нес главную ответственность за предательство Рошара, так что это вызывало у него острейшую досаду.

— Итак, из партии Рошара турнем. Само собой, его надо iурнуть и из Леопольдова кафе, а для этого есть только один способ. Ты понимаешь, что я имею в виду. В таком деле на гонарищей рассчитывать не приходится. Они слишком давно тают Рошара. Лучше, чтобы за это взялся коммунист, еще нс пустивший корней в Блемоне. К тому же, как только что говорил мне Ледьё, это дело касается тебя лично. Ведь это ты иступился за Рошара, благодаря тебе он остался в партии.

I ак что его нынешнее поведение — это публичная пощечина тебе. Теперь я знаю, что ты не из тех, кто позволяет безнака-laiiiio наступать себе на мозоль, и не сомневаюсь, что ты за-дшиь ему взбучку, какой он заслуживает.

Журдана передернуло. Слова Генё с самого начала вселили в него беспокойство, но прозвучавший под конец ультиматум поверг его в полную растерянность. Правда, в своих мечтаниях, представляя себе сполохи революционной грозы на мостовых Парижа или Блемона, он частенько видел себя скрючившимся до последнего патрона у гашетки пулемета или испускающим дух в складках красного знамени, в величии безвестности. Но разве мог он предположить, что в один прекрасный день будет вынужден сразиться с железнодорожником?

— Принимая во внимание, что я учитель, не знаю, смогу ли. История может наделать много шуму.

— Да нет же. Ты зайдешь к нему в кафе между четырьмя и пятью часами, когда там нет ни души, и проучишь мерзавца. Трезвонить он не станет. Или можешь дождаться его на улице, когда он будет выходить, часов в десять вечера. Во всяком случае, это должно произойти как можно скорее. Договорились?

— Договорились, — пролепетал Журдан.

— И не церемонься с ним. Врежь как следует, чтоб знал наших.

— Да-да.

Когда Журдан ушел, Генё почувствовал угрызения совести и чуть было не окликнул учителя, собираясь сказать, чтобы он не принимал это дело всерьез. Но, поразмыслив, решил, что Журдану будет полезно немного потомиться. Обогатившись подобным опытом, он научится рассуждать с большей осторожностью и скромностью, не говоря уже о том, что за свое злостное упрямство в истории с Рошаром он вполне заслужил наказание.

За столом у Аршамбо царила нервозность. Инженер воздерживался от упреков, но не скрывал тревоги.

— Вот вам и подтверждение того, что вы не застрахованы от неприятного сюрприза. Надо вести такой образ жизни, в котором ничего не было бы оставлено на волю случая.

Делько готов был обеими руками подписаться под этими мудрыми словами. Он страдал от того, что приносит Аршамбо столько беспокойства, к тому же ему было за что упрекнуть себя и в другом плане. Днем он едва не злоупотребил расположением к нему госпожи Аршамбо. Они были одни и сидели друг против друга в столовой. Она говорила о предстоящем летнем отдыхе в Перигоре и, строя планы относительно того, как они поедут туда все вместе, включая и Максима, взяла его за руку, называя при этом «мой малыш», «мое дорогое дитя». Едва не поддавшись искушению, он воззвал к своей совести. Движимый чувством долга перед Аршамбо за все, что тот для него сделал, он сумел найти в себе силы убрать руку, но тут госпожа Аршамбо, сгорая от нетерпения, вскочила и погрузила его голову в свой бюст, приговаривая:

« I 1у-пу, будьте же благоразумны, мой мальчик. Вам слишком долго пришлось воздерживаться, я понимаю, как это мучи-гслыю». К счастью, звук шагов в коридоре возвестил о приходе I Ibcpa. Делько был выпущен на волю.

В общем, — заключил инженер, — лучше всего устано-нить жесткий распорядок и строго его придерживаться.

Взяв из рук Мари-Анн омлет с картошкой, госпожа Ар-шимбо положила себе и, перед тем как пустить блюдо по кругу, навалила в тарелку Делько такую огромную порцию, ЧТО 011 стал |фаснее помидора. Пьер, которому по заведенному порядку полагалось брать последним, провожал блюдо с омлетом тревожным взглядом. Благодаря отменному аппети-гу его всегда очень живо интересовали вопросы, связанные с ПИЩОЙ, а особенно с ее количеством. При виде непомерной доли омлета, доставшейся постороннему, сердце его наполнилось горечью и злостью.