Прошло менее двух недель, и до моих ушей дошел странный слух: говорили, что король обратился к некоторым высокопоставленным служителям церкви с вопросом, возможно ли аннулировать его брак с королевой Екатериной.

— Быть такого не может! — совершенно искренне воскликнула я, когда Эдит рассказала мне об этих пересудах дворцовой челяди.

— Провалиться мне на этом месте, если я вру, — ответила она обиженным голосом. Эдит очень старалась говорить «как благородные», но часто переходила на местный говор или использовала простонародные выражения, когда волновалась. — Тут все дело в мисс Анне Болейн. К тому же Роуз…

— Камеристка мисс Анны? — прервала я ее.

Эдит кивнула:

— Она толкует, что король со своей королевой ложа не делит уже давно.

— И что с того?

— Любовницы! — вдруг брякнула Эдит.

— Ну, ни для кого не секрет, что мужчины часто заводят любовниц. И это вовсе не значит, что король собирается жениться на одной из своих пассий. Или еще на ком-нибудь. Не стоит тебе, Эдит, пересказывать эти домыслы даже мне! Опасно так говорить о нашем государе. Ты же не хочешь, чтобы тебя обвинили в измене?

Эдит замолчала, сохраняя на лице выражение оскорбленной невинности, но того, что она мне успела рассказать, было достаточно, чтобы я забеспокоилась. Пусть королева Екатерина, по-видимому, уже и вышла из детородного возраста, так и не подарив королю наследника престола, но неужели он действительно намеревается избавиться от нее и взять в жены другую женщину в надежде, что та родит ему сына?

Ответ пришел сам собой — да, король пойдет на это, если получит согласие Папы Римского. У нас в семье такого не водилось, но я слышала о расторжении браков, особенно среди аристократов. Я вспомнила, что не так давно один из французских королей развелся с бесплодной женой и женился на другой женщине, дабы получить потомство. Но королева Екатерина не была бесплодной. Она родила дочь, которая жила и здравствовала по сей день. Если король осуществит свой замысел, принцесса Мария станет таким же бастардом, как и юный Генри Фицрой.

Я места себе не находила от беспокойства и страстно желала обсудить услышанное с кем-нибудь старше и мудрее меня, но слишком хорошо понимала, что пересказывать злую молву неразумно и опрометчиво. В лучшем случае я была бы изгнана со службы за распространение ложных слухов.

Принцессе я тоже ничего не сказала. В первую очередь, я хотела просто потянуть время — вдруг слух окажется всего лишь слухом, не имеющим под собой никакого основания. Когда в конце июля принцесса Мария и ее родители воссоединились в Болье под Челмсфордом в Эссексе, где должны были прожить все вместе целый месяц, я решила, что это хороший знак и в королевской семье все в порядке.

Просторная королевская резиденция в Болье только что была перестроена. Фасад выложили красным кирпичом, а сам дом расширили, чтобы он мог вместить толпу придворных, сопровождавших короля, королеву и принцессу. Пристроили даже четыре ванные комнаты. Неописуемая роскошь!

Принцесса посещала свою мать каждый день, сопровождаемая двумя фрейлинами. В тот раз, когда наступила очередь моя и Марии Витторио, мать и дочь уединились в «секретных покоях» — маленькой комнатке вдалеке от королевской опочивальни, куда никто не мог войти без приглашения. Тогда я не придала этому значения.

Мария оставила меня дожидаться возвращения принцессы, а сама заговорила с одной из испанских придворных дам королевы Екатерины. Они вели беседу на испанском, и я вспомнила, что родители Марии состоят на службе ее величества. Потом я сравнила внешность собеседниц и поняла, что они — мать и дочь. Когда же их лица исказились в сходной гримасе беспокойства, я сама начала волноваться. Волнение сменилось сильной тревогой, когда Мария вернулась ко мне и села рядом, ибо я увидела в ее глазах блеск непролитых слез.

— Что стряслось? Какая беда приключилась? — шепотом спросила я ее.

Мария только покачала головой и ничего не ответила.

Теперь я с нетерпением ждала возвращения принцессы. Напряжение, сгустившееся в комнате, ощущалось почти физически. Меня раздражала неопределенность и еще больше — сознание того, что я не понимаю причин своего волнения. Пока мой тревожный взгляд перебегал с одного лица на другое, я увидела, что кто-то опечален, кто-то хмурится, а кто-то не может скрыть свою радость (правда, таких было совсем немного). Я не так хорошо знала придворных дам королевы, чтобы запомнить, как кого зовут, но с одной из фрейлин я разговаривала раньше — с мисс Анной Болейн. Ее нигде не было видно.

Я сказала себе, что отсутствие Анны еще ничего не значит. Королева взяла с собой свой, как говорится, «походный» двор, как и король, и принцесса. Лишние придворные были отправлены домой, где отдыхали в кругу семьи, чтобы вернуться на службу тогда, когда их венценосные хозяева окажутся в какой-нибудь из самых больших резиденций — в Ричмонде, Гринвиче или Виндзоре. Что касается фрейлин принцессы, то их «в строю» оставалось совсем немного: вскоре после того как мы прибыли в Болье, Сесилия Дейбриджкорт вышла замуж за Риса Мэнсела и оставила службу.

Когда принцесса Мария вернулась в комнату, где мы все сидели, она постаралась скрыть свои истинные чувства под маской невозмутимости, но я слишком хорошо ее знала, чтобы попасться на эту уловку. «Принцесса вне себя от горя…» — подумала я. Мое предположение подтвердилось тотчас, как только мы вышли с половины королевы. Вместо того чтобы вернуться в свои комнаты, ее высочество устремилась в крохотную часовню в западном крыле главного здания. Не замечая ничего и никого вокруг, она сразу же проследовала к алтарю и там опустилась на колени. Голова ее склонилась на грудь, но спина осталась прямой и несгибаемой, губы шевелились в беззвучной молитве.

Как предписывали правила, мы с Марией также опустились на колени за спиной нашей госпожи. Не знаю, как юная Витторио, но я точно не могла молиться, ибо мои мысли пребывали в полном беспорядке и в душе не нашлось истинного благочестия. К тому же я не знала, за что молиться. Единственное, что я решилась попросить у Господа, так это терпения.

Ее высочество замерла в своей безмолвной молитве на добрую четверть часа, а я тем временем украдкой принялась рассматривать убранство часовни. Помимо икон, фресок божественного содержания и пыльных статуй, она была украшена королевскими гербами. Они были вырезаны из дерева, раскрашены, позолочены и сверкали гораздо ярче украшений, предписываемых святой матерью церковью для места вознесения молитв.

Вдруг принцесса зашаталась. С тревожным криком я вскочила на ноги, чтобы подхватить ее до того, как она упадет на каменные плиты пола. Мария Витторио поддержала ее с другой стороны. Все еще стоя на коленях, принцесса обмякла в наших руках, слезы ручьем бежали по ее лицу. Она по-прежнему не произносила ни слова, не пыталась утереть потоки слез. Мы были одни в часовне, но принцесса так привыкла сдерживаться, что боялась открыться и излить душу даже двум своим самым преданным фрейлинам. Как такое возможно?

Нас с Марией Витторио внезапно захватила волна сочувствия и сопереживания этой двенадцатилетней девочке. Когда-то мы дали ей клятву верности, но сейчас были преданы Марии Тюдор не по приказу и не по обязанности. Я вдруг поняла, что готова сделать все, что в моей власти, чтобы спасти ее жизнь и защитить от невзгод. Я готова была сокрушать драконов подобно святому Георгию.

Когда я только начинала службу при дворе, то зачастую пропускала мимо ушей наставления леди Солсбери. Слишком часто графиня требовала от нас безоговорочного подчинения наследнице престола и самопожертвования. Но проводя целые дни бок о бок с принцессой, я полюбила ее, и слова «не щадить живота своего» более не казались мне смешными или нелепыми.

Мария Витторио тихо заговорила с принцессой по-испански. Ее высочество, нашедшая в себе силы выпрямиться и устоять на ногах без нашей помощи, ответила на том же языке. Услышав этот ответ, Мария страшно побледнела.

— В чем дело? Что случилось? — как будто бы со стороны услышала я свой собственный срывающийся и слишком громкий голос. Я тут же сдержала себя, ибо не стоило нам сейчас привлекать к себе внимание. — Что случилось? — повторила я уже шепотом.

Мария с трудом выдавила из себя:

— Королева сообщила нашей госпоже весьма огорчительную весть. Чуть более месяца назад король Генрих попросил у ее величества официального развода. Он желает жениться вновь, чтобы обзавестись наследниками мужского пола. Его величество уже отправил кардинала Вулси во Францию для переговоров с королем Франциском — он ищет невесту во французском королевском доме.

Сердце мое сжалось от жалости к принцессе. Стоя посреди часовни, она казалась такой одинокой… как маленький брошенный ребенок… Мария смотрела прямо перед собой невидящими глазами, губы ее тряслись, она не в силах была смириться с ужасным признанием, которое сделала ее мать. Как же тяжело быть королевской дочерью! Принцесса была слишком юной, чтобы нести это нелегкое бремя в одиночку. Отбросив дворцовый протокол, наплевав на правила, я порывисто бросилась к ней, схватила за руку, крепко сжала ее холодные пальцы, передав в этом жесте все утешение, всю любовь, на которую была способна.

С жалобным криком Мария Тюдор упала в мои объятия.