Стоило мне увидеть сэра Лайонела Даггета, входящего в сад нашего дома в Гластонбери, как я тотчас поняла, что никогда не смогу полюбить этого человека. Скажу больше — я почувствовала презрение к нему, лишь раз взглянув в его надменное лицо. Откуда возникло это чувство? Ведь я тогда про него ничего не знала, а он еще не раскрыл своих намерений разлучить меня с моей мачехой и увезти из тех мест, где мне знаком был каждый камешек, каждая тропинка. И все же что-то в его облике и манере держаться сразу заставило меня чуть ли не задохнуться от ненависти.

— Томасина, ты должна быть любезной с сэром Лайонелом, — полушепотом предупредила меня Бланш, пока наш непрошеный гость приближался к нам. — Улыбнешься — и он будет к тебе снисходителен, нахмуришься — только разозлишь его.

Бланш сидела в беседке, увитой розами, на одной из деревянных скамеек. Моя мачеха казалась совершенно спокойной и невозмутимо вышивала сложный цветочный узор на рукаве. Она не пропускала ни единого стежка, и ни одна морщинка не нарушала гладкости ее бледного чела.

Я, пытаясь придать своему лицу столь же бесстрастное выражение, не сводила глаз со своего опекуна. На первый взгляд, он казался вполне привлекательным мужчиной. Стройный, кареглазый, с иссиня-чёрными кудрями, обрамлявшими загорелое лицо, он не выглядел слишком крепким и могучим, чтобы подавлять тех, кто находится рядом с ним. Как и положено по этикету, он поклонился сначала моей мачехе, а затем и мне. Скамьи, на которых сидели мы с Бланш, стояли под углом друг к другу, и сэр Лайонел вынужден был отступить назад, чтобы мы обе попали в его поле зрения. Мы умышленно расположились с Бланш таким образом, дабы держать нашего гостя на расстоянии.

— Мое почтение, мисс Томасина, — промолвил сэр Лайонел.

Говорил он хрипло, словно страдал от простуды. Впрочем, он не чихал и не кашлял, так что, видимо, такой голос был у него от природы. Слушать его карканье было не слишком приятно, а поскольку я искала в сэре Лайонеле одни недостатки, то быстро занесла «скрипучий голос» в мысленный перечень его непривлекательных черт. Выражение глаз у него было такое, словно он постоянно что-то прикидывал и рассчитывал в уме. При этом мой дерзкий взгляд его не смутил, лишь угольно-черные брови слегка приподнялись.

Стоило нашему гостю вновь повернуться к моей мачехе, как я тотчас увидела, что в профиль его лицо выглядит гораздо менее симпатичным, чем в фас. Чем-то его резкие черты напомнили мне крысу.

— Вы прибыли к нам издалека? — спросила Бланш частью из вежливости, а частью из любопытства, поскольку мы ничего не знали о нашем госте, даже то, где он живет.

— Из Лондона, — последовал его лаконичный ответ. Дальнейшим расспросам он положил конец, сразу же заявив: — Я уезжаю из Гластонбери завтра утром. Мисс Томасина поедет вместе со мной. Она может взять с собой одну служанку.

Бланш от неожиданности уколола себе палец. Хотя сэр Джаспер и предупредил нас, что сэр Лайонел вправе забрать меня с собой, коль скоро он действительно является моим опекуном, моя мачеха провела всю ночь на коленях в молитве и надеялась, что сможет убедить сэра Лайонела оставить меня под ее попечительством.

— Томасина слишком молода, чтобы покинуть отчий дом! — воскликнула она.

Брови моего опекуна поползли вверх в недоумении:

— Ей же исполнилось тринадцать, разве нет? Многие девушки в этом возрасте уже замужем и растят детей.

— Но не Томасина, сэр Лайонел. Хорошо известно, что слишком ранние роды чреваты болезнями как для ребенка, так и для его матери.

Взгляд сэра Лайонела остановился на мне. Мой опекун задумался, а затем произнес:

— Возможно, вы правы. Но, вообще-то, я увожу ее не для того, чтобы выдать замуж. Впрочем, ее отъезд не обсуждается. Решение уже принято.

Собрав все свое мужество, Бланш твердо произнесла:

— Тогда я последую за своей падчерицей, куда бы вы ее ни отправили.

— Нет, леди Лодж, это невозможно.

— Не понимаю, почему вам так необходимо забрать Томасину? — Голос Бланш предательски задрожал. — Ее место рядом с родными, в кругу семьи.

Сэр Лайонел продолжал стоять у входа в беседку, возвышаясь над нами, сидящими на лавках. Он держался прямо, с лица его не исчезало надменное выражение, а губы исказила презрительная ухмылка.

— Мне очень жаль, что приходится противоречить вам, леди Лодж, но теперь устройство будущего этой девушки — моя забота, — тон сэра Лайонела не оставлял возможности для возражений.

Глаза Бланш наполнились слезами.

— Вы же не всерьез это говорите… — прошептала она.

— Я серьезен как никогда, — резко бросил мой опекун.

Брезгливость, читавшаяся на его лице, давала нам понять, что женские слезы его ни капельки не трогают. Но затем, к моему удивлению, он повернулся ко мне спиной, опустился на одно колено между скамьями, протянул руку и дотронулся своими затянутыми в перчатку пальцами до подбородка Бланш. Он поднял ее залитое слезами лицо так, что она была вынуждена встретиться с ним взглядом.

— Моя милая леди, вам незачем так расстраиваться. Я хочу только одного — вывести мисс Томасину в большой мир. Уверен, вы знаете, что большинство девиц ее возраста и положения воспитываются в достойных домах, где они учатся хорошим манерам и могут встретить молодых людей своего круга.

«Проще говоря, состоят девочками на побегушках у высокородных дам», — подумала я. Мне вовсе не хотелось становиться бесплатной служанкой важной госпожи, пусть даже с пышным титулом «фрейлины» или «компаньонки».

Бланш глубоко вздохнула, смело встретила взгляд сэра Лайонела и решительно промолвила:

— Поскольку Тэмсин — наследница значительного состояния, ей лучше остаться здесь, в ее собственном доме, вместе со мной, и пригласить сюда молодых дам и девиц, чтобы они вошли в ее свиту.

Сердце мое затрепетало от гордости. Хотя неуступчивость сэра Лайонела и довела мою мачеху до слез, но ее никак нельзя было назвать женщиной слабой или глупой. В какой-то момент я даже поверила, что ее последний довод может изменить решение моего опекуна.

Сэр Лайонел медленно поднялся на ноги, голос его, казалось, наполнился сожалением:

— Прошу простить, леди Лодж, но ваша падчерица еще не достигла совершеннолетия, и не вам в вашем положении устраивать ее жизнь.

Я потеряла дар речи от грубости моего опекуна. Мне захотелось крикнуть, что нет вины моей мачехи в том, что она — дочь купца, а не дворянина. К тому же, выйдя замуж и став супругой рыцаря, она ни разу не уронила своего высокого звания.

Но еще до того, как я успела заговорить, Бланш склонила голову, молча признавая правоту сэра Лайонела. Удовлетворившись этим, мой опекун переключил свое внимание на меня. Он принялся разглядывать меня столь пристально, что мне захотелось убежать и спрятаться. Но я осталась сидеть на скамье и только вызывающе сверкнула глазами в ответ. Однако, скажу честно, я почувствовала огромное облегчение, когда сэр Лайонел вновь перевел взгляд на мою мачеху.

— Мне говорили, что мисс Томасина — красивая девушка, но я и помыслить не мог, что ее мачеха может посостязаться с ней в привлекательности, — проговорил он.

К моему удивлению и негодованию, Бланш покраснела и потупилась в ответ на столь грубую и неприкрытую лесть. «Почему она так себя ведет?» — подумала я. Комплимент сэра Лайонела прозвучал сразу же после прямого оскорбления, да и мачеха моя должна была бы уже привыкнуть к тому, что мужчинам она нравится. Отец часто поддразнивал ее на этот счет, жалея тех бедных и несчастных, которых чары его красавицы жены мгновенно пленяли. Он мог себе это позволить, ибо знал, что Бланш никогда не посмотрит дважды ни на одного другого мужчину, кроме своего мужа.

Что же касается похвалы моей внешности из уст сэра Лайонела, то я ни на мгновение не поверила в искренность его слов. Зеркало неумолимо подсказывало мне денно и нощно, что особой красотой лица я похвастаться не могу, особенно если сравнивать меня с моей мачехой — синеглазой и золотоволосой, как поется в песне. Я же пошла в отца: мои легкие светло-каштановые пряди едва вились, а глаза были самого обычного светло-голубого цвета. Уже сейчас я была довольно высокой и, судя по всему, должна была с годами стать такой же длинной и худой, как обе мои тетки-монахини.

Было очевидно, что сэр Лайонел предпочитает любоваться моей мачехой. Вот он уже подсел к ней на скамью, Бланш ничуть против этого не возражала, а мне только и оставалось, что неловко подбирать юбки. Уж не знаю почему, но мне было неприятно и стыдно смотреть на них, сидящих так близко друг к другу. Впрочем, сэр Лайонел больше не допускал вольностей, и разговор их, казалось, полностью сосредоточился на мне.

Хоть я и не могла до конца разобрать их шепота, но почувствовала, что Бланш не оставляет надежды переубедить сэра Лайонела. Казалось, теперь она старается использовать все свое очарование, чтобы заставить моего опекуна взглянуть на мое будущее ее глазами.

— Обучена ли мисс Томасина домоводству? — поинтересовался меж тем сэр Лайонел.

— В наших краях каждая владелица поместья умеет управлять винокурней, пекарней и пивоварней, — быстро ответила Бланш. — Тэмсин знает все, что нужно для правильного ведения хозяйства.

Моя мачеха сильно приукрасила действительность — я только-только начала овладевать этими премудростями.

— А как насчет музыки и танцев? — вновь принялся за расспросы сэр Лайонел.

— Она обучена всему тому, что пристало девице ее положения, — уверила его Бланш.

Я ожидала, что сейчас она скажет, что я умею читать, но моя мачеха об этом даже не заикнулась. Жаль, конечно, ибо этим умением владело совсем мало знатных дам, да и не так уж много джентльменов. Искусство письма, ясное дело, в число моих достоинств не входило. То была наука, непостижимая даже для многих мужчин благородного сословия, не говоря уж о женщинах. Мало кто из моих знакомых — как женского, так и мужеского полу — мог написать что-нибудь еще, кроме своего имени, что вовсе неудивительно, коли под рукой всегда имеется секретарь или наемный писец.

Сэр Лайонел удовлетворенно покачивал головой в ответ на рассказ Бланш о моих достоинствах, и солнце играло в его блестящих черных волосах. Время от времени он бросал на меня испытующий взгляд, и мне казалось, что сейчас он попросит меня спеть или сыграть ему на лютне, чтобы получить наглядное подтверждение моих талантов, но этого не потребовалось. Я с облегчением вздохнула, когда поняла, что мой опекун поверил Бланш на слово, ибо мой учитель музыки не раз говаривал, что моему пению и игре на музыкальных инструментах не достает сердечности и подлинного мастерства.

По мере того как «допрос с пристрастием» продолжался, я поняла, что сэр Лайонел своего решения не изменит. Завтра я уеду из Гластонбери вместе с ним. Но куда? Я беспокойно ерзала на скамье и никак не могла занять руки вышиванием. Когда мне стало уже совсем невмоготу от неизвестности, я выпалила:

— Куда именно вы собираетесь меня отвезти?

Сэр Лайонел был неприятно удивлен моим вопросом, а Бланш переменилась в лице от страха за меня. Она быстро переводила взгляд с меня на моего опекуна и обратно, закусив от волнения полную нижнюю губу.

Теперь, когда я полностью завладела вниманием сэра Лайонела, он встал и приблизился ко мне настолько близко, что в лицо мне ударил аромат гвоздики, которую мой опекун жевал для свежести дыхания. Он обошелся со мной точно так же, как и с мачехой, — рукой, затянутой в перчатку, взял за подбородок, так что голова моя запрокинулась и он смог посмотреть мне в глаза. Но я не дрогнула и бестрепетно встретила его взгляд. Сэр Лайонел прищурился и что есть силы ущипнул меня за подбородок. Я вздрогнула, но не вскрикнула, чтобы не доставлять ему удовольствия. Губы моего опекуна сложились в подобие улыбки, он удовлетворенно кивнул и отрывисто бросил:

— Она подойдет!

— Простите, сэр Лайонел, — встревоженно вмешалась моя мачеха, — но подойдет для чего?

Наш гость отступил и слегка поклонился — сначала мне, а потом мачехе.

— Приношу свои извинения, леди Лодж и мисс Томасина, что я держал вас в неведении. Я должен был убедиться, что моя подопечная не ударит в грязь лицом там, где ей предстоит находиться.

— Ну и как? Не ударю? — резко спросила я, рассердившись не на шутку оттого, что он играл с нами, как кот играет с мышкой, перед тем как съесть свою добычу заживо.

— Вы прошли испытание. Завтра я отвезу вас в замок Торнбери.

Бланш нахмурилась.

— Почем именно туда? — недоуменно спросила она. — Там никто не живет вот уже четыре с лишним года, с того самого дня, когда построивший его герцог Бекингем лишился головы за государственную измену.

При этих словах Бланш осенила себя крестным знамением. Я подалась вперед, затаив дыхание. В народе ходили слухи, что замок Торнбери проклят. Все знали, что герцог пострадал за связь с прорицателями, у которых он пытался выведать, когда умрет наш повелитель. Неужели король пожаловал этот замок сэру Лайонелу? Я не могла вообразить себе никакой другой причины, почему мой опекун собирается отвезти меня туда.

— Все имущество Бекингема стало собственностью короны после его казни, — подтвердил сэр Лайонел слова моей мачехи, — а сейчас там должен будет разместиться двор принцессы Уэльской.

Мы замолчали, пытаясь осмыслить услышанное.

— Вы имеете в виду юную дочь его величества? — спросила наконец Бланш.

— Ну конечно, леди Лодж! — заулыбался ей сэр Лайонел в ответ, как будто бы моя мачеха изрекла нечто невероятно умное. — Теперь у принцессы Марии будет свой двор, который сначала расположится в Торнбери, а затем будет переезжать из одного замка Уэльской Марки в другой. А что касается вашей падчерицы, то мисс Томасина моими стараниями и благодаря моему влиянию при дворе назначена одной из фрейлин принцессы.

На лице Бланш выразилось столь явное облегчение, что я даже изумилась. «Что она вообразила себе? — подумала я. — Какую такую ужасную долю, по ее мнению, сэр Лайонел мог мне уготовить?» Но решать эту загадку было некогда, потому что мой опекун принялся красочно описывать мою будущую жизнь, делая особый упор на тех преимуществах, которые я получу от службы при дворе принцессы Марии. По его словам, мне будут пожалованы наряды из лучших тканей, ко мне будет приставлена моя собственная камеристка, и если я пожелаю, то даже смогу завести себе комнатную собачку. Обязанности мои будут совершенно необременительными, ибо, по уверениям сэра Лайонела, первейший долг фрейлины — украшать собой двор своей госпожи.

— Принцессе всего девять лет, она еще ребенок, мисс Томасина, — продолжал он. — В свободное от учения время ей понадобится компания. Те, кто смогут завоевать ее любовь и доверие, будут пользоваться особым уважением и влиянием среди окружения его величества, когда принцесса будет навещать своего августейшего родителя.

— Служить членам королевской семьи — великая честь, — торопливо воскликнула Бланш, стараясь заполнить паузу, вызванную моим молчанием.

— Я не хочу оставлять тебя, — прошептала я.

За те три года, пока Бланш была женой моего отца, мы с ней подружились, ближе нее у меня теперь никого не было. Я вскочила со скамьи и порывисто бросилась к ней в объятия. Мачеха крепко прижала меня к своей груди.

Служить королевскому дому — действительно большая честь, и я знала это. Но я также знала, что буду жить среди чужих людей и выполнять распоряжения девочки, которая младше меня… Последнее почему-то особенно меня задевало. Но предаваться грусти было некогда, ибо мой опекун резким тоном велел мне прекратить свои штучки и делать, что мне велят.

— Ах, сэр Лайонел, — пропела Бланш своим самым сладким голоском, — не будете ли вы столь любезны на время оставить нас, чтобы мы могли подготовить Тэмсин к путешествию. И нам нужно решить, какую служанку моя падчерица возьмет с собой.

— Эдит, — пробормотала я, уткнувшись лицом в ткань ее платья, — пусть меня сопровождает Эдит.

Из всех наших слуг я знала Эдит Меллз дольше всех. Ее мать была камеристкой моей матери. Если Эдит отправится со мной ко двору, я не буду чувствовать себя там такой одинокой.

Сэр Лайонел, добившись нашего полного повиновения, оставил нас собирать меня в дорогу. Он снял комнату в «Святом Георгии» — просторной гостинице, хозяин которой принимал паломников, стремившихся в аббатство Гластонбери, но охотно давал приют и мирянам, прибывавшим в наш город по своим суетным делам.