Остаток ночи мы провели в кишащей насекомыми комнате над пивной. Нас доставил сюда сын хозяина постоялого двора, и здесь мы должны были ждать первой крытой барки, которая пойдет утром. В темное время суток эти суда по Темзе не курсировали. Чтобы не тратить очередную жемчужину и не вызывать подозрения, я заплатила половиной своего давнего карточного выигрыша за сомнительное удовольствие — разделить соломенный тюфяк со своей служанкой.

Барки с навесами, защищавшими пассажиров от превратностей погоды, ходили по Темзе от Виндзора до Грейвзэнда. Оказавшись на борту в окружении более чем дюжины пассажиров, я решила, что вести разговоры с ними или с Эдит неразумно. Вместо этого я разглядывала берега, мимо которых мы проплывали, и другие суда на реке, удивляясь их разнообразию. Здесь были и простые плоскодонки, и расписные личные барки аристократов и купцов, и огромные баржи, груженные провиантом, доставлявшимся из сельской местности в город.

Вопрос Эдит о том, как нам выжить в Лондоне, лишил меня сна на большую часть ночи. Да, мне удалось вырваться из силков сэра Лайонела при первой возможности, но дальше я не заглядывала. Некоторое время мы могли жить в столице за счет продажи имевшихся у меня драгоценностей и ценных вещиц, но в любой момент я могла стать жертвой нечестного покупателя, мошенника или, упаси бог, обыкновенного грабителя. Также нам нужно было найти жилье. Если мы снимем его в приличном районе, сэр Лайонел сможет нас обнаружить. А если найдем приют в трущобах, то мы будем в постоянной опасности. Голова моя шла кругом от тех насущных дел, решение которых не требовало отлагательств.

Я почти никого не знала в Лондоне, а доверяла одному-единственному человеку. Когда барка пристала к берегу, мы сошли и двинулись на север. Никогда раньше я не ходила пешком по столице нашего королевства. Улицы были запружены народом: люди вокруг бесцеремонно толкались, прокладывая себе путь. Мне казалось, что каждый встречный либо пытается мне что-то продать, либо хочет меня обокрасть. Голова кружилась от бивших в нос со всех стороны сильных запахов. Мальчишка лет восьми вдруг вцепился в мой узелок и попытался с ним сбежать. Если бы я не так крепко держала свои пожитки, то точно лишилась бы их. Когда Эдит схватила парнишку за ухо, он ловко вырвался и, обругав ее на чем свет стоит, исчез в узком переулке. Проезжавший мимо всадник засмеялся. Гнедой мерин, на котором он ехал, чуть меня не затоптал, ибо его хозяин пустил его прямо через толпу пешеходов.

— Скорее, Эдит, — воскликнула я, бросаясь за наглецом, расчищавшим себе дорогу столь бесцеремонным образом, и мы проделали добрую часть пути за ним, пока он не дал своему коню шпоры и оставил нас глотать пыль.

Когда мы добрались до Чипсайда, то повернули на восток и пошли по широкой улице. Я перестала обращать внимание на уличный шум. Вонь мусора и нечистот, запах немытых тел, конского навоза и гниющих трупов животных смешались воедино и перестали оскорблять мое обоняние.

Эдит неотступно следовала за мной, как нитка за иголкой, пока я прокладывала себе путь вперед. Мы миновали крест Элеоноры, который даже при беглом взгляде на него поражал затейливой резьбой по камню и украшавшими его многочисленными статуями. Впереди я увидела Стэндарт — фонтан знаменитого Большого водовода, снабжавшего жителей Лондона живительной влагой. Здесь также были установлены статуи, и еще, проходя мимо этого удивительного сооружения, я вспомнила, что иногда этот фонтан превращался в место казней.

Человек с полным ведром воды столкнулся со мной, обдав с ног до головы. Он шел со стороны Большого водовода. Я остановилась и принялась вглядываться в дома на северной стороне улицы, ища определенную примету. Передо мной выстроился ряд красивых высоких зданий. В некоторых из них располагались лавки, в других проживали богатые купцы. Над дверью одного из таких жилых домов я увидела знак «Золотого сердца».

На первом этаже была мастерская. С полдюжины женщин старательно превращали шелковые нити в шнурки, тесьму и игольное кружево — они оторвались от работы и посмотрели на нас с Эдит, когда мы вошли. Никто из них не был мне знаком.

Я откашлялась и произнесла:

— Я ищу Рейфа Пинкни.

— Его нет, дорогая, — весело отозвалась одна из работниц, — но здесь его мать.

Она не оставила мне выбора, как только последовать за ней на один пролет вверх по лестнице — и вот мы оказались в светлом, богато убранном верхнем покое. Мать Рейфа сидела за письменным столом, перед ней лежал открытый гроссбух. В углу стоял регаль, на стуле с обивкой из первоклассного шелка лежала забытая кем-то лютня.

— Мисс Лодж! — с удивлением воскликнула шелковых дел мастерица, увидев меня.

— Приветствую вас, миссис Пинкни. Прошу прощения, что врываюсь к вам вот так, без предупреждения…

— Двери этого дома для вас всегда открыты, — сказала мать Рейфа, прерывая поток моих извинений.

Она предложила нам еду и питье, которые мы приняли с благодарностью. У нас с Эдит со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

За пирожками и ячменным отваром я внесла изменения в мой наспех составленный вчера ночью план, заключавшийся в том, чтобы попросить помощи Рейфа в продаже моих драгоценностей, поиске жилья и найме поверенного. Когда-то Рейф делал мне предложение, но я до сих пор не знала, какие побудительные причины стояли за этим его шагом. Одно я знала точно: ни один мужчина не пожелает себе невесту, которая рассталась со своей девственностью. Даже сэр Лайонел мною не прельстился. Довольно унижений — я просто не переживу, если Рейф с презрением отвернется от меня.

В то же время его мать, миссис Пинкни, была женщиной самостоятельной и в своем праве. Она могла оказать мне помощь, не прося ни у кого на то соизволения. И ей не было никакого дела до моего поведения.

Я рассказала ей свою историю — во всяком случае, ту ее часть, которую не постеснялась открыть. Я не назвала причину, по которой сэр Лайонел угрожал сделать меня своей любовницей. Миссис Пинкни не часто бывала при дворе и вряд ли знала, что я отдалась королю.

— Почему вы пришли ко мне? — спросила она, когда я закончила описывать, как мы с Эдит спаслись бегством и добрались до Лондона.

— У меня есть драгоценности и еще другие мелкие ценные вещицы, которые я хочу продать или заложить, но я не знаю, к кому мне обратиться и как вообще повести это дело. И еще мне нужно снять жилье. — Тут в голову мне пришла еще одна мысль. — И я должна как можно скорее отправить деньги в обитель Минчин-Бэрроу, чтобы заплатить за убежище для моей мачехи.

— А в обители смогут защитить ее? Женщина, давшая обет чистоты, не считается монахиней в полном смысле этого слова.

— Если за ее проживание в монастыре заплатят, она будет в достаточной безопасности, — сказала я и подумала: «Во всяком случае, до того момента, как мистер Кромвель пойдет походом на все монастыри нашей страны». — Сестры в Минчин-Бэрроу могут оказаться для сэра Лайонела непреодолимой преградой, хотя он об этом еще не знает. Две из них — мои родные тетки. Вряд ли от них можно ожидать попустительства тому, кто захватил имущество, принадлежащее их родственнице.

Миссис Пинкни одобрительно кивнула:

— А как вы собираетесь забрать то, что принадлежит вам по праву?

— На это я пущу оставшиеся деньги от продажи драгоценностей. Я хочу найти хорошего поверенного и с его помощью подать иск в суд на сэра Лайонела за захват моих земель. И еще может понадобиться нанять людей, чтобы вышвырнуть моего бывшего опекуна из Хартлейка.

— Смелый замысел, — пробормотала миссис Пинкни. — И возможно, претворение его в жизнь обойдется вам дороже, чем выдумаете. Каждый купец вам скажет, что судебные тяжбы могут продолжаться годами. Есть ли у вас средства, на которые вы сможете жить все это время?

Когда я перечислила подарки короля, не упомянув, впрочем, Светоча Хартлейка, миссис Пинкни покачала головой:

— Все эти вещи по описанию очень красивые, но денег, которые можно будет выручить за них, вряд ли хватит для осуществления всего вами задуманного. Кроме того, любой адвокат посоветует вам вернуться под присмотр сэра Лайонела Даггета до тех пор, пока вы не выйдете замуж.

— Этому не бывать!

— Вы никогда не вернетесь к сэру Лайонелу?

— И никогда не выйду замуж.

Миссис Пинкни задумалась. Я решила, что она прикидывает, не нанять ли меня к себе работницей.

— Подождите здесь, — произнесла она наконец. — Я должна навести кое-какие справки.

Не прошло и четверти часа, как я услыхала шаги на лестнице, но то была не миссис Пинкни. Дверь открылась, и в комнату вошел Рейф.

Я смотрела на него во все глаза. Это был он — и не он, что-то в нем изменилось. Теперь его никто бы не принял за скромного ученика или подмастерья. Передо мной стоял молодой преуспевающий купец.

Он потянулся ко мне.

Я отступила.

— Ты больше не служишь королеве?

— Нет, принцессе от меня теперь никакого толку.

— Значит, ты вольна поступать, как хочешь?

Я пристально посмотрела на него:

— Что тебе обо мне рассказала твоя мать? Что ты знал о моем наследстве, когда делал мне предложение?

Улыбка сползла с лица Рейфа:

— Неужели ты думаешь, что я пытался завладеть твоим наследством? Любой, кто на тебе женится, будет втянут в судебные баталии на многие годы!

— Но я тебе отказала не потому, что видела в тебе охотника за приданым. Точнее, не совсем по этой причине. Я боялась, что навлеку на тебя и твою семью гнев и месть сэра Лайонела. А возможно, и короля.

— Мой отец умер в прошлом году. Он был торговцем шелком, и я унаследовал его дело. У меня достаточно денег, чтобы защитить тебя и обеспечить тебе достойную жизнь, Хватит и на то, чтобы привлечь этого мерзавца — сэра Лайонела — к ответственности.

— Но для чего тебе это нужно? — выпалила я в сердцах. — От меня одни неприятности.

Лицо Рейфа было серьезно, и он посмотрел мне прямо в глаза, перед тем как заговорить:

— Я влюбился в тебе с первого взгляда, Тэмсин. Просто потерял голову… Я никогда так сильно не желал ни одной другой женщины. Я хочу провести остаток жизни с тобой — и больше ни с кем. Вместе мы отвоюем обратно все, что принадлежит тебе по праву. Мы добьемся этого для наших будущих детей.

Разве не к этому будущему, о котором толковал Рейф, стремилась я всем сердцем? К чему отрицать очевидное? Я любила Рейфа Пинкни. Я хотела видеть его своим мужем, отцом моих детей. После его страстного признания я не могла представить свою жизнь без него. Но все же… все же…

— Но достойна ли я? — прошептали мои губы.

Рейф не услышал.

— Скажи, Тэмсин, я тебе небезразличен? Я тебе нравлюсь? Хоть чуть-чуть?

— Чуть-чуть — неподходящее слово, Рейф, — выдавила я из себя, — и ты это знаешь.

— Тогда для нашей свадьбы нет никаких препятствий!

— Нет, есть одно.

Как бы сильно я ни мечтала пойти к алтарю с тем, кого люблю, мне претило начинать нашу совместную жизнь с обмана. Приготовившись к тому, что буду отвергнута, я набрала в грудь побольше воздуха и высказала ему то, что незримо стояло меж нами:

— Я больше не та невинная девушка, за которую ты меня принимаешь. Перед тем как покинуть двор, я успела побывать любовницей короля.

Рейф печально взглянул на меня. А потом сжал мои руки, горько усмехнулся и заговорил:

— Признаюсь, до меня дошли слухи, и они причинили мне боль. Я проклинал судьбу, всевластие сильных мира сего, собственную беспомощность, но я никогда — слышишь меня, никогда! — не обвинял тебя. Разве у тебя был выбор? Даже если бы король принял твой отказ, ты ведь много лет назад поклялась пожертвовать собой во имя принцессы. Тэмсин, ты честная женщина, благородная женщина, и я люблю тебя за это еще больше.

— Так ты знал? — Я смотрела на него, не веря своим ушам, не решаясь надеяться, что он сказал правду.

Обаятельная улыбка — та, что когда-то давно проникла мне в самое сердце, — осветила лицо Рейфа, и он крепко обнял меня:

— Что бы там ни думали коронованные особы и их слуги, при дворе Тюдоров нет тайн. Мне наплевать на прошлое, Тэмсин, я смотрю в будущее. Прошу тебя, раздели это будущее со мною.

И потом он поцеловал меня так, что у меня не осталось никаких сомнений относительно его истинных чувств.

Мы поженились в церкви, по всем правилам, так скоро, как только смогли. Еще пять лет заняло у нас выдворение сэра Лайонела из Хартлейка, но в конце концов нам это удалось. Нынче мы обосновались в этом поместье всей нашей растущей семьей. Я рассказываю детям занимательные истории, в том числе о жизни при дворе, и учу их ездить верхом на широкой спине Светоча Хартлейка, не делая различия между мальчиками и девочками.