Обитель Литтлмор, 15 мая 1510 года

Личные покои матушки Кэтрин были больше похожи на гостиную дамы знатного рода. Обстановку составляли стол, стул, два табурета и несколько подушек в вышитых наволочках. Одну из стен украшал гобелен, изображающий библейскую сцену, а на окнах висели парчовые занавески. Пол был устлан свежим тростником, пахнущим розмарином.

Анна написала два письма, запечатала их воском и поставила оттиск своего перстня-печатки. В первом послании она взывала о помощи к Бэсс Болейн, прося хлопотать о ее возвращении ко двору. Второе было адресовано матери Джорджа и содержало скромную просьбу о содействии. Анна виделась с леди Хангерфорд всего несколько раз, но успела почувствовать в ней целеустремленность и живой ум, которые не могли не восхищать. Анна знала, что леди Хангерфорд не одобряла желания Джорджа жениться на представительнице рода Стаффордов, но если бы появился наследник титулов Гастингс и Хангерфорд, Анна и Джордж должны были бы, невзирая на временную размолвку, помириться.

Анна не упомянула о растущей с каждым днем вероятности того, что она уже носит под сердцем ребенка. Если это так, то дитя родится в декабре. Зачатие произошло в марте. Это было достаточно давно, и ребенка не сочтут бастардом, невзирая на подозрения, которые, должно быть, возникли при дворе вследствие громких обвинений Эдварда.

Анна спрятала руки в рукавах блузы. Она тайком коснулась своего плоского пока еще живота. Матушка Кэтрин, хоть и не могла видеть этого движения, посмотрела на Анну подозрительно.

– Чего вы хотите, леди Анна? Вы оставили свою работу и без приглашения явились сюда.

– Я пришла просить у вас дозволения послать два письма своим друзьям, матушка. Я покидала двор в такой спешке, что никто не знает, где я нахожусь. Там остались люди, которые волнуются обо мне.

– Вы здесь в наказание за ваши грехи, миледи. Излишества вам запрещены.

– Развеять страхи других – это не излишества, – возразила Анна.

– Вам нет необходимости посылать письма. Ваш благородный брат и ваш супруг дадут знать вашим друзьям обо всем, что сочтут необходимым. Немедленно возвращайтесь к своим обязанностям.

Джулиана предупреждала ее, что настоятельница не пойдет ей навстречу, но Анна хотела сама в этом убедиться.

– Я не послушница, – напомнила она. – И не рабыня.

– Но вы узница, и я за вас отвечаю, – холодно заметила матушка Кэтрин. – Если вы хотите получать еду, вам следует работать.

– Пожалуй, лучше я умру от голода, – бросила Анна. – Это не обрадует моего благородного брата.

По крайней мере она на это надеялась. Теперь Анна уже не знала наверняка, как к ней относится Эдвард. Возможно, ему было бы лучше, если бы она умерла тут, одинокая и всеми забытая.

– У меня есть и другие средства добиться своего, – миролюбиво сказала настоятельница.

Подобие улыбки, возникшее на ее бледном безупречном лице, не вызвало у Анны доверия.

– Взгляните.

Окно, к которому матушка Кэтрин подвела Анну, выходило во двор монастыря. Анна помрачнела. Большое деревянное сооружение занимало отгороженный угол, которого она прежде не замечала. Сверху к массивному столбу была прикреплена деревянная колода с тремя прорезанными отверстиями – одно для шеи и два для рук.

– Колодки? Вы держите в вашем монастыре колодки?

– Тот, кто мне перечит, подвергается наказанию.

Улыбка матушки Кэтрин стала шире.

– Подобно тому, как в каждой деревне есть позорный столб, к которому привязывают преступивших закон, нам колодки нужны для сестер, которые нарушают устав святого Бенедикта. Возвращайтесь к своим обязанностям, леди Анна. Скобление полов идет на пользу душе, и это не так тяжело, как день, проведенный под солнцем без пищи и воды.

После этих слов Анна удалилась. Она говорила себе, что не боится матушки Кэтрин, но и враждовать с настоятельницей она не собиралась.

В тот вечер после богослужения Анна рассказала Мериэл об угрозе настоятельницы.

– Колодки и вправду применяются для поддержания дисциплины среди монахинь, – подтвердила горничная. – Кухарка рассказывала мне, что сестра Джоан простояла в них целый день за то, что засмеялась во время церковной службы.

– Это очень странно, – пробормотала Анна.

Подобное наказание обычно применялось к пекарям, продающим хлеб, в котором недоставало веса, или виноторговцам, доливающим в вино подкрашенную воду. И еще иногда к женщинам, подозреваемым в том, что они ведьмы. С головой и руками, зажатыми колодой, преступник должен был стоять в центре деревни, представляя собой удобную мишень как для насмешек, так и для гнилых овощей. Но насколько Анне было известно, колодки никогда не применялись к женщинам благородного происхождения, не говоря уже об аристократках.

– Настоятельница очень строга, миледи, – сказала Мериэл. – В некотором смысле.

В темноте своей кельи Анна слышала голос своей горничной, и в нем она уловила странные нотки.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что я слышала плач ребенка, когда была сегодня утром в кухне. И это довольно странно.

– Возможно, монашки устроили школу для местных детей, – предположила Анна.

Долгий, утомительный день и беспокойные ночи совсем ее вымотали. Зевнув, она закрыла глаза, краем уха слушая, что говорит ей Мериэл.

– Да, школа у них есть. Несколько мальчиков приходят каждый день на занятия. Но то, что я слышала, не было связано с детьми из деревни. Было слишком рано, и плач издавал младенец, слишком маленький, чтобы учиться грамматике.

– Наверное, кто-то остановился в гостевом доме, – пробормотала Анна, начиная дремать.

– Наверное, – сказала Мериэл не вполне уверенно, но она не смогла придумать этому правдоподобного объяснения, прежде чем ее госпожа заснула, не в силах более противиться усталости.