Обитель Литтлмор, 19 июня 1510 года
– Будьте терпеливы, миледи, – посоветовала Мериэл.
– Мое терпение исчерпалось. Если никто не собирается меня выручать, мне придется самой найти способ вырваться отсюда.
– Но куда вы подадитесь? – спросила Мериэл.
– В Оксфорд. Оксфорд не очень далеко. Я смогу дойти туда пешком. Продам остатки украшений, которые мы спороли с моих нарядов, и часослов.
– А что потом?
Анна сердито уставилась на нее.
– Тебе обязательно всегда быть такой рассудительной?
Она понимала, что ее план не лишен недостатков, но с каждым днем, проведенным в Литтлморе, ее охватывало все большее отчаяние. Уж не собирается ли Джордж оставить ее здесь навсегда? Временами Анне казалось, что именно так и будет. Она снова написала матери Джорджа, но ответа так и не получила. Анна напоминала себе, что ей не следует ждать его послания. Любое письмо, адресованное Анне, настоятельница ей не отдаст. Но Анна ожидала прибытия вестника. Она надеялась, что это будет Джордж, хотя и сказала ему, что не желает его больше видеть.
Анна мерила шагами свою крошечную келью, стараясь внушить себе, что ей следует радоваться тем послаблениям, на которых настоял Джордж и на которые согласилась матушка Кэтрин. В противном случае Мериэл была бы отослана. Анна заставила себя улыбнуться своей горничной. Ее служанка также была узницей.
Мериэл откашлялась.
– Есть один вариант, миледи. Правда, я не уверена, стоит ли говорить вам об этом.
– Я выслушаю любой план, каким бы несбыточным он ни казался.
– Он вполне осуществим, миледи. Думаю, нечто подобное сделал бы герцог, окажись он на вашем месте.
– Такое вряд ли возможно. – На этот раз лицо Анны осветилось совершенно искренней улыбкой. – Рассказывай.
– Этот монастырь оказался не таким, каким его представлял себе ваш брат. На основании того, что герцогу было рассказано о строгости настоятельницы в отношении монашек, он, должно быть, ожидал и от нее образцового целомудрия.
Анна нахмурилась.
– Что тебе стало известно?
– То, что монастырский священник, сэр Ричард Хьюз, каждую ночь проводит в постели матушки Кэтрин. Маленькая девочка, которую крестили на Троицын день, их ребенок. Если вы пригрозите ей выдать ее тайну…
– А что мне это даст? Если Литтлмор сочтут неподходящим местом для моего содержания, меня могут сослать куда-нибудь, где еще хуже. В настоящем монастыре у меня было бы гораздо меньше свободы, чем здесь, и никакой возможности сбежать.
– Вам не нужно будет выполнять свою угрозу, миледи. Заставьте матушку Кэтрин думать, будто вы собираетесь это сделать. Если вы сможете убедить ее в том, что отправили письмо с описанием ее грехов, которое будет вскрыто, если только вы лично не появитесь в течение определенного времени и не заберете его, она, несомненно, позволит вам покинуть обитель и снабдит для этого необходимыми средствами.
Анна обдумала это предложение. План был неплохим, но имел один недостаток.
– Чтобы заставить матушку Кэтрин поверить мне, я должна буду доказать ей, что из Литтлмора можно послать письмо. А это значило бы предать сестру Джулиану. Ты же не предлагаешь мне оставить ее на милость разъяренной настоятельницы?
– Доброта вашего сердца делает вам честь, – сказала Мериэл.
– Но ты считаешь, что я буду полной дурой, если не прислушаюсь к нему, – вздохнула Анна. – Может, это и так, но все-таки я найду менее подлый способ вырваться на свободу.
Приготовления заняли три дня. Ночью двадцать первого июня высоко в небе светила полная луна, и Анна в сопровождении своей преданной служанки оставила свою тесную келью и, крадучись, пошла к месту встречи с Джулианой.
Когда глаза Анны привыкли к полумраку, она миновала обитель и вышла наружу, не зажигая свечи. Позади нее тихо кралась Мериэл, неся узел с тем немногочисленным имуществом, которое им оставили. Необходимость раздавать взятки удручающе уменьшила количество оставшихся у Анны ценностей. Даже мягкая батистовая рубашка перешла в руки сестры Джулианы в качестве компенсации за риск, которому она себя подвергала.
Молодая монашка шла в нескольких шагах впереди, высматривая дружелюбно настроенного к ним привратника. Когда они выберутся за пределы монастыря, на их пути возникнет гораздо больше препятствий, но сейчас единственным, о чем мечтала Анна, было обретение свободы. Сперва они поедут в Оксфорд, где уже подготовлено временное пристанище, а затем направятся в Уэльс – там у Мериэл до сих пор жили родственники. Они укроют беглянок на какое-то время, пока Анна не решит, что делать дальше. Она склонялась к мысли о том, что прошение, отправленное прямо к королю, принесет ей наибольшую пользу. Несомненно, его величество не оставит без внимания обращенную к нему мольбу о помощи. Оставалось только найти возможность отослать свое прошение королю так, чтобы об этом не стало известно ни Эдварду, ни Джорджу.
Джулиана жестом приказала им ждать, а сама пересекла мощеный внутренний двор. Она с ними не пойдет. Внешне она и вправду производила впечатление чрезвычайно богобоязненной монахини, в своем черном одеянии, со склоненной головой и руками, скромно спрятанными в рукавах.
Анна и Мериэл ждали, вжавшись в гладкую каменную стену монастыря и вслушиваясь в зловещую тишину. Кроме доносящихся до слуха Анны мягких шагов Джулианы, обутой в сандалии на кожаных подошвах, и отдаленного храпа лошади не было слышно ни звука.
Беда пришла совершенно неожиданно.
– Стойте! Кто здесь ходит?
Внезапно двор залило ослепительным светом, исходящим от горящих факелов, которые держали в руках дородные монастырские слуги. Привратник прямиком шел к тому месту, где прятались беглецы. На его бесстрастном лице не было и следа от прежней готовности помочь в их побеге. Настоятельница следовала за ним по пятам.
– Вот, значит, чем вы отвечаете на мое гостеприимство! – воскликнула матушка Кэтрин.
Анна напустила на себя дерзкий, независимый вид, но готова была завыть от горя и отчаяния. С провалом этой попытки исчезала надежда на побег.
Настоятельница распорядилась отобрать у Анны все ее имущество. Узел, который несла Мериэл, вырвали у нее из рук и унесли.
– Кто вам помогал? – потребовала ответа матушка Кэтрин.
– Никто, миледи.
Анна не сочла нужным впутывать в эту историю Джулиану или привратника, тем более что молодая монахиня исчезла. Анна надеялась, что ей удастся в этой суматохе пробраться назад в обитель. Джулиана подвергала себя серьезной опасности. Даже если бы все прошло так, как было задумано, ее могли бы обвинить в исчезновении Анны, когда оно открылось бы на следующее утро.
Матушка Кэтрин ударила Анну по лицу.
– Кто вам помогал? – повторила она вопрос.
Анна задохнулась, не столько от боли, сколько от подобной наглости.
– Кто вам помогал?
Настоятельница подняла руку, готовясь нанести еще один удар.
Анна заставила себя не опустить голову. Ее щека пылала огнем. Было ясно, что там будет синяк.
– Как вы смели меня ударить? Я – дочь герцога!
– Здесь вы никто. В колодки ее, – приказала настоятельница своему подручному.
Анну грубо схватили и потащили в угол двора. Ее руки и шею силой вложили в сделанные для них углубления и прижали тяжелой верхней частью. С громким щелчком закрылся замок.
– Сейчас же освободите меня! – закричала Анна, но никто не обратил на нее внимания.
Спустя несколько секунд она осталась совершенно одна, в темноте, потому что слуги унесли с собой факелы.
Жуткие тени ложились на землю в лунном свете, еще недавно казавшемся таким приветливым. Анне вспомнились все истории, которые она слышала о существах, что бродят в ночи. Ее вдруг охватил панический страх. Она пошевелила руками, силясь их освободить, но только лишь ободрала запястья до крови. Неосторожное движение отозвалось пронзающей болью в затылке, ударившемся о твердое дерево.
Это вернуло Анне способность трезво мыслить. Она успокоилась. Не было никакого смысла биться в колодках, все равно она из них не вырвется.
«Придет рассвет, – говорила сама себе Анна, – в конце концов он придет. И матушка Кэтрин не будет держать меня тут бесконечно». Хоть матушка Кэтрин и получила дозволение от герцога Букингема дурно обращаться с его сестрой, но она не осмелится причинить увечья аристократке.
Постепенно Анна вновь обрела самообладание и собрала всю свою силу воли, чтобы претерпеть это испытание. Поза была ужасно неудобной. Большие пальцы ног едва касались земли, а шея была изогнута под неестественным углом. Занозы впивались в запястья.
Невольно мысли Анны обратились к жизни, зародившейся у нее внутри. Не нанесет ли подобное обращение вреда ребенку? Живот Анны был сдавлен, грудь стиснута. Нет, она не позволит этому случиться. Утром она откроет свою тайну настоятельнице. Безусловно, матушка Кэтрин, сама будучи матерью, проявит милосердие к беременной женщине. Следующие полчаса Анна обдумывала, как лучше подойти к решению этого вопроса.
Только спустя много времени ей пришло в голову, что Джулиана могла их предать. «Кто-то ведь нас предал», – подумала Анна. Если не Джулиана, то, должно быть, привратник или кто-то из сестер Джулианы. Сжав кулаки, Анна проглотила слезы. Она снова была слишком доверчивой.
Остаток ночи и последовавший за ней день Анна провела в колодках. Никто не подходил к ней даже тогда, когда она звала. Ей не дали ни еды, ни воды. Изнемогая от солнечного зноя, Анна размышляла о том, освободила бы ее наставница, если бы она выдала Джулиану, но она не могла заставить себя это сделать. Наказанная Джулиана заняла бы место Анны, но даже если молодая монашка предала ее, никто не заслуживал такого жестокого обращения.
К тому времени, когда Анну наконец выпустили из колодок, она так ослабла, что двум монахиням пришлось вести ее вверх по лестнице в келью. Заперев дверь, они оставили ее там еще на целый день без еды.
На третий день настоятельница освободила Анну из-под ареста, но сообщила, что ее горничная отныне будет работать на кухне. Мериэл, как и Анну, будут запирать на ночь на замок, и теперь она будет жить отдельно от своей госпожи.
– Вам не нужны услуги горничной, – заявила матушка Кэтрин.
И это была сущая правда. Все, что осталось в распоряжении Анны, это одежда послушницы. У нее забрали даже часослов. Лишившись его, женщина молилась так пылко, как никогда прежде, взывая к Богу о спасении… или прося дать ей силы терпеть до тех пор, пока она не найдет способ вырваться на волю. Анна была решительно настроена сбежать из Литтлмора и в той же мере полна решимости не оказаться снова в колодках.