Лорен никогда не слышала, как Адам входил в ее мастерскую, занимающую половину перестроенной конюшни, в другой половине размещался гараж. Это его не удивляло. Он точно так же до самозабвения увлекался работой. Единственное, чего он не мог понять, это как она умудряется сосредоточиться, если в мастерской постоянно орет телевизор. Лорен работала только с включенным телевизором. Как она говорила, он занимает ее мысли, пока она работает руками.

Некоторое время Адам молча любовался ею, не желая мешать, потом заметил, что она не одна, а в компании. На холсте, натянутом на раму для вышивания, свернулась клубком Хэссл. Скамья у холста пустовала, потому что Лорен вышивала на маленьких пяльцах, лежащих у нее на коленях, а сидела на небольшом мягком стульчике между рабочим столом и стеллажом, где пряжа была разложена по цветам и толщине нити. Это сооружение, смахивающее на лестницу, закрывало собой почти всю стену, на каждый колышек был надет моток шерсти, за исключением одного, с черным шелком, из которого Лорен плела испанские кружева.

Кошка приоткрыла зеленый глаз и тут же закрыла его. Адам нахмурился. Лорен старалась избегать всяких напоминаний о прошлом уик-энде, когда Адам спросил ее о кошке по кличке Паунс. Насколько он понимал, теперь жену больше не посещали фантастические видения. С ее языка больше не срывались странные оговорки и это внушало надежду, что все, тревожившее Лорен в Нью-Йорке, безвозвратно ушло в прошлое; но Адам все же не мог понять, почему она приняла так близко к сердцу разговор о своей любимице времен детства и впала в негодование…

Адам с Дэном росли в доме, где всегда было полно кошек и собак. Он очень скучал по ним, когда переехал на квартиру, в которой негде было держать животных.

Когда Адам познакомился с Лорен, он не мог не удивляться, что такая отзывчивая и ласковая девушка целых девять лет жила в полном одиночестве и не взяла в дом ни кошки, ни собаки. Она даже не поставила кормушку для птиц.

Он решил, что причина такого замкнутого образа жизни, избранного Лорен, заключалась в несчастной судьбе ее семьи. Лорен было всего двенадцать лет, когда ее мать умерла от рака. Дата кончины мистера Кендалла была Адаму неизвестна, но он знал точно, что к тому времени, когда «Лорен переселилась в Мэн, она была круглой сиротой.

Хэссл зевнула, встала, потянулась, прошлась вокруг скамеечки и снова свернулась в клубок, полностью» игнорируя присутствие хозяина. Адам подошел к Лорен совсем близко, и только тогда она подняла глаза и увидела его.

— Привет, моя красавица.

— Привет, милый, — она сняла с пялец вышивку и протянула ему. — Что скажешь? Эта идея пришла мне в голову неожиданно. В ней есть нечто от Ренессанса, тебе не кажется? Ты сможешь перевести это на бумагу?

— Разумеется. Потом, — он взглянул на рисунок, но тотчас отложил его в сторону, как следует не рассмотрев; ему не терпелось поцеловать Лорен.

— Ты даже не хочешь взглянуть на мою работу, — обиженным тоном сказала она, высвобождаясь из его объятий.

— Я так по тебе соскучился! Я уже несколько часов не обнимал тебя, — в подтверждение своих слов он еще раз склонился над ней и поцеловал, наслаждаясь нежностью ее губ.

— Ты меня перехваливаешь. Теперь похвали вот это, — она снова сунула ему вышитый квадратик ткани.

Последний поцелуй Адама пришелся на кончик ее носа. Адам выпрямился, держа в руках ее работу.

— Разве твои рисунки нуждаются в моем одобрении?

— Разумеется.

Она встала и начала складывать пяльцы.

— Чепуха. Я нужен тебе только потому, что умею переводить твои рисунки в графику.

Свои идеи Лорен могла воплощать только на ткани, ловко орудуя иглой и цветными нитками, но ей было трудно перерисовывать их на бумагу. Вскоре после их свадьбы Адам взял на себя обязанность перерисовывать работы жены, которые в дальнейшем превращались в образцы для журналов по рукоделию.

— Мне нужно твое горячее тело, — успокоила она его с шутливой серьезностью, но когда он, наконец, принялся внимательно рассматривать ее новую работу, в ее глазах вновь промелькнула тревога. — Что? Тебе нравится? Если нет, скажи. Не всякий раз получаются шедевры. Это…

— ..нечто совсем иное, — перебил ее Адам. Он подошел ближе к свету, но так и не сумел разглядеть подробности, вышитые аккуратными стежками. Не успел он подумать, как смягчить готовые вырваться у него резкие слова, как они уже вырвались. — Ты действительно собираешься размазать по всей дорожке кишки оленя?

Лорен вздрогнула и быстро выхватила вышивку из его рук.

— Это только опыт.

— И неудачный.

Слова вылетели, и он слишком поздно понял, как много они значили для Лорен. Ее выразительные голубые глаза наполнились слезами. Она отвернулась от него и принялась наводить в мастерской порядок. Повисла тягостная тишина, нарушаемая только беспрестанным бормотанием телевизора.

Сощурившись, Адам следил за тем, как Лорен кладет на место пяльцы, как точит и чистит иглу наждачным бруском, а потом прячет ее в специальную коробочку. У каждой иглы была своя коробочка. Он знал, что у нее их сотни, всех мыслимых и немыслимых размеров, и к каждой Лорен относилась так, будто та была уникальной.

Все время, пока она возилась в мастерской, Лорен избегала взгляда Адама. Она не рассердилась на него, ей просто было обидно и больно. Адам совсем не хотел, чтобы их совместный уикэнд начинался таким образом. Впервые с середины августа они проводили выходные дни вместе, и он хотел, чтобы это стало запоминающимся событием. Чувство вины мучило его, он пытался придумать какой-нибудь способ сгладить последствия своих необдуманных слов. Ему надо было проявить больше такта и дать ей возможность решить самой, что такие рисунки совсем не в ее стиле.

Как удачно, что он в свое время воспользовался советом Лорен, когда она подала ему мысль написать книгу. Он до сих пор удивлялся своему успеху. Сейчас эта книга стала учебником уголовного права в колледжах по всей стране, обеспечивая ему устойчивые гонорары и увеличивая число приглашений читать платные лекции.

Поддержка Лорен оказала ему неоценимую услугу. Она не кривила душой в своих оценках, но ее критика никогда не бывала обидной. Ее дельные предложения вдохновляли его, помогая преодолеть трудности. Неужели она не заслужила такого же отношения и к себе?

Лорен хлопотала в мастерской, укладывала ножницы в специальные чехольчики, наводила порядок в своих запасах, который и так был образцовым, и наконец выудила Хэссл из облюбованного ею гнездышка. Пушистую серую кошку выпроводили на двор, несмотря на ее громкие протесты. Все это время Лорен делала вид, будто нисколько не огорчена критическим замечанием Адама, но он слишком хорошо знал ее, чтобы клюнуть на эту удочку. Когда она потянулась к дистанционному управлению телевизора, он поймал ее за руку и поднес ее к губам.

— Прости, солнышко. Мне следовало подобрать другие слова. Просто твоя новая тема оказалась слишком неожиданной для меня.

Насколько ему было известно, она никогда раньше не изображала сцен охоты, да еще с такими жестокими подробностями.

— На охоте не, обойтись без убитых животных, — она сама немного напоминала раненую лань, когда отняла руку.

— Я понимаю. Некоторые твои клиенты тоже понимают. Но это не значит, что им понравится, когда им об этом напомнят. В тебе появилось что-то новенькое, Лорен. То есть я хочу сказать, раньше ты не переносила вида животных, погибших на дорогах.

— А вдруг, те, кто покупает мои вышивки, уже устали от цветов и птиц? Тебе это в голову никогда не приходило?

Ее внезапная враждебность удивила его и заставила призадуматься, почему она придает так много значения именно этому рисунку.

— А тебе они тоже надоели?

Лорен прикусила нижнюю губу, и ему захотелось заключить ее в объятия, поцеловать и прогнать поцелуями мрачные мысли. Даже если бы он захотел изменить свое мнение, было уже поздно исправлять сказанное. Да он и не собирался этого делать, хотя Адаму было больно видеть, как расстроена Лорен.

— Я думала, что моя работа приносит мне удовлетворение, — произнесла она жалобным голосом. Пальцами она катала по рабочему столу наперсток. — Она должна была приносить мне счастье. То есть, моя работа очень разнообразна. У меня есть клиенты в Бостоне, я делаю рисунки для вышивок и гобеленов, скатерти, я поставляю кружево самому модному модельеру, и еще тку настенные панно и немного занимаюсь черными кружевами.

Однако перечисление собственных творческих достижений, по-видимому, не оказало благоприятного воздействия на Лорен. Укоряя себя за то, что испортил ей настроение, Адам рыскал глазами по мастерской в поисках спасительного выхода. Несмотря на врожденные способности копииста и склонность к рисованию, он не считал себя художественно одаренной натурой. Его слог и стиль письма были логичны, ясны и сухи. Он не считал это проявлением творческих способностей. Вот и сейчас единственная мысль, пришедшая ему в голову, не блистала оригинальностью. И все же он высказал ее.

— Если ты так хочешь попробовать что-то новое, почему бы тебе не воспользоваться для этого своим тайным пороком?

— Телевидением?

— Почему бы и нет? Создай нечто такое, что отражало бы привлекательность… скажем, вот этого, — и он с отвращением и недоумением кивнул в сторону телевизора, на экране которого крупным планом появилась физиономия особенно гнусного ведущего телеигры.

За этим дерзким предложением последовало сдержанное хихиканье, на что Адам и рассчитывал.

— Ты шутишь?

— Как сказать. Так что, идея тебе нравится?

— По-моему, полная нелепость.

Он изобразил, что вытирает со лба пот.

— Ух, пронесло.

— Ты, Адам, почему-то особенно неравнодушен к дневным передачам.

— Вот именно, — он потянулся к дистанционному управлению, но она перехватила его руку.

— Ты не смеешь так говорить. Я согласна, что это не стимулирует интеллект, как, скажем, радиопрограммы, но я уже много лет не могу жить без телевизора.

— О'кей.

Пусть он и не развеселил ее, зато сделал так, что ее настроение изменилось.

— А каким образом, по-твоему, я слежу за изменениями в моде? — спросила она, и ее глаза заблестели в предвкушении его ответа.

— Не знаю и знать не хочу.

— Естественно по телесериалам. Это очень важная часть исследовательской работы в моей профессии, — лукавая улыбка Лорен внезапно исчезла, когда она обернулась в сторону экрана. — Из телеигр я тоже узнаю для себя много нового.

— Лучше бы ты смотрела новости.

— Нет уж, спасибо.

Странные нотки, прозвучавшие в ее голосе, заставили Адама насторожиться. Он припомнил, что Лорен всегда избегала смотреть вечерние новости. Вместо этого она мыла посуду, и хотя она читала запоем, предпочитая в свободное время книги телевизору, она никогда не бралась за журналы и газеты. Она считала, что от них только портится настроение, потому что там слишком много плохих новостей.

Лорен выключила телевизор и, взяв Адама под руку, вывела из мастерской. Хэссл ждала их в конце поворачивающей к дому дорожки, обсаженной кустами сирени. Ее протестующее мяуканье раздавалось по всему двору.

— Вот и решение проблемы, — сказал Адам. — Сделай рисунок с кошками.

— Ну и развлечение мы нашли себе! — Адам подул на большой палец, по которому уже в третий раз попал молотком. Он стоял на коленях, прижимая всем своим весом доску. Сейчас он отшвырнул молоток и сел на корточки, с негодованием взирая на непослушный инструмент.

Лорен пропустила его замечание мимо ушей, уверенная, что это он не всерьез. Еще с прошлого лета, когда вставили стеклянные раздвигающиеся двери в заднюю стену дома, они планировали заменить свое временное маленькое крыльцо со ступеньками настоящей верандой. До этого попасть в дом с черного хода можно было только через подвал.

Все необходимые материалы были собраны еще в июле, но дни, намеченные для работы, казались то слишком жаркими, то слишком дождливыми, то отвлекали более важные дела. Очень часто Адаму приходилось выезжать за город именно в те дни, когда они собирались поработать. Порой случалось так, что ему приходилось ехать на работу в самое неподходящее время — выходные дни.

Ловко забив очередной гвоздь, Лорен быстро и точно находила место для следующего. Они начали работать ранним утром, когда осенние заморозки припорошили инеем еще зеленую траву и разноцветье опавших листьев; поставили опоры, столбики для ограды и приступили к отделке пола, соорудили настил. Шли часы, и постепенно октябрьский день становился теплее и превращался в один из тех прекрасных дней бабьего лета, которыми славится Новая Англия. Еще до полудня они сбросили с себя свитера и работали, не разгибаясь, с одним коротким перерывом на обед. Еще час, от силы два, решила Лорен, и они все закончат, даже перила и обшивку ограждения веранды.

Однако нельзя было сказать, что работа шла без сучка без задоринки. У Адама обнаружилось прискорбное пристрастие попадать молотком по пальцам вместо гвоздей, она тоже иногда промахивалась, сгибая гвоздь вместо того, чтобы загонять его в доску целиком. Как будто сглазив себя при этой мысли, Лорен так и поступила с очередным гвоздем. Покорно вздохнув, она встала на четвереньки, при помощи гвоздодера выдернула жертву неверного расчета, выпрямила гвоздь и снова принялась заколачивать его.

— Лучше выбросить, чем тратить на них время, — предложил Адам. — Зачем уж так экономить на гвоздях?

— Провыбрасываешься. Стыдно, Адам. Считай это реставрацией.

— С таким видом перед глазами я не в состоянии нормально работать.

Лорен думала, что он имел в виду чудесные краски деревьев в их саду. Открытый участок размером приблизительно в поле для игры в бейсбол обступали разнообразные деревья, от уже облетевших до вечнозеленых, от яблонь до елей. Их краски наподдавались описанию. Старый сахарный клен был расцвечен по крайней мере четырьмя разными оттенками оранжевого и красного.

Но Адам не возобновил работу, а уселся, упершись локтями о колени, опустив подбородок на кулаки. Он смотрел восхищенно вовсе не на праздник живых красок, а на ее зад. Лорен сообразила, что при каждом ударе молотка ее бедра соблазнительно вздрагивали.

Обернувшись через плечо, она состроила ему рожицу. Затем пригрозила ему молотком. — Если ты не начнешь работать, пострадает нечто более дорогое для тебя, чем большой палец.

— Тебе только рабов погонять.

— Ну! Мы уже почти все закончили. Только представь себе, как будет хорошо, когда веранда будет готова.

— На ней, по-моему, и сейчас уже хорошо. И без лишних слов он бросился на нее, лишив ее грозного оружия. Они покатились по жесткому деревянному полу, их беззаботный смех разносился далеко в пахнущем смолой воздухе.

— Берегись, мистер Райдер, — выдохнула Лорен, смеясь. — Один страж порядка научил меня самообороне.

Он настоял на этом вскоре после их свадьбы. Его удивляло, как она могла так долго жить в одиночестве, вдали от ближайших соседей, и совсем не задумываться о собственной безопасности. До того вечера, когда они познакомились, это ей и в голову не приходило.

Она подмяла его под себя и уселась на нем верхом, но потеряла бдительность, и Адам тут же схватил ее за обе руки.

— И какой же фортель ты выкинешь на этот раз? — вежливо поинтересовался он.

Лорен ответила на его широкую ухмылку лукавой гримасой и встряхнула головой, в тщетной надежде смахнуть локон, упавший ей на глаза.

— Я не такая дура, чтобы мне тебе рассказывать.

— Тогда придется тебя нейтрализовать. На всякий случай, — одно быстрое движение, и она оказалась под ним, распростертой под тяжестью его тела; Ее руки он прижал к полу.

— Животное!

— Ты его обожаешь! А кроме того, мы должны поддерживать традицию.

Когда он склонился для поцелуя, Лорен с готовностью сдалась на милость победителя. Своими бедрами она ощущала его желание, и это возбудило ее. Она ни с кем не чувствовала то, что с Адамом, особенно когда он пребывал в шутлнво-любовном настроении. Казалось, они оба от рождения знали, как доставить друг другу наибольшее наслаждение.

Он стащил с нее спортивную майку, под которой скрывались обнаженные груди, жаждущие его поцелуев. Она лихорадочно расстегивала пуговицы его фланелевой рубашки, чуть не отрывая их, так ей хотелось коснуться его кожи. Их руки сталкивались в поисках молний, цеплялись пальцами, помогали друг другу уничтожать последние преграды. Усы Адама щекотали, когда он покрывал поцелуями все ее тело.

— Мне так нравится, как ты это делаешь, — шептала она.

Потом она сознавала только быстро нарастающее желание и потеряла способность что-либо говорить и вообще думать, так захватил ее вихрь страсти. Электричество, пронизывающее ее тело, уступило место фейерверку, который вскоре закончился взрывом экстаза.

Лорея медленно приходила в себя и как бы заново ощущала ранний осенний вечер. Ей было тепло на солнце, несмотря на прохладный ветерок. Еще одна неделя, и станет слишком холодно для этого занятия, подумала она.

Их окружал запах опилок, настолько сильный, что вытеснял все остальное. Лорен глубоко втянула воздух и обнаружила, что может различить запах еловой хвои и аромат сосны. Она вдохнула еще и была вознаграждена пряностью слабого аромата сухих опавших листьев. Сладковатый запах гниющих яблок под деревьями также долетел до нее, и она вздохнула, довольная. Они выбрали замечательный день. Замечательное место. Он — замечательный любовник.

— Как хорошо, что нас не видно с дороги, — пробормотал Адам.

С запозданием Лорен поняла, что они поменялись местами и она была спасена от соприкосновения с жесткими, пропитанными химикатами досками; Адам пожертвовал своей спиной.

— Ты такой заботливый, — прошептала она. — Давай я поцелую все твои синяки и ссадины, чтобы они поскорей зажили?

Адам изобразил благодарность, но его жалобная улыбка не вязалась с проказливым блеском в глазах.

— Потом, — сказал он и звучно шлепнул ее. — Вставай и за работу, любимая. Это был наш перерыв на кофе. А сейчас не будем тратить времени.

Она начала медленно одеваться, с удовольствием наблюдая, как Адам натягивает на себя одежду. Дубы и березы, тополя и вязы, даже яркие клены служили ему всего лишь декорацией и не могли отвлечь се внимание от него. Глядя на Адама, ей болезненно захотелось попытаться его переубедить. Она была уверена, что это возможно. Адам же всегда утверждал, что она у него единственная слабость.

Лорен отложила в сторону чепец из легкой шелковой ткани, который она расшивала узелками, что символизировало любовь, и склонилась над кипящим горшком, надеясь, что его содержимое поможет ей умиротворить Уилла. Он вернется в отвратительном настроении. В этом можно было не сомневаться. Сколько бы эля он ни выпил, все равно возвращался раздраженным.

Дом стоял на другом берегу ручья вдали от городской усадьбы; отсюда открывался вид на се крышу и дымоходы. Дом построил отец Уилла в тот год, когда Генрих VII нанес поражение славному королю Ричарду в битве при Босуорте в 1495 г. Начало правления в Англии династии Тюдоров.]. Она тревожно выглянула наружу и увидела, как Уилл быстро приближается к дому. Когда тот, кто был ее мужем, торопливо перешел деревянный мостик, она отшатнулась от двери.

По привычке она взглянула на балки низкого потолка в тщетной мольбе к небу о защите. Но его появление вытеснило все посторонние мысли из ее головы. Его грозная фигура башней замаячила на пороге, хотя он вовсе не был великаном. Один только звук его шагов по каменным плитам пола предвещал ей беду.

Он остановился, не дойдя до нее нескольких дюймов, и как будто плюнул ей в лицо грозные слова:

— Шлюха! Ведьма!

Каждое слово он подкрепил пощечиной. Ее лицо вспыхнуло, в глазах выступили слезы, но она знала, что он может ударить и посильнее. Он бил ее и раньше, бил до потери сознания, и не раз. Она знала, что он бережет силы для наказания, которое определит ей позже.

— Ты хуже винчестерской гусыни! — заорал он, когда она отпрянула прочь. Она невольно подняла руки, чтобы защититься от следующего удара. Он знал, что она наставила ему рога.

— Ты смеешь противиться мне? — рявкнул он, разгневанный ее робкой попыткой закрыть лицо. — Опусти руки, мразь. За твои грязные дела ты заслужила хорошую порку, и я как твой муж имею на это полное право. Ты принадлежишь мне, ты мое имущество. По закону я могу забить тебя до смерти, если на то будет моя воля. И никто не сможет остановить меня. Ты оскорбила меня, женщина. Ты не заслуживаешь оставаться в живых!

Молчаливый протест промелькнул в ее глазах, когда она опустила голову и увернулась от его рук. Она пережила уже несколько таких приступов его гнева, но никогда еще не видела его таким разъяренным. Он побагровел от безумной злости и почти потерял разум. Он имел полное право делать с ней, что хотел, и делал бы, даже если бы она не обесчестила его, изменив ему с возлюбленным.

Она знала, что молить о пощаде бесполезно, что сопротивление еще больше его распалит. Побег мог всего лишь отсрочить неизбежное наказание, и все же она приготовилась бежать, когда он снова приблизился к ней.

Звериный рык, вырвавшийся из его бескровных губ, усилил ее страх. Она цеплялась памятью за те несколько счастливых, бесценных, украденных ею часов любви. Любовь не могла спасти ее, но могла поддерживать в ней силы.

— Надеешься удрать от меня? — Его лицо, усеянное оспинами, скривилось в мерзкой ухмылке, приоткрыв почерневшие зубы. — Блудница! Потаскушка! Для такой мрази, как ты, не может быть пристанища. Чума на тебя, распутница!

Вынужденная в конце концов как-то защитить себя, она прошептала:

— Я не блудница.

— У тебя нет совести, неверная жена! Сука в течке — и та ведет себя приличнее, — эти слова он произнес почти как в обычном разговоре.

Ей пришлось крепко прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться и не попросить о пощаде. Этот спокойный тон она знала слишком хорошо. В нем не было прощения. Это было всего лишь затишье перед новым взрывом гнева.

Он усмехнулся. Понизил голос, давая ей страшное обещание.

— Он тоже не уйдет от меня. Можешь быть спокойна.

Жалобный протест сорвался с ее губ помимо ее воли.

— Только не это! — воскликнула она. Ей была невыносима мысль о том, что единственный человек, проявивший к ней доброту, доказавший ей, что и она способна любить, может попасть к нему в руки.

Воспаленные глаза мужа грозно сощурились, из угла тонкогубого рта показалась слюна. От его шипения кровь стыла у нее в жилах и мороз пробегал по коже.

— Вы оба будете у меня спать вечным сном, презренная шлюха! Говорят, при дворе мужчины преспокойно носят свои рога, но здесь у мужчин есть выбор.

— Нет, Уилл! — воскликнула она жалобно и протяжно, и ее руки против воли поднялись к нему, моля о пощаде, хотя она понимала, что все ее, мольбы останутся без ответа.

Он задышал шумно и часто, словно ужас, охвативший ее, еще больше возбуждал его гнев.

Понимая тщетность своей мольбы, она все же решила попытаться.

— Ты имеешь право убить меня, муж, но если ты погубишь другого человека, ты заплатишь за это своей собственной жизнью.

Он снова рассмеялся и угрожающе шагнул к ней.

— Ты кажется, забыла, что я здешний бейлиф. Я тот, кто собирает ренту, мое протухшее сладкое яблочко. Ты думаешь, что сэр Рэндалл позволит, чтобы его лишили такого верного слуги? Вот уж не ради неверной жены. И тем более не ради гаденыша, ее полюбовника. Мерзавец даже и родился-то не в Англии.

От возмущения, что его жена предпочла ему иностранца, выражение лица Уплла стало еще отвратительнее. Голос его источал яд, кулаки судорожно сжимались и разжимались.

— Я буду убивать его медленно. Никто не остановит мою руку, никто не посмеет отомстить за него, когда его будут поедать черви.

С упавшим сердцем она поняла, что он говорил правду. У ее возлюбленного были и друзья, и родственники, но они были бессильны против такого человека, как сэр Рэндалл. Уилл с давних пор служил верным вассалом этого вспыльчивого и вздорного рыцаря, к тому же сэр Рэндалл, владеющий всеми землями в округе, исполнял должность местного судьи. Он мог открыть дело или закрыть его по своему капризу, назначить наказание или же прикрыть глаза на несправедливость, как если бы ее не существовало. На него не подействовал бы тот факт, что она много лет верой и правдой служила его жене и что ее возлюбленный тоже входил в его домашний круг.

Уилл оттеснил ее от двери, перекрыв таким образом путь к отступлению, но она впала в такое отчаяние, что попыталась спастись другим способом. Круто повернувшись на каблуках, она пустилась бежать по узкой лесенке, ведущей к двум маленьким комнатушкам наверху. Потолки были низкие и неровные, опоясанные деревянными балками, как и стены, В первой комнате с небольшим камином почти все пространство занимала кровать. Она ухватилась за тяжелый сундук для одежды, единственный, кроме огромной кровати, предмет мебели, и попыталась подвинуть его к двери.

Но не успела. Со звериной силой он распахнул дверь, отшвырнув в сторону сундук, и влетел в комнату.

У нее не было времени обдумать свои действия. Она отступила, слишком поздно сообразив, что отрезала себе путь к окну, которое и было ее целью. Зажатая между кроватью и камином, она прислонилась к стене спиной. Ее пальцы нащупали ручку тяжелой железной кочерги, которой они обычно ворошили угли в камине.

— Шлюха! — вскрикнул он, карабкаясь по кровати, покрытой одеялом, скрывавшим от глаз сломанный соломенный матрас. Он вытянул руки, пытаясь добраться до ее горла, и в его безумных глазах она увидела свою смерть.

Неловко взмахнув кочергой, она ударила его в висок, но этот удар лишь слегка оглушил его, не причинив особенного вреда. У нее в голове промелькнуло воспоминание о ласковых объятиях ее возлюбленного, шевельнулось внезапное желание найти его, уговорить его бежать с ней; но в глубине души она понимала, что их бегство обречено на неудачу. Они могут украсть еще несколько чудесных часов счастья, но до тех пор, пока жив Уилл Малт, он будет им мстить. Он будет преследовать, отыщет их хоть на самом краю земли и тогда выполнит свою клятву и убьет обоих.

У нее не оставалось выхода, но в руках она держала средство, которое могло спасти жизнь ее возлюбленному. Со всей силой, на которую была способна, она опустила кочергу на голову Уилла и била его до тех пор, пока из головы не хлынула густая черная кровь, и она убедилась, что он уже никогда и никому не причинит больше вреда…

Вся в холодном поту Лорен внезапно проснулась и, дрожа всем телом, села на кровати. Рядом с ней на огромном викторианском ложе спал Адам в счастливом неведении, что его жена только что совершила убийство собственного мужа.