Когда Винсент наконец ушел от нее, на востоке уже вырисовывалась линия крыш, выделявшаяся на фоне темно-синего неба. Ночью они почти не разговаривали друг с другом — им было достаточно того, что они вместе. К рассвету обоим казалось, что ужасной пропасти, когда-то разделявшей их, никогда не существовало.

Они долго стояли рядом. Когда Винсент наконец сделал шаг в сторону, чтобы утереть заплаканное лицо, Катрин с удивлением поняла, что звуки улицы стали гораздо тише: приближалось утро. Он хотел уйти, но она покачала головой, взяла обе его руки в свои и потянула Винсента за собой, поближе к столу. Они сели рядом, он накинул свой тяжелый плащ ей на плечи, делясь с девушкой своим теплом.

Потом настала ее очередь говорить, а он молчал. Катрин рассказывала свою историю тихим голосом, не следуя хронологии. Главным образом она говорила о своем детстве, драгоценных воспоминаниях давно ушедших дней. О том, как впервые увидела лондонский Тауэр, как задрожала при виде этого старинного замка.

— Но почему? — тихо спросил он, когда она сделала паузу.

— Сама не знаю. — Она задумалась. — Мне захотелось плакать, и я сама не могла объяснить почему. Очевидно, из-за ужасных событий, которые происходили в тех стенах. Или из-за ощущения древности. Тауэр такой древний, каменные ступени лестниц совсем износились.

Он посмотрел на лежащий внизу город.

— А я не могу себе представить, как можно ходить по полам, где разгуливали люди еще тысячу лет назад. Как можно дотронуться рукой до стены, зная, что когда-то ее же касался какой-нибудь Ричард Третий.

После этого говорить стало легче. Он выяснил, что она путает поэта Рильке с автором романа «На Западном фронте без перемен», и стал читать ей стихи этого немецкого поэта. Многие из них показались Катрин слишком туманными, и она по памяти процитировала Винсенту ту поэзию, которую помнила по колледжу — Каммингса, особенно памятного ей потому, что когда-то его стихи читал ей влюбленный в нее мальчик. Винсент заметил, что Каммингс грустен, и в ответ прочитал стихотворение Эмили Дикенсон «Я слышала мухи полет». Катрин совсем про него забыла. Зато она заставила его рассмеяться, прочтя смешное стихотворение Огдена Нэша.

Когда Винсент ушел, было еще темно, но начинало светать.

Следующие дне недели пролетели очень быстро. Ей приходилось очень много работать. Из-за эпидемии гриппа пятеро сотрудников окружной прокуратуры сидели дома, что еще более увеличивало нагрузку. Потом Катрин вызвали давать показания в Федеральный суд, перед большим жюри на процессе Алэка Таггерта. Это заняло почти целый день.

Кое-что удалось выяснить у Дэвида Бруковского, а после того, как она дала показания, и у его босса. Они располагали уже весьма существенной информацией: о полуавтоматических винтовках, захваченных во время налета террористов на Филиппинах и явно ведших к Таггерту; записанные на видеопленку показания человека, чье лицо и голос были закодированы компьютером из соображений безопасности; некий денежный перевод, пропутешествовавший из Лондона в Марокко, потом в Ливан, в Индию, на Цейлон и в конце концов в Сальвадор. Однако главным козырем были показания Лизы: она лично видела многих из посетителей Таггерта, а от этих людей уже можно было выйти на конкретные группировки в конкретных странах. Лиза видела много документов, слышала достаточное количество чисел и цифр, что позволило суду протянуть ниточку к банкам, контрактам и так далее. Дав показания, Лиза исчезла, Катрин пыталась выяснить, где она, не только ради себя, но и ради Винсента. Удалось выяснить, что федеральные службы предложили балерине новую внешность и новое имя. Однако Лиза отказалась. Она сказала, что, сменив личность, не сможет заниматься балетом, а на это она никогда не пойдет. И вообще ей всё равно, что с ней будет в дальнейшем. Пальмиери оказывал ей горячую поддержку на протяжении всего процесса, и по окончании слушаний она уехала в его туристическое агентство в Чикаго.,

Генеральный прокурор сделал главное, что должно было обеспечить безопасность Лизы. Он пустил на процесс прессу и дал ей возможность присутствовать в момент дачи показаний. Алэн Таггерт был человеком практическим и из одной мести убивать бы не стал. К тому же теперь он должен был понять: если с его женой что-нибудь случится — не важно, несчастный случай, болезнь или что-то иное, — ему на хвост сядут и Скотленд-Ярд, и Интерпол, и американцы, уверенные, что это убийство.

Когда Винсент пришел к Катрин в следующий раз, она все это ему рассказала. Он помолчал, глядя на горевший огнями небоскреб компании Крайслер. Потом глубоко вздохнул.

— Это не гарантирует ей безопасность, но все равно сейчас она в большей безопасности, чем за все эти минувшие годы.

— Думаю, она тоже так считает, — сказала Катрин. — И наверное, она будет счастлива.

— Если у нее есть музыка и танцы, тогда она несомненно будет счастлива. А если счастлива она, то я буду счастлив за нее.

Винсент обернулся к Катрин и взял ее руки в свои. Лишь много времени спустя она заметила, что он никогда больше не говорит о Лизе.

Катрин рассказала ему о бале и о Бриджит О’Доннел.

— Как бы я хотела взять тебя туда с собой, — мечтательно сказала она.

Он покачал головой, но и в его взоре появилась мечтательность.

— Я бы не осмелился, ведь это твой мир, а не мой.

Она поколебалась.

— Ты знаешь, я думала об этом. День всех святых, маскарад. Все будут в маскарадных костюмах.

Она снова заколебалась, боясь, что он сочтет ее предложение оскорбительным. А может быть, просто не захочет входить в ее жизнь, как не хотел входить в ее квартиру. Он провел для себя границу, которую ни за что не соглашался переступить. Вдруг он расстроится, когда она поделится с ним своей идеей?

Но когда Винсент отрицательно покачал головой, в его глазах читалось лишь слабое сомнение.

— Нет. Я не мог бы сойти за человека, привыкшего к такой роскоши и такому обществу. Слишком велика опасность, что кто-то меня распознает.

И все же в его отказе не было окончательности. Винсент посмотрел на нее долгим взглядом и улыбнулся своей улыбкой, всегда согревавшей ее сердце.

— Я так завидую тебе, — вымолвил он.

Конец октября выдался неожиданно теплым. Дул южный ветер, неся с собой воздушные массы, прибывшие прямиком с Ямайки. Катрин принесла домой взятый напрокат маскарадный костюм: бальное платье XVII века, которое могла носить сама Долли Мадисон. Она примерила в прокатном ателье напудренный парик, но решила, что выглядит он ужасно, к тому же в нем жарко и чешется голова. Взамен него она достала коробку, спрятанную в глубине ее собственного шкафа, и извлекла оттуда завитой шиньон, отлично шедший к ее волосам. Не забыла купить и новые ленты.

Довольно трудно было найти подходящую маску. Обычное домино ее не устраивало, а что-нибудь более сложное казалось неподходящим. В тот вечер, когда Катрин забирала платье, владелица ателье достала из коробки как раз то, что нужно: белые перья, заостренный нос, круглые дырки для глаз. Она потрясла маской, и белые перышки бровей заколыхались.

— Заказала несколько штук и уже не ждала, что они будут доставлены вовремя. Почта работает так безобразно, не правда ли?

— Сущая правда, — согласилась Катрин и подошла к зеркалу. — Ах, это просто чудесно!

Маска выглядела на ней замечательно. Из зеркала смотрела сова с глазами Катрин. Маска напоминала сюрреалистическую сцену бала из «Лабиринта». Что-нибудь в этом роде Катрин так долго и искала. Она сняла маску и сказала:

— Это завершающий штрих, как раз то, что надо.

Хозяйка дала ей на подпись контракт. Катрин подписала, заплатила за маску и вышла из ателье, таща с собой огромную сумку, куда положили неожиданно тяжелое розово-серебристое платье.

День всех святых, к сожалению, пришелся на пятницу. Это означало, что за неделю на рабочем столе Катрин собралась целая кипа недоделанной работы. Грядущий понедельник рисовался довольно мрачно. Катрин сидела за столом и угрюмо смотрела на груду дел. В конторе становилось довольно шумно, поскольку сотрудники уже собирали вещи, готовясь к уходу домой. Они болтали друг с другом о предстоящем уик-энде, скрипели стульями, хлопали ящиками столов. Постепенно шум затихал.

Кто-то остановился перед письменным столом Катрин, и она подняла лицо. Это был Джой Максвелл. Он стоял перед ней, похожий на Будду в плаще маскировочного цвета.

— Вы как будто говорили, что идете сегодня на бал, Чандлер.

Она кивнула.

— Ну так и идите отсюда. — Он замахал на нее руками: — Прочь, прочь отсюда!

— Я же вам не цыпленок, Джо, — засмеялась она, однако выключила настольную лампу и встала. Он усмехнулся.

— Все равно вам всех дел сегодня не переделать, так что не расстраивайтесь. Идите, веселитесь.

— Так я и сделаю. Спасибо, Джо.

Было уже поздно, поэтому Катрин решила взять такси. Ей нужно было еще принять душ и вымыть голову, чтобы избавиться от пыли, нанесенной ветром во время обеденного перерыва.

На улице темнело. Смущенного вида мужчина в костюме-тройке провел двух маленьких девочек, наряженных феями. Потом Катрин увидела четырех мальчиков — пирата, ниндзя и двух бродяг, — стоявших в свете витрины. Они казались слишком взрослыми для детского маскарада. Судя по ящикам для сбора пожертвований с надписью «ЮНИСЕФ», они выполняли благотворительное задание.

В вестибюле своего дома Катрин встретила немало соседей с детьми. В лифте она поднималась с ковбоем, чей наряд явно был изготовлен домашними. Был там и маленький мальчик в одной из этих ужасных пластмассовых масок, изображавшей черепашку с мечами и голубой повязкой на лбу. Ну и видочек, подумала Катрин.

Они вышли на третьем этаже, а она поднялась на самый верх.

К счастью, Катрин догадалась проветрить свой маскарадный костюм накануне и повесила его на террасе. Складок и морщин на нем почти не осталось. Шиньон был завит заново и украшен белыми лентами в тон маски. Шиньон висел на вешалке в гардеробе, прикрепленный двумя старинными шляпными булавками. Сама же маска висела на зеркале, глядя на хозяйку пустыми глазами. Коробку со сладостями Катрин тоже приготовила заранее. И очень хорошо сделала, потому что, когда она вышла из лифта, под дверью уже дожидались дети: Зорро, пират и маленькая девочка, изображавшая куклу Барби. Вместо маскарадного костюма она просто раскрасила себе личико косметикой, приклеила ресницы и нацепила длинный парик. Катрин похвалила всех троих, мысленно поругала мамашу, сделавшую из девочки такое чучело (уж лучше бы одела ее в одно из своих платьев), раздала сладости и выпроводила детей.

— Быстро под душ, — сказала она себе, закрывая засов.

Скинула туфли, жакет, юбку, бросила сумку на постель.

Съесть сандвич? Часы подсказали, что лучше не стоит. Она успеет поужинать на балу. Джон Бреннон на своих балах пользовался услугами одного и того же ресторана. Будет довольно глупо прийти туда сытой и упустить возможность полакомиться экзотическими блюдами.

Звонок в дверь. Катрин накинула халат и впустила в прихожую двух маленьких фей — тех самых, которых накануне видела на улице. Они скинули пальтишки, передали их человеку в костюме — судя по фамильному сходству, родному папаше — и предстали перед Катрин во всей красе. Папаша топтался у лифта, явно смущенный всей этой процедурой. Может быть, он вообще по характеру был человеком застенчивым. Девочки, тоже отчаянно стеснялись.

— Какие чудесные парички, — сказала им Катрин.

Девочки покраснели, закрыли личики ладошками и захихикали. Одна из них хрипло прошептала:

— Спасибо.

Второй не хватило и на это.

Вновь звонок зазвенел, корда Катрин кончила принимать душ и уже оборачивала мокрые волосы полотенцем. Она завернулась в полотенце, закрывшее ее почти до щиколоток, и снова побежала в прихожую. Приоткрыла дверь, выглянула наружу. Там стояли трое детишек с нижнего этажа: рыцарь в доспехах из фольги, принц и их маленькая сестренка в одеянии принцессы. Маме пришлось здорово потрудиться на швейной машинке.

Катрин приоткрыла дверь пошире, разложила в три сумочки конфеты из коробки.

— Ну, вы, ребята, выглядите просто потрясающе, — с энтузиазмом сказала она.

Мальчишки переглянулись с некоторым смущением. Они были уже большие и на следующий год вряд ли станут участвовать в этом детском ритуале. Зато маленькая Элли посмотрела на конфеты и очаровательно улыбнулась.

— Большое спасибо! — крикнула она и помчалась следом за братьями.

Катрин собиралась уже закрыть дверь, когда из лифта вышел высокий мужчина в сером мундире. Он выглядел точь-в-точь как Роберт Ли, главнокомандующий армией южан. Она пропустила главнокомандующего в квартиру.

Мужчина оглядел ее с ног до головы скептическим взглядом и засмеялся:

— Я не пойму, то ли я рано пришел, то ли ты опаздываешь. Может быть, ты собираешься в этом костюме идти на бал?

Катрин сначала хотела его разыграть, но подумала, что вряд ли удастся его одурачить. Она заперла дверь, поцеловала мужчину в свежевыбритую щеку.

— Да, я запаздываю. Извини, папа. Засиделась у себя в конторе.

Он хмыкнул.

— Когда ты работала у меня, тебе никогда не приходилось засиживаться на работе.

— Как бы не так, — весело возразила она. — Это происходило каждый день. Если ты не будешь меня задерживать, я быстренько оденусь. Думаю, мы опоздаем как раз настолько, насколько полагается.

Он покачал головой:

— Как бы не так! Опоздаем часа на полтора, не меньше.

Катрин прыгала на одной ноге, вытираясь полотенцем.

— Катрин уже не та, что прежде. Я соберусь за пятнадцать минут.

Отец кинул на нее еще один скептический взгляд, развеселивший Катрин. Она побежала в спальню, а он попытался устроиться на диване. С длинной кавалерийской саблей, прицепленной к поясу, это было непросто.

Южный ветер неистовствовал, гнал по улице бумажки и пыль, гнал волны по реке Гудзон. Тенты над витринами по Бродвею хлопали, как пистоны. На платформах метро крутились вихри мусора, пыль садилась на когда-то белоснежные плитки стен и стальные рельсы. Далеко внизу, в подземной глубине, ниже уровня метро, воздушные потоки тоже носились по темным туннелям, вздымая пыль, повисавшую наподобие смога. Пламя свечей трепетало, то вспыхивая, то пригасая; лампы светили тускло и неровно.

В комнате Отца было сумрачно и душно. Однако детишки в маскарадных костюмах, сидевшие на полу, чувствовали себя благодаря этому персонажами сказки о привидениях, которую рассказывал им Отец. Это была очень старая сказка — про бурные страсти и покрытые снегом леса. Сказка звучала очень по-русски, хотя на самом деле была ирландской. Ни у одного народа нет таких ужасных сказок про привидения, как у ирландцев. Самый старший из мальчиков все время кивал головой, беззвучно повторяя слова сказки — он слышал ее уже много раз. Сидевшая рядом девочка была в индейском головном уборе из перьев. Она была так увлечена повествованием, что, казалось, не видела ничего вокруг. Рядом сидели, прижавшись друг к другу, две девочки поменьше с широко раскрытыми от ужаса глазами.

Голос Отца был глубоким и звучным, как труба. Он как нельзя лучше подходил к таким сказкам. К тому же Отец обладал незаурядным драматическим даром. Винсент, сидевший тут же, так и видел перед собой голубовато-серые снега, черные тени деревьев в бескрайней чаще, слышал зловещую тишину. Отец читал сказку нараспев, как древний бард. Темные глаза Винсента невидяще глядели из-под растрепавшихся волос; Винсент думал о несчастном юном герое и его горькой судьбе.

— …И с того дня, — рассказывал негромко Отец, — Джон ставил по ночам свечу на подоконник, чтобы Дьердра могла найти дорогу домой. Лютой зимой, когда снег высоко поднимался у стен его избушки, а с севера задувал холодный ветер, Джон брал лук и стрелы и долго бродил по лесам и звал ее по имени, пока не садился голос и лицо не покрывалось льдом от слез. Но Дьердра не отзывалась, и до самой смерти он никогда больше ее не видел.

Мертвая тишина. Одна из старших девочек тяжело вздохнула и прошептала:

— Ой, как это грустно.

Мальчик в наряде индейца восторженно хлопнул в ладоши. Сидевшая рядом с ним девочка хотела было что-то сказать, но обернулась к Отцу и молча посмотрела на него сияющими глазами.

— Какая чудесная сказка!

— Расскажи нам другую, — потребовал мальчик. — Про Всадника Без Головы.

— Да-да! — подхватил еще кто-то. — Расскажи!

Отец слабо улыбнулся и покачал головой:

— Хватит нам привидений на сегодня. Вам пора идти. Мэри говорила, что ей нужны помощники нести праздничные фонари.

Дети не хотели уходить, но большинство из них знали, что переубеждать Отца бесполезно. Если он сказал «все», значит, все. Дети встали и вышли из комнаты. Те, что были помладше, бросились бежать наперегонки. Они торопились на кухню, где их ожидали чудесные фонари, вырезанные из полых тыкв. Отец проводил их взглядом, а когда звонкие, возбужденные голоса и топот юных ног стихли вдали, заглушенные воем ветра и грохотом поездов метро, повернулся к Винсенту.

Тот удивленно покачал головой.

— Каждый год они просят тебя рассказывать одни и те же сказки. Они наверняка знают их лучше, чем ты сам.

Отец ласково рассмеялся и развел руками.

— Что поделаешь. Старые сказки — как старые друзья. Их нужно время от времени навещать, чтобы проведать, как у них дела. — Отец посмотрел на Винсента. — Помню, был один маленький мальчик, который никогда не променял бы процессию с фонарями на хорошую ирландскую сказку.

Винсент тихо улыбнулся — так, чтобы не обнажать острые зубы, а потом принялся рассматривать свои рукава.

В последнее время он редко одевался столь элегантно. Отец с одобрением посмотрел на узкие бархатные штаны, высокие сапоги, просторную белую рубаху навыпуск, украшенную кружевами на манжетах и воротнике. Рубаха была перетянута поясом. Этот наряд придавал фигуре Винсента стройность, подчеркивал высокий рост. Общее впечатление было весьма романтическое, Винсент был похож на принца, явившегося из какой-нибудь сказки. Но это была не сказка, и Винсент не был принцем, он не был даже обычным человеком, наряженным в принца. Взгляд Отца тут же посерьезнел, отягченный заботой и беспокойством.

— Ты твердо решил идти? — резко спросил он.

Рукой Отец дотронулся до книжек, которые Винсент принес два дня назад, когда впервые сообщил о своей безумной затее. Пальцы Отца погладили переплет, провели по золотому тиснению заглавия «Сказки и фантазии. Бриджит О’Доннел». Отец не смотрел на Винсента, но понял, что тот кивнул.

— Я хотел бы, чтобы ты изменил свое решение.

— Отец… — Винсент беспомощно поднял руки и уронил их себе на колени.

Они уже много раз спорили по этому поводу, все возможное было сказано. Как успокоить человека, который тревожится потому, что любит тебя, подумал Винсент. Если бы ему удалось успокоить того, кто заменял ему отца! Он повторил еще раз:

— Уж в эту-то ночь, по крайней мере, я могу находиться среди них, чувствуя себя в безопасности.

Слова были выбраны неудачно. Взгляд Отца потемнел, губы сжались.

— Безопасности? Винсент, там, Наверху, не существует никакой безопасности! Ни для тебя, ни для кого-либо другого!

Винсент склонил голову. Страхи старика чаще всего бывали обоснованны. Но сегодня то, к чему стремился Винсент, было совсем рядом.

— Иногда приходится покидать безопасные места и отправляться невооруженным в стан врагов.

Старик порывисто отвернулся.

— Это слова Бриджит О’Доннел, — сердито сказал он.

— Это правдивые слова, — мягко поправил его Винсент. — Эти слова открыли двери и осветили многие темные места. Ты знаешь, как много она для меня значит.

Отец взглянул на него; губы его были все еще сердито сжаты.

— Да, знаю. И еще я знаю, как опасно смешивать волшебство с волшебником. — Он отвернулся, тщательно подбирая слова. — Иногда творец оказывается гораздо незначительнее своего творчества. Слабее, трусливее, одним словом — человечнее. Я не хочу, чтобы ты был разочарован, чтоб тебе было больно.

Винсент покачал головой.

— Она не разочарует меня, — сказал он со спокойной уверенностью. — Мы прожили такие разные жизни, и все же я уверен, мы отлично поймем друг друга. Я не упущу эту возможность, — твердо сказал он.

Отец закрыл глаза, зная, что дальше спорить бессмысленно.

— Я должен видеть ее, говорить с ней.

Старик резко встал и, прихрамывая, пошел прочь.

— Ну что ж, иди! — бросил он. — Видимо, не в моих силах остановить тебя.

Однако, услышав за спиной стук удаляющихся шагов, Отец обернулся.

— Винсент!

Тот остановился. Отец глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от навязчивого страха.

— Будь осторожен.

— Не беспокойся.

Винсент пересек комнату, обнял Отца за шею, по-сыновьи поцеловал его в щеку и быстро вышел. Отец смотрел ему вслед удивленным взглядом: Винсент почти никогда не обнимал его и давно уже не целовал. Отец понял, что означал этот порыв: Винсент хотел показать ему свою любовь, а заодно извиниться за то, что не послушался совета. К тому же, вероятно, хотел помешать Отцу продолжать спор. Еще мальчиком Винсент разработал несколько маленьких хитростей, позволявших ему настоять на своем. Это была одна из них.

Воспоминание заставило Отца грустно улыбнуться, однако в глазах по-прежнему читалась тревога. Как же тут не беспокоиться, подумал он, опустился в кресло и укутался в шерстяной плед. Один из Помощников, спустившихся вниз вечером, сообщил, что Наверху задул теплый ночной ветер. Здесь же, в подземелье, температура продолжала оставаться низкой. Отец подтянул на руках митенки, которые связала ему одна из пожилых женщин, и стал листать книги, лежавшие на столе.

Читать сказки ему не хотелось, поэтому он отложил «Сказки и фантазии» в сторону и взял томик «300 дней». Начал он прямо с суперобложки.

Чарльз Чандлер наконец научился вставать и садиться, не путаясь ногами в своей маскарадной сабле. Шум на улице временно затих. Наверное, детишек кормят ужином. Уже довольно поздно. Однако долго ждать ему не пришлось. Едва он посмотрел на часы и попытался прикинуть, насколько они с дочерью опоздают на бал Бреннана, как раздался шелест шелков и в дверях появилась Катрин. Чарльз повернулся и посмотрел на нее.

Она превратилась в прекрасную молодую женщину, и это было не пристрастное мнение отца. Маскарадный костюм еще больше подчеркивал ее красоту: волосы подняты со лба вверх и кажутся темнее, чем обычно. Наверное, подкрасила их одним из этих современных лаков, подумал он. Темные волосы делали ее еще больше похожей на мать. Пышные локоны, перевязанные узкими лентами, рассыпались по плечам — скорее всего, это был шиньон. Платье было открытым на груди, но вырез оказался куда скромнее, чем было принято в XVIII веке. Над вырезом — кружева, рукава с пуфами, ажурные манжеты, легкий шарфик, небрежно накинутый на плечи. Розовый корсет тесно обтягивал фигуру, пышные розовые юбки кринолина волнами разбегались от бедер, Катрин была похожа на юную Марию-Антуанетту. А может быть, на повзрослевшую мисс Маффет. Чарльзу маскарадный наряд дочери очень понравился.

Он похлопал в ладоши и восхищенно поклонился.

— Просто не верю! Всего каких-то пятнадцать минут — и такое превращение!

Катрин чарующе улыбнулась и присела в глубоком реверансе, чтобы он получше мог разглядеть всю ее красу.

— Ты не представляешь, как я рад, что мне удалось убедить тебя пойти со мной на бал, — говорил отец. — С тех пор как ты ушла из моей фирмы, я тебя почти не вижу.

Катрин улыбнулась, поправила платье на талии.

— Я знаю. Мне приходится много работать. Я тоже по тебе скучала.

Чарльз мягко погрозил ей пальцем.

— На балу не бойся оставлять меня одного. Я не пропаду. — Она засмеялась, тряхнула головой, длинные юбки зашуршали и колыхнулись. — Я еще не настолько стар, чтобы забыть, какими романтичными бывают маскарады. Ты встретишь там сегодня много старых друзей.

Стоя перед зеркалом, Катрин с улыбкой оглянулась на него. Поправила заколку в прическе и твердо сказала:

— На балу я все время буду рядом с тобой.

Он фыркнул.

— Ты идешь на бал, чтобы познакомиться с Бриджит О’Доннел, как и все остальные.

Катрин приподняла маску, еще раз с одобрением взглянула на свое отражение и подошла к отцу.

— Ну, и для этого тоже, — с усмешкой призналась она.

Чарльз окинул ее долгим взглядом и покачал головой.

— Я тебе говорил, что ты стала очень красивая в последнее время? — спросил он. — Иногда ты невероятно похожа на твою мать.

Она дотронулась до его плеча и кивнула.

— Знаю, папа. Мне ее тоже очень не хватает.

Ее взгляд был нежным, глаза ярко светились.

— Когда-нибудь, — тихо произнес он, — ты встретишь человека, которого будешь любить так же, как я любил твою мать. Мы с ней были очень счастливы. — Его взгляд затуманился от воспоминаний. Он вздохнул. — Что ж, у меня есть воспоминания и у меня есть ты.

Она была глубоко тронута. Редко им удавалось поговорить по душам. Еще реже вспоминал он вслух о ее матери. Катрин сжала пальцами плечо отца, приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку.