Катрин упала на что-то, что показалось ей огромной горой подушек, и тут же, перевернувшись, встала на колени, готовая — с определенными трудностями, вызванными проваливающейся под ногами опорой, — сражаться за свою жизнь. После того как она за долю секунды сообразила, что она ничего не сломала — после падения сквозь замаскированный люк она проехала по длинному полированному желобу и оказалась в этом помещении, — она чувствовала скорее злость, чем страх, словно кто-то совершенно бесцеремонно закрыл ее в своего рода ярмарочном аттракционе. Оглянувшись вокруг себя, она какое-то время не могла понять, что же на самом деле случилось и где она очутилась.

Вокруг нее, в помещении, освещенном мягким светом ламп, находилось множество странных вещей — манекены, сделанные из старых частей автомобилей с горящими электрическими лампочками вместо глаз, наполовину разобранная кофеварка, приводящая в движение швейную машинку, игральный автомат размером с письменный стол Эллиота Барча и искусственные сталагмиты, с большим трудом сделанные из битого стекла и авиационного клея. Надо всем этим возвышался светильник в виде небоскреба — а рядом с ним красовалась вывеска парикмахерской. Невообразимой конструкции машины громоздились по дальним углам помещения, их механические внутренности были разложены на половине пространства пола и на каждой подходящей горизонтальной поверхности. Как она теперь поняла, она упала через потайной люк в потолке на огромную викторианскую кровать, крытую подушками, старыми пледами и стегаными покрывалами.

Заслышав какой-то шум и почувствовав движение, она повернулась лицом к ним, все еще недоумевая, куда и как она попала. Но весь этот шум издавал всего лишь черномордый енот, сидящий на своем домике в виде средневекового замка и осторожно поглядывающий на нее из-за его башенок.

Теперь она знала, что в комнате кто-то живет.

Она перебралась через край кровати, более чем когда-либо желая обрести твердую опору под ногами.

— Алло! — произнесла она, направив в темноту луч фонарика. Уловив движение в другом углу, она тут же развернулась лицом туда, готовая ко всему. — Есть здесь кто-нибудь?

Из полумрака нерешительно вышел и встал перед ней молодой человек. Ему было, как она прикинула, шестнадцать или семнадцать лет, коренастый, светловолосый, он был одет так же, как обычно одевались Отец и Винсент, в какое-то подобие длинной куртки, сшитой из кусочков кожи и материи, в перчатки с обрезанными пальцами и в ботинки из толстой кожи, напоминающие мокасины. К кожаным частям его куртки было пришито что-то вроде пряжек для ремней, они напоминали военные медали и поблескивали, когда на них падали лучи светильников. Он с опаской посматривал на нее и напомнил ей полудикого кота, прижившегося когда-то в садике дома ее отца на Грэмери-сквер, но в любую минуту готового улизнуть.

Она немного расслабилась. Он не выглядел опасным для нее, хотя поручиться она и не могла, — но, если он не был вооружен, она расправилась бы с ним одним щелчком.

— Я, — ответил он на ее вопрос, — а вы кто?

— Меня зовут Катрин, — ответила она, сообразив, что ему так же нужна уверенность в собеседнике, как и ей. — Я искала Винсента…

— Катрин… — От удивления он даже приоткрыл рот и округлил глаза. — Катрин Винсента… — Он кивнул головой на люк над кроватью и слегка усмехнулся. — Срочная доставка, — сказал он, очень довольный тем, что сделал что-то умное. — В самую глубокую комнату из всех. В Мышиную Нору… Здесь не бывают люди Сверху.

— Так ты Мышь? — Катрин улыбнулась и протянула ему руку. — Ты подарил мне ожерелье… Я всегда хотела поблагодарить тебя…

Он широко улыбнулся и кивнул головой.

— Очень красивое, — объяснил он; помогая себе жестами рук. — Но неудачно. Во всяком случае… друг Винсента.

Тронутая тоном его голоса, Катрин кивнула головой, словно его слова объяснили ей все. Но потом ее брови нахмурились:

— Мышь, я думаю, что Винсент попал в беду.

— Винсент сам заботится о себе. — Енот сполз со своего замка, доверчиво потыкался мордочкой в его руку и забрался по руке ему на плечо — Мышь погладил его, а потом, нахмурясь, перевел взгляд на нее, словно вспомнив распоряжение Отца. — Не должен его видеть.

Она недоуменно покачала головой и, зажав покрепче фонарь в руке, направилась было к двери, ведущей в царящую вокруг темноту.

— Я должна найти его…

Мышь тоже рванулся к двери и загородил ее своим телом.

— Там сотни туннелей, комнат, — настаивал он, — будешь ходить до конца жизни, никогда не выйдешь…

— Тогда отведи меня к нему! Винсент может быть в опасности! — крикнула она и прибавила, видя, что он все еще в нерешительности колеблется: — Мне нужна твоя помощь, Мышь. Пожалуйста.

Мышь колебался, покусывая нижнюю губу, борясь со въевшимся во все свое естество инстинктом не допускать пришельцев в туннели, бывшие его домом. В какой-то момент Катрин уже стала думать, что она будет делать, если он просто не пустит ее продолжать путь, — но он снова взглянул на нее, заметил отчаяние в ее взоре и принял решение.

— О’кей, — сказал он, а потом быстро повторил: — Ладно, ладно, ладно.

Он сделал несколько быстрых, но точных шагов в сторону и схватил со своего верстака большой карбидный фонарь — Катрин пришлось буквально бежать, чтобы не отстать от него, когда он выскочил из комнаты через другой туннель.

— Вырос здесь, внизу, — поделился с ней Мышь, торопливо шагая по молчащему мраку туннелей. Луч его фонаря, сильный и яркий, рассеивал перед ними мрак далеко впереди, его голос отражался от низкого сводчатого потолка туннелей. — Знаю эти туннели лучше, чем кто-либо. — С ноткой гордости в голосе он добавил: — Винсент мой лучший друг. Мы с ним вместе.

И Катрин улыбнулась, вспомнив все, что Винсент рассказывал ей об этом маленьком инженере. Как два духа в темноте, они взбирались по длинным пролетам металлических лестниц, пробирались сквозь грубо проделанные отверстия в стенках того, что, похоже, было системой канализации, сделанной еще до Гражданской войны, их ноги мягко шлепали по лужам воды на полу, а за ними метались их тени. Где-то далеко в темноте Катрин услышала эхо быстрых шагов, и в то же мгновение Мышь остановился и, подняв голову, стал прислушиваться…

— Что-то случилось, что-то сломалось, надо чинить, — тихо сказал он. — Они пришли к Мышу. Даже во время Молчания.

Лучи двух фонарей скрестились на тонкой спешащей фигурке, появившейся из бокового туннеля и рванувшейся к ним. Катрин увидела девушку, не старше Мыша, с собранными в хвостик волосами на затылке, одетую, как и Мышь, в обычный наряд обитателей Туннелей: джинсы, теплый свитер, серую куртку. Идя на свет фонарей, она не могла разглядеть Катрин, пока не подошла вплотную к ней и Мышу, и остановилась, замерев в неуверенности, готовая убежать со всех ног.

— Все в порядке, — быстро произнесла Катрин, стараясь ободрить ее, — я друг Винсента.

Девушка кивнула головой, и, хотя ее глаза остались настороженными, чуть ли не испуганными, было ясно — ей явно было о чем еще беспокоиться, кроме появления в Туннелях пришельца сверху. Повернувшись к Мышу, она сказала, запыхавшись:

— Мышь, ты там очень нужен…

— И ты решилась нарушить Молчание, потому что ты соскучилась по мне, Джеми, — саркастически произнес ей в ответ Мышь.

— Послушай меня! — крикнула Джеми. — Произошел обвал. Отец и Винсент в ловушке.

Мышь дернулся, весь его сарказм тут же исчез.

— Боже мой…

— Где?

— Пропасть…

Мышь рванулся вперед, он почти бежал, Джеми и Катрин еле поспевали за ним.

— Плохо, — бормотал он, держа фонарь в опущенной руке и находя путь среди поворотов лестниц и ржавых пролетов по памяти, не глядя по стенам, чтобы определить направление движения, точно зная, где он находится и куда надо двигаться. — Очень плохо, хуже, чем плохо, хуже, чем худо…

И Катрин, спеша радом с ним в темноте, думала: «Я знала это. Господи Боже, не дай ему умереть…» Но в ее сердце царил холодный ужас.

Винслоу поднял голову, заслышав за своей спиной обрывки фраз, доносившиеся от остальных работающих в туннеле. За несколько часов работы они уже раздробили большой булыжник, заваливший проход, и с горечью обнаружили, что за ним скрывается другой такой же, а может, и целый кусок каменной стены. Работать в ограниченном пространстве было трудно, места для размаха киркой не хватало. Мышцы его болели, но страх по-прежнему одолевал его, боязнь опоздать, и он ощущал этот страх, слышал его в тихих разговорах людей, работающих киркой вместе с ним в тесном пространстве туннеля или оттаскивающих каменные осколки.

Он ощутил наступившее среди них молчание и услышал одиночный голос, произнесший имя Мыша.

Повернувшись назад, он увидел Мыша, стоявшего в темном пространстве туннеля с фонарем в руках. Рядом с ним держалась Джеми, а по другую сторону от него, освещенная жарким пламенем факела, стояла женщина, которую Винслоу никогда раньше не видел, стройная блондинка с зелеными глазами, невероятной красоты, одетая в джинсы и кожаную куртку — совершенно целую и купленную в магазине, — явно обитатель Верхнего мира.

Пораженный, он спросил:

— А это кто еще?

— Она была с Мышом, — беспомощно ответила Джеми.

— Я подруга Винсента, — сказала Катрин, сделав несколько шагов сквозь расступившуюся толпу. Громадный черный человек с сердитыми глазами и капельками пота, блестевшими на его короткой бороде, должно быть, Винслоу… Люди, их окружавшие, были друзьями Винсента, о которых он рассказывал, которые были рядом с ним в его жизни…

— Они живы? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.

— Мы не знаем, — нахмурившись, ответил Винслоу. Я должен был бы вовремя прибить этого парня, подумал он в растерянности, но сейчас было явно не время обвинять Мыша еще в одном нарушении их правил. Рядом с ним Мышь крутился среди осколков скалы и в частично расчищенном проходе, подбирая осколки, разглядывая завалившие проход глыбы, бормоча что-то себе под нос. Свет фонаря отражался от металлических украшений его куртки.

— Ты можешь помочь, Мышь? — простодушно спросил Николас, опустив кирку, и Винслоу рассерженно отметил, что произнес он это так, словно Отец никогда не объявлял Молчания, хотя в глубине души он и понимал, что сейчас это невозможно поставить ему в вину.

— Может, какая-нибудь из твоих машин…

— Нам не нужны эти чертовы машины! — яростно возразил Винслоу.

— Еще как нужны, — возразил Мышь, выпрямляясь и смотря прямо в темное рассерженное лицо Винслоу. — Такими темпами вы не успеете.

— Это единственный путь пробиться туда! — настаивал Винслоу. — И мы можем сделать это…

— Но вы опоздаете, — спорил с ним Мышь, его широко посаженные глаза сузились, всегда выглядевшее мальчишеским лицо помрачнело, стало лицом мужчины, оказавшегося в практически безнадежной ситуации. — Вы выдохнетесь задолго до того, как пробьетесь к ним.

— Должен быть другой путь, — сказала Катрин, ее глаза выдали ее страх, и Мышь в ответ кивнул головой.

— С другой стороны.

— Вы сошли, с ума! — Винслоу обернулся к ним обоим. — Там сплошная скала!

— Нет, — настаивал Мышь. — Другой туннель. Я помню.

— Ты ошибаешься! — Повернувшись, Винслоу протянул руку к брошенным в угол картам, схватил одну из них, развернул и ткнул Мышу в лицо: — Здесь нет никаких других туннелей. Можешь убедиться.

— Карты врут, — крикнул ему в ответ Мышь, вырвал карту из рук Винслоу и отбросил ее в сторону. — Я знаю, что я знаю… и я это знаю.

Окружающие их люди смотрели друг на друга, переговаривались, кто соглашаясь, кто не соглашаясь, рассуждая, какой способ действий выбрать.

Ужаснувшись, Винслоу прикидывал в уме, сколько времени им понадобится, чтобы расчистить забитый проход, — Джеми сказала, что он длиной двадцать футов, а может, и больше… Черт возьми, почему эта ребятня не нашли другого места для игр! — и это при том, что он может задействовать только половину всех своих людей. Ему уже приходилось видеть обвалы здесь, в туннелях, и он знал, что довольно объемистые пещеры могут за считанные секунды превратиться в груду щебня.

Выведенный из себя, он гневно бросил им:

— Я не буду рисковать их жизнями только потому, что вы знаете другой путь.

Катрин повернулась к нему, в свою очередь разъяренная:

— А что, если Мышь прав?..

— Найдем новую машину, — нетерпеливо говорил Мышь, прежде всего для других спасателей, для Мэри, Бенджамина и Кьюллена. — Самую лучшую. Начнем копать с другой стороны…

— Винслоу, — умоляла его Катрин, — если есть хоть какая-нибудь надежда…

— Оставьте нас в покое, — крикнул он им в ответ, — мы уже и так потеряли достаточно времени.

Мышь парировал:

— Продолжайте в том же духе! Теряйте еще время! — бурной жестикуляцией выражая свое неодобрение. Он повернулся к остальным: — Кто-нибудь из вас пойдет со мной?

Черт его подери, яростно подумал Винслоу, когда, после долгой паузы, Джеми сделала шаг и встала рядом С Мышом и Катрин. Остальные молчали, переводя взгляды с гиганта кузнеца на коренастого юношу в кожаной куртке.

— Я с вами, — произнес Кьюллен и поставил на пол ведро с обломками камня. В следующее мгновение Николас опустил кирку и присоединился к ним.

Негодующе фыркнув, Винслоу повернулся к ним спиной и снова размахнулся киркой. Скрежещущий удар стали, дробящей камень, потряс узкий туннель, по которому Мышь и его маленькая команда со всех ног спешили в его комнату,

— Катрин с ними, — вскинул голову Винсент.

— Катрин. — Отец, который, казалось, перестал воспринимать окружающее, пока Винсент, оставив его, прислушивался к исходящим из-за стены звукам, несколько мгновений, казалось, вспоминал это имя. Потом его брови удивленно полезли вверх — находясь только в футе от головы Отца, Винсент теперь мог видеть выражение его лица, мог различить черноту его бороды и бровей на белой как мел от холода и потери сил коже. — Как она могла узнать?

— Она знает. — Часть его естества испытывала чувство удивления, но, поразмыслив над этим, он решил, что удивляться нечему. Разумеется, Катрин должна была бы знать, должна была бы прийти. — Она должна была знать. То, что связывает нас, намного сильнее и глубже, чем мы можем себе представить…

— Как и ваши судьбы, — осторожно сказал Отец, — были неразрывно связаны. — Как и, — тем же тоном продолжал Отец, пока Винсент ощупью пробирался к тому камню, на котором он лежал, — ваши сердца в своем стремлении к единению преодолевают пространство и время, опровергают все законы физики и вероятности…

— Да, — сказал Винсент, снова усаживаясь на место и зная в душе, что сказанное Отцом — правда. Он всегда знал, что это больше, чем просто любовь. Они были тем, что китайские философы называли «янь» и «инь», соединенными навеки на никому не ведомой глубине их душ. И даже если она выйдет замуж за этого человека по имени Барч, что, как он знал, она собиралась сделать в начале года, даже и тогда они будут частью друг друга, к их общему сожалению. Хотя тогда он больше не сможет ее видеть, не сможет даже попытаться сделать это, он знал, что не будет ни единой ночи, в которой ее голос не будет звучать в его снах.

Внезапно он подумал, знает ли она все это.

Очень тихо Отец продолжал, как будто разговаривая сам с собой:

— Однажды июньским днем около сорока лет тому назад я шел по Пятьдесят седьмой улице и, когда подходил к пересечению с Пятой авеню, увидел самую красивую девушку, которую когда-либо видел в жизни. Она шла мне навстречу, на ней было летнее платье, легкий ветерок раздувал ее волосы… она была… как ожившая мечта.

Его рука, когда Винсент коснулся ее, слегка пожала его руку, и Винсент теперь знал, что Отец снова видел сквозь окружавшую их сейчас темноту, как шла эта его ожившая мечта, что с помощью этих слов он снова пытается прорваться сквозь поток времени и снова почувствовать свою радость, испытанную им в тот момент.

— Она не была просто красивой, — тихо продолжал он, — ее глаза, полные жизни, светились пониманием и умом. Ее взгляд на какую-то секунду коснулся меня, и я потерял дар речи. Тогда я понял, что это женщина, которую я искал всю жизнь.

Да, подумал Винсент. Когда он увидел лицо Катрин, оно не было прекрасным, не было безмятежным… залитое кровью, искаженное от боли, измазанное мокрой травой парка, когда он перевернул ее… Как он мог объяснить Отцу, что с ним произошло то же самое? Когда он услышал ее голос, коснулся ее руки… Они стали друзьями, не видя друг друга, потому что ее лицо было все забинтовано, и она не видела его уродства, а он не видел ее красоты, это случилось уже позже.

И все-таки это было то же самое.

Голос Отца дрогнул, в нем зазвучала странная ирония, вызванная, как понял Винсент, возникшим в его сознании образом человека в двубортном твидовом костюме и котелке, опирающегося на легкую трость, сделанную в Лондоне… Доктора, профессионального исследователя, респектабельного служащего Читтенденского института… того молодого и давно исчезнувшего доктора Джекоба Веллса.

— Пока я смог сообразить, что же мне делать, она села в такси и… исчезла.

Когда Катрин ступила в падающий сверху луч света во время их первого расставания в подземном этаже ее дома, когда она возвратилась в Верхний мир, он знал, что не должен больше ее видеть. Как может человек Верхнего мира, думал он, иметь дело с таким существом, как он, даже если и хочет этого? В шепоте Отца ему слышался роковой хлопок дверцы такси, ужас остаться одному на полной народа улице, в ярком солнечном свете мира, круто и невозвратимо изменившегося…

— И что ты сделал? — спросил он.

Отец слегка пожал плечами, скорее изобразил этот жест движением бровей, чем шевельнул своим изломанным телом.

— Я пришел на этот угол на следующий день… и еще на следующий. Не проходило дня, чтобы я не думал о ней… и не мечтал о ней.

Винсент промолчал. Восемь месяцев он тоже думал о ней… и удивлялся ей. И своим внутренним чутьем знал, что будет мечтать о ней всю оставшуюся жизнь.

Наконец он сказал:

— Я надеюсь, что это еще не конец истории.

Отец слегка улыбнулся своим воспоминаниям.

— Что ж, прошел целый год. Однажды я снова шел по Пятьдесят седьмой улице, когда из-за угла повернуло такси, и… она вышла из него. На том же самом месте. Спустя год мы поженились.

— Это была Маргарет, — тихо произнес Винсент, и Отец кивнул.

— Да, — произнес он, вздохнув, — Маргарет. Так что видишь, Винсент, я тоже знаком с миражами.

Винсент помолчал несколько минут, думая о женщине, с которой он заговорил впервые в подземном этаже того большого, роскошного здания; о той изнуренной лекарствами прекрасной, очаровательной женщине, которую он знал только семь дней, которые она прожила в мире Туннелей. О женщине, которая, умирая, коснулась его руки и прошептала: «Позаботьтесь о нем…»

— Это удивительная история, — пробормотал он.

— Я хотел, чтобы ты ее услышал. — Голос Отца становился неясным, и Винсент опять почувствовал, как напряглась его рука — старик боролся с новым приступом боли, с наваливающимся на него беспамятством, с подступающей темнотой… Да и кто может знать, с чем еще, подумал Винсент. Может быть, с воспоминаниями о смерти Маргарет и с болью от этой утраты.

— Винсент, — тихо произнес Отец, — я понял гораздо больше, чем ты думаешь, про Катрин и про то, что вас связывает.

Заточенный глубоко в недрах земли, Винсент чувствовал звенящие удары кирки, крушащие закрывающую проход скалу. Невозможно было понять, как далеко они находятся, сколько времени осталось ждать… Он сам очень устал и чувствовал по тону голоса Отца, что тот постоянно теряет силы. Они играли в шахматы вслепую, как его когда-то научил Отец, каждый держал расположение фигур в голове, и Винсент каждым звуком своего голоса, всем своим существом старался удержать Отца рядом с собой, не дать ему заснуть.

— Тебе очень больно? — тихо спросил он и был вынужден наклониться к самому его лицу, чтобы услышать ответ:

— Изрядно.

Где-то в темноте над ними он услышал скрежещущий звук сползающего пласта камня и притянул Отца ближе к себе, согнувшись над ним и защищая его своим телом от падающих сверху камней и облака пыли. Камни упали недалеко от них, громко раскатившись по полу пещеры, а каменная пыль в воздухе забила им легкие.

— Похоже, дела довольно плохи, не так ли? — хрипло прошептал Отец, когда Винсент распрямился. Рука Отца, державшая его руку, заметно ослабела и была холодна…

(«Его нос заострился, как перо», — как сказала про смерть Фальстафа миссис Квикли в «Генрихе V»…)

Винсент пытался выбросить из памяти эти строки, но они упорно возвращались, этот трагический шепот про смерть человека, вволю пожившего… «И он попросил меня потеплее укутать ему ноги: я запустила руку в постель и пощупала их, и они были холодны как камень, потом я ощупала его колена, и они тоже были холодны как камень…»

Точно так же были сейчас холодны и руки Отца, когда он коснулся их, и лицо Отца… холодно как камень…

— Как много я должен тебе рассказать. — Голос Отца был едва различим, и Винсент стал растирать ему руки, желая передать ему тепло своего тела.

— Обещаю тебе, мы выберемся отсюда вместе.

Но Отец ничего не ответил на это.

Уверенность Катрин в том, что Мышь сможет спасти Отца и Винсента, подверглась серьезному испытанию, когда их маленькая группа вернулась в Мышиную Нору.

— И это машина? — удивленно спросила она, когда Мышь гордо отбросил кусок брезента с неосвещенной груды ржавого железа, возвышавшегося в одном из углов. Кое-что из этого металлолома она узнала — ударно-бурильный станок, напоминавший наполовину собранный четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, но все остальное — ремни, шестеренки, распредвалы, кожухи — было, похоже, вырвано с мясом не то из космического корабля пришельцев, не то из «Наутилуса» капитана Немо.

— Будет машина, — добродушно пообещал он. — Не здесь. Там. — Он показал рукой на пустые бочки и ящики, наваленные во всех углах комнаты. — Давайте помогайте все.

В эти ящики они уложили части машины Мыша и понесли их по длинным извилистым туннелям; Мышь торопливо шел впереди процессии, остальные, нагруженные до предела, пытались угнаться за ним. Похоже, ни у Кьюллена, ни у Николаса, ни у Джеми не возникало ни тени сомнения в том, что Мышь знает, что делать; Катрин, руки которой ныли от тяжести груза, шла согнувшись, пытаясь убедить себя, что машина сработает и что Винсент и Отец все еще будут живы, когда они к ним пробьются.

«Мышь просто гений, — сказал ей Винсент как-то вечером, когда они сидели на террасе, укрывшись его накидкой, — он может сделать что угодно, сообразить, как работает та или иная машина… сделать из двух машин третью…»

Она сказала тогда: «Какая жалость, что он не смог получить образование — похоже, он стал бы отличным инженером-исследователем»

«Возможно, — согласился Винсент, — если бы он закончил школу и не взорвал бы лабораторию института, который бы имел несчастье принять его студентом. И кроме того, инженер-исследователь занимается сугубо практическими вещами — в таком случае Мышь бы умер со скуки. Он вольный изобретатель». И в его зелено-голубых глазах, когда он заговорил о своем друге, появилось искреннее восхищение.

Глядя на тот металлолом, который она несла, глядя на широкую спину идущего впереди Мыша, на мелькание по стенам изломанных теней идущих между ними спутников, Катрин признала, что у Винсента были основания так говорить.

«Он знает туннели лучше, чем кто бы то ни было из нас, даже лучше меня, — сказал Винсент во время их другого свидания, в ночь с проливным дождем, она вспомнила, что тогда он впервые вошел в ее квартиру, но тем не менее готов был исчезнуть при малейшей опасности… — Туннели для меня дом родной, я их исходил и облазил, но для него это больше, чем просто дом, это его единственная защита и спасение. Я не знаю, сколько времени он в них скрывался, жил в них, таскал еду из кастрюль Мэри и из городских магазинов, — он сам этого тоже не знает, как не знает того, откуда он взялся и как оказался здесь. Да, это на самом деле так»

Шагая вприпрыжку по туннелям, спускаясь со своими спутниками все глубже и глубже в недра земли, Катрин буквально слышала голос Винсента, как если бы он шел сейчас рядом с ней, ощущала этот голос, шершавый, как камень, но в то же время мягкий, как шелк, — слышала его и вместе с ним шум дождя, стучавшего тем вечером им в окно. Она вспомнила, что огни в ее квартире были тогда погашены — еще одна предосторожность, чтобы никто не помешал им, — и Винсент был только теплой тенью во мраке рядом с ней, голосом в темноте, тем же, чем он был, когда она впервые узнала его…

«Ему даже не надо света, чтобы ориентироваться, не надо касаться стен или считать повороты, как это делают другие, — он инстинктивно знает, где он находится, как знаю это и я, по запаху земли, по звукам метро, по движению воздуха в туннелях».

Они опускались все глубже и глубже, оставив над своими головами царство бетонных труб и облицованных плиткой коллекторов ливневой канализации и вступив в горизонт обнаженных скальных разломов, проходивших глубоко под улицами города; похоже, это и было их целью. Они миновали предупредительные знаки, освещенные неверным светом факелов, прошли сквозь самодельные двери и в одном месте через баррикаду из полусгнивших бревен, а потом туннели сузились, в них стало гораздо влажнее, зеленоватого цвета вода стекала по стенам, пол бугрился под ногами, из трещин и разломов в стенах дули какие-то странные ветры.

— Это Пропасть, — шепнула Джеми Катрин, когда они шли вслед за Мышом по круто спускающемуся туннелю, который завивался в темноте, как штопор. — Мы всегда боялись ходить сюда — я не была здесь уже несколько лет. Однажды я здесь потерялась. Мышь и Винсент нашли меня Они знают это место…

— Здесь. — Голос Мыша был решителен. Они вошли в небольшую пещерку, не более чем расширение очень сырого небольшого туннеля, там, где в него вливался другой туннель — с низким сводом, сырой, с плесенью на стенках, с какими-то странными грибами, выросшими на полу, и с сильным запахом воды, находящейся где-то недалеко. Он подошел к правой стенке и провел по ней рукой — Катрин поняла, что она была из того же самого твердого, отливающего чернотой гранита, сквозь который пробивался с другой стороны Винслоу. — Хорошо, отлично, — произнес он и кивнул головой: — Здесь.

Сбросив таким образом бремя сомнений, он взял свой битком набитый ящичек с инструментами, который нес Къюллен поверх всей остальной поклажи, снял его и начал работать.

К удивлению Катрин, все части его бурильного станка стыковались одна с другой с отменной точностью и скоростью. Наблюдая за его лицом, глядя ему в глаза, когда она передавала ему детали, или помогая Кьюллену и Джеми собирать люльку станка, видя его уверенные, надежные руки в перчатках с обрезанными пальцами, Катрин поняла, что имел в виду Винсент, когда назвал Мыша гением. Теперь в нем не осталось ничего от того добродушного, немного легкомысленного человека, каким он был раньше. Соединяя шланги, муфты, шарниры, собирая целую серию редукторов для увеличения мощности маленького четырехтактного двигателя, Мышь работал с умением и скоростью опытного механика.

— Бензина хватает, — объяснял он, регулируя двигатель при свете фонаря, который держала Катрин. — Карбюратор, другие детали — это все из старых автомобилей на свалке, а бензин — порылся к бензозаправке. Слишком глубоко, чтобы подключиться к городской электросети. Кроме того, Отец говорит, что это может быть опасно.

— Думаю, что он прав, — согласилась Катрин, которую передернуло от одной мысли о том, что произошло бы, если электрическая компания стала бы разыскивать причину утечки электроэнергии.

Пока Мышь молча работал, она напрягала слух, пытаясь услышать далекий стук киркой, но, хотя Винслоу и другие рудокопы не могли быть дальше, чем в сотне футов от них, извилистые туннели глушили все звуки, а толстые гранитные стены не пропускали даже эхо. Она прикинула, могут ли услышать что-нибудь Винсент и Отец.

— Теперь, — сказал Мышь, выпрямляясь и похлопывая рукой по компрессору, который должен был приводить в действие станок, — должен хорошо работать — лучше, чем просто хорошо…

— Дай-то Бог, — тихо произнес Кьюллен, вытирая свои худые руки полой кожаной куртки, — потому что только он и знает, сколько воздуха у них осталось.

Запущенный компрессор загрохотал в тесном пространстве туннеля, воздух заполнился голубоватым выхлопом двигателя, а многократно усиленный стенами скрежет сверла, когда оно коснулось камня, разрывал барабанные перепонки. Чтобы уберечь глаза от крошек камня, Катрин отвернулась, когда Мышь налег всем своим телом на люльку станка, посылая ее вперед по самодельным направляющим…

Все сомнения в действенности самой машины, которые имелись у Катрин, полностью развеялись. Как это ни странно, но бур работал…

Но подвело сверло.

— Паршиво, паршиво, ПАРШИВО! — закричал Мышь, когда тяжелый двигатель взвыл в третий раз, а сверло с оглушительным звуком лопнуло, бросив его на землю. Он поднялся на ноги, срывая мотоциклетные очки, которые он надел, чтобы защитить глаза, и яростно пнул буровой станок. Мотор заглох. — Паршиво! Три сверла на три дюйма отверстия!

— Надо продолжать, — сказала Катрин деланно-спокойным голосом, но в ней уже поднимался страх перед неудачей. — Мы не можем сдаваться…

— Надо подняться Наверх, — пробурчал Мышь, обходя машину, поднимая и бросая обломки стали, которые чуть раньше были стальными сверлами. — Найти, что надо… может быть, на стройплощадке… большое строительство… — Он яростно потряс головой, глядя на несокрушимую скалу: — Нет времени!

Катрин, во всяком случае, была уверена в одном — что времени остается чертовски мало.

— Тебе нужно еще инструментов? — спросила она. — Возможно, я смогу достать их, скажи мне, что тебе нужно.

— Вы? — Мышь с нескрываемым сомнением посмотрел на нее. — Твердосплавные сверла для бура?

— Может быть… — ответила Катрин, лихорадочно соображая, сколько это может стоить, и где может продаваться… Слава Богу, что при ней кредитные карточки..

— А взрывчатку?

Она промолчала, зная, что взрывчатку совершенно невозможно достать тому, кто не имеет отношения к строительству…

Строительство… Ее руки и ноги внезапно похолодели.

— Да, — тихо сказала она, отворачиваясь от Мыша, сердце ее рвалось из груди, потому что отчаяние внезапно сменилось надеждой. Дрожащим голосом она произнесла: — Я знаю человека, который может помочь. Пойдем, Мышь! Проводи меня наверх. А по дороге подробно расскажешь, что тебе надо.

— Пустая трата времени, — с сомнением произнес он, натягивая свою кожаную куртку, которую сбросил во время работы, — нам нужна уверенность.

— Я уверена, — угрюмо ответила Катрин, — пошли.

Прижимая пальцы к скале, чтобы ощущать малейшую вибрацию, изо всех сил прислушиваясь к звуку бура, Винсент понял, что работа прекратилась. Она уже дважды прерывалась до этого — но теперь она не продолжилась. Прерывистый металлический стук кирок продолжался, но он был не ближе к ним, чем несколько часов тому назад… и сколько времени прошло уже?

Голос Отца был очень слаб.

— Они… еще бурят?

Винсент заколебался, не желая отвечать. С этими машинами всегда могло что-нибудь случиться, особенно если, как он знал наверняка, эти машины были собраны из краденых частей и выдранных откуда-нибудь блоков. Многие из машин Мыша работали на бензине, и он мог просто-напросто кончиться… Уж ему-то было известно, с каким трудом добывалось сколько-нибудь существенное его количество. Не отвечая прямо на вопрос Отца, он сказал:

— Они скоро к нам пробьются. И для нас все это останется только воспоминанием.

Чтобы сказать это, ему понадобилось несколько раз вдохнуть воздух — с некоторого времени ему стало казаться, что дышать становится все труднее.

Отец страшно закашлялся и прошептал:

— Похоже, я не могу дышать…

— Помощь идет. — Винсент снова склонился над ним и приподнял его на руках. Тело Отца казалось более тяжелым, чем всегда, и бессильно обвисло в его объятиях.

— Отец, — шепотом сказал он, — не покидай меня.

Отец сделал движение головой, попытался что-то сказать и не смог.

— Отец, — в отчаянии произнес Винсент, — послушай: «…Огромный мир в зерне песка…»

Ответа по-прежнему не было. Он откинул с лица старика густые спутанные волосы и мягко потряс его, пытаясь привести в чувство:

— «…Огромный мир в зерне песка…» Как будет дальше?

Не умирай, безнадежно думал он. Не умирай сейчас.

Они придут… они должны это сделать…

И после долгого молчания он услышал почти беззвучный шепот:

— «…и небо в чашечке цветка…»

Он ухватился за строку Блейка, словно это был спасательный трос, за который держалась душа, которая, как он чувствовал, погружалась все дальше и дальше в темноту:

— …«В единой горсти бесконечность…» Не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй…

И еле слышным эхом ему ответил голос Отца:

— «В едином миге видеть вечность…»