Я пытался забыть о жажде, занявшись приготовлением еды; из трюма я принес кое-какие продукты и пустое ведро. Склонившись над бортом, я набрал воды, собираясь вымыть руки и лицо. К моему несказанному удивлению, вода на губах не отдавала солью. «Отец!» — ахнул я, — «вода, вода — она пресная!» «Как это, Олаф?» — воскликнул отец, поспешно оглядываясь по сторонам. — «Ты ошибаешься, должно быть. Земли нигде не видно. Ты сошел с ума». «Попробуй сам!» — вскричал я.

Так мы открыли, что вода в том месте была пресной, совершенно пресной, лишенной какой-либо солоноватости и даже малейшего признака соленого вкуса.

Мы быстро наполнили два оставшихся у нас бочонка, и отец заявил, что то был дар небес, ниспосланный нам свыше знак милосердия богов Одина и Тора.

Мы были вне себя от радости, а голод заставил нас прервать вынужденный пост. Мы нашли пресную воду в открытом море — какие еще чудеса ждут нас в этих широтах, куда не заходил еще ни один корабль, где никогда не слышался плеск весла?

Не успели мы удовлетворить голод, как поднялся ветер и наполнил провисшие паруса. Взглянув на компас, мы заметили, что северный конец стрелки был плотно прижат к стеклу.

Я чрезвычайно удивился, но отец сказал: «Мне приходилось о таком слышать. Это называется понижением стрелки».

Мы сняли с бруса компас и принялись поворачивать его так и эдак под прямым углом к поверхности моря, надеясь, что стрелка отойдет от стекла и сможет беспрепятственно вращаться. Она с трудом сдвинулась и нетвердо, как бредущий домой пьяница, закачалась из стороны в сторону, но наконец указала нам путь.

До сих пор нам казалось, что ветер нес нас на норд-норд-вест, но теперь, когда стрелка вращалась свободно, мы поняли (если в этих водах можно было хоть сколько-нибудь положиться на компас), что слегка отклонились к норд-норд-осту. Курс наш, однако, все время лежал на север.

Море оставалось спокойным и гладким, как шелк, и даже рябь была едва заметна. Ветер бодро и весело наполнял паруса. Солнечные лучи, косо падавшие с неба, дарили нам приятное тепло. День за днем мы плыли на север; сверившись с записями в судовом журнале, мы обнаружили, что со времени шторма миновало уже одиннадцать суток.

Провизию мы расходовали очень экономно, и еды нам пока хватало, но наши припасы мало-помалу начинали истощаться. Тем временем опустел и один из бочонков с водой. «Ничего, наполним его снова», — сказал отец. Однако мы с ужасом убедились, что вода за бортом снова стала такой же соленой, как в районе Лофотенских островов, у берегов Норвегии. Поэтому с последним бочонком воды нам пришлось обращаться с большой бережливостью.

Меня постоянно клонило в сон; причину того я не знал — то ли сказывалось возбуждение, вызванное плаванием в неизвестных водах, то ли расслабленность после страшных переживаний в часы шторма, то ли недостаток пищи.

Часто я растягивался на крышке ларя и неотрывно глядел на голубой купол небес; и хотя на востоке ярко сияло солнце, я все время видел над головой одинокую звезду. Так продолжалось несколько дней; разыскивая взглядом эту звезду, я всегда находил ее прямо над нами.

Наступили, по нашим расчетам, первые дни августа. Солнце стояло высоко в небесах и светило теперь так ярко, что я больше не мог различить одинокую звезду, которая привлекла мое внимание несколькими днями раньше.

Примерно тогда же отец в один из дней неожиданно пробудил меня от дремы, указав на новое явление, возникшее далеко впереди нас, почти на самом горизонте. «Это ложное солнце», — воскликнул он. «Я читал о таком; говорят, это отражение миража. Оно скоро исчезнет».

Но тускло-красное светило, которое мы сочли ложным солнцем, оставалось видимым еще несколько часов. Мы не замечали каких-либо исходящих от него световых лучей, но с тех пор, оглядывая горизонт, всякий день на протяжении не менее двенадцати часов могли наблюдать красноватое свечение так называемого ложного солнца.

Облака или туман порой заволакивали его диск, но никогда полностью не скрывали его. По мере нашего продвижения вперед оно, казалось, восходило все выше и выше в неверном пурпурном небе.

Я не сказал бы, что новое светило в чем-либо, помимо округлой формы, походило на обычное солнце; когда его не застилали облака или океанские туманы, оно висело в небе дымно-красным или красно-коричневым шаром, но временами цвет его становился ослепительно белым, как у светящегося облака, словно ложное солнце отражало более яркое свечение где-то внизу.

Обсуждая это дымное, цвета тлеющих углей солнце, мы наконец сошлись на том, что явление — какова бы ни была его причина — представляло собой не обман зрения или отражение нашего солнца, а какую-то существующую в реальности планету.

Однажды, вскоре после этого, я ощутил чрезвычайную сонливость и крепко уснул. Мне почудилось, что я не проспал и минуты — помню, как отец тряс меня за плечи и повторял: «Олаф, проснись! Я вижу землю!»

Я вскочил на ноги. О, несказанная радость! Там, далеко впереди, прямо по носу, резко выдавалась в море линия берега. Берег уходил вправо, насколько хватал глаз; волны разбивались о песчаный пляж изменчивой пеной, отступали и вновь накатывали, напевая монотонными громовыми раскатами песнь глубин. На берегу зеленели деревья, кусты и травы.

Не могу передать, какое ликование охватило меня при виде этого зрелища. Отец стоял неподвижно, положив руку на штурвал, глядел вперед и возносил из самого сердца хвалы и благодарственную молитву Одину и Тору.

В кладовой мы нашли сеть, забросили ее и вытащили нескольких рыб, которые пополнили наши истощившиеся запасы провизии.

Компас мы давно вернули на место, опасаясь еще одной бури; теперь стрелка указывала прямо на север и чуть подрагивала на своей оси, как в Стокгольме. Понижения более не наблюдалось. Что это могло означать? За время нашего многодневного путешествия мы, безусловно, миновали Северный полюс — и все же стрелка продолжала указывать на север. Мы были донельзя этим озадачены, так как твердо считали, что направляемся на юг.

Три дня мы плыли вдоль берега и затем достигли устья фьорда или реки гигантской величины. Оно больше напоминало огромный залив, и сюда мы повернули наш шлюп, взяв направление к норд-осту от юга. Каждодневно поднимался порывистый ветер, который не стихал затем часов двенадцать; он подгонял нас вперед, и мы углублялись все дальше, плывя, как позднее выяснилось, по водам могучей реки, называемой обитателями этого мира Хиддекель.

Наше путешествие продолжалось еще десять дней; к счастью, мы наконец отошли на достаточное расстояние от берега — здесь более не чувствовалось влияние океанского прилива, и воды под нами стали пресными.

Это открытие оказалось своевременным: последний бочонок с водой почти опустел. Не теряя времени, мы наполнили оба бочонка и пользуясь, насколько возможно, попутным ветром, продолжали путь вверх по реке.

По берегам на многие мили вокруг и до самого океанского побережья простирались величественные леса. Деревья отличались гигантскими размерами. Мы бросили якорь у песчаного пляжа, сошли на берег и были вознаграждены некоторым количеством орехов: они показались нам очень вкусными, хорошо утоляли голод и стали приятным дополнением к нашему монотонному меню.

Как сейчас помню, было начало сентября — прошло уже, по нашим подсчетам, более пяти месяцев с тех пор, как мы отплыли из Стокгольма. Внезапно нас чуть не до смерти испугало послышавшееся вдалеке пение. Вскоре мы увидели, что прямо к нам по реке движется громадный корабль. Люди на борту его громко пели единым хором, и пение их, отдаваясь эхом от берегов, казалось звуком тысячи голосов, наполнявших все пределы вселенной трепещущей мелодией. Аккомпанировали певцам струнные инструменты наподобие наших арф.

Корабля таких размеров мы никогда раньше не видели, да и конструкция судна показалась нам незнакомой.

Наш шлюп стоял на якоре недалеко от берега. Береговой склон, весь поросший огромными деревьями, вздымался красивой дугой на несколько сотен футов над водой. Видимо, мы находились на краю первобытного леса, который уходил, без сомнения, далеко в глубь суши.

Колоссальный корабль остановился, почти тотчас была спущена лодка, и шестеро мужчин гигантского роста подплыли на ней к нашему шлюпу. Они заговорили с нами на незнакомом языке. В их манере держаться, однако, мы не почувствовали враждебности. Они много переговаривались о чем-то между собой, а один даже расхохотался во все горло, словно мы с отцом показались ему забавной находкой. После один из них заметил наш компас, который заинтересовал их больше, чем все прочее на нашем шлюпе.

Наконец, главный среди них жестами спросил нас, не согласимся ли мы покинуть свой шлюп и проследовать на корабль. «Что скажешь, сын мой?» — спросил отец. «Мы рискуем лишь погибнуть».

«Они кажутся мне дружелюбными», — отвечал я, — «но какие же они ужасные гиганты! Должно быть, они отобрали шестерых самых рослых гвардейцев этого царства. Только погляди, какого они роста!»

«Лучше нам будет пойти с ними по доброй воле, нежели насильственно», — улыбнулся отец, — «поймать-то нас они всегда сумеют». С этими словами он жестами показал гигантам, что мы готовы отправиться с ними.

Несколько минут спустя мы очутились на борту корабля, а через полчаса наш маленький шлюп был поднят из воды с помощью странно выглядевшего подъемного механизма с крюком и установлен на палубе, как любопытный экспонат.

На борту судна, казавшегося нам колоссальным, было несколько сотен пассажиров. Корабль, как мы узнали, назывался «Наз» — что, как мы выяснили впоследствии, означало «Отрада» или, если перевести буквально, «Отрадная прогулка».

Пассажиры корабля с большим интересом осматривали нас, а мы с отцом, в свою очередь, дивились этому народу гигантов.

Мужчины, все без исключения, были ростом не менее двенадцати футов. Все они носили бороды, но не особенно длинные, а скорее коротко подстриженные. Лица кроткие и красивые, кожа исключительно бела и румяна. Волосы и бороды у одних были черные, у других рыжеватые, у третьих белокурые. Капитан, как мы назвали про себя благородного господина, командовавшего судном, на голову возвышался над остальными. Рост женщин составлял в среднем от десяти до одиннадцати футов. У них были на удивление правильные и утонченные черты, нежнейший цвет кожи оттенял здоровый румянец.

И мужчины, и женщины обладали той непринужденностью манер, в которой мы видим признак хорошего воспитания; несмотря на громадный рост, в них не было заметно никакой неуклюжести. Мне шел лишь девятнадцатый год и я, несомненно, виделся им настоящим Мальчиком-с-пальчик. Отец, чей рост составлял шесть футов и три дюйма, едва доставал макушкой им до пояса.

Все они соперничали друг с другом в любезности, оказывая нам знаки внимания и доброго расположения, и все-таки все они, припоминаю, начали весело смеяться, когда захотели усадить нас с отцом за стол и им понадобилось придумать для нас сиденья. На них были богатые и привычные для этого народа одежды. Мужчины носили шелковые или атласные блузы с поясом на талии, бриджи и тонко выделанные чулки, на ногах — сандалии с золотыми пряжками. Вскоре мы узнали, что золото было у них одним из самых распространенных металлов и широко использовалось для украшений и отделки зданий.

Как ни странно, мы с отцом, находясь среди них, ничуть не страшились, что они могут причинить нам какой-либо вред. «Мы пришли к своим», — сказал мне отец. — «Исполнилось обещание сказаний, которые я слышал от отца и деда, легенд, передававшихся в нашем народе из поколения в поколение. Сомнений нет, это и есть земля, что лежит за Северным Ветром».

Мы произвели на гигантов такое впечатление, что нас поручили особым заботам одного из них, по имени Жюль Галдеа, и его жены; они должны были обучить нас языку той страны и оказались ревностными наставниками, мы же, со своей стороны — прилежными учениками.

По приказу капитана, корабль ловко развернулся и двинулся обратно, вверх по реке. Его мощные машины работали совершенно бесшумно.

Берега и деревья по сторонам сливались в сплошную полосу. Корабль шел быстрее любого поезда, на каком мне доводилось ездить — даже здесь, в Америке. Это было чудесно.

Тем временем солнечные лучи исчезли из виду. Их сменило, однако, «внутреннее» свечение, которое исходило от тускло-красного солнца, уже успевшего привлечь наше внимание; теперь дымная гряда облаков впереди, казалось, испускала беловатый свет. Для сравнения скажу, что свет этот был ярче, чем дали бы две полные луны, взошедшие на небе в ясную ночь.

Через двенадцать часов белому облаку предстояло утратить блеск и исчезнуть из виду; следующие за тем двенадцать часов соответствовали нашей ночи. Мы довольно быстро узнали, что встреченные нами странные люди поклонялись этому великому ночному облаку. То был «Дымный Бог» их «Внутреннего Мира».

Судно было оснащено средствами освещения; как я теперь полагаю, работали они на электричестве; но мы с отцом не были достаточно сведущи в механике и не могли понять, какая сила движет корабль и заставляет гореть прекрасные мягкие огни, служившие той же цели, что и современные фонари и лампы на улицах наших городов, в наших домах, магазинах и конторах.

Следует помнить, что дело происходило осенью 1829 года, и мы, пришедшие с «внешней» стороны, мягко говоря, ничего не смыслили в электричестве.

Электрически заряженный воздух был поистине целебным. Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше, чем в те два года, когда мы с отцом путешествовали по внутренним областям Земли.

Но вернусь к своему рассказу. Судно, на котором мы плыли, достигло места назначения два дня спустя. Отец заметил, что мы, по его оценке, находились прямо под Стокгольмом или Лондоном. Город, куда мы попали, назывался «Иегу», что означало «морской порт». Здания в нем были большие, красивой постройки, в целом похожие друг на друга, но не однообразные. Люди здесь, судя по всему, занимались главным образом сельским хозяйством; холмы были усеяны виноградниками, в долинах выращивались злаки.

Я никогда не видел такого количества золота. Золото было везде. Двери и окна были инкрустированы золотыми пластинами. Купола над общественными зданиями также были золотыми. Золото щедро использовалось в отделке огромных храмов музыки.

Растительность была роскошна и изобильна, а фрукты всех сортов отличались тончайшим вкусом. Виноградные грозди длиной четыре или пять футов, где каждая виноградина была размером с апельсин, и яблоки больше мужской головы — вот лишь несколько примеров чудесного плодородия «внутренних» областей Земли.

Громадные секвойи Калифорнии показались бы кустарником рядом с гигантскими деревьями лесов, простиравшихся на многие мили во всех направлениях. В последний день нашего плавания по реке мы видели во многих местах огромные стада, которые паслись у подножия гор.

Мы много слышали о городе, называемом «Эдемом», но провели почти год в Иегу. К концу года мы уже достаточно свободно изъяснялись на языке странного подземного народа. Наши наставники, Жюль Галдеа и его жена, обучали нас с воистину достойным похвалы терпением.

Однажды прибыл посланец правителя Эдема; последующие два дня нам с отцом пришлось отвечать на самые неожиданные вопросы. Нас расспрашивали, откуда мы прибыли, что за люди обитают «вовне», какому Богу мы поклоняемся, в чем состоят наши религиозные верования, как устроена жизнь в наших неведомых землях и о тысяче тому подобных вещей.

Компас, который мы захватили с собой, вызывал у гигантов большой интерес. Мы с отцом давно отметили тот удивительный факт, что стрелка его продолжала указывать на север — хотя, как мы теперь знали, наш шлюп перевалил через край или изгиб полярного отверстия Земли и мы заплыли далеко на юг по «внутренней» поверхности земной оболочки. Ее толщина или расстояние между «внешней» и «внутренней» поверхностями, по оценкам отца и моим собственным, составляет около трехсот миль. В относительном смысле, земная оболочка не толще яичной скорлупы, и поэтому площадь «внутренней» поверхности почти равна площади «внешней».

Величественное светящееся облако или шар тускло-красного огня, этот «Дымный Бог», огненно-красный по утрам и вечерам и испускающий красивый беловатый свет днем, кажется подвешенным в центре громадного вакуума «внутри» Земли и удерживается на месте непреодолимым законом гравитации или, не исключено, атмосферной силой отталкивания. Я имею в виду известную силу, которая в равной мере распространяет во всех направлениях притяжение или отталкивание.

Основание электрического облака или центрального светила, обители богов, темное и непрозрачное, однако испещрено бесчисленными малыми отверстиями, расположенными в нижней части громадного остова или алтаря Божества, на котором покоится «Дымный Бог». Лучи света, исходящие из этих отверстий, в ночи мерцают во всем своем великолепии и походят на настоящие звезды, такие же, как сияют по ночам над Стокгольмом, за исключением того, что кажутся большими по размеру. При ежедневном обороте Земли вокруг своей оси «Дымный Бог» словно восходит на востоке и закатывается на западе, подобно нашему солнцу на внешней поверхности земного шара. Люди «внутреннего» мира считают «Дымного Бога» троном и обителью своего Иеговы. Итак, круговращение Земли создает эффект ночи и дня.

В свое время я открыл, что язык людей Внутреннего Мира очень похож на санскрит.

После того, как мы рассказали о себе посланцам центрального правительства внутреннего континента, а мой отец по их просьбе набросал грубые карты «внешней» поверхности Земли, указывая участки суши и моря, названия континентов, больших островов и океанов, нас отвезли в Эдем. Средство передвижения отличалось от всего, что известно в Европе и Америке. Без сомнения, оно имело какой-то электрический привод. Экипаж бесшумно и в совершенном равновесии мчался по единственному рельсу. Вся поездка осуществлялась с очень большой скоростью. Мы взлетали на холмы, спускались в котловины, пересекали долины и неслись по склонам крутых гор, причем дорога, насколько мы видели, нигде не была выровнена, как сделали бы мы, прокладывая железнодорожные рельсы. На крыше каждого вагона имелись плоско лежащие маховики с верхней передачей, устроенные так, что с увеличением скорости экипажа скорость маховиков автоматически увеличивалась в геометрической прогрессии. Жюль Галдеа объяснил нам, что эти крутящиеся подобно вентиляторам колеса на крышах вагонов ликвидировали атмосферное давление или то, что обычно понимается под силой притяжения; с уничтожением или сведением к нулю этой силы вагон не мог накрениться в ту или другую сторону и слететь со своего единственного рельса, так как пребывал будто в вакууме. Быстрое вращение маховиков действенно уничтожало то мощное влияние — назовем ли его силой гравитации, атмосферного давления или как-нибудь иначе — которое заставляет любой лишенный поддержки предмет падать на поверхность Земли или ближайшего твердого тела.

Мы с отцом были несказанно поражены царственной роскошью просторной залы, где нас представили Верховному Первосвященнику, правителю всех земель Внутреннего Мира. На нем были богатые одежды, и он был выше любого из окружающих; рост его достигал, полагаю, не менее четырнадцати или пятнадцати футов. Колоссальная зала, в которой нас принимали, была вся выложена массивными золотыми плитами, густо усеянными драгоценными камнями удивительной яркости.

Эдем выстроен в прекрасной долине; собственно говоря, это часть самого высокого горного плато Внутреннего Континента, расположенного на несколько тысяч футов выше всей окружающей местности. Ничего красивее Эдема я не видал в своих путешествиях. Горный сад изобиловал бесконечным множеством фруктов, виноградных лоз, кустов, деревьев и цветов.

В том саду выходит из-под земли величественный источник вод, откуда берут начало четыре реки. Это место известно жителям как «пуп Земли» или начало, «колыбель рода человеческого». Реки именуются Евфрат, Фисон, Тихон и Хиддекель.

В прекрасном дворце нас ждала неожиданность: мы снова увидели свой шлюп. Его доставили к Верховному Первосвященнику в целости и сохранности, в том же виде, в каком он был поднят из воды путешественниками, обнаружившими нас на реке больше года тому назад.

Аудиенция у великого правителя продолжалась свыше двух часов. Он отнесся к нам дружественно и заботливо и с большим вниманием задавал нам многочисленные вопросы; все они касались предметов, о которых забыли расспросить нас его посланцы.

В конце беседы он спросил о наших пожеланиях и поинтересовался, хотели бы мы остаться в его стране или предпочли бы вернуться во «внешний» мир — при условии, конечно, что возвращение возможно и мы сможем успешно преодолеть преграду в виде пояса льдов, окружающего южное и северное отверстия Земли.

«Мы с сыном желали бы осмотреть ваши земли, увидеть населяющих их людей, ваши школы, дворцы музыки и искусств, огромные поля и чудесные леса; и после того, как мы будем удостоены такой чести, нам хотелось бы вернуться домой, на „внешнюю“ поверхность Земли», — отвечал мой отец. «Сын, которого вы видите, единственное мое дитя, и моя добрая жена с нетерпением ждет нашего возвращения».

«Опасаюсь, что вернуться вы не сможете», — заметил Верховный Первосвященник, — «ибо путь полон опасностей и препятствий. Вам будет позволено посетить наши земли; Жюль Галдеа будет сопровождать вас, и везде вам будет оказан любезный и добрый прием. Когда же вы решите отправиться в обратное путешествие, ваше судно, выставленное сейчас здесь, будет помещено в воды Хиддекеля, близ устья реки, и мы пожелаем вам доброго пути под защитой Иеговы».

На том завершилась наша единственная беседа с Верховным Первосвященником.