О ПРОМЫСЛЕ

Выше было достаточно сказано о том, что человек обладает свободной волей, и о том, в чем именно он самопроизволен и по какой причине от произошел самопроизвольным. Но поскольку не всякий, предположивший совершить убийство, непременно совершает его, но иногда совершает, а иногда — нет, так как его выбор препятствуется и задерживается по пути к цели, — причиной чего служит, как мы сказали, провидение, а не Fatum, — то за трактатом о свободе воли должно следовать рассуждение о Промысле, которое также разделяется на три части: во–первых [нужно исследовать] — существует ли Промысел, во–вторых — что он такое, и в–третьих — чего он касается.

Конечно, иудей, даже и безумный, не мог не знать о провидении, раз он знал о чудесах, совершенных в Египте, слышал о том, что произошло в пустыне, в чем провидение открылось людям гораздо очевиднее, чем в том, что можно видеть глазами, а также раз он вникал во многие проявления Промысла через пророков и в Вавилоне, не допускающие никакого сомнения. Христиан же убеждает в существовании провидения как и это все, так — в особенности — Божественнейшее и по неизреченному человеколюбию необычайнейшее дело Промысла, именно — воплощение Бога (Слова) ради нас. Но так как рассуждение (направляется) не только к ним одним, но и — против греков, то мы постараемся доказать существование Промысла и из других данных, которым доверяют и те. Итак, что Промысел существует, это всякий мог бы доказать посредством того же самого, посредством чего мы доказали, что существует Бог.

В самом деле, неизменное пребывание всего, в особенности же — того, что происходит и уничтожается, положение и строй (порядок) бытия, всегда сохраняющийся по одному и тому же образу (типу), течение светил, всегда неизменно однообразное, годовой круг и восстановление (чередование) времен года, ежегодные равноденствия ночей и дней, постепенное увеличение и уменьшение тех и других, ни в большей, ни в меньшей пропорции, — каким образом могло бы совершаться и одинаково распределяться, если бы никто не промышлял? Сверх того, возмездие, которое следует за преступлениями, особенно же — открытие самых преступлений, когда — при отсутствии того, кто мог бы изобличить, они обнаруживаются благодаря некоторым обстоятельствам, — доказывают, что существует Промысел. Подобного рода рассказами изобилуют как писания евреев, так и произведения греков. Действительно, в Св. Писании таковым передается инцидент с Сусанной, а в сочинениях греков — с поэтом Ивиком. Так, этот последний, будучи убиваем неизвестными людьми и не имея никакого союзника или свидетеля насилия, увидев журавлей, сказал: «Вы, журавли, отомстите за мое убийство!». Когда же граждане искали убийц и не могли найти, случилось, что в то время, как был в действии театр и народ восседал, пролетели мимо журавли. Убийцы, заметив их, засмеялись и сказали: «вот отмстители Ивика!». Между тем, некто из сидевших поблизости, услышав это, возвестил властям, и они (убийцы), будучи схвачены, сознались в преступлении. У древних записано большое количество и других подобных случаев, которое, если бы кто пожелал собрать, то до бесконечности удлинил бы рассуждение. Если же не со всеми преступниками приключается тот же самый способ изобличения, но некоторые по–видимому даже избегают (правосудия), то на этом основании никто не должен отрицать Промысла, — потому что он печется о людях не исключительно одним каким–либо способом, но — многими и разнообразными.

Не менее свидетельствует о существовании провидения устройство и соразмерность происходящих и разрушающихся тел, всегда неизменно сохраняющихся. Во всякой, ведь, частице тела сказывается забота провидения, — что любознательные могут вычитать из различных сочинений. Затем, разнообразие цветов, свойственных живым существам, всегда сохраняющее один и тот же вид, во всеуслышание твердит о том, что Провидение существует.

Да и вообще, сознаваемая всеми людьми необходимость молиться и служить Божеству приношениями и священнодействиями свидетельствует о провидении. Ведь, если в мире нет никакого Промысла, то для чего или кому стал бы кто–нибудь молиться?..

Затем, о провидении свидетельствует ревность к благотворительности, естественно подогреваемая неизвращенными людьми: ведь, ожидая за нее награды в будущем, мы предпочитаем благотворить даже тем, которые не могут воздать нам (тем же). С устранением же провидения попускается несправедливость тем, которые могут причинять ее, уничтожается милостыня и страх Божий, ниспровергается вместе с тем добродетель и благочестие: ведь, если Бог не промышляет, не наказывает, не награждает добродетельных, не отражает козней людей несправедливых, — то кто же стал бы еще поклоняться Богу, Который нисколько и ни в чем нам не помогает?.. Вместе с тем подрывается и пророчество, и всякое предведение. Но это не соответствует тому, что происходит почти каждый день. Так, в нуждах бывают частые явления (обнаружения) Божества, часто и во сне подается помощь страждущим, многие предопределения сбылись на каждом поколении; также — многие, запятнавшие себя убийством или сделавшие что–либо противозаконное, терзаются днем и ночью.

Кроме того, Бог — благ, а будучи благим, Он благотворителен, если же благотворителен, то промышляет.

Нужно ли здесь говорить о делах творения, его соразмерности, гармонии, состоянии, порядке и пользе, какую каждая часть приносит целому? Нужно ли доказывать, что оно (творение) не может быть в лучшем состоянии, чем в каком находится теперь, что оно не допускает никакого прибавления и что от существующего ничто не может быть отнято, — но все премудро и промыслительно сотворено совершенным и прекрасным? Впрочем, изложение этого мы относим к рассуждению о творении, чтобы с нами не случилось того, что случается со многими, кто писал о провидении, — именно: они вместо Промысла воспевают творение, которое, конечно, приводит нас к рассуждению о промышлении, однако — весьма значительно отличается от него. Действительно, промышление и творение — не одно и то же. Так, дело творения — хорошо устроить (создать) происходящее, а провидения — мудро заботиться о том, что произошло. При этом, одно не соединено всецело с другим, как можно видеть на примере людей — специалистов в области отдельных искусств и методов. Так, одни из них прилагают старание исключительно к тому, чтобы только хорошо устроить, и более ни о чем не заботятся, каковы — художники, живописцы и ваятели; другие, наоборот, только заботятся и промышляют, как например, пастухи и стражи. Поэтому, и мы в рассуждении о творении, должны бы, как следует, выяснить, что происшедшее (сотворенное) устроено прекрасно, а в рассуждении о Промысле [должны показать], что оно подлежит и надлежащему попечению после происхождения. В самом деле, каким образом человек всегда рождается от человека, бык — от быка, и каждый происходит из собственного семени, а не из иного, если отсутствует Промысел? Если бы кто–нибудь сказал, что сотворенное стройно (последовательно) идет вперед, соответственно изначальному происхождению, то он утверждал бы то, что творению всецело сосуществует промышление. Ведь раз сотворенное последовательно развивается, то это свидетельствует о том, что вместе с творением установлен Промысел, потому что управление бытием после творения есть дело Промысла. И, таким образом, говорящий это не иное что утверждал бы, как то, что существует один тот же Творец и вместе Промыслитель бытия.

Кто, наконец, видя формы людей, до бесконечности разнообразные и никогда не совпадающие во всем, не удивится этому деду (факту), а обсуждая причину этого, не найдет, что различие формы (внешнего вида) в индивидах (единичных существах) установлено провидением? Подумай, ведь, если бы все сохранили неизменно одни и те же существенные черты, какое произошло бы слияние вещей? Какое неведение, какой мрак окутал бы человека, который не узнавал бы ни родственника, ни чужого, не отличал бы неприятеля или дурного человека от друга и от честного: поистине — все вещи были бы вместе, по Анаксагору! Ведь, если бы это было так, то ничто не мешало бы (нам) вступать в сожительство с сестрами и матерями или грабить, или делать открыто что–нибудь другое бесчестное, лишь бы только не попасться с поличным, — потому что замеченный не был бы узнан после этого. Ни закон, ни государство, не могли бы основаться; отцы и дети не узнавали бы друг друга, — и, вообще, другое все из того, что свойственно человеку, не могло бы состоять (существовать). Ведь, человек был бы слеп в отношении к различию других людей, так как способность зрения приносила бы ему мало пользы. Кроме, ведь, роста и величины, он ничего другого не различал бы. Вот сколь великих для нас благ виновником является Провидение, Которое беспрерывно и повсюду разнообразит формы людей и ни на один момент не перестает это делать, — что и есть величайшее свидетельство того, что Промысел простирается и на единичности. Впрочем, всякий узнается и по типу устройства существенных черт, и по голосу, хотя это и не сохраняется (наблюдается) в такой точности, как достаточно сложившаяся форма. Ведь, сверх этого Провидение еще присоединило нам разнообразие цветов, чтобы многоразлично воспомоществовалась немощь человеческой природы. Я полагаю даже, что и многие животные — с виду сходные (фигурой), как например, ворона и ворон, имеют некоторые различия в наружности, по которым познают друг друга при сопряжении. Действительно, вороны и вороны часто живут большими стаями, но при сопряжении они разделяются, так как каждая и каждый познают подходящего сотоварища. Каким же образом они узнавали бы друг друга, если бы в каждой птице не было какой–нибудь отличительной черты, неудоборазличаемой нами, но от природы (естественно) легко заметной для одновидных?..

Наконец, знамения, предсказания, предзнаменования и небесные явления [ведь, наша речь относится к грекам], по собственному разуму, как сами (греки) говорят, сохраняющие исход того, что они показывают, обозначают это всецело разумом провидения, и последствиями доказывают истинность обозначаемого.