Оказалось достаточно всего одного прикосновения, всего лишь этой пугающей близости. Тело Джованны Кроу, изголодавшееся, изнемогающее от желания, само тянулось к Франко и не собиралось отказываться от своего решения. Угасающий мозг еще боялся, а руки уж ласкали, и губы жадно пили дыхание другого, и тела слились воедино, а жар крови стал общим…
…А потом Франко с глухим стоном, оттолкнул Джованну, хотя и продолжал держать ее руку.
— Нет! Не здесь. И не сейчас.
С этими словами он повернулся и стремительно направился к выходу, все так же сжимая ее руку. Она почти бежала следом, все еще плохо соображая после пылкого поцелуя, но даже не думала об освобождении. Почему-то сейчас Джованне казалось, что самая лучшая судьба — это вот так и ходить с Франко за руку всю жизнь.
Они стремительно миновали холл, вылетели на крыльцо, потом через сад, дальше, дальше, за маленькую кованую калитку, в царство садовников, потом еще одни ступени, широкие, каменные, замшелые, а потом…
Джованна стояла, затаив дыхание, хотя от быстрого бега легкие едва не разрывались на куски. Рядом, безмолвный и мрачный, возвышался Франко Аверсано.
Это место не отмечено на плане поместья. Сюда никогда не заходили случайные люди. Только близкие друзья и родные. Детей сюда тоже не пускали, так что Джованна знала о существовании этого места лишь понаслышке.
Царство роз. Всех цветов и оттенков, всех сортов, всех разновидностей. Вьющиеся плети, высокие кусты, маленькие кустики. Дикий шиповник. Она знала только одно — их здесь восемьдесят. Восемьдесят кустов. По два на каждый год брака Альдо и Маргариты Аверсано. Он дарил куст ей, она ему. Каждый год. В этом году тоже… Они успели отпраздновать сороковую годовщину своего брака, а потом граф Альдо погиб. Он отвозил Лукрецию, приезжавшую к ним на празднование юбилея, в аэропорт — она собиралась лететь в Штаты к Джованне. Вот так слетаются нити судьбы, так причудлива бывает жизнь. И жестока.
— Франко… Это же…
— Да. Подожди меня здесь. Никуда не уходи, ясно?
Она только кивнула, не в силах ответить, но потом голос вернулся.
— Франко! Не оставляй меня одну!
— Струсила?
— Нет… просто мне показалось… вот сейчас запрешь калитку и уйдешь.
— Это мысль. Не провоцируй меня. Не бойся, Солнышко, я быстро.
И исчез во тьме. Джованна беспомощно смотрела ему вслед, потом огляделась по сторона
Сад погибшей любви. Сад — свидетель многолетней нежности и внимания друг к другу. Здесь никогда не было садовника. Граф и графиня сажали свои дары друг другу лично.
Время остановилось и растянулось до бесконечности. Джованна в панике смотрела в ту сторону, где исчез во тьме Франко. Никого. Она одна в этом заколдованном саду.
Что с ней происходит, боги! Отчего так бешено бьется сердце, отчего никак не уймет дыхание? Внутри горит пожар, и нет дождя, способного залить это темное пламя страсти.
Франко. Франко Аверсано. Забудь о нем. Hе смей влюбляться в него, Не смей повторять ошибку десятилетней давности. Тогда тебя спас возраст, теперь не спасет ничего. За минуту блаженства ты заплатишь отчаянием и унижением…
— Спасибо, что дождалась, Джо.
Она круто повернулась, едва не теряя равновесие, и замерла на месте.
Опираясь на руку своего красивого сына, шла высокая статная женщина. Джованна помнила ее с черными гладкими волосами, похожими на вороново крыло, на кусок ночи, на небо без звезд… Теперь эти гладкие волосы были абсолютно белыми. В остальном графиня Маргарита Аверсано не изменилась. Та же стать и красота, то же спокойное и благожелательное выражение красивого лица… Только синие страшные тени залегли под глазами, и скорбно опустились уголки губ. Вдова. Безутешная в своем неизбывном горе.
Джованна не выдержала и кинулась на шею графине. Через секунду та ответила на ее объятие. Слабые руки обхватили плечи девушки, и тихий голос прошептал:
— Спасибо, принцесса. Спасибо, что приехала в замок. Ты ведь уже знаешь… после того… что случилось, я не выхожу из дома. Только сюда, к нашим с Альдо розам. Франко знал, что я должна спуститься, и рискнул. Он оказался прав. Я рада видеть тебя, принцесса.
— Вы не должны запирать себя в четырех стенах! Пожалуйста! Обещайте, что придете ко мне на новоселье, в Пикколиньо! Прошу вас, синьора Маргарита!
— Я… я не могу. Я нигде не чувствую себя в безопасности… Беспричинный страх…
— Со мной вы будете в безопасности!
Графиня слабо улыбнулась.
— Все такая же. Огонь и вихрь. Маленькое Солнышко. Я не обещаю, Джо. Посмотрим, идемте в дом вместе. Вы проводите меня комнаты, а потом Франко отвезет тебя домой.
Джованна поймала руку графини и прижала ее к губам.
— Я скучала без вас…
Маргарита Аверсано ответила грустной улыбкой и еще более тихим шепотом:
— Я тоже скучала по тебе, Джованна. Больше, чем ты можешь себе представить.
Франко довез ее до дома в гробовом молчании, и она была ему благодарна за это. На прощание он церемонно склонился над ее рукой, но поцелуй был горячим и чуть более долгим, чем предписывает обычный этикет. Она была благодарна ему и за это.
Остаток ночи Джованна просидела на своей собственной кухне, вспоминая, плача и улыбаясь одновременно. Она думала о Лукреции, своем детстве, о графине Маргарите и синьоре Альдо, о прекрасных розах в их тайном саду, о Франко, о его поцелуях и своей любви, о бестолковой, в общем-то, но счастливой жизни, которая досталась Джованне Кроу — одним словом, спать так и не пришлось. А в семь утра в кухню спустилось рыжекудрое чудо в папильотках и клетчатом халате. Если можно назвать свежей розой женщину шестидесяти пяти лет, то Дейрдре О' Райли была именно свежайшей из роз.
— Утро, приветствую песней звенящей твой солнечный луч и чего-то там на цветках! Салют!
— Росу.
— Что росу?
— Твой солнечный луч и росу на цветках. Бернс.
— Естественно. Шекспир о таких глупостях не писал. Ты не спала. Или спала, но плохо. У тебя глазки красные и маленькие, а нос распух. Плакала?
— Нет, сморкалась. А как твоя мигрень, Доди?
— Мигрень? Какая мигрень? Ах, мигрень! Это была не она. Гипертонический кризис.
— Криз.
— Чего?
— Гипертонический криз. И часто он у тебя бывает?
— Ой, да тыщу раз за день! Утомительная штука, но спишь после него, как дитя.
— Доди!
— Да?
— Ты обманула нас.
— Дитя, не груби старушке, счастья не будет.
— У тебя голова вчера не болела.
— Болела, не болела, какая разница. Могла бы и заболеть. Я уже не девочка.
— Но вчера не болела?
— Ну… не болела.
— И не стыдно?
— А за что? Вообще-то я хотела сымитировать расстройство желудка, но это показалось мне не очень романтичным. Кроме того, на это обиделся бы шеф-повар. Пришлось остановиться на головной боли. Давление — это элегантно.
— Особенно когда все за столом знают, что оно у тебя, как у слона.
— Давление вещь опасная и непредсказуемая. Цвел юноша вечор, знаешь ли, а на следующее утро — бабах! — и нету!
— Я бы сказала, весьма вольное изложение классики.
— Можно подумать, это тебе шестьдесят пять, а не мне. Ну ее к бесам, эту голову, рассказывай!
— Что рассказывать?
— Как что? Про вас с Франко. Целовались?
— Дейрдре!
— Ну что ты так кричишь! Я пожертвовала десертом, чтобы оставить вас одних, я увела этого Бареджо, я рисковала своей невинностью
— Доди, чем ты рисковала, прости?
— Не ехидничай. Этот профессор всю дорогу держал меня за ручку и ворковал об обнаженной натуре у Вероккьо.
— Дорога длится семь минут, я засекала.
— Ты зануда и злючка, Джо, из чего я заключаю, что сегодня ночью у вас ничего не было
— Ты что, сводней хочешь стать? Чтобы купила право на бизнес ценой собственного тела?
— А что, хорошая мысль. И траты небольшие, и телу только лучше. Это очень тонизирует…
— Доди! Если бы это сказала не ты…
— Но это же я.
— Я знаю. Ты всегда была такой.
Джованна вздохнула и склонилась над чашкой. Доди пытливо уставилась ей в лицо и терпеливо ждала.
— Доди, отстань. Я подавлюсь чаем. Не было ничего.
— Очень жаль.
— Ты невыносима и неисправима, Дейрдре О'Райли. И вообще, это ничего не решит.
— Что именно?
— Секс с Франко.
— Да? Тогда ты единственная женщина в мире, кто так думает.
— Он меня не любит,
— Это не главное.
— И не хочет, а это уже важно. Если же случится невозможное и он со мной переспит, то что это решит? Как, по-твоему, он отнесется к тому, что его любовница пудрит ему мозги?
— А ты это планируешь?
— Что именно?
— Запудрить ему мозги.
— Ну… я могла бы попробовать.
— А просто поговорить ты не пробовала? Честно, откровенно, без всякого обмана.
— Бесполезно. Он тверд, как скала.
— Хорошо, значит, меняем тактику. Не будем действовать напролом, пойдем в обход. Почему ты опять грустишь?
— Вспомнила Маргариту. Бедная она…
— Еще бы не бедная. Значит, ты с ней виделась?
— Совсем недолго. Она…
В этот момент зазвонил телефон. Джованна сняла трубку и успела сказать «алло», после ее глаза становились все круглее и круглее. Доди в волнении носилась вокруг стола, изнывая от желания разузнать последние потрясающие новости, но это стало возможным только после того, как Джованна положила трубку и уставилась на Доди с несколько ошарашенным выражением лица.
— Ну? Говори, чтоб мне лопнуть! Я сейчас умру от твоего гипертонического кризиса!
— Криза.
— Один черт! Кто это звонил?
— Синьора Баллиоли.
— Передай ей, что рулетики с чесноком были упоительны. Что она сказала?
— Она сказала, что синьора графиня интересуется, когда нам можно нанести коротенький визит, и просит назначить время.
— Ого! Марго идет на поправку!
— Доди!
— Я называю ее так только за глаза. С ней всегда больше дружила Лу, а мне больше нравился Альдо. Но мне жаль бедняжку, и я искренне желаю ей добра. Слушай, Джо, ты видишь, как благотворно ты на нее подействовала?
— Пока еще нет.
— Уже, уже. Только повстречалась с тобой — и сразу собралась выходить из дома, Увидишь, она поправится благодаря тебе, и нам это только на руку.
— Почему?
— Мы возьмем ее в союзницы. Она уговорит Франко. Или прикрикнет на него. Хотя… это вряд ли.
— Ас чего ты взяла, что она будет за нас? Она уже восемь месяцев сидит взаперти…
— Вот именно, а тут такое оживление. Потом, это же твоя идея. Марго ее поддержит.
— Ох, не знаю.
— И знать тут нечего.
— Доди, я не хочу ее впутывать. Ей и так нелегко.
— Она крепче, чем ты думаешь, детка. К нашему поколению не стоит относиться, как к дряхлым и изнеженным созданиям. Марго прошла войну, как и мы с Лу.
— И все равно, я не хочу ее беспокоить. Достаточно того, что я обманываю ее сына.
— Ха, Франко переживет.
Может быть, подумала Джованна. Даже наверняка. А вот переживет ли это их с Франко дружба? Та самая дружба, которая только что зародилась на этой земле. Тонкая ниточка доверия, которую так легко порвать…
— Знаешь, Доди, пожалуй, стоит еще раз перечитать эти правила для арендаторов.
— А ты что, не читала их?
— Читала, но была в ярости, ничего не помню.
— Либо заболела, либо влюбилась, одно из двух. Ты никогда так не относилась к работе.
— Доди, это я от отчаяния. Франко выразился совершенно определенно.
— Послушай, в конце концов, вы старые приятели. Неужели он не пойдет на уступки ради вашей старой дружбы.
Джованна невесело усмехнулась. Ох, не пойдет! Дейрдре просто не знает, каков Франко Аверсано в деловых вопросах.
Франко Аверсано. Высокий смуглый бог. Широкие плечи, длинные ноги, узкие бедра. Могучая грудь, и губы, насмешливые и сладкие, словно дикий мед…
Румянец полыхнул на щеках, и Доди немедленно сделала стойку.
— Ты уверена, что вчера ничего не было? Ты ведешь себя, как школьница, накануне потерявшая невинность с первым парнем школы
— Доди!.
— Это для примера. Просто ты вся красная и мечтательно улыбаешься.
— Я вспоминала кое-что, но это не вчерашним вечер.
— Очень хорошо, хотя и вчерашний вечер можно было бы вспомнить с удовольствием. Ты ответишь по телефону, я отвечу, или пусть его обзвонится?
— Ох, задумалась…
Она выслушала говорившего, коротко простилась и опустила трубку на рычажки. Доди покачала головой.
— Ты прямо мастер беззвучных разговоров. Лучшая песня — это тишина, правильно. В шестидесятые годы у меня был друг, звукооператор одной рок-группы. Этот девиз был написан у него на майке.
Джованна почти не слушала щебет Доди.
Франко был спокоен и категоричен. Он надеется, что вечер ей понравился. Надеется, что Доди себя нормально чувствует. Благодарен за маму. Рассчитывает, что она правильно поняла его вчерашние слова, но на всякий случай уточняет: никакого бизнеса на территории поместья. Никаких туристов. Никаких социологических программ. Всегда рад ее видеть в замке. Заедет как-нибудь. Все, пока.
Вот и все. И не хочет он понять, что для нее не деньги имеют значение. Весь этот сумасшедший план родился у нее в голове только по одной причине: она слишком хорошо помнила, какое счастье, испытала, впервые попав в Италию. Не будь в ее жизни тетки Лу, не было бы очень многого. Джованна так и не научилась бы радоваться жизни, так и не влюбилась бы…
— Доди, я пройдусь. У меня в голове гудит. Я ненадолго.
— Иди, моя пташка, и не обращай на меня никакого внимания. Я собираюсь повеситься на телефоне и выведать у синьоры Баллиоли ее кулинарные секреты.
Джованна прошла через сад, миновала весело журчащий ручей и углубилась в рощу. Птицы пели на всех ветвях, гудели шмели, воздух был свеж и чист, а жара еще не стала невыносимой. Детство вдруг стало таким близким, таким реальным — протяни руку и коснись. Вот оно, смеется и визжит, мелькает грязными пятками…
В этой роще он отдыхал со своими друзьями, студентами из Неаполя, Рима и Милана. Джованна, маленькое прыщавое недоразумение, пряталась на безопасном расстоянии и смотрела, смотрела на Франко во все глаза. Как смеется, как пьет вино, как рассказывает что-то смешное с абсолютно серьезным видом.
Вокруг него всегда были девушки, и если ненависть могла убивать, то всем им суждено было пасть на месте. Джованна ненавидела их всех скопом и по отдельности.
Иногда они ее замечали и звали к себе. Она подходила только потому, что Франко был там. Остальные ее не волновали. Девушки смеялись и называли ее малышкой и куколкой, выбирали ветки и листья из спутанной золотистой шевелюры девочки, а она смотрела только на Франко, думая, что этого никто не замечает.
Джованна прерывисто вздохнула и улеглась прямо на траву, закинув руки за голову. Роса уже высохла, да и неважно…
Как тихо в роще. Такое ощущение, что прямо сейчас из-за дерева выскочит златокудрая девчонка с разбитыми коленками и озорно подмигнет Джованне. А вон оттуда появится молодой и веселый Франко с друзьями… и ни одной девушки рядом.
Конечно, в чем-то Доди права. Они оба взрослые люди, и Франко больше не относится к ней как к ребенку. Она поняла это вчера, она поняла это раньше, когда он в первый раз поцеловал ее, после пощечины. Господи, как это было давно.
Так вот, они могли бы стать любовниками, только вот зачем? Ему приятно вспомнить юность, он помнит ее ребенком и видит в ней взрослую женщину, но он ее не любит. И никогда не полюбит. Это только в сказках графы женятся на пастушках и живут долго и счастливо.
— Вот так идешь по лесу, смотришь по сторонам, а в траве девушки валяются красивые.
— Франко! Как ты меня напугал.
— Не вставай, лежи. Ты выглядишь такой расслабленной и спокойной. Счастливой. Ты счастлива, Джо?
Он стоял над ней и улыбался, красивый мужчина с серыми глазами и изморозью на висках. Сердце у Джованны сжалось, и она еле заметно покачала головой. Франко вскинул бровь.
— Несчастна? Не может быть.
— Франко, я…
— Только я тебя умоляю, ни слова о делах. Сегодня у меня выходной. Не хочу слышать о бизнесе.
Только теперь Джованна поняла, что Франко приехал верхом. На нем были сапоги для верховой езды, а в руках он сжимал перчатки. Черная рубашка была пыльной, видимо, он уже давно уехал из дома.
— Можно присесть рядом с тобой?
— Зачем ты спрашиваешь? Лес для всех.
— Для приличия. Еще один вопрос — можно, я сниму рубашку?
У нее чуть сердце не выскочило из горла. Он ее провоцирует! Изучает, как она прореагирует на подобное предложение.
А как она на него прореагирует?
— Снимай.
— Тебя это не шокирует?
— Нет. Меня это не шокирует. Ты же снимешь рубашку, а не брюки.
Язык мой — враг мой. Франко Аверсано откровенно веселился, а Джованна кусала губы и не чаяла, как удрать с поляны. Полностью отдаться этому чаянию мешало воображение. Франко снимал рубашку нарочито медленно, и девушка вдруг очень живо представила, как помогает ему раздеться. Медленно расстегивает все до единой пуговицы. Стягивает черный шелк с могучих плеч. Проводит пальцами по груди, бронзовой от загара, мускулистой, горячей. Прижимается щекой к разгоряченной коже, вдыхает запах мужчины, осторожно касается губами маленького темного соска…
— Ты часом не в трансе, Джо? Не выспалась сегодня?
— А? Да, пожалуй. Доди вскочила на заре.
— Вчерашний вечер… Ты нормально себя чувствуешь?
— Вечер был прекрасный. Я получила массу удовольствия. Доди тоже.
— Это хорошо. — Я как раз хотел пригласи тебя еще разочек. Надо же показать тебе пресловутые подземелья.
— Ты серьезно?
— Абсолютно серьезно.
И медленно провел травинкой по ее голой руке. Джованна была так напряжена, что едва не взвилась в воздух. Франко ухмыльнулся.
— Держу пари, ты все так же боишься щекотки.
— Да ну тебя. Расскажи о подземельях.
Расскажи мне хоть о биноме Ньютона, только не смотри своими серыми глазищами и не давай мне думать о том, как мы могли бы заниматься любовью в этих самых подземельях… Шелковые путы… Темные своды… Ты случайно не садо-мазо, Джованна Кроу?
— Подземелья у меня хорошие. Темные, тихие и сухие.
— Это плохо.
— Почему?
— Подземелья должны быть сырыми. У пленников всегда бывает чахотка от сырости.
— Нет, у меня сухие. Там песочек. Еще там тепло…
Она изо всех сил держалась, чтобы не открыть глаза. Этот растленный граф накручивал на палец прядь ее золотистых волос, а значит, был совсем близко. Если она откроет глаза, то утонет в его взгляде…
— Там никто не мешает…
— А для чего они служат в наши дни? Что там делать?
— Зависит от того, с кем туда пойдешь. Купаться пойдем?
От неожиданности она открыла глаза — и мгновенно совершила ошибку, причем непроизвольно. Вместо того чтобы отшатнуться, придвинулась. Теперь Франко нависал прямо над ней, и ее кожа горела от жара его тела. Серые глаза смотрели насмешливо, горячо, пугающе, и немыслимые губы изогнулись в улыбке, не злой, не презрительной, а дружеской, почти нежной. Если он чуть наклонится вниз, то они поцелуются…
— Ку… купаться? Я не думала…
— День жаркий, освежимся. Бежим!
Она вскочила и помчалась за ним, даже не задумываясь, что делает.
Куда, спрашивается? Купальника-то нет…
Все равно. Лучше прыгнуть в воду в одежде, потому что иначе она сейчас сгорит от желания и совершенно неприличных фантазий, переполняющих ее пылающую голову.
Они ворвались в воду озера с разбега, и Франко поймал ее на руки, а она завизжала и задрыгала ногами, и тогда этот негодяйский граф поднял ее и со всего размаха забросил далеко в воду, и она утонула на секундочку, а потом вынырнула, хохоча от восторга и облегчения.
Теперь можно беситься и смеяться, нырять и жмуриться от воды — но он не поймет, ЧЕГО она хочет больше всего на свете.
И они снова хохотали, и брызгались, и топили друг друга в звенящей воде, и цивилизация слетала с них, словно шелуха, — не было больше надменного аристократа Франко Аверсано и молодой деловой американки Джованны Кроу, были мужчина и женщина, и плевать, что мокрая футболка облепила тело так, что сделалась невидимой, потому что Джованна доверяла этому мужчине, доверяла все, что угодно…
Потом Франко подхватил ее на руки и вынес из воды, а Джованна болтала ногами и хохотала. Он принес ее на секретную поляну — здесь Джованна несчетное количество раз пряталась в детстве, будучи уверена, что именно тут живут феи.
Он опустил ее прямо на густой мох, но рук не разнимал. Девушка перевела дух от смеха и хихикнула напоследок.
— Отпусти, феодал.
— У меня идея получше.
— Какая же?
Вместо ответа Франко молча привлек ее к себе.