Палуба была погружена со мрак, светилась лишь расположенная на корме рубка, где Лицас дежурил у штурвала. Никаких других огней видно не было. Облака скрывали луну и звезды. Ветер заметно спал, до двух-трех баллов по шкале Бофора. Стараясь не высовываться из-за планшира, Бонд прокрался на корму и укрылся за углом рубки.

— Прямо по курсу, — негромко сообщил Лицас. — Спрячься за мачту и посмотри сам.

Бонд осторожно выглянул. Прищурил глаза. Впереди, ярдах в шестистах от их судна темнели очертания катера, с правого борта которого, как того требуют правила, горел зеленый сигнал, освещена была также и рубка. Бонд разглядел короткую заломленную назад мачту, на крыше рубки и внутри нее было заметно какое-то движение. Больше ничего.

— Шли со стороны Пароса со скоростью в двадцать узлов, — продолжал Лицас. — Когда стали подходить к нам по левому борту, сбросили скорость и легли в дрейф. Либо у них неполадки с двигателем, либо валяют дурака.

— А неполадки реальны? — Бонд по-прежнему не сводил глаз с катера.

— Еще бы. Некоторые судовладельцы частенько забывают о том, что любое судно требует ухода. Греки. Работать не любят. Как бы там ни было, если у них впрямь поломка, то при ухудшении погоды им не позавидуешь. На такой мачте не наладишь даже и носовой платок, не то что парус. Пойдем малым ходом. Не станем спешить.

Расстояние между двумя катерами медленно сокращалось, оба мужчины молча наблюдали за этим. Внезапно Бонд поймал себя на том, что уже способен различить слева плотный сгусток темноты, который, по всей видимости, был островом Парос. По правому борту виднелась еще одна тень, менее четкая и не такая большая, — Иос, догадался Бонд. Впереди, фоном для все расширявшихся контуров катера, простиралась громада, вокруг которой происходила какая-то странная перемена, словно бесконечно тонкий слой воды накладывался на чернильную кляксу: Враконис, первые всполохи рассвета.

Когда расстояние между судами уменьшилось до двухсот ярдов, с дрейфующего катера послышался еле различимый крик:

— Kapitanie!

— Akouo… ti thelete? — крикнул Лицас в ответ и еще немного сбавил обороты.

Обмен репликами продолжился. Часть их Лицас переводил для Бонда и комментировал.

— У них перегрелись оба мотора. Говорят, что некому заняться ремонтом «Мельтеми» — северный ветер — дует уже четвертые сутки, и они опасаются, что с восходом солнца он еще усилится. Тут они правы. Если не врут, то им действительно требуется помощь. Пройдем мимо — через пару часов они налетят на риф. Просят отбуксировать их на Враконис. Конечно, за нас это сделать могут и другие. Но никого ведь нет. И не предвидится даже. Что будем делать, Джеймс?

— Похоже, это как раз та ситуация, которую мы более или менее предвидели. Нисколько не сомневаюсь, что вся эта история подстроена. Но мы не в праве бросить людей на произвол судьбы, если хотя бы есть один шанс из сотни, что они говорят правду. Каким неотложным делом мы ни были бы заняты, мы, прежде всего, моряки. Скажи им, что мы берем их на буксир.

— Хорошо, согласен, — крикнул в темноту Лицас и, понизив голос, добавил. — Вот твои свертки, Джеймс. Только бы не развязались.

Через двадцать секунд Бонд уже завязывал у себя на поясе тесемки небольших пластиковых свертков и надевал две весьма полезные части снаряжения, случайно оказавшиеся на «Альтаире» — ласты и нож для подводной охоты. В прошлом, попадая в подобные обстоятельства, Бонд имел в своем распоряжении значительно более богатый выбор приспособлений. На сей раз, и мысль эта бодрила, дело требовало от него максимума находчивости, решительности и физической сноровки.

Он был готов. Повернувшись к нему, Лицас тихо, но властно проговорил:

— Покуда единственное, чего нам следует опасаться, это как бы они нас не протаранили. Уйти от них я не смогу. Теперь давай за борт. Удачи, Джеймс.

Они пожали друг другу руки. Бонд перекинул ногу через ограждение и беззвучно скользнул в невидимую воду. Вода обдала его холодом, но он знал, что на этих широтах в это время года, стоит ему начать двигаться, и он не замерзнет. Следующие несколько минут уйдут на несложную проверку его способности ориентироваться и чувствовать время — необходимо было постоянно держать между собой и предполагаемым противником корпус «Альтаира». Однако он нашел все же время улыбнуться при мысли о том, что его версия может оказаться всего лишь забавным недоразумением, и тщательные и столь опасные для жизни меры предосторожности предприняты им против группы каких-нибудь голландских бизнесменов или шведских учителей, отдыхающих на каникулах. Теперь двигатель «Альтаира» увеличивал обороты, и нос катера стал заворачивать вправо.

Чтобы сохранить свою позицию, Бонд сделал несколько аккуратных гребков.

Поймать и закрепить лишь, брошенный с другого судна, в открытом море, если только не стоит полный штиль, очень трудно. Делать это в одиночку опасно, однако еще раньше все трое решили, что Янни нельзя вовлекать в дела, которые его не касаются, и поэтому он не должен подниматься на палубу, а будет сидеть на баке, пока не минует опасность. Ариадна также не могла покинуть свой пост.

Счет шел буквально на минуты или, по крайней мере, мог идти. Катера по-прежнему сближались, и обмен репликами продолжался. Бонд оттолкнулся от корпуса «Альтаира» и поплыл по плавной дуге, стремясь обогнуть тот участок моря, который был освещен мощным лучом прожектора, закрепленного на крыше рубки у основания мачты. Но даже в этом случае никто не мог дать гарантию, что Бонда не засекут, но поскольку по-настоящему безопасный маршрут потребовал бы чересчур много времени, он решил проплыть часть пути напрямик под водой.

Плыть было не особенно тяжело. Груз заменял собой балласт, ласты придавали каждому гребку дополнительньй толчок. В ярде от поверхности воды волнение уже почти что не ощущалось.

И хотя какое-то глубинное движение в виде длинных, разнонаправленных импульсов сохранялось, оно едва ли служило серьезным препятствием, скорее создавало знакомое ощущение среды. С дюжину раз он всплывал на поверхность, чтобы глотнуть очередную порцию воздуха и проверить свое местоположение. Наконец до катера осталось не более двадцати футов; он, как и задумал, приближался прямо к корме. Бонд осторожно проплыл еще немного, укрылся в тени корпуса катера, отыскал глазами свисавший с борта конец, затем слегка подался вперед, пока не достиг той точки, откуда мог слышать и видеть все, что происходит вокруг.

Лицас крепил буксирный канат. На носу чужого катера стояли четверо мужчин, их городские костюмы странным образом не соответствовали ситуации. Мужчины о чем-то переговаривались. Бонд ждал дальнейшего развития событий. Времени прошло совсем не много. Наконец, договорившись о чем-то с Лицасом, мужчины поймали конец буксирного каната и стали неуклюже тянуть его на себя. Через минуту-другую они подтянут «Альтаир» гак близко, что с легкостью смогут перепрыгнуть на него. Теперь настала очередь Бонда действовать.

Он отстегнул ласты, позволяя им уйти на дно, подплыл к концу, уцепился за него, подтянулся, ухватился рукой за планшир и бесшумно перевалился через борт. Прячась в тень надстройки, он вскрыл прикрепленные к поясу пакеты и так их оставил. Затем он достал из привязанных к голени ножен нож и посмотрел вперед.

Один из мужчин уже был на «Альтаире»; другой опасливо разглядывал зыбкое пространство, разделявшее катера, в то время как остальные двое возились с канатом. По всему было видно, что они не торопятся. Наскоро обыскав палубу, Бонд убедился, что противников было всего пятеро: четверо на носу и еще один, одетый в линялую рубашку и широкие матросские брюки, сидел в рубке, склонившись над приборкой доской и внимательно наблюдая за действиями своих сообщников. Если предположить, что на катере находятся враги, то в этот ответственный момент вряд ли кто останется внизу.

Бонд приблизился к открытой двери в рубку и притаился сразу за ней. Предстояло выяснить еще одно обстоятельство, правда, для этого нужна была известная доля везения. Рискуя обнаружить себя, он осторожно высунулся в дверной проем. Повезло. Возле сидения штурмана в полу был проделан люк, закрытый крышкой с зазенкованным посередине кольцом. Бонд подался назад и стал ждать. Всего каких-то два шага отделяли его от пятого участника операции, рука его сжимала нож.

Теперь на «Альтаире» было уже трое; четвертый, очевидно, должен был оставаться на катере. На «Альтаире» вспыхнула перебранка. Лицас, протестуя, отчаянно размахивал руками и всячески старался изобразить справедливое негодование. Вдруг Бонд уловил упоминание своего имени, затем имени девушки и наконец прозвучало слово «ustinomia» — полиция.

Нечто в этом роде Бонд предвидел. Люди, назвавшиеся полицейскими, представляли, правда, весьма неубедительно, вчерашнюю жестокую перестрелку как дело рук Бонда и его людей. Но настоящая полиция подошла бы открыто, с обычными в таких случаях прожекторами, громкоговорителями, униформой и автоматами наизготовку. Теперь все было практически ясно — и, тем не менее, стопроцентной уверенности не было. Необходимо было как-то заставить противника обнаружить свое истинное лицо, притом совершенно определенно.

Лицас продолжал скандалить, жестами приказывая пришельцам убираться и объясняя им, как было условлено, что англичанина он высадил на мысе Сунион. Один из мужчин сделал шаг вперед, ощупал карманы Лицаса и отдал какой-то приказ. Двое его сообщников кинулись к дверям салона. Обыск длился недолго. Не прошло и минуты, как оба мужчины вновь появились на палубе. Главарь задумчиво кивнул головой (в Греции этот жест означает отрицание) и отдал другой приказ, после которого те двое ринулись дальше и скрылись из поля зрения Бонда.

Воцарилась полная тишина, если не считать слабого поскрипывания, которое издавал корпус катера. Затем раздался мужской смех, до нелепости неуместный в этой накаленной атмосфере, после чего — безумный металлический стрекот автомата, разносившийся над водой сухо и без эха. Последовал громкий стон. Бонд прекрасно видел, как Лицас бросился к крыше рубки, где под сложенным брезентом была спрятана «беретта». В тот же самый момент человек, находившийся рядом с Бондом, кинулся на место штурмана и нажал кнопку на приборной доске. Тут же, где-то под палубой в чреве катера пришли в движение два мощных двигателя.

Теперь Бонд не терял времени. Он рванулся вперед и, зажав человеку рот, рукой обхватил его голову. Нож вонзился в грудь — раз, другой, третий, после каждого удара тело вздрагивало, руки тщетно пытались высвободиться из мертвого захвата. Бонд слышал еще приглушенные стоны своей жертвы, но в двух ярдах они были совершенно неразличимы. Бедняга, думал Бонд, тебе пообещали, что плавание будет прогулкой, и ты получишь сотню-другую драхм. Четвертый удар. Наконец туловище и конечности ослабели, левую руку Бонда окатило теплой кровью. Он сделал шаг в сторону и стащил неподвижное тело с сиденья.

С «Альтаира» доносились крики и выстрелы, однако Бонду было не до того. Он бросил взгляд на нос катера. Тот, что остался на катере, теперь прятался с пистолетом в руке за планширом, вероятно, пытаясь срезать Лицаса. Бонд опустился на колени, отпихнул в сторону ноги убитого, продел палец сквозь бронзовое кольцо люка и потянул его на себя. В тот же миг его оглушил шум хорошо отлаженных двигателей, в нос ударил сильный запах машинного отделения. После этого Бонд отошел к входу в рубку и там быстро, но без излишней спешки вынул из привязанных к поясу пакетов четыре гранаты «миллс». Каждая граната была покрыта толстым, в полдюйма, слоем густой смазки, которая нашлась в запасах на «Альтаире». И опять, не делая лишних движений, он быстро и ловко брал правой рукой одну за другой гранаты, указательным пальцем левой руки срывал чеку и швырял их в раскрытый люк машинного отделения. На всю эту операцию у него ушло не более семи секунд, которые, как он знал, были отпущены па то, чтобы сработал взрыватель первой гранаты.

Палубу потряс чудовищной силы взрыв, словно по ней ударили гигантским молотом, свистели летящие осколки, из люка вырвался столб огня. Мгновение спустя в четырех-пяти футах выше головы Бонда воздух рассекла револьверная пуля — выстрел неважный, но следующий мог оказаться точнее. Нисколько не заботясь о том, получится ли у него прыжок, Бонд перелез через борт катера и кое-как упал в море. Как только он погрузился в воду, ему показалось, что он услышал еще один взрыв. Он сгруппировался, выпрямился и, оттолкнувшись от борта, проплыл под водой около ста секунд. Наконец он перевернулся и вынырнул.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что если кто-то на катере и остался в живых, то он едва ли станет стоять у борта в надежде подстрелить пловца. Тарана также теперь можно было не опасаться. Середина катера была объята огненным смерчем, ярким маслянистым пламенем горел бензин. Ветер гнал огонь к носу; Бонд видел, как пламя поглотило надстройку. Что-то хлопнуло на корме, и с ревом и дымом в воздух вырвался сноп ярко-оранжевого пламени, дернулся и вихрем унесся в небо. В который раз за свою карьеру разведчика Бонд испытывал приступ вызывающих тошноту угрызений совести, сознавая величину и жестокость принесенного им урона заколотый в штурманском кресле матрос; неизвестная, но по-видимому, страшная участь, постигшая остальных участников нападения. Он постарался отринуть от себя подобные мысли. Так было надо, внушал он себе. Этого требовал долг.

Небо над Враконисом стало прозрачнее, и хотя до восхода солнца было еще далеко, первые признаки рассвета уже появились. «Альтаир» дал три коротких победных гудка и стал медленно удаляться от горящих остатков крушения. Бонд неторопливыми гребками, спешить было теперь некуда, стал догонять катер.

* * *

— Кажется, из строя вышли оба двигателя, — сказал Лицас, — но утверждать не берусь. Топливо тоже взорвалось. Б любом случае, им и этого хватило.

Не покидая своего поста у штурвала, он кивком головы указал на то, что осталось от посланного на перехват катера. Теперь от места катастрофы их отделяло около мили, пожар был уже не такой сильный, к тому же обзору мешали рваные облака дыма, которые ветер гнал прямо на «Альтаир». Огонь погаснет лишь тогда, когда достигнет ватерлинии, и первые волны станут перехлестывать через борт.

Как только Бонд целым и невредимым поднялся на катер, все вновь пошло своим чередом. «Альтаир» должен был уйти из района стычки до того, как его смогут застать катера с Пароса и Вракониса. На то время, пока Лицас и Янки натягивали паруса, Бонд принял штурвал. Теперь, подгоняемый ветром, каик делал почти десять узлов. Решено было отклониться на юг и обойти остров Иос, чтобы уже оттуда брать курс на Враконис — маневр этот занимал лишние два часа, но зато создавал какое-нибудь алиби, что позволяло им ускользнуть от неизбежного расследования. Только теперь у них нашлось время, чтобы поделиться впечатлениями.

Присев на корточки, попивая «Вотрис» и глубоко затягиваясь «Ксанфи», которую ему протянула Ариадна, Бонд рассказывал о том, что произошло с ним. Сигарета была восхитительна на вкус, и приторный бренди уже не казался ему отталкивающим. Заканчивая свой рассказ, он спросил:

— Кто видел, что произошло с тем, который оставался на катере?

— Ничего не могу сказать, — отозвался Лицас. — Он выстрелил в меня разок, но промазал. Я оказался точнее, после моего выстрела он уже не высовывался. Потом грянули взрывы, и парня я уже, конечно, видеть не мог. Их шлюпку откинуло далеко в сторону, и он вряд ли до нее добрался.

— Как бы там ни было, он получил свое, — произнес Бонд с напускной грубостью. — В огне ли, в море. Но расскажите все по порядку.

— Ну, они стали забрасывать меня вопросами, а я стал строить из себя этакого дубоголового крестьянина — возможно, ты даже кое-что из этого видел. Потом один бандит остался стеречь меня, а двое других пошли взглянуть на мою спящую дочурку и убедиться, что опасный преступник по имени Джеймс Бонд не прячется на полубаке. После этого… хотя остальное пусть лучше тебе расскажет Ариадна.

— Нико прав, нам в самом деле здорово повезло, — Ариадна сидела рядом с Бондом, подтянув колени, их плечи соприкасались. Ее голос звучал просто и по-деловому. — Одного из них я узнала. Сначала по голосу, а потом увидела его лицо: это был Теодору, мы состояли с ним в одной партячейке, пока его не исключили за то, что он — левый экстремист и осуждал СССР за миролюбивые намерения во время Карибского кризиса. Греческая полиция, конечно, продажна, состоит из одних фашистов, но даже они не стали бы связываться с таким подонком, как Теодору. Когда он понял, что я узнала его, то отвратительно засмеялся и сказал, что я должка перейти к ним на катер, где меня допросят и… сделают еще кое-что. Греческая полиция такого себе не позволяет.

— Тогда, — прикуривая от сигареты Бонда, Ариадна не прерывала рассказ, отчего фразы звучали как-то отрывочно, — тогда… я сказала… что согласна… и что пусть он минуту подождет, пока я… найду свитер. Но вместо свитера я под одеялом нашла автомат «Томпсон» и расстреляла его… Все было так, как ты, Нико, предупреждал — вибрация, отдача, но я попала в него, он закричал и повалился на пол. Тот, что был с ним, тоже упал, и это показалось мне подозрительным, потому что я в нею не целилась. Он, безусловно, был вооружен, и пока я сидела на крыше надстройки, он мог незаметно подкрасться и выстрелить в меня… Можно отпить из твоего стакана?

Она взяла стакан Бонда обеими руками. Руки ее дрожали. Он обнял ее за плечи.

— В этот момент в дело вмешался юный Янни, — подхватил Лицас. Сказал, что вовсе не хочет, чтобы его, словно пацана, отправляли спать, как только запахло порохом. Ему не терпелось помочь нам. Он пошел к себе, взял нож и спрятался за маленьким трапом, что ведет на полубак. После того, как первый бандит был убит, второй хотел подстрелить деспинис Ариадну. Но на свою беду он повернулся спиной к Янни. Расстояние между ними не превышало и ярда, к тому же Янни способен передвигаться бесшумно, как кошка. Он вылез из своего укрытия, всадил четыре дюйма превосходной шеффидской стали нашему другу под лопатку, и тот стал уже не опасен… Я спрашиваю потом Янни, не хочет ли он отведать бренди, а он отвечает, пет, не хочу привыкать к спиртному в таком возрасте. И это после того, как только что уложил человека, пусть и преступника, — Лицас добродушно расхохотался. — Опять при деле, драит палубу. Она изрядно загажена.

Бонд вздрогнул. Он уже смирился с мыслью, что вовлекает в эту дикую, непредсказуемую цепь насилия, которое было неизбежно в его профессии, посторонних, в сущности, людей, но толкать на эту стезю убийства несовершеннолетнего подростка было ему в новинку. Он надеялся всем сердцем, что сравнительная необразованность, свойственная, в целом, греческой молодежи, убережет Янни от развращающего влияния смертоносного оружия, которому после такого эпизода с легкостью поддался бы его британский сверстник. Лучше не думать об этом. Заставив себя улыбнуться, он спросил:

— А что было у тебя, Нико?

— Ничего из ряда вон. Мои приятель тоже хотел было пострелять, но как только «заговорил» «томпсон», парень почему-то замешкался. Я только того и ждал — выбил у него пистолет и тут же пустил пули ему в лицо. Пустяки.

Вдруг откуда-то спереди раздался крик Янни. Все трое разом обернулись и посмотрели туда, куда указывал палец юноши. На поверхности моря ничего не было видно. Лишь стального цвета вода, чуть тронутая пурпуром занимающегося рассвета, мирно плескалась там, где только что чадил катер.