Короче, Рейчел вернулась к себе в комнату. Но все изменилось, конечно. Нет, первые несколько дней девушка была довольно жизнерадостной. Она приехала домой в пятницу; стоял конец ноября, но было еще тепло.

– Меня перестали бомбардировать химикатами, – объяснила Рейчел.

– Значит, все?

– Просто они, кажется, не помогают.

Мы молча обдумывали эти жуткие слова. Я зачем-то решил «выступить»: «Да уж, волосам точно». Типа, пытался, чтобы все выглядело не так гнетуще, но, естественно, от этого все стало только еще более гнетущим. Но Рейчел даже засмеялась. Только как-то по-другому – словно ей приходилось по-новому складывать рот для смеха, потому что старый способ был слишком болезненным. У меня на удивление хорошо получалось не думать об этом.

Вскоре я уже болтал без умолку, не слишком пытаясь рассмешить Рейчел, и все было почти как до больницы и ее депрессии. Мы просто валялись в ее темном царстве постеров и подушек, я пустился в бесконечный рассказ о своей жизни, а она слушала и впитывала, и казалось, мы снова вернулись в нормальные времена и к нормальным отношениям. Можно было даже забыть, что она решила умереть.

Кстати, когда кто-то прекращает лечение рака и ты подчеркиваешь, что тем самым человек принял решение умереть, все на тебя жутко бесятся. Мама, например. Не хочу даже касаться этой темы.

Но вообще, да.

– Короче, Гретхен просто с катушек слетела.

– Да?

– Да блин, девчонки в этом возрасте просто несносные. Просто один сплошной визг и истерики. Некоторые вообще не по делу. Ты тоже такой была? В четырнадцать лет?

– Иногда я восставала против матери.

– Гретхен готова бросаться даже на Кэта Стивенса. Сидит, гладит его, и он вдруг взбрыкнет и укусит ее, как всю жизнь делал, и тут она такая «О, мой бог, я ненавижу это дурацкое животное!» Гретхен говорит, Кэт похож на большого садового слизня. Ну да, конечно, похож – так это же в нем самое клевое.

– Что он похож на слизня?

– Да, ну просто у него как бы такая дурацкая полосатая окраска, как у слизня. Он у нас – чемпион по кусанию среди слизней.

Думаю, все-таки совсем забыть, что она решила умереть, было невозможно. Всякий раз, когда мы разговаривали, на задворках моего сознания маячила мысль, не дававшая покоя: жизнь Рейчел подходит к концу. Не то что не дававшая покоя, но все время висевшая надо мною, давившая: даже дышать становилось тяжело.

И вот как-то раз Рейчел спросила:

– Как продвигается ваш новый фильм?

– А, новый! Да. Ничего.

– Я просто сгораю от желания скорее его увидеть.

Что-то в том, как она это сказала, дало понять: она в курсе дела. Ну да, глупо было бы рассчитывать, что она не узнает.

– Да, э-э… Слушай. Ты, возможно, уже знаешь: это тебе. Типа, это как бы про тебя и э-э… да.

– Я знаю.

Я пытался сохранить нейтральное выражение лица.

– А, ты уже в курсах?

– Да, мне сказали.

– Гм, и кто же? – Мой голос был «немного» громче и выше обычного. Честно говоря, в ту минуту он был чертовски похож на голос Дениз Кушнер.

– Ой, да я уже и не помню. Мэдисон говорила. Мама как-то упоминала. Анна, Наоми. Эрл. Еще кто-то.

– А, – сказал я. – Э. Ой, ты мне напомнила. Мне надо обсудить кое-что с Эрлом.

– О’кей.