Лукас уронил ее на кровать и пошел закрывать дверь со словами:

— Держись от Артура подальше. Это больной ублюдок.

Он развернулся и зашагал к ней, огромный, подавляющий своим явным размером. Карина отодвигалась назад, пока ее позвоночник не оказался прижатым к стене.

Он долго рассматривал ее медленно раздевающим взглядом, от которого ей захотелось прикрыться, и хмуро нырнул в дверной проем слева. Тишину разразила хлынувшая вода. Лукас вновь появился с высоким стаканом воды и вручил его ей.

— Выпей. Это поможет.

Она отпила.

Он сел на стул напротив нее и стянул свои носки. Только сейчас она заметила, что он не носил обуви. Он скомкал носки и, как баскетбольный мячик, бросил их в комнату, где набирал воду, затем стянул с себя рубашку с коротким рукавом. Карина поперхнулась. Постепенно исчезающие рваные шрамы перекрещивали его массивную спину. Его ноги были длинными, его талия — узкая, по сравнению с громадными плечами. Его очертания были почти совершенными. А когда он расправил свои плечи, раскаты мускул под его кожей сформировали твердые выступы. Он не двигался — он величаво и обстоятельно подкрадывался, как огромное хищное животное, извергающее угрозу каскадами волн своего горячего металлического запаха.

Перед нею в памяти затолкался Джонатан. Ее муж был красиво и крепко сложенным, как для мужчины средних размеров. Лукас мог бы щелкнуть его пополам, не давая на раздумывание и секунды. Он, покачивая разрушительным телом, просто продолжил свой путь. У нее не было шансов. В физическом столкновении Лукас уничтожил бы ее.

— Пей, — произнес он.

Карина с силой отпила немножко воды. В ее горле пересохло, и она выпила еще. Неожиданно Лукас сосредоточился. Его пристальный взгляд сфокусировался на двери. Его тело напряглось, как по сигналу тревоги. Его босые ступни втиснулись в пол, а ноги немного согнулись, словно он приготовился в прыжке запустить себя. Завязанные в узлы мышцы разошлись пучками на перекрестке спины и плеч. Его широко разведенные руки приподнялись, а пальцы его большущих кистей, как когти, приготовились хватать и давить. Его голодные глаза зажглись горячим пламенем. В подобной позе, он едва был человеком.

Кто-то легонько постучался в дверь.

— Чего тебе? — проворчал Лукас.

— Не желаете седативчика? — осведомился голос Генри.

Лукас глянул на нее и спокойно спросил:

— Ты хочешь накачаться наркотиком?

— Нет.

— Она говорит «нет», — прорычал он.

Шаги ретировались. Медленным расслаблением мускула за мускулом в Лукасе проявилась легкая непринужденность. Он глянул на Карину своими светло-зелеными глазами, так что ее сжало внутри.

— И много они тебе наговорили? — спросил он.

— Я знаю, на что согласилась, — она запнулась. — Это ты?..

— Это — я.

Она попыталась примириться со зверем и с мужчиной, но не смогла. То темное, гротескное создание было огромным, вдвое больше Лукаса. Чудовищное сочетание обезьяны, собаки, медведя — Карина билась над сравнением по пунктам из справочного указателя, и ни одного не могла найти. Ее голова аж распухла. Она вспомнила клыки и полные злобы глаза, и массивные плечи, покрытые темным мехом. Как такое было возможным? Голос рассудка отказывался принять то, что нечто такое существовало. Но ее тело чувствовало рядом Лукаса, и знало, что зверь был реальным.

Она должна была получить объяснение. Хоть какое-нибудь.

— Ты — вампир? — спросила она.

— Нет.

— Тогда что ты такое?

Он вздохнул:

— Нет ни мифа или легенды, ни милого объяснения. А таких как я здесь люди называют «демонами». Это просто название, без привязки к чему-нибудь религиозному. Также, ты могла слышать, что люди называют меня человеческим подвидом № 30. А остальное — все очень сложно.

Он взял ее наполовину пустой стакан и, продолжая говорить, пошел наполнять его доверху:

— На самом деле, для моей поддержки, нужна не твоя кровь. Мне требуются эндокринные гормоны, которые с секретом будут выделяться твоим телом в ответ на мой укус.

— Для чего?

— Для противодействия последствиям от выработки мной яда, которые причиняют мне боль.

Он поместил ей в руки наполненный стакан, потер рукой у себя за шеей и протянул ладонь к ее лицу. Аромат горячего металла ударил ей в ноздри, и она отпрянула.

— Эта вонь означает, что я изголодался по тебе.

Он был слишком близко. Стаканчик задрожал в ее пятерне. Боже, ей было страшно. И вся ее сила воли ушла на то, чтобы с криком не убежать.

— Будет больно?

— Да. Не так, как в фильмах о вампирах, где вампир кусает женщину, а она мягко стонет и теряет сознание. Ничего такого, включая восторг и кульминацию. Только я — пожевывающий тебя.

Он взял ее за подбородок, приподнимая лицо, и всмотрелся в глаза. Карина отдернулась. Он прислонился. Она попыталась выкарабкаться, но он схватил ее плечо, удерживая в неподвижности. Его губы коснулись ее лба.

— Жар, — Лукаса скорчила гримаса. — Твои глаза все еще налиты кровью.

Его присутствие давило на нее как физическая нагрузка. Карина закрыла глаза. Замкнутая от мира всего, она сидела здесь и к тому же претендовала на то, что все будет окей, даже если ее инстинкт уверял об ином. Ей надо выжить и адаптироваться. Она должна сделать все, что потребуется, чтобы вернуть дочь.

Когда она раскрыла веки, он ждал ее с синтетическим шнурком в руках. Она не слышала его движений.

— Это для того, чтобы ты не дергалась.

Он придвинулся к ней, разматывая шнурок.

Нет. Лежать здесь, связанной и полностью беспомощной, пока он будет упиваться ее кровью — это уж слишком.

— Все в порядке, — проговорила она, — я не передумаю.

Лукас продолжил свое.

— Я не передумаю, — отчаяние придало стальных ноток ее голосу. — Я согласилась сделать это для того, чтобы спасти свою дочь. Они позволят увидеться с ней, после твоей подпитки. Я не буду бежать или драться.

Он остановился.

— Артур сказал, что я буду оставаться здесь, пока буду жива. А это значит, что тебе необходимо часто делать подпитку. Может, правильней начинать по-хорошему.

Лукас мертвой хваткой вцепился в веревку. Его бицепсы вздулись. И веревка лопнула на части. Карина вздрогнула.

— Если ты пытаешься запугать меня — так слишком поздно. Я уже напугана так, что больше некуда.

— Я не пытаюсь тебя напугать тем, что закусаю до смерти, — сказал Лукас, сматывая веревку в тугой комок, несколько раз обернув вокруг конца ее кусок, и бросил его Карине в подол футболки. — Это на тот случай, если получится слишком грубо.

Она подобрала то, что было веревкой.

Лукас сел рядом и сказал:

— Артура не колышет твоя дочь. Я. Я гарантировал ее безопасность. Вы обе принадлежите мне.

Лукас наклонился, чтобы заглянуть к ней в лицо. Она ожидала ярости, голода, какой-то неистовой эмоции, но вместо этого увидела только устойчивое спокойствие.

— Я обещаю тебе, не имеет значения, что произойдет между нами, твоя дочь будет в безопасности. Я никогда не буду использовать ее против тебя. Все меня боятся, и никогда не будут над ней издеваться или плохо к ней относиться.

Карина с удивлением уставилась на него.

— Ты хочешь, чтобы все начиналось правильно, — сказал он. — Мы можем сделать это. Давай будем честными. Та сучка из гостиницы отравила тебя. Технически, она инфицировала тебя вирусом, при котором выделяется токсин в твою кровеносную систему. Для противодействия вирусу тебе необходим вырабатываемый моим организмом яд. Я уже раз тебя укусил, но потребуется несколько подпиток до того, как ты очистишься.

— Ты меня укусил?

— За левое бедро, — сказал он. — Я тогда был в атакующем варианте, а укус в любое другое место мог бы причинить слишком большой вред.

Она схватилась за ногу, пытаясь через джинсовую ткань нащупать рану.

— Это был очень быстрый укус, — сказал он, — для того, чтобы спасти тебя от смерти. Что было бы еще хуже.

Он был серьезен. А мысль о нем, напитывающемся ею, пожевывающем ее, была уж чересчур для созерцания.

— А вместо этого мы можем сделать переливание крови?

— Нет. В прошлом мы уже пытались, и потерпели неудачу. Существует некий, непонятный для нас, вид взаимоотношений между твоей кровью, моим ядом и моей слюной. Я должен напитываться тобой. Тебе нужен я, чтобы выжить, а ты нужна мне, чтобы, — он сделал паузу, — …чтобы противодействовать моему яду.

Он что-то не договаривал, она была в состоянии это ощутить.

В глазах Лукаса не было милосердия:

— Я — хищник, а мое тело знает, что ты — моя добыча. Твой страх возбуждает. Постарайся не быть такой испуганной. Не сопротивляйся. Чем больше ты вертишься и ноешь, тем более возбужденным я становлюсь. Если ты меня достаточно сильно возбудишь, то я разжую твои вены и прикончу тебя, затраханную, в луже крови. Я полагаю, что ты этого не хочешь?

— Нет.

— Тогда оставайся спокойной, — сказал Лукас. И, кивнув в сторону шнурка на коленях, спросил: — Ты уверена, что не хочешь быть связанной?

— Да.

Лукас растянулся на кровати, взял за талию Карину и потянул ее, низвергая напротив себя. Они расположились рядышком: ее попа прижалась к его паху, а спина — плотно к его груди. Как двое любовников. Как правило, она и Джонатан так лежали после секса. Извращенность положения заставила ее задрожать.

— Лежи спокойно.

Его руки плотнее притянули ее. Жесткий стержень его эрекции толкнулся ей в попу. Она попыталась сделать некое разграничение, от греха подальше.

— Не беспокойся, тут я ничем помочь не могу, но приставать к тебе не буду. Пока ты не станешь стонать и тереться своей жопой об меня.

Она остановила движения. Аромат раскаленного паяльника теперь был непреодолимым. Карина прокашлялась и сказала:

— Я чувствую, как мою голову слегка уносит.

— Ты вдыхаешь мой запах. Твое тело реагирует. Это только ускорит положение вещей.

Это объясняло, почему рубашка была сорвана. Он не хотел, чтобы ткань встала барьером между ней и запахом, который мог бы скатиться с его кожи и начать на нее воздействие.

— Мне надо что-нибудь делать?

— Просто лежи тут и терпи. Твое тело нуждается в моем яде. Как я говорил, я уже кусал тебя, чтобы убить отраву, но ты его получила ровно столько, чтобы остаться в живых. На это уйдет некоторое время.

Без указания вытянуть шею, она смахнула с нее волосы и выставила кожу как экспонат.

Ей ответил сдавленный смех. Он спросил, говоря ей на ушко и касаясь своим теплым дыханием ее кожи:

— Ты когда-нибудь смотрела хоккей?

— Нет.

— В «Баффало Сэйбрс» был вратарь — Клинт Маларчук. Стив Таттл, парень из другой команды, пытался забить в ворота, и когда он протаранил во вратарскую площадь, защитник захватил его сзади и в падении качнул его вверх. Шею Маларчука задело коньком Таттла. И как только мелкий порез снаружи разорвал яремную вену — кровь брызнула, как вода из шланга, покрыв всю зону в считанные секунды.

По какой-то причине она не смогла понять, так его тихий голос по-дружески подействовал на нервы.

— Он выжил?

— Он остался в живых. Если бы лезвие конька прошло чуточку глубже, то быть бы ему мертвецом, приблизительно, через две минуты. — Лукас плотнее подтянул ее к себе: — Совать нос в шею — это забавно, но внутривенное давление может так быстро выгонять твою кровь, что это может тебя убить.

Его палец проследовал по очертанию вены на ее шее, вызывая мурашки по коже. Она пожелала, чтобы он этого не делал.

— А если не в шею, то куда?

— Хорошо бы подошла рука.

— А можешь удовлетвориться… обойтись рукой?

— Еще чего. Чем дольше мы ждем, тем болезненней это будет для тебя.

Его тело было горячим в отличие от ее тела, его тепло просачивалось в нее. Теперь его запах окутывал ее полностью. Ее голова закружилась.

— Это оно, — подсказал он. — Расслабься и не напрягайся.

— Мне страшно, — сказала она ему.

— Прости.

Подоплека насилия, проникающего во все, что он говорил, слегка утихла.

— Что произойдет после твоей подпитки?

— Ты уйдешь в аут. Это как отдать кровь, за исключением куда больших неприятностей. От моего яда твое тело будет в состоянии шока. Если ты выживешь, то станешь пригодной для подпиток.

— Я могу умереть?

— Да.

— Все просто становится лучше и лучше.

— Жизнь такая сука.

Комната поползла.

— Я ведь не сплю, да?

— Если это твой сон, то тебя серьезно трахнуло.

— Да кто ты… все вы такие?

— Ты задаешь слишком много вопросов.

Он оттянулся от нее, повернул ее руку к себе и укусил прямо за мягкую плоть выше локтя. Пронзительная боль прошлась по Карине. В ответ ее тело напряглось, но его руки прижали ее так, что она едва могла дышать.

Больно. Опять. И опять. Но хуже чем боль было ужасное ощущение его обгладывающих зубов и колючего тепла, которое извивало свой путь вверх по руке. Оно распространялось на плечо и развеивалось за пределы, изъявляя претензию на ее тело. Она хотела освободиться и удрать, но Лукас держал ее в тисках.

— Обещай мне, что ты обеспечишь безопасность моей дочери, если я умру.

Он не ответил.

— Обещай мне.

— Обещаю, — произнес он.

Карина позволила себе утонуть в мучительной боли. Постепенно облегченной устойчивой болью. Ее конечности расслабились. Она попыталась думать о чем-то другом, о чем угодно, об Эмили, об их безопасной квартирке, о том, чтобы быть в другом месте, где-то далеко-далеко. Но реальность отказывалась отступать. Так и лежала Карина там, и ждала завершения этого, все ее тело отчетливо гудело от необычной боли, пока головокружение не вычеркнуло весь мир, и она не ускользнула в провал.

* * *

Лукас понюхал тонкую шею Карины. Ее лихорадило. Не слишком уж и плохо. Она была здоровой. И чистой. Анализ крови из головного дома не показал аномалий, за исключением отравления. Все было как у «доноров». Эластичность; устойчивость к большинству болезней.

И твердо стоящая на своем. Не казалось, что она бы сломалась, но он видел достаточно людей, которые ломались под тяжестью переходного периода, чтобы позволить ускользнуть охране. А затем, была ее дочь. Дети все усложняли.

Она просто легла тут и позволила ему напитаться.

Его первого «донора», Роберта Майлдера, для подпиток приходилось накачивать успокоительным средством. После него была Галатея. Ему приходилось связывать ее. Каждый раз. Она обижалась на свою роль, питая отвращение к тому, чтобы быть сдерживаемой. Презирала его, и все же тянула к себе в постель. А когда они трахались, она совершенно истощала его так, что он чувствовал блаженную пустоту, как если бы излил в нее не только свое семя, но и свою боль. Она принимала все и упивалась этим, наслаждаясь имеющейся в ее руках властью над ним. Он не был дураком. Он знал, что она была движима местью, но возвращался к ней опять и опять, с идиотской жаждой отравленного источника.

А теперь у него была Карина.

Успокоительный холод распространился по его венам, смягчая прошивающую иглами боль, которой всегда у него кололо впоследствии его трансформации из атакующей формы. Забавно. На инъекциях он выдержал шесть лет, выдергивая себя через каждую парочку дней, но успокоить боль синтетическим гормонам не удавалось. Они ухитрялись притупить ее, и все же боль грызла еще, и еще, пока он не стал убежденным в том, что она окончательно размолотит его до состояния ничтожества. Тело Карины едва имело шанс ответить на его яд, но все же, даже эта маленькая доза гормонов принесла ему облегчение. А он чуть уж было не забыл, как же это, когда без боли.

Лукас вдыхал ее запах. Воспоминание о погоне по мотелю пронеслось в танце у него в сознании. Ему захотелось опять за нею погнаться. Он почувствовал опьянение.

Он приспустил узкую бретельку топика с плеча Карины, обнажая ее левую грудь. Больше, полнее, мягче, чем ожидал. Он вообразил, как скользит его рука по этому холму, разглаживая пальцем сосок. Он представил, как в ответ ее тело будет сжиматься и как на ощупь, наперекор его пальцам, сосок будет выпрямляться.

Он скользнул пальцами под пояс ее джинсов, оттянул его и взглянул на белый треугольник трусиков. Его член до боли испытал вожделение. Ему захотелось оседлать Карину и вонзиться в ее нутро.

Так что же его останавливало?

Лукас скользнул рукой выше, к слегка округлому животику, ласково придержавшись и пытаясь распутать вопрос. Если бы Лукас связал Карину, еще перед подпиткой от нее, то уже бы вставил ей, в этом-то был он уверен.

Доверие, понял он. Она сдержала обещание со своей стороны сделки. И это дорогого ей стоило. К концу она заплакала, когда ускользнула ее хватка над своим сознательным и тихие слезы оставили влажные следы на ее щеках. Завтра ее рука воспалится как ад. При условии, что не повысится жар и не убьет яд, в ее будущем могло быть завтра. Ему хотелось, чтобы она жила, но он уже сделал все, что мог, чтобы ей помочь.

Подпитка далась Карине ценой больших усилий, но она лежала тут и позволяла ему делать его дело, как и обещала, и надеялась, что он сдержит свою заключительную часть уговора. А соглашение не содержало в себе никакого права трахать ее. Она кристально ясно дала это понять.

Он с усилием натащил топик назад на место, прикрыв Карину, и притянул ее к себе, скользя по ней рукой. Она была его. Она будет избавлять его от боли, а он будет защищать ее в ответ. Таков был договор.