Получасом позже с завтраком было покончено. Мужчины поднялись, один за другим ополоснули свои тарелки и, на удивление умело, загрузили посуду и столовое серебро в посудомоечную машину. Карина принялась убирать остатки пищи. Генри вышел, но Даниель остался на кухне и, опираясь о стойку, наблюдал за Кариной. Маяча под дверью, Лукас наблюдал за Даниелем.

— А можно я выйду из дома на прогулку? — спросила Эмили.

Карина остановилась.

— Я не думаю, что это хорошая идея.

— А почему бы и нет? — вскинул брови Даниель.

— Потому что там снаружи — страшные птицы

— Там страшные птицы? А что это за страшные птицы?

— Безопасные, — сказал Лукас. — Сеть абсолютно ничего не пропускает.

Карина вспомнила, как тело птицы ударилось о невидимое ограждение, и спросила:

— А что будет, если Эмили попадет в эту сеть?

— Ей придется пройти полторы мили вниз по холму, прежде чем добраться до сети, — сказал Лукас.

— Я хочу посмотреть на птиц, — сказала Эмили. — Пожалуйста, а?

Это позволило бы им выбраться из дома на открытое пространство, подальше от этих мужиков. Она смогла бы кругом получше осмотреться. Может быть, увидела бы дорогу или дом, какой-нибудь путь для спасения. Карина вытерла полотенцем руки, повесила его на спинку стула и сказала:

— Хорошо. Но мы останемся возле дома.

— Я пойду с вами, — сказал Лукас.

Все, что ей хотелось, становилось иллюзией пребывания с дочерью наедине. Он бы не позволил ей этого. Карина сжала зубы.

— Вот, правильно, — сказал Даниель. — Прикуси язык. Так будет спокойнее.

Лукас отутюжил его пристальным взглядом. Они мгновение неподвижно постояли, а затем Даниель закатил глаза и с небрежным видом побрел из кухни в прилегающий коридор. Лукас двинулся на выход в противоположном направлении. Карина взяла Эмили за руку и сказала:

— Пошли, малышка.

Коридор прорезал весь дом и проходил прямо к двери. Они миновали справа комнату библиотеки, под потолок заполненную книгами, слева — большую комнату с телевизором, имеющим гигантский плоский экран, а потом Лукас открыл дверь, и они шагнули на крыльцо к солнечному свету. Двор был весь в траве, небольшие дубочки и кусты располагались по обоим флангам. Вдаль вела тропинка, вниз по холму. Слева огромный дуб раскинул свои ветки — явно не синхронизирующий с остальной частью лесной поросли и, вероятно, посаженный.

Из-за дуба вышла лохматая коричневая собака. По высоте — как датский дог. Она рысью шла вперед на массивных лапах, держа позади хвост трубой. Было что-то странное в ее слегка переваливающейся походке, скорее медвежьей, чем собачьей.

Карина сделала шаг и стала между этой бестией и Эмили.

Животное остановилось. С массивной головы, которая увенчивалась круглыми ушами, на них уставились большие карие глаза.

— Да ты успокойся, он ручной, — произнес сзади Лукас.

Гибрид собаки и медведя внимательно посмотрел на Лукаса и позволил себе ни много ни мало фыркнуть.

— Ему не нравится, когда я вступаю в фазу моего атакующего варианта, — сказал Лукас. — Это делает его чудным на парочку дней. Седрик, не будь засранцем. Дай ребенку тебя почухать.

Еще одно фырканье. Карина не могла по-настоящему винить собаку. Принимая во внимание то, какой имел вид Лукас в «атакующем варианте», было удивительно, что собака вообще оставалась поблизости.

В течение длительного момента времени Седрик предавался размышлениям относительно них, переваливаясь с боку на бок. Эмили вытянула свою руку. Все внутри Карины сжалось в тугой узел.

Седрик подтолкнул руку Эмили при помощи носа, фыркнул опять и столкнулся с выпуклостью внешнего кармана ее «худи».

— Что это там у тебя в кармане? — спросила Карина.

Эмили покопалась в кармане и вытащила наполовину съеденное яблоко.

«Нет. Опять», — подумала Карина и заставила свой голос быть ласковым:

— Эмили, ты ведь знаешь, что тебе не полагается это иметь…

Седрик понюхал яблоко и разинул пасть, выявляя огромные зубы.

— Он не причинит ей вреда, — с абсолютной уверенностью в голосе произнес Лукас.

Эмили протянула яблоко. Очень аккуратно, почти по-джентельменски, он стащил фрукт с руки Эмили, уселся на задницу и, держа длинными, темными когтями, поднял его к своему рту. Черный нос обнюхал яблоко. Челюсти открылись и закрылись — зверь откусил маленький кусочек от фрукта и принялся жевать с очевидным удовольствием.

— Ему понравилось! — радостно заявила Эмили и спрыгнула со ступенек вниз во двор. — Давай, Седрик, сюда!

— Куда ты собралась? — спросила Карина и следом сделала шаг.

— Просто до дерева.

Дуб был лишь в пятидесяти футах от них. Карина закусила губу. Все инстинкты говорили ей: «Хватай ребенка и не пускай!», но Эмили нужно было почувствовать, что все нормально. Ей нужно играть. Ее дочь не понимала, каким ненадежным было их положение, у нее и мысли не было о том, какими уязвимыми они были, и что Карине приходилось вести себя как ни в чем не бывало.

Эмили посмотрела на нее:

— Можно я пойду?

— Да. Можно. Иди.

Эмили направилась к дереву. Седрик поспешно, чуть не подавившись, закончил с яблоком, перекатился на лапы и последовал за ней к дереву.

Лукас прислонился к столбу на крыльце рядом с Кариной. Она ожидала, что на дневном свете Лукас каким-то образом уменьшится в размере, словно он был своего рода злым творением ночи, чья сила угасала вместе с солнцем, но он остался таким же большим и грозным. И, что ли, солнце сделало еще хуже — она смогла увидеть каждую деталь его сурового лица. А то, как он опирался на перила, каким образом раздувались мышцы на его руках и грудной клетке, каким манером он, инспектируя двор, осматривал свою территорию — все сообщало о нем: «хищник».

Закрыв глаза, Лукас поднял лицо к солнцу и улыбнулся. Улыбка сохранялась только на мгновение, как листик унесенная от дуновения свежего ветерка, но Карина успела увидеть ее. Он был хорош собой, а опасность, которую он излучал, оттачивала эту красоту до смертельного острия. Он был красивым на тот же смертоносный манер, каким был красив тигр, и теперь она была заперта в клетке с ним.

Если бы он был на ее стороне, то никто и никогда не побеспокоил бы их.

Возле дерева Эмили подняла веточку и бросила ее. Седрик посмотрел на ветку и слегка озадаченно оглянулся на Эмили.

— Что он такое? — спросила Карина.

— Медведесобака. Мы поиграли с их генетикой несколько поколений тому назад. Он ласковый с детьми, как колли, и он значительно умнее, чем заурядная собака. А в чем проблема с тем, что у нее было яблоко?

Карина уселась на ступеньках лестницы.

— Она запасается пищей.

— Почему?

Ей не хотелось говорить ему. Чем меньше он знал о них, тем меньше информации мог бы использовать против нее.

— Это дает ей ощущение безопасности.

Эмили захлопала в ладоши возле дерева и что-то принялась объяснять Седрику. Он, слушая ее, сел опять на свой зад.

— Она была удочерена? — тихо спросил Лукас.

— Нет.

Карина не ожидала от Лукаса осведомленности о том, что у приемных детей иногда проявляется припрятывание еды про запас. Теперь ей нужно было ему объяснять больше для того, чтобы только лишь у него не сложилось неправильное мнение.

— Это произошло после смерти ее отца. И это не нарушение, связанное с поглощением пищи. Она не хочет добавки; она просто пытается контролировать окружающую ее среду. Мы справились с этим, но из-за всего случившегося, должно быть, у нее произошел рецидив. И, пожалуйста, не надо бранить и кричать на нее за это. А то…

— А то будет хуже, — закончил он за нее. — Я понимаю.

— Разрешите ей быть со мной, — с неожиданным отчаянием сказала Карина. — Разрешите ей здесь быть со мной. Я думала, что потеряла ее на той пожарной лестнице. У вас имеется все другое — моя свобода, мое тело, все… А я хочу только одного. Всего лишь позвольте оставить моего ребенка.

Лукас нахмурился. Теперь он не казался злым.

— Я это делаю не для того, чтобы быть задницей.

— Я ее никуда не отпущу…

Седрик зарычал на кусты, обнажая свои зубы, и кинулся в чащу.

Карина вскочила на ноги. Но прежде, чем ее колени успели выпрямиться, Лукас перепрыгнул перила и уже бежал к дереву.

Эмили отпрянула и с удивлением разинула рот в форме выразительного «О».

Карина бежала, но она передвигалась как медленная агония.

Лукас долетел до Эмили, оттолкнул в сторону ее спину и бросился с треском в подлесок.

Карина кинулась вперед. Ее рука, прикрывая, заключилась на плече Эмили. Она схватила дочь и попятилась, придерживая другой рукой карман, под джинсовой тканью которого ощущалась твердая рукоятка ножа.

Лукас выдернул что-то из кустарника. Длинное и зеленое с коричневым оттенком, оно судорожно изгибалось и колотилось в его руке, цепляясь за землю удлиненным хвостом оливкового цвета. Лукас издал глубокий рев, который почти заставил Карину подпрыгнуть, и прорычал:

— Генри!

Оно дергалось, схваченное за горло рукой Лукаса. Он повернулся, и Карина рассмотрела: оно имело сходство с драконовой ящерицей, у которой была причудливо большая борода и дюймовые шипы на щеках и по бокам. Когда тварь скручивалась, вдоль ее спины с хрустом раскрывался гребень, шипы которого оттопыривались подобно острым как бритва плавникам некоторых глубоководных рыб. Ящерная тварь царапалась в руке Лукаса при помощи длинных когтей черного цвета. Из царапин хлыстала кровь.

— Монстр! — запищала Эмили.

— Нет, просто большая ящерица, — сказала Карина, сохраняя смертельный зажим на Эмили.

Сзади выломалась дверь, и на крыльцо выскочил, как заряженный, Даниель. Его лицо исказилось. Что-то, как внезапный сквозняк, прошмыгнуло мимо Карины. Скотыняка подернулась и неподвижно повисла, безвольно свесив ножки.

Лукас принес ящерицу на крыльцо и крикнул:

— Генри!

На крыльцо ворвался Генри.

Лукас отпустил ящерицу, которая ляпнулась об обшивку крыльца. Тварь моргнула, но лежала в абсолютной неподвижности. Генри опустился на колени возле ящерицы. Его руки прикоснулись к задней части черепа твари. Для фокусировки он закрыл глаза на продолжительный момент времени, а затем глянул вверх:

— Сознание инертное. Передачи нет.

Лукас посмотрел на него:

— Ты уверен?

Генри поправил очки на носу:

— Да. Если бы оно передавало, тогда бы присутствовали пики невральной активности.

Лукас поднял свой кулак и опустил его как молот. У Карины едва хватило времени на то, чтобы принять меры предосторожности и повернуть Эмили кругом, прежде чем его кулак, как пустую консервную банку, раздавил череп ящерицы, сделав его плоским.

— Даниель, позвони в головной дом, — сказал Лукас и повернулся к ней: — Забирай Эмили. Идите в нашу комнату. И не выходите, пока я не приду к вам.

Карина не спросила, что тут происходит. Она просто подняла Эмили и побежала в дом, не останавливаясь внутри, пока за нею не закрылась дверь комнаты Лукаса.

* * *

День догорал до полудня. Эмили исследовала комнату, затем пожаловалась, хныкая, что ей скучно, и заснула, в конце концов, на раскидном кресле в углу. Сначала Карина прислушивалась к каждому шуму и скрипу за дверью. Ее нервы были натянуты так, что она вряд ли могла спокойно сидеть.

Если бы существо из кустов просто было обыкновенной ящерицей, то немедленно было бы убито Лукасом. В этом Карина не сомневалась. Нет, это животное создало ЧП. Она была без понятия, почему все намного ухудшилось, да еще как-то так. В конечном счете, собственное беспокойство истощило Карину, и она погрузилась в легкий сон, своего рода полусонную дремоту, при котором каждый где-то блуждающий шум заставлял ее поднять голову.

В комнате было так тихо. Карина закрыла глаза на мгновение, открыла их, и уже там был Лукас, идущий через комнату. Она не слышала, как открылась дверь.

Лукас зачерпнул из кресла Эмили. Карина вскочила на ноги.

— Куда ты ее забираешь?

— В другую комнату, — тихо сказал он и вышел.

Карина последовала за ним по коридору в небольшую спальню. Кровать с красным стеганым одеялом стояла у стены, рядом с книжным шкафом, заполненным детскими книжками. Вместе со столом предлагался маленький компьютер с плоскоэкранным монитором.

Он приготовил ей комнату. Он передумал.

Лукас уложил Эмили в кровать и отступил. Карина завернула Эмили по плечи в одеяло. Она была такой крохотной в постели. В голове Карины воспроизвелась сцена, когда Лукас сжимал горло ящерицы. Один зажим — Эмили была бы мертва.

Теперь он ждал ее в коридоре. Карина заставила себя отойти от кровати и выйти. Лукас закрыл дверь, запер ее на замок и вручил Карине ключ.

— Это для ее же безопасности. В нашей комнате нет замка. Даниель ссыт на счет сегодняшнего вечера, а я впадаю в угрюмость, что заставляет дом быть опасным местом, так что лучше всего будет, если она останется в этой комнате. И это только на сегодняшний вечер. Завтра она будет отправлена в головной дом.

Но комната… Это была детская комната, сделанная для маленькой девочки. Наволочки, одеяло с пододеяльником выглядели совершенно новыми, а на ковер все еще был наклеен ценник

Выходит, он не передумал. С этого момента, и до самого утра, Карине было необходимо убеждать его разрешить ей оставить дочь. Она открыла рот и произнесла единственное, что смогла придумать:

— Ты голодный?

Лукас закивал:

— Я мог бы и поесть.

— Какие-нибудь предпочтения?

— Мясо было бы самое оно.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Лукас?

Он глянул на нее через плечо:

— Что?

— Что происходит? — вкрадчиво спросила у него Карина. — Что это была за штука?

Лукас сделал гримасу:

— Долго объяснять.

— Пожалуйста. Я хочу знать.

Что бы он ей не рассказал, это все же лучше было, чем неосведомленность.

Лукас вздохнул.

— У женщины, которая отравила тебя, имеются друзья. Поскольку ее люди разыскивают нашу базу, они рассылают разведчиков. Ящерица была одним из них. В основном, это ходячая камера, записывающая все, что видит, и короткими порциями передающая информацию своим владельцам. К счастью, мы поймали ее прежде, чем какая-нибудь передача вышла.

— А если бы она послала эту передачу?

— Нам бы пришлось эвакуироваться, — сказал Лукас. — Мы все еще можем. А утром узнаем больше.

Карина обхватила себя за плечи:

— Лукас, где мы?

Он посмотрел ей прямо в глаза:

— Мы на базе.

— Где находится эта база? Я видела тех птиц. В Северной Америке подобных птиц нет.

Задержав дыхание, Лукас долго изучал лицо Карины.

— Тебе нужна правда?

— Да.

Его лицо скривилось:

— Сама напросилась. Во время вращения планеты флуктуационные отклонения между силами гравитации и ядерными реакциями на сублептронном и субкварковом уровне приводят к волновому эффекту реальности, в которой время и пространство являются не постоянными, а динамичными.

Отдельные пространственно-временные части становятся несовместимыми с текущей реальностью и отбрасываются. По сути, Земля непрерывно теряет отламывающиеся куски самой себя. Они задерживаются на некоторое время и рассеиваются, некоторые медленнее, некоторые быстрее. Мы находимся в одном из таких ломтиков — мы называем их фрагментами. Он был потерян когда-то во времена позднего плиоцена, для современного Техаса — примерно два с половиной миллиона лет назад. Это стабильный карман и не должен начать рассеиваться еще несколько парочек тысячелетий. А ты можешь сделать отбивные?

— Что? — уставилась на него Карина, уверенная в том, что ей послышалось.

— Я спросил, не могла ли ты приготовить отбивные стейки? Я только что осознал, мне бы реально понравилось что-то такое.

— Да… Могу. Ты ведь не шутишь?

— О бифштексе?

— О фрагментах.

Лукас покачал головой.

Это было просто безумием.

— Выходит, что мы в альтернативной реальности? Как в параллельном измерении? Как в «Звездном пути»?

— Нет. Зеркальное измерение является вполне самостоятельной реальностью. Мы находимся в имеющем измерение фрагменте. — Лукас оперся спиной о стену. — Ну, хорошо. Представь себе лук. Внутренние слои — белого цвета, внешний слой — коричневого. Допустим, внешний слой гниет. Лук производит заменяющий слой, идентичный этому внешнему, и сбрасывает сгнивший слой по частям и кусочкам. Некоторые из них — большие, некоторые — крохотные. Мы находимся в части этого гнилого слоя.

Она уставилась на него. Если он не врал, то они были где угодно, но не поблизости Оклахомы. Они даже не были на той самой планете. Побег был невозможным.

— Не думай об этом слишком много, — сказал Лукас. — А то субквантовая механика сведет тебя с ума.

— Мы можем вернуться? На нормальную Землю?

— Это зависит от того, насколько близок слой к своей реальности. Мотель, где вы были атакованы, находился в слое, который едва начал отделяться, поэтому мы смогли легко пересечь его и выйти оттуда. Но этот карман гораздо дальше для тебя и меня отшелушился, для того чтобы нам самостоятельно выйти. Нам нужен кто-то, чтобы прорезать его. Чтобы открыть шлюз.

Лукас оттолкнулся от стены.

— Но мы можем вернуться?

Несомненно, им иногда приходилось возвращаться. На их одежде имелись бирки. На обороте их тарелок стояла штамповка «Корелле». Микроволновки и холодильники не произрастают на доисторических деревьях. А это все подразумевает, что люди Дарьона должны были сновать, как по капризу — взад и вперед, с нормальной Земли сюда и обратно.

Лукас наклонился к ней. Его поглощающий взгляд зафиксировался на ней. Внезапно он стал занимать слишком много пространства. Карина отступила назад и впилась позвоночником в стену.

Улыбка медленно искривила губы Лукаса:

— Да. Ты можешь вернуться. Но только вот без меня — никак не получится. Никогда. И даже если попытаешься, я найду тебя и верну назад, — его улыбка сделалась шире: — И тогда всем нашим устным договоренностям — конец.

Он смотрел на нее с нескрываемым сексуальным голодом, и так интенсивно, что на секунду она даже усомнилась в его искренности. Она застыла в ужасе. И тогда на это среагировала небольшая ее часть. На секунду Карине стало интересно знать, а что будет, если пересечь дистанцию между ними, засмеяться прямо в эти вытаращенные глаза и уйти, как идиота оставив его стоять здесь. Но, пока он контролировал Эмили, она ничего не могла сделать.

Он наклонился вперед на четверть дюйма, как хищный кот, который вот-вот нападет.

В своем воображении Карина, спасаясь бегством, залпом побежала по коридору, с колотящимся слишком быстро и слишком громко сердцем. Но было неправильно выбирать демонстрацию слабости. Лукас уже предупреждал ее о том, что он хищник. Если бы она побежала, тогда он бы погнался.

Она подняла голову и сказала ему в глаза:

— Если я и вернусь без тебя, пожалуйста, не ищи меня.

Не отводя с Карины изучающего как у собаки взгляда, он повел головой в сторону:

— Или?

— Или я тебя убью.

Он рассмеялся, роскошным низким голосом, посылающим тревожную дрожь по позвоночнику:

— Как?

— Что-нибудь придумаю.

Она повернула к нему спину и заставила себя медленно пойти на кухню.

* * *

Склонив голову Лукас, наблюдал за отступлением Карины по коридору. То самое выражение ее глаз, тот угол наклона ее лица, то каким образом она стояла — все выказывало полное пренебрежение. Она испытывала его. Она понятия не имела, какой возбуждающей это ее делало. Ему захотелось приколоть ее к стене, пока она не признает, что он достаточно сильный и достаточно мощный для нее. Ему захотелось вкусить ее поцелуем и, овладевая, истолочь на мелкие кусочки. «Иные стандарты», — напомнил он себе. Для него это было бы флиртом. А для нее это было бы прелюдией к изнасилованию.

Лукас взглянул на потолок. Он точно знал, откуда этот неистовый импульс исходил. Это было эволюционное эхо, то самое эхо, которое говорило ему убить каждого второго мужчину в доме, а затем охотиться за ней, пока она не сдастся. Он сделал свой выбор — отклонять это ежедневно. Но легче от этого, как ни странно, не стало.

Легкие шаги Генри приблизились к нему.

— Весьма вероятно, что прибегнуть к физической агрессии — это не самый лучший путь, — пробормотал Генри.

Временами, Лукас мог бы поклясться, что этот человек может читать мысли, хотя каждый когда-либо встреченный им «ломщик сознания», тем не менее, утверждал, что такое невозможно.

— Копаешься у меня в голове?

— Конечно же, — улыбнулся ему Генри, — нет. Твои кулаки сжаты, и все само у тебя на лице написано.

Настолько он был показательным.

— Она начинает задавать вопросы.

— Что-то немного быстрее, чем я ожидал, — нахмурился Генри. — Я стер у нее почти двенадцать часов лютой боли. Обычно, стирание в такой мере оставляет людей инертными на более длительное время. До тебя доходит то, что я пытаюсь объяснить?

Лукас кивнул:

— Не впервой.

Он уже несколько раз помогал переносить людей. Человеческое сознание не могло так много воспринять. Если он загрузит Карину противоречивой информацией, тогда под давлением от столкновения с ее видением реальности, в сочетании с физической травмой, она моментально сломается. Ее тело уже находилось на пределах своих возможностей, борясь с отравлением, справляясь с его ядом, и с его последствиями, которые вскоре будут проявляться.

Лукас пустился по коридору. Ему просто был необходим душ, и некоторое время вдали от всех, чтобы успокоить мчащееся по венам возбуждение.

— Лукас? — позвал Генри.

Лукас обернулся.

Его кузен долго смотрел на него и сказал:

— Будь добрым.

* * *

Через час Карина накрыла ужин на стол. Столкновение в коридоре опять и опять проигрывалось в ее голове, и она не могла решить — схалтурила ли она, или же хорошо разрулила ситуацию. Эмили все еще спала. Генри сказал, что усталость — это нормально, но Карина все равно волновалась.

— Отбивная, — скользнул на свой стул Генри. — Говядина. Так вот на ужин что…

Карина заняла свое место. Лукас сел справа от нее. Слишком уж близко. Ей следовало, вместо кухни, подавать ужин в столовой комнате. Стол большего размера дал бы ей побольше пространства.

Лукас переполнялся ею, упиваясь ее беспокойством. Не в состоянии помочь себе, Карина сглотнула. Он просто был слишком большой, и постоянно смотрел на нее. И даже когда ей не было видно его взгляда, она не могла избавиться от давящей пристальности. Он буквально нависал над нею, испуская угрозу, и она, чисто из самозащиты, съежилась от него.

Губы Лукаса растянулись, и он показал Карине свои зубы, большие и острые:

— Я страшный?

Она встретилась с его вытаращенными глазами.

— Да, — сказала она. — Но ты же знаешь об этом. А заставлять меня это признать является жестоким с твоей стороны. Бобы или кукурузная каша?

Он потянул спину. Его глаза расширились, и на мгновение бремя его присутствия ослабло.

— Каша.

Она передала ему блюдо с кукурузной кашей.

В помещение, как на прогулку, зашел Даниель. В то время как Генри перелетал с места на место, а Лукас важно шествовал своими бесшумными шагами, полными свирепой грации, Даниель шагал так, как будто его ноги делали земле огромное одолжение. Он не шел, а плыл, осведомляя опустошительной красотой о своем совершенстве.

Даниель занял место прямо напротив Карины. Он наколол бифштекс и уронил его себе на тарелку.

— Ты собираешься каждый день делать это? Готовить ужин, быть ужином?

— Да, — сказала Карина со спокойствием, которого и в помине у нее не было.

— Почему? Ты абсолютно бесхребетная? Или ты думаешь, подлизывание тебе что-то даст? Посмотри на него, — Даниель указал на Лукаса, — ему пополам.

— Я делаю это не для него.

— Тогда зачем?

— Ну, вот еще, — закатил глаза Генри.

Даниель оттолкнулся от стола и, балансируя на задних ножках стула, скрестил руки на груди:

— Нет, я хочу, чтобы она просветила меня. Насколько глубоко засел стокгольмский синдром. А?

Карина опустила вилку. Инстинкт подсказал ей, что бы она дальше ни говорила, все это с точностью определит ее место в этом доме. Мысль о какой-нибудь лестной отговорке пересекла ее сознание и умерла. Она задалась мыслью, что может ей вообще ничего не говорить. В конце концов, она решилась на честность.

— Я понимаю, что в любой момент могу умереть. Кузен Лукаса умер на последнем рождественском ужине. Все, что мне известно, Лукас может завтра умереть, убитый вашими врагами или членами вашей семьи. Без него я ничего не стою. Моя дочь здесь из-за меня. Если я не буду больше нужна, то полагаю, что и она — тоже. Я достаточно увидела, чтобы осознать — ваша семейка не позволит нам жить. Вы избавитесь от нас, словно мы никогда не существовали. Мне необходимо найти некий способ, чтобы меня ценили и без Лукаса. Тогда, если он умрет, как я смогу выжить, так и моя дочь выживет.

— И ты сделаешь это, став нашей домохозяйкой? — ухмыльнулся Даниель. — Готовка, и уборка после нас? Скажи мне, как низко ты опустишься? Если я для тебя оставлю в ванне какое-нибудь дерьмо, ты его тоже уберешь?

— Нет, — сказала Карина. — Свое дерьмо будете сами убирать. Если исключить, что ты прямо сейчас сидишь в его куче, то должен знать, как прицеливаться в туалете и подтирать собственную жопу.

Потешность в глазах Даниеля кристаллизировалась в гнев:

— Если ты хочешь снискать расположение к себе, имеется способ намного легче это сделать. Ты можешь прямо сейчас пройти сюда и отсосать мой член. И чем просто отдраивать раковину, этим ты сможешь намного быстрее снискать от меня самую полезную милость.

Карина глянула на Лукаса. Он откромсал кусок стейка и, продолжая жевать с нескрываемым удовольствием, бросил на нее быстрый взгляд, говорящий: «Тугой».

— Даниель, она не глупая, — сказал Генри и подцепил другую пампушку из корзинки для хлеба. — Они восхитительны. Она знает, что прислуживание тебе могло бы вынудить тебя и Лукаса схватить друг друга за горло. Ты играешь в эту игру ради личного удовлетворения, но от нее зависит выживание Лукаса. Ей пришлось бы быть умственно отсталой, для того чтобы вместо него предпочесть тебя.

Даниель переметнулся на Лукаса:

— Так что его светлость обо всем этом думает? Ваша закуска уже похоронила вас. Вам это льстит?

Лукас врезался зубами в третий на его счету бифштекс.

— Что бы вы сделали на ее месте? Полы помыли бы вы шваброй? О всемогущий?

Лукас призадумался и ответил на это:

— На ее месте я бы уже убил вас двоих. Но, я не на ее месте. И я — не она. Я ни меньше всех, кто окружает меня, ни слабее, и без детской жизни на руках. В данной ситуации она вполне благоразумна.

Даниель усмехнулся:

— Никогда и не думал, что ты настолько будешь сговорчивым относительно идеи о собственной смерти.

— Так или иначе, мы все должны прийти к согласию с нею, — сказал Лукас.

— Возможно, я помог бы тебе на твоем пути, тогда, когда вы все будете готовы. А то, кажись, стыдно терять такую возможность.

— Думаешь, что сможешь? — с неподдельным интересом спросил Лукас.

— Осторожней, Даниель, — сказал Генри. — Такого рода разговоры для тебя закончатся испорченной прической или поломанным ногтем.

Даниель проигнорировал сказанное и сверкнул глазами на Лукаса:

— Только дай повод.

Лукас опустил вилку, улыбнулся и оттолкнул в сторону, как невесомый, стол. Карина еле увернулась с пути. Огромная рука Лукаса зажала горло Даниеля. А Даниель вцепился в предплечье Лукаса. Более большой мужчина рванул другого с ног, встряхнул его так, как собака трясет крысой, и кинул на хлопнувший стол. Блюда разлетелись, улавливаясь где-то в углу между стойкой и плитой. Карина вскинула руки перед лицом. Керамическое блюдо разбилось рядом с ней, вызвав над стойкой процесс пульверизации из зеленых бобов.

— Нет! — закричал Генри. — Только не внутри!

Красные отметины прорезали предплечья Лукаса. А кожа вздулась так, словно его кости попытались освободиться.

— Да! — зарычал он. — Сделай мне еще больней. И это все, на что ты способен? — Он подтянул вверх Даниеля рукой, продолжающей удерживать блокаду на его горле, и снова сокрушительно опустил на стол: — Тебе еще нужно? — лицо Даниеля стало алого цвета. Лукас рванул его вверх: — Еще не сдох? — и направил Даниеля спиною вниз.

С громогласным хрустом разломался надвое стол. Обе его половины полетели в разные стороны, и Даниель грохнулся на пол, под нависающего сверху и все еще сдавливающего ему гортань Лукаса. Ноги Даниеля забарабанили по земле. На лице вздулись вены, и кожа стала приобретать малиновый оттенок. Его зрачки закатились внутрь черепа.

— Ну вот, приехали, — вздохнул Генри, — Таким образом, мы потеряли все хорошие блюда. — Он указал Карине на хлебницу: — Ну, хоть я эту пампушку спас. И не волнуйтесь, я сохраню сон Эмили.

Лукас выпустил Даниеля. Блондин лежал неподвижно. Лукас, с неистово пылающими глазами, переступил через него. Его пристальный взгляд замкнулся на Карине:

— Пора спать, — прорычал Лукас и сделал к ней выпад.

Безудержная сила смела Карину с ног, и она обнаружила себя переброшенной через плечо Лукаса.

— Дай я пойду! — крикнула она в борьбе с тягой к свободе.

Лукас, указывая покачиванием ею на все кругом, кинул в лицо Генри:

— Оставь весь беспорядок для него, когда он очнется.

— Будет сделано, — отсалютовал ему пампушкой Генри.

Лукас направился из кухни. Карина попыталась схватиться за раму дверного проема, но ее пальцы соскользнули, и она была пронесена через темноту коридора в спальню.