Для того, что пережила Эмма на очередном совещании руководства компании, даже слова «глубокий стресс» были бы слишком мягким определением. Поначалу все шло своим чередом. Сеньор Хименес сообщил о каких-то неприятностях в компании «Кеведо», которые, возможно, помешают дону Луису появиться на их сегодняшнем совещании. Эмма не встречалась с Луисом со дня своего рождения и сообщение Хименеса восприняла с облегчением. Однако в четверть одиннадцатого на служебной автостоянке появился «роллс-ройс». Да, видно, Бог перестал внимать ее мольбам.

Она бросилась в туалет, потом зашла в свой кабинет — привести в порядок бумаги. Ладони у нее были потными, папка в руке дрожала…

Теперь Луис уравняет ее в правах со всеми остальными служащими. Она, как и все прочие, будет трепетать при звуках его имени. Впрочем, уже трепещет.

Какая муха ее укусила? Как она могла нанести ему такие оскорбления? С любым человеком обращаться так нельзя, а испанца после подобных оскорблений надо просто убить, иначе мести его избежать не удастся. Когда смотришь испанские фильмы, читаешь испанскую литературу, начинаешь думать, что именно эта нация изобрела любовь. Но испанские мужчины скорее согласятся стать кастратами, чем позволят хоть в малой мере запятнать свою мужскую честь.

Она села рядом с сеньором Хименесом. Губы у нее пересохли, страшно хотелось пить, но Эмма побоялась выронить стакан.

Луис появился в зале ровно в половине одиннадцатого. Он выглядел страшно утомленным, под глазами темнели круги. Эмма не знала, что именно произошло в фирме «Кеведо», но, видимо, что-то весьма серьезное. Эмма все время за ним наблюдала, не отваживаясь, однако, встретиться глазами. Он задал несколько вопросов докладчикам, но диктаторский тон, которым он успел запугать работников компании, в его интонациях отсутствовал. Многие постепенно расслабились, но только не Эмма. Она была уверена, что Луис так или иначе отомстит ей за свое унижение.

Совещание закончилось. Эмма стала собирать бумаги, и тогда Луис, поняв, что она намерена уйти, поднял руку как бы останавливая ее, и сказал:

— Будьте любезны остаться на пару слов! — Его темные, сегодня лишенные блеска глаза ничего не выражали. — Вероятно, вы сможете объяснить вот это.

Он бросил на стол письмо. Это была жалоба Висента Маркузе на то, что она не появилась в назначенный для встречи час. Он претерпел большие неудобства, а она не сочла даже нужным позвонить и дать объяснение. В заключение он подчеркивал, что никогда прежде не сталкивался с подобным невниманием со стороны работников «Герреро», обычно они весьма предупредительны. И далее в таком же духе.

Эмма скрипнула зубами. Она ведь позвонила сеньору Маркузе на следующее утро и, помимо того, направила объяснительное письмо в его адрес! Но этот человек близок к Эдуардо Валлеро… Вот и теперь этот мерзавец глядит на нее с ухмылочкой мелкого пакостника.

Но как Луис может черпать из этого нечистого источника! Она не явилась на встречу, потому что… он знает почему. Если она сейчас скажет об этом во всеуслышание, то, конечно, уронит себя. Но ведь и Луис потеряет лицо! У нее брезгливо искривилось лицо, когда она еще раз пробежала письмо. Эта свинья Маркузе намеренно опустил дату злополучной встречи, чтобы Луис попался на приманку. Эмма горько усмехнулась.

— Не усматриваю тут ничего забавного. — Голос у Луиса был спокойным, а тон — непреклонным. Она посмотрела на него, как смотрят на музейный экспонат. — Подобное обращение с представителями прессы недопустимо, сеньорита Блэкмур. Особенно если учесть, какой пост вы занимаете. На первый раз я вас прощаю, но учтите: времяпрепровождение с друзьями не должно сказываться на вашей работе.

Так вот что он подумал! Вообразил, что она прогуляла встречу с Брэдом.

— Встреча с сеньором Маркузе была назначена на прошлую среду, — произнесла она так спокойно, как только смогла.

Луис нахмурился.

— Ну и что? Вторник, среда, пятница — не все ли равно?

Гнев охватил ее как ураган. Прошлая среда! — Она чуть не выкрикнула это, тот самый день, Луис, когда ты объяснил мне, что лучшее на свете происходит в постели. Он все забыл! А она-то, дура, мучилась из-за нанесенной ему обиды.

— Будьте любезны расшифровать, сеньорита! — Какие нюансы, какие модуляции голоса! И легкий оттенок беспокойства! Актер, да и только. Видно, совершенствовался в мастерстве красноречия не год и не два.

— Прошлая среда, — повторила она. — Ее тон был резок, она ведь никогда не совершенствовалась в ораторском искусстве.

Реакция Луиса оказалась весьма неожиданной. Он откинул голову назад, будто в него попали чем-то тяжелым, по лицу пошли красные пятна. Взяв письмо, он пробежал его так же, как перед тем она.

— Теперь понятно. Фраза «несколько времени назад» ввела меня в заблуждение. Возможно, такой оборот был употреблен предумышленно.

И он обратил взгляд на Эдуардо Валлеро, который остался в зале понаблюдать за развязкой драмы. Луис ничего не сказал Эдуардо, только глянул на него, но тот схватил свои бумаги, забормотал о каком-то срочном звонке и буквально выскочил за дверь. Луис вздохнул, и вложил письмо в конверт.

— Пожалуйста, примите мои извинения, сеньорита Блэкмур. Я сам напишу Маркузе.

— Это будет уже вторым письмом по тому же поводу, — грубовато отозвалась Эмма.

Он кивнул, собрал свои бумаги и тоже поспешил покинуть зал.

Ну вот, первое их столкновение на деловой почве. Стоило ли так взвинчивать себя! И что за самонадеянность думать, будто она что-то значит для этого человека? Он даже забыл, какого это было числа. По мере того, как Эмма осознавала всю глубину причиненного ей страдания, глаза у нее все больше затуманивались… Из окна своей комнаты она увидела, как Луис садится в машину. Эмма смотрела ему в спину в надежде, что он обернется. Не обернулся…

Она машинально перекладывала бумаги на столе и проклинала себя за глупость. Неужели она так ничему и не научилась? Наверно, нет. Она снова посмотрела в окно и увидела, как «роллс» входит в поток транспорта и постепенно в нем растворяется. И куда Луис теперь направляется? Звать на ланч новую секретаршу? На время и она овладеет его воображением, как Эмма в прошлую среду.

Она закрыла глаза. Зачем она причиняет себе эту боль? Почему не может прогнать ее от себя? Прошло минут двадцать прежде чем Эмма смогла более ясно оценить обстановку. Она потому впала в такое возбуждение после совещания, что слишком взвинтила себя перед его началом. Такое нагнетание адреналина не могло не возыметь последствий. И все попусту!

Что бы она ни думала о Луисе, но у него есть одно замечательное качество: он никогда не вмешивает свою личную жизнь в заботы службы. Конечно, он не мог не быть уязвлен ее насмешкой над его мужской мощью, но явно вовсе не собирался сводить с ней счеты. А ведь возможностью для этого он располагал прекрасной. Особенно если учесть, что Луис был совершенно убежден, будто она сорвала встречу с Маркузе из-за Брэда.

Эмма вздохнула. Как ни пыталась она навязать ему роль злодея, ничего из этого не выходило.

Жизнь шла своим чередом. Встречи с Луисом — только по служебному поводу! — случались нечасто. Все же они были. Порой Эмма чувствовала на себе его взгляд, но когда сама решалась посмотреть ему в глаза, то всякий раз наталкивалась на равнодушие и бесчувственность.

В «Герреро» почти все по-прежнему думали, что Эмма — второе я Луиса, но, видно, притерпелись, это уже перестало их раздражать. К тому же у нее было столько встреч с людьми из других компаний, редакций газет, благотворительных организаций, что на одиночество жаловаться не приходилось.

На Рождество приехала погостить ее мать. Так приятно было водить и возить ее везде и всюду! Матери не приходилось упрашивать дочь покатать ее по Андалусии. Только одно место Эмма наотрез отказалась посетить — Альгамбру. Как и вилла семейства Кеведо, Альгамбра слишком о многом напоминала.

Когда сеньора и сеньор Хименесы пригласили их обеих на семейный обед, Эмма поставила им условие: имя Луиса не должно быть произнесено при ее матери. Что подумают Хименесы, Эмме было безразлично.

«Пусть мне отрежут язык, если я нарушу условие!» — патетически возгласил добрый сеньор Хименес, чем вызвал у Эммы смех. Этот человек умел неподражаемым образом рассеивать любую неловкость.

Миссис Блэкмур возвратилась в Англию с кипой памятных фотоснимков и с убеждением, что ее дочь замечательно устроилась в жизни.

В середине января у Эммы закончился испытательный срок. Не верилось, что уже прошли полгода. Сеньор Хименес позвал ее к себе в кабинет и объявил «о зачислении сеньориты Блэкмур в штат на постоянной основе». Теперь она вправе уйти из фирмы. Когда-то она не чаяла дождаться этого дня, но теперь об уходе не могло быть и речи. Эмму очень воодушевляла ее новая роль!

Однажды из беседы с мэром Хереса-де-ла-Фронтеры на благотворительном ланче Эмма узнала о предстоящих велогонках в окрестностях Семаны-Санты.

— Почему бы «Герреро» не выступить в роли спонсора соревнований? — обратилась она к сеньору Хименесу. — Во-первых, это прекрасная реклама…

— Ваша правда, сеньорита Блэкмур.

— Так поручите мне разработать план! Не могу понять, почему никому прежде не пришла в голову такая идея.

— Что ж, реклама нам теперь безусловно не помешает, но решение может принять только сеньор Кеведо. Поторопитесь подкинуть ему эту идею.

— Может быть, сразу вынести ее на повестку дня, ведь в пятницу совещание…

— Нет, сеньор Кеведо уже до совещания должен быть в курсе дела. Давайте составим для него пояснительную записку. Он вернется из Англии и первым делом прочтет ее.

Эмма нахмурилась. Хорошо бы, конечно, подольше с ним не встречаться. Но раз надо — значит, надо.

— Знаете, сеньор Хименес, для экономии времени просто сообщите ему, что я прошу об аудиенции.

— Мне передали, что у тебя ко мне неотложное дело. — Тон его был настолько холоден, что, как показалось Эмме, охладил воздух в ее крохотном кабинетике.

Она говорила долго, и к концу ее речи выражение лица у него стало еще более усталым. Он предложил обсудить ее идею за ланчем. Она начала было отказываться: слишком свежа была память о предыдущем ланче.

— Как хочешь. — Луис пожал плечами. — Спорить с тобой у меня просто нет сил. Знаешь, на твоей родине у меня была просто чудовищная неделя. Да еще этот нескончаемый английский дождь, от которого твои соотечественники делаются особенно кровожадными.

Он ждал ответа, и для ее патриотических возражений не было времени.

— Может быть, — пробормотала она.

— С того дня… После дня твоего рождения мне стало ясно, что, эмигрируй я хоть на Марс, тебе и этого показалось бы недостаточно. Ладно, что ты хочешь мне сообщить? Ограничимся твоим проектом или попытаемся обсудить наши отношения, которые ты в один прекрасный день взяла и пустила псу под хвост? — Луис сделал паузу, ожидая, каким будет впечатление от его выпада. Но поскольку Эмма молчала, он продолжил: — Я не перестаю верить, что в тот день произошло что-то для нас обоих очень важное. Узнав, что ты хочешь со мной говорить, погнал сюда Карлоса прямо из аэропорта. И что же выясняется? Что сеньорита интересуется велосипедистами.

— Это моя работа.

— Да, конечно.

Он сардонически улыбнулся, потом отошел от стола, положил руки на подоконник и высунулся из окна. У Эммы дрогнуло сердце: Луис выглядел совершенно измочаленным. Ей захотелось чем-то воодушевить его, но… Нет, она не сделала и шагу туда, где он стоял. Вдруг он выпрямился, расправил плечи — и будто скинул с себя усталость.

— В самолете я ничего не ел, а от голода у меня зверски портится характер. Приглашаю тебя на ланч, заодно поговорим про твой прожект. Либо это, либо звони Энн, и пусть она назначает тебе встречу со мной дежурным порядком. Предупреждаю на всякий случай, что мой дневник расписан на квартал вперед, так что подумай, выгодно ли для тебя идти по обычным каналам.

— Подожди, я только возьму жакет, — сказала Эмма.

Он шел впереди, не оборачиваясь, и только на ступеньках офиса остановился ее подождать. Эмма автоматически повернула в сторону автостоянки, но Луис задержал ее, произнеся язвительным тоном:

— Пешком, только пешком, иначе я скоро разучусь двигать ногами.

Опять Луис пошел впереди, но все же воспитанность заставила его взять Эмму за локоть у перехода через улицу. И как это некоторые женщины справляются без мужчин с такими опасностями? Впрочем, как только они заступили на пешеходную дорожку, он сразу же отпустил ее руку. Ей приходилось все время его догонять, а на высоких каблуках это было непросто. Они шли по каким-то незнакомым ей и совершенно немыслимым улочкам, заставленным обиталищами таких же немыслимых людей. Даже у себя, в Лондоне, который был ей досконально знаком, Эмма не видела таких трущоб. Опять он что-то замыслил…

Наконец они остановились возле здания, построенного, похоже, чуть ли не в доколумбовы времена.

— Ты здесь бываешь инкогнито, я так полагаю? — сказала Эмма, всматриваясь в облупившуюся штукатурку на стенах этого дворца. Что ему еще от нее надо? Сливки он снял, а снятое молоко — это угощение для мурлык Дворового пошиба… К ее удивлению, он засмеялся. — А я думала, что у тебя плохое настроение.

— Ну разве это возможно в такой очаровательной компании? — проговорил он, останавливаясь и засовывая руки в карманы чесучового пиджака. — Я все пытался отгадать, что ты переживала на разных этапах нашего сегодняшнего маршрута. Мне ведь известны твои симпатии и антипатии.

— Бегающие по кухне тараканы вызывают у меня только антипатию.

— А ты превратилась в сноба, Эмма. Где тараканы? Найди хоть одного. Взглянув издалека, ты делаешь выводы о том, что глубоко внутри. Вероятно, и к людям ты относишься примерно так же.

— Будешь отрицать, что намеренно привел меня на место, полностью противоположное тому, где мы были в прошлый раз?

— Буду отрицать. Где-то на полдороге у меня мелькнуло в голове, что ты можешь так подумать. Но нет, я привел тебя туда, где готовят лучшую арчобу, только не передавай это. Марии. Если мы сюда не войдем, ты никогда ее не попробуешь.

Он толкнул резную деревянную дверь и отступил, пропуская ее вперед. Эмме стало не по себе от смешанного запаха жаркого, рыбы, чеснока и разнообразных специй. Небольшой зальчик был набит битком.

Официант усадил их за угловой столик и бесцеремонно поставил перед каждым из них по стакану вина. Луис отпил глоток хереса и как будто погрузился в свои мысли, а Эмма стала нервозно озираться по сторонам.

Соображает ли Луис, что это заведение посещают исключительно мужчины? Что ж, если ему надо было подкормить их любопытство, он своей цели достиг: все смотрят на нее, как на фирменное блюдо. Она провела рукой по лбу. Может быть, у нее от быстрой ходьбы слиплась челка и открылся шрам? Не на него ли они так глазеют?

— Однажды я пришла с Брэдом в похожую забегаловку, и тамошние завсегдатаи вот так же стали на меня пялиться. Но ты знаешь, Брэд на них так посмотрел, что они все сразу разбежались.

Луис глянул не только без негодования, наоборот — огонек озорного любопытства промелькнул у него в глазах.

— Неужели? Как благородно с его стороны!

Эмма выругала себя мысленно. С какой стати она вылезла с этой глупой репликой? Хотела подчеркнуть свое достоинство, а вышло попросту неприлично. Стремилась облегчить свое положение, но лишь запуталась, как муха в паутине.

— На самом деле я с ним никогда не спала, — вдруг объявила она, выпрямляясь и горделиво откидывая голову назад.

— Что ты сказала?

— Я про Брэда, на самом деле я никогда не спала с ним.

Момент, положим, не самый подходящий, место тем более, но как же хорошо себя чувствуешь, отправляя ложь на покой! Она зарекалась лгать, после того как пострадала в наказание за неправду, сказанную дону Рафаэлю. Но почему же она лгала Луису? Никогда больше с ее губ не слетит слово лжи! С этого момента между ними будет правда и ничего кроме правды.

Увлеченная своей решимостью, она не заметила, что Луис оставил ее признание без ответа. Она бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась: у него был вид как у персонажа комиксов, которому выплеснули в лицо содержимое кастрюльки.

— Разве это смешно? — Вот теперь его воистину переполнял гнев. — Зачем ты так грубо меня дразнишь? Неужели тебя радует, когда мне больно?

— Тебе больно оттого, что у меня ничего не было с Брэдом? — спросила она, изображая недоумение.

У Луиса сжались кулаки. Если когда-нибудь он решится изменить своему правилу не бить женщин, так это случится теперь.

— У тебя был до меня мужчина! Иначе ты бы орала тогда… А ты блаженствовала!

— Я орала. Один раз. А потом блаженствовала… Понимаешь, Брэд, по существу бездомный, и вот мы ему все по очереди давали пристанище: Кейт, Луиза, Шарон и я. Но ни одна из нас с ним не спала. Во всяком случае, за себя могу поручиться.

Теперь у него был вид другого персонажа комиксов — пришибленного горячей сковородкой.

— Но вспомни, когда он приходил к тебе за ключами. Он сказал, чтобы ты сообщила, когда соберешься домой — он, мол, согреет тебе постель!

Эмма потянулась к стакану, она не собиралась пить, но тут вдруг почувствовала: придется.

— Ты ведь его видел, Луис, и сам недоумевал по поводу характера Брэда.

— А что ты мне выкрикивала из-за двери? И это в тот день, когда стала моей!

— Я лгунья, Луис. То есть я чаще говорю правду, чем лгу, но вот про Брэда все тебе наврала.

— Эмма! — Он хотел взять ее за руку, но она отдернулась, как от удара током. — Но почему, Эмма? — спросил он с грустью.

— Потому что ты совсем не думаешь о моих чувствах. Сколько я просила тебя: оставь меня одну! Но ты все делал по-своему, довел меня до того, что я ударила по твоей гордости запрещенным приемом. Только после этого ты ушел. Конечно, я сказала ужасную вещь, прости. Однако это сработало.

— Ты тоже прости меня, Эмма. Может быть, если бы ты мне тогда открыла, мы бы с тобой натворили лишнего…

— Вот, наслаждайтесь! — Официант швырнул на стол две тарелки с рыбой и буквально бросил в них пригоршню хлебных ломтей.

— Испания отвечает Великобритании, — прокомментировала Эмма,

— Но зато какой вкус, ты попробуй!

Она отщипнула крохотный кусочек рыбы, полила соусом и понюхала, прежде чем отправить в рот. Потом десять минут только и было слышно, как она уплетает за обе щеки, довольно причмокивая. Она вычистила куском хлеба все, что оставалось на тарелке и взяла меню.

— Хочешь что-то на десерт? — спросил Луис.

Эмма посмотрела на него, потом в его тарелку. Он не съел еще и половины своей порции. А она-то, она… Ну и обжора!

— Нет, я смотрю на цены, меня интересует, если я буду обедать здесь каждый день, во что мне это обойдется?

— Ты чудо, Эмма! На тебя вкусно смотреть, когда ты ешь.

Эмма не была уверена в его искренности. Обычно люди, видя ее аппетит, говорили, что неделю ее содержать еще можно, а две — уже накладно.

— Этот Брэд… — заговорил с ней Луис по-английски. — У всех тут было впечатление, что между вами — давняя близость. Я признавал, и не без зависти, что у парня губа не дура. Он не производил впечатление человека, для которого существует мир отказа. Вы так долго жили бок о бок, неужели у вас…

Широкая улыбка озарила лицо Эммы, когда она стала вспоминать изощренные, а порой и совсем не изощренные маневры, к которым прибегал Брэд, чтобы затащить ее в постель еще в Англии. Он относился к ее девственности как к своему личному поражению. В Хересе он дважды тоже пытался овладеть ею, но, к счастью, в деле он не был так напорист, как в словах. А может быть, занятый другой или другими, он не столько домогался ее, сколько показывал из вежливости, что она все еще для него интересна.

— Ни-че-го! — Ответила она на вопрос и испытующий взгляд Луиса.

— А позволь спросить — почему?

Эмма нахмурилась. Если теперь она решила говорить одну голую правду, то придется сознаться, что, кроме Луиса, для нее не существует на свете мужчин. Но все же есть и другие причины, пусть второстепенные. Так что начнем с них.

— Я ненавидела эти его перебежки от одной девицы к другой. Иных своих любовниц он даже по именам не помнит. Зачем мне быть номером двести таким-то в его мусорной корзине?

Луис посмотрел на нее глубокомысленно.

— Он молод, Эмма, и занят поисками своей идеальной пары. Возможно, ею как раз оказалась бы ты.

Эмма отпила глоток вина, закашлялась, потом строго посмотрела на Луиса.

— Только мужчины способны выстраивать такие дурацкие концепции. Хотя многие женщины принимают их за чистую монету… Поверишь ли, его девицы прибегали к нам с мамой жаловаться, когда он их бросал. Мы успокаивали их, поили чаем, а наш герой, наверное, уже валялся с новой жертвой. — Луис неприязненно сощурился, а Эмма продолжала: — Одна девчонка из-за него резала вены. Он был потрясен этим, все ночи просиживал в больнице… На три недели он тогда остановился. Для него это был рекорд воздержания.

— Ну чего, довольны? — Спросил официант, ставя перед ними такие порции пористого шоколада, что, наверно, и Гаргантюа было бы этого много.

— Конечно, природе трудно противостоять, — пробормотала Эмма, на сей раз не поддаваясь искушению и не беря шоколада. — Если женщина хочет видеть в мужчине отца своих будущих детей, то мужчина прежде всего стремится распространить свое семя вдаль и вширь.

Луис несколько раз переставлял с места на место тарелку с десертом, но, как и она, так к шоколаду и не притронулся.

— Конечно, доля правды в твоих выкладках есть, но по своему опыту я знаю, что не все женщины соответствуют твоему описанию. И, кстати, не все мужчины.

Эмма остановила на нем взгляд своих синих глаз.

— Но бывает и так, да?

Это был намек, и Луис его явно понял: он потупил глаза.

— Газеты сильно преувеличивают мои донжуанские качества. — Он положил ложку в блюдо, окончательно отказавшись отведать его содержимое.

— Приходят в голову конкретные имена: Кармелита, Консуэла…

— Ну, Кармелита — ладно, а что еще за Консуэла? Как ее фамилия?

— Это же была твоя, а не моя секретарша… Да, через месяц с небольшим она тебе надоела.

Луис поставил локти на стол и оперся на сплетенные пальцы подбородком.

— Вот тут ты попала пальцем в небо! Эта Консуэла — из хорошо известной мне семьи. Может быть, она была бы и не прочь, но какое мне до этого дело?

— Поэтому ты ее выгнал?

Луис в раздражении щелкнул языком.

— Не надо домыслов. Во-первых, она пришла на время, пока я буду искать себе постоянную секретаршу в «Герреро». А во-вторых, допустила утечку конфиденциальной деловой информации к моему конкуренту. — Эмма промолчала, потому что уже вовсю уплетала шоколад. — Еще вопросы будут? Могу я тебя убедить, что в последнее время моя жизнь была более чем примерной?

— Ты не обязан ни в чем меня убеждать, Луис.

Он умен, ему ничего не стоит доказать, что черное — это белое. Но почему она должна верить?

— Я изменился, Эмма, и хочу, чтобы ты это знала. Думая, что в момент, когда мы сошлись, ты была…

— Довольно, эта тема под запретом. — Она отставила тарелку. — Я не возражаю против чашечки кофе.

Ресторан почти опустел, но когда Луис поднял вверх палец, официант подскочил и мгновенно выполнил его заказ.

— Разве мы встретились не затем, Луис, чтобы поговорить про велогонки? Мы же не собирались просто провести тут время.

Он улыбнулся: вряд ли до этого мгновения она хоть раз вспоминала о велогонках. Эмма поняла смысл его улыбки, и ей вдруг захотелось разоткровенничаться.

— Так ты не понял тогда? Мне казалось, мужчины всегда догадываются о подобных вещах. Ну а теперь, что ты чувствуешь? Теперь — когда знаешь?

— Поняв, что ввел тебя в мир любви, я почувствовал себя отмеченным, необыкновенным, не таким как все! Ну, не знаю, какие еще найти слова… — Он расплылся в улыбке и смотрел на нее с таким сознанием их единения, что ей пришлось отвести глаза.

— Не воспаряй слишком, потому что больше этого не случится. — Эмма вздохнула.

— Мечтать-то я вправе? — Зрачки его расширились от желания, взгляд выражал неподдельную страсть.

— Я узнала про велогонки…

При этих ее словах он глубоко вздохнул. Потом помешал ложечкой кофе и заставил себя слушать ее с полным вниманием.

— Тебе ведь хочется, чтобы «Герреро» возвратила себе прежний статус? Велогонки — это спорт молодых. Если мы станем спонсорами, молодые нас запомнят, а ведь они потенциальные заказчики и потребители, если не сегодня, то завтра. Не понимаю, почему раньше никто не был этим озадачен.

Она замолчала, лицо ее раскраснелось, глаза горели возбуждением.

— Твои слова очень впечатляют! — Он решительно поднялся с места. — А теперь я должен кое-куда позвонить. Хочешь еще кофе?

— Значит, я могу рассчитывать на твою поддержку моей идеи.

Луис рассмеялся.

— Если бы ты была Богом, то, наверное, сказала бы, что семь дней для сотворения мира — это слишком много, хватило бы и трех.

— Но ведь времени у нас и в самом деле мало, — напомнила она.

— Да, возможно, привести в движение этот процесс удастся только на будущий год.

— Ах, Луис! — Горькое разочарование отразилось на ее лице, и еще он увидел недоброжелательные синие огоньки за золотистыми прядями.

— Не надо так на меня смотреть, Эмма. Это уже некрасиво — столь откровенно мной манипулировать.

— Не понимаю?! — Его реакция ошеломила Эмму.

— Твои наметки хороши, не спорю, но это всего лишь наметки. Надо еще очень много сделать, прежде чем они принесут добрые плоды.

— И что же? Я не боюсь трудностей.

— Знаю, что не боишься… Понимаешь, если бы кто-то другой предложил бы мне такое, я сразу послал бы его с этим к директору соответствующей службы. Мне очень нравится учить людей на их ошибках. Но в твоем случае я такой роскоши не могу себе позволить.

— Почему? Чем я отличаюсь от остальных?

— Тем, что ты — это ты. Ты уже убедилась, в фирме «Герреро» работают достаточно консервативные люди. И вот в Херес прибываешь ты, молодая, красивая иностранка. Все в смятении. Многие находят твое назначение несерьезным с моей стороны. Меня даже удивило, как быстро они начали изменять свое отношение к тебе. Да, ты смогла пленить многих своим приятным обхождением, которым почтила здесь всех, исключая одного меня.

Эмма рассматривала кофейную гущу. Ей бы хотелось обходиться с Луисом так же, как со всеми, но разве это возможно?

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Объясню. Сейчас мы вернемся с тобой в «Герреро». На маленькое стоячее болотце, чья лишенная потрясений жизнь была так по сердцу его обитателям, пока этот чертов новый совладелец и генеральный директор не напомнил им, что они живут на пороге двадцать первого столетия. — Эмма улыбнулась: он точно охарактеризовал обстановку. — Пока они мне этого не прощают. А некоторые, наверно, не простят никогда. Из каждого угла на меня льются эманации ненависти. Тебе, возможно, кажется, что мне это по душе, что я люблю конфликты. Напрасно ты так считаешь. Я ухожу из «Герреро» как выжатый лимон. Но это работа. И медленно, исподволь жизнь фирмы претерпевает перемены.

— Разве широкая реклама нашей продукции была бы в этом плохим тебе помощником?

— Я не ставлю под сомнение продуктивность твоей идеи, даже считаю ее блестящей. Но разве тебе не ясна щекотливость ситуации? Твою идею наверняка примут в штыки. Конечно, это целиком и полностью моя вина, мне ни в коем случае не следовало ставить тебя на этот пост в «Герреро».

— Потому что здесь меня ассоциируют с тобой?

— Да, именно. Им нравится читать на твоем лице печать твоего падения. Теперь им надо, чтобы ты и на службе показала себя не в лучшем свете. Тут-то они уже завопят во весь голос: «А чего еще ожидать, если на важную должность назначили бабу по принципу постельной, а не деловой квалификации?!» — Эмма побагровела при этих словах. — Прости мне грубость. Я выражаю не свое мнение и, возможно, даже не их. Я говорю о том, как может быть и как, к сожалению, бывает.

— А почему ты так уверен, что я оступлюсь?

— Есть такая важная вещь, как временной фактор. Когда времени в запасе уйма, не так уж страшно и ошибиться. Сама ошиблась — сама же все и исправишь. И никто этого не заметит. А когда времени в обрез…

— Значит — нет?

Эмма вздохнула. По крайней мере у него достало такта разъяснить ей почему.

— Может быть, и нет… Мне приходит в голову только один путь решения проблемы, а принимать его или отвергать — это уже твое дело.

— Я внимательно слушаю.

— Ты должна принять мою помощь. Ты все будешь делать сама, но тебе придется постоянно поддерживать со мной связь. Антонио Хименес сейчас очень загружен делами. Несправедливо наваливать на него слишком много. Я и так у него в долгу за то, что он опекал тебя в течение твоего испытательного срока. — Эмма обдумывала его предложение, а он между тем вертел в руках компактный органайзер. — Давай сойдемся здесь же и в этот же час во вторник. Я бы предпочел, чтобы никто не догадывался, что мы работаем сообща.

— Но это ведь все же мой проект? — не преминула уточнить Эмма, хотя меньше всего подозревала Луиса в неискренности.

— Полностью. Я буду действовать как адвокат дьявола, цепляясь к каждой твоей недоработке и предлагая возможные решения. Естественно, я оставляю за собой как за генеральным директором право решающего голоса, но воспользуюсь им лишь в том случае, если ты заведешь дело в безнадежный тупик.

— А дальнейшие мои проекты?

— Все они — твои, хотя ты всегда можешь рассчитывать на мой дружеский совет. Добьешься серьезного успеха, и твоей победы уже нельзя будет затушевать, даже если потом и совершишь какие-то ошибки.

— Спасибо, Луис, я это оценила. Значит, в следующий вторник. — Через столик она протянула ему руку, а он, хоть и удивился, но энергично пожал ее. — За успешное сотрудничество! — провозгласила Эмма.

— Я рассчитываю на большее! — Луис усмехнулся, а она нахмурилась.

— Если мы встретимся, то только по делу.

— Да, это будет исключительно деловая встреча. Я никогда не смешиваю дела службы и удовольствия. — Он позвал официанта и расплатился. — Фу, совсем перекормили!

— Луис, я… — Но он не дал сказать ей больше ничего, приложив палец к ее губам.

— Шутка. — Он ухмыльнулся. — Сообрази, женщина: неужели я плачу тебе деньги лишь за то, что ты украшаешь по временам салон моего автомобиля и ресторанные зеркала, в которых отражаешься?

— Берегись, Луис! Если ты будешь развивать свое чувство юмора в том же направлении, то всех начнешь ставить в неловкое положение.

— Теперь это было бы самой выгодной тактикой. Благодарю за подсказку. — Он улыбнулся, отказываясь взять словесную приманку.

Они возвращались в «Герреро» в превосходном настроении, и ее это очень смешило. Всякого видевшего их сегодня вместе можно было простить за мысль, что пошла Эмма в ресторан с одним человеком, а возвращается оттуда с другим. Она теперь была готова простить ему все его прегрешения. Но нет, она не должна ему этого показывать. Ведь он так умеет нравиться, а физическое влечение, которое она испытывает к нему, по существу неодолимо.