От автора

Настоящая книга представляет собою предварительный беглый обзор работ Американской Центрально-Азиатской экспедиции на месте.

Так как практические работы экспедиции продолжались лишь с одним перерывом, в 1921 году, а мои краткие отлучки в Америку были всецело посвящены лекциям и организационным вопросам, то до сих пор дать публике по этому вопросу книгу сколько-нибудь исчерпывающего содержания было совершенно невозможно, тем более, что в данный момент изучение собранных коллекций лишь только началось, и многие сотни экземпляров остаются еще не извлеченными из недр земли. В 1928 г., когда практические работы экспедиции будут вполне закончены, я надеюсь подготовить популярный отчет научной деятельности экспедиции в ее целом.

Из предположенных к изданию 14 том второй том, заключающий обработку геологических материалов экспедиции, уже написан профессорами Беркей и Моррисом и скоро выйдет из печати. Остальные будут выходить по мере окончания всех работ.

Считаю долгом выразить глубокую благодарность всем моим товарищам по работе. Как бы хорошо ни была организована и финансирована экспедиция, успех, в конечном счете, зависел от согласованной и в высшей степени добросовестной деятельности всего ее состава, какая имела место в данном случае.

Рой Чепман Эндрьюс

Февраль 1926 г.

Р. Ч. Эндрьюс. Ученый руководитель последней американской экспедиции в Центр. Азию.

Центры происхождения и расселения главнейших отрядов млекопитающих (по Осборну). Карта эта была составлена проф. Г. Осборном на основании его теоретических выводов о вероятном нахождении центров образования различных отрядов млекопитающих в 1900 г. В 1901 г. английскими исследователями в той области Африки, которая обозначена на карте словом «хоботные», действительно были открыты ископаемые предки этих животных. Последняя американская экспедиция Эндрьюса обнаружила в Центральной Азии ископаемые остатки восьми главных групп млекопитающих из общего числа тринадцати, как и было предсказано Осборном.

 

Предисловие к труду Р. Ч. Эндрьюса

Экспедиция американского музея естественных наук среди пустынь Монголии почти с первых же шагов получила определенный ответ на вопрос, является ли Азия прародиной животного населения всех континентов.

Находка в пустыне Гоби ископаемых четвероногих, названных Титанотерами (или животными титановских размеров), является ответом на один из основных вопросов, разрешение которых составляло цель предпринятой экспедиции, а именно: была ли древняя Азия источником жизни для Европы на крайнем западе и для Америки на крайнем востоке? Разрешение этой проблемы равносильно открытию палеонтологического рая — колыбели многих видов пресмыкающихся и млекопитающих. Существование такого центра долгое время рассматривалось палеонтологами, как чистейшая гипотеза. В 1900 г. автор настоящих строк высказал убеждение в существовании подобной родины многих животных видов. Еще тогда я выразился по этому вопросу следующим образом:

«На противоположных пунктах земного шара мы видим теперь две обширные колонии высших животных — одну в Европе, а другую в области Скалистых гор в Америке. Обе эти области заселены видами, находящимися в различных степенях родства; их разделяют десятки тысяч миль пространства, на котором не было обнаружено ни одной сходной формы. Факт одновременного появления в Европе и Америке одних и тех же пород млекопитающих и пресмыкающихся долгое время служил основанием гипотезы, что исходный центр их расселения лежит где-нибудь посередине, т. е. вероятнее всего — на территории современных пустынь Центральной Азии. В этом исходном центре возникли самые древние предки всех высших видов современных млекопитающих, включая сюда и пятипалых лошадей, остатки которых до сих пор не найдены ни в Европе, ни в Америке. То обстоятельство, что у самых древних видов ископаемых лошадей было обнаружено лишь четыре пальца, указывает на то, что их предки утратили пятый палец еще за время своего пребывания на азиатской родине. Палеонтологическое прошлое Северной Азии хорошо известно ученому миру, лишь начиная с ледникового периода, когда впервые появляется человек; тем не менее, путем теоретических догадок, мы склоняемся к той мысли, что Азиатский материк являлся местом широкой миграции животных видов, и в предшествующие геологические периоды был звеном, соединявшим крайние западные пункты Европы, районы, соответствующие территориям современных Франции и Англии, с областью Скалистых гор в Америке. Несмотря на то, что находки ископаемых животных в этих отдаленных друг от друга странах имеют существенное сходство, и что с каждым новым исследованием уменьшается палеонтологическое различие между этими двумя областями, связующее звено между ними еще не найдено. Из этого следует, что именно Азия должна была служить еще неисследованным центром и путем миграции животных в эти отдаленные колонии».

Наши предсказания в значительной мере оправдались палеонтологическими изысканиями Центрально-Азиатской экспедиции уже в 1922 г. Дальнейшие исследования, вплоть до 1925 г., когда впервые были найдены в этой же области следы древнего человека, не только дополнили первоначальные предсказания автора, но и пролили новый свет на еще более древний период эволюции животного мира, эпоху пресмыкающихся.

Проф. Эндрьюс не только создал план грандиозной экспедиции, но и выполнил его со всей научной тщательностью; непоколебимая вера Эндрьюса в результаты предпринятой работы вдохновила его сотрудников, обеспечив таким образом успех экспедиции, возбудившей интерес всего цивилизованного мира.

Генри Фарфильд Осборн

 

Глава I

Подготовительные работы

Приступая в 1912 году к своим первым изысканиям в Азии, я находился всецело под влиянием предсказания проф. Осборна, что именно этот континент является рассадником млекопитающих всей нашей планеты. Чем далее подвигалась моя работа, тем сильнее охватывало меня желание проверить эту гипотезу. Эта мысль руководила мною, когда я вырабатывал план целой серии экспедиций в Центральную Азию, рассчитанный на 10 лет, позднее принятый Американским Музеем Естественных Наук.

Вначале задания экспедиции ограничивались исключительно областью зоологии, и первая же азиатская экспедиция в Юнан (юго-западный Китай) и на окраины Тибета обогатила музей многочисленными зоологическими коллекциями. Летом 1919 г. я принял участие во второй азиатской экспедиции.

За все время работы в качестве зоолога я всегда ощущал недостаток познаний в других отраслях науки и пришел к выводу — привлечь для решения вставших перед исследователем Средней Азии вопросов целый ряд ученых специалистов.

Насколько мне известно, Центрально-Азиатская Экспедиция является единственной крупной экспедицией, применившей такого рода метод на практике.

В данное время на мировой карте остается уже мало областей, которые так или иначе не затронуты еще исследователями. Гений и энергия человека завоевали полюса и раскрыли тайны тропических джунглей. Высочайшие горные вершины уже слышали звук человеческого голоса. Но это далеко не означает, что будущим поколениям не остается места для новых научных завоеваний. Исследователю будущего придется лишь изменить свои методы.

Изучить малоисследованные пространства, узнать историю их возникновения и передать ее современникам, вот те задания, которые поставит себе целью исследователь будущего. Интенсивное и всестороннее исследование, даже чисто научное, неизбежно влечет за собою экономические результаты и, несомненно, откроет новые источники человеческого благополучия.

Участники Американской Центрально-Азиатской экспедиции.

Монголия уже не раз была предметом пристального изучения со стороны превосходных исследователей, преимущественно русских, и все же ни одна из ее областей еще не изучена в достаточной мере при помощи точных научных методов. Четыре главных условия были тому причиной.

Это, во-первых, изолированность Монголии в центре громадного континента и ее обширная площадь. Затем, — примитивность средств сообщения и проистекающая отсюда медленность передвижения. Немалым препятствием является и чрезвычайная суровость климата Монголии: зимой температура падает здесь до 40°-50° ниже нуля, при сильнейших ветрах с Ледовитого океана, так что продуктивная научная работа возможна только с апреля по сентябрь. Наконец, Монголия и, в особенности, пустыня Гоби, занимающая большую часть Монголии, чрезвычайно слабо заселена вследствие бесплодия и недостатка воды.

Победить эти затруднения было возможно, лишь располагая средствами быстрого и удобного транспорта. Незаменимую услугу в этом отношении должен был оказать автомобиль.

Когда в 1922 г. наша экспедиция приступила к делу, каждая мелочь ее снаряжения и организации была предусмотрена, и все мы сознавали, что нами было сделано все возможное для успешного решения предстоявших нам задач.

Мы не предполагали начать изыскания в Монголии в первое же лето нашего прибытия, так как для экспедиции нужно было подготовить почву, приняв некоторые меры как дипломатического, так и технического характера.

По приезде в Пекин я посетил геологическую комиссию по изучению Китая. В лице ее директора Тинга и профессоров Вонга, Андерсона и Грабау я встретил самый сердечный прием. Ввиду того, что Азия представляет собою слишком обширное поле для исследования, так что в ней свободно могут работать не две, а целые дюжины экспедиций, мы условились разделить территории так, чтобы каждая экспедиция могла работать, не мешая другой.

За невозможностью начать изыскания сразу в Монголии, мы решили несколько тренироваться в Китае. Китайская геологическая комиссия любезно предложила нам для этого местность Уансин в восточном Сычуане, сулившую интересные палеонтологические находки. Это превосходное для начала работ место лежит неподалеку от реки Янцзе и изобилует пещерами.

Палеонтологические изыскания в Китае довольно сложны, так как при этом приходится преодолевать разные затруднения, особенно коммерческого и религиозного характера.

Ископаемые остатки весьма ценятся туземным населением. Их называют «костями драконов» и употребляют в качестве лечебных снадобий от всех болезней, начиная с ревматизма и кончая огнестрельными ранами. Аптекарские магазины торгуют ими очень усердно и, если китайцу удается напасть на место, богатое ископаемыми, он охраняет его, как золотые россыпи.

Одним из сильных препятствий оказались верования в «Фенг-Шуи», духов смерти, ветра и воды, охраняющих все могилы в Китае. Поэтому в густонаселенных местностях трудно найти место погребений, где бы «Фенг-Шуи» не явились помехой исследователю, и приходится быть крайне осторожным. При раскопках на этой почве у д-ра Андерсона разыгралось немало курьезных столкновений с туземцами. Так, однажды, заполучив от владельцев все необходимые разрешения для производства раскопок, он встретил отчаянный протест со стороны явившейся на место работ старой китаянки. Взбешенная старуха уселась в углублении, вырытом палеонтологом, и решительно отказалась двинуться с места. Тщетно Андерсон испытывал разные средства для того, чтобы избавиться от непрошенной гостьи; так, он, к великому удовольствию окружающих зрителей, попробовал подержать над ней зонтик, затем пустил в ход фотографический аппарат, зная, что китайские женщины не любят, когда их снимают европейцы. Выведенная из терпения старуха покинула наконец позицию, но не сдалась. Ее крики и вопли создали такую атмосферу, что сами туземцы посоветовали Андерсону покинуть на время поле сражения.

В качестве помощника нашему главному палеонтологу Гренжеру я пригласил Д. Ионга, симпатичного молодого китайского ученого, который служил одновременно и переводчиком экспедиции.

Начав исследования долины Янцзе, Гренжер обнаружил, что все ископаемые сосредоточиваются близ небольшой деревни Иен-Чинг-Као, в 10 милях от Вансина. Там он приобретал экземпляры от туземцев и проработал две зимы.

Ископаемые встречаются там в глубоких ямах и колодцах, расположенных вдоль известкового кряжа на протяжении 30–40 миль. Провалы, глубина которых нередко превосходит 100 футов, образовались от растворяющего действия воды на известняк и заполнены желтовато-красноватой глиной. Ископаемые в большинстве случаев находятся на глубине 20 футов. Извлечение их производится с помощью ворота и ковшеобразных корзин, извлекающих на поверхность полужидкую глину. В яме обыкновенно царит полная темнота, и работать приходится при свете крошечного масляного светильника.

Ископаемые останки принадлежат большею частью слонам, бизонам, оленям, тапирам и носорогам. Ископаемые останки лошадей отсутствуют совершенно.

К сожалению, Гренжеру не удалось исследовать пещеру вдоль берегов реки Янцзе, где мы надеялись найти останки первобытных людей, так как в то время эта область была почти вся занята бандитами.

Д-р Матью, заведующий палеонтологическим отделом Американского Музея Естественных Наук, изучивший коллекцию Гренжера, утверждает, что вся фауна этой местности в плейстоценовый период была лесная. Коллекции заключают в себе отчасти экземпляры, аналогичные современным, отчасти родственные с ныне живущими на островах Малайского архипелага.

Первобытный слон Стегодон (Stegodon) был самым крупным животным, жившим в этой области в ледниковый период; наиболее крупные тапиры ростом были с современную лошадь.

В то время, как Гренжер работал в Сычуане, я организовал небольшую экспедицию к Восточным гробницам, в 80 верстах от Пекина, где сохранились остатки великолепных мавзолеев императоров и императриц манчжурской династии. За высокой стеной, окружающей могилы с севера, на протяжении 80 миль тянется огромный охотничий парк, представляющий большой интерес в зоологическом отношении. Его фауна состоит из многих видов птиц, пресмыкающихся и млекопитающих, которые водятся только далеко на юге или же в лесах Манчжурии. Это служит прямым доказательством того, что в прошлые столетия обширная лесная полоса тянулась от реки Янцзе к границам Манчжурии; в настоящее время все это пространство представляет сплошные степи или обнаженные холмы.

 

Глава II

За «золотым руном»

В задачи нашей экспедиции входило приобретение редких и типичных экземпляров крупных млекопитающих для нового азиатского отдела в Музее Естественных Наук. Поэтому я 8 сентября 1921 г., в сопровождении капитана Коллинза, отправился в горную область провинции Шанси в поиски за экземплярами Budorcas Bedfordi (англ. takin). Эти редчайшие и интересные животные являются современными представителями «золотого руна». Они были открыты недавно Малькольмом Андерсоном во время экспедиции герцога Бедфорда, отчего и получили свое название.

Takin’ы различных видов встречаются в горах Северной Индии и Западного Китая, но добыть их чрезвычайно трудно.

У китайцев эта порода животных известна под названием «Ие-Ниу» (дикая корова), и действительно, они больше похожи на корову, чем их ближайшие сородичи серны или козлы Скалистых гор (в Америке). Эти животные принадлежат к подсемейству Bupricaprina или коз-антилоп (goat-antelopes), соединяющих обе характерные особенности как тех, так и других. Здесь мы имеем прекрасную иллюстрацию теории азиатского происхождения млекопитающих: одна ветвь их — серны — направилась в Европу, другая же, так называемые «козлы Скалистых гор» — в Америку.

В противоположность белому носорогу, который не бел, и голубой лисице или песцу, которые не голубые, золотое руно этих животных действительно таково по своей окраске: их шерсть имеет настоящий золотисто-желтый цвет, без малейшего темного оттенка. Я никогда не забуду того впечатления, которое произвело на меня появление шести крупных животных этой породы. Их длинная зимняя шерсть сверкала, как золото, среди темно-зеленой листвы и казалась настоящим золотым руном, о котором говорит греческий миф.

После двухнедельного путешествия на мулах мы достигли небольшой деревни Линг-Тай-Миао у подножья горы Та-Пай-Шан. Деревня эта имела довольно жалкий вид. Единственная ее улица была окаймлена убогими хижинами, в которых мирно уживались рядом с людьми тощие собаки, свиньи, цыплята и козы. Мы расположились в храме, где группа деревенских китайских солдат заняла помещение по обеим сторонам двора. Мы разместились вместе с своим багажом у подножия алтаря, в главном здании. В углу, на незатейливом соломенном ложе, крепко спал старый жрец. Все его обязанности сводились к поддержанию огня в крохотных масляных светильниках у подножья идолов и в перемене предназначенных им сосудов с пищей. Храм стоял среди золотисто-желтых рисовых полей, в живописной долине, окруженной белыми тополями; на расстоянии нескольких ярдов подымались ввысь горные отроги вершин Та-Пай-Шан.

В одно прекрасное утро мы вышли из нашей стоянки в сопровождении восьми туземцев-носильщиков. В течение двух недель мы охотились безрезультатно в окрестностях деревни. На третий день наш спутник, старый китаец Лиу, соорудил неподалеку от нашей палатки алтарь из листьев и трав, зажег благовонные куренья и стал произносить молитвы и заклинания. Мы не вмешивались и с любопытством наблюдали, что будет дальше. Окончив свой обряд, старик объявил нам, что в этот день наша охота будет удачна.

Час спустя, наши охотники выступили по направлению к снежным вершинам гор, пробираясь сквозь чащу рододендронов. Мы последовали за ними, то спускаясь в глубокие овраги и цепляясь за ползучие ветви растений, то снова карабкаясь вверх по крутым неровным скалам. К полдню мы совсем выбились из сил и в изнеможении растянулись на согретых солнцем камнях у входа в ущелье.

Шепот Ионга, одного из наших спутников, вывел нас из оцепенения.

— Ие Нуи, Ие Нуи! — шептал Ионг, указывая на поросшую бамбуками вершину горы. Я моментально вскочил и схватил бинокль. Крупные животные золотисто-желтого цвета легко и грациозно пробирались сквозь чащу бамбуков по откосу.

Я представлял себе takin’ов совсем не такими, какими увидел их в этот солнечный день на вершинах Та-Пай-Шан. Все в них казалось нереальным. Это были поистине мифические звери.

Для того, чтобы стрелять по животным, необходимо было обогнуть край ущелья и добраться до горы, на которой они паслись. Скалистые склоны были почти отвесны. Пришлось пробираться сквозь густую чащу бамбуков, раздирая себе в кровь руки и лицо. В одном месте я зацепился охотничьей курткой за выступ скалы и повис над пропастью глубиною более 300 футов. К счастью, мне удалось поставить ногу на выступ в скале и ухватиться за ствол бамбука.

Эти бамбуки, при небольшой высоте — 10–15 футов, — имеют толщину не более, как в палец, но растут очень густо. Вернувшиеся с разведок охотники сообщили, что животные близко, так что по ним возможно стрелять. Выглянув из-за выступа скалы, я заметил среди зарослей бамбука легкое движение; вслед за тем из чащи выплыла фигура красивого животного. Я выстрелил. Животное скользнуло вперед, но тут злосчастный Ионг, который держал мое запасное ружье, не выдержал и поднял бешеную пальбу чуть ли не у самого моего уха. Пришлось ждать, пока он не окончил своей бомбардировки. Легко представить себе, как обидна была для меня эта бессмысленная стрельба. При первом же выстреле остальные животные, лежавшие в чаще, вскочили, и их желтые фигуры замелькали среди бамбуковых джунглей. Приходилось стрелять уже наугад.

Убитое мною животное оказалось еще детенышем. Взрослая самка не убежала далеко, а остановилась на скале, над нашими головами. Мне удалось подстрелить и ее. После полудня мы вернулись домой. Вскоре затем мы выехали в Пекин.

«Золотое руно» — такин (Budorkas Bedfordi) из пров. Шансы. Около животного — Эндрьюс и его спутник-китаец.

Покидая Линг-Тай-Миао, я оставил там двух наших спутников-китайцев, дав им инструкцию не возвращаться до тех пор, пока им не удастся добыть двух крупных экземпляров. Месяц спустя они вернулись в Пекин с ценными трофеями, состоявшими из трех крупных животных, причем туземец Лао-Чунг приписывал весь успех охоты чудесным силам старого китайца Ванга.

 

Глава III

В пути

Наша экспедиция выехала из Пекина 17 апреля 1921 г.; задолго до этого дня в главном лагере кипела работа; каждый был занят приготовлениями к длинному летнему сезону, который нам предстояло провести в пустыне. Дворик перед лабораторией был загроможден ящиками, шкурами и разными предметами, которые предназначались частью для отправки в Нью-Йорк, частью же для наших надобностей в Монголии. На главном дворе гудели моторы автомобилей, готовившихся к дальнему путешествию под наблюдением Кольгета, заведующего главным транспортом.

Сирень и другие деревья были в полном цвету и как будто посылали нам привет и пожелания счастливого пути.

Наконец, все семь автомобилей, окончательно снаряженных, в стройном порядке двинулись по длинной долине по направлению к горному плато.

Первое испытание для наших машин было весьма серьезно, так как грунт дороги был весь изрыт колеями китайских телег, ямами и обвалившимися со скал камнями. Благополучное прибытие в Туерин, куда направлялась наша экспедиция, могло бы служить хорошим испытанием их прочности, так как эта часть дороги самая скверная.

По мере того, как мы подымались выше, перед нами развертывались панорамы одна другой красивее. Над нами возвышался вал из базальтовых скал, заканчивавшийся Великой Китайской Стеной, которая длинной, извилистой лентой змеилась по нагорью. Но вот, преодолев наконец последний крутой подъем, автомобили с пыхтением и ревом миновали узкий проход в стене.

Перед нами лежала Монголия, страна пустынь с их миражами, страна бесконечных зеленеющих степей, снеговых вершин и бурлящих потоков, Монголия, таинственный, желанный край, от которого мы так много ожидали…

Автомобиль Эндрьюса, увязнувший в снегу.

Среди обработанных полей с зеленеющими всходами мы проехали к большой деревне Мио-Тао. Здесь в китайской харчевне нас ожидали наши передовые посланцы с запасами бензина, продуктами и разными предметами снаряжения, высланные вперед на телегах. Большое количество груза, присланного из Нью-Йорка, опоздало для отправки с караваном, и их пришлось разместить на автомобилях, к великому ужасу Кольгета. На каждый грузовик теперь приходилось по меньшей мере две тонны, т. е. вдвое больше нормальной нагрузки; но другого выхода не было, так как все было необходимо для экспедиции.

Шел сильный дождь, когда мы покинули деревню. Кое-где по пути нам попадались грязные деревушки, разбросанные по этой местности, излюбленной разбойниками, которые нередко нападают здесь на караваны, направляющиеся в Калган.

Вначале, при выезде из Мио-Тао, я даже был до некоторой степени обескуражен тем, что первый день пути прошел гладко. Из прежних моих путешествий я вынес суеверное убеждение, что первые шаги каждой экспедиции должны быть связаны с затруднениями, что служит залогом дальнейшего успеха. Теперь я мог успокоиться: затруднений оказалось достаточно.

Автомобиль в зыбучем песке.

Под проливным дождем мы продвигались среди непроглядной тьмы к Халонг-Узу. Кольтман, ехавший впереди, неожиданно завяз со своим автомобилем в жидкую глину; его участь разделили и все остальные. С нечеловеческими усилиями удалось извлечь их; но машину Кольтмана мы едва не потеряли; не помогли ни туземцы, вызванные из соседней деревни, ни их волы, и только благодаря блокам и подъемной машине, нашедшейся, к счастью, на одном из грузовиков, удалось наконец ее спасти.

Все мы, конечно, промокли до костей и вымазались в грязи и глине, но никто не роптал; наоборот, щелкая зубами и дрожа от холода, мои спутники весело подшучивали над этим первым приключением у преддверья пустыни Гоби.

Пришлось расположиться на отдых. Отыскали более сухое место и разбили палатки. Гренжера, Шекельфорда и Морриса, не участвовавших в подъеме автомобиля, безжалостно заставили сторожить лагерь. Эта мера предосторожности была далеко не излишня: встреченная нами днем банда подозрительных вооруженных людей могла свободно возвратиться.

Солнце уже сильно пригревало, когда мы на другой день снова двинулись в путь. Дорога шла по зеленой степи, и я рассчитывал встретить здесь антилоп. Предчувствие не обмануло меня. Вскоре в глубине широкой долины показалась группа желтовато-белых фигур. Несколько наших автомобилей пустилось им навстречу по откосу, покрытому короткой, жесткой травой, другие же продолжали ехать своей дорогой.

Серны обнаруживали не столько страх, сколько любопытство. Когда мы приблизились на расстояние 400 ярдов, антилопы, видимо, решили, что надо спасаться бегством. Вначале они бежали как будто нехотя; грациозно подпрыгивая в воздухе, как на рессорах, они, однако, стали быстро удаляться от нас. Блек, Гренжер и я, затормозив автомобили, залегли на землю и открыли стрельбу. Мне удалось подстрелить одну серну; остальные быстро скрылись. Преследовать их по неровной местности было невозможно: слишком проворны были животные. Быстрота их бега поразительна, достигая 60 км. в час.

Мои сотрудники, скептически отнесшиеся вначале к моим рассказам о том, что серны могут бежать с такою быстротою, теперь воочию убедились, что я был прав. Конечно, правильнее было бы сказать, что они пробегают не 60 км. в час, а 1 км. в минуту: такая быстрота для них возможна, но лишь на сравнительно коротких расстояниях. Будучи испуганы, напр., выстрелом, они бегут, едва касаясь ногами земли, так быстро, что их ноги мелькают как лопасти в электрическом вентиляторе.

Луга, по котором мы проезжали утром, по мере приближения к Панг-Киангу заметно утрачивали свежесть и сочность зелени, среди которой постепенно преобладающее место заняли характерные представители полупустынной флоры. Но нашим геологам унылый, пустынный пейзаж был более по душе: обнаженная, каменистая равнина сулила им больше добычи.

Прибыв в Панг-Кианг, мы разбили палатки у ручья близ дороги. Стоявший неподалеку небольшой храм был пуст; его белые стены с пурпуровыми каймами стояли полуразрушенные, а кругом по полянам валялись человеческие кости, солдатские мундиры и пестрые одежды лам. Одичалые собаки блуждали тут же среди полуразрушенных зданий. Было ясно, что здесь не так давно прошли китайские солдаты. На следующий день мы с облегчением оставили это унылое место и выбрались снова в открытую степь.

Вскоре мы встретились впервые с северными монголами. Их большой караван на наших глазах располагался на отдых: погонщики разгружали верблюдов, которые с жалобным криком и стонами, как будто их подвергали пытке, опускались на колени, другие монголы тут же собирали «аргал» (сухой помет), единственное топливо в пустыне, или носились на своих низкорослых лошадках, сгоняя в одну груду баранов, несших свое собственное мясо и шерсть на рынок Калгана. В мирные дни по этому пути проходят десятки караванов, и сотни телег, запряженных волами, бороздят равнину. Почти у каждого колодца мы встречали куполообразные юрты монголов, пестревшие, как пчелиные ульи. Последние годы войны наложили печать разрушения на эту дикую, привольную страну. Даже телеграфная линия за Ирэн-Дабассу или Эрлиеном, как его называют китайцы, была разрушена. В Эрлиене мы рассчитывали сделать следующий привал. Перед спуском в обширный соляной бассейн я остановился, поджидая прибытия всех автомобилей. Наши геологи находили это место интересным в научном отношении и занялись поисками. Тем временем я побывал на телеграфной станции, где нас ожидал груз бензина; китайский чиновник сообщил мне, что наш караван прошел здесь уже две недели тому назад.

Местность была интересная, и мы решили в полумиле от станции разбить свои палатки. Мы любовались великолепною картиною солнечного заката, когда из-за темного холма выплыли два автомобиля и въехали в лагерь. То был Гренжер с геологами. Они хранили молчание, но по их лицам и сияющим глазам было легко догадаться, что с ними произошло что-то необычное. Гренжер, не говоря ни слова, вытащил из кармана горсть мелких костей; за ними последовал зуб ископаемого носорога и другие части скелета животных. Беркей и Морис были нагружены таким же образом. Протянув мне руку, Гренжер произнес торжественным тоном: «Ну вот, начало положено: мы за один час добыли 50 фунтов костей».

Нашей радости не было границ.

Ни один золотоискатель не рассматривал пластов золота с таким вниманием, с каким мы разбирались в этой груде костей. Итак, налицо были остатки носорога (Rinoceros), зубы титанотерия, огромного носорогоподобного животного, вымершего задолго до появления человека. И было чему радоваться: ведь до сих пор нигде, кроме Америки, не было найдено остатков титанотерия, если не считать сомнительных находок в Австрии! Остальные кости принадлежали, по-видимому, более мелким млекопитающим, но определить их происхождение мы не могли.

Перед обедом Гренжер осмотрел еще один участок по соседству с нашем лагерем.

Даже при вечернем свете он обнаружил там до полдюжины костей. Было очевидно, что мы находимся у самого источника новых залежей.

С большим нетерпением ожидали мы наступления следующего дня. Утром я отправился осматривать расставленные в некоторых местах капканы у песчаных ям бассейна. Пойманный интересный экземпляр песчаной крысы (Меriones), несколько крупных хомяков (Cricetulus) и полдюжины кенгуровых крыс (Dipus) пополнили мои коллекции.

За завтраком Беркей появился с целою охапкою новых ископаемых. На долю Гренжера выпала нелегкая задача — определить, к какому виду принадлежали их обладатели.

— Мне кажется, эти кости принадлежат пресмыкающимся, — сказал он после долгого раздумья, — впрочем, возможно, что это нечто вроде птицы. Но во всяком случае — это не млекопитающее.

Беркей обнаружил лишь две трети нижней части ноги, потом доктор Блэк напал и на остальные части; в конце концов удалось восстановить весь скелет. Тогда всем стало ясно, что это было пресмыкающееся.

Дальнейшие находки костей динозавра подтвердили справедливость этого предположения.

— Это означает, — сказал проф. Беркей, — что мы напали на меловое наслоение, относящееся к началу эпохи пресмыкающихся! Мы открыли первого динозавра в Азии, к северу от Гималайских гор.

Только ученый палеонтолог может оценить по достоинству это открытие и те новые горизонты, которые оно открыло для науки. Оно вполне подтверждало правильность основной мысли, из которой исходила экспедиция — что Азия является первоисточником животного населения Европы и Америки.

Обнаружение этого мелового наслоения Cretaceous area и последующее открытие залежей ископаемых первого периода млекопитающих над этим наслоением, составляя личную заслугу Беркея, Мориса и Гренжера, в то же время являются торжеством для всей американской науки. Успехом своим экспедиция в значительной мере обязана тому обстоятельству, что исследования велись совместно геологами и палеонтологами. Обе эти науки очень тесно связаны между собою, взаимно восполняя друг друга: точное определение геологических пластов зависит в значительной мере or тех ископаемых, которые они содержат. Нужно заметить, что вулканическая и метаморфическая почва не могут содержать ископаемых, так как они подвержены действию тепла и всяким случайностям, разрушающим кости. Ископаемые могут быть обнаружены только в песчаных, сланцевых и известковых пластах, которые должны иметь поперечные разрезы, указывающие на их структуру.

Нам было очень жаль покидать это место, проливавшее так много света на далекое прошлое, но возможные осложнения в дальнейшем продвижении экспедиции вынудили меня спешить вперед, в Ургу. Расставшись с Беркеем, Моррисом и Гренжером, я с остальными членами экспедиции направился в Туерин, лежавший на расстоянии 350 миль, где мы надеялись догнать свой верблюжий караван.

Задолго до прибытия в Туерин перед нами показались гребни гранитных масс, высотою до тысячи футов, возвышающиеся среди равнины наподобие величественной крепости. К полудню мы подъехали к подножью массива и увидели большой караван, остановившийся у дороги. То был наш собственный караван. Мерин, предводитель каравана, объяснил нам, что он прибыл сюда всего только за час перед нами. Встреча состоялась 28 апреля, как раз в тот день, который был назначен по моему маршруту пять недель тому назад.

Мерин — фигура в своем роде замечательная. Опытный руководитель караванов (он перед тем вел караваны двух других экспедиций в Монголии), он очень любит свое дело. Честный, сметливый и находчивый, он любит своих животных и аккуратен, как хронометр. Коллекции огромнейшей ценности он всегда ухитрялся доставлять из самого сердца Гоби без малейших повреждений, аккуратно к назначенному сроку. Прошлым летом он совершил положительно героический переход в 400 миль по выжженной зноем пустыне, прибыв к назначенному сроку с 16 измученными верблюдами из числа 70-ти, отправленных с места.

Оставив пока караван на месте, мы отправились к телеграфной станции, расположенной на расстоянии нескольких миль у подножья Туеринских скал. Трудно представить себе более дикую и суровую местность. Сама «гора», под влиянием выветривания, давно превратилась в хаотическую груду гранитных обломков. Тут мы решили разбить свой лагерь и вызвали сюда наш караван.

Мерин, руководитель каравана, на отдыхе.

Вскоре длинная вереница верблюдов показалась между скал. Миновав палатки, караван разбился в три шеренги, верблюды плавно опустились на колени, началась разгрузка.

До прибытия каравана мы вели спартанский образ жизни. Теперь мы окружили себя комфортом: в нашем распоряжении имелись теперь складные столы, кресла, койки и свежие продукты. В ожидании ужина, мы с женой отправились на вершину скалы, чтобы полюбоваться закатом солнца. Был теплый летний вечер. В воздухе царила мертвая тишина. Вдруг позади мы услышали глухой гул, шедший с севера. Гул все усиливался, а из-за скалы появилось желтое облачко. Воздух внезапно похолодел. Было ясно, что надвигалась буря. Мы поспешили скорее в лагерь. Едва мы успели обогнуть скалу, как увидели, что на наши палатки спустился воронкообразный столб пыли и песка. Воцарилась кромешная тьма, среди которой мы ничего не могли разобрать. Загремела металлическая посуда, захлопали полотнища палаток, и наши кровати, столы и кресла покатились вниз по склонам холма. Прислонясь к высокой скале, мы видели, как смерч, крутясь, скользнул на равнину и понесся вдаль. Смерч еще не перестал бушевать, как все бросились спасать и приводить в порядок имущество под жалобные причитания нашего повара Лиу: бедный Лиу думал только о своем зажаренном гусе; когда он увидел свою сковородку прижатой к стене и наполненной песком, это переполнило чашу его восточного долготерпения…

Было уже совершенно темно, когда лагерь был снова восстановлен. Температура спустилась на тридцать градусов, и с этим первым ветром снова вернулась зима. Она продолжалась до 22 июня.

 

Глава IV

В городе живого бога

Монастырь Туерин лежит к западу от груды гранитных скал, где мы разбили свой лагерь. Три храма, окруженные сотнями крохотных белых зданий, гнездятся в глубокой ложбине, защищенной с севера высокими холмами. В этих домиках, окрашенных в белый и красный цвет, живут тысячи лам, обрекших себя на жизнь в унылой пустыне.

На следующий день по приезде в Туерин мы отправились в монастырь, где Шекельфорд рассчитывал произвести кинематографическую съемку. Едва автомобиль подъехал к краю ложбины, как сотни лам выбежали нам навстречу, окружив нас тесною толпою. Монголам нельзя отказать в гостеприимности, но они не могут похвастаться чистоплотностью. Они очень редко моются и при еде имеют привычку вытирать жирные пальцы об одежду, так что вся она обыкновенно бывает пропитана бараньим жиром.

Эта оговорка, вероятно, несколько разочарует тех, кто рисует себе Туеринский монастырь обителью, благоухающею миррою и ладаном. Однако, внутренность храма, его таинственный полумрак и мерцающие желтые огоньки светильников, его стены и алтарь, убранные разноцветными тканями, производит неизгладимое впечатление. Шекельфорд, с его подкупающей приветливостью и юмором, быстро завоевал симпатии лам, и его камера беспрепятственно путешествовала по всем заповедным уголкам монастыря.

Ламаизм, господствующая религия Монголии, занесена сюда из Тибета. Он в значительной мере способствовал современному вырождению монгольской расы. Старший сын в каждой семье обязан быть священником, а иногда и все мальчики посвящают себя этой профессии. Все времяпрепровождение лам сводится к пению непонятных им самим тибетских молитв, и все они, в сущности, представляют нравственно и умственно недоразвитых паразитов, живущих за счет суеверного и невежественного населения.

При всей своей нечистоплотности, ламы содержат свои храмы в большом порядке и чистоте. В глубине главного здания помещается статуя Будды над алтарем, перед которым теплятся неугасимые лампады. На полу, в центре храма, разостланы молитвенные коврики или циновки, а с потолков спускаются яркие цветные полосы шелковых тканей. Стены храма украшены живописью, изображающей различных богов и богинь, зачастую крайне похотливого вида. Главный жрец сидит на возвышении, вправо от алтаря; внизу у его ног размещаются на циновках остальные ламы. Однообразное пение гортанных голосов, прерываемое звуками цимбал и барабанною дробью, в этом полутемном помещении производит странное, тягостное впечатление.

Всячески оберегая свой религиозный культ от стороннего вмешательства, монголы, подобно китайцам, полагают, что могут одурачить своих богов. Один миссионер рассказывал мне, как однажды он застал компанию лам, предававшихся кутежу и произносивших самые непристойные слова. На его вопрос, как они решаются вести себя так перед священными изображениями, они ответили, что боги их не видят, так как глаза у них закрыты бумагой, понять же их пение они не могут, так как разговор ламы вели не на монгольском, а на тибетском языке. Предполагается, что лама должен навсегда отречься от мирской жизни. Но ламы нередко нарушают принципы буддизма. В Алтайских горах моим проводником был лама, который до посвящения был охотником. Тяжко заболев, он дал обет Будде в случае выздоровления стать священником. Верный своему обещанию, он обрил голову и, как настоящий лама, жил при храме, но не постоянно, а только несколько месяцев в году. Потом он возвращался к привычной вольной жизни в горах.

Однажды, во время нашей стоянки неподалеку от Урги, жена охотника принесла мне своего ребенка, страдавшего экземой. Странствующий лама не мог излечить его своими молитвами. Я применил окись цинка и серы, и через две недели экзема исчезла, а лама получил дань в виде овец и коз на сумму 50 долларов. На мой вопрос, что излечило ребенка, — молитвы ли ламы, или мои лекарства, женщина признала, что вылечила его моя мазь.

— За что же вы платите ламе?

— А как же иначе? — возразила женщина. — Если бы я этою не сделала, он навлек бы проклятие на наше семейство, — все наши овцы и козы погибли бы, а нас самих постигло бы великое несчастье.

В той же деревне другой монгол вывихнул себе плечо. Мне удалось вправить кость, а лама получил за это двух овец. И так продолжалось все лето: я лечил, а лама получал соответствующую мзду.

Несмотря на то, что ламы обречены на безбрачие, многие берут себе временных или постоянных жен в тех случаях, когда они не живут в храмах. Настоящие дети природы, монголы скорее аморальны, чем развращены. Женщины стыдятся наготы, но не считают целомудрие особой добродетелью. Странствующие ламы или путешественники, останавливаясь в юрте, зачастую приглашают женщин и редко получают отказ. В результате — сильное распространение венерических болезней.

Вернувшись из монастыря, мы застали Мерина за оригинальной операцией. Он накладывал заплату на ногу одного из верблюдов. Три дюжих монгола связали и повалили на землю верблюда, просунув его заднюю ногу между двумя передними. У верблюда оказалась трещина на ступне, и Мерин буквально заштопал ее с помощью длинной кривой иглы и толстого куска кожи. Верблюд при этом жалобно стонал. Впрочем, как объяснили мне, животное при этом страдает не больше, чем лошадь во время ковки. При всем своем огромном росте, верблюд труслив и пуглив, как мышь; его стоны происходили только от страха.

2-го мая мы покинули Туерин, выехав на одном автомобиле в Ургу. Город Живого Будды во многих отношениях изменился со времени нашего последнего посещения в 1919 г. Тогда мы въезжали в него так же свободно, как в открытую степь. Теперь нас встретили бесконечные опросы, осмотры, обыски багажа и т. д. Тем не менее, город Урга не потерял своеобразной прелести.

На другой день по приезде я встретил монгольского министра Бадмаяпова. Ему и мистеру Ларсену мы всецело обязаны быстрым улаживанием всех необходимых формальностей и пропусков.

Пока тянулись наши дипломатические переговоры, у каждого из нас было достаточно дела. Шекельфорд был занят своими снимками, мадам Эндрьюс цветными фотографиями, а д-р Блэк антропологическими измерениями и наблюдениями в госпиталях. Мы часто бродили с нашими фотографическими камерами по узким улицам монгольского квартала, где перед крошечными лавочками туземцев постоянно толпились монголы в характерных костюмах различных племен: тибетские странники, манчжурские татары, погонщики верблюжьих караванов из Туркестана и ламы в их красных и желтых одеждах. Тут можно было наблюдать все типы головных уборов, начиная с остроконечных двухцветных желто-черных шляп и кончая шлемами, украшенными павлиньими перьями.

Однажды мы вместе с Бадмаяповым подъехали к одному из дворцов Живого Будды, расположенного у подножья горы Богдо-Ола. Я привез в качестве подарка ружье, так как хутухту, несмотря на свою старость, слепоту и слабость, очень любит оружие. В ожидании аудиенции его святейшества, мы провели целый час в маленьком помещении, прилегающем ко дворцу. Бесконечные толпы набожных паломников окружали дом; некоторые из них простирались ниц, собирая священную пыль со двора, огороженного решеткой. Несмотря на то, что Живой Будда был устранен от своей мирской власти в силу политических событий, он все же не утратил своего авторитета в глазах монгольского народа. Наконец к нам вышел лама высокого чина, любезно заявив, что его святейшество чувствует себя слишком слабым, чтобы принять меня, но очень ценит мой подарок; в свою очередь он дарит мне шелковый шарф, а также свою фотографию. Портрет, очевидно, был снят много лет тому назад.

9-го мая происходило ежегодное празднество Майдари. Нас оно очень интересовало, так как до сих пор не было заснято на киноленту. Майдари или приход Будды является одним из самых священных обрядов культа. Позолоченные изображения Будды находятся в одном из великолепных храмов в Урге. В день, когда празднуется его воплощение, изображение его помещается на огромном троне, утопающем в украшениях, и проносится по улицам города в качестве центральной фигуры в очень многолюдной процессии.

Празднество началось с раннего утра, так как Майдари должны были пройти длинный путь. Когда мы в десять часов утра пришли в главный сквер, процессия еще не появлялась, но воздух дрожал от звуков отдаленного барабанного боя и других инструментов; издали видна была движущаяся пестрая масса, а вскоре уже можно было различить группы людей и тонкие очертания громадных зонтиков, пестревших яркими пятнами на солнце.

Когда процессия приблизилась к нам, я тотчас же узнал фигуру премьера по одежде, затканной золотом, и драгоценной собольей шапке на голове. Рядом с ним шли четыре владетельных хана или короля Монголии; за ними следовал двойной ряд принцев, принцесс и других высокопоставленных лиц в роскошных синих одеждах с золотом и головных уборах с павлиньими перьями. Над троном Майдари несли шелковый зонтик радужных цветов; его окружала толпа лам высших рангов, сверкая золотом своих облачений. Около десяти тысяч лам сопровождало трон Май-дари. За ним следовала толпа из нескольких тысяч мужчин, женщин и детей. Процессия остановилась, достигнув открытой местности, над которой господствовал большой храм. Вокруг трона Майдари на почтительном расстоянии расположились ламы на своих молитвенных ковриках, а за ними в последовательном порядке владетельные ханы с премьером и другие высшие лица свиты.

Тут был подан чай и угощение. Тем временем лама, облаченный в красную одежду и помещавшийся в колеснице Майдари, усердно поколачивал по головам толпы длинной палкой, заканчивавшейся шарообразной подушкой. Каждый правоверный принимал такой удар, как выражение особого благоволения; нужно при этом заметить, что жрец исполнял свою обязанность с большим рвением. Тысячи народа спешили приблизиться к трону, и таким образом лама продолжал свою работу добрых полтора часа. Принцессы, участвовавшие в этом шествии, не пользовались, однако, привилегиями своих мужей в церемониале процессии. Тем не менее, каждая из них, сопровождаемая слугой, плавно выступала среди толпы, благосклонно отвечая на почтительные приветствия легким наклоном головы и слабым намеком на улыбку.

Через несколько дней мы наконец были приглашены в министерство иностранных дел, где должны были обсуждаться окончательные детали пропусков экспедиции. Премьер-министр и другие должностные лица заседали за большим столом. Мне был предложен договор, налагавший на экспедицию известные запрещения и обязательства. По внесении некоторых поправок, договор был наконец подписан. Затем премьер-министр попросил меня сделать все возможное, чтобы поймать для монгольского правительства экземпляр «Алегорхая-хорхая». Я сомневаюсь, чтобы кому-нибудь из моих читателей было известно это животное. Мне оно было знакомо потому, что я часто слышал о нем. Никто из присутствующих не видел этого животного, но, тем не менее, все твердо верили в его существование и даже описывали мне подробно его внешний вид: оно имеет форму колбасы, длиною около двух футов, лишено головы и ног и настолько ядовито, что одного прикосновения к нему достаточно, чтобы умереть. Животное это водится якобы в самых отдаленных частях пустыни Гоби. Премьер-министр заявил мне, что, хотя сам лично он его и не видел, но знал человека, видевшего его и рассказавшего его историю. Один из членов кабинета министров добавил тут же, что кузина его последней жены тоже видела это таинственное существо. Я, конечно, пообещал добыть Алегорхай-Хорхая, если только нам удастся напасть на его след. Таким образом, совещание закончилось самым дружеским образом: у нас был общий интерес — поимка Алегорхая-Хорхая. Отныне проезд по внутренней Монголии становился для нас совершенно свободным.

С чувством особого удовлетворения вернулся я к синим палаткам своего лагеря, стоявшего в местности Болкук Гол. Вскоре сюда же прискакал на своем белом верблюде Мерин с донесением, что караван находится на расстоянии полумили и что все верблюды в исправном состоянии. Вскоре показался ряд их силуэтов; на передовом верблюде развевался американский флаг. Вся экспедиция была в полном сборе. Мы отпраздновали этот день торжественным обедом и вполне довольные разошлись ко сну. Последняя преграда была пройдена. Впереди лежал путь в неведомую, таинственную страну.

 

Глава V

В стране лам

Вечером 19 мая мы покинули Болкук Гол. Поднимаясь к вершине низкой горной цепи, мы проехали скалистое ущелье и увидели перед собой сочные зеленые луга, где паслись стада антилоп. Сурки выскакивали из своих нор и быстро прятались снова; сверху они казались игрушечными зверьками, которых дергала за веревку чья-то невидимая рука. Два волка перебежали нам дорогу.

В двадцати пяти милях от Болкук Гола светлый источник в глубине цветущей долины привлек наше внимание и соблазнил нас сделать привал. Мы раскинули палатки посреди огромного амфитеатра, защищенного от ветра круглыми зелеными холмами. Здесь мы провели два дня. Я с помощью Гренжера расставил силки, и нам удалось поймать интересные разновидности мелких млекопитающих, хомяков, полевых мышей, сусликов, еще не бывших в моей коллекции.

Колгет, Ларсен и Бадмаяпов убили пять антилоп; Шекельфорд предпочитал охоту на сурков и постоянно пополнял запасы набивальщиков чучел.

Сурки доставляли нам много развлечения. Их любопытство и панический страх перед собаками крайне забавны, и благодаря этому они легко становятся добычею охотников, которые умеют отлично использовать эти их слабости. Я знал старого монгола, который облекался в соболью шкуру и, в виде оборотня, с лаем, ползая на четвереньках, производил полное смятение в колонии сурков.

Будучи совершенно беззащитными, сурки подвергаются массовому истреблению. Их мех дорого ценится, но они считаются рассадниками легочной чумы. Миллионы шкурок ежегодно вывозятся отсюда через Китай и Россию и затем расходятся по всем частям света. Осенняя шкурка серовато-коричневая, отличается мягкостью и густотою. Когда сурки появляются весной на свет божий после долгих месяцев зимней спячки, они меняют старое одеяние на новый, ярко-желтый наряд, резко выступающий на зеленом фоне равнин.

Нашей следующей стоянкой был Чеченван, где нам пришлось ожидать нашего каравана, прежде чем двинуться к резиденции хана Сэн Ноин.

Окрестности нашего лагеря изобиловали обломками старины, крайне интересными в археологическом отношении. Преобладали памятники двух родов: большой круг из мелких камней со скалистым возвышением в центре или из четырехугольных, огражденный высокими гранитными столбами; по всей вероятности, это были площади для племенных собраний и могилы. Туземцы ничего не могли объяснить нам; они знали только одно: это очень древние памятники, их создали люди, жившие задолго до пришествия монголов.

Дуглас Кэррутерс в своей книге «Неведомая Монголия» описал развалины к северо-западу от Чеченвана; судя по фотографиям, эти памятники совершенно сходны с теми, которые были открыты нами. Он называет их «тумулами» (курганами) и высказывает предположение, что южная Сибирь и местность к западу от нашего лагеря являются колыбелью древнейших человеческих рас. Беркей и Моррис нашли между двумя озерами прекрасно сохранившуюся древнюю дамбу длиной в полмили при пятнадцати футах высоты.

Я надеюсь предпринять в будущем археологические раскопки этих могил. Их изучение, несомненно, прольет свет на историю заселения Центральной Азии в отдаленные от нас эпохи, предшествующие появлению здесь монголов.

Сильная гроза и ливень, сопровождаемый градом, отметили наш приезд в «столицу» хана Сэн Ноин. Мы расположились лагерем в небольшом ущелье, в расстоянии пяти миль от дворца хана. С высоты холма, покрытого густою растительностью, перед нами развернулись, сверкая золотом, шпицы и купола храмов, переливаясь всеми цветами радуги на зеленом фоне равнины. Немного дальше, быстрая речка пробила себе путь среди скал. Кругом прихотливыми, извилистыми волнами поднимались белоснежные вершины гор.

Храмы расположены в центре города; к ним примыкают крошечные деревянные домики лам, раскинувшиеся с обеих сторон. Свыше тысячи священников живут в этом очаровательном местечке. В городе всего десять храмов; большинство тибетской архитектуры, но встречаются и чисто китайские постройки, и комбинация обоих стилей. Вокруг алтарей развеваются крошечные флаги со священными изречениями, и около каждого храма стоит молитвенное колесо. На холме, против храмов, красуется самое огромное «обо», которое мне приходилось видеть. В центре кругообразной базы из гигантских камней высится коническая башня, разукрашенная молитвенными флажками, разноцветными тряпками и ветвями. Этот религиозный монумент очень распространен в Монголии; чуть ли не на каждом холме, в особенности на краю дорог, возвышается свой священный «обо», который постоянно растет, так как каждый путник, поднявшийся на вершину, считает своим долгом прибавить к нему камень.

Зимний дворец хана и его личный храм находятся в самой северной части «города лам» и ограждены высоким забором. Когда хан живет в своей резиденции, он, по всей вероятности, занимает «юрту» вблизи дворца, так как монгол, даже самого высокого звания, чувствует себя уютно только в своем шалаше.

Юрта напоминает огромный улей. Ее можно соорудить в полчаса и так же быстро разобрать и взвалить на спину верблюда. Шкуры, которыми обтягиваются юрты, плохо проводят тепло, и потому зимой, когда в железной печке или открытом очаге горит огонь, в юрте бывает жарко, даже при морозе в сорок градусов. Летом боковые стенки раскрываются, и ветер свободно гуляет по юрте, так что здесь даже в самый жаркий день царит прохлада. Мне пришлось побывать в юрте одного монгольского принца. На почетном месте, в дальнем конце, против двери, находилась низкая скамья. Направо стоял резной деревянный шкаф, а налево алтарь с буддийской божницей, перед которой горели две свечи. Пол был покрыт овечьими и волчьими шкурами. Я спросил принца, почему шесты, образующие крышу, заострены, как копья.

— Не знаю, — ответил он, — мои предки всегда так делали.

— Может быть, заметил я, — ваши предки были великими воинами и всегда носили с собою копья и щиты. Ночью, в походе, они втыкали в землю рукоятку копья, покрывали острие щитом и набрасывали на него шкуру, чтоб устроить шалаш. Ваша юрта, вероятно, подражание этому древнему обычаю.

— Возможно, — равнодушно сказал принц.

Монгола не интересует причинная связь явлений; он привык поступать так, как поступали до него, не мудрствуя лукаво.

Во время нашего посещения, царствующему хану было всего десять лет; он жил далеко к востоку от города, и нам не удалось его повидать.

Мы познакомились с его дядей, ламой высокого сана, у горячего серного целебного источника, где мы остановились на пути в пустыню Гоби. Вода бьет здесь из скалы. Во многих местах скалы устроены пруды, где скопляется эта целительная влага. Около горячего источника бьет холодный ключ, и его струя отведена так искусно, что во всех прудах постоянно поддерживается приток как холодной, так и горячей воды. Все пруды защищены палатками, а над главным прудом, предоставленным принцу, сооружена юрта.

Над местом, где источник выбивается из скалы, воздвигнут «обо» и каменный алтарь с изображениями Будды. Алтарь задрапирован выцветшими шелковыми шарфами, в клочья изорванными ветром; посреди них видны и новые куски материи, голубого цвета. Все это — подношения пилигримов, которые толпами стекаются к целебному источнику. Главный лама сказал нам, что доступ к этому святилищу не может быть разрешен.

У подножья скалы лежали груды камней, сохранивших следы правильной постройки. В далеком прошлом здесь, вероятно, стоял храм; источник почитался еще до образования монгольского царства.

Главный лама, между прочим, показал нам темно-коричневую змею, свернувшуюся кольцом за камнем у алтаря. Змея считается ядовитой, и в другом месте ее непременно раздавили бы, но она нашла себе приют под защитой святыни, и теперь ее жизнь в полной безопасности.

Старший лама оказался очень приветливым, симпатичным человеком. На его лице, никогда не озарявшемся улыбкою, лежала печать какой-то тихой грусти. Его движения исполнены были достоинства. Сидя, он по привычке принимает обыкновенно позу Будды.

Берклей и Моррис испросили разрешение — зарисовать его характерную фигуру. Он охотно согласился и позировал им, создав обстановку из священных книг и предметов культа. Приняв свою характерную позу Будды, он сидел в полной неподвижности, лишь изредка ударяя в маленький барабан, приглашая своих товарищей полюбоваться наброском.

Время, проведенное нами у горячего источника, совпало с «кочевой неделей» монголов. Население окрестных деревень перебирается на склоны холмов и гор, на летние пастбища. С наступлением осени они возвращаются обратно в пустынные равнины, чтобы укрыться от снега. Зрелище получается очень интересное. Кажется, что вся Монголия находится в движении: массы овец, лошадей, верблюдов наводняют тогда окрестности, направляясь на север.

В день нашего отъезда нам удалось сделать интересный снимок сооружения юрты. Монгол с женой и старым ламой остановили своих верблюдов на склоне холма. Прежде всего поставили остов из брусьев, установили на надлежащие места всех домашних богов, а также корзину с младенцем. Затем воздвигли конусообразную крышу, втыкая шесты в остов, вставили дверь и крепко привязали кожаные стены веревками. Вся процедура заняла не более получаса.

Характерные черты быта монголов сближают их с другими первобытными народами. Гостеприимство считается священною обязанностью каждого монгола. Путник, попав в монгольскую деревню, будет ли то днем или ночью — безразлично, может быть вполне уверен, что он найдет в любой юрте кров и пищу. Гость всегда пользуется неизменным вниманием.

Со мной бывали случаи, когда монгол проезжал несколько миль с единственною целью — предупредить меня, что в местности, куда я направляюсь, нет воды, или чтобы привести моих лошадей, заблудившихся ночью. И эта любезность оказывалась совершенно бескорыстно, без всякого расчета на вознаграждение.

Самым страшным преступлением у монголов считается конокрадство; с вором в таких случаях расправляются на месте, и это вполне понятно: кочевая жизнь монгола возможна только при условии полной безопасности стад, составляющих все его богатство.

Нам нельзя было оставаться долго у «Горячего источника», и я стал торопить своих товарищей, чтобы они скорее заканчивали свои работы по картографии этого края. Дальнейший наш путь лежал на юго-запад, где нам обещали обильную жатву ископаемых.

Проехав миль 15–20 к западу, мы круто повернули на юг. Природа постепенно менялась на наших глазах. Обломки гранитных скал выступали, как призраки, в вечернем тумане. Растительность редела, появились группы колючих кустарников и высокая трава, острая, как проволока. По уверению Мерина, здесь были великолепные пастбища для верблюдов. Странное животное — этот верблюд. Своим внешним видом он напоминает допотопное животное и кажется пережитком доисторических времен. Не менее своеобразны и его вкусы: он хиреет и худеет среди густой, сочной травы, а в царстве терновника и колючих кустарников чувствует себя на верху блаженства.

Пустыня положительно кишела жизнью. В силки попадала такая масса новых млекопитающих, что трое наших препараторов были заняты по горло и работали, не покладая рук. На берегу озера водилось множество дичи, и ящерицы шныряли мимо нас на каждом шагу. Покинутые нами леса были по сравнению с этою пустынею царством молчания. В Азии не леса, а именно пустыни являются раем для коллекционера.

Дорога от Калгана до Улясутая находилась в ста ярдах от нашего лагеря.

Однажды, в прекрасный, тихий вечер, когда солнце склонялось к закату, мы услышали мелодичный звон колокольчиков, и на фоне золотистого заката отчетливо вырисовался силуэт огромного каравана. Мы все вышли к дороге, надеясь услышать новости о Китае. Двое путников остановились и разговорились с нами.

Это были магометанские купцы, доставлявшие в Улясутай чай и табак. Месяцев через пять они вернутся со шкурами и шерстью. Уже девяносто дней, как они покинули Калган в количестве 16 человек с 200 верблюдов. Все их состояние вложено в это рискованное предприятие. Но, верные старым традициям, они упрямо шли по следам своих предков, проложивших задолго до путешествий Марко Поло великий торговый путь через пустыню.

Вид каравана с его безмолвными рядами верблюдов производит особенное впечатление: чувствуешь особенно ярко, что Центральная Азия переживает до сих пор еще период средневековья; чувствуешь также, что эти дни уже сочтены, и что мы со своими моторами являемся пионерами, провозвестниками новой эры, что скоро этот край прорежут железные дороги. Но к этому горделивому сознанию примешивалась какая-то неловкость: мне казалось, что своим вторжением мы оскверняем неприкосновенность пустыни, срывая покров таинственности, которым до сих пор закрыта была Монголия.

 

Глава VI

«Дерби» в пустыне Гоби

Алтайский хребет, один из самых высоких в Центральной Азии, примыкает на юго-востоке к пустыне Гоби. Горы здесь становятся ниже и распадаются на отдельные холмы, которые постепенно сливаются с волнистой поверхностью пустыни. Обещанные нам залежи ископаемых находились где-то к северу от Бага Богдо, в восточной части Алтайских гор. Дорог здесь не имеется никаких, и наши шансы добраться до Бага Богдо на моторах казались довольно проблематичными. Однако, мы не унывали. Колгет и Беркей потратили целый день в бесплодных поисках какого-то богатого человека, который якобы жил где-то по соседству, милях в 20 от нас; от него они рассчитывали получить полезные сведения, а также проводника для путешествия к Бага Богдо. Но они нашли только деревушку, состоявшую из шести юрт, населенную отчаянными бедняками.

Сделав запас пищи и газолина недели на две, мы в среду, 21 июня, выступили в путь с проводником-монголом, гордо водрузившимся на одном из грузовиков.

В полдень вдали показалось озеро. У берега мы встретили шесть верблюдов и четырех монголов. На солнце сушились груды великолепной, белоснежной соли, несколько мешков, наполненных солью, было приготовлено для нагрузки на верблюдов. Поверхность озера состояла из плотной соляной коры, толщиной больше дюйма. Дорога к югу произвела на нас удручающее впечатление. Каким чудом удастся нам проехать здесь на моторах? Даже сейчас я не могу спокойно вспоминать об этом переходе, который длился всего четыре часа. Наш путь пересекали пропасти, буераки, каменные стены и скалы. Только искусству и находчивости нашего шофера, Колгета, обязаны мы благополучным окончанием перехода.

Миновав горы, мы неожиданно наткнулись на огромную песчаную насыпь. Объехать ее не представлялось возможности, и нашим моторам пришлось врезаться в груду песка. Первый грузовик с ревом и рычанием разъяренного зверя пробил нам дорогу, и вся вереница моторов благополучно перебралась на другую сторону.

Монголы, встретившиеся нам у источника, сообщили, что здесь водятся стада диких ослов (куланов). Мне давно хотелось раздобыть несколько экземпляров этой породы для Азиатского отдела Американского Музея, и мы с Ларсеном решили поймать их живьем, чтобы живыми доставить в Нью-Йорк. В случае неудачи мы надеялись по крайней мере зафиксировать этих животных на кинематографическом фильме. Геологи с Гренжером, Колгетом и Ларсеном отправились на разведки в южную часть равнины, где, по словам монголов, находились ископаемые. Они вернулись к вечеру и сообщили, что нашли остатки костей. Между прочим, они заметили в бинокль одного кулана. Словом, нам открывались самые радужные перспективы. Побродив еще день вблизи лагеря, геологи принесли новую добычу. Осколки костей не давали, правда, ключа к точному выяснению их происхождения, но Гренжер утверждал, что кусок ребра, найденной Беркеем, несомненно принадлежал динозавру. Это открытие превосходило все наши ожидания. Было похоже на то, что перед нами раскроются две геологические эпохи: эпоха млекопитающих и эпоха рептилий. У Морриса собралась редкая коллекция ископаемых насекомых и рыб; он особенно гордился мумией москита, жившего 10 или 12 миллионов лет тому назад. Но Беркей побил все рекорды, найдя остаток крыла ископаемой бабочки; оно настолько сохранилось, что лежало под увеличительным стеклом, как живое.

26 июня мы перебрались в южную часть равнины, где Гренжер нашел ископаемых. Лето вступило в свои права. Волны раскаленного воздуха придавали скалам и растительности фантастические очертания. Казалось, что антилопы танцуют в воздухе, а птицы бегают по земле. Нам мерещились леса и озера там, где их не было и в помине. Окружающий мир превратился в какой-то смутный мираж, постоянно изменявший свои формы.

Я долго смотрел в даль, любуясь жуткой, прозрачной, но заманчивой пустыней. Вдруг небо внезапно потемнело, и с севера донесся глухой раскат грома. На меня пахнуло холодной струей, и все закрутилось в бешеном вихре. Буря быстро пронеслась к западу, оставив за собой длинный белый след, — необычайно крупные зерна града.

Еще мгновение, и всю пустыню залило ярким янтарным светом, как будто мы смотрели на нее сквозь желтое стекло.

Ларсен стоял рядом со мной и, вооружившись полевым биноклем, наблюдал за ураганом. Вдруг он вскрикнул и указал мне на облако пыли, приблизительно в расстоянии мили от нас. На горизонте вырисовались фигуры трех бурых животных. Куланы! Не прошло и пяти минут, как мы уже мчались на моторах в погоню за ними. Однако, ни нам, ни нашим пулям не удалось догнать длинноухих скакунов, и мы должны были признать себя побежденными в этом первом состязании.

Мы прозвали нашу новую стоянку «Лагерем диких ослов». Шекельфорд нашел в глубоком ущелье прекрасно сохранившуюся кость носорога, и его лавры не давали мне спать. Но счастье скоро улыбнулось и мне. Однажды я, расставив силки около источника, бродил вдоль оврага, и тут мне бросилось в глаза одно явление: верхний серый слой земли в одном месте был обсыпан как будто мелкими осколками белой эмали. Я разрыл немного мягкую глину, и передо мной сверкнули белые зубы; но при первом же прикосновении они превратились в пыль. Я призвал на помощь Гренжера. Гренжер тонкими щетками из верблюжьего волоса стал осторожно разметать землю. Перед нами блеснула челюсть. Он принялся смазывать зубы гуммиарабиком, затыкая все щели тонкою рисовою бумагою. Когда эмаль затвердела, он рискнул извлечь часть кости, покрыв ее пастой и завернув марлей, как делает хирург при переломе кости. Так нам удалось извлечь ценную находку, которая оказалась нижнею частью черепа — с парой длинных, изогнутых клыков. Судя по зубам, этот череп принадлежал ископаемому носорогу, но профессор Осборн впоследствии исследовал его и дал открытому нами животному название «Baluchitherium mongoliense».

На этом месте мы прокопались целых четыре дня. Теперь мы посвящали все свое время поискам новых сокровищ. Легко понять причину нашего усердия и волнений: ведь самый крошечный осколок выброшенной кости мог указать нам путь к закрытому кладу; найденный череп или скелет мог развернуть перед нами новую страницу доисторической эпохи Средней Азии. Но сравняться с Шекельфордом было невозможно: этот археолог-любитель всегда точно каким-то чутьем угадывал, где скрывались лучшие экземпляры, и возвращался домой, туго набив карманы зубами и костями, которые он в изобилии находил там, где мы рылись без всякого успеха.

Занимаясь раскопками, мы, однако, не забыли своего намерения — поймать дикого осла, и пустыня временами превращалась в арену бешеных гонок, в которых принимали участие моторы, куланы и антилопы. Первый экземпляр, крупный кулан с великолепной темно-коричневой шкурой, достался нам только мертвым. Я отравил его мясо стрихнином для приманки других обитателей пустыни. Так мы добыли двух волков, четырех коршунов, золотого орла и огромного черного ястреба. Особенно интересна последняя птица (Vultur monachus), принадлежащая к самым крупным в мире. Я часами любовался полетом этих хищников, особенно распространенных в этой части Гоби.

Гренжер предпринял вместе с геологами поездку в наш прежний лагерь, в верхней части долины, и открыл великолепный скелет динозавра недалеко от того места, где Беркей нашел ребро. Экземпляр, правда, был небольшой, — он имел всего около шести футов длины, но зато все части его скелета, даже крошечные кости хвоста, оказались в прекрасной сохранности. Это была очень ценная находка. Американский Музей впервые приобрел монтированный скелет динозавра. Впоследствии профессор Осборн назвал его Protoiguanodon’ом. Тем временем мы с Шекельфордом проводили целые дни, занимаясь охотою и кинематографическими съемками животных и птиц.

В знаменательный день 5 июля нам, наконец, удалось подстеречь дикого осла. Отрезав ему путь к отступлению и заставив повернуть на север, где был твердый и гладкий грунт, мы гнались за ним со скоростью сорока миль в час, не позволяя ему пересечь нам дорогу и изменить направление. Кулан быстро мчался вперед, поднимая копытами тучи песка и гравия. Шекельфорд, стоя на коленях перед аппаратом, непрерывно делал снимки. Неожиданный толчок чуть не выбросил ею из мотора; однако, камера по счастливой случайности устояла на месте, и Шекельфорду даже удалось переменить фильм, несмотря на отчаянную тряску. Но вот осел внезапно ускорил бег, перерезал нам дорогу в нескольких шагах от фонарей мотора и свернул на юг, в сторону, где зияла пропасть. На протяжении двадцати девяти миль мчались мы бешеным аллюром взад и вперед по долине, крутясь во все стороны, стараясь не подпустить осла к пропасти. Это была какая то бешеная гонка, подстать самому заядлому спортсмену.

Дикий осел (кулан) в равнинах Монголии.

Но вот кулан, видимо, стал утомляться, хотя все-таки упрямо бежал вперед. Постепенно замедляя темп, он наконец остановился, как вкопанный, на самом краю пропасти. Мы подъехали к нему и попытались было накинуть на него лассо. Кулан упрямым движением головы стряхнул с себя петлю и продолжал спокойно стоять, глядя на нас. Тогда мы постепенно стали оттеснять его к нашему лагерю, где он в конце концов послушно улегся около палатки. Когда он остыл, я велел принести ведро воды, обмыл ему голову и шею и угостил хорошей порцией сена в благодарность за прекрасные фильмы, которыми Шекельфорд увековечил наше состязание.

Большинство моих спутников желало остаться еще некоторое время в «лагере диких ослов», но мы с Шекельфордом уговорили их перебраться в Тсаган Нор (Белое озеро), куда нас привлекало обилие дичи. Здесь мы раскинули палатки па берегу озера, поросшем редкою травою и водорослями, и долго сидели у костров, при закате солнца, любуясь пурпуровой каймой горизонта и феерическими горами, окутанными голубоватой дымкой. Надвинулись сумерки; тишина прерывалась только глухими криками беспокойных водяных птиц. Но вот над песчаной долиной показался золотой серп месяца, заливая поверхность озера мерцающим светом. Трудно передать тот безмятежный покой и ту волнующую красоту, которыми полна была природа в этот, чудесный, незабываемый вечер.

 

Глава VII

Находка Белуджитерия

На другой день после нашего прибытия в Тсаган Нор, мы с Шекельфордом проехали в монгольскую деревню на западном берегу озера, чтобы навестить соседей. Старшина угостил нас чаем, сыром и кумысом. Я вылечил его дочь, у которой начиналась гангрена руки, и приобрел этим его особое благоволение. К нему я обратился с особенною просьбою — подержать на привязи собак, так как Шекельфорд собирался делать снимки вблизи юрты.

Собаки в Монголии являются настоящим и постоянным бичом для человека, и виною тому — своеобразное суеверие монголов. Монголы думают, что когда человек умирает, в его тело вселяются злые духи, и поэтому спешат поскорее избавиться от трупов. Тело кладут на телегу, и возница, отъехав на некоторое расстояние, сбрасывает его на землю и мчится обратно, не оглядываясь, чтобы не привлечь к себе внимания злых духов. Собаки, волки и хищные птицы быстро расправляются с трупом, оставляя только кости, к которым ни один туземец не решится прикоснуться.

У подножья холма, где построен «город лам» в Урге, валяются груды человеческих черепов и костей. Огромные черные собаки бродят по этому кладбищу и дерутся из-за трупов, которые привозятся из города. Собаки питаются почти исключительно человеческим мясом и необычайно кровожадны, так что даже среди белого дня кидаются на прохожих. Три собаки напали на Беркея у юрты в окрестностях Сэн Ноина; он спасся, застрелив двух из них из револьвера. Мы с женой также чуть не сделались жертвами собачьей своры в Туерине, когда спали в меховых мешках возле своих моторов.

Монголы очень боятся смерти в своем доме, и при серьезной болезни кого-нибудь из членов семьи обыкновенно обращаются в бегство, унося с собой юрту.

Шекельфорду удалось сделать целую серию снимков из монгольского быта. Выгон скота на пастбище, доение коров и кобыл, изготовление сыра и кумыса, плетенье веревок из верблюжьей шерсти, выделка кож для юрты, все эти и им подобные сцены мастерски зафиксированы были Шекельфордом на фильме.

Окрестности Тсаган Нора давали широкий простор для моих зоологических исследований. Озеро и его берега кишели дичью. Мы встретили здесь редкие породы диких гусей и лебедей, чаек, водяных ласточек. В высокой траве у озера прятались лисицы. Антилопы и куланы паслись на равнинах за нашим лагерем. К своему удивлению, мы встретили здесь землеройку и ежей. Один из китайцев, сопровождавших нас, охотился на последних в сумерках с факелом. Мы с Шекельфордом приручили одного ежа, который стал нашим общим любимцем. Мы прозвали его «Джонни Тсаган Нор». При небольших размерах, — всего восемь дюймов в длину, — он отличался необычайной прожорливостью. Вскоре после нашего возвращения в Пекин, нам привезли детеныша-аллигатора, длиной в пятнадцать дюймов. Аллигатор и «Джонни Тсаган Нор» провели ночь вместе в большом ящике в углу лаборатории. На другое утро аллигатор оказался мертвым, и часть его была съедена: то была работа Джонни. Шекельфорд при отъезде экспедиции из Китая решил не расставаться с ним, и «Джонни Тсаган Нор» в настоящее время процветает в Нью-Йоркском Зоологическом Саду.

В озере водилась рыба; мы угадали это по широким кругам на поверхности; на удочку, однако, рыба не шла; тогда мы закинули сеть и поймали большое количество пескарей и плотвы. Часть добычи мы консервировали в формалине.

Тсаган Нор имеет около трех миль в длину и до двух миль в ширину. Но, благодаря сильному испарению воды, оно быстро уменьшается. В 1925 г. озеро даже совершенно высохло. Беркей и Моррис насчитали семь прежних береговых знаков, самый высокий из них на двадцать восемь футов выше теперешнего уровня воды. Очевидно, озеро когда-то занимало очень значительное пространство.

Несмотря на протесты Гренжера, Беркея и Морриса, упорно отказывавшихся от развлечений, я настоял, чтобы вся наша компания собралась в Тсаган Норе 18 июля посмотреть на состязание, которое устраивали монголы под руководством моего приятеля, монгольского старшины. За две недели до торжества он разослал по окрестностям гонцов с приглашением — принять участие в празднике. В программу входили беговые состязания на пони и на верблюдах, борьба, укрощение диких лошадей и, в заключение, угощение. Кочевой образ жизни под открытым небом сделал из монголов страстных любителей спорта и в этом отношении они ближе и понятнее для англичан, чем китайцы.

В день состязания мы все отправились на сборище, захватив с собой фотографические камеры. На поляне собрались толпы мужчин и мальчиков, разодетых в красные, желтые и лиловые цвета. Пятьдесят пони уже находились на старте, в пяти милях от нас. Вскоре вдали показалось облако пыли и замелькали силуэты пони, которые приближались к нам неровной линией. Все наездники были мальчиками лет десяти или двенадцати.

Первым пришел великолепный гнедой пони с наездником из рода лам. Когда первое состязание закончилось, наездники начали бешено кружиться вокруг группы лам, распевая дикие песни.

Очень интересною оказалась скачка на верблюдах; мы с удивлением наблюдали, как быстро эти неуклюжие животные снимались со старта и какую скорость они развивали в беге. Укрощение диких лошадей разочаровало нас. Следующий номер, — борьба, в которой принимали участие тридцать мужчин, велась по всем правилам искусства. Счастливый победитель отделался синяком под глазом.

По окончании состязания, все собрались на пиршество в юрту старшины. Монголы покорно ждали, пока Шекельфорд устанавливал свою камеру. Затем внесли два огромных деревянных блюда с шестью баранами. Каждый из двухсот присутствовавших гостей, получив кусок баранины, удалялся в угол, набивал себе рот до отказа и принимался жевать, отрезая кусочки перед самым носом. Мы смеялись до слез, а Шекельфорд усердно снимал сцену за сценой. Эти снимки — едва ли не самые комичные из всей коллекции его фильм.

Наша экспедиция разделилась на три группы. Гренжер и Шекельфорд вернулись в «Лагерь диких ослов», где, по словам монголов, находились кости величиной с человека. Мы с Колгетом остались на прежнем месте у Тсаган Нора, а Беркей и Моррис перебрались на южный берег озера, заканчивая картографическую съемку озера. Они вернулись в лагерь 3-го августа во время обеда, и мы просидели до полуночи, слушая их рассказы об исполинских скалах, на которые им пришлось подниматься.

На следующий день лил дождь, а при закате солнца, роскошная радуга раскинулась феерической аркой через все озеро до вершины Баго Богда. На небе под радугой пылали огненные языки. С западной стороны красноватые облака, окаймленные золотом, нависли над пустыней. Волны света заливали гору: лиловые, зеленые, пурпуровые, они переливались с такою быстротою, что трудно было уловить смену красок. Мы замерли в немом восхищении, чувствуя, что никогда больше не увидим подобной красоты! Как раз в это время с севера подъехал черный автомобиль Гренжера и Шекельфорда.

Наши друзья сообщили нам сенсационную новость — им удалось найти части скелета Белуджитерия (Baluchtherium)… По странной игре случая, неизменно повторявшейся в продолжение всей экспедиции, мы натыкались на наиболее интересные залежи ископаемых и находили самые ценные экземпляры как раз в ту минуту, когда оставляли данную местность и собирались в дальнейший путь. Так случилось и на этот раз. Разобрав палатки, Гренжер и Шекельфорд решили осмотреть на прощанье еще не исследованное ущелье и приказали шоферу, китайцу Вангу, ожидать их на мысе, в двух милях к югу. Ожидание наскучило шоферу, и он решил самостоятельно произвести разведку. Ему повезло: на дне ложбины он нашел какую-то огромную кость. Когда Гренжер и Шекельфорд вернулись, он с гордостью повел их к месту находки. Кость оказалась верхнею частью передней ноги Белуджитерия. Тут же в земле находились и другие кости. Все они прекрасно сохранились и были извлечены без затруднений. Самой ценной находкой была нижняя челюсть. Гренжер и Шекельфорд продолжали исследование ложбины, но с закатом солнца пустились в путь, чтобы засветло приехать в Тсаган Нор.

На следующее утро Гренжер, занятый упаковкой ископаемых для отправки их с караваном, посоветовал мне отправиться с Шекельфордом в «Лагерь диких ослов» для продолжения раскопок на дне ложбины.

Прибыв на место раскопок, мы немедленно приступили к работе. Шекельфорд и Ванг работали лопатами, а я исследовал края ложбины, нащупывая землю киркою. На самом дне ложбины мое внимание привлек осколок кости. Я крикнул товарищей, и мы общими силами стали раскапывать землю, роясь в ней, как таксы. Мы извлекли несколько костей, которые так окаменели, что мы легко извлекали их, без риска их повредить. Из-под наших лопат появлялись одно за другим все новые и новые сокровища. Мы были так возбуждены, что со стороны могли бы показаться помешанными. Но вот мои пальцы неожиданно нащупали огромную глыбу; Шекельфорд начал рыть в этом месте и мы извлекли зубы! В эту ночь мне приснился вещий сон — будто я нашел череп Белуджитерия. Теперь сон сбывался наяву!

Череп лежал глубоко в земле; освободив часть зубов, мы решили, что нам пора остановиться, чтобы не навлечь на себя проклятий со стороны палеонтолога. Мы собрали драгоценные кости, уложили их в мешок, нежно, как мать, оберегающая новорожденного ребенка, перенесли их в мотор и помчались в Тсаган Нор. Наступал вечер, когда мы с ликованием ворвались в лагерь. Гренжер на своем веку сделал достаточно ценных открытий, и его трудно было чем-нибудь поразить, но и он при первых наших словах взволнованно вскочил с места и молча, с большим вниманием принялся рассматривать наши находки.

Рано утром мы всей компанией двинулись в путь, как на праздник, весело распевая песни. Четыре дня проработал Гренжер над извлечением черепа; его пришлось покрыть плотной оболочкой из ветоши и пасты, чтобы он мог выдержать предстоявший переезд на моторе, верблюде, по железной дороге и на пароходе, — вплоть до Нью-Йорка.

Мы знали, что Белуджитерий был животным колоссальных размеров; тем не менее, величина его костей привела нас в изумление. Голова его имела в длину пять футов, а шея должна была напоминать массивную колонну. Самый крупный из известных носорогов показался бы карликом по сравнению с ним.

После этого мы сделали еще несколько небольших экскурсий. Наступило уже 9-е августа, и хотя еще стояла жаркая погода, однако к востоку уже потянулись длинные вереницы диких уток и гусей, — верный признак близкого наступления холодов. Нужно было спешить. Однако, посоветовавшись между собою, мы решили провести еще день на южном берегу озера, где Беркей и Моррис нашли плиоценовые ископаемые. Ехать по дюнам на моторе было невозможно, и мы отправились в путь на верблюдах. И эта поездка дала свои результаты: мне посчастливилось найти прекрасно сохранившийся олений рог, принадлежавший далекому предку американского лося и европейского оленя. Солнце склонялось к горизонту, когда мы собрались в обратный путь. У входа в дюны нас настигла тьма, с востока поднялся сильный ветер. Мы стали подгонять верблюдов, опасаясь заблудиться. К нашему удовольствию, ветер внезапно стих, тяжелые тучи, скопившиеся на небе, рассеялись, и яркая луна осветила нам дорогу.

 

Глава VIII

Огненные скалы

Наша Центрально-азиатская экспедиция выехала из Тсаган Нора в полном составе. Утром следующего дня мы увидели перед собой Артса Богдо, — невысокий горный хребет. Здесь мы решили сделать первую остановку и раскинули палатки на склоне цветущего холма, у подножья горы.

Нам предстояло выработать дальнейший план путешествия с тем расчетом, чтобы к 5 сентября достигнуть Сайр Усу, источника, находящегося в трехстах милях к востоку, на нашем обратном пути. Как только Мерин прибыл с верблюдами в Артса Богдо, мы двинулись вслед за караваном по направлению к Сайр Усу. Беркей и Моррис успели предварительно сделать небольшую экскурсию в Алтайских горах, близ Гурбун Сайкана; Гренжер производил раскопки дальше, к северу, а я, оставив лагерь на попечение Шекельфорда и Колгега, отправился, в сопровождении Тсерина и охотника-ламы, к западным вершинам Артса-Богдо. По совету охотника, я захватил с собой только меховые мешки и провизию на пять дней, нагрузив этим одного пони.

Мы проехали девять миль, когда Тсерин остановил меня и взволнованно зашептал по-китайски: «Рога! рога!». Я взял в руки полевой бинокль и ясно различил на одной из вершин неподвижные силуэты косуль. Осторожно поднимались мы вверх, заглядывая в каждое ущелье. Косулю вообще очень трудно заметить, даже когда она находится совсем близко: ее коричневая шерсть совершенно сливается с темной окраской скал и травы; а когда она лежит, то становится почти совсем невидимой. Косули очень осторожны. При каждом стаде у них имеются два или три дозорных.

Впрочем, их боязливость вполне понятна: ведь на каждом шагу им грозит гибель, — или от руки человека, или от волков, или от громадных черных ястребов, парящих в воздухе и зорко высматривающих добычу.

Мы слезли со своих пони и спрятались за грудой скал, наблюдая за косулями. Как только стадо показалось из за скалистого выступа, я выстрелил в животное, шедшее в хвосте колонны. То был великолепный самец с огромными, завитыми в спираль рогами. Он упал на колени, но быстро поднялся и скрылся за выступом, но я знал, что попал в цель. Мы снова притаились, следя за движением стада.

Темные силуэты косуль, вытянувшись в одну линию, поднимались по горам, все выше и выше. С помощью бинокля, я разглядел, что одна косуля отстает от других; наконец она скрылась за огромным камнем и больше не показывалась. Мы пустились разыскивать добычу и, найдя животное среди скал, прикончили его двумя выстрелами. Это был великолепный экземпляр с роскошными рогами длиной в тридцать шесть дюймов, грациозно отогнутыми назад. Его длинная коричневая борода придавала ему вид патриарха, а золотистые глаза напоминали глаза козы.

Мы покинули наш лагерь в Артса Богдо 30 августа и вместе с геологами присоединились к Гренжеру. Мы застали его среди крайне интересных раскопок. Долго задерживаться на одном месте мы не имели возможности. Нам предстоял длинный путь по неведомой пустыне, а между тем наступали холода. Мороза мы не боялись, но нас тревожила перспектива завязнуть в снегу. Предшествующий печальный опыт показал нам, какую опасность для наших моторов и для всей экспедиции представляли снежные заносы.

Между тем, Гренжеру посчастливилось обнаружить новую площадь, изобиловавшую костями динозавров. Ему удалось собрать два небольших, прекрасно сохранившихся скелета. Сверх того, он нашел части гигантских травоядных и плотоядных динозавров, и наметил пункты дальнейших раскопок. Шекельфорд, как ему и подобало, в первый же день приезда сделал интересное открытие. Он нашел какой-то необыкновенный череп. Впоследствии мы узнали, что этот череп принадлежал предку группы крупных рогатых динозавров, до сих пор известных только в Америке. Мы назвали эту местность, в палеонтологическом отношении богатейшую в мире, «Огненными скалами».

На следующее утро мы двинулись по направлению к Сайр Усу. Этот переезд по песчаным буграм был одним из труднейших за все наше путешествие.

Два дня спустя мы увидели среди моря песка развалины нескольких глиняных хижин и маленького храма. Это был Саир Усу. Около источника красовалась голубая палатка нашего каравана со своим багажом. Мерин и его монголы радостно приветствовали нас. Мы прибыли в назначенный срок, 5-го сентября.

Передав каравану все находки и лишнее снаряжение, мы приказали Мерину добраться до Калгана не позже 20 октября, а сами на автомобилях приступили к последнему этапу нашего путешествия.

Перед нами расстилалась унылая, монотонная песчаная пустыня, с чуть заметными следами растительности и без малейших признаков животных и людей. Пустыня подавляла своим однообразием. Только тут я убедился, что западную часть пустыни Гоби справедливо считают одной из самых унылых областей на земном шаре.

На второй день после отъезда из Саир Усу, мы наткнулись на обширное песчаное пространство, скрывавшее в себе, как оказалось, громадное количество ископаемых. В русле реки, протекавшей здесь в отдаленные геологические времена, среди груды песка, булыжников и ила, мы нашли множество костей и черепов ископаемых носорогов. Преобладал своеобразный тип полуводяного носорога, которого профессор Осборн впоследствии назвал «Cadurcotherium агdynense». Судя по найденным остаткам, эта местность в свое время изобиловала также черепахами.

Ночь на 12-ое сентября была так тепла, что при ночлеге нам не пришлось пользоваться меховыми мешками; но днем пошел дождь при сильном ветре и температура сильно упала. Следующую ночь мы провели уже у костра.

Одной из наших последних ценных находок была челюсть титанотерия. Мы с Гренжером ехали верхом на пони в сорока милях от нашей последней стоянки, и остановились, привлеченные небольшим холмом, усеянным костями. Забрав наиболее подходящие экземпляры, мы хотели уже повернуть обратно, когда я заметил кость, наполовину зарытую в земле. При ближайшем рассмотрении, она оказалась челюстью титанотерия. Нам потребовалось бы провести здесь два дня, чтобы извлечь ее и тщательно покрыть пастой и марлей; но, к великому сожалению, нам нужно было торопиться. Поэтому Гренжер ограничился тем, что вырвал из челюсти целый ряд зубов для сравнения с костями американских титанотериев. Легко понять, с какою болью проделывал он эту кощунственную работу. Тщательно зарыв остаток челюсти, мы сделали отметку о ее местонахождении и вернулись к нашим спутникам, нетерпеливо ожидавшим нас в моторах.

Эта местность была названа «Источником горных вод» и оказалась одною из самых замечательных по богатству ископаемых во всей Монголии.

Конец нашего путешествия прошел при постоянном дожде, который вскоре сменился снегом. Температура падала с каждым часом.

Последние триста миль пути мы проехали без особых приключений. Но дорога была очень тяжела, особенно в полосе китайской культуры. Навестив Ларсена в Калгане, мы выехали в Пекин 21 сентября, проведя в путешествии ровно пять месяцев.

 

Глава IX

Гиганты, жившие три миллиона лет тому назад

Статья проф. Г. Ф. Осборна

Центрально-азиатская экспедиция открыла нам не одну главу в истории земли, а гораздо больше — целый новый том, состоящий из многих глав. Одни из этих глав относятся к эпохе человека, другие к эпохе млекопитающих, а третьи к эпохе рептилий.

Мы проникли на родину не только млекопитающих, но и рептилий, и теперь надеемся доказать, еще до окончания экспедиции, что Центральная Азия является также и родиной прародителей человека.

Возвышенные равнины монгольских степей хранят в своих недрах доказательства того, что здесь когда-то имелась богатая растительность и ключом била жизнь. Здесь жили в отдаленные времена предки современных млекопитающих и самых древних рептилий. Не входя пока в детальное описание их строения, остановимся здесь лишь на самых блестящих открытиях, сделанных экспедицией, а именно на вымершей породе гигантских носорогов и ископаемом рогатом динозавре. Никто из предшественников наших исследователей, за исключением только Обручева (1894-96), вскользь упоминающего о находке нескольких зубов носорога, не может похвалиться такими открытиями. Неудивительно, что наши путешественники были крайне поражены и обрадованы, открыв у границ Монголии, около Ирен Дабасу, три слоя залежей ископаемых, из которых один относился к эпохе млекопитающих. Здесь они нашли первые указания на вымершую породу гигантских носорогов Центральной Азии и установили ее родство с Белуджитерием (Baluchitherium), открытым в Индии английским ученым Купером в 1911 г. Название Белуджитерий означает «дикий зверь Белуджистана», области, где были открыты первые кости гигантского носорога.

Белуджитерий (реконструкция Ф. Кнайта).

По мнению Купера, Белуджитерий примыкает к группе четырекопытных животных и имеет отдаленное сходство с тапирами, лошадьми и носорогами, ближе всего подходя к последнему виду.

Белуджитерий обладал длинной, массивной шеей; у него были длинные, довольно тонкие ноги. Почти одновременно с Купером и независимо от него, русский геолог Борисяк нашел остатки животного таких же изумительных размеров в Тургайской области. Свою находку он описал в 1915-17 году под названием «Indricotherium asiaticum», по имени легендарного «однорогого зверя Индрика», упоминаемого в Голубиной книге.

Наша Центрально-Азиатская Экспедиция напала на следы этого необычайного зверя в Ирен Дабасу, в юго-восточной Монголии, где были найдены только кости ног и другие обломки скелета. Более ценная находка, череп, — была сделана 5 августа, на северо-восточном склоне Алтайских гор, в бассейне Тсаган Нора, в ложбине, носящей название Хсанда Гол. Череп извлекали из земли в течение нескольких дней.

Скелет Белуджитерия был перевезен в Пекин через пустыни Монголии 20 октября 1922 г. и доставлен в Американский Музей в Нью-Йорке 19 декабря того же года. Здесь сразу же приступили к его монтировке, которая была вполне закончена 6 апреля 1923 г. Теперь его изображения распространены в виде фотографий по всему миру.

Белуджитерий помещается теперь в огромном футляре в центральном зале Американского Музея.

Сначала мы предполагали, что высота Белуджитерия равнялась одиннадцати или двенадцати футам до плеч, следовательно, он был на один фут выше самого крупного из Африканских слонов, великана среди современных четвероногих. Но наша оценка оказалась слишком низкой: его рост превышал тринадцать футов. Голова животного, несмотря на свои огромные размеры, была мала по сравнению с корпусом. Два огромных клыка служили Белуджитерию орудиями нападения и защиты. Питался Белуджитерий, по всей вероятности, древесной листвой, о чем свидетельствует строение его зубов, широких и коротких, с острыми буграми, напоминающих зубы носорогов восточной Индии и Суматры, которые питаются древесной листвой. Особенно характерны длинные ноги Белуджитерия. Ступни у него узкие и снабжены копытами, что резко отличает их от широких, мягких ступней слона и указывает на то, что он жил в местности с твердым грунтом. По всей вероятности, его родиной была страна с умеренным климатом и сухой, твердой почвой. Его можно было бы причислить к семье носорогов, если бы строение его черепа не лишало его права называться носорогом. Верхняя часть черепа представляет из себя правильно округленную, гладкую кость с длинными, ровными носовыми костями без всяких выступов, которые указывали бы на прикрепление рога. Отсутствие рогов, единственного орудия защиты белых и черных носорогов Африки и Индии, у Белуджитерия вполне компенсируется могучими клыками. Белуджитерий был распространен от восточной Монголии на запад до Туркестана и на юг до Белуджистана; но эти границы, по всей вероятности, нужно значительно расширить. Судя по имеющимся данным, Белуджитерий, этот четвероногий гигант «Крыши мира», жил в Миоценовый период эпохи млекопитающих.

Вторым, в научном отношении еще более блестящим открытием центрально-азиатской экспедиции является череп небольшого травоядного, получившего название протоцераптоса, что означает «первый рогатый динозавр».

Протоцераптос — небольших размеров пресмыкающееся с плоскою головою без рогов; строение его черепа, зубов и челюстей указывает на несомненное его родство с рогатыми динозаврами.

Череп протоцераптоса был открыт 2 сентября 1922 года в наслоениях красной сланцевой глины к востоку от Артса-Богдо, близ одного из старинных караванных путей.

Это наслоение принадлежит к очень древней геологической эпохе, и мы предполагаем, что протоцераптос на два или три миллиона лет старше своего исполинского потомка, трехрогого динозавра, череп которого достигал восьми футов длины. Маленький череп безрогого динозавра имеет в длину всего лишь восемь дюймов.

Находка черепа протоцераптоса составляет целую эпоху в палеонтологии: она открывает новые горизонты, новую родословную линию, новый вид рептилий.

Маленькие протоцераптосы вылупляются из яиц (реконструкция Э. Фульда).

Указанные два открытия развертывают перед нами первые страницы нового тома истории «Крыши Мира». Белуджитерий появился на заре эпохи млекопитающих; как долго продолжалось его владычество, мы сказать не можем. Вероятно, оно обнимало верхний Олигоценовый и Миоценовый периоды. Можно предположить, по сравнению с другими гигантскими пресмыкающимися и млекопитающими, которые появлялись на земле в разные эпохи, что главной причиной исчезновения Белуджитерия был его исполинский рост.

Вообще замечено, что высшие и наиболее дифференцированные породы животных, подобные Белуджитерию, вымирают, а простейшие, типичные виды выживают, уступая потом в свою очередь место высшим формам следующей геологической эпохи.

В ту эпоху, когда Белуджитерий еще бродил по земле, Центральная Азия была самой плодородной и привлекательной областью в мире. Это был настоящий райский сад.

Те данные, которыми мы располагаем теперь относительно Белуджитерия и о характерных особенностях его родины, «Крыши Мира», — приводят нас к выводу, что здесь же должен был жить и предок человека. Современная наука утверждает, что наши предки происходят от ветви антропоидов олигоценового периода, живших в одно время с Белуджитерием. Эти человекоподобные обезьяны жили, по всей вероятности, не в густых лесах, а в открытой местности, где передвижение на задних ногах было удобнее, чем ползание на четвереньках или лазанье по деревьям.

Два года тому назад я высказал убеждение, что одним из самых поразительных научных открытий, которые нам предстоят, будет открытие в эпохе млекопитающих первочеловека с вертикальным положением туловища и сравнительно высоко развитым мозгом. И страной, где откроют следы этого прачеловека, будет Азия.

 

Глава X

Дальнейшие труды и открытия

Зиму 1922-23 г. я провел в Пекине, в приготовлениях к новой летней экспедиции. Гренжер занимался раскопками в Чечуане на реке Янцзе, а остальные наши сотрудники вернулись в Нью-Йорк для научной обработки собранных коллекций.

Первая наша экспедиция носила преимущественно разведочный характер. Теперь же нам предстояло более детальное обследование уже намеченных залежей ископаемых. В этих видах наш штат пополнили еще тремя опытными палеонтологами. Кольгет не мог на этот раз поехать с нами, и потому заведывание транспортом было возложено на Ионга и Джонсона. Они оба провели всю жизнь с моторами и были вполне компетентны в деле исправления повреждений, которые могли произойти с нашими моторами при предстоящих им тяжелых испытаниях.

Экспедиция выехала из Пекина 17 апреля, в день нашего первого отъезда год тому назад. 20 апреля мы покинули Калган. В течение месяца на караванном пути в полосе китайской культуры, которая простиралась на сто миль от Калгана, имели место небывалые грабежи. За неделю до нашего отъезда разбойники задержали два русских мотора, похитили груз драгоценных соболей и убили одного человека. Несколько караванов были ограблены вблизи Калгана, и китайские власти сильно тревожились за нашу безопасность.

Первую ночь мы провели в маленькой китайской харчевне в Миао Тане, в тридцати четырех милях от Калгана, так как я не хотел останавливаться в холмах, населенных разбойниками.

Утром перед самым нашим отъездом, командир военного отряда, расквартированного в деревне, явился ко мне и сообщил, что он выслал вперед стражу для охраны нашего пути.

— Только, пожалуйста, будьте осторожны, не убейте по ошибке моих солдат, — наивно прибавил он в заключение.

Проехав около пяти миль, мы нагнали солдат, которые, при нашем приближении, развернули китайский флаг и приветствовали нас звуками гонга.

Мы рассчитывали встретить наш караван в Ирен Добасу, но его там не оказалось: я узнал, что Мерин должен был взять путь к востоку от главной дороги, как более безопасный и более благоприятный в смысле пастбищ для верблюдов. Но монголы, прибывшие по этому пути, не заметили нашего каравана.

Неделю спустя, Гренжер и Моррис проехали семьдесят миль по этому пути, но наших верблюдов не встретили. Мы начали серьезно беспокоиться, не захватили ли их разбойники, но наши опасения оказались напрасными. Изворотливого старого Мерина не так легко было поймать, и однажды вечером в наш лагерь приехал мотор с радостной вестью, что наш караван находится в двадцати милях от нас у Пунг-Ку-Шана, «Драконовой скалы», и прибудет к нам на следующий день. Оказалось, что Мерин узнал о засаде, устроенной разбойниками впереди каравана, и ускользнул от них, сделав окольный путь в глубь пустыни. Здесь он переходил по ночам от источника к источнику, а днем располагался лагерем в ущельях, где легче было скрыться от внимания разбойников.

В 1922 г. мы открыли в Ирен Дабасу первые кости динозавров и наслоения эпохи пресмыкающихся. Тогда экспедиция провела здесь десять дней. Теперь мы решили исследовать эту местность основательнее.

В восьми милях от лагеря мы увидели знакомую серо-вато-белую почву и приступили к разведкам, причем сейчас же нашли зубы и оболочки костей, разбросанные в разных местах. Гренжер открыл огромную бедренную кость, наполовину обнаженную под влиянием дождей и ветра.

Особенно посчастливилось нашему новому товарищу палеонтологу Джонсону. Его острый глаз заметил осколки кости длиной не более трех дюймов. Воспользовавшись этим указанием, я нашел такие богатые залежи ископаемых, что нашим палеонтологам хватило здесь работы на целый месяц. В этих залежах кости плотоядных и травоядных динозавров были нагромождены беспорядочными грудами, словно их раз бросало вихрем. Это навело нас на предположение, что здесь в свое время разыгралась своего рода битва гигантов. Миллионов пять лет тому назад, на берегу расстилавшегося здесь озера, вероятно, была богатая растительность, и динозавры особого коротконогого типа находили здесь обильную пищу в виде сочных водорослей. Эти исполинские рептилии, длиной в тридцать пять или сорок футов, ходили на задних ногах, имея, подобно современным кенгуру, короткие и слабо развитые передние ноги. У них было огромное количество зубов, до четырехсот на каждой челюсти. Питаясь травой и обладая слабыми орудиям защиты, эти животные оказались легкой добычей для своих современников, плотоядных динозавров.

Мы нашли кости плотоядных динозавров, смешанные с костями травоядных. Весьма возможно, что в пылу сражения жестокие плотоядные пресмыкающиеся попали в водоворот озера и утонули. Их трупы опустились на дно, а скелеты окаменели вместе с костями их жертв.

Количество созданий, кишевших в этой местности в эпоху рептилий, превосходит всякое воображение. Теперь этот кошмарный мир прошлого безвозвратно исчез. На его месте простирается унылая, безмолвная пустыня.

Вместо того, чтобы провести в Ирен Дабасу несколько дней, мы пробыли там целый месяц, — и мне пришлось отправиться с Джонсоном в Калган на двух моторах, чтобы привезти добавочные запасы. На пути у меня произошел забавный инцидент с разбойниками.

Я перегнал Джонсона более, чем на целую милю, когда мы приближались к месту, где за несколько недель перед тем были ограблены русские моторы.

— А что, если на меня нападут разбойники? — подумал я.

В эту самую минуту передо мною, в расстоянии трехсот ярдов, блеснуло дуло ружья и показалась голова и плечи всадника. То был, несомненно, разведчик-бандит.

Я вытащил револьвер и дал два выстрела. Всадник моментально исчез. Через минуту я увидел трех конных бандитов у подножия холма. Твердо зная, что ни один монгольский пони не устоит перед автомобилем, я решил начать атаку и с бешеною скоростью помчался вниз по холму. Пока разбойники доставали ружья, висевшие у них за спиной, их пони встали на дыбы и затем понесли такой рысью, что всадники едва удержались в седлах. Я мог стрелять им вслед, но мне было вполне достаточно, что я нагнал на них страху.

Несколько дней спустя мы двинулись на запад к «Лагерю титанов» близ Угу Усу, «Источника горных вод».

Лагерь титанов — это целое кладбище костей титанотериев, носорогов и других неизвестных животных.

На следующий день, когда я обходил места раскопок, сильный ветер, поднявшийся с утра, превратился в бешеный ураган. Почва задымилась, как кратер вулкана. «Демон-ветер» поднимал с земли желтые тучи песка и разбрасывал их по равнине. С севера на нас неслась зловещая песчаная гора. Я кинулся в долину, сзывая товарищей, но в эту минуту туча песка и гравия залепила мне глаза. Задыхаясь и не видя ничего кругом, я шел, спотыкаясь на каждом шагу и завернув голову в пальто. Потом я попал в какую-то яму. Не знаю, сколько времени провел я в таком состоянии полузабытья. Вдруг я почувствовал, как в хаосе, окружавшем меня, что-то зашевелилось. Я осторожно протянул руку и схватил кого-то за ногу. Это оказался Тсерин, наш монгол. Вместе с ним был и наш палеонтолог, Питер Козин. Мы начали совещаться, крича друг другу в уши. Тсерин считал, что наши палатки находятся к югу от нас; мы с Питером не могли ориентироваться, и я решил довериться инстинкту туземца. Ухватившись друг за друга, мы ощупью стали искать дорогу в непроглядном мраке. Наконец мы наткнулись на какой-то темный предмет. Он оказался нашею кухонною палаткою: она еще стояла на месте, но дрожала при каждом порыве ветра. Рядом находилась палатка, служившая нам столовой. Мы пробрались туда и легли на землю, уткнувшись лицом в мокрые тряпки: только таким способом еще кое-как возможно было дышать.

Все наши сотрудники постепенно явились в лагерь, исключая только Гренжера. Наш слуга-китаец Бэкшот, обожавший Гренжера, сходил с ума от беспокойства и хотел бежать за ним, несмотря на бурю, но я запретил ему покидать лагерь.

Ураган бушевал целый час, потом внезапно стих. Наступила абсолютная тишина. Ни одно дуновение ветерка не колебало изорванный флаг, грустно повисший над моей палаткой. Такой контраст производил жуткое впечатление.

Скоро отыскался и Гренжер. Буря застала его в то время, как он усердно раскапывал череп титанотерия, и он едва не задохся в туче песка.

Мы принялись вытаскивать вещи из палаток и вытряхивать песок из наших костюмов и постелей.

Казалось, что все пески пустыни Гоби перебрались в наши вещи, проникнув даже в плотно запертые ящики. Больше всего пострадали фотографические камеры, ружья, револьверы и полевые бинокли.

Битых два часа мы «выметали» песок. Я послал мотор к «Источнику горных вод» и мы все взяли ванну и переоделись.

Но едва мы уселись за обед, как на севере снова показалась зловещая свинцовая туча. Опять разразился страшнейший ураган. Удары песка и гравия напоминали взрывы шрапнели. Несколько минут песочный смерч крутился вокруг лагеря, стараясь втянуть в свой круговорот палатки и все наше имущество. Но атака была отбита со всех сторон, и «демон-ветер» умчался вдаль, через равнину. Прошел час, и снова разразился ураган. Так продолжалось подряд целых десять дней. Мы все утопали в песке, так как бороться с песчаными наносами при такой обстановке не имело никакого смысла.

Улу Усу оказался одной из богатейших сокровищниц ископаемых во всей Монголии. Особенно много здесь было костей титанотериев. Это огромное животное слегка напоминало носорога, но ближе подходит к тапиру.

Находка титанотериев подтвердила блестящее предсказание, сделанное профессором Осборном за много лет перед тем. После 20-летнего изучения этих изумительных животных, он, хотя титанотерии были найдены только в Америке, высказал предположение, что они эмигрировали туда из центральной Азии. Его гипотеза оправдалась в самом начале нашей экспедиции: в «Долине драгоценных камней» близ Ирен Дабасу мы нашли остатки первых азиатских титанотериев.

В начале и находка трех черепов казалась нам особой удачей, но оказалось, что Улу Усу скрывало в себе неисчерпаемые запасы титанотериев.

Две недели работы у «Источника горных вод» дали четырнадцать черепов титанотериев различных видов, полный скелет длинноногого носорога и еще несколько менее крупных находок.

Прежде, чем двинуться к «Огненным скалам», мы оставили в ближайшем храме целую тонну ценных экземпляров, чтобы наш караван мог захватить их на обратном пути в Калган.

 

Глава XI

Яйца динозавра

По выжженной солнцем пустыне мы двинулись к «Огненным скалам». Здесь целый год не было дождя.

Мы ехали по колеям, проложенным нашими моторами десять месяцев тому назад. Скудная растительность как-то съежилась и потемнела; белые пятна, встречавшиеся на поверхности пустыни, показывали, что здесь когда-то были водоемы. Изменчивый, дразнящий, расплывающийся мираж рисовал перед нами озера, заросшие камышом, и прохладные лесистые острова там, где тянулись одни только мертвые пески. За исключением пятнистых ящериц да длиннохвостых газелей, не было видно ни одного живого существа. Зато пустыня была усеяна костями верблюдов и овец. Монголы сообщили нам, что туземцы покинули эту область запустения: гибель лошадей, овец и верблюдов заставила их перекочевать на север, в поисках лучших пастбищ.

Свой караван мы оставили у лагеря «Горных вод», приказав Мерину следовать за нами с провизией и газолином.

В восточной Монголии были скудные пастбища, и наши верблюды превратились в живые скелеты с дряблыми, отвисшими горбами. Мерин рассчитывал, однако, что они выдержат переход до Алтайских гор, где были лучшие условия существования. Если бы его расчеты не оправдались и караван не дошел бы до нас, наше положение стало бы критическим: без газолина мы оказались бы так же беспомощны, как Робинзон Крузо на необитаемом острове; однако, нам нужно было во чтобы то ни стало добраться до красных отложений у «Огненных скал», — на восточном склоне Алтайских гор, где мы в прошлом году нашли предка динозавров.

День приезда к «Огненным скалам» был великим праздником для центрально-азиатской экспедиции. Мы раскинули палатки в три часа, и остаток дня был объявлен свободным от занятий. Но наши горячие энтузиасты-палеонтологи не воспользовались каникулами и пожелали немедленно исследовать дно заманчивого бассейна.

Не прошло и часа, как в лагерь вернулся Альберт Джонсон за орудиями и пастой. Он объявил, что нашел крупный белый череп. Нас охватила горячка. За обедом каждый из нас уже мог похвастаться такими же находками. Блуждая на дне бассейна, я заметил трубку, оброненную Гренжером в прошлом году. По странной случайности, около нее лежал череп протоцераптоса.

Гренжер уверял, что он нарочно оставил здесь трубку, чтобы заметить место, и что моя находка принадлежит, в сущности, ему. Несмотря на такой протест, я все же заявил на череп право собственности, и мое имя было выведено на нем красными чернилами.

Но главный сюрприз ожидал нас на следующий день.

За завтраком Джордж Ольсен сообщил нам сенсационную новость, что он нашел ископаемые яйца. Мы стали подтрунивать над ним, однако отправились с ним к месту находки. Здесь наше игривое настроение уступило место глубочайшему изумлению: мы воочию убедились, что перед нами, действительно, были ископаемые яйца динозавра, — предмет, никогда и никем не виденный ранее нас…

Правда, до сих пор никому не было известно, что динозавры размножались посредством яиц. Но так как большинство современных пресмыкающихся откладывают яйца, то не было ничего невероятного в предположении, что и их предки, динозавры размножались тем же способом. Было несомненно, что открытые яйца не могли принадлежать птицам. В эпоху динозавров птиц не было, а птицы следующей эпохи были слишком малы для того, чтобы класть яйца такой величины. Кроме того, и продолговатая форма яиц доказывала, что они принадлежали рептилиям. В отличие от птичьих яиц, яйца рептилий, откладываемые в узкие ямы, вырытые в песке, обычно бывают продолговатой формы. Помимо того, найденные яйца лежали в бассейне, усеянном костями одних только динозавров, и мы там не нашли останков каких-нибудь других животных или птиц.

Пока все члены экспедиции ползали на руках и на коленях, рассматривая диковинную находку, Джордж Ольсен в каменистом обрыве открыл небольшой скелет динозавра; скелет залегал всего на четыре дюйма выше яиц. Это был экземпляр беззубого типа. Мы решили, что животное было застигнуто и засыпано песчаным вихрем в момент разграбления гнезда динозавра. Профессор Осборн назвал его «Oviraptor philoceraptos» (похититель яиц, любитель цераптосов). Первые экземпляры, найденные Ольсеном, имели восемь дюймов в длину и семь в окружности; сохранились они великолепно: несколько яиц было разбито, но по скорлупе можно было подумать, что они снесены вчера, а не десять миллионов лет тому назад. Скорлупа, толщиной в одну шестнадцатую дюйма, была, вероятно, в свое время твердой и не пористой; внутрь яиц сквозь трещины проник песок, так что содержимое яиц представляло плотный песчаник.

Спустя несколько дней, мы нашли новую кучку в пять яиц, затем Альберт Джонсон добыл еще группу в девять штук. В общем нами было собрано двадцать пять яиц. В двух яйцах, расколотых пополам, мы нашли тончайшие кости зародышей динозавров! Это положительно превосходило всякое вероятие! Итак, пред нами раскрывалась целая неведомая отрасль науки — палеоэмбриология!

За пять недель, проведенных в «Огненных скалах», мы нашли не только яйца, но также целую серию протоцераптосов в стадиях постепенного развития, так что могли устроить любопытную выставку этого вида динозавров, показав всю лестницу их развития, начиная от яиц и только что вылупившихся детенышей, вплоть до взрослых протоцераптосов в девять футов длины. Ни одна местность на земле не дала такого количества драгоценных экземпляров и такого неисчерпаемого научного материала, как этот бассейн в пустыне Гоби.

Эндрьюс за работой.

Поразительная картина развернулась перед нашим умственным взором теперь, после этих находок, и мы унеслись в обстановку, отдаленную от современной десятком миллионов лет!

Вот чудовище, похожее на дракона, стоит на краю ущелья, в местности, ныне называющейся Монголией. Его огромные круглые глаза смотрят прямо, не мигая; на узкой заостренной морде выступает загнутый клюв. Плоская голова покачивается взад и вперед в хрящевом кольце, сдавившем шею; девятифутовое тело с укороченными передними ногами заканчивается толстым хвостом.

Вот чудовище медленно спускается по склону холма и. усевшись в красный песок, оставляет в яме двадцать продолговатых белых яиц… Могло ли оно подозревать, что, несмотря на согревающие лучи солнца, этим яйцам не суждено будет развить в себе зародыши жизни? Могло ли оно предвидеть, что его сородичи, прожив положенный им срок, погибнут, а их потомки, через сотни тысяч поколений, двинутся в Сибирь, перейдут перешеек, естественный мост, ведущий в Америку, и распространятся в этой стране?..

Прошли миллионы лет. Мощные отложения покрыли снесенные динозавром яйца, скрыв их, как в могиле. Но работа дождей и ветра снова обнажила их и открыла изумленному человеку…

От большинства яиц остались, правда, только осколки скорлупы, но четыре яйца оказались в полной сохранности. Они утратили только свою первоначальную белизну, и от долгого лежания в земле приобрели коричневатый оттенок. Динозавр, положивший эти яйца, не узнал бы окрестностей своего гнезда, если бы увидел их в 1923 г. Громадное ущелье образовалось посреди равнины, которая тянется теперь волнистой линией к подножью Алтайских гор. Края этого бассейна усеяны красными утесами и обломками скал, которые издали напоминают развалины города, разрушенного войной. Среди скал бродят два-три горбатых верблюда, да овцы белоснежными пятнами выделяются на зеленом фоне когда-то бывшего здесь, ныне высохшего озера.

Мы взяли с собой запас газолина, ровно столько, сколько необходимо было для того, чтобы доехать до «Огненных скал»; провизии у нас было запасено на месяц. Мерин обещал доставить караван к этому сроку, но он запаздывал, и мы начинали серьезно беспокоиться: мрачная картина опустошения, произведенного засухой на караванном пути, красноречивее всяких слов говорила, что ожидало нас в том случае, если бы караван не дошел до нас. Наши обильные раскопки требовали большого количества пасты, и мы пожертвовали последний мешок муки на ее изготовление. Питались мы исключительно мясом, так как в антилопах не было недостатка; сыр монгольского изготовления мы избегали употреблять.

Целая неделя прошла в тревожном ожидании. Однажды в наш лагерь заехал старый лама с лицом, изборожденным морщинами. Наши монголы встретили его с величайшим почтением и объяснили нам, что это — знаменитый астролог. Он слышал о нашей беде и проехал больше тридцати миль, чтобы нам помочь. После некоторых, несколько довольно сложных манипуляций, старик произнес длинное заклинание и в конце концов заявил, что наш караван находится довольно далеко от нас, но что мы через три дня получим о нем известие; далее он сообщил, что наши верблюды гибнут, и что Мерину приходится очень туго. Наши монголы слепо поверили ему. Немного спустя и мы убедились в правоте его предсказаний: через четыре дня один из наших монголов нашел Мерина в шестидесяти пяти милях к западу от нашей стоянки, в Артса Богдо. Он не рискнул идти через сожженную солнцем пустыню и предпочел сделать обход на север, где были лучшие пастбища.

Из 75 верблюдов, нагруженных провизией и газолином, до цели дошли только 16. Вскоре в Артса Богдо прибыло еще 23 верблюда, оставленные Мерином у источника на попечении одного монгола. Прибытие каравана мы отпраздновали грандиозным обедом, украсив обеденный стол растениями пустыни.

Ольсен и Бэкшот немедленно приступили к упаковке наших ценных находок. Упаковочный материал дали нам те же верблюды: дело в том, что у монгольских верблюдов за зиму вырастает очень длинная шерсть, которая с наступлением теплого времени начинает линять; ею мы и пользовались при упаковке, вырывая клочья этой шерсти у наших верблюдов. К этой операции, правда, нужно было приступать с осторожностью, так как верблюд, при всей своей массивности, очень чувствителен к переменам температуры. Если его слишком быстро раздеть, он рискует простудиться; тогда он начинает жалобно хныкать, причем из его глаз катятся крупные слезы.

Удивительное животное этот верблюд. Будучи, несомненно, животным не нашей эпохи, являясь пережитком плейстоценового периода, он презрительно проходит мимо самой сочной травы и охотно питается кактусами и колючими кустарниками. Он жалобно плачет, когда его нагружают и разгружают или когда заставляют встать на колени и снова подняться. Несмотря на все свои странности, а, может быть, именно благодаря им, верблюд поразительно приспособлен к жизни в пустыне, и ни одно животное не могло бы заменить его в песках Монголии.

Прежде, чем покинуть стоянку у красных залежей, мы с Гренжером и Моррисом проехали к Гурбу-Саикхан, обособленной ветви восточных Алтаев. Здесь нас поразило необычайное зрелище: колоссальное стадо антилоп. Подобного скопления животных нам никогда во всей жизни не приходилось видеть. Весь горизонт казался движущейся линией желтых тел. Когда мы догнали их на моторе, стадо разбилось на группы самцов, самок и детенышей. Мимо нас прошло несколько тысяч животных; одни из них останавливались, с любопытством рассматривая мотор, другие бежали рысью, держась на безопасном расстоянии. Нигде, кроме Африки, нельзя встретить такого огромного стада диких животных. Перед нами бежали по крайней мере тысяч шесть, а то и больше: желтые пятна тянулись далеко за пределы поля нашего зрения.

Эти антилопы принадлежали к особой разновидности короткохвостых газелей, gazella gutturosa, которая водится только в местностях с густою травою: длиннохвостые газели, принадлежащие к типу, характерному для пустыни, никогда не собираются большими группами; бесплодная равнина не может прокормить большое количество животных на одном месте.

Монгольская антилопа (Gazella gutturosa).

Мы покинули «Огненные скалы» 12-го августа. До самой последней минуты нам попадались все новые экземпляры ископаемых, одни лучше других. Кезон нашел великолепный, почти целый скелет динозавра, который мы захватили с собой, но следующих пришлось оставить нетронутыми. Сказочный бассейн был, по-видимому, неисчерпаем. Мы вывезли отсюда шестьдесят ящиков ископаемых, общим весом в пять тонн. Сюда вошли семьдесят черепов, четырнадцать скелетов и, в довершение всего, двадцать пять яиц динозавров.

Когда мы с Гренжером в последний раз оглянулись на сверкающие шпицы и башни Огненных скал, мы могли с благодарностью сказать, что пустыня щедро наградила нас.

 

Глава XII

Визит профессора Осборна

Покинув «Огненные скалы», мы решили посвятить последние две недели нашего путешествия исследованию бассейна Осхи, открытого Гренжером в 1922 г. Там он нашел очень маленького, примитивного динозавра, которого профессор Осборн назвал «Psittacosaurus mongoliensis». Здесь он открыл также зубы и части скелетов огромных динозавров. Эти кости очень плохо сохранились, но, судя по их размерам, эти животные обладали размерами в семьдесят или восемьдесят футов, превосходя по величине даже бронтозавров и диплодоков.

Бассейн Осхи был первым местом, где мы открыли этих огромных динозавров, признанных одной из самых интересных находок нашей экспедиции. Самый бассейн представляет длинную, узкую долину, окруженную скалами. На его южном конце находятся остатки каких-то старинных каменных построек, служивших, вероятно, религиозным целям. На востоке бассейн резко обрывается.

Бассейн Осхи разочаровал нас. Новые раскопки не дали тех блестящих результатов, которых мы вправе были ожидать на основании прежних находок.

На место наших раскопок обещал приехать профессор Осборн с женой. По нашим расчетам, гости должны были прибыть в Пекин в начале сентября. Оставив нашу экспедицию у «Источника горных вод», — мы с Меккензи Ионгом проехали триста миль до Пекина, для того чтобы встретить там председателя музея. Своим сотрудникам я дал инструкцию расположиться лагерем в «Долине драгоценных камней» и ждать там моего возвращения с профессором Осборном.

В Пекине на вокзале меня встретила жена и сообщила мне о землетрясении, разрушившем Иокогаму. Пароход «Президент Мадиссон», на котором совершал переезд профессор Осборн, должен был отчалить из Иокогамы в день землетрясения. Могло вполне случиться, что проф. Осборн стал жертвою катастрофы. Объятые тревогой, мы целых три дня тщетно старались разузнать, какая судьба постигла «Президента Мадиссона» и другие суда, которые должны были находиться в гавани Иокогамы. А тем временем Осборны спокойно плыли по направлению к Шанхаю в счастливом неведении катастрофы.

19 сентября проф. Осборн прибыл в Пекин и пожелал немедленно отправиться в Калган, чтобы присоединится к экспедиции, ожидавшей нас в «Долине драгоценных камней». Мы немедленно пустились в путь. В четыре часа дня мы увидели игру миража: в горячем воздухе поплыли перед нами, качаясь и кружась, голубые палатки нашего лагеря. Наконец, подобно большим синим птицам, они опустились на землю. Мы приехали.

Приезд профессора Осборна был большим праздником для всей нашей экспедиции. Следующие дни были осуществлением заветных мечтаний для нас и для профессора.

Гренжер открыл великолепный череп титанотерия и нарочно оставил его в земле, чтобы профессор Осборн мог увидеть на месте кость одного из тех животных, существование которых в Центральной Азии он предсказал. Профессор исследовал все значительные залежи ископаемых в «Долине драгоценных камней» и в Ирен Дабасу. Больше всего его заинтересовала находка зуба, принадлежавшего представителю архаической группы копытных млекопитающих, известной под названием Амблинады. Ни одного представителя этих огромных копытных еще не удалось доселе найти в других местах, кроме корифодона (coriphodon), найденного в нижних слоях эоцена Франции и Англии.

Этот верхний коренной зуб был единственным экземпляром, относящимся к этой группе, который мы нашли за двухлетний период исследований. Профессор Осборн так увлекся этой находкой, что захотел немедленно отправиться к холму, в двух милях от нашего лагеря, чтобы сфотографировать меня в том месте, где я поднял зуб. На обратном пути профессор указал на небольшой выступ в полумиле от нас и спросил меня:

— Вы исследовали этот бугорок?

— Нет. Он показался мне слишком незначительным.

— Не знаю почему, — сказал профессор, — но мне хочется осмотреть его.

Мы остановились у подножья холма; я остался в моторе, а профессор Осборн и Гренжер пошли осматривать выступ.

— Вот посмотрите, я найду там второй зуб корифодона, — сказал с улыбкой профессор, выходя из мотора. Не прошло и двух минут, как он в волнении стал манить меня к себе руками.

— Идите скорее, я нашел второй зуб!..

Я выскочил из мотора и бросился на зов. Зуб, который был найден мною, был третьим или четвертым верхним коренным зубом с правой стороны, — а зуб, только что поднятый профессором, оказался третьим или четвертым верхним коренным зубом с левой стороны; оба были почти одинаковой величины. Они, очевидно, не могли принадлежать одному и тому же животному, так как находки были разделены расстоянием в восемь миль.

Последний наш вечер мы провели в живописной долине, окруженной цветущими холмами. Профессор Осборн часа два беседовал со мной о будущем Монгольской экспедиции. Мы открыли новую область, открыли неведомые горизонты для изучения доисторического периода жизни земли. Теперь нам было совершенно ясно, что наша работа не может закончиться в пять лет, как то было намечено ранее, и что она должна продлиться по крайней мере восемь лет. Все участники нашей экспедиции должны были теперь вернуться в Нью-Йорк для приведения в порядок и изучения коллекций, а мне предстояла новая кампания для получения дополнительных субсидий, чтобы организовать экспедицию на новых началах. Все эти планы блестяще удались. Каждый штат Союза внес свою лепту в наше предприятие, а год промежутка дал нам возможность запастись энергией для дальнейших скитаний в пустыне.

 

Глава XIII

Новая добыча

Старый Мерин, предводитель нашего каравана, простился со мной у ворот Калгана 20 февраля 1925 года.

— Когда гуси полетят к северу через пустыню Гоби, мы встретимся у «Места тинистых вод», — сказал я ему на прощанье.

— Добрый путь, и да снизойдет благословение Будды на тебя и твое потомство! Мы будем там, о, благородный господин: не бойся! Добрый путь! добрый путь! — ответил мне старик.

Лицо его озарилось приветливой улыбкой. Затем он вскочил на своего огромного белого верблюда и скрылся в желтом облаке пыли, поднятой караваном.

В пустыне было сорок градусов мороза, а нам предстояло проехать восемьсот миль до Шабарак Узу, «Места тинистых вод». Восемьсот миль непрерывной борьбы с холодом, снегом и февральскими ветрами в местности, кишевшей разбойниками, — перспектива далеко не из приятных. Караван состоял из десяти людей и ста двадцати пяти верблюдов, нагруженных полугодовым запасом провианта и газолина.

В Монголии ни за что нельзя поручиться, но я все же рассчитывал, что буду в начале весны сидеть у костра в палатке Мерина у Огненных Скал. Мороз и снег не пугали его — они были ему родною стихиею с самого детства. От разбойников он тоже умел ускользать, путешествуя ночью и высыпаясь днем в каких-нибудь заброшенных ущельях. И теперь я имел полное основание рассчитывать, что и в будущем он сумеет выйти победителем из самых трудных положений.

Три месяца спустя, наши семь моторов, нагруженные людьми и снаряжением, с ревом промчались по монгольским равнинам.

В двух милях от Калгана мы заметили алую полоску на вершине холма. Какой-то лама махал нам своим кушаком. Он подъехал к нам верхом на верблюде, и наши монголы вышли к нему навстречу. После пятиминутных переговоров с вновь прибывшими, мне сделали донесение: Мерина задержали у «ямена» (сторожевой пост), на границе. Солдаты не выпускают ни каравана, ни проводников. Лама приехал сообщить нам об этом по поручению Мерина.

Мы не могли понять, отчего Мерина задержали. Монгольское правительство в Урге дало нашему каравану специальное разрешение на переход через границу без всякого осмотра.

Как бы то ни было, приходилось во что бы то ни стало выручать караван. Было ясно, что, даже при благоприятном обороте дела, каравану придется идти ускоренным ходом, чтобы наверстать потерянное время, и что мы должны будем начать летнюю кампанию с истомленными, исхудавшими верблюдами.

От встречных кочующих монголов мы узнали еще некоторые подробности. Разнесся слух, будто наш караван везет военные снаряды. Солдаты подстерегают нас на пути, чтобы отвезти меня в Ургу и расстрелять. Наши ящики вскрыты; верблюдов держат на привязи и почти не кормят. Арест продолжается уже месяц. Словом, вести были далеко не утешительного свойства.

Мы разбили лагерь у «Источника горных вод», в восьмидесяти милях от «ямена». На следующий день шесть человек из нашей компании выехали на трех моторах, основательно вооруженные.

Так как чиновники «ямена» позволили себе игнорировать документы, выданные высшими властями их правительства в Урге, то нам оставалось только осуществить свое право силой или отказаться от экспедиции. Мы решили действовать энергично.

Прежде всего, мы довольно бесцеремонно обошлись с разъездом монгольских солдат, высланных нам навстречу с наказом арестовать нас: без лишних разговоров, мы втолкнули одного из них в мотор и велели ему указать нам дорогу в «ямен». Скоро мы подъехали к группе шалашей, раскинутых вокруг большой юрты. Тут же стояла и палатка Мерина с развевавшимся над нею американским флагом, окруженная ящиками и верблюдами. Наши монголы очень обрадовались нашему прибытию. Доклад Мерина по существу не отличался от всего, слышанного нами раньше. Минут пять спустя после нашего приезда, к нам подошел нахальный молодой бурят и объявил нам, что мы арестованы и должны быть препровождены в Ургу. Начальник пришлет сказать, когда он пожелает нас видеть, моторы же не должны двигаться с тех мест, где они стоят.

— Скажите вашему начальнику, что мы желаем его видеть сейчас, — последовал мой ответ, и мы, все шестеро, направились к юрте, куда скрылся посланец.

Молодой бурят сейчас же появился снова, заявив, что начальник отказывается нас принять. Оставив доктора Лукса и Шекельфорда у входа для охраны моторов, я самовольно раздвинул меховую дверь юрты и в сопровождении Гренжера, Ионга, Ловелля и двух наших монголов вошел внутрь.

Двадцать монголов и бурят с удивлением уставились на нас. Я спросил, кто из них начальник. Лама в дальнем углу юрты, разодетый в роскошный желтый атласный кафтан и шапку с собольей опушкой, поднял руку.

— Как вы смеете игнорировать пропуск, выданный вашим правительством, и задерживать наш караван? — спросил я. — Вы — разбойник! Отвечайте немедленно.

Лама смутился и стал нервно перебирать четки, которые держал в руках; потом окончательно потерял самообладание, оборвал шнурок и смял четки в желтый комок. В довольно бессвязной речи он стал оправдываться. Он ничего не имел бы против того, чтобы пропустить караван, но солдаты задержали его, потому что он перевозил военные снаряды и зловредную революционную литературу. Кроме того, в наших ящиках оказались карманные электрические батареи, которые он принял за бомбы, и две старые китайские винтовки.

Мы молча выслушали его объяснения, потом я с силою ударил кулаком по стоявшей печке, так что все мужчины, сидевшие в юрте, привскочили, как ужаленные. Потом я в категорической форме заявил, что они позволили себе игнорировать приказ правительства, разрешающий нашему каравану перейти границу, независимо от груза, что они повредили наши запасы, и что мы сейчас свезем их начальника в Ургу, чтобы привлечь к ответственности.

Картина моментально изменилась: перед нами были не напыщенные носители власти, а просто кучка перепуганных туземцев, которые тут же стали упрашивать нас — поскорее забрать свой караван и удалиться с миром. В тот же вечер мы проводили караван, а на следующий день вернулись в лагерь.

Задержка нашего каравана чиновниками «ямена» повлекла за собой полное изменение наших планов и вызвала впоследствии много затруднений. Я сообщил об инциденте в Ургу, и власти выразили нам свое сожаление.

Во избежание повторений подобных недоразумений, нам дали целую кипу документов, которые должны были устранить все препятствия на нашем пути. Кроме того, к нам прикомандировали двух монголов из тайного бюро.

Вследствие изменения планов, мы были вынуждены сделать продолжительную остановку в Шабарак Узу, пока караван плелся по пескам пустыни, совершая запоздалый переход в четыреста миль. Эта дорога, великолепная для моторов, для верблюдов оказалась гибельной. Вследствие полного почти отсутствия растительности и воды, для каравана переход был невероятно труден; нашим верблюдам приходилось питаться собственным жиром, накопленным в горбах, но и эти запасы были скудны, так как были уже сильно истощены во время ареста и вынужденной голодовки у «ямена». Мерин обещал доставить караван в Шабарак Усу через двадцать один день, но опоздал на целых две недели. Однажды, среди ночи, мы услышали звуки монгольской песни. Ее подхватили в лагере, и мы все полуодетые выбежали из палаток навстречу каравану: перед нами отчетливо вырисовалась фигура долгожданного Мерина; за ним следовали девяносто шесть верблюдов. Караван дошел благополучно.

Мы снова расположились в местности, где два года тому назад нашли яйца динозавров; снова любовались огромным алым бассейном, усеянным гигантскими обломками скал, похожими на высеченных из камня чудовищ. Одну из таких скал мы назвали динозавром, так как она напоминала собою огромного бронтозавра, присевшего на корточки. Мы снова бродили среди «средневековых замков» с их «шпицами» и «башнями», гигантскими воротами, стенами и валами. Глубокие рвы, лабиринты ущелий и рытвин бороздили местность во всех направлениях. При ярком дневном свете причудливые образы теряли свои фантастические очертания, но по вечерам, когда заходящее солнце бросало пурпуровые тени в этот хаос, «Огненные скалы», освещенные заревом пожара, приобретали какую-то дикую, таинственную красоту. Особенных перемен со времени нашего отъезда отсюда в 1923 году мы здесь не нашли.

Колеи, проложенные два года тому назад нашими моторами, занесло песком, но все же они были еще заметны. Место прежнего лагеря было отмечено кучей скалистых обломков с неполными челюстями динозавров. В 1925 году мы раскинули наши палатки на дне бассейна подле источника. Перед нами вырисовывались фантастические очертания Огненных скал; к северу тянулись песчаные дюны и темнела небольшая роща тамарисков, этих чахлых гостей пустынной флоры. Здесь мы нашли следы «обитателей дюн», расы, жившей в каменном веке двадцать тысяч лет тому назад.

В высоту тамариски не достигали пятнадцати футов; однако, по определению нашего ботаника Шенея, многим из них было больше двухсот лет. Этим материалом мы поддерживали огонь своих костров, вокруг которых сидели по вечерам, рассказывая друг другу свои приключения. Нас было четырнадцать человек, и после трудового дня у каждого находилось, что рассказать.

За две зимы природа все-таки сильно поработала над скалами: постоянные зимние ветры, морозы, ураганы медленно, но неуклонно дробили скалы, а лето с тропически жаркими днями и холодными ночами вызвало новые трещины в этом мягком, красном песчанике; под их совокупным действием скалы обнажились, облегчая нам раскопки и дальнейшие открытия.

Наша добыча была велика и разнообразна. Мы нашли еще яйца динозавра, целые гнезда яиц; цельные, разбитые, крупные и мелкие яйца; с гладкой скорлупой, тонкой, как бумага и с плотной, полосатой скорлупой. Словом, по количеству и разнообразию наши находки значительно превзошли то, что было найдено в первый год.

Случай, удача, совпадение, — называйте это, как хотите, — часто приводят к самым ценным открытиям. За три года нашей экспедиции таких случайностей было так много, что мои лекции с рассказами о них встречались многими слушателями с улыбкою недоверия. А между тем это была чистая правда. Люди не хотят или не могут примириться с мыслью, что действительность часто бывает удивительнее вымысла. Расскажу несколько эпизодов, иллюстрирующих мою мысль.

Наш товарищ, Норман Ловелль, собственно говоря, — специалист по моторам, но его деятельность распространяется на все, что связано с риском. Он постоянно блуждал среди Огненных скал, разыскивая орлиные гнезда.

Гнезда эти обыкновенно расположены на значительной высоте, и нашему спортсмену не раз приходилось вырубать в песчанике ступени, чтобы добраться до них. Заметив однажды орлиное гнездо, висевшее над пропастью, Ловелль подполз на руках и коленях к самому краю обрыва, чтоб заглянуть в гнездо сверху. Вдруг под рукою он почувствовал какой-то острый предмет. При ближайшем рассмотрении предмет оказался скорлупою яйца динозавра. Здесь их лежало целых 14 штук. Сам Ловелль, отправляясь на свою разведку, меньше всего думал о яйцах динозавра. Спрашивается: что это, как не чистая случайность?

Обстановка, в которой произошло открытие, была настолько своеобразна, что Шекельфорд воспроизвел ее на кинофильме. Местонахождение гнезда было настолько неудобное для разведки, что наши палеонтологи, извлекая яйца из грунта, все время рисковали свалиться в пропасть.

А вот и другой случай. В самый день нашего приезда к «Огненным скалам» я обещал бутылку «довоенной» тому, кто первый найдет яйца динозавра. (У нас были всего четыре таких бутылки, предназначавшиеся для «медицинских надобностей»). Охотники сразу же объявились, и Джордж Ольсен взял приз на следующий же день. Выйдя на разведку, Ольсен нашел в песке осколок скорлупы. Внимательно осмотрев весь склон песчаного холма, он нигде не нашел следов яиц. В досаде он ударил мотыгой в обломок скалы. Обломок перевернулся, и под ним оказалось пять яиц динозавра, из которых три были в полной сохранности… Вообще Ольсена смело можно назвать чемпионом мира по нахождению яиц динозавров.

Накануне нашего отъезда из Шабарак Узу, он превзошел всех нас и самого себя находкой целой дюжины яиц, более крупных, чем все такие же яйца, открытые раньше… Они выпали из невысокого обломка скалы и лежали в мягком песке; они имели правильную продолговатую форму и имели девять дюймов в длину; их красивая полосатая скорлупа, испещренная узорами, имела в толщину одну восьмую дюйма и отличалась очень большой плотностью. Лукс нашел яйца в четыре дюйма длиной, с острыми концами и скорлупой тонкой, как бумага. Нам попадались еще другие сорта, размеры и окраска скорлупы которых сильно варьировали. Эти яйца принадлежали Protoceraptus Andrewsi. Этот динозавр, предок огромного Трицераптоса, найденного в Америке, был длиной в девять футов. Тонкие, гладкие яйца были, вероятно, положены разновидностями мелких плотоядных динозавров, кости которых мы открыли в 1923 году. Два сорта вновь найденных яиц не были представлены в нашей коллекции 1923 года. Обилие яиц в этой местности (мы нашли здесь в 1923 году 25 более или менее попорченных экземпляров, а в этом году 40 яиц, из которых половина была в полной сохранности) позволяет назвать «Огненные скалы» естественным инкубатором динозавров.

В 1923 году большинство яиц лежали на дне бассейна, но этим летом они попадались нам в разных местах вдоль его стен, вплоть до самых верхних краев. Расстояние между самым высоким и самым низким гнездом равнялось двумстам футов. Требуется очень много времени для образования отложений мощностью в 200 футов. Это доказывает, что динозавры устраивали здесь свои гнезда в течение тысяч или даже сотен тысяч лет. Что привлекало в Шабарак Узу поколение за поколением динозавров, что заставляло их скопляться здесь, по крайней мере в период гнездования? Это скорее всего объясняется свойствами песка. Подобно современным пресмыкающимся, динозавры вырывали узкие ямки, располагали в них свои яйца в виде круга, с носками, обращенными внутрь; затем самка покрывала яйца тонким слоем песка и предоставляла их действию солнечных лучей. Поверхностный слой, естественно, должен быть рыхлым и пористым, чтобы пропускать к яйцам тепло и воздух. Поэтому вполне понятно, что песок этой местности особенно подходил для роли инкубатора.

Сухой климат и сыпучий песок способствовали сохранению хрупких яиц. Самка динозавра покрывала их только тонким слоем песка, чтобы спрятать их от похитителей яиц. Впоследствии ураган мог засыпать гнездо несколькими футами наносов, закрывая доступ к яйцам солнечных лучей. Этим можно объяснить внезапное прекращение инкубационного процесса. Скорлупа яиц лопнула под тяжестью нанесенного песка, и их содержимое вытекло. Тонкий песок проник чрез образовавшиеся щели внутрь и создал те плотные ядра, которые мы находили во всех экземплярах.

Американскую публику разочаровали размеры яиц динозавров. Многие ожидали, что им покажут яйцо величиной с гору. Но не надо забывать, что разные породы динозавров обладали различными размерами, так же, как теперь среди змей мы видим и удавов, и медянок. Для динозавра в девять футов вполне прилично класть яйца в девять дюймов. Быть может, когда-нибудь мы найдем яйца Бронтозавра или Диплодока, и тогда американское общественное мнение будет, наверное, удовлетворено…

 

Глава XIV

Обитатели дюн в Монголии

Хотя Колумб, открыв Америку, и приобрел мировую славу, но все же ученые скептики приписывают теперь приоритет открытия Нового Света не ему, а норвежцу Эриксену и другим северянам, будто бы посещавшим берега неизвестной земли за океаном за несколько сот лет до Колумба.

Мы, члены Центрально-Азиатской экспедиции, долгое время считали себя первыми людьми, нашедшими в песках пустыни ископаемые яйца, отложенные за много миллионов лет до нашей эры гигантскими ящерами-динозаврами. Но и нам пришлось в конце концов сознаться, что за 15 или 20 тысяч лет до нас это палеонтологическое открытие сделали первобытные люди, населявшие пустынную местность Шабарак Узу в древнекаменном веке.

Здесь летом 1925 г. мы, совершенно неожиданно, напали на следы особой древнейшей расы людей. Среди других предметов, употреблявшихся ими в качестве украшений, мы обнаружили также и осколки яиц динозавра.

В «мастерских», где они вытесывали свои изделия, мы нашли огромное количество гладких кусочков окаменелых яиц динозавра в 1/2 кв. дюйма величиной, наряду с кусочками скорлупы страусовых яиц, служившими, по-видимому, материалом для ожерелий первобытных модниц.

Мы назвали похитителей нашей славы Обитателями Дюн, так как остатки их утвари обнаружены были в осыпях песчаных дюн, образовавшихся у корней тамарисковых деревьев, хотя, конечно, за период 20-ти тысяч лет в характере этой местности должны были произойти значительные изменения.

Многие ученые держатся убеждения, что большинство первобытных рас, следы которых были найдены в Европе, пришло из Азии. Волна за волной вытеснялись или уничтожались пришельцами с востока поколения древнейшего населения Европы. Многие из этих новых племен прошлого оставили после себя каменные изделия и оружие, характеризующие их своеобразную культуру. Изучая жизнь «Обитателей Дюн», мы задались целью определить место, которое им принадлежит в общей мозаике первобытных европейских культур. Является ли тип их орудий и утвари аналогичным европейскому типу и, если так, то не принадлежит ли он к наиболее древним формам европейских находок? В последнем случае имелось бы доказательство миграции первобытных племен из Азии в Европу.

Открытие следов первобытной культуры «Обитателей Дюн» было для нас тем более неожиданным, что при нашем отъезде в Монголию некоторые ученые, кстати сказать, никогда не бывавшие в Монголии, выражали сомнение относительно возможности существования там какого-либо археологического материала. Каждому из нас пришлось пройти через тот же искус. Нам говорилось, что пользоваться автомобилями для наших исследований в пустыне Гоби будет невозможно, что геологический материал здесь безнадежно занесен песками и порос травою. Что же касается археологических находок, то нелепо, уверяли нас, ожидать их там, где до сих пор нигде не было обнаружено никаких признаков древних поселений человека.

Однако, Нельсон почти на каждом месте наших стоянок находил грубые инструменты, вытесанные из камня. По прибытии в Шабарак Узу Шекельфорд вынул за обедом из кармана целую горсть отесанных кремней. Нельсон признал в них работу человеческих рук. На следующее утро мы с Нельсоном отправились к месту находки; к нам присоединились также Беркей, Моррис и д-р Лукс. Мы тотчас же набрели на песчаные насыпи, скреплявшиеся стволами тамарисковых деревьев. В неглубоких долинах, усыпанных мелким гравием, были всюду разбросаны обломки красной яшмы, сланца, халцедона и других камней с ясными следами обработки, маленькие закругленные кирки, ножи и сверла и несколько наконечников каменных стрел. Откуда появились эти изделия? Быть может, они были смыты с поверхности дюн? Для того, чтобы определить геологический возраст наслоения, нужно было найти кости и выделанные кремни внутри скал.

Вскоре я нашел здесь же остатки яичной скорлупы гигантского страуса Струтиолитуса. Птица эта существовала в ледниковый период, и если бы выделыватели найденных нами предметов оказались ее современниками, то культура их насчитывала бы от 50-ти до 500 тысяч лет существования. В нескольких саженях влево Моррис нашел обломок яичной скорлупы с тщательно просверленным в нем отверстием. Нельсон определил его, как одну из бусин ожерелья.

Находки привели нас в крайнее возбуждение. Даже степенный Нельсон перебегал с места на место, как шестнадцатилетний юноша. Но вот Беркей обнаружил с полдюжины выточенных кремней, глубоко врытых в каменисто-песчаный грунт долины. К полудню мы уже обнаружили много таких мест, причем изделия были извлечены из более глубоких пластов, а не из верхних слоев дюн. Но все же ископаемых костей в глубине наслоения пока обнаружить не удалось.

Тут громадную роль сыграло то обстоятельство, что в состав нашей экспедиции вошли специалисты из самых разнообразных отраслей знания.

Наш хирург д-р Лукс оказался одним из самых вдохновенных сотрудников. Вместе с Беркеем он отыскал место, где тысячами были разбросаны выточенные кремни на поверхности земли. Нельсон проработал над их сортировкой целых четыре дня. На следующий день мы нашли темные места в наслоениях красного песчаника, очевидно, представлявшие собою древние очаги. При поперечном разрезе они оказались состоящими из пластов золы, древесного угля, кремней и обгорелых камней. Вслед за этим мы нашли квадратные кусочки динозавровых и страусовых яичных скорлуп, зарытые в песчанике. Тогда-то именно мы и узнали, что яйца динозавров гораздо раньше нас были открыты Обитателями Дюн. В то же время д-р Лукс нашел громадное количество скорлуп страусовых яиц, что еще более усложнило разрешение вопроса. Обитатели Дюн могли приносить сюда эти осколки так же, как приносили и яйца динозавра, поэтому, если бы нам и удалось найти в более глубоких пластах скорлупу страусовых яиц, погребенных вместе с кремнями, это не дало бы нам указаний на возраст наслоения: оно могло принадлежать и ледниковому, и доледниковому периоду.

Незначительное количество найденных нами костей, плохо сохранившихся, может быть исследовано только в лабораторной обстановке.

После десятидневной интенсивной работы мы могли подвести некоторые итоги. Нельсон установил, что местность Шабарак Узу была населена человеческими существами в продолжение многих тысячелетий. Здесь были представлены, по меньшей мере, две последовательные культуры. Люди нижнего, более древнего наслоения обладали более грубою культурою сравнительно с теми, которые обитали в верхних, более молодых геологических пластах. Их культура принадлежит к позднему палеолитическому периоду или древнему каменному веку. Они не умели выделывать ни каменных дротиков, ни наконечников стрел, ни гончарной утвари. Над этим наслоением была промежуточная фаза, которая постепенно развивалась в неолитический или поздний каменный период. Каменные стрелы, заостренные копья и грубая гончарная утварь характеризуют культуру этой поздней расы.

Геологическими методами было также установлено, что нижнее наслоение, в котором найдены были каменные изделия, принадлежит к раннему послеледниковому периоду; Беркей определяет его возраст 20-ю тысячелетиями. Говоря о послеледниковом периоде, я применяю европейскую терминологию, так как имеются данные, указывающие на то, что эта область никогда не была покрыта ледником.

По мнению Нельсона, изделия эти указывают на культуру, весьма схожую с азильской культурой во Франции и Испании, названную так по франц. местности Ма д’Азиль. Но между этими культурами, однако, имеется и некоторая разница, объяснить которую довольно трудно. Помимо каменных изделий, азильцы употребляли оружие, утварь и гарпуны из оленьего рога, тогда как ни в одном из монгольских наслоений нам не удалось обнаружить таких изделий. У азильцев был также странный обычай хоронить тела мертвых отдельно от голов.

Азильскую культуру относят к концу древнего каменного века, то есть к периоду за пятнадцать тысяч лет до нашего времени. Таким образом, наши Обитатели Дюн оказываются значительно старее азильцев. Отсюда возникает вопрос: не мигрировали ли Обитатели Дюн в Европу и не они ли установили там культуру, известную под названием азильской? Они могли принести с собою технику своих каменных изделий, а олений рог начали употреблять уже в Европе, где олени водились в огромном изобилии.

Широкое распространение Обитателей Дюн по всей Монголии неопровержимо доказано находкой выделывавшейся ими утвари всюду, где это позволяли благоприятные условия почвы. Для своих временных жилищ они всегда избирали низменные бассейны и долины, которые, как и теперь, состояли из песчаных насыпей. Очевидно, они избирали такие места ввиду легкости добывания в них воды и топлива. Шабарак Узу было одним из самых обширных складов первобытной утвари. Геологи предполагают, что здесь в свое время имелось много обширных озер. По краям этих водоемов тамарисковые деревья росли, вероятно, в огромном количестве. Одетые в звериные шкуры, обитая в шалашах из древесных ветвей, люди той эпохи вели здесь, приблизительно, такой же образ жизни, как современные дикари Австралии или Тасмании. Среди них имелись кустари, умевшие выделывать каменные орудия; такие работы производились, вероятно, в особых местах или «мастерских», где теперь мы и находим колоссальные количества обломков яшмы и сланца, а также каменные ножи, скребки и сверла.

 

Глава XV

Трагедия в пустыне

Три миллиона лет тому назад, когда мир был стар, а бившая в нем ключом жизнь молода, земля была ареною, на которой разыгрывались трагедии, подобные тем, какие происходят в наши дни. Каменные летописи хранят память о некоторых из них, и кто знает язык этой летописи, может их прочесть. Одну историю, прочитанную нами на скалах песчаных равнин Гоби, я и хочу здесь рассказать.

То было в Монголии, в одно летнее, солнечное утро. Наевшись досыта сочными зелеными листьями, громадный зверь стоял на опушке леса. Его ноги напоминали своими размерами и формой массивные колонны какого-нибудь храма, а тело казалось движущейся горой живого мяса. Зверь собирался залечь в прохладной лесной чаще, намереваясь проспать здесь душные дневные часы. Но прежде ему нужно было напиться. И вот чудовище двинулось и лениво побрело к пересохшему речному руслу, где виднелись мелкие отдельные водоемы, сверкавшие и переливавшиеся в солнечных лучах. Добравшись до ближайшего водоема, чудовище наклонилось и стало жадно пить воду, как вдруг почувствовало, что его передние ноги вязнут в песке. Зверь с усилиями освободил было ноги, но едва он переставил их на новое место, как предательский песок затянул их еще глубже. С бешеным ревом стало рваться животное, стараясь освободиться из роковых объятий, но чем сильнее оно билось, тем глубже увязало в зыбучем песке. Вот песок достиг уже его груди, плеч, и лишь массивная голова еще торчит поверх песка. Еще мгновение, и голова также исчезла. Роковая ловушка захлопнулась, подстерегая новые неосторожные жертвы.

Такова трагедия, которую мы прочли в один июньский день 1925 г., спустя три миллиона лет после того, как она разыгралась в нынешней Монголии.

Мы приехали на моторах и раскинули палатки около могилы этого неведомого гиганта. Вдали поднималась серебристая вершина горы, покрытая снегом; у ее подножия сверкало озеро. На переднем плане, хаотичные красные и серые овраги пересекали песчаную равнину, которая тянулась на север к темным горам, покрытым лавой.

С того дня, как наш гигант подошел к роковому водоему, ставшему его могилою, местность, конечно, сильно изменилась. Над этою могилою ветры не раз громоздили песчаные холмы, и не раз снова уносили их прочь. Бывали здесь в свое время и зеленые луга, и роскошные леса, но все это исчезало, уступая место пескам пустыни Гоби.

Честь этого нового открытия принадлежит Лиу, одному из наших китайских сотрудников. Заметив в красном песчанике на склоне крутого холма белую кость, он разрыл это место и сообщил о своей находке Гренжеру. Тот немедленно произвел раскопки и открыл часть ноги Белуджитерия. Кость залегала в необычайном положении: она торчала вертикально. Объяснить это возможно было только предположением, что животное, которому нога принадлежала, увязло в зыбучем песке. Лиу нашел заднюю правую ногу. Если указанное предположение было справедливо, то на расстоянии двух-трех ярдов по склону холма должна была находиться другая, передняя нога. Гренжер отмерил три ярда и произвел новые раскопки. И действительно, там оказалась передняя кость правой ноги, похожая на окаменевший ствол дерева и также стоявшая вертикально. Вслед за этим были открыты обе левые ноги, и перед нами воскресла вся картина далекого прошлого. Животное, наверное, быстро погружалось в песок и боролось до последней минуты; оно околело только тогда, когда захлебнулось в песке; если бы оно увязло наполовину и погибло от голода, оно упало бы набок. Геологи набросали нам картину этой местности. Шеней, на основании куска окаменевшего дерева, описал нам ее климат и растительность, и мы могли мысленно восстановить эту древнюю трагедию в соответствующих декорациях.

Мы жалели об одном, — что нашли только ноги животного, а не весь гигантский скелет, стоявший на четырех ногах. Такая находка поразила бы весь мир.

— Вальтер, отчего вы достали только ноги? — сказал я Гренжеру, — отчего вы не показали нам всего остального?

— Вы сами виноваты, — ответил он. — Вы должны были бы привести нас сюда тридцать пять тысяч лет тому назад: тогда его могила еще не была снесена ветром.

Он был прав: мы опоздали приблизительно на указанное Гренжером число лет. По мере обнажения могилы, скелет постепенно распадался на мелкие куски, и ветер разнес эти куски по равнине. Мы подобрали несколько жалких обломков древнего гиганта. Но мы не теряем надежды когда-нибудь открыть могилу с нетронутым скелетом.

Область «Белого озера» в свое время, очевидно, изобиловала белуджитериями. Красные холмы были усеяны тысячами челюстей и зубов.

Несмотря на всю безжизненность и унылость пейзажа, мы нашли на берегу Белого озера очень живописное место для стоянки. Мы ехали сюда вдоль северных отлогов Алтайских гор. Дорога была очень тяжелая; нам пришлось много побороться с песками, грязью и обломками скал. Больше всего хлопот доставляли нам десятки мелких ручейков, сбегавших с гор. Имея в глубину 2–3 фута, они были слишком широки, чтоб через них можно было перескочить на моторе, — и нам приходилось постоянно строить земляные мосты и возобновлять их после прохождения каждого мотора. То была неблагодарная и утомительная работа.

10 июня мы добрались-таки до Белого озера. Здесь нас ожидало разочарование. Красивое озеро уменьшилось сравнительно с тем, каким мы видели его в 1923 г., приблизительно раза в четыре. Водное пространство окаймлялось широкой полосой тины; сочная растительность сменилась блеклой желтой травой. Тем не менее, мы остались в восторге от своего лагеря. Это была все же наиболее красивая местность на всем протяжении пустыни. Под лучами заходящего солнца гора Бага Богдо, лежавшая по ту сторону озера, имела ажурный и фантастический вид. Между горой и озером тянулась желтая полоса песчаных дюн. В глубине равнин росла высокая трава и кусты дикого горошка с чудными алыми цветами. На песок ложились длинные, извилистые тени, а контуры дюн поражали своеобразною красотою. Но то была грозная, опасная красота: эти живописные дюны грозят, во время урагана, неминуемой смертью людям и животным. Песчаный смерч может в какой-нибудь час задушить и засыпать все живое.

Наши геологи, Беркей и Моррис, сделали Тсаган Нор объектом изучения. Это — весьма типичное озеро пустыни. У нас уже имелся значительный запас наблюдений от 1923 г., прежние береговые знаки хорошо сохранились, об истории озера кое что могли нам порассказать монголы. Робертс Бэтлер и Робинзон составили великолепную карту, которая являлась предметом нашей гордости: таким точным топографическим снимком, как этот, не могла похвалиться ни одна азиатская экспедиция.

Вначале дно озера было покрыто на несколько дюймов водою; но, когда мы вернулись к нему 16 июля, после экспедиции на запад, оно уже совсем высохло: шумные стаи диких птиц, которые еще так недавно оживляли местность, исчезли, и мы нашли посреди илистого дна лишь единственного, одинокого селезня. Изучение Белого озера вносило значительный свет в вопрос об изменении климата в Монголии — вопрос весьма важный, так как климат, несомненно, является одним из решающих факторов в определении происхождения и расселения человеческих рас и различных видов животных. Несомненно, что в Центральной Азии климат не раз подвергался весьма существенным изменениям. Когда-то богатая осадками, эта страна постепенно теряла влагу, а вместе с тем возрастало оскудение растительности. С окончанием ледникового периода, высыхание равнины пошло ускоренным темпом. Наши геологи утверждают, что Монголия никогда не имела ледникового покрова, как то имело место во всей северной Европе и Америке. Лед скоплялся на вершинах гор, но ледники никогда не спускались в равнину. Этот факт подтверждает гипотезу о том, что прародиною человечества была именно Средне- Азиатская равнина.

Таблица, представляющая результаты произведенных Эндрьюсом палеонтологических исследований истории животного населения Центр. Азии на протяжении 14 миллионов лет. Внизу таблицы представлены наиболее древние формы гигантских пресмыкающихся, ископаемые остатки которых были обнаружены экспедицией. Центральные части Азии в эту отдаленнейшую эпоху были покрыты роскошной растительностью и изрезаны горами, которые теперь, в процессе многовекового выветривания, прекратились в мощные толщи бесплодных песков пустынь. В этих песках погребены интереснейшие переходные формы, связывающие на протяжении десяти миллионов лет первобытных пресмыкающихся с современными млекопитающими и человеком. Научные результаты экспедиции Эндрьюса дают, таким образом, новые и неопровержимо блестящие доказательства теории эволюции и подтверждают геологически позднейшее происхождение человека, развившегося из прародительских животных форм на грани сравнительно молодой ледниковой эпохи.

Харольд Лукс и Бэтлер совершили 24 июня подъем на Бага-Богдо, снежную вершину по ту сторону Белого озера. На вершине горы они пробыли всего пятнадцать минут из-за тумана и убийственного холода. Водрузив там американский флаг и флаг Нью-Йоркского исследовательского клуба, они соорудили там памятник из камней и оставили в бутылке проспект Центрально-Азиатской Экспедиции.

Монголы относятся к этой вершине с суеверным страхом и убеждены, что человек, дерзнувший подняться на нее, обречен на гибель. Поэтому сомнительно, чтобы кто-нибудь из туземцев поднимался когда-нибудь на эту вершину, хотя подъем и не особенно труден. Члены экспедиции, наверное, были первыми людьми, совершившими такое восхождение. У подножия Бага Богдо было множество крупных насыпей, окруженных камнями. При раскопках Нельсон открыл здесь довольно хорошо сохранившийся человеческий скелет, но какой-либо утвари при нем не оказалось. Надо думать, что этим могилам больше тысячи лет.

Наши палеонтологи исследовали залежи серой глины плиоценового периода, в которых я в 1923 г. нашел хорошо сохранившийся олений рог. Плиоценовый период, непосредственно предшествовавший ледниковому, отделен от нас, приблизительно, миллионом лет. В то время окрестности Белого озера были покрыты лесом. Мы нашли в отложениях ископаемые остатки настоящей лошади (equus), оленя, мастодонта и гигантского страуса. Особенно интересна была находка гнезда гигантского страуса, Strathiolithus. Скелет этого страуса неизвестен, но, судя по найденным около гнезда остаткам яиц, он был вдвое больше современных страусов.

Наладив работу у Белого озера, мы с Шекельфордом снова принялись за кинематографические съемки. Песчаная равнина к северу от озера кишмя кишела куланами и антилопами. В семи милях от лагеря мы натолкнулись на громадное стадо куланов, число которых превышало тысячу. Когда мы приблизились к стаду, животные столпились вокруг нашего мотора. Автомобиль вообще почему-то притягивает всех животных пустыни, как магнит. Вскоре мы оказались окруженными огромной массой ослов, которые сотнями бежали по обеим сторонам мотора, поднимая тучи желтой пыли, слепившей нам глаза. К ослам присоединялись и антилопы. Любопытство животных дало возможность Шекельфорду сделать ряд любопытных киноснимков.

Интересна дружба дикого осла с антилопой. Они обыкновенно встречаются вместе и, когда нам случалось загонять стадо ослов, к гонке всегда присоединялись антилопы. Обе породы животных живут в одной местности и питаются одною и тою же пищей. Кустарники и сухая трава пустыни так хорошо питают их, что они всегда кажутся жирными и откормленными. Кулан и антилопа так приспособились к жизни в пустыне, что могут обходиться без воды. Сок растений превращается в воду в их желудках и удовлетворяет потребностям их организма.

С берега Тсаган Нора мы ясно различали огромную гору Икхе Богдо, закрывавшую западную часть горизонта. Мы знали, что у подножия этой горы находится большое озеро Орок Нор, но никто из нас его не видел: окруженное песчаными дюнами, оно было недоступно для наших моторов, и нам стоило больших усилий пробить себе дорогу к заливам на восточном конце озера. Эти заливы, густо заросшие тростником, кишели множеством птиц; но ископаемых мы здесь не нашли. Зато нас утешило открытие другого озера, Кхолоболчи Нор, или маленького Белого озера, — посреди обширного поля ископаемых.

Экспедиция прибыла сюда 28 июня. Мы раскинули палатки на небольшой поляне, поросшей изумрудною травою. Моя палатка стояла на самом берегу озера. Вдали медленно плыли девятнадцать белых лебедей; ближе к берегу барахтались стаи диких уток с утятами; в двух шагах от моей палатки бродил одинокий аист.

Ночью произошло необычайное событие! Нас, в пустыне Гоби, разбудили рыбы! Сильный ветер с запада нагнал воду к нашему берегу. Но ночью он вдруг стих, и вода отхлынула так быстро, что тысячи рыб остались на узкой прибрежной полосе. Судорожные движения рыб, старавшихся добраться до воды, вызывали своеобразный шум, походивший на хлопанье в ладоши. Выйдя из палатки, я увидел тысячи серебристых тел, блиставших при лунном свете у самого берега. Мы с Гренжером разбудили Бэкшота и Ванга, наших китайцев. Те пришли в дикий восторг и побежали за сетью. Вскоре весь лагерь наблюдал любопытную сцену массового лова рыбы. Мы позавтракали жареной рыбой, но она оказалась дряблой и отдавала тиной. Однако, нашим китайцам рыба пришлась по вкусу, и они потом часами солили ее и сушили на солнце про запас.

Шекельфорд и Лукс достали несколько рыб из озера Орок Нор, того же сорта, как пойманные в маленьком Белом озере. Все эти рыбы были длиной приблизительно в девять дюймов. Но рыбы, которые водятся в Тсаган Норе, резко отличаются от рыб Орок Нора; этот факт представляется очень странным, так как оба озера несколько сот лет тому назад представляли один общий водоем. Не вполне понятно также и наблюдавшееся нами обилие рыбы в озерах пустыни. Вероятно, рыбы приплывали вместе с речками, которые вливались в озеро, сбегая с гор. Может быть, рыбу заносили сюда также и птицы из соседних рек. Во всяком случае, этот факт является довольно знаменательным.

 

Глава XVI

По следам древнего человека

Я пробыл два дня у маленького Белого озера. Когда наши искатели костей вместе с археологом прибыли в мой лагерь, я вышел на встречу мотору. Мои коллеги хранили подозрительное молчание, хотя по лицу Гренжера было видно, что у них есть важные новости.

— Ну, Вальтер, говорите, скорее, что у вас нового? — спросил я.

— Я тут не при чем. Спрашивайте Нельсона, — ответил он с загадочной улыбкой.

— Что вы там натворили, несчастный археолог?.. — обратился я к Нельсону. — Сознавайтесь скорей, мое терпение лопается.

— Да не бог весть что! — ответил, как бы нехотя, Нельсон. — Вот разве скелет человека плейстоценового периода…

— Что такое?.. Человек плейстоценового периода?.. Силы небесные! Да ведь это-то как раз то, о чем мы мечтали целые годы!

Я забросал товарищей вопросами и скоро выяснил, в чем было дело. В залежах серой глины, найденных мною еще ранее и принадлежавших, по определению наших геологов, к ледниковому периоду, Гренжер и Беркей нашли кости лошади и мастодонта. Нельсон отправился туда сегодня утром, надеясь отыскать каменные орудия или следы первобытного человека. Сначала его поиски были бесплодны, но к вечеру было сделано великое открытие. Из-за позднего времени им пришлось отложить раскопки до следующего утра, и они вернулись в лагерь, чтобы сообщить мне о находке. Я ликовал и уже собирался отпраздновать это событие, но Нельсон, самый осторожный из наших ученых, посоветовал не торопиться, так как не исключалась возможность, что мы просто натолкнулись на древний могильник. Это было возможно, и я отложил празднество.

Ночь я провел очень тревожно: мне все время снились первобытные люди, сражающиеся с гигантскими рыбами у входа в мою палатку.

Ранним утром мы были уже на месте и, затаив дыхание, наблюдали, как Нельсон извлекал скелет.

Кости лежали в мягкой глине и их легко было отчистить. И вдруг, — о, ужас! — я увидел кусок гнилого дерева! Еще немного, — и на свет божий появилась кость ноги, завернутая в березовую кору. Итак, наши мечты о плейстоценовом человеке были безнадежно разбиты! Предположение Нельсона оказалось правильным: то была могила, — правда, очень древняя, но что значила для нас какая-то ничтожная тысяча лет? Могила, вероятно, принадлежала предшественникам монголов, так как теперь здесь на протяжении сотен миль нельзя встретить ни одной березы, и их не было уже несколько столетий. А мы рассчитывали, что этот человек жил сто тысяч лет тому назад, когда в лесах ледникового периода бродили еще мастодонты. Мы надеялись, что он принадлежит к раннему палеолиту, может быть, даже к эпохе знаменитого «Pitecanthropus’a» острова Явы…

Но что было делать? Приходилось примириться и утешать себя надеждой, что со временем мы будем счастливее.

Открытие скелета, все-таки, представляло большой интерес, так как оно давало нам ценные указания касательно прежних обитателей Монголии и их обычаев.

Первое разочарование не разрушило нашей уверенности, что в этом месте сто тысяч лет тому назад жили первобытные люди, создававшие орудия эпохи раннего каменного века. Нельсон нашел несколько таких орудий в песчаной равнине за озером. Это были каменные топоры и скребки трубой работы, вполне сходные с типичными палеолетическими орудиями, известными в Европе. Человек этой отдаленной эпохи, создавший их, сражался своим грубым оружием с мамонтом, пещерным медведем и носорогом, отделывая скребками их шкуры для одежды. Ему было известно употребление огня. Он вел кочевой образ жизни. Его кости были найдены в Европе, Африке и — недавно — в Палестине. Теперь мы определенно знаем, что он жил в Азии, так как и здесь нашли орудия, сделанные его руками.

В 1923 году два ученых иезуита, Лисен и Тейлор-де-Шарден, открыли богатейшие залежи орудий раннего каменного века в пустыне Ордос, к югу от области наших раскопок; подобно нам, они нашли среди костей носорогов и других млекопитающих груды осколков скорлупы яиц гигантского страуса Struthiolithus, который когда-то носился по равнинам Монголии и северного Китая. Очевидно, эти первобытные люди питались яйцами. Яйцо этого гиганта было вдвое больше яйца современного страуса и могло заменить полторы дюжины куриных яиц.

Залежи, найденные иезуитами, находились на берегу древнего озера, давно засыпанного песком. Вероятно, первобытные жители Азии поселялись на берегу озер: в пещерах они жить не могли по той простой причине, что в этой области пещер вообще не было. По всей вероятности, они находили себе убежище около каких-нибудь обрывов, неподалеку от берега, и строили себе шалаши из веток, покрытых шкурами.

Так как первобытные люди Азии жили под открытым небом, то следы их сохранились не так отчетливо, как у пещерных людей. Несмотря на то, что иезуиты нашли в пустыне Ордос доказательства их продолжительного пребывания на одном месте, а мы открыли в Шабарак Узу область, где первобытные люди жили почти непрерывно в течение двадцати тысяч лет, — ни им, ни нам не удалось найти человеческих костей. В Ордосе первобытные люди, вероятно, хоронили мертвецов вдали от стоянок. Можно было подумать, что первобытные жители Азии не хоронили своих покойников; но, судя по аналогии с их европейскими современниками, этот обычай у них должен был существовать.

Только наличность скелетов и черепов может дать нам возможность установить связь между первобытными обитателями Азии и Европы. Их культура, типичная утварь, способы изготовления каменных орудий, свидетельствуют о том, что между ними существует родственная связь. Трудно предположить, чтобы два однородных типа культуры развивались совершенно самостоятельно в различных частях света. Более правдоподобно предположение, что культура Европы и Азии имеет общее происхождение. Весь вопрос в том, где следует искать прародину этой культуры? Теперь, когда кости палеолитического человека и предметы его обихода найдены в Палестине и в Африке, сравнительно легко наметить путь его переселения из Азии.

Пока это, конечно, только гипотеза, но мы имеем немало данных ожидать, что эта гипотеза рано или поздно станет доказанным фактом.

Если Азия действительно окажется колыбелью этой ветви первобытного человечества, то это послужит сильным подтверждением и более общей теории, — что равнина центральной Азии была родиной гораздо более раннего типа человека. Блестящая догадка профессора Осборна о том, что эта область была центром распределения многочисленных разновидностей млекопитающих всего мира, приобретает все новые и новые подтверждения с каждым годом нашей работы в Монголии. В пользу его предположения свидетельствуют ежедневно собираемые нами вещественные доказательства, все более и более выясняющие картину климата, растительности и общие условия жизни этой области в плейстоценовый и ранний ледниковый периоды, к которым относят начало развития человеческой расы.

Установленный нашими геологами факт, что ледяной покров никогда не покрывал центральную Азию в плейстоценовый период, когда Европа и Америка были покрыты сплошным ледником, лишний раз подтверждает гипотезу о том, что эволюция человеческой расы совершилась именно в этой огромной равнине. Несомненно, миллион лет тому назад в пустыне Гоби существовали совершенно иные условия жизни. Климат был теплее и не так сух, как теперь; деревья и трава зеленели там, где теперь тянутся бесплодные пески. Наши геологи утверждают, что Монголия подвергалась последние сто тысяч лет быстрому высыханию. Уже одно это обстоятельство было способно вызвать переселение первобытных племен в Африку, Европу и другие области, где условия были более благоприятны для существования.

Тот факт, что иезуиты нашли палеолитические кремни в Ордосе, а мы открыли тот же тип орудий на несколько сотен миль севернее, доказывает широкое распространение палеолитического человека в Монголии сто тысяч лет тому назад.

То же нужно сказать и относительно Обитателей Дюн, живших двадцать тысяч лет тому назад в конце раннего каменного века.

Всюду, где попадался красный песчаник, мы находили их кремневые орудия. Ложбина под тем холмом, где Нельсон открыл псевдо-плейстоценовый скелет, дала исчерпывающую картину культуры обитателей дюн. Около Орок Нора нам снова встретился красный песчаник, но там не оказалось кремневых орудий. Это объясняется тем, что слой песчаника лежал ниже прежнего уровня озера. Очевидно, вода залила эту местность после того, как здесь жили Обитатели Дюн, и смыла их орудия.

Шеней, Шекельфорд и Лукс провели несколько дней у заливов Орок Нора, делая фотографические снимки и собирая растения.

Множество диких птиц, — уток, гусей, лебедей, аистов, различных пород чаек и водяных ласточек — гнездились на островках, заросших высокой травой. Снимки вышли не особенно удачны, так как период гнездованья уже прошел. Зато Шеней набрал великолепную коллекцию растений. Он встретил здесь почти те же самые растения, как в американских озерах. Геологи провели неделю в горах, исследуя глетчеры, и впервые нашли несколько берез, вероятно — остатки прежних рощ. Палеонтологи сделали очень ценную находку — два черепа млекопитающих, известных под названием амблиподов.

Два зуба, найденные в 1923 году профессором Осборном и мной, — были до сих пор единственным подтверждением его догадки, что эта группа млекопитающих, жившая в Америке, существовала и в Азии. Благодаря этим зубам, было с несомненностью установлено существование группы амблиподов в Азии; черепа же, найденные Гренжером у маленького Белого озера, дали возможность более точно установить родственную связь между азиатскими и американскими видами.

Мы имели все основания предполагать, что залежи ископаемых простираются и дальше к западу, и меня давно тянуло перейти Алтайские горы для новых исследований. Туземцы рассказывали о диких верблюдах, о знаменитой лошади Пржевальского, о бесплодных равнинах, песчаных горах, о случаях смерти от жажды. Но эти рассказы давали мне мало и только усиливали мое любопытство. И эта исполинская страна, видневшаяся перед нами на южном краю горизонта, интриговала меня, как бы посылая мне молчаливый вызов. Перейти через эти горы на лошадях было возможно, это мы знали. Но доступно ли это мотору?

Козлов, знаменитый русский исследователь, говорил мне, что перешел Алтай где-то вблизи нашей стоянки, но у него был караван верблюдов. Нам казалось, что мы нашли его тропинку, так как заметили резкий перелом между вершинами западнее Икхе Богдо.

Эндрюсарх (реконструкция Э. Фульда).

19 Июля мы с Робертсом, Ловеллем, Ионгом и нашим верным монголом, Тсерином, выехали на автомобиле, захватив с собой небольшое снаряжение, провизии на две недели и газолину для пробега в пятьсот миль. Проехав несколько миль к западу, мы направились прямо к горам. Робертс, с помощью компаса, набрасывал карту нашего пути. С вершины низкого холма мы увидели небольшое озеро с маленькими островками. Чайки и водяные ласточки носились над его зеркальной поверхностью. Робертс начал набрасывать береговую линию, а я навел на озеро свой сильный бинокль. Тут я заметил, что дело с озером обстоит не совсем благополучно: берег как-то расплывался, а островки раскачивались во все стороны. Я посоветовал Робертсу отложить набросок, и мы направили мотор к берегу «озера». В действительности ни берега, ни озера не оказалось. Это был простой мираж, но мираж чрезвычайно обманчивый. Нигде не было даже намека на воду и островки, а предполагаемые чайки оказались тетеревами… А между тем, мы все, с первого взгляда, перезакладывали бы, кажется, головы, что видели действительное озеро.

Мираж, однако, сослужил нам хорошую службу, так как навел на удобную тропинку, по которой мы доехали до русла высохшего потока. Мы все время передвигались довольно свободно, несмотря на скалы, местами преграждавшие нам путь. В конце концов мы выехали на живописную долину против Икхе Богдо, Большой Горы, снежная вершина которой тонула в облаках. Отсюда нам пришлось свернуть на каменистую дорогу. Ионгу и Ловеллю удалось проехать по ней десять миль до входа в глубокое ущелье. Здесь мы остановились и продолжали путь пешком. Вскоре мы увидели извилистую тропинку, удобную для лошадей и верблюдов, но совершенно недоступную для мотора. Мы назвали ее «Тропинкой Козлова», так как это, по всей вероятности, была та самая дорога, которою прошел знаменитый русский исследователь.

Продолжая наш путь в автомобиле, мы встретили знакомые стада диких ослов и антилоп, которые, как всегда, окружили нас, привлеченные машиной.

Несмотря на тысячи животных, эта местность производила впечатление полнейшего запустения. Может быть, картина омрачалась черной стеной гор, окружавшей нас со всех сторон, может быть, нас угнетал тот факт, что мы на протяжении сотни миль нигде не видели следов лагерного костра или кругового знака, оставленного палаткой монгола. Мы все изнемогали от усталости, когда с наступлением ночи раскинули лагерь на дне высохшего озера. Наш измеритель скорости показывал сто пятьдесят миль, но мы на всем этом расстоянии не встретили ни одного источника. Нас это мало тревожило, так как у нас был небольшой запас воды, и, кроме того, ярко-зеленые пятна травы на дне старого озера доказывали, что вода находится неглубоко под поверхностью.

Хотя Гоби — настоящая пустыня, однако, вопрос о воде стоит здесь не так остро, как можно было бы предполагать. Если иметь под рукою лопату, то, при известной сноровке и уменье ориентироваться, можно всегда найти воду на глубине 8–9 футов. Монголы всюду достают подпочвенную воду. Вдоль главных караванных путей источники попадаются через каждые 50–60 миль. Некоторым источникам много сотен лет, так как монгольские караванные пути принадлежат к древнейшим в мире.

Следующий день начался неудачей. Мотор неожиданно завяз в рыхлом песке, и нам пришлось строить под колесами фундамент из камней, что является единственным выходом из такого положения. Целых четыре часа провозились мы над возведением каменной базы, в шесть футов высотою. Против «Покинутой долины», как мы окрестили эту местность, тянулся неровный ряд холмов, среди которых виднелось небольшое углубление, похожее на тропинку. По ней мы рискнули пробраться на своем автомобиле и, благополучно переехав низкие холмы, оказались на краю зияющей пропасти. Окруженная красными гранитными утесами, залитыми черной лавой, выступавшими тысячью фантастических очертаний на фоне низко нависших туч, эта пропасть имела какой то зловещий вид, напоминая дантовский «Ад». Нам удалось обогнуть пропасть. Дальше шла твердая, усеянная гравием дорога в гору; мы поднимались на высоту в семь тысяч футов, но нам казалось, что мы взбираемся на «крышу мира». Мотор летел, как птица, по твердому грунту, а мы распевали и смеялись, испытывая необыкновенный подъем духа.

У подножия горы наш путь пересекла хорошо протоптанная дорога. Мы поехали по ней в направлении к востоку. Ехать было очень удобно: огромные плоские ступни верблюдов притоптали песок, который был здесь тверд, как камень. Дорога привела нас к дивному ключу. Здесь раскинулся лагерем караван китайцев. Караван состоял из двадцати человек при 200 верблюдах. Китайцы направлялись в Кобдо, и целых девять месяцев им предстояло провести в пустыне. Они везли чай, полотно и табак в обмен на верблюжью и овечью шерсть, кожу, меха и пони. Это была старинная караванная дорога из глубин Монголии в Китай. Путешественники встретили нас очень радушно и сообщили много сведений об этой местности, по которой проезжали уже не раз. По их словам, дорога проходила через Алтайские горы и поворачивала на север к Улясутаю и Кобдо; на протяжении нескольких сотен миль к западу и востоку тянулась песчаная равнина без всяких признаков скал и ложбин, где можно было бы встретить ископаемые. Последующее трехдневное знакомство с местностью подтвердило правильность их рассказов. Приходилось всю эту местность исключить из маршрута нашей экспедиции. Газолин наш был на исходе, и мы, исколесив 600 миль и набросав карту обширной площади, повернули обратно.

 

Глава XVII

Древнейшие в мире млекопитающие

Я спал крепким сном, как вдруг, пред рассветом, меня разбудило какое-то непонятное, странное чувство беспокойства, от которого натянулись все мои нервы. Кругом царила полная тишина. Моей руки коснулась холодная морда, и Волк, наша полицейская собака, жалобно завыл, прижимаясь ко мне. Затем он повернул голову по направлению к «Огненным скалам» и снова издал протяжный, зловещий вой. Я вскочил и, захватив револьвер, — вышел из палатки и в сопровождении собаки обошел весь лагерь. Все было тихо. Коленопреклоненные верблюды, выстроившись двумя рядами, мирно спали. Но эта мертвая тишина вызывала во мне смутную тревогу, и я, вернувшись в палатку, проверил, лежит ли револьвер у изголовья Гренжера. Затем я снова залез в свой меховой мешок, а Волк поплелся к выходу, беспокойно обнюхивая воздух. Это показалось мне подозрительным, и я уже не мог заснуть. Через четверть часа я почувствовал, что воздух дрожит от какого-то глухого рева. Рев с каждой минутой усиливался. Я наконец понял: это надвигался песчаный смерч! В моей палатке закрутился песчаный вихрь и «демон- ветер» промчался мимо, сорвав по пути палатку Ловелля.

В серых предрассветных сумерках мы ясно различили зловещую бронзовую тучу на южной стороне неба. Через десять минут воздух снова задрожал от бешеного рева, и около моей палатки раздался страшный треск, словно от разорвавшейся гранаты. Зарывшись головой в мешок, я слышал, как скрипели и хлопали своими полотнищами падавшие палатки. Гренжер вскочил и бросился к ящику, где лежали шесть крошечных черепов млекопитающих, самая ценная находка нашей экспедиции. Но вихрь свалил его с ног, ударив о ящик.

Ураган пронесся, оставив наш лагерь в развалинах. Все пятнадцать палаток были сорваны, и наши сотрудники вылезали из груды обломков, добродушно ругаясь, кто как умел, — по-английски, по-китайски и по-монгольски.

Вся обстановка лагеря представляла хаотическую груду развалин. Длинный след обломков показывал путь, по которому «демон-ветер» промчался к роще тамарисков, где десять тысяч лет тому назад жили Обитатели Дюн. Множество стульев и складных столов было переломано, а все палатки разорваны.

Тамариски напоминали рождественские елки: все они были разукрашены серпантинами из разорванных рубашек и белоснежными пушинками ваты. Котлы, одежда, тарелки были захвачены вихрем, который раскидал их по пустыне. Мне никогда не приходилось наблюдать такого сильного урагана; к счастью, он продолжался только четверть часа.

Это было в середине июля, после нашего возвращения к «Огненным скалам», прославленным яйцами динозавров. Экспедиция проникла на запад до широты Улясутая. Открытые новые области ископаемых оказались незначительными. Исследования к югу от Алтайских гор принесли одни разочарования. Нам оставалось только вернуться обратно, перерезать горы и продолжать раскопки в окрестностях Шабарак Узу. Впереди нас ждали еще совершенно неисследованные области Внутренней Монголии. Весной, перед самым нашим отъездом из «Огненных скал», я получил письмо от д-ра Маттью, куратора отдела палеонтологии Американского Музея Естественных Наук. С большим волнением, этот обычно весьма уравновешенный человек сообщал в своем письме, что маленький череп из коллекции 1923 г., — обозначенный Гренжером, как «череп неизвестного пресмыкающегося», в действительности принадлежит самому древнему из всех известных млекопитающих. Его нашли в том же наслоении, где открыли яйца динозавров, — у Шабарак Узу. Большинству моих читателей этот факт, вероятно, покажется не важным, но каждый палеонтолог поймет как волнение д-ра Маттью, так и то возбуждение, которое вызвало среди нас его письмо. Твердо установлено, что от холоднокровных рептилий, размножавшихся посредством кладки яиц, миллионы лет тому назад произошли теплокровные млекопитающие, которые производили на свет живых детенышей и вскармливали их молоком. За сто лет научной работы нашли только один череп млекопитающего эпохи рептилий, хотя обломки зубов и челюстей изредка и попадались. Этот единственный череп такого млекопитающего, названного «тритильдоном», был найден в Южной Африке и хранится в Британском Музее, как величайшее палеонтологическое сокровище.

Но он относится к группе млекопитающих, которая вымерла в Эоценовый период, на заре эпохи млекопитающих, и не имеет прямого отношения к современным видам.

«Сделайте все возможное, чтоб найти еще черепа», — писал в своем письме д-р Маттью.

— Это — заказ. Постараемся его выполнить, — заметил Гренжер, прочитав письмо. С этими словами он отправился к подножию «Огненных скал» и через час вернулся с новым черепом млекопитающего. Опять — поразительная, невероятная случайность, совпадение, как и при находке профессором Осборном второго зуба «корифодона» — случайность, о которой я здесь решаюсь говорить только потому, что тринадцать очевидцев прочтут мою книгу и будут иметь возможность уличить меня в преувеличении.

Гренжер, Ольсен и наши китайцы, Бэкшот и Лиу, провели целую неделю в упорных изысканиях. То была утомительная работа. Черепа вросли в маленькие обломки разрушенной скалы. Дно бассейна было сплошь усеяно этими камнями, и приходилось пересматривать их, до тысячи в день, под палящими лучами солнца. Но Гренжер и Ольсен не теряли энергии и к концу недели нашли шесть черепов.

Это была, вероятно, самая ценная неделя работы во всей истории палеонтологии.

Самый крупный череп был длиной в полтора дюйма. Гренжер тщательно упаковал их, и я не спускал с них глаз во все время переезда из Пекина в Нью-Йорк. Не без торжества я преподнес их в 1925 году доктору Маттью в Американском Музее и сказал при этом, что они являются прямым последствием его письма.

Через несколько часов после моего приезда в Музей, Альберт Томсон приступил к препарированию этих черепов. Работа производилась под микроскопом, и твердые частицы камней счищались с костей крошечными инструментами, острыми, как игла. К новому году черепа были окончательно препарированы. Профессор Осборн отзывается об этих древних млекопитающих следующим образом: «Несомненно, что вымирание крупных земноводных и водяных рептилий, живших до конца мелового периода, подготовило путь эволюции млекопитающих.

Природа в начале своей творческой работы пользовалась недифференцированными мелкими видами теплокровных четвероногих, чтоб постепенно создать из породы млекопитающих новых гигантов, которым суждено было в свою очередь завладеть землей и водой. Одним из самых драматических моментов жизни мира является гибель династии рептилий, которая произошла в конце мелового периода, — последнего этапа эпохи рептилий.

Мы не имеем представления о том, какая причина мирового масштаба вызвала это явление: была ли то внезапная катастрофа, или же оно совершилось медленно и постепенно в конце мелового периода; мы имеем пред собою только один факт: гигантские рептилии, обитавшие в воде и на суше, исчезли».

Млекопитающие, найденные нами, были крошечными созданиями, не больше крысы, которые ползали по земле в середине мелового периода, — десять миллионов лет тому назад. Их следует рассматривать, как первую попытку природы создать насекомоядные, плотоядные и травоядные группы млекопитающих. Их можно считать первыми предками человека, так как они являются древнейшими представителями класса млекопитающих, к которому принадлежит человек.

Эти черепа имеют особенно важное значение, так как они принадлежат самым древним представителям класса млекопитающих, связанным родственными узами с современными группами.

В то время, как я пишу эту главу, только что началось изучение этих экземпляров. Они так примитивны, что трудно будет точно установить их родословную линию. С первого взгляда кажется, что они разделяются по крайней мере на два вида, из которых один окажется группой насекомоядных. Современные землеройка и крот — типичные насекомоядные, и давно известно, что они очень древнего происхождения. Другую группу составят креодонты, самые ранние плотоядные.

Открытие этих млекопитающих мезозоя означает, что мы добрались до самых глубоких корней родословного дерева млекопитающих. Теперь еще слишком рано предугадывать, какие новые перспективы в эволюционной теории откроются нам благодаря этим черепам. Пока они кажутся незначительными, но я уверен, что даже когда яйца динозавров будут забыты, ученые будут помнить эти крошечные черепа, как венец наших открытий в Азии.

На пути к «Огненным скалам» мы оставили Ионга, Бэтлера, Робинзона, Лукса, Шенея и Робертса у Артса Богдо, одной из вершин восточных Алтаев. Шеней предполагал собирать растения, а остальные рассчитывали поохотиться за косулями и дикими баранами. Нельсон и Моррис вернулись к нашему главному лагерю, изучая по пути памятники культуры палеолита, открытые нами во время поездки на запад. Тем временем я с Гренжером, Беркеем и Ловеллем предпринял недельную поездку, чтобы исследовать местность к югу от Алтайских гор. Монголы предупреждали нас, что караванных путей на юг не существует. В тридцати милях от нашего лагеря поднималась гора Гурбун Саикхан. Мы проехали через туннель, оказавшийся входом в русло высохшей реки, окруженное круглыми холмами, поросшими низкой травой и цветущим диким луком. Дорога привела нас к холодному источнику, у которого находились груды наслоений красного песчаника, но мы целый час напрасно искали в них следов ископаемых. Наши геологи недавно нашли в таких же наслоениях, ближе к востоку, — обломки костей динозавра, и определили, что это слои эпохи рептилий. Они установили, что Алтайские горы возникли позднее, к концу третичной эпохи.

В конце дороги открывался вид на глубокий бассейн, окруженный стенами красного песчаника, но полтора дня исследований показали, что рассчитывать на находки ископаемых здесь трудно. Здесь мы имели, между прочим, возможность наблюдать любопытный пример разрушения почвы под действием внезапной бури. После проливного дождя, разразившегося над Гурбун Саикханом, мы услышали глухой рокот и увидели поток коричневой воды, надвигавшийся на нас по склону холма. Он несся так быстро, что мне пришлось обратиться в бегство, чтоб уклониться от него. Поток шоколадного цвета сорвал тонкий поверхностный слой, обнажив новые утесы и ложбины. Такие случаи должны вообще иметь место там, где нет растительности, задерживающей дождь.

Монголы были правы, утверждая, что к югу нет караванных путей, но мы сделали три попытки переехать пустыню в тех местах, где горные хребты спускались к равнине. Пески дважды заставляли нас повернуть вспять, но третья попытка оказалась более удачной, и мы проделали около ста миль по твердому грунту. Опасные тропинки завели нас в лабиринты ущелий, и мы неожиданно оказались на краю бездны. Ловелль пустил в ход оба тормоза и остановил мотор на самом краю обрыва. Это была, пожалуй, самая опасная минута за все это лето, проведенное нами в Монголии. Если бы мотор полетел в пропасть, экспедиция лишилась бы пяти сотрудников.

Вся эта область была безнадежна с нашей точки зрения. Узкие, разорванные горные цепи параллельно тянулись на востоке и западе; между ними расстилались равнины, не перерезанные рытвинами и ложбинами, и нам негде было искать ископаемых.

Свернув на дорогу к западу, мы увидели одинокую юрту, притаившуюся за грудой скал. Из нее выскочили полдюжины монголов, требуя яростными жестами, чтобы мы остановились. Это был «ямен» у границы Верхней Монголии. Трудно себе представить более бесполезный пункт для ямена, так как мы на протяжении многих миль не видели даже признака жилища.

Так как наше исследование к югу от Алтайских гор не дало положительных результатов в смысле новых залежей ископаемых, нам оставалось только вернуться к «Источнику горных вод» в внутренней Монголии, где находились обширные, нетронутые залежи. Я хранил их в виде резерва на тот случай, если крайний запад пустыни Гоби обманет наши ожидания. 2-го августа мы с сожалением покинули «Место тинистых вод».

И было, в самом деле, о чем пожалеть: ведь одна эта местность дала нам больше, чем мы смели ожидать от всей пустыни Гоби. Когда экспедиция отправилась в путь в 1922 году, Монголия была, в естественнонаучном смысле, почти неведомой страной. Нам говорили, что Монголия так же бедна в палеонтологическом и геологическом отношениях, как и в физическом. А между тем, первые яйца динозавра, виденные человеком, сотня черепов и скелетов неизвестных динозавров, семь черепов мезозойских млекопитающих и первобытная человеческая культура «Обитателей Дюн» — были открыты на пространстве в несколько квадратных миль, на дне этого пленительного бассейна!.. Я с грустью смотрел на «Огненные скалы». Увижу ли я их еще когда-нибудь? Активные годы жизни исследователя сочтены, а меня призывали новые области изысканий. Быть может, я еще когда-нибудь увижу «Огненные скалы» — из окна вагона экспресса, но мой караван никогда уже не будет блуждать по пустыням, отыскивая дорогу к этой сокровищнице истории — Монголии. Эта местность будет, несомненно, полем деятельности для новых экспедиций в течение многих лет. Мы только тронули поверхность, и каждый сезон разрушительных вихрей будет открывать все новые и новые богатства, схороненные в ее недрах. И кто знает, что еще готовит нам эта область, уже так много давшая науке?

 

Глава XVIII

На обратном пути

«Огненные скалы», кладбище динозавров и их яиц, остались далеко за нами; Центрально-Азиатская экспедиция возвращалась обратно. По пути мы удачно охотились, часто не выходя из моторов.

При переходе через границу Внутренней Монголии из области, управляемой Советами, где наша экспедиция работала все лето, нам пришлось снова проехать мимо ямена, задержавшего весной наш караван. Мы все с любопытством ожидали этой минуты. У меня скопилось уже столько документов от правительства в Урге, что ими при желании можно было бы оклеить стены просторной комнаты. Весной чиновники ямена игнорировали их. То же могло повториться и теперь. Оказалось, что весь служебный состав ямена переменился после нашего последнего посещения; новые чиновники были в меру любезны и дали разрешение на свободный проезд. Однако, мы не поверили их обещанию беспрепятственно пропустить наш караван и спустя две недели выехали ему навстречу, чтобы в случае нужды защищать его с оружием в руках. И только после того, как вся экспедиция благополучно миновала монгольскую границу и оказалась в области, подчиненной китайской юрисдикции, мы вздохнули свободно.

Мы остановились лагерем у «Источника горных вод», в трех милях от Калгана. Гренжер и Беркей произвели разведки к северо-востоку и нашли новые, обильные залежи ископаемых. Работа топографов и ботаника могла считаться законченной, а Шекельфорд хотел заняться в Пекине проявлением своих фильм. Поэтому я решил отвезти на двух моторах Бэглера, Робинзона, Шенея и Шекельфорда в Калган и, ознакомившись с политическим положением, вернуться в лагерь с Мак Ионгом.

За несколько дней до нашего отъезда Шекельфорду удалось снять самое большое стадо антилоп, когда-либо виденное нами. Мы заметили их рано утром в шести милях от нашего лагеря. Шекельфорд провел несколько часов, снимая это стадо, но снимки вышли не особенно удачны. Мы знали, что антилопы не уйдут далеко, так как здесь были прекрасные пастбища. На другое утро мы с рассветом отправились на съемку. Около пятидесяти тысяч животных паслись в глубине равнины. Мы видели через бинокли, как они резвились, щипали траву, кормили детенышей. Вся их интимная жизнь развернулась перед нашими глазами.

Меня удивило полное отсутствие волков. Такое огромное сборище живого мяса должно было бы привлечь всех волков округа, но в Монголии вообще очень мало волков. Их скорее всего можно видеть вблизи караванных путей, где они питаются павшими верблюдами, но и там они попадаются только одиночками или парами.

На пути в Калган с нами случилось приключение, из-за которого мы едва не потеряли мотор. Проезжая через высохшее русло реки, я развил большую скорость, но вдруг почувствовал что-то неладное. Казалось, почва уходит из под наших ног. Наш автомобиль попал в полосу зыбучего песка, и его стало засасывать. Нам грозила та же катастрофа, жертвой которой стал в свое время наш Белуджитерий. Если бы у нас не было второго мотора, вытащившего мой автомобиль на буксире, — кто-нибудь, может быть, открыл бы через миллион лет окаменевшую машину, засыпанную песком.

Путь на Калган, несмотря на беспорядки, происходившие в Китае, оказался совершенно свободным.

Я провел в Пекине только три дня, после чего вернулся в Калган, а оттуда в наш лагерь. Оказалось, что наши палеонтологи не потеряли времени даром. Гренжер сейчас-же после завтрака повел меня на раскопки. Ольсен нашел несколько черепов, а Гренжер и Беркей решили, что они открыли новый геологический горизонт, относящийся, вероятно, к верхне-эоценовому периоду, т. е. к периоду появления на земле млекопитающих. Интереснее всего был череп необычайного зверя, найденный Луксом. Характерной особенностью черепа были толстые рога длиною в восемнадцать дюймов, выступавшие над глазными впадинами. Рога на концах имели утолщения и, вероятно, были покрыты кожей, как рожки жирафа.

Находка Лукса была настолько не похожа на все другие, что никто из нас не мог сказать, какому животному она принадлежала. Череп оказался в очень плохом состоянии, и потребовалось все терпение и опытность Гренжера, чтобы его извлечь.

На другое утро после моего возвращения в лагерь, Гренжер сообщил мне, что Чи, один из наших китайцев, нашел огромный череп. Мы все пошли смотреть на его извлечение, так как это самый интересный момент в археологических изысканиях. Сначала, судя по величине черепа, мы решили, что он принадлежит Белуджитерию, но, при ближайшем рассмотрении, признали в нем титанотерия. Эти огромные животные, имевшие отдаленное сходство с носорогами, были известны только в Америке, пока мы не открыли их в Монголии. Мы в первый и второй год нашей работы нашли только очень ранние, примитивные типы, но этот череп принадлежал позднейшему, более крупному виду; американские животные этого типа были снабжены огромным вилообразным рогом на носу. У нашего экземпляра не сохранилось носовых костей, но зубы и остальные части черепа совершенно ясно доказывали его происхождение.

Нельсон, наш археолог, нашел в тех же местах около тридцати каменных груд, которые, очевидно, представляли из себя изделия человека. Камни были расположены очень правильно, и Нельсон решил, что это могилы. Нам стоило больших усилий отодвинуть эти камни, так как некоторые из них глубоко вросли в землю. Две могилы оказались пустыми, но третья дала интересные результаты. Здесь, прежде всего, мы нашли прекрасно сохранившиеся массивные бревна. Под ними лежал совершенно целый скелет человека. Он был ростом в 5 футов и 10–11 дм. Подле скелета лежал колчан из березовой коры, наполненный стрелами. Некоторые стрелы были деревянные, другие были сделаны из камыша с деревянными наконечниками. Острия были железные. Лук оказался разломанным на множество кусков, но его починят в музее. На голове у человека был, очевидно, тюрбан, так как сохранились обрывки материи, прилипшие к черепу. Меня особенно заинтересовало седло в изголовье, очень похожее на седла, употребляемые нашими кавалеристами. Нельсон считал, что этим могилам по крайней мере тысяча лет.

Полная сохранность дерева и костей объясняется местоположением на склоне холма с прекрасным стоком и сухостью пустыни.

Беркей и Моррис нашли еще следы первобытного человека. Произошло это так. Однажды, сидя в монгольской юрте, в двадцати милях от «Источника горных вод», Беркей обратил внимание на небольшой самородок меди, лежавший на семейном алтаре. Монголы заявили, что он был найден в окрестностях храма, в пятнадцати или двадцати милях к югу.

Геологи разыскали это место и нашли место разработки руды. Разработка металла, по мнению наших геологов, прекратилась, за истощением, около 1000 лет тому назад.

На одной из последних стоянок мы подверглись нападению змей. Вскоре после того, как мы разбили лагерь, к нам явились двое лам из соседнего храма, находившегося в расстоянии четырех миль; они пришли просить нас не убивать здесь животных и птиц на соседнем утесе, так как это место считается у монголов священным. Я обещал исполнить их просьбу, но нам пришлось нарушить свое обещание.

В окрестностях лагеря моим спутникам сразу же попалось несколько гадюк. Эта ядовитая змея — единственная разновидность, которая встречается в пустыне. Несколько дней спустя температура к вечеру внезапно упала, и это повлекло за собою нашествие на лагерь целой армии змей, искавших крова и тепла. Лежа уже в постели, Ловелль увидел вползавшую в палатку змею. Вскочив, он стал осматривать помещение. При свете электрического фонарика, он открыл под койкой еще двух гадюк. Покончив с ними, он увидел новую гостью, спрятавшуюся было за ящиком у его изголовья.

Ловелль не спал почти всю ночь в этой охоте. С другими товарищами произошла такая же история. Моррис убил в своей палатке пять гадюк, а Ванг, наш шофер-китаец, нашел змею, комфортабельно свернувшуюся в его башмаке; убив ее, он поднял с полу свою мягкую кепку, и оттуда тоже выпала змея. Так, в общей сложности, внутри наших палаток было убито 47 гадюк. Мы назвали эту местность «Змеиным лагерем». К счастью, змеи от холода становятся вялыми и не набрасываются на человека сразу; поэтому мы отделались от них благополучно. Из всей нашей компании пострадал только Волк, наша собака: змея укусила его в лапу, но Ольсен вылечил его.

История со змеями подействовала нам на нервы, и мы все начали трусить. Китайцы и монголы бросили палатки и спали в моторах или на ящиках с запасами. Мы все не выходили в темноте иначе, как с фонарем в одной руке и киркою в другой.

Однажды вечером, выходя из палатки, я наступил на что-то мягкое и круглое. Я закричал и взбудоражил весь лагерь: тут выяснилось, что предмет, возбудивший мой ужас, был простою веревкою…

Нам пришлось нарушить обещание, данное ламам, но наши монголы не нарушили священного завета.

Змеи обыкновенно водятся на утесах, вроде того, на котором мы раскинули лагерь. Они встречаются на всем протяжении пустыни. Скопление же их около нашей стоянки объяснялось тем, что это было священное место, и здесь монголы не решались их убивать. Других змей в Монголии нет: климат пустыни слишком сух и холоден для этих пресмыкающихся.

Новый лагерь оказался богат не только змеями, но и ископаемыми. Русло высохшей реки, протекавшей здесь четыре миллиона лет тому назад, было сплошь усеяно костями. Мы нашли тридцать семь челюстей в одном слое, и достаточно было соскоблить несколько дюймов отложений в любом месте, чтобы найти ценные экземпляры. Здесь мы открыли черепа своеобразного животного, известного под названием «Chalicothere». У этого «копытного животного с когтями» голова и шея напоминали лошадь, зубы — носорога, а на ногах, вместо копыт, были когти.

Эта область когда-то кишела маленькими копытными животными по названию «Lophirdon», и наши палеонтологи собрали обширную коллекцию челюстей и черепов, принадлежавших к неизвестным видам и родам этого млекопитающего. Мы до сих пор не нашли лошади в очень древних слоях. Это нас удивило, так как мы твердо рассчитывали открыть здесь неизвестного пятипалого предка современной лошади. Четырехпалые лошади встречаются в эоценовых отложениях Европы и Америки, но мы уверены, что первоначальная порода развивалась в Азии, только ее следы до сих пор ускользали от нас.

Пока в «Змеином лагере» кипела работа, шестеро из нашей компании произвели разведки в 500 милях к югу, в области, которую было предположено исследовать летом 1926 года.

Когда мы вернулись из этой поездки, дождь и первый снег предупредили нас, что нам пора двинуться в Калган. С севера потянулись стаи тетеревов, золотистые зуйки тысячами слетались из сибирских тундр. Все эти признаки хорошо известны путешественнику по Монголии.

12 сентября наши моторы с ревом спустились по склону холма на дно бассейна, оставляя «Змеиный лагерь» гадюкам и коршунам. Еще один сезон окончился благополучно, дав благоприятные результаты.

Следы первобытного человека, поскольку нам удалось установить, ведут к югу, и мы в будущем году снова пойдем по этим следам.

Трудно предугадать, чего мы достигнем в этой все еще новой и неизведанной стране.