10. Нежданный друг
Энни Грей, охваченная радостным возбуждением – ведь она ехала в Новый Орлеан на карнавал! – всю дорогу болтала без умолку, вспоминая прежние праздники, на которых ей довелось повеселиться. Словоохотливость моей попутчицы меня даже радовала. Я же сидела скованно, вцепившись в подол юбки. Однако, слушая нескончаемую болтовню Энни, я могла не думать о том, что будет, когда я доберусь до цели. Конечно, полностью заглушить мои тревожные мысли Энни не могла, но они забились куда-то в дальний уголок сознания и не слишком меня беспокоили.
Энни жила в Новой Иберии и, по ее словам, бывала в Новом Орлеане раз пять-шесть. Там у нее жила тетя, которая, как с гордостью сообщила моя попутчица, пела в одном из самых знаменитых ночных клубов во Французском квартале. В ближайшем будущем, призналась Энни, она тоже намерена перебраться в Новый Орлеан.
– У меня мечта – тоже стать певицей, – призналась она. – Тетя обещала, что меня послушают в клубе на Бурбон-стрит. Ты слышала про Французский квартал, детка?
– Я знаю, что это самый старый район города. Туда ходят развлекаться.
– Да! Там лучшие рестораны, магазины и пропасть всяких галерей, где выставлены картины и все такое.
– Там много художественных галерей?
– Очень!
– А вы ничего не слышали о галерее Доминик?
Энни пожала плечами:
– Я ж говорю – их пропасть, разве ж все упомнишь. А тебе-то что там?
– Там выставлены мои картины, – с гордостью сказала я.
Это произвело на Энни сильное впечатление.
– Ничего себе! Ты художница? И не бывала в Новом Орлеане?
– Так уж получилось, – вздохнула я.
– Знаешь что? – Она сжала мою руку. – Скажи мне, где остановишься, и я, как только получу контракт, приглашу тебя к себе в ночной клуб. Хочешь послушать, как я пою?
– Конечно! Но я пока не знаю, где остановлюсь, – призналась я.
Ликование, сиявшее в глазах Энни, немного померкло. Откинувшись на спинку сиденья, она вперила в меня любопытный взгляд.
– Как это так? – наконец спросила она. – Ты ж сказала, у тебя родня!
– Так и есть… Просто я не знаю их адреса, – пробормотала я и, избегая смотреть на Энни, уставилась в темноту за окном.
Вдоль шоссе неслись черные тени да изредка мелькало освещенное окно одинокого дома.
– А как ты намерена их искать, дорогуша? – спросила Энни. – Новый Орлеан малость побольше твоей Хоумы! Хоть телефон-то у тебя имеется?
Я повернулась и покачала головой. Пальцы у меня на руках занемели – наверное, от постоянного напряжения.
Недоверчиво прищурив прекрасные бирюзовые глаза, Энни смотрела то на меня, то на мою небольшую дорожную сумку. Через несколько секунд она удовлетворенно кивнула, как видно найдя ответ на занимавший ее вопрос.
– Сбежала из дома, верно?
Я прикусила губу, но не смогла сдержать слез, предательски хлынувших из глаз. Отрицать очевидное не имело смысла, и я кивнула.
– Почему? – спросила моя попутчица. – Смело доверься Энни Грей, детка. Энни Грей хранит тайны лучше, чем банковский сейф!
Я вытерла слезы, сглотнула подступивший к горлу ком и выложила все о бабушке Кэтрин, ее смерти, жизни под одной крышей с дедушкой и его планах выдать меня за пожилого противного плантатора. Энни слушала, не проронив ни слова, глаза ее лучились сочувствием. Когда дело дошло до сговора дедушки и Бастера, лицо Энни исказилось от негодования.
– Надо же, что придумал, старый хрыч! – воскликнула она. – Да он просто Papa La Bas!
– Кто-кто? – не поняла я.
– Дьявол! – пояснила Энни. – У тебя есть с собой какая-нибудь его вещь?
– Нет. Зачем мне?
– Жаль, – вздохнула Энни. – А то бы я его проучила – навела бы порчу. Моя прабабка была самой настоящей колдуньей. Ее привезли сюда как рабыню, но она была королевой вуду. Я знаю кучу всяких секретов и премудростей, – прошептала Энни, почти касаясь губами моего уха. – Ya, ye, ye li konin tou, gris-gris! – пропела она.
Сердце мое испуганно сжалось.
– Что это значит?
– Часть заклинания вуду. Вот бы у тебя был клочок волос твоего деда, хотя бы старый его носок, узнал бы он, как торговать внучкой!
– Не надо ему мстить! – прошептала я. – Теперь он ничего мне не сделает!
Энни буравила меня взглядом, словно хотела прожечь насквозь. Глаза ее так сверкали, что казалось, в каждом зрачке полыхает по маленькому костру. Мгновение спустя она удовлетворенно кивнула, погладила меня по руке и откинулась на спинку кресла.
– Да, дед теперь не причинит вреда! – изрекла она. – И никто другой тоже. Только всегда держи при себе кошачью кость!
– Никогда с ней не расстанусь, – пообещала я.
Автобус совершил поворот, и перед нами открылся новый, куда более оживленный участок дороги. Впереди сверкали огни большого города, манящие, как чудное видение.
– Я знаю, как поступить! – заявила Энни. – Как приедем, иди в телефонную будку. Найдешь там адрес и телефон своих родственничков. Как их фамилия?
– Дюма.
– Дюма. Боюсь, дорогуша, людей с такой фамилией в телефонной книге сотня, не меньше. Имена какие-нибудь знаешь?
– Пьер Дюма.
– А Пьеров не меньше десятка, – покачала головой Энни. – Как его второе имя?
– Не знаю.
Энни погрузилась в задумчивость.
– А что ты вообще о них знаешь-то, дорогуша?
– У них большой дом. Роскошный особняк.
Глаза моей попутчицы довольно вспыхнули.
– Тогда, скорее всего, надо искать их в Садовом квартале. А чем этот твой Пьер занимается?
Я пожала плечами. Энни удивленно вскинула брови:
– Да кто он тебе? Дядя? Двоюродный брат?
– Он мой отец, – прошептала я.
Энни открыла рот от удивления.
– Папаша? И вы с ним ни разу не виделись?
Я молча кивнула. Посвящать ее во все подробности этой неприглядной истории у меня не было ни малейшего желания. К счастью, Энни воздержалась от расспросов.
Она перекрестилась, пробормотала какую-то молитву и заявила:
– Попробую помочь. Бабушка говорила, у меня дар ясновидения. Наверняка я почувствую, кто из Дюма в телефонной книге – твой отец. Так что не переживай. – Она снова погладила меня по руке. – Но чтобы все получилось, есть одно условие…
– Какое?
– Ты должна дать мне какую-то ценную вещь. Не для меня, нет, – торопливо добавила Энни. – Это святым, в благодарность за помощь. Я отнесу его в церковь.
– Но у меня нет ничего ценного!
– И денег тоже?
– Совсем немного. То, что я получила за картины.
– Отлично, – кивнула она. – В телефонной будке дашь мне десять долларов. И тогда я точно отыщу адрес твоего папаши. Удачно, что ты встретила меня, дорогуша. Иначе таскалась бы по городу несколько дней. Но судьба помогла и устроила нашу встречу.
Энни рассмеялась и вновь принялась описывать прелести жизни в Новом Орлеане и ослепительные возможности, которые откроются перед ней в этом замечательном городе.
Когда автобус оказался на городских улицах, я мысленно признала правоту Энни Грей. Мне действительно повезло, что я встретила ее. Дома вокруг так сверкали огнями, что мне казалось, я лечу по звездному небу. В лабиринте улиц, забитых людьми и машинами, ничего не стоило потеряться. Открыв рот от изумления, я смотрела на толпы гуляющих – в ярких маскарадных костюмах и самых невероятных масках, в шляпах с разноцветными перьями, с пестрыми бумажными зонтиками в руках. Лица у некоторых, даже у женщин, были размалеваны, как у клоунов. Отовсюду неслись звуки труб и тромбонов, барабанов и флейт. На каждом перекрестке автобусу приходилось подолгу стоять, пропуская пешеходов. Наконец мы прибыли на автостанцию. Гуляющие сразу обступили автобус, приветствуя вновь прибывших. Со всех сторон нам протягивали маски, бросали в нас спирали серпантина, посыпали конфетти, обмахивали бумажными опахалами. Людям, которые не собирались праздновать Марди-Гра, явно было нечего делать в Новом Орлеане.
– Давай скорее, – сказала Энни.
Но не успела я сделать и нескольких шагов, как кто-то сунул мне в руку бумажный зонтик, кто-то схватил меня за другую руку, увлекая в карнавальную процессию. Энни присоединилась ко мне. Вместе со все ми мы приплясывали и подпрыгивали вокруг автобуса. Но как только Энни увидела, что водитель уже выгрузил багаж, она вырвалась из хоровода и, увлекая меня за собой, пошла на станцию. Весь город, казалось, превратился в огромный танцевальный зал, со всех сторон неслись звуки джаза.
– Вон будка! – сквозь шум донесся до меня голос Энни.
Мы поспешили туда. Энни открыла толстенную растрепанную телефонную книгу. Я и думать не думала, что в Новом Орлеане проживает такое множество людей.
– Дюма, Дюма… – повторяла она, перелистывая страницы. – А, вот они. Так, сверни бумажку в десять долларов как можно плотнее, – повернулась она ко мне. – Давай.
Я сделала, как она велела. Энни открыла кошелек и зажмурила глаза.
– Опускай! – приказала она.
Я повиновалась. Энни открыла глаза и снова взялась за книгу. Теперь она выглядела как человек, впавший в транс. Бормоча какие-то заклинания, она водила по странице указательным пальцем. Внезапно палец ее замер, по телу пробежала дрожь. Она несколько раз моргнула и торжественно провозгласила:
– Вот он!
Наклонившись над книгой, она удовлетворенно кивнула:
– Он действительно живет в Садовом квартале, в особняке. На улице Сен-Чарльз.
Энни оторвала кусок страницы и записала адрес.
– Вы уверены? – дрожащим голосом спросила я.
– А то! Ты ж видела, мой палец прямо на него и указал! – заявила Энни.
– Спасибо, – пробормотала я.
– Рада была помочь, детка. Ну, мне пора! – Она подхватила свой чемодан. – Все будет хорошо, уж поверь Энни Грей. Устроюсь в клуб – пришлю тебе весточку. Энни тебя не забудет, и ты помни Энни!
С этими словами она махнула рукой, звякнув своими бесчисленными браслетами, в последний раз одарила меня ослепительной улыбкой и танцующей походкой направилась к выходу. Через несколько секунд она была уже на улице, где ее поглотила карнавальная толпа.
Я смотрела на адрес, нацарапанный на крошечном клочке бумаги. Неужели я действительно найду по этому адресу своего неведомого отца? Или же дар ясновидения подвел Энни и там живет совершенно чужой человек? Так или иначе, несмотря на путеводную нить, оказавшуюся у меня в руках, я чувствовала себя бесконечно одинокой и потерянной. Может, стоит на всякий случай записать адреса других Пьеров Дюма? Я открыла телефонную книгу и с удивлением обнаружила, что Пьер Дюма там всего один. Без сомнения, ухищрения магии были совершенно излишни. Что ж, будем считать, что я заплатила десять долларов за веселую компанию! Тем не менее я не торопилась записывать Энни Грей в бессовестные обманщицы и считать пустыми выдумками все ее рассказы о колдовстве вуду. Будучи внучкой знахарки, я с благоговением относилась к мистическим материям всякого рода.
Выйдя из дверей вокзала, я огляделась по сторонам и судорожно сглотнула, подавляя отчаянное желание купить обратный билет и вернуться в Хоуму. Конечно, жить под одной крышей с дедушкой невозможно, но миссис Тибодо или миссис Ливадис с радостью приютят меня. А потом…
От размышлений меня отвлекла группа гуляк, с шумом и песнями выскочившая из только что прибывшего автобуса. Какой-то высокий парень в маске волка, проходя мимо, замедлил шаг:
– Ты одна?
– Я только что приехала, – ответила я.
Его голубые глаза весело сверкнули в прорезях маски. Я заметила, что он высок ростом и широк в плечах. Маска не скрывала густых темно-каштановых волос. Сколько ему лет, трудно было понять, но, судя по голосу, не больше двадцати пяти.
– Я тоже только что приехал, – сообщил он. – В такую ночь никто не должен быть один. Особенно такая хорошенькая девушка, как ты. Зонтик у тебя есть, а где маска?
– Нет у меня никакой маски, а зонтик мне кто-то сунул, едва я вышла из автобуса. И вообще, я приехала вовсе не ради Марди-Гра…
– Все, кто оказался здесь сегодня, должны гулять и веселиться, – перебил он, порылся в своей сумке и вытащил черное домино, украшенное стразами. – На, держи. Надевай и пошли с нами.
– Спасибо, но мне надо вот по этому адресу, – покачала головой я.
Он взглянул на клочок бумаги, который я сжимала в кулаке:
– О, я знаю, где это. Мы идем как раз в ту сторону. Так что тебе с нами по пути. Идем, веселее будет. И надень маску. Сегодня все должны быть в масках.
Я взглянула в прорези на волчьей морде, убедилась, что глаза его смеются, и послушно нацепила домино.
– Ну вот, теперь ты не будешь белой вороной, – одобрил он.
– Вы действительно знаете, где это? – спросила я, махнув бумажкой с адресом.
– Конечно знаю. Идем! – Он схватил меня за руку.
Вот она, магия вуду в действии, пронеслось у меня в голове. Благодаря ей я встретила незнакомца, готового проводить меня до нужных дверей. Отказываться от помощи не имело смысла. Вместе с парнем в маске волка мы устремились в гущу толпы. Музыка, смех, крики – все сливалось в одну причудливую какофонию. Люди в карнавальных костюмах ели и пили на ходу. Вокруг не было ни единого грустного лица, впрочем, окажись здесь такое, никто не смог бы разглядеть его под маской. Зеваки, стоя на балконах с витыми решетками, посыпали толпу конфетти. Жонглеры подбрасывали разноцветные шары, горящие булавы и ножи. Никогда прежде я не видела такого множества веселящегося народа, и сейчас у меня буквально глаза разбегались. Некоторые женщины щеголяли в более чем открытых костюмах, откровенно выставляя свои тела напоказ. Карнавальная стихия, захлестнув город, заставила его жить по своим правилам. Незнакомые люди, оказавшись рядом, целовались и обнимались, и это абсолютно никого не смущало.
Толпа вокруг становилась все гуще. Мой провожатый время от времени подпрыгивал и хохотал, закидывая голову. Он купил нам по пластиковому стакану с пуншем и один сэндвич на двоих. Сэндвич, начиненный устрицами, креветками, кусочками помидоров, салатом-латуком и приправленный острым соусом, показался мне невероятно вкусным. Мои тревоги и переживания потонули в волнах всеобщего веселья, которое я не могла не разделить.
– Спасибо. Кстати, меня зовут Руби.
Мне пришлось почти кричать, чтобы перекрыть уличный шум. Незнакомец покачал головой.
– Не нужно никаких имен! – крикнул он мне в ухо. – Сегодня ночь тайн и загадок.
Он завершил свою тираду, чмокнув меня в шею. Ощутив прикосновение его влажных губ, я на мгновение оцепенела, потом резко отступила в сторону.
– Спасибо за угощение, но я должна идти по этому адресу, – сказала я, глядя в его глаза, смеющиеся в прорезях маски.
Он одним глотком допил пунш.
– Разве ты не хочешь посмотреть парад?
– У меня нет времени. Надо идти. – И я снова помахала бумажкой с адресом.
– Хорошо. Идем.
Он схватил меня за руку и, прежде чем я успела воспротивиться, потащил по улице. Какое-то время мы шагали молча, потом он сообщил, что знает короткий путь.
– Пройдем этим переулком и срежем здоровенный угол. Сэкономим минут двадцать, не меньше.
Переулок, узкий и темный, был совершенно пуст. На тротуарах валялись окурки и всякий хлам, как видно выброшенный из окон. Воздух был насквозь пропитан запахом кислой капусты и мочи. Я покачала головой, не желая углубляться в столь непривлекательный уголок города.
Но он, не обращая внимания на мое недовольство, потянул меня за руку. Сопротивляться было бесполезно. Оставалось надеяться, что мрачный переулок окажется коротким и вскоре мы снова выйдем на ярко освещенные улицы. Внезапно мой спутник остановился и повернулся ко мне.
– Что случилось? – пролепетала я.
По спине у меня пробежал холод, словно кто-то сунул мне за шиворот кубик льда.
– Думаю, нам не стоит никуда спешить, – пробормотал он, подходя ко мне вплотную. – Разве ты не хочешь немного поразвлечься?
Рука его легла мне на плечо. Я отскочила как ошпаренная:
– Мне нужно срочно отыскать родственников! Они не знают, приехала я или нет, и страшно волнуются!
Господи, какая же я идиотка! Незнакомый парень, скрывающий свое лицо и имя, затащил меня в глухой переулок, и я пошла за ним как заколдованная. Неужели, оказавшись в этом безумном городе, я моментально лишилась рассудка?
– Уверен, они понимают, что в ночь Марди-Гра ты не будешь спешить домой. Нельзя упускать возможность развлечься. Сегодня люди забывают о своих делах и заботах. Хотя у такой красивой девушки, как ты, вряд ли много забот.
Он приподнял маску волка, но в переулке было так темно, что я не смогла разглядеть его лицо. Бежать, бежать, твердила я про себя. Но прежде чем я успела сдвинуться с места, он сжал меня в объятиях.
– Пожалуйста, отпустите меня, – лепетала я, пытаясь вырваться. – Мне нужно идти. Ну пожалуйста…
– Ты же сама этого хочешь! – заявил он и припал губами к моим губам. – Забудь обо всем и дай себе свободу!
При этом он так крепко держал меня, что я не могла двинуться. Руки его скользнули по моей спине и проникли под юбку. Я лишь жалобно поскуливала, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. В какой-то момент я попыталась закричать, но он пресек это намерение, снова впившись в мои губы поцелуем. Язык его проник мне в рот и нащупал мой язык. Руки, хозяйничавшие под юбкой, добрались до трусиков и стали их стягивать. Я задыхалась, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. Как ему удается так долго не выпускать мои губы? Наконец он прервал поцелуй, и я принялась судорожно хватать ртом воздух. В следующее мгновение он повалил меня на старый вонючий матрас на тротуаре.
– Прекрати! – вопила я, извиваясь и пытаясь вырваться. – Отпусти меня!
– Сегодня надо развлекаться! – заявил он и мерзко захихикал.
Лицо его оказалось совсем близко от меня. Мне удалось высвободить правую руку и со всей силы ударить его по челюсти и по щеке. Он заверещал и выпустил меня.
– Ах ты, сука! – орал он, вытирая кровь, хлынувшую из носа.
Не теряя времени, я бросилась в темноту. Неужели я спаслась от Бастера Трахау лишь для того, чтобы стать добычей этого ублюдка? И где она, магическая защита, которую обещала мне Энни Грей?
Я со всех ног летела по улице. Незнакомец преследовал меня, как в страшном сне, его темный зловещий силуэт был уже совсем близко. К счастью, в переулок завернула компания гуляк, мгновенно наполнив его музыкой, смехом и криками. Мой преследователь тут же опустил на лицо маску и метнулся в противоположном направлении. Миг спустя он растворился в темноте, словно вернувшись в мир ночных кошмаров.
Веселая компания меж тем окружила меня, со смехом и шутками предлагая к ним присоединиться.
– Нет! – закричала я, схватила сумку и, заливаясь слезами, бросилась наутек – от них и прочь из проклятого переулка.
Оказавшись на ярко освещенной улице, я продолжала бежать, не давая себе даже секундной передышки. Наконец я запыхалась, в боку у меня закололо, так что пришлось остановиться. Я огляделась по сторонам и вздохнула с облегчением, увидев стоящего на углу полисмена.
– Пожалуйста, помогите мне, – обратилась я к нему. – Я только что приехала в этот город и заблудилась. Мне надо вот сюда. – И я протянула ему бумажку с адресом.
– В такую ночь в Новом Орлеане немудрено заблудиться, – усмехнулся полисмен, забирая у меня бумажку. – О, это в Садовом квартале. Вам надо сесть на трамвай. Идемте со мной.
Он проводил меня до трамвайной остановки. Ждать трамвая пришлось недолго. Я показала вагоновожатому заветный клочок бумаги с адресом, и он обещал сказать, когда мне надо будет выходить. Я опустилась на сиденье, вытерла носовым платком мокрое от пота и слез лицо и закрыла глаза. Сердце мое по-прежнему колотилось, как пойманная птица. Только бы оно поуспокоилось к тому времени, как я окажусь у дверей отца! Иначе, не в силах выдержать всех свалившихся на меня потрясений, я просто грохнусь в обморок у его ног.
Взглянув в окно, я решила, что мы уже в Садовом квартале: вдоль тротуаров стояли старые раскидистые дубы, в садах, окружавших роскошные особняки, росли магнолии, бананы и всевозможные цветы. Некоторые дома окружали зеленые изгороди, увитые плющом и виноградными лозами. На каждом углу в тротуар была вделана керамическая плитка с названием улицы. В некоторых местах узловатые корни дубов проросли сквозь мостовые, но это придавало улицам особый уют и очарование. В отличие от центра города, здесь царили тишина и покой. Компании гуляющих встречались все реже и наконец исчезли совсем.
– Сен-Чарльз-авеню! – крикнул вагоновожатый.
Сквозь мое тело будто прошел электрический разряд. Ноги мгновенно стали ватными и отказались слушаться. Момент, который я так долго предвкушала, момент, которого я так боялась, был совсем близок. Сейчас я увижу своего отца. Сердце мое, немного утихшее в дороге, вновь принялось бешено колотиться. Вцепившись в кожаную петлю, свисавшую с потолка вагона, я заставила себя встать. Двери распахнулись, отрывисто лязгнув. Не помня себя от волнения, я вышла на улицу. Двери захлопнулись за моей спиной. Трамвай продолжил путь, оставив меня стоять на тротуаре. Я чувствовала себя одинокой, испуганной и растерянной. Издалека доносилась музыка и гул голосов – город продолжал праздновать Марди-Гра. Мимо промчался автомобиль, пассажиры которого отчаянно дули в трубы и тромбоны. Завидев меня, они принялись приветственно махать руками и метать в меня ленты серпантина. Через несколько мгновений автомобиль исчез, а я по-прежнему не двигалась, словно, подобно старому дубу, вросла корнями в тротуар.
Вечер был теплым и ясным. Я подняла глаза к небу, надеясь увидеть звезды, которые всегда успокаивали меня и вселяли надежду. Но здесь, в городе, залитом светом фонарей, разглядеть их было почти невозможно. Наконец я набрала в грудь побольше воздуха, взглянула на бумажку с адресом, которую сжимала в руке, как талисман, и поняла, что нужно перейти на другую сторону улицы.
После оглушительной праздничной какофонии тишина и безмятежность, царившие вокруг, производили странное впечатление. Мне казалось, что я, каким-то неведомым образом проскользнув в щель между реальностью и миром снов, попала в призрачное царство, нечто вроде страны Оз. Все вокруг выглядело сказочным – высокие пальмы, изящные фонари, мощенные булыжником тротуары, роскошные дома изысканной архитектуры, более похожие на дворцы, где обитают короли и королевы, принцы и принцессы. Особняки красовались в окружении огромных садов, из которых доносились нежные ароматы роз и каких-то неведомых мне цветов. Я медленно брела вдоль живой изгороди, поражаясь, что одна семья может жить на таком огромном участке земли, в таком просторном особняке. И откуда только у людей такое богатство?
Представшее моему взгляду великолепие так ошеломило меня, что я забыла про бумажку с адресом, которую по-прежнему сжимала в кулаке. Взглянув на нее, я выяснила, что стою как раз напротив особняка Дюма, и замерла, глупо выпучив глаза.
Огромный сад, окруженный зеленой изгородью, занимал не менее огромный участок земли. В саду виднелись многочисленные хозяйственные постройки. Что касается самого дома – дома моего отца, – то этот величественный особняк цвета слоновой кости более напоминал обитель какого-нибудь греческого бога, чем человеческое жилище. Двухэтажное здание украшали многочисленные колонны, капители которых были выполнены в форме перевернутых колоколов, увитых листьями. Над огромной галереей перед главным входом высилась еще одна, поменьше. Решетки на обеих галереях были ажурные, кованые, с узором в виде гирлянд: внизу – из цветов, вверху – из фруктов.
Медленно, как в сомнамбулическом сне, я обошла вокруг сада. При виде бассейна и теннисного корта мною овладело нечто вроде благоговейного трепета. Все отчетливее становилось ощущение, что я оказалась за пределами реальности и попала в страну грез, где царит вечная весна. Две белки, перебегавшие от одного дерева к другому, на секунду замерли и уставились на меня скорее с любопытством, чем с испугом. Голова у меня шла кругом от сладостного цветочного благоухания. Азалии, красные и желтые розы, гибискусы и еще какие-то чудные цветы, которых я никогда прежде не видела, пленяли взор. Решетки и бельведеры были увиты виноградными лозами и гроздьями пурпурной глицинии. В деревянных ящиках на балконах росли петунии. Дом был ярко освещен, свет горел во всех окнах. Завершив круг, я вновь оказалась у главных ворот и замерла в нерешительности. О чем я только думала, пустившись в этот длинный путь? Уж конечно, люди, обитающие в этом сказочном дворце, не могут иметь со мной ничего общего. Будь они иностранцами, говорящими на неведомом мне языке, пропасть между нами не могла бы стать глубже. Сердце мое томительно сжалось, в висках пульсировала боль. Что я здесь делаю, простая каджунская девушка, никому не нужная сирота? Зачем я внушила себе, что после урагана несчастий, который обрушила на меня жизнь, в небе над моей головой засияет радуга? Самое разумное, что я могу сделать, – отыскать автовокзал, купить билет и вернуться в Хоуму.
Приняв это печальное решение, я понурила плечи и уныло побрела прочь. Внезапно рядом со мной взвизгнули тормоза и, словно из ниоткуда, возникла красная спортивная машина. Она остановилась, водитель распахнул переднюю дверь и выскочил на тротуар. Это был молодой человек примерно моих лет, стройный и высокий. Пряди золотистых волос падали на его чистый гладкий лоб. Несмотря на светлые волосы, кожа у него была смуглая, и это делало блеск его лазурных глаз еще ярче. В довершение всего на нем был смокинг. Неудивительно, что незнакомец показался мне прекрасным принцем – блистательным, элегантным, безупречным. Точеные черты его лица подтверждали, что передо мной особа королевской крови.
Сильный, красиво очерченный рот, безупречно прямой греческий нос – в сочетании с ярко-голубыми глазами все это производило головокружительное впечатление. Вытачивая его скулы, природа явно взяла за образец какого-нибудь экранного идола. Зачарованная неотразимой улыбкой незнакомца, я на несколько мгновений лишилась не только дара речи, но и способности дышать.
– Куда это ты собралась одна? – спросил он со смехом. – Ну и наряд ты себе придумала! Решила изобразить бедную поселянку?
Он отступил назад и окинул меня критическим взглядом, словно был членом жюри на конкурсе карнавальных костюмов.
– Пардон? – едва ворочая языком, пролепетала я.
Эта незамысловатая реакция привела его в бурный восторг. Буквально покатившись со смеху, он оперся о капот своей машины.
– Потрясающе! Просто гениально. «Пардон», – передразнил он меня.
– Не знаю, что тут забавного, – обиженно буркнула я.
Новый взрыв хохота.
– Вот уж не думал, что ты выберешь такой потешный костюм, – сказал он, отсмеявшись. – В каком магазине ты отыскала это страшилище? – Он указал на мою сумку изящной рукой с длинными пальцами. – И чем она набита, тряпками?
– Это вовсе не тряпки, – отрезала я, прижав к себе сумку.
Он продолжал веселиться. Судя по всему, любое мое слово, любой жест он воспринимал как на редкость остроумную шутку.
– Да что тут смешного, в конце концов! – возвысила я голос. – В этой сумке все мое имущество.
Он затряс головой и расплылся в улыбке:
– Замечательно, Жизель! Клянусь, ты бесподобна! – Он вскинул правую руку, словно действительно приносил клятву. – Задумка отличная, а твои актерские способности – выше всяких похвал. Не сомневаюсь, ты получишь первый приз и все подружки умрут от зависти. Честно тебе скажу, я просто обалдел, когда тебя увидел. Молодчина!
– Прежде всего, – начала я, – меня зовут вовсе не Жизель.
– Ах вот как, – ухмыльнулся он, словно подыгрывая сумасшедшей. – И какое же имя ты выбрала?
– Руби!
– Руби? Неплохо, неплохо, – задумчиво повторил он. – Твои волосы и в самом деле имеют рубиновый оттенок. И они – твоя главная драгоценность, все твои украшения с бриллиантами и жемчугами блекнут в сравнении с ними. Значит, я должен представить тебя всем как мадемуазель Руби? – спросил он, приняв серьезный вид.
– Вы никому не должны меня представлять, – отрезала я и двинулась прочь.
– Почему? – крикнул он.
Я уже собиралась перейти улицу, когда он догнал меня и схватил за локоть.
– Ты что? – растерянно спросил он. – Куда собралась?
– Я еду домой, – честно ответила я.
– Домой? Это куда же?
– Домой, в Хоуму, если только вы слышали про такой город. И я буду вам очень признательна, если вы не станете меня задерживать.
– Хоума? При чем тут Хоума?
Он пристально посмотрел на меня, потом схватил за другую руку и повернул так, чтобы уличный фонарь осветил мое лицо. Взгляд молодого человека, недавно лучившийся весельем, стал напряженным и озадаченным.
– Да… ты выглядишь как-то не так, – пробормотал он. – И косметика тут ни при чем… Жизель, я ничего не понимаю!
– Я же сказала, что меня зовут Руби. Я приехала из Хоумы!
Он продолжал держать меня за локти и пожирать глазами. Наконец губы его тронула улыбка.
– Хватит дурачиться! – покачал он головой. – Я, конечно, виноват, что немного опоздал. Но ты заходишь слишком далеко. Костюм потрясающий, спору нет, но будет неплохо, если ты выйдешь из роли. Или, по крайней мере, скажешь, чего ты от меня хочешь!
– Я хочу, чтобы вы меня отпустили! – взмолилась я.
Молодой человек повиновался и отступил на несколько шагов. Растерянность его готова была перерасти в раздражение и досаду.
– Скажи на милость, что происходит? – спросил он.
Я молчала, с тоской глядя на белевший за деревьями особняк.
– Если ты не Жизель, что ты делаешь на этой улице, возле этого дома?
– Я собиралась позвонить в дверь и поговорить с Пьером Дюма, но передумала, – прошептала я.
– Поговорить с…
Молодой человек снова покачал головой и уставился на меня.
– Покажи левую руку! – быстро скомандовал он. – Давай!
Он схватил меня за руку и принялся рассматривать мои пальцы. Лицо его выражало полнейшее недоумение.
– Ты никогда не снимаешь кольцо, – пробормотал он себе под нос. – И кожа… такая нежная…
Он выпустил мою руку так поспешно, словно это был раскаленный уголь.
– Кто ты такая?
– Я же сказала. Меня зовут Руби.
– Но ты так похожа… ты просто копия Жизели!
– Значит, вот как ее зовут, – сказала я, обращаясь скорее к себе самой, чем к нему. – Жизель.
– Кто ты такая? – повторил он, глядя на меня испуганно, как на привидение. – Какое отношение ты имеешь к семье Дюма? Ты их родственница? Отвечай, или я вызову полицию! – требовал он.
– Я сестра Жизели, – выдохнула я.
– Сестра Жизели? У Жизели нет никаких сестер! – Голос его теперь звучал жестко, почти сурово. – По крайней мере, мне о них ничего не известно, – добавил он, помолчав.
– Жизель ничего обо мне не знает, – покачала я головой.
– Вот как? Но…
– Это слишком долгая история, – заявила я. – К тому же я не вижу ни малейшей необходимости рассказывать ее вам.
– Но если ты сестра Жизель, почему уходишь, так и не зайдя в дом? Ты ведь сказала, что решила вернуться в эту, как ее… Хоуму?
– Я думала, что смогу войти и рассказать о себе… Но нет, это выше моих сил, – призналась я.
– Ты хочешь сказать, Дюма не знают о твоем приезде?
Я кивнула.
– Но ты не можешь так просто взять и уехать! – заявил молодой человек. – Идем! – Он попытался снова схватить меня за руку. – Я тебя отведу.
Я испуганно отскочила и спрятала руки за спину.
– Да чего ты боишься! Идем! – настаивал он. – Кстати, меня зовут Бо Эндрюс, и я друг семьи Дюма. Точнее, приятель Жизели. Впрочем, наши родители знакомы сто лет. Я все равно что член семьи. Не бойся!
Он попытался поймать мою руку, но безуспешно.
– Никуда я не пойду, – покачала я головой. – Я поняла, что мне не стоит с ними знакомиться.
– Но почему? Они все рты раскроют от удивления. Насколько я понял, мистер и миссис Дюма тоже ничего о тебе не знают?
Я кивнула.
– Вот это сюрприз так сюрприз! Представляю, что с ними будет, когда они увидят сестру-двойняшку Жизели! Слушай, но это же глупо – проделать такой длинный путь лишь для того, чтобы взглянуть на дом и уехать обратно!
Я молчала, понурив голову.
– Я понимаю, тебе страшно, – продолжал Бо Эндрюс. – Но поверь, бояться нечего. Пьер Дюма – добрейший человек, а Дафна… она тоже ничего. Ну а Жизель есть Жизель, – заключил он с улыбкой. – Честно тебе скажу, мне не терпится увидеть, какую гримасу она скорчит, когда увидит тебя!
– Я никуда не пойду, – упрямо повторила я.
– Тогда я сейчас побегу в дом и расскажу о тебе! – пригрозил он. – За тобой пустятся в погоню, поймают и приведут силой! Согласись, ситуация вый дет куда более неловкая!
– Вы так не сделаете!
– Еще как сделаю! – улыбнулся он. – Так что лучше тебе набраться смелости и пойти со мной.
Он протянул руку.
Я подняла голову и посмотрела ему в лицо. Глаза его светились дружелюбием, хотя в них и посверкивали озорные огоньки. Я приняла протянутую руку. Чувствуя, что сердце мое вот-вот выскочит из груди и я рухну бездыханная, я вошла в ворота и вслед за своим провожатым поплелась к особняку.
– Как ты сюда попала? – спросил он, когда мы оказались перед дверями.
– На автобусе, – буркнула я.
Бо Эндрюс взял дверной молоток и постучал. Судя по гулкости звука, за дверями находился просторный холл. Через несколько мгновений дверь распахнул мулат в ливрее дворецкого. Он был среднего роста, черноглазый, с приплюснутым носом, в курчавых темных волосах серебрились нити седины. Лицо его было усеяно мелкими коричневыми пятнами, а губы имели странный оранжевый оттенок.
– Добрый вечер, мистер Эндрюс, – приветствовал дворецкий моего спутника.
Стоило ему взглянуть на меня, челюсть у него отвисла от изумления.
– Но мадемуазель Жизель, я только что…
Дворецкий растерянно оглянулся, а Бо Эндрюс разразился довольным смехом.
– Эдгар, это вовсе не мадемуазель Жизель. Это мадемуазель Руби. Руби, позвольте представить вам Эдгара Феррара, здешнего дворецкого. Мистер и миссис Дюма дома, Эдгар?
– Нет, сэр, – пробормотал дворецкий, не сводя с меня глаз. – Примерно час назад они отправились на бал.
– Придется нам подождать их возвращения, – повернулся ко мне Бо. – Пока познакомишься с Жизелью.
Пол в просторном холле был выложен мрамором, потолки высотой футов в двенадцать расписаны ангелами, нимфами и голубками. Картины и скульптуры были в этом доме повсюду, куда ни бросишь взгляд. Стену закрывал огромный гобелен, на котором был выткан изысканный дворец, окруженный садами.
– Эдгар, где мадемуазель Жизель? – осведомился Бо.
– Наверху, в своей комнате.
– А, наводит красоту. Это занятие никогда ей не надоедает. Я уже знаю, если надо заехать за Жизелью, опоздать невозможно, – обратился ко мне Бо. – Особенно если речь идет о бале по поводу Марди-Гра. Для Жизели прийти вовремя означает опоздать на час. Она считает это правилом хорошего тона. – Он помолчал и спросил: – Может, ты хочешь есть или пить?
– Нет, – покачала я головой. – Я недавно съела сэндвич.
При воспоминании о событиях, связанных с этим сэндвичем, лицо мое невольно исказила гримаса.
– Что, сэндвич был невкусный?
– Нет, вкусный. Но тот, кто меня угостил… какой-то парень в маске… он затащил меня в темный переулок и там попытался напасть… – призналась я.
– А ты? Сумела убежать?
– Да. Я вырвалась и убежала. Но все это было ужасно.
– Еще бы! – воскликнул Бо. – В Новом Орлеане лучше держаться подальше от темных переулков. Особенно в ночь Марди-Гра. И вообще ты не должна ходить по городу одна. – Он повернулся к дворецкому. – Эдгар, где Нина?
– Возится на кухне.
– Отлично. Идем, я отведу тебя на кухню, – потянул меня за руку Бо. – Нина даст тебе попить. Эдгар, будь так добр, сообщи мадемуазель Жизели, что я пришел и привел с собой гостью, встреча с которой станет для нее настоящим сюрпризом. Скажи, что мы на кухне.
– Хорошо, мсье.
Эдгар двинулся наверх по прекрасной резной лестнице с блестящими перилами красного дерева и покрытыми ковром ступеньками.
– Идем.
Бо провел меня через несколько комнат, обставленных антикварной мебелью во французском стиле. На стенах висели картины, повсюду красовались дорогие безделушки. Пожалуй, этот особняк больше напоминал музей, чем человеческое жилище.
Кухня оправдала мои ожидания и оказалась огромной, под стать дому. Все здесь сверкало чистотой: длинные столы, многочисленные раковины, высокие шкафы вдоль стен, не говоря уже о кастрюлях и всякого рода приспособлениях. Возможно, все это служило не первый год, но казалось новехоньким, только что из магазина. Невысокая пухленькая негритянка в коричневом платье и белоснежном фартуке заворачивала остатки пищи в целлофан и что-то мурлыкала себе под нос. Она стояла спиной к дверям и не услышала, как мы вошли. Голова ее была повязана белой косынкой, черные волосы собраны на макушке в тугой пучок. Бо Эндрюс постучал по косяку двери, и негритянка резко повернулась.
– Простите, Нина, я не хотел вас пугать.
– Вряд ли настанет день, когда вам удастся испугать Нину Джексон, мсье Эндрюс, – расплылась она в улыбке.
Небольшие черные глаза Нины были расположены слишком близко к носу, маленький рот почти потерялся посреди пухлых щек. Но кожа у нее была превосходная, нежная, гладкая, сияющая в свете кухонных ламп. Маленькие уши были украшены сережками из слоновой кости, сделанными в форме раковин.
– Вы снова переоделись, мадемуазель? – с удивлением спросила она.
Бо расхохотался.
– Это не Жизель, – с торжеством сообщил он.
Нина покачала головой:
– Да ладно вам, мсье. Нина Джексон не так глупа, чтобы обмануть ее маскарадным костюмом.
– Нина, я не шучу, это действительно не Жизель, – заверил Бо. – Имя этой девушки – Руби. Посмотри на нее внимательно. Уж если кто и заметит разницу, то это ты. Ведь ты вырастила Жизель.
Нина недоверчиво ухмыльнулась, вытерла руки о фартук и подошла к нам поближе. Я заметила, что на шее у нее висит на черном шнурке маленький мешочек. Несколько мгновений она буравила меня изучающим взглядом. Потом глаза ее расширились, она отступила на несколько шагов и сжала свой мешочек рукой, словно в поиске защиты.
– Кто ты такая, девочка? – выдавила она.
– Меня зовут Руби, – сообщила я и бросила беспомощный взгляд на Бо, который стоял поодаль с чрезвычайно довольным видом.
– В этом мешочке у Нины какой-то чудодейственный порошок вуду, – сообщил он. – С его помощью можно отпугнуть всех злых духов, правда, Нина?
Нина растерянно посмотрела сначала на него, по том снова на меня и выпустила мешочек.
– Здесь сушеная пятипалая трава. Злые духи боятся ее как огня. Она способна уничтожить все зло, творимое пятью пальцами. Поняла?
Я молча кивнула.
– Кто это? – обратилась Нина к Бо.
– Тайная сестра Жизели. С первого взгляда ясно, что они близнецы.
Нина вновь уставилась на меня.
– Мне это совсем не ясно, – покачала она головой. – Бабушка рассказывала мне о зомби, которые способны принимать любое обличье. Если уколоть такого оборотня булавкой, боль испытывал не он, а тот человек, вид которого он присвоил.
Бо Эндрюс просто рассыпался от хохота.
– Я не зомби, – буркнула я.
У Нины, судя по всему, существовали на этот счет серьезные сомнения.
– Нина, я уверен, если уколоть ее булавкой, завизжит она, а не Жизель, – усмехнулся Бо и добавил более серьезным тоном: – Она приехала из Хоумы, и по пути сюда с ней вышло неприятное приключение. Какой-то подонок набросился на нее в темном переулке.
Нина кивнула, будто слова Бо подтвердили ее худшие предположения.
– Она очень устала, к тому же испугана и расстроена, – заключил Бо.
– Садись, девочка, – смягчилась Нина и указала мне на стул.
– Хочешь есть?
Я покачала головой.
– Ты знала, что у Жизели есть сестра? – спросил Бо, когда Нина принялась готовить мне какой-то напиток.
Помолчав несколько мгновений, негритянка повернулась к Бо и медленно проговорила:
– Я не знаю ничего, что мне не положено знать.
Бо изумленно вскинул бровь. Я наблюдала за действиями Нины: она налила в стакан молока, разбила туда сырое яйцо, добавила столовую ложку черной патоки, щепотку какого-то порошка, тщательно все взбила и протянула мне.
– Выпей залпом и постарайся не глотать при этом воздух, – велела она.
Я с сомнением смотрела на стакан.
– Пей, не бойся, – подбодрил меня Бо. – Нина лечит здесь всех от любой хвори.
– Как и моя бабушка, – сказала я. – Она тоже была знахаркой.
У Нины глаза на лоб полезли.
– Твоя бабушка была знахаркой?
Я кивнула.
– Значит, она была святой, – изрекла Нина благоговейным шепотом. – Каджунские знахарки способны унять боль от ожога, дунув на него, и остановить кровотечение одним касанием руки, – пояснила она, повернувшись к Бо.
– И уж наверно, внучка знахарки никак не может быть зомби? – улыбнулся он.
– Может, она и не зомби, – произнесла Нина после долгого молчания.
Однако взгляд ее, устремленный на меня, по-прежнему был полон подозрений.
– Пей! – скомандовала она.
Я повиновалась, хотя вкус у напитка оказался не слишком приятным. Но едва он проник мне в желудок, я ощутила тепло и покой.
– Спасибо, – сказала я.
Нина не успела ответить, так как в холле раздались шаги. Все мы выжидающе уставились на дверь. Мгновение спустя перед нами предстала Жизель Дюма – в красном шелковом платье, с блестящими рыжими волосами, рассыпанными по обнаженным плечам. Волосы у нее были почти такие же длинные, как у меня. В ушах сверкали бриллиантовые серьги, на шее – бриллиантовое ожерелье.
– Бо, почему ты опоздал? – возмущенно спросила она. – И что это за гостья-сюрприз?
Она резко повернулась ко мне, упершись руками в бедра. Хотя я представляла, что меня ожидает, у меня перехватило дыхание: я увидела точную копию собственного лица. Что же говорить о Жизели? Она прижала руки ко рту, словно пытаясь удержать безмолвный крик. Через пятнадцать лет и несколько месяцев после своего рождения мы наконец встретились.
11. Новоявленная Золушка
– Кто это такая? – выдохнула Жизель.
Ее глаза, расширившиеся было до невозможности, теперь с подозрением прищурились.
– А ты разве не видишь, кто она такая? – ответил Бо. – Твоя сестра-двойняшка. Ее зовут Руби.
Жизель состроила недовольную гримасу.
– Что за идиотский розыгрыш ты задумал, Бо Эндрюс? – возмущенно воскликнула она и подошла ко мне почти вплотную.
Несколько секунд мы пожирали друг друга глазами. Наверное, Жизель, в точности как и я, пыталась найти разницу между нашими лицами. Но это было непросто. Сходство между нами оказалось поразительным. Наши волосы имели один и тот же оттенок, брови – одинаковую форму, глаза горели одинаковым изумрудным огнем. Никаких родинок, шрамов и прочих особых примет, которые позволяли бы быстро отличить одну от другой. Ее скулы, подбородок, нос и рот были точной копией моих. В довершение всего мы были одного роста и телосложения – так, словно нас делали по одной мерке. Впрочем, более пристальный и внимательный взгляд выявил бы и различия: выражение наших лиц и манера поведения имели между собой мало общего. В отличие от меня, Жизель держалась гордо и уверенно. Судя по всему, смущение было ей неведомо. Она унаследовала царственную осанку бабушки Кэтрин. К тому же она умела смотреть не мигая и презрительно приподнимать уголок рта.
– Кто вы такая? – процедила она.
– Меня зовут Руби Лэндри, но мне следовало бы носить фамилию Дюма.
Взгляд Жизели по-прежнему был исполнен недоверия. Похоже, мозг ее отказывался найти хоть сколько-нибудь вразумительное объяснение тому, что видели ее глаза. Она повернулась к Нине; та осенила себя крестом и заявила:
– Пойду зажгу черную свечу!
Негритянка удалилась, бормоча под нос какие-то заклинания вуду, а Жизель сердито топнула ногой:
– Бо, объясни, наконец, что происходит?
Тот расхохотался и развел руками:
– Клянусь, я в первый раз увидел ее полчаса назад. Она стояла у ворот дома, когда я подъехал. Она из… забыл, откуда ты?
– Из Хоумы. Это в бухте.
– И она каджунка, – заключил Бо.
– То, что она каджунка, я вижу. Но это ничего не объясняет.
На глазах Жизели блеснули слезы досады и недоумения.
– Не сомневаюсь, все очень скоро объяснится, – попытался успокоить ее Бо. – Твои родители, разумеется, прольют свет на эту тайну.
– Откуда у меня может взяться сестра-двойняшка? – дрожащим голосом спросила Жизель.
Я могла бы объяснить ей все, но полагала, что будет лучше, если она услышит правду из уст своего отца.
Бо меж тем двинулся к дверям.
– Ты куда? – окликнула его Жизель.
– Поеду привезу твоих родителей. Ведь нам всем не терпится узнать, в чем тут дело, верно?
– Погоди. – Жизель переводила взгляд с него на меня и обратно. – А как же бал? Мы же собирались на бал?
– Да неужели ты сейчас можешь думать про какой-то бал? – удивился Бо.
– Но я купила новое платье и приготовила такую чудную маску! – Жизель обхватила себя за плечи и обожгла меня взглядом. – А тут вдруг она!
Из глаз ее хлынули слезы. Сжав руки в кулаки, она несколько раз ударила себя по бокам.
– И, как назло, именно сегодня, в самую замечательную ночь за весь год!
– Простите, – пробормотала я. – Я забыла, что сегодня Марди-Гра, когда отправилась в Новый Орлеан.
– Она забыла про Марди-Гра! – возопила Жизель. – Это уж слишком!
– Не расстраивайся так, Жизель, – проворковал Бо, обнимая ее.
Она зарылась лицом в его плечо, и он принялся гладить ее по волосам. На мгновение взгляды наши встретились, он ободряюще улыбнулся.
– Не расстраивайся! – повторил он.
– Я не могу не расстраиваться! – всхлипнула Жизель, вырвалась из его объятий и вновь топнула ножкой.
Взгляд ее, устремленный на меня, теперь полыхал откровенной злобой.
– Это просто случайное сходство, – заявила она. – Какой-то мошенник решил этим воспользоваться и послал ее к нам… вытягивать деньги. Я права? – Она обвиняюще наставила на меня перст.
Я покачала головой.
– Сходство слишком разительное, чтобы оказаться случайным, – возразил Бо. – С первого взгляда видно, что вы близнецы.
– Да не так уж сильно мы и похожи! – возмутилась Жизель. – У нее нос намного длиннее, чем мой, и губы тоньше. К тому же у нее оттопыренные уши!
Бо в ответ лишь усмехнулся.
– Тебя подослали, чтобы ты нас обокрала? Отвечай! – требовала Жизель, уперев руки в боки.
– Меня никто не посылал, – выдавила я. – Я приехала сама. Потому что обещала бабушке Кэтрин.
– Что еще за бабушка Кэтрин такая? – спросила Жизель и поморщилась, словно глотнув скисшего молока. – Жительница страны лгунов?
– Нет, жительница Хоумы, – смиренно ответила я.
– И к тому же знахарка, – вставил Бо.
Я видела, что он наслаждается досадой и растерянностью Жизели. Ему нравилось ее дразнить.
– Мне надоело слушать всякую чушь! – заявила она. – И я не собираюсь пропустить самый веселый бал в году из-за какой-то… каджунской девицы, которая имеет наглость объявить себя моей сестрой. И только на том основании, что она чуть-чуть на меня похожа!
– Чуть-чуть похожа? – ухмыльнулся Бо. – Когда я впервые ее увидел, был уверен, что это ты!
– Я! – Жизель едва не задохнулась от негодования. – Неужели ты мог принять за меня эту… эту особу? Ты что, не видел, как она одета? Не видел, какие на ней туфли?
– Я думал, это карнавальный костюм.
Мне совершенно не нравилось, что мою одежду принимают за карнавальный костюм замарашки.
– Да как ты мог подумать, что я наряжусь таким чучелом? – не унималась Жизель. – Что я решу нацепить на себя такие ужасные тряпки?
Я решила положить конец оскорблениям и возмущенно спросила:
– Что такого ужасного в моей одежде?
Жизель окинула меня взглядом, исполненным отвращения, и бросила:
– Все это барахло выглядит самодельным.
– Так и есть, – ответила я гордо. – И юбку, и блузку сшила мне бабушка Кэтрин.
– Вот видишь! – повернулась она к Бо.
Он кивнул, упиваясь представлением, которое с каждой минутой становилось все более увлекательным. Выяснилось, что я тоже умею злиться.
– Думаю, мне все-таки стоит съездить за твоими родителями, – настаивал Бо.
– Бо Эндрюс, если ты поедешь за ними вместо того, чтобы отвезти меня на бал… – угрожающе начала Жизель.
– Обещаю, мы отправимся туда, как только все выяснится, – перебил Бо. – Бал будет длиться всю ночь. Успеем повеселиться.
– Что ты хочешь выяснить? – вопросила Жизель. – И так все ясно. Это или мошенничество, или чья-то идиотская шутка! Не понимаю, почему бы тебе не убраться отсюда! – завизжала она, повернувшись ко мне.
– Ты не можешь выгнать ее, ничего не узнав! – возразил Бо.
– Бо Эндрюс, я вижу, ты самое настоящее чудовище! Тебе нравится издеваться надо мной!
Залившись слезами, она бросилась к лестнице.
– Жизель! – попытался остановить ее Бо.
Но Жизель убежала, даже не оглянувшись.
– Мне очень жаль, – подала голос я. – Я же говорила, мне не следует сюда приходить. Простите, что испортила вечер.
Бо задумчиво скользнул по мне взглядом.
– Любопытно, я-то тут в чем виноват? – пробормотал он. – Вечно она обвиняет меня во всем. – Он вздохнул и добавил: – Иди в гостиную, посиди там, пока я привезу Пьера и Дафну. Я знаю, где они. Это недалеко, через несколько минут они будут здесь. А насчет Жизели не волнуйся! Дождись нас непременно!
С этими словами он повернулся и торопливо вышел прочь, оставив меня в полном одиночестве. Ни когда в жизни я не чувствовала себя так неуютно. «Неужели этот дом когда-нибудь станет мне родным?» – спрашивала я себя, направляясь в гостиную.
Я боялась прикоснуться к чему-нибудь, боялась даже ступать по роскошному персидскому ковру, покрывавшему пол в гостиной. Высокие окна были закрыты малиновыми бархатными шторами с золотыми кистями, обои с цветочным рисунком были того же оттенка, что и обивка диванов и кресел. На овальном столе красного дерева стояли две хрустальные вазы. Лампы на низеньких столиках по углам казались очень старинными и безумно дорогими. На стенах висело несколько картин – пейзажи и уличные сцены, изображающие жизнь Французского квартала. Над мраморным камином красовался портрет седобородого пожилого джентльмена весьма почтенной наружности. Мне казалось, темные его глаза следят за мной, словно спрашивая, что мне здесь надо.
Робко опустившись на краешек дивана, я замерла в ожидании. Взгляд мой скользил по комнате, по картинам, статуям и безделушкам. Смотреть на портрет над камином я избегала. Пожилой джентльмен был явно недоволен появлением незваной гостьи.
В углу тикали деревянные напольные часы с римскими цифрами на циферблате, такие же древние, как и само время. Помимо их тиканья, ни единый звук не нарушал тишину. Правда, несколько раз сверху долетело какое-то топанье. Наверное, разъяренная Жизель вихрем носилась по своей комнате.
Сердце мое, как видно утомившись от бешеного ритма, теперь билось еле-еле. Я вздохнула и закрыла глаза. Похоже, приехав сюда, я совершила невероятную глупость. Ворвалась в налаженную жизнь других людей, угрожая ее разрушить. И почему только бабушка Кэтрин так настаивала на моем приезде в Новый Орлеан? Уж конечно, она не предвидела, что моя сестра-двойняшка объявит меня обманщицей и лгуньей. Скорее всего, отец тоже откажется меня признать. Внутри у меня все сжалось, словно я стояла над пропастью, в которую мне вот-вот предстояло рухнуть.
Шаги дворецкого Эдгара отвлекли меня от тягостных размышлений. Он вышел в коридор, чтобы распахнуть входную дверь. Вскоре до меня донеслись голоса и шаги нескольких человек.
– Она в гостиной, мсье, – провозгласил Бо Эндрюс.
В следующее мгновение я впервые в жизни увидела своего отца. Как часто я представляла его себе, стоя перед зеркалом и воображая, как будут выглядеть мои собственные черты в мужском варианте. Теперь, глядя на него, я узнавала свой нос и подбородок, свои зеленые глаза. Лицо его было суше и жестче, чем в моих фантазиях, но грива густых каштановых волос, открывавших высокий лоб, свидетельствовала о нашем родстве.
Ростом он был высок, не меньше шести футов двух дюймов. Подтянутый и худощавый, с сильными плечами, он обладал фигурой опытного игрока в теннис, и костюм средневекового рыцаря, в который он нарядился ради Марди-Гра, подчеркивал его стройность. Сжимая в руках шлем с плюмажем, он смотрел на меня во все глаза. Я тоже смотрела на него не отрываясь. Недоумение, светившееся в его взгляде, сменилось радостным изумлением.
Но не успел он произнести хоть слово, в комнату вошла Дафна Дюма. На ней было ярко-голубое платье с пышными рукавами, длинным шлейфом и шитой золотом каймой по краю широкой юбки, а поверх него – бархатный плащ, застегнутый на плече бриллиантовой пряжкой. По всей видимости, то был костюм принцессы из волшебной сказки.
Дафна тоже была очень высокой, около шести футов, и держалась прямо, как манекенщица на подиуме. Она вполне могла быть манекенщицей или фотомоделью – стройная, красивая, с округлыми формами. Ее белокурые волосы были уложены локонами, ни один из которых не развился и не растрепался. Самый взыскательный художник не стал бы ничего изменять ни в рисунке ее мягких губ, ни в разрезе больших светло-голубых глаз. Именно она, оглядев меня, первой нарушила молчание.
– Насколько я понимаю, Бо, это шутка, которую вы с Жизелью придумали ради Марди-Гра?
– Это не шутка, – ответил Бо.
– Это не штука, – эхом повторил отец, по-прежнему не сводя с меня глаз. – И это не Жизель. Здравствуйте! – обратился он ко мне.
Пожирая друг друга глазами, мы были одинаково ненасытны.
– Ты встретил ее у наших ворот? – спросила Дафна у Бо.
– Да, мадам, – подтвердил он. – У нее не хватало смелости войти в дом, и она уже собиралась уходить. Но я остановил ее и привел сюда.
Я наконец сумела оторвать взгляд от отца и перевести его на Дафну. Выражение, мелькнувшее на ее лице, красноречиво говорило о том, что она сожалеет о вмешательстве Бо, не позволившего мне тихо удалиться.
– Бо, ты подоспел вовремя, – произнес Пьер. – И поступил совершенно правильно. Мы очень тебе благодарны.
Бо просиял. Благодарность моего отца, несомненно, была ему приятна.
– Вы приехали из Хоумы? – обратился ко мне отец.
Краешком глаза я заметила, как Дафна тяжело перевела дыхание и прижала руки к груди. Они с отцом обменялись многозначительными взглядами.
– Бо, может, пойдешь посмотришь, как там Жизель? – предложил Пьер.
– Да, сэр, – ответил Бо и поспешно вышел.
Отец опустился на диван рядом со мной. Дафна закрыла обе половинки дубовой двери и замерла в ожидании.
– Вы сказали, ваша фамилия Лэндри? – осторожно начал отец.
Я кивнула.
– Господи боже! – воскликнула Дафна, судорожно вздохнула и вцепилась в спинку бархатного кресла.
– Успокойся, дорогая!
Отец вскочил, обнял ее за плечи и бережно усадил в кресло. Дафна откинулась на спинку, опустив веки.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он.
Она кивнула, не открывая глаз. Отец повернулся ко мне:
– Ваш дедушка… его зовут Джек?
– Да.
– Он охотник, проводник, который сопровождает туристов, желающих поохотиться на болотах?
– Да.
– Пьер, как они могли? – приглушенно воскликнула Дафна. – Это же ужасно! И все эти годы мы ничего не знали…
– Подожди, – перебил ее отец. – Мы должны во всем разобраться.
Взгляд его, устремленный на меня, по-прежнему был мягок и приветлив, но одновременно полон тревоги.
– Руби. Вас ведь зовут Руби, верно?
Я кивнула.
– Пожалуйста, расскажите нам все, что вам известно… обо всем этом.
– Мне рассказала бабушка Кэтрин… о том, как… – сбивчиво начала я. – Ну, о том, как мама… забеременела… И дедушка Джек решил…
«Продать вам ребенка», – едва не сорвалось с моих губ. Но я подумала, что это слишком грубо, и выразилась более уклончиво:
– Устроить так, чтобы моя сестра жила у вас. Бабушка Кэтрин очень огорчилась, когда узнала об этом… договоре. Вскоре после этого она выгнала дедушку Джека из дома и никогда больше не позволила ему вернуться.
Отец посмотрел на Дафну, которая по-прежнему сидела с закрытыми глазами, и снова повернулся ко мне.
– Продолжайте, – попросил он.
– Бабушка догадывалась, что у мамы будут близнецы. Но она скрыла это от всех, даже от дедушки Джека. Бабушка думала, я останусь жить с ними, с ней и с мамой, но…
Я осеклась. Хотя я никогда не видела маму, не слышала ее голоса, стоило мне заговорить о ее смерти, у меня перехватывало дыхание.
– Но? – нетерпеливо переспросил отец.
– Но мама умерла сразу после моего рождения… Моего и Жизели…
Щеки отца побагровели. Я заметила, как он несколько раз судорожно сглотнул, удерживая слезы. Однако он быстро совладал с собой, бросил взгляд на Дафну и снова повернулся ко мне.
– Мне очень жаль, – произнес он дрогнувшим голосом.
– Недавно бабушка Кэтрин тоже умерла. Перед смертью она взяла с меня обещание: если с ней что-нибудь случится, непременно поехать в Новый Орлеан и отыскать вас. Она не хотела, чтобы я оставалась в Хоуме с дедушкой Джеком.
Отец кивнул:
– Я ее прекрасно понимаю, хотя и не очень близко знаком с вашим дедушкой.
– А другие родственники у вас есть… дяди, тетки? – неожиданно спросила Дафна.
– Нет, мадам. А если и есть, я с ними не знакома. Дедушка иногда говорил, что у него есть родственники в других бухтах, но бабушка Кэтрин отказывалась с ними общаться.
– Как все это неприятно, – вздохнула Дафна.
Непонятно было, что она имеет в виду – моих неведомых родственников или ситуацию, в которой я оказалась теперь.
– Напротив, чрезвычайно приятно! У меня теперь две дочери, и я несказанно этому рад! – воскликнул отец и наконец позволил себе улыбнуться.
Улыбка у него была замечательная. Я почувствовала, что напряжение мое слабеет под его лучистым взглядом. Сознание того, что у меня наконец появился отец, причем именно такой, о котором я всю жизнь мечтала, – добрый, мягкий, любящий, – вытесняло все прочие переживания.
Дафна метнула на мужа сердитый взгляд:
– Все это повлечет за собой множество проблем!
– О чем ты? Ах да. Я счастлив, что ты наконец вошла в нашу жизнь, милая Руби, но, конечно, теперь нам придется столкнуться с некоторыми затруднениями. Впрочем, это сущие пустяки.
– Пустяки? – с укором воскликнула Дафна, и подбородок ее задрожал.
– Хорошо, не пустяки. Согласен, все это довольно серьезно, – кивнул отец, и взгляд его погрустнел.
– Я не хочу создавать проблемы кому бы то ни было, – заявила я, вскочив с дивана. – Думаю, всем будет лучше, если я вернусь в Хоуму. У бабушки осталось много друзей, которые мне помогут.
– Это правильное решение! – торопливо подхватила Дафна. – Мы дадим вам денег, поможем добраться до дому. Мы даже будем посылать ей время от времени немного денег, да, Пьер? А бабушкиным друзьям вы скажете, что…
– Об этом не может быть и речи! – перебил Пьер.
Он смотрел на меня так пристально, что мне казалось, мысли его перетекают прямо мне в сердце.
– Я не буду отсылать свою собственную дочь.
– Пьер, но вряд ли ее можно назвать твоей дочерью! – возразила Дафна. – До этого дня ты ни разу ее не видел, и я тоже. Она выросла совсем в другом мире.
Но отец даже не взглянул в ее сторону. По-прежнему не сводя с меня глаз, он произнес:
– Я знал твою бабушку лучше, чем дедушку. Она была… удивительная женщина. И обладала удивительными способностями.
– При чем здесь это? – попыталась вмешаться Дафна.
– Подожди, – отмахнулся он. – Она была знахаркой – так называют таких людей каджуны. Верно? – обратился он ко мне.
Я кивнула.
– И если она решила, что нам с тобой нужно встретиться, значит на то была веская причина. Видно, она что-то предвидела.
– Пьер, хватит нести чушь! – возмутилась Дафна. – Мы говорим сейчас о серьезных вещах, а не о каких-то языческих предсказаниях. Может, ты еще скажешь, что веришь в магию вуду, в точности как Нина.
– Я никогда не считал магию чушью, – пожал плечами Пьер. – В жизни слишком много тайн, которые не в состоянии объяснить наука, логика и разум.
Дафна испустила сокрушенный вздох и закрыла глаза:
– И какой же выход ты видишь из этой ситуации? Как ты объяснишь ее появление нашим друзьям и знакомым?
Я все еще стояла, не решаясь снова опуститься на диван. Пальцы мои сжимали сумку так крепко, что суставы побелели.
– Когда родилась Жизель, Нина у нас еще не работала, – задумчиво произнес отец. – До нее у нас была мулатка по имени Титуба, помнишь?
– Конечно помню, – откликнулась Дафна. – Помню, что я терпеть ее не могла. Она была страшная неряха и лентяйка и пугала меня своими жуткими суевериями. Повсюду оставляла щепотки соли, жгла в бочке какие-то тряпки вместе с куриным пометом… в общем, ужас что вытворяла. Нина, по крайней мере, колдует потихоньку.
– Сразу после рождения Жизели мы уволили эту самую Титубу, помнишь? – продолжал отец.
– Пьер, к чему ты клонишь? – недовольно спросила Дафна. – Какое отношение все это имеет к появлению твоей так называемой дочери?
– Самое прямое. Тогда мы никому не открыли правды, но в течение пятнадцати лет частные детективы искали ее по всей стране.
– Кого?
– Похищенную девочку. Нашу вторую дочь, которую Титуба украла в тот самый день, когда она родилась. Ты же знаешь, некоторые люди верят, что колдуньи вуду приносят в жертву похищенных детей. Разговоры об этом ходят постоянно.
– Меня это ничуть не удивит, если они и в самом деле этим занимаются, – заявила Дафна.
– Правда, еще ни разу не удалось доказать, что кто-то из колдуний действительно виновен в похищении и убийстве ребенка, – продолжал отец. – Мы не хотели разжигать страсти и поднимать волну обвинений, которая могла накрыть невиновных. Поэтому скрывали наше горе. И продолжали надеяться, что розыски завершатся успехом. Наши надежды оправдались, – заключил он, с улыбкой указав на меня.
– Значит, ее похитили, а через пятнадцать лет вернули? – усмехнулась Дафна. – Именно эту версию ты хочешь предложить нашим знакомым?
– А чем она плоха? – пожал плечами отец. – Подобно блудному сыну, блудная дочь вернулась под родной кров. Женщина, которая выдавала себя за ее бабушку, раскаялась на смертном одре и открыла девочке правду. И Руби наконец узнала, кто ее родители, и нашла их.
– Но Пьер…
– Дафна, ты прославишься на весь город! – пообещал отец. – Все захотят услышать эту историю из твоих собственных уст. У тебя отбою не будет от приглашений.
Дафна несколько мгновений сверлила мужа глазами, потом перевела взгляд на меня.
– Разве это не чудо? – воскликнул отец. – Я и думать не думал, что два человека могут быть так похожи друг на друга!
– Но она такая… неотесанная, – пробормотала Дафна.
– Ну, это дело поправимое, – улыбнулся отец. – Ты возьмешь девочку под свое крылышко и преобразишь… словно Пигмалион Галатею. Все будут ею восхищаться… И тобой тоже!
– Вряд ли, – поджала губы Дафна и окинула меня оценивающим взглядом. – Конечно, прежде всего ее необходимо прилично одеть. Может быть, тогда…
– Я одета вполне прилично! – обиженно заявила я. – Всю мою одежду сшила бабушка Кэтрин, а она считалась лучшей рукодельницей во всей бухте.
– Не сомневаюсь, – процедила Дафна. – В вашей бухте ее изделия, разумеется, весьма ценились. Но сейчас вы в Новом Орлеане, дорогая. Вы приехали сюда, потому что захотели жить… вместе с вашим отцом. Я права?
– Да. Я обещала бабушке Кэтрин, – пробормотала я. – Я верю, она лучше знала, как мне следует поступить.
– Здесь, в городе, свои правила и законы, – продолжала Дафна. – Вам придется к ним привыкнуть. Стать здесь своей. Насколько я могу судить, справиться с этой задачей вам будет непросто.
– Но и не слишком сложно! – вставил Пьер.
– Думаешь, я смогу ее обтесать до такой степени, что разница между нею и Жизелью станет почти незаметна? – повернулась к нему Дафна.
Подобный тон был мне вовсе не по душе. Судя по всему, Дафне я казалась кем-то вроде дикарки. Или, скорее, диким животным, которое ей придется приручить.
– Конечно сможешь, дорогая, – заверил отец. – Ведь с Жизелью ты отлично ладишь, хотя мы оба знаем, на что она способна, – с улыбкой добавил он.
– Да, каджунская кровь дает о себе знать, – вздохнула Дафна. – Приходится держать ее в узде и укрощать буйный нрав.
– Я не дикий зверь и не нуждаюсь в укротителях, мадам! – процедила я. – Моим воспитанием занималась бабушка Кэтрин. Я хорошо училась в школе и не пропускала ни одной воскресной службы в церкви.
– Ни школа, ни церковь не могут избавить человека от опасной наследственности, – возразила Дафна. – К счастью, в жилах Жизели течет не только каджунская кровь, но и голубая кровь Пьера. И разумеется, ей помогают те манеры и правила поведения, которые я прививала ей с детства. Если вы полны решимости стать членом нашей семьи, я попытаюсь привить эти манеры вам. Хотя, боюсь, время уже упущено. – Дафна повернулась к мужу. – Она слишком взрослая, Пьер. Перевоспитывать всегда труднее, чем воспитывать.
– Я прекрасно это понимаю, дорогая, – кивнул он. – Никто не ждет, что ты совершишь чудо за один день. Как ты сама сказала, перед тобой стоит трудная задача. Но что может быть интереснее, чем решать трудные задачи? – Он улыбнулся. – Я не сомневаюсь, ты справишься с ней блистательно.
Польщенная Дафна откинулась на спинку кресла и задумалась, поджав губы. Несмотря на ее резкий тон и откровенно пренебрежительное отношение, я невольно восхищалась ее красотой и царственными манерами.
Неужели я смогу стать такой же, как она? Неужели превращусь в принцессу из волшебной сказки? Только вот неизвестно, хочу ли я подобного превращения. Конечно хочешь, кричал голос в глубине моей души. Не упусти свой шанс! Делай все, что от себя зависит! Не лучше ли послать эту надменную дамочку подальше, тут же возражала я себе. Зачем терпеть обиды, ходить перед ней на цыпочках и выслушивать ее колкости? Но возражения становились все тише и наконец совсем заглохли где-то в дальнем уголке моего сознания.
– Да, но Бо уже знает о ней, – спохватилась Дафна.
– Знает, – согласился отец. – Конечно, если я попрошу его хранить тайну, он скорее умрет, чем ее откроет. Но правда так или иначе может выйти наружу в самый неподходящий момент и свести на нет все наши усилия.
– И что мы скажем Жизели? – спросила она, и в голосе ее зазвучала грусть. – Ей придется узнать, что ее настоящая мать – не я…
Дафна промокнула глаза голубым шелковым платком.
– Ее настоящая мать – ты и всегда ею останешься! – горячо возразил Пьер. – Ты воспитывала ее с первых дней, и никто другой не смог бы сделать для нее больше, чем сделала ты. Но если придерживаться моей версии с похищенным ребенком, нам не придется открывать Жизели слишком много. Жизель, конечно, будет потрясена. Но я не сомневаюсь, она поймет, что иметь сестру – это великое благо. Мы будем жить как прежде, только в два раза счастливее, – заключил он, сияя улыбкой.
Похоже, склонность к оптимизму у меня наследственная. Судя по всему, мой отец тоже неисправимый мечтатель.
– Я надеюсь, Руби, ты согласна поддержать мою версию, – произнес отец после недолгого молчания. – Поверь, я терпеть не могу обманывать и уж тем более принуждать кого-то ко лжи. Но ложь иногда бывает во спасение. В нашем случае это именно так.
Я не знала, что и ответить. Мысль о том, что мне придется бросить тень на бабушку Кэтрин, представить ее сообщницей похитителей младенцев, была мне отвратительна. Но с другой стороны, можно не сомневаться – бабушка не была бы в претензии. Разумеется, она одобрила бы мою ложь. Делая все возможное, чтобы остаться здесь, я выполняю ее желание.
– Конечно, я согласна, – кивнула я.
Дафна вздохнула, но не дала воли чувствам.
– Надо сказать Нине, чтобы приготовила комнату для гостей, – бросила она.
– Нет. Руби в нашем доме не гостья, – заявил отец. – Она будет жить в той комнате, что рядом со спальней Жизели. Они же сестры.
– Хорошо, – не стала возражать Дафна. – Я распоряжусь. Этой ночью она может воспользоваться вещами Жизели. – Она окинула меня взглядом. – К счастью, у тебя с сестрой один и тот же размер. – В голосе ее впервые появились примирительные нотки. – Туфли Жизели, надеюсь, тебе тоже подойдут.
– Завтра ты отправишься по магазинам, дорогая, и купишь все, что пожелаешь, – пообещал отец. – Жизель очень трепетно относится к своим вещам.
– Она совершенно права, – заявила Дафна. – Женщина должна гордиться своим гардеробом и не уподобляться студенткам колледжа, которые делятся с подругами всем, вплоть до нижнего белья.
Дафна встала и грациозным движением оправила платье.
– Да, эту ночь мы все надолго запомним! Не зря говорят, что на Марди-Гра случается невозможное. – Она вперила в Пьера пристальный взгляд. – Ты уверен, что мы поступаем правильно?
– Абсолютно, дорогая, – откликнулся он, поднимаясь с дивана. – Под твоим руководством мы сумеем преодолеть все трудности и разрешить все проблемы. – Пьер поцеловал жену в щеку. – Теперь я буду ценить тебя в два раза больше.
– Мой счетчик уже вертится как бешеный! – заявила Дафна, и оба рассмеялись.
Он поцеловал ее в губы. Видно, что ее довольство и счастье заботит его в первую очередь. Понежившись несколько мгновений в лучах его сияющих любовью глаз, Дафна направилась к дверям, но на полпути остановилась:
– Когда ты поговоришь с Жизелью?
– Прямо сейчас.
– Я пойду спать. После всех этих потрясений я едва держусь на ногах, – пожаловалась Дафна. – А утром мне понадобятся силы.
– Конечно ложись, дорогая.
– Насчет комнаты для нее я распоряжусь, – повторила Дафна и вышла, оставив нас вдвоем.
– Прошу тебя, Руби, сядь, – попросил отец.
Я послушно села на диван, он опустился рядом со мной.
– Может, ты голодна? Или хочешь пить?
– Нет, нет. Нина приготовила для меня удивительный напиток и…
– Наверное, пустила в ход один из своих магических рецептов? – с улыбкой уточнил он.
– Да. И ее магия сработала.
– Так происходит всегда. Когда я говорил, что с уважением отношусь к магии и всякого рода духовным практикам, я не кривил душой. Потом ты расскажешь мне подробнее о бабушке Кэтрин.
– С удовольствием.
Отец глубоко вздохнул и опустил глаза:
– Мне больно было узнать, что Габриеллы больше нет. Она была… восхитительным созданием. Никогда я не встречал женщину, которая могла бы с ней сравниться. Она была воплощением свободы и одновременно чистоты. Какая-то сказочная нимфа, дух природы.
– Бабушка Кэтрин тоже говорила, что мама была болотной нимфой, – подтвердила я.
– Да-да. Точнее не скажешь. Послушай, Руби, – сказал отец, став внезапно очень серьезным, – я понимаю, какое тягостное впечатление произвела на тебя эта история. Но со временем мы лучше узнаем друг друга, и я попытаюсь объяснить, что произошло тогда. Я не буду оправдываться, нет. Что толку пытаться представить свои поступки в выгодном свете? Увы, мы не в состоянии изменить прошлое и исправить совершенные ошибки. Но я надеюсь, ты поймешь, почему все вышло именно так. Ты имеешь право знать.
– А Жизель… она ничего не знает? – осторожно спросила я.
– Нет, нет. Ровным счетом ничего. Так решила Дафна. Я и так причинил ей немало боли и не хотел, чтобы она страдала и дальше. Мы нашли самый простой выход из положения – устроили так, что все сочли, будто она родила Жизель. Ну а одна ложь, как известно, влечет за собой другую, и вскоре ты оказываешься в плотных сетях обмана. Да, наша сегодняшняя жизнь строится на лжи, и нам приходится с этим мириться. – Отец помолчал, вздохнул и заговорил вновь: – Мне крупно повезло, что я встретил Дафну. Она не только красива, она наделена великим даром любви. Только из любви ко мне она пошла на обман. Приняла на себя ответственность.
Отец закрыл лицо руками и замер.
– Сама Дафна не могла забеременеть? – осмелилась просить я.
Он быстро поднял голову:
– Не могла. Я вижу, ты знаешь больше, чем я предполагал. И хотя вы с Жизелью близнецы, мне кажется, ты намного взрослее ее.
Некоторое время мы оба молчали.
– Мы не смогли бы пройти через все испытания, если бы не Дафна, – продолжал отец. – Ее самообладанию и достоинству может позавидовать всякий. Я уверен, общение с ней будет для тебя очень полезным. Надеюсь, она хоть до какой-то степени заменит тебе мать. Но конечно, прежде всего я надеюсь, что ты признаешь меня своим отцом, – добавил он с улыбкой. – Зачать ребенка способен каждый здоровый мужчина, но далеко не каждый способен стать отцом.
На глазах у него выступили слезы. Я чувствовала, всем своим существом он желает оправдаться передо мной. Но это желание невозможно исполнить, ибо в глубине души он сам не находит для себя оправданий.
Вопросы рвались у меня с языка, но я понимала, что время задать их еще не пришло. Нынешним вечером меня закрутил столь стремительный вихрь событий, что сейчас я мечтала только об одном – немного отдышаться и успокоиться.
– А что у тебя в сумке? – спросил отец.
– Так, кое-какие вещи и картины.
– Картины? – удивленно вскинул он бровь.
– Да, мои картины. Я сама их нарисовала.
Открыв сумку, я показала ему портрет мамы. Несколько секунд он глядел на картину не отрываясь.
– Здесь она выглядит как богиня природы, – задумчиво произнес он. – Знаешь, мои воспоминания о той поре расплывчаты и туманны, как сон. Слова и образы всплывают на поверхности сознания, как пузырьки, и лопаются, когда я пытаюсь припомнить детали. – Он помолчал, вперившись взглядом в изображение. – Вы с Жизелью обе похожи на нее. Я сознаю, что не заслужил такого счастья – постоянно иметь рядом два живых напоминания о Габриелле. И я благодарен судьбе, что она оказалась ко мне так милосердна и послала тебя сюда.
– Меня послала бабушка Кэтрин, – уточнила я. – Уж если кого и благодарить за мой приезд, это ее, а не судьбу.
– Я постараюсь проводить с тобой как можно больше времени, – пообещал отец. – Покажу тебе Новый Орлеан и расскажу о нашей семье.
– А чем вы занимаетесь? – Внезапно я сообразила, что почти ничего о нем не знаю.
Вопрос этот показался отцу очень забавным – возможно, потому, что я не удержалась и в очередной раз обвела потрясенным взглядом роскошно обставленную комнату.
– Сейчас я делаю деньги на инвестициях в недвижимость. Нам принадлежит множество многоквартирных домов и офисных центров, и мы разрабатываем ряд проектов. В центре города у меня есть офис. А вообще Дюма – старинная и уважаемая семья, которая ведет свой род еще от первых французских колонистов. Мой отец воссоздал наше генеалогическое древо – как-нибудь я обязательно тебе его покажу. Он проследил нашу родословную вплоть до девушек с сундуками, или Fines à la Casette.
– А кто они такие?
– Французские девушки из хороших семей сред него класса, которых отбирали с великим тщанием и отправляли сюда, чтобы они стали женами французских колонистов. Каждой было позволено захватить с собой лишь небольшой сундук с одеждой. Так что они прибыли сюда налегке, совсем как ты. – Отец с улыбкой указал на мою сумку. – Впрочем, надо признать, в летописи семьи Дюма встречаются не только славные страницы. Среди наших предков имелись владельцы игорных домов и даже содержатели борделей. В истории семьи Дафны подобных эпизодов тоже хватает, хотя она и отказывается это признавать.
Отец потер руки и поднялся с дивана.
– У нас с тобой будет достаточно времени для разговоров. А сейчас ты, без сомнения, страшно устала. Прими ванну и ложись спать. Утром для тебя начнется новая жизнь, и, надеюсь, эта жизнь принесет тебе немало радостей. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива в своем новом доме, в своей новой семье. Можно мне тебя поцеловать? – неожиданно спросил он.
– Конечно, – сказала я и закрыла глаза.
Отец прикоснулся губами к моей щеке.
Первый поцелуй отца… как часто я рисовала в воображении, как он подходит к моей кровати и целует меня на ночь, мой таинственный отец, постоянный герой моих картин, переставший наконец существовать лишь на бумаге. Я представляла, как он прикасается губами к моей щеке, гладит меня по голове, прогоняя все страхи, все тревоги, которые притаились в темных закоулках моей души…
Взглянув на него, я увидела, что глаза его полны слез. Он смотрел на меня с такой печалью, с таким сожалением. Мне даже показалось, он постарел за эти несколько мгновений.
– Ты не представляешь, как я счастлив, что обрел тебя. – В глазах его внезапно вспыхнули радостные огоньки, от недавней печали не осталось и следа. – Уверен, ты – совершенно особенная девушка. Сам не знаю, чем я заслужил такой подарок судьбы!
Отец взял меня за руку и провел через несколько комнат к винтовой лестнице. Когда мы поднялись на площадку второго этажа, одна дверь распахнулась и перед нами предстала Жизель, за спиной у которой маячил Бо Эндрюс.
– Куда это ты ее ведешь? – дрожащим голосом спросила она.
– Жизель, успокойся, – ответил отец. – Сейчас я тебе все объясню.
– Ты хочешь поселить ее в комнате рядом с моей?
– Да.
– Но это невозможно! Невозможно! – взвизгнула она и, отступив в свою комнату, с шумом захлопнула дверь.
Бо Эндрюс, оставшийся на площадке, судя по всему, был до крайности смущен ее выходкой.
– Пожалуй, мне лучше уйти, – пробормотал он.
– Думаю, да, – кивнул отец.
Бо двинулся вниз по лестнице. Жизель приоткрыла дверь и заорала в щелку:
– Бо Эндрюс, не смей уходить без меня!
– Но… – Бо растерянно оглянулся на моего отца. – Думаю, вам сейчас надо обсудить свои семейные проблемы и…
– Семейные проблемы могут подождать до утра! А сегодня Марди-Гра, – заявила Жизель, снова распахнув дверь. – Я весь год ждала этого бала. Все мои друзья будут там.
– Мсье? – Бо вопросительно посмотрел на отца.
Тот кивнул:
– Хорошо, поезжайте на бал. Наш разговор можно отложить до утра.
Откинув назад разметавшиеся по плечам волосы, Жизель вышла из комнаты, обожгла меня злобным взглядом и присоединилась к Бо. Ему явно было не по себе, однако он позволил Жизели взять себя под руку. Спускаясь по лестнице, она нарочито громко топала.
– Она так давно мечтала об этом бале, – извиняющимся тоном произнес отец.
Я молча кивнула, давая понять, что нисколько не обижаюсь.
Но отец чувствовал потребность оправдаться:
– Если бы я оставил ее дома силой, вышло бы только хуже. Она и слушать бы ничего не стала. Жизель привыкла, что все ее желания исполняются, и даже Дафна не всегда решается ей перечить. Она слишком долго была единственным ребенком в семье, и, спору нет, мы ее немного избаловали. Но я уверен, она будет счастлива узнать, что у нее появилась сестра. Сестра, которую я постараюсь избаловать не меньше, чем Жизель, – пообещал он, открывая дверь в предназначенную мне комнату.
Едва переступив порог, я поняла, что обещание начинает исполняться. Посреди комнаты возвышалась огромная кровать под балдахином из перламутрового шелка с вышитой каймой. Подушки выглядели невероятно мягкими и пышными, шелковое покрывало украшал цветочный рисунок, который повторялся на обоях. В изголовье кровати висела картина: очаровательная молодая девушка, сидя на скамейке в саду, кормит попугая, а лохматый черно-белый щенок играет подолом ее юбки. По обеим сторонам кровати стояли ночные столики, на каждом – лампа в форме колокольчика. Помимо огромного платяного шкафа и комода, тут был туалетный столик с огромным зеркалом в раме из резной слоновой кости, с узором из раскрашенных вручную красных и желтых роз. В углу висела старинная французская клетка для птиц.
– У меня будет своя ванная комната? – спросила я, увидев справа еще одну дверь.
– Конечно. Хотя вы с Жизелью и двойняшки, пользоваться одной ванной не пристало.
Заглянув внутрь, я увидела огромную ванну, расписанную цветами и птицами, умывальник и комод с медными ручками.
– А вот эта дверь, – отец указал налево, – ведет в комнату Жизели. Надеюсь, вскоре вы обе будете беспрестанно бегать туда-сюда.
– Я тоже на это надеюсь.
Я подошла к окну, из которого открывался вид на бассейн и теннисный корт. Окно было открыто, и из сада доносился запах бамбука, гардений и камелий.
– Тебе здесь нравится?
– Нравится? Да я просто в восторге! Никогда в жизни я не видела такой прекрасной комнаты!
Он рассмеялся, польщенный моим восторгом:
– Да, для того чтобы оценить эту красоту, нужно взглянуть на нее свежим взглядом. Вскоре ты к ней привыкнешь и будешь воспринимать как должное.
– Вряд ли, – усомнилась я.
– Вот увидишь. Тем более у тебя будут такие наставницы, как Дафна и Жизель. Ночная рубашка на кровати, тапочки на коврике. – Отец распахнул шкаф. На плечиках висел розовый шелковый халат. – А, халат тоже есть. В ванной ты найдешь все необходимое – зубную щетку, пасту, мыло. Если тебе еще что-нибудь понадобится, спрашивай, не стесняйся. Теперь это и твой дом, не забывай.
– Спасибо, – только и могла сказать я.
– Что ж, устраивайся и отдыхай. Вполне вероятно, утром ты проснешься раньше нас. Смело спускайся на кухню, Нина приготовит тебе завтрак.
Я кивнула. Отец пожелал мне спокойной ночи и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.
Оставшись в одиночестве, я несколько минут стояла без движения, глядя по сторонам. Неужели я действительно здесь? Неужели мне удалось преодолеть пространство и время и проникнуть в другой мир, где у меня будут отец, мать и даже сестра – если, конечно, она соизволит меня признать?
Я отправилась в ванную, где обнаружила мыло, испускавшее нежный аромат гардении, и флакон с пеной для ванны. Наполнив ванну горячей водой, я долго нежилась, с наслаждением ощущая, как ароматные пузырьки ласкают мою кожу. Потом надела изящную ночную рубашку Жизели, прыгнула на кровать и растянулась на шелковых простынях.
Я чувствовала себя самой настоящей Золушкой, оказавшейся в королевском дворце.
Но, как и положено Золушке, я была охвачена тревогой и с замиранием сердца прислушивалась к тиканью часов. Вот-вот они пробьют двенадцать, и тогда волшебной сказке конец.
Неужели мое счастье лопнет как мыльный пузырь и карета превратится в тыкву?
Или же часы будут тикать и тикать, убеждая меня в том, что я имею право остаться в этой сказке навсегда?
– Видишь, бабушка, я выполнила обещание, – прошептала я, перед тем как уснуть. – Надеюсь, теперь тебе спокойнее на небесах.
12. Аристократическое гостеприимство
Разбудил меня щебет голубых соек и пересмешников. Но не сразу я сумела вспомнить, где нахожусь. Поездка в Новый Орлеан и события, которые за ней последовали, казались невероятными, как сон. В окна моей комнаты проникали солнечные лучи, но, судя по всему, ночью прошел дождь: листья были влажными, ветерок дышал свежестью, а бесчисленные цветы благоухали с особой силой.
Я медленно села в постели, любуясь своей комнатой при свете дня. Утром она показалась мне еще более восхитительной. Вся обстановка – мебель, лампы, безделушки, даже шкатулка на туалетном столике – была антикварной, но при этом выглядела новехонькой. Создавалось впечатление, что комнату совсем недавно отделали и обставили, готовясь к моему приезду. Или, может, я, подобно сказочной принцессе, проспала много лет, а вещи вокруг оставались новыми, ибо ход времени для них остановился.
Я встала и подошла к окну. Небо походило на лоскутное одеяло, составленное из квадратов яркой лазури и ажурной белизны облаков. В саду суетились какие-то люди – поливали клумбы, подстригали зеленые изгороди, косили траву на лужайках. Кто-то подметал теннисный корт, усыпанный опавшими листьями и маленькими веточками – последствиями ночного дождя. Кто-то вылавливал мокрые дубовые листья из бассейна.
Замечательный день для того, чтобы начать новую жизнь, решила я. Сердце мое наполнилось радостью. Умывшись и причесавшись, я достала из сумки серую юбку и белую блузку и надела их. Затем разложила все свое нехитрое имущество по ящикам ночного столика и комода, сунула ноги в мокасины и спустилась вниз.
В доме стояла тишина. Двери всех спален были плотно закрыты. Но не успела я отыскать дорогу в кухню, как входная дверь громко хлопнула и в дом ворвалась Жизель. То, что она может кого-нибудь разбудить, судя по всему, ничуть ее не заботило.
Она бросила на столик в холле плащ и шляпку с разноцветными перьями и направилась к лестнице. Ощутив на себе мой взгляд, Жизель повернулась и увидела меня.
– Ты только что вернулась с бала? – удивленно спросила я.
– О, я о тебе совсем забыла! – заявила она и глупо захихикала.
На ногах она держалась не слишком твердо: похоже, на балу пила не только лимонад.
– Я чудно провела время! – сообщила Жизель. – И у Бо хватило ума не говорить о неприятном. Я имею в виду твое появление.
– Бал продолжался до утра?
Она состроила кислую гримасу, словно мой вопрос рассердил ее своей неуместностью:
– Разумеется! Балы на Марди-Гра всегда продолжаются до утра. Это всем известно. Не думай, что сможешь рассказать родителям что-то, чего они не знают, и доставить мне неприятности, – процедила она.
– Я не собираюсь ябедничать и не хочу неприятностей для тебя. Просто удивилась, что бал продолжался так долго.
– Ты разве никогда не ходила на танцы и не развлекалась? – презрительно осведомилась она. – В вашей глуши не знают, что это такое?
– Почему? – пожала плечами я. – У нас часто устраивают танцевальные вечера. В нашей бухте все любят танцевать файс-додо, правда не ночи напролет.
– Файс-додо? Звучит очень забавно, – ухмыльнулась она и поднялась по лестнице на несколько ступенек. – Так и видишь деревенских парней и девок, которые дружно топают ногами под аккордеон.
– Это очень веселые вечера, – вступилась я за родную бухту. – На них всегда подают множество вкусных вещей. А на твоем балу было весело?
– Весело? – насмешливо переспросила Жизель. – Весело бывает только на школьной вечеринке или на чаепитии в саду. А на балу в ночь Марди-Гра было потрясающе! Там были все, – заявила она, поднявшись еще на пару ступенек. – И все буквально лопались от зависти, глядя на нас с Бо. Нас признали самой красивой креольской парой. Все мои подружки умоляли меня разрешить протанцевать с Бо хотя бы один танец. И уж конечно, всем хотелось знать, где я купила такое шикарное платье. Но я сохранила свой секрет!
– Красивое, – признала я.
– Не надейся только, что я разрешу тебе носить свои платья! – бросила она, надменно наморщив нос. – Ты свалилась на нас как снег на голову. И я до сих пор не понимаю, кто ты такая и что тебе надо.
– Твой отец… наш отец все тебе объяснит.
Жизель метнула в меня очередной презрительный взгляд и откинула волосы назад.
– Не думаю, что кто-нибудь сможет объяснить мне твое присутствие в нашем доме, – процедила она. – Так или иначе, сейчас я не намерена слушать никаких объяснений. Я страшно устала и хочу спать. И твоя персона не настолько меня интересует, чтобы уделять ей слишком много внимания. – Она окинула меня взглядом с головы до пят. – Откуда ты только берешь такие кошмарные вещи? Неужели у тебя нет другой одежды, кроме самодельной?
– Есть, – ответила я, стараясь ничем не выдать своей обиды. – Но я привезла с собой не все.
– И на том спасибо. – Жизель зевнула во весь рот. – Страшно хочется спать. Времени на сон у меня не так много, сегодня к чаю придет Бо. Мы с ним вдоволь поболтаем про нынешний бал, перемоем всем косточки. Если ты останешься здесь до вечера, сиди, слушай и мотай на ус.
– Конечно, я останусь. Теперь это и мой дом.
– Пожалуйста, и так голова болит, а ты намерена меня доконать! – И Жизель со страдальческим выражением потерла пальцами виски. – С меня хватит. Мы, молодые креолки, должны беречь себя. Ведь мы – самые нежные и хрупкие создания на свете. Мы подобны изысканным цветам, которые нужно холить и лелеять. Так говорит Бо.
При этих словах губы Жизели тронула улыбка, но погасла, стоило ей взглянуть на меня.
– Ты что, еще не накрасила губы? – спросила она с подчеркнутым недоумением.
– Я никогда не крашу губы, – призналась я. – У меня и помады нет.
– И Бо еще смеет утверждать, что мы близнецы! – возопила Жизель.
Я почувствовала, что терпению моему приходит конец.
– Мы действительно близнецы! – заявила я.
– Лишь в твоих мечтах, – отрезала Жизель, взбежала по лестнице и исчезла за дверями своей комнаты.
Я подошла к столу, полюбовалась ее плащом и затейливым головным убором. Почему она бросила здесь эти роскошные вещи? Кто их уберет?
Словно услышав мои мысли, в холле появилась горничная – миловидная негритянка с огромными карими глазами. Девушка показалась мне совсем юной, едва ли намного старше меня самой.
– Доброе утро, – сказала я.
– Доброе утро, – откликнулась она. – Это вы – девушка, которая похожа на мадемуазель?
– Да. Меня зовут Руби.
– А меня Венди Уильямс.
Пожирая меня глазами, горничная собрала вещи Жизели и вышла.
Я отправилась в кухню, но, проходя мимо столовой, увидела отца, сидевшего за длинным столом. Он пил кофе и читал отдел деловых новостей в газете. Заметив меня, он расплылся в улыбке:
– Доброе утро, дорогая. Присоединяйся ко мне!
Огромная столовая не уступала размерами танцевальному залу в Хоуме. Над столом висело нечто вроде огромного веера. Прежде в богатых домах слуги во время обеда приводили в движение подобные опахала, создавая легкий ветерок и отгоняя мух. Но теперь даже у каджунов – кто побогаче – эти приспособления уступили место электрическим вентиляторам. Как видно, здесь веер висел исключительно для красоты.
– Садись сюда! – Отец указал на стул слева от себя. – С нынешнего дня здесь будет твое постоянное место. Жизель сидит справа, а Дафна – на другом конце стола.
– Так далеко! – Я окинула взглядом огромный стол красного дерева, отполированный до зеркального блеска.
– Да, далековато. Но Дафне нравится. Или, скажем так, это отвечает правилам хорошего тона. Ты выспалась?
– Да, замечательно. – Я уселась. – Никогда раньше у меня не было такой удобной кровати. Как будто сплю на облаке.
Отец улыбнулся:
– Жизель требует, чтобы я купил ей новый матрас. Жалуется, что ей жестко спать. Но если я куплю ей матрас мягче прежнего, она в нем просто утонет, – сообщил он, и мы оба рассмеялись.
Интересно, он знает, что Жизель едва успела вернуться с бала? Она подняла такой шум, что не расслышать было бы затруднительно.
– Будешь завтракать?
– Да, – ответила я, чувствуя, что у меня бурчит в животе от голода.
Отец позвонил в колокольчик, и из кухни появился Эдгар.
– Ты ведь уже знакома с Эдгаром?
– Да, конечно. Доброе утро, Эдгар.
– Доброе утро, мадемуазель, – поклонился в ответ дворецкий.
– Эдгар, попроси Нину приготовить для мадемуазель Руби блинчики с черникой. Ты любишь блинчики, дорогая?
– Очень.
– Хорошо, сэр. – Эдгар улыбнулся мне и направился на кухню.
– Хочешь апельсинового сока? – Отец протянул руку к графину. – Его только что выжали.
– Хочу, спасибо.
– По-моему, Дафна напрасно думает, что ей придется приложить много усилий, исправляя твои манеры. Бабушка Кэтрин отлично тебя воспитала.
При упоминании о бабушке глаза мои мгновенно обожгли невольные слезы. Я поспешно отвернулась.
– Уверен, ты очень по ней скучаешь.
– Да.
– Когда теряешь любимого человека, никто не может его заменить. Но я надеюсь, что смогу заполнить пустоту, образовавшуюся в твоем сердце.
Мы помолчали.
– Судя по всему, Дафна сегодня будет спать допоздна. – Отец подмигнул мне. – Что до Жизели, она наверняка проваляется в постели весь день. Сегодня после обеда Дафна собиралась повезти тебя по магазинам. Но утро принадлежит нам. Как ты относишься к тому, чтобы прокатиться со мной по городу?
– Это было бы здорово. Спасибо.
После завтрака мы сели в «роллс-ройс» и по длинной аллее двинулись к воротам сада. Никогда в жизни я не каталась в таком роскошном автомобиле и теперь глупо разглядывала деревянные украшения над мягкой кожаной обивкой сидений.
– Ты умеешь водить машину? – осведомился отец.
– Нет. Мне и ездить-то на машине приходилось нечасто. В бухте мы передвигаемся в основном пешком или на лодках-пирогах.
– Да-да, я помню, – подхватил он, и лицо его просияло улыбкой. – Жизель тоже не водит машину. Ей, видите ли, лень учиться. К тому же ей больше нравится, когда ее возят. Но если ты захочешь научиться водить, я с удовольствием буду твоим учителем.
– О, я буду очень рада! Спасибо.
Мы выехали из ворот и оказались на улице, вдоль которой тянулись ажурные решетки оград, обсаженных олеандрами. В глубине садов стояли особняки, такие же роскошные, как наш. Небо было безоблачным, и на улице почти не оставалось тени. Тротуары и выложенные плиткой внутренние дворы сверкали на солнце. В водосточных желобах валялись белые и розовые камелии, принесенные ночным ливнем.
– Некоторые из этих домов построены еще в восемнадцатом веке, – сообщил отец. – Например, вот этот. – Он указал на особняк справа. – Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, скончался в этом доме в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Здесь все дышит историей, – с гордостью сообщил он.
Мы повернули, пропустили оливково-зеленый трамвай и направились в центр города по обсаженной пальмами улице Сен-Чарльз.
– Я очень рад возможности побыть с тобой наедине, – признался отец. – Надеюсь, за эти несколько часов ты познакомишься с городом, а мы с тобой лучше узнаем друг друга. Представляю, как трудно тебе было решиться на этот шаг – уехать из дома и отыскать меня.
Выражение моего лица подтвердило верность его догадки. Отец прочистил горло и продолжал:
– Я не мог говорить о твоей матери при других людях, особенно при Дафне. Думаю, ты догадываешься почему.
Я молча кивнула.
– Конечно, сейчас тебе трудно понять, как я мог поступить с ней… подобным образом. Иногда мне кажется, все это было во сне.
Мне тоже казалось, что все события вчерашнего и сегодняшнего дня, в том числе и наш разговор, происходят во сне. Подобным чудесам не было места в реальности.
– Хочу рассказать тебе о своем младшем брате, Жане, – донесся до меня голос отца, мягкий и задумчивый. – Он был полной моей противоположностью – энергичный, общительный, красивый. В отношениях с девушками – настоящий донжуан. А я, когда дело касалось прекрасного пола, становился застенчивым и робким до глупости, – вздохнул отец и рассеянно улыбнулся. – К тому же Жан был превосходным спортсменом. Он отлично плавал, ходил под парусом. Мог перейти на яхте озеро Пончартрейн, даже если ветер был такой слабый, что едва шевелил ветви деревьев на берегу. Стоит ли говорить, что у отца он был любимчиком, а мать души в нем не чаяла. Но я ни капельки не ревновал, – поспешно добавил отец. – Меня всегда интересовал бизнес, в офисе я чувствовал себя как рыба в воде. Проводить время в обществе сотрудников и деловых партнеров, говорить по телефону, заключать сделки мне нравилось больше, чем болтать с молодыми красотками.
Отец чуть помолчал и продолжил:
– Но так или иначе, надо признать – все обаяние, отпущенное природой для нас двоих, досталось одному Жану. Ему никогда не составляло труда найти друзей или завести знакомство. Он притягивал людей точно магнит. Всем, и мужчинам и женщинам, хотелось погреться в свете его улыбки. Наш дом всегда был полон молодежи. Возвращаясь домой, я никогда не знал, кто будет обедать в нашей столовой, сидеть в нашей гостиной или же загорать на берегу нашего бассейна.
– Жан был намного моложе тебя?
– На четыре года. Когда я окончил колледж, Жан только что поступил. Разумеется, он сразу стал одним из самых популярных студентов. Побеждал во всех спортивных состязаниях и бил своим обаянием наповал. Вскоре его выбрали президентом курса. Сама понимаешь, все свои надежды и упования наш отец связывал именно с ним.
Наш автомобиль меж тем оказался в центре Нового Орлеана и катил по оживленным улицам, запруженным народом и машинами. Но я, поглощенная историей, которую мне рассказывал отец, почти не смотрела по сторонам.
«Роллс-ройс» остановился у светофора.
– Тогда я еще не был женат, – продолжал отец. – Мы с Дафной только начали встречаться. Предполагалось, что Жан со временем женится на дочери одного отцовского партнера по делам. Про такие браки говорят, что они совершаются на небесах. Девушка была на редкость хороша собой, а отец ее чрезвычайно богат. Никто не сомневался, что вскоре их ожидает свадьба, которую устроят с поистине королевским размахом.
– А как относился к этому Жан?
– Жан? Он боготворил нашего отца и готов был выполнить все его желания. Свою грядущую женитьбу он воспринимал как неизбежность. О, будь ты с ним знакома, он бы тебе понравился. Он никогда не унывал, неизменно верил в лучшее и считал, что на свете нет неразрешимых проблем и непреодолимых трудностей.
– А… что с ним случилось? – осмелилась спросить я, с замиранием сердца ожидая ответа.
– Его яхта потерпела крушение на озере Пончартрейн. Я не был большим любителем прогулок под парусом, но в тот раз он уговорил меня составить ему компанию. Он считал меня слишком серьезным и занудным и постоянно пытался оторвать от дел и заставить хоть немного развлечься. Обычно я отмахивался от всех его попыток. Но в тот раз он сказал, что мы слишком отдалились друг от друга, что братья должны хотя бы изредка проводить время вместе. Этот довод оказался решающим. Увы, мы оба немало выпили. Внезапно поднялся сильный ветер. Я хотел немедленно повернуть к берегу, но Жан смеялся над моей трусостью и твердил, что мы должны бросить вызов стихиям. В результате яхта перевернулась. Жан плавал куда лучше, чем я, и без труда доплыл бы до берега, но мачта ударила его по затылку.
– Какой ужас! – выдохнула я.
– Когда я вытащил его на берег, он был без сознания. Выяснилось, что он впал в кому. Отец, не считаясь с расходами, приглашал лучших докторов, но медицина оказалась бессильна.
– Какой ужас! – только и могла повторить я.
– Я думал, родители никогда не оправятся после этого удара. Особенно я переживал за отца. Но маму несчастье поразило еще сильнее. Она слабела и угасала с каждым днем. Примерно через год после трагедии у нее случился сердечный приступ. Она выжила, но здоровье так и не вернулось к ней.
Автомобиль наш двигался по улицам делового квартала. Совершив несколько поворотов, отец заехал на стоянку, но не стал выключать мотор. Глядя в пространство перед собой, он предавался воспоминаниям:
– Однажды отец вошел в наш офис и плотно закрыл за собой дверь. Несчастье с братом и болезнь матери подкосили его, он на глазах превратился в старика. Еще совсем недавно он был статным и сильным мужчиной, а теперь ходил сгорбившись и опустив голову. Щеки его ввалились, глаза потухли, и бизнес почти не вызывал у него интереса. «Пьер, – сказал он, – судя по всему, твоя мать вскоре покинет этот мир. Скажу откровенно, я тоже чувствую, что дни мои сочтены. Если бы ты женился и обзавелся семьей, это стало бы для нас обоих большим утешением на закате жизни». Мы с Дафной так или иначе собирались пожениться, – продолжал свой рассказ отец. – Но после этого разговора я решил ускорить события. Сразу после свадьбы я заявил, что нам нужно как можно скорее произвести на свет ребенка. Дафна отнеслась к этому с пониманием. Но месяц проходил за месяцем, а ей никак не удавалось забеременеть. Естественно, мы начали тревожиться. Дафна обратилась к лучшим специалистам, и они вынесли приговор: она не может иметь детей. Причина в каких-то там гормонах, которые ее организм не вырабатывал в достаточном количестве. Точный диагноз я уже не помню. Известие это как громом поразило моего отца, который жил только мечтой о внуках. Вскоре после этого умерла мать.
– Какой ужас, – в очередной раз простонала я.
– Отец впал в глубочайшую депрессию. Он окончательно забросил дела, перестал следить за собой и проводил целые дни, сидя в кресле и глядя в пространство. Дафна ухаживала за ним. Они прекрасно ладили, но я знал – она чувствует себя виноватой. Впрочем, сама она это отрицала и отрицает до сих пор. Я испробовал все способы, пытаясь вывести отца из депрессии. Наконец мне удалось заинтересовать его охотой. Мы отправились в бухту, чтобы пострелять уток и гусей. Там мы и познакомились с твоим дедушкой Джеком, который взялся быть нашим проводником. А потом встретил Габриеллу.
Я слушала затаив дыхание.
– Ты не представляешь, какой унылой была тогда моя жизнь, – продолжал отец, бросив на меня беглый взгляд. – Я лишился сначала горячо любимого брата, потом матери. Моя жена не могла иметь детей, отец проводил дни в полусонном оцепенении. И тут вдруг она… Никогда не забуду это мгновение… Я разгружал машину у пристани, повернулся и увидел Габриеллу, идущую по берегу канала. Волосы ее, точно такие же рыжие, как у тебя, развевались на ветру, на губах играла ангельская улыбка. Сердце мое замерло на мгновение, а потом забилось с удвоенной силой, кровь хлынула к щекам. Я почувствовал, что заливаюсь багровым румянцем. Рисовая птичка опустилась ей на плечо. Габриелла вытянула руку, и пичуга принялась переступать по ней, как по ветке дерева, а потом взмыла в небо. Смех Габриеллы, детский, серебристый смех, до сих пор звучит у меня в ушах. «Кто это?» – спросил я у твоего дедушки. «Всего лишь моя дочь», – ответил он. Я поверить не мог, что эта богиня, эта нимфа, появившаяся из гущи лесов, – его дочь, обычная девушка-каджунка. Никогда в жизни не испытывал я подобного смятения. Бороться с охватившей меня страстью было невозможно. Я пользовался любым поводом побыть рядом с ней, смотреть на нее, слышать ее голос. И вскоре… она тоже стала ждать встреч со мной с нетерпением.
Отец погрузился в молчание. Я ждала, когда он заговорит вновь.
– Разумеется, отец видел, что со мной творится. Но не чинил мне препятствий – напротив, стал заядлым охотником и каждую неделю стремился в бухту, тем самым потворствуя моим встречам с Габриеллой. Я не догадывался, по какой причине он поощряет наши отношения. Это стало ясно лишь в тот день, когда я сообщил ему, что Габриелла беременна. Узнав, что у нее будет от меня ребенок, отец откровенно обрадовался.
– И, не спросив тебя, договорился обо всем с дедушкой Джеком, – подсказала я.
– Да, это было против моего желания. Я рассчитывал навещать Габриеллу и ребенка, помогать им. Габриелла была на это согласна. Но мой отец твердо держался за свой замысел. Он носился со своим планом как одержимый, и отговорить его было невозможно. Дошло до того, что он рассказал обо всем Дафне.
Отец смолк и несколько раз судорожно сглотнул.
– А ты? Что тогда сделал ты?
– Что мне оставалось? Отрицать что-либо было бессмысленно. Я признался Дафне во всем.
– Она… очень расстроилась?
– Еще бы! Но Дафна – женщина с характером, с огромной выдержкой, – улыбнулся он. – Она сказала, что мой отец просил ее имитировать беременность, а потом воспитать ребенка как своего собственного. И что она согласилась. Он кое-что обещал ей взамен. Но это совершенно не важно. Оставалось уговорить Габриеллу. Ее чувства и желания заботили их меньше всего. Я сказал Дафне, что Габриелла не хочет расставаться с малышом и может воспротивиться сделке, заключенной за ее спиной.
– Бабушка Кэтрин рассказывала мне, как переживала мама, узнав об этой сделке, – вставила я. – Но я так и не поняла, почему она уступила дедушке Джеку и согласилась отдать Жизель.
– На нее давил не только дедушка Джек, – вздохнул отец. – Думаю, решающую роль тут сыграла Дафна. – Он резко повернулся и взглянул на меня. – Судя по твоему удивленному лицу, ты ничего об этом не знаешь.
– Нет, – призналась я.
– Возможно, твоя бабушка Кэтрин тоже ничего не знала об их разговоре. Так или иначе, Дафна вмешалась, и сопротивление Габриеллы было сломлено. Конец истории тебе известен, – произнес он и поспешно спросил: – Хочешь прогуляться по Французскому кварталу? Мы как раз на Бурбон-стрит.
– Давай прогуляемся, – согласилась я.
Мы вышли из машины и, взявшись за руки, направились по улице. День только начинался, однако из баров, ресторанов и клубов, которых здесь было великое множество, неслась музыка.
– Французский квартал – это сердце Нового Орлеана, – пояснил отец. – Жизнь бьет здесь ключом в любое время суток. Кстати, Французским он называется скорее по старой памяти, сейчас было бы вернее называть его испанским. В конце восемнадцатого века город пережил два опустошительных пожара, которые уничтожили большинство зданий, возведенных французами.
Отец говорил с таким увлечением, что было сразу видно: он обожает Новый Орлеан и гордится им. Любопытно, смогу ли я когда-нибудь полюбить этот город так же сильно? Мы шли по мощеному тротуару мимо затейливых колоннад и железных ворот, за которыми скрывались внутренние дворы. На балконах домов разговаривали и смеялись люди; увидев на улице знакомых, окликали их. В арке одного дома молодой негр играл на гитаре. Вид у него был такой отрешенный, словно играет он для собственного удовольствия и ничуть не нуждается в слушателях, стоявших вокруг.
– В этом городе происходило множество удивительных событий, – заметил отец, сделав широкий жест рукой. – Жан Лафит, знаменитый пират, и его брат Пьер торговали здесь контрабандными товарами. В этих внутренних дворах неуемные авантюристы обсуждали свои планы, а после создавали мощные компании и корпорации.
Я смотрела по сторонам во все глаза, поражаясь обилию кафе, ресторанов, сувенирных и антикварных магазинов. Вскоре мы дошли до Джексон-сквер, в центре которой возвышался собор Сен-Луи.
– На этой площади проходили собрания и празднества, – сообщил отец. – Здесь Новый Орлеан приветствовал своих героев.
Мы полюбовались конной статуей Эндрю Джексона и вошли в собор. Я поставила свечу за упокой души бабушки Кэтрин и прочла молитву. Выйдя, мы вновь оказались на площади, по краям которой художники продавали свои работы.
– Давай выпьем кофе с молоком и съедим по бенье, – предложил отец.
Я с радостью согласилась. Бенье, круглые булочки, покрытые сахарной глазурью или пудрой, относились к числу моих любимых лакомств.
Сидя за столиком уличного кафе, мы ели, пили и наблюдали, как художники рисуют портреты туристов.
– Ты слыхал про галерею Доминик? – спросила я.
– Доминик? Да, конечно. Она недалеко отсюда. А почему ты спрашиваешь?
– Там выставлено несколько моих картин, – с гордостью сообщила я.
– Правда? – У отца глаза на лоб полезли от удивления. – Твои картины в художественной галерее?
– Да. Одна уже продана. На деньги, которые я за нее получила, я смогла сюда приехать.
Я рассказала отцу, как однажды владелец художественной галереи по имени Доминик подъехал к прилавку, где мы с бабушкой торговали своими изделиями, и пожелал приобрести мои картины.
– Мы немедленно пойдем туда! – заявил отец. – И ты молчала все это время! Поразительная скромность! Жизель должна брать с тебя пример.
Пока мы шли к галерее Доминик, сердце мое замирало. Картину с взлетающей цаплей мы увидели сразу – она была выставлена в витрине. Самого Доминика на месте не оказалось. Смотрительница, очаровательная молодая женщина, явно пришла в волнение, узнав, кто я такая.
– Сколько стоит картина в витрине? – спросил отец.
– Пятьсот пятьдесят долларов.
Пятьсот пятьдесят долларов! За картину, которую написала я! С ума можно сойти!
Отец тут же достал бумажник и отсчитал деньги.
– Изумительная работа! – воскликнул он, разглядывая свое приобретение. – Но ты должна изменить подпись. Теперь ты – Руби Дюма. Я хочу, чтобы все знали: этот дивный талант принадлежит нашей семье.
Я вспомнила слова бабушки Кэтрин о том, что болотная цапля – любимая мамина птица. Мне ужасно хотелось спросить, знает ли об этом отец, но я постеснялась.
Взяв аккуратно запакованную картину, мы с отцом вышли на улицу.
– Представляю, что будет с Дафной, когда она увидит это чудо. Мы создадим тебе все условия для занятий живописью. Одну комнату превратим в студию, купим все необходимое. Самые лучшие учителя в Новом Орлеане будут давать тебе уроки.
Я не знала, что и сказать. Голова у меня шла кругом от счастья.
Вернувшись к машине, мы положили картину на заднее сиденье.
– Сейчас сходим в музей, побываем на двух знаменитых кладбищах, а потом пообедаем в моем любимом ресторане на пристани, – сказал отец. – Сегодня мы должны кутнуть как следует! – добавил он со смехом.
Это была замечательная прогулка. Мы болтали и смеялись, будто были знакомы давным-давно. Ресторан, в который отвел меня отец, поразил мое воображение. Одна стена в нем была стеклянной, и, сидя за столиком, мы могли любоваться теплоходами и баржами, идущими по Миссисипи. За обедом отец расспрашивал меня о жизни в бухте. Я рассказала, как мы с бабушкой Кэтрин ткали на продажу полотенца и салфетки, делали шляпы из пальмовых листьев. Потом разговор зашел о школе. Отец спросил, встречалась ли я с каким-нибудь молодым человеком. Я начала рассказывать о своем романе с Полом и осеклась. Вспоминать о нем было слишком больно, к тому же мне не хотелось углубляться в дебри еще одной темной семейной истории.
Отец заметил, что я погрустнела.
– Не переживай, – улыбнулся он. – Поклонников у тебя будет хоть отбавляй. Уверен, как только Жизель познакомит тебя со своими школьными друзьями, все мальчишки начнут сходить по тебе с ума.
– Я буду ходить в школу? – растерянно спросила я.
Это обстоятельство до сих пор не приходило мне в голову.
– А как же! Мы уладим это на следующей неделе.
По спине у меня пробежал холодок. Что, если все девочки в этой школе похожи на Жизель? Чего тогда мне ожидать?
– Успокойся. – Отец погладил меня по руке. – Все будет хорошо. О, наши дамы, наверное, уже изволили проснуться, – добавил он, взглянув на часы. – Нам с тобой пора возвращаться. Помимо всего прочего, надо наконец поговорить с Жизелью.
Он сказал это так спокойно, словно предстоящий разговор не вызывал у него ни малейшего волнения. А у меня в памяти всплыли слова бабушки Кэтрин: «Сплести лоскуток лжи куда труднее, чем целое покрывало правды».
Дафну мы застали в саду – она сидела за столом под полотняным зонтиком и пила кофе. По всей видимости, то был ее поздний завтрак. Она была в домашних туфлях и голубом шелковом халате, но лицо ее было подкрашено, а волосы – аккуратно причесаны. При дневном свете я поняла, что они медового оттенка. Дафна выглядела в точности как модель с обложки журнала «Вог», который читала. Увидев нас, она отложила журнал. Отец наклонился и поцеловал ее в щеку:
– Добрый день, дорогая! Или я должен сказать – доброе утро?
– Я вижу, для вас обоих давно уже наступил день, – протянула она, скользнув по мне взглядом. – Хорошо провели время?
– Замечательно! – воскликнула я.
– Рада слышать. Вижу, Пьер, ты купил еще одну картину.
– Это не просто еще одна картина. Это картина Руби Дюма, – сообщил отец с торжествующей улыбкой.
Дафна недоуменно вскинула бровь:
– Что ты имеешь в виду?
Отец поспешно развернул картину.
– Нравится? – спросил он у Дафны.
– Неплохо, – уклончиво ответила она. – Но я все равно ничего не понимаю.
– Ты не поверишь, Дафна, но я приобрел это в галерее Доминик!
Отец опустился на стул напротив жены и принялся рассказывать историю, которую только что услышал. Дафна недоверчиво переводила взгляд с картины на меня и обратно.
– Да, все это удивительно, – изрекла Дафна, когда отец смолк.
– Ты видишь сама, у нее большой талант. Талант, который необходимо развивать!
– Да, – равнодушным тоном согласилась Дафна.
Отца ее сдержанная реакция ничуть не разочаровала. По всей видимости, он и не ожидал ничего другого. Он стал рассказывать, чем еще мы занимались этим утром. Дафна слушала, время от времени поднося ко рту изящную кофейную чашечку. Лицо ее становилось все более бесстрастным и непроницаемым.
– Я давно не видела тебя таким оживленным, Пьер, – заметила она наконец.
– У меня есть на это причина.
– Не хочу омрачать твоего радужного настроения, но вынуждена напомнить: ты до сих пор не поговорил с Жизелью.
Отец мгновенно стал серьезным, веселые огоньки в его глазах погасли.
– Ты, как всегда, права, дорогая. Настало время разбудить нашу принцессу и поговорить с ней.
Он поднялся и взял мою картину.
– Где мы ее повесим? В гостиной?
– Думаю, Пьер, лучше всего будет повесить ее в твоем кабинете.
Судя по всему, она хочет, чтобы моя картина как можно реже попадалась ей на глаза.
– Отличная мысль, – кивнул отец. – Я буду смотреть на нее постоянно, и это поднимет мне настроение. Ладно, пора к Жизели. Пожелайте мне удачи.
Улыбнувшись напоследок, он направился к дому. Мы с Дафной переглянулись.
– Вижу, ты подружилась со своим отцом. – Она отставила чашку.
– Надеюсь, так оно и есть.
Дафна вперила в меня пристальный взгляд:
– Он давно не был таким счастливым. Раз уж ты стала членом нашей семьи, тебе, наверное, следует знать, что Пьер, твой отец, частенько впадает в меланхолию. Тебе известно, что это такое?
Я покачала головой.
– Что-то вроде глубокой депрессии, которая овладевает им внезапно, без всяких видимых причин.
– И… как эта депрессия проявляется? – рискнула спросить я.
– По-разному. Иногда он целыми днями не выходит из своего кабинета и никого не желает видеть. Иногда перестает понимать, что ему говорят, отвечает невпопад, а то и вовсе уйдет, не дослушав. А после не помнит, что с ним было.
Я покачала головой. Невозможно было поверить, что человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, способен вести себя подобным образом.
– Иногда он запирается у себя и часами слушает какие-то унылые мелодии. Мы обращались к докторам, они прописывали ему лекарства, но он отказывается их принимать, – продолжала Дафна. – Его мать была такой же. Семейная история Дюма слишком богата печальными событиями.
– Я знаю. Отец рассказал мне о своем младшем брате. О катастрофе, которая с ним произошла.
Дафна вскинула на меня взгляд:
– Вот как? Он уже успел тебе рассказать? – Она покачала головой. – Это тоже свидетельствует о его душевных проблемах. Его постоянно тянет вспоминать всякого рода печальные события и наводить тоску на окружающих.
– Конечно, это очень грустная история, но он вовсе не навел на меня тоску, – возразила я.
Дафна поджала губы. Взгляд ее стал холодным и колючим. Она явно не любила, когда ей возражали.
– Полагаю, он представил все как несчастный случай на воде, – бросила она.
– Да. А разве это было не так?
– Не важно. У меня нет желания погружаться в воспоминания и портить себе настроение, – заявила она. – Я делаю все, что могу, чтобы Пьер был спокоен и счастлив. Если ты намерена жить в этом доме, ты должна способствовать тому, чтобы здесь всегда царила гармония. Ссорам, взаимным оскорблениям, зависти и обидам нет места в семье Дюма.
Против этого мне нечего было возразить. Несколько секунд мы обе молчали.
– Сейчас Пьер на седьмом небе от радости и не отдает себе отчета, сколько проблем породит твое внезапное появление, – снова заговорила Дафна.
Голос ее был мягок и нежен, но тон исполнен такой властности, что мне оставалось лишь слушать, почтительно глядя ей в рот.
– Он не сознает всех сложностей той задачи, которая стоит перед нами, – продолжала Дафна. – В отличие от него, я понимаю, что ты жила в мире, бесконечно далеком от нашего. Этот мир сформировал твои взгляды и привычки.
– Что вы имеете в виду, мадам? – вскинула я голову.
Я действительно не понимала, к чему она клонит.
– Я имею в виду твои взгляды и привычки, – отрезала Дафна. – Все это относится к области, о которой не принято говорить вслух. По крайней мере, в приличном обществе.
– У меня нет таких взглядов и привычек, о которых было бы стыдно говорить вслух! – возмутилась я.
– То, что кажется вам, каджунам, вполне естественным, другие люди воспринимают совершенно иначе. Я знаю, у вас своя мораль, свои правила поведения…
– Это не так, мадам! – перебила я, но она продолжала, будто не услышав моих слов:
– Лишь вырвавшись из привычной среды, попав в хорошее общество, получив образование, вы осознаёте всю дикость этой морали. Пьер хочет, чтобы ты стала членом нашей семьи, и я попытаюсь стать твоей руководительницей и наставницей. Но если ты хочешь добиться успеха, то должна слушаться меня беспрекословно. Да, и еще… Если у тебя возникнут затруднения – а в том, что они возникнут, можно не сомневаться, – обращайся ко мне. Не вздумай беспокоить Пьера. Его душевное равновесие необходимо тщательно оберегать, – добавила она вполголоса, словно для себя самой. – Иначе Пьера ожидает участь его младшего брата.
Я устремила на нее недоуменный взгляд.
– Впрочем, сейчас это не важно, – махнула рукой Дафна. Она грациозным движением отодвинула стул и встала: – Сейчас я переоденусь, и мы с тобой отправимся по магазинам. Встретимся в холле минут через двадцать.
– Хорошо, мадам.
Дафна подошла ко мне и откинула прядь волос с моего лба.
– Надеюсь, со временем ты сочтешь возможным называть меня «мама», – произнесла она.
– Я тоже на это надеюсь.
Против моего желания эта фраза прозвучала почти угрожающе.
Дафна слегка отступила, прищурилась, растянула губы в напряженной улыбке, затем повернулась и, держа спину безупречно прямо, направилась в дом.
Коротая время в ожидании Дафны, я продолжила знакомство с домом, отыскала кабинет отца и заглянула в него. Прежде чем отправиться к Жизели, он зашел сюда и положил мою картину на письменный стол. На стене над столом висел портрет пожилого мужчины – я догадалась, что это мой дедушка, отец отца. Он был изображен в строгом костюме, на лице – ни тени улыбки, губы плотно сжаты. Тем не менее выглядел он скорее не суровым, а задумчивым.
Помимо орехового письменного стола, обстановка кабинета состояла из обитых кожей кресел, французского комода и многочисленных книжных шкафов. Пол был отполирован до блеска, под столом лежал небольшой пушистый коврик. В дальнем углу я заметила глобус. Все дышало безупречной чистотой, нигде ни пылинки. Создавалось впечатление, что в этой комнате ходят на цыпочках, опасаясь что-нибудь задеть, а если надо взять какую-то вещь, надевают перчатки. Посреди этого великолепия – дорогой сверкающей мебели, картин, статуэток – я чувствовала себя как слон в посудной лавке. Тем не менее я сделала несколько осторожных шагов, чтобы рассмотреть фотографии в серебряных рамках, стоящие на письменном столе. Это были Дафна и Жизель и еще какая-то супружеская пара – по всей видимости, родители отца, мои бабушка и дедушка. Миссис Дюма-старшая оказалась миниатюрной женщиной, ее лицо с тонкими изящными чертами дышало печалью. Странно, что на столе у отца не было фотографии младшего брата, несчастного Жана.
Выйдя из кабинета, я обнаружила рядом библиотеку – очень уютную комнату, где стояли удобные кожаные диваны, стулья с высокими спинками, а на резных столах красовались бронзовые лампы. В стеклянной горке переливались разноцветные бокалы – красные, зеленые, пурпурные, без сомнения страшно дорогие. Стены были сплошь завешаны потемневшими от времени картинами. Я подошла к полкам и стала читать названия на корешках книг.
– Вот ты где! – раздался за моей спиной голос отца.
Резко повернувшись, я увидела его в дверях. Рядом стояла бледная заспанная Жизель, в розовом шелковом халате и розовых шлепанцах. Волосы ее были в беспорядке, руки скрещены на груди.
– Мне хотелось посмотреть книги, – смущенно пробормотала я. – Я ничего здесь не трогала, только…
– Ты можешь заходить куда угодно, смотреть и трогать все, что угодно, – перебил отец. – Это твой дом. Теперь, когда Жизель все знает, она хочет тебя поприветствовать. Будем считать, что вашей первой встречи не существовало, – улыбнулся он.
Жизель вздохнула и сделала шаг вперед.
– Прости, что я так вела себя, – начала она. – Я ведь не знала всей этой жуткой истории. От меня все скрывали!
Она бросила сердитый взгляд на отца, который стоял с виноватым видом.
– Как бы то ни было, теперь я знаю, что ты моя сестра, – продолжала Жизель. – Мне очень жаль, что все так вышло.
– Не за что извиняться! – воскликнула я. – Естественно, ты была ошарашена, когда я явилась без предупреждения!
Жизель, похоже, приятно было это услышать. Она вновь бросила взгляд на отца, на этот раз довольный, и повернулась ко мне.
– Я рада, что ты станешь членом нашей семьи! – произнесла она. – Не сомневаюсь, мы с тобой подружимся, когда лучше узнаем друг друга.
Слова ее звучали как заученные, тем не менее мне приятно было их слышать.
– Папа сказал, ты переживаешь насчет школы, – сообщила Жизель. – Совершенно напрасно. Никто не посмеет обидеть мою сестру.
– Жизель – главная школьная командирша, – с улыбкой заметил отец.
– Никакая я не командирша! – возмутилась Жизель. – Просто я умею поставить на место всяких там воображал и выскочек. В общем, приходи как-нибудь в мою комнату, поговорим спокойно.
– С удовольствием, – откликнулась я.
– Может, ты пройдешься вместе с мамой и сестрой по магазинам, поможешь выбрать для Руби новые платья? – предложил отец.
– Не могу, – покачала головой Жизель. – Скоро должен прийти Бо. – Она залилась румянцем. – Конечно, я могу позвонить ему и сказать, что бы не приходил. Но он жутко расстроится, – добавила она с улыбкой. – Он так ждет встречи со мной. К тому же, пока я соберусь, вы с мамой уже приедете с покупками. Когда вернешься, приходи к бассейну.
– Хорошо, – кивнула я.
– И не позволяй маме покупать тебе эти кошмарные длинные юбки, которые полностью закрывают ноги, – посоветовала Жизель. – Сейчас таких уже никто не носит.
Я снова кивнула, про себя твердо решив: ни за что не буду спорить с Дафной и смирюсь с любым ее выбором. Впрочем, вряд ли какая-нибудь вещь, отвечающая ее вкусам, покажется мне кошмарной.
Жизель словно прочла мои мысли.
– Ох, боюсь, накупите вы всякого старомодного барахла, – вздохнула она. – Ладно, в случае чего я одолжу тебе что-нибудь из моих вещей для первого дня в школе.
– Это будет очень мило с твоей стороны, – улыбнулся отец. – Я рад, что ты все поняла, дорогая моя девочка.
– А я рада, что ты рад, папа! – воскликнула Жизель и чмокнула его в щеку.
Он просиял, довольно потер руки и воскликнул:
– Кто бы мог подумать: у меня дочери-близнецы, обе красавицы и умницы! И чем только я заслужил подобное счастье! Трудно поверить, что все это происходит наяву.
Я мысленно согласилась с последней его фразой. Жизель отправилась в свою комнату, сказав, что ей нужно привести себя в порядок, а мы с отцом спустились в гостиную.
– Уверен, вы с Жизелью подружитесь, – заметил отец. – Но в отношениях между людьми неизбежны шероховатости, особенно если речь идет о сестрах, до пятнадцати лет не знавших друг о друге. Если у тебя возникнут какие-то проблемы, прошу, обращайся ко мне. Не стоит беспокоить Дафну. Она стала для Жизели замечательной матерью и, не сомневаюсь, станет замечательной матерью и для тебя. Но главная ответственность за твое счастье и благополучие лежит на мне. Думаю, ты понимаешь это, дорогая. Ты кажешься мне очень взрослой, куда более взрослой, чем Жизель.
Довольно странное положение, подумала я. Дафна предупреждает меня, чтобы я не беспокоила своими проблемами отца, он предупреждает, чтобы я не тревожила Дафну. И у каждого имеются на это веские причины. Будем надеяться, что неразрешимых проблем у меня не возникнет и мне не придется беспокоить никого из них.
На лестнице раздались шаги, и перед нами предстала Дафна, в черной юбке из тонкой струящейся ткани и белом бархатном жакете. На ногах – черные туфли на низком каблуке, на шее – нитка жемчуга. Ее голубые глаза сияли, улыбка обнажала белоснежные зубы. Да, эта элегантная дама могла бы украсить обложку любого модного журнала!
– Должна признаться, ходить по магазинам – одно из самых любимых моих занятий, – сообщила она, поцеловав мужа в щеку. – Нет более надежного способа поднять себе настроение, чем удачные покупки.
– Когда вы с Жизелью веселы и счастливы, я тоже чувствую себя счастливым. А теперь у меня появился еще один источник радости – Руби.
– Иди работай, дорогой, – усмехнулась Дафна. – Ты должен зарабатывать деньги. А я тем временем научу твою дочь тратить их.
– Да, лучшего учителя не найти во всем свете! – со смехом подхватил он и распахнул перед нами дверь.
Я по-прежнему не могла избавиться от ощущения, что сплю и вижу сон. Все это было слишком прекрасно, чтобы происходить в реальности. Украдкой я ущипнула себя за руку и едва не подпрыгнула от радости, ощутив боль.
13. Путаница
Во время похода по магазинам я чувствовала себя человеком, которого подхватил мощный вихрь. Едва выйдя из одного бутика, Дафна увлекала меня в другой. Она покупала любую вещь, которая, по ее мнению, выглядела на мне неплохо или хотя бы приемлемо. Мы накупили целую кучу блузок, юбок и даже туфель одинакового фасона, но разных цветов. Багажник и заднее сиденье машины были завалены пакетами. У меня перехватывало дыхание, когда я узнавала стоимость очередной покупки. Но Дафну, судя по всему, это ничуть не волновало.
Продавцы во всех магазинах прекрасно знали Дафну и относились к ней почтительно. Вокруг нас суетились, словно мы были особами королевской крови. Стоило нам появиться, продавцы бросали прочих покупателей и устремлялись нам навстречу. Все они принимали меня за Жизель, и Дафна не считала нужным выводить их из этого заблуждения.
– Совершенно не важно, что думают эти люди, – заметила она, когда в очередном магазине девушка-продавец снова назвала меня Жизелью. – Тому, кто этого заслуживает, мы дадим исчерпывающие объяснения.
Но если Дафне было наплевать на мнение продавцов, они, напротив, весьма дорожили ее мнением. Я заметила, с какой осторожностью они предлагают ей ту или иную вещь, в какое беспокойство приходят при первом ее неодобрительном взгляде. Стоило Дафне остановить на чем-то свой выбор, продавцы хором начинали восхвалять ее вкус.
В том, что Дафна прекрасно осведомлена относительно всех новинок моды, последних фасонов и направлений, знаменитых дизайнеров и прочего, я убедилась очень скоро. Даже владельцы модных бутиков не могли с ней тягаться. Моя новоиспеченная мачеха, несомненно, была убеждена, что элегантность – первейшая обязанность всякой уважающей себя женщины. Если кто-то из продавцов совершал оплошность, предлагая нам блузку, цвет или фасон которой не соответствовали уже выбранной юбке, или же платье с устарелым кроем рукава, красивое лицо Дафны искажала страдальческая гримаса. По пути из магазина в магазин она читала мне лекцию о стиле, о том, как важно в любых обстоятельствах выглядеть безупречно и соответствовать своему положению в обществе.
– Всякий раз, когда ты выходишь из дому, у людей создается о тебе определенное впечатление, – наставляла Дафна. – По твоему внешнему виду они судят не только о тебе, но и обо всей твоей семье. Я понимаю, ты привыкла к простым практичным вещам. Иначе и быть не могло при том образе жизни, который ты вела прежде. Каджуны не имеют понятия, что такое женственность. Я видела женщин, которые работают рядом с мужчинами и одеваются почти как мужчины. Догадаться, что это женщины, можно, лишь взглянув на их грудь…
– Но это не так, – осмелилась вставить я. – Женщины в нашей бухте одеваются очень нарядно, когда идут в гости или на танцевальный вечер. У них нет дорогих украшений, но красивую одежду они любят. Правда, шикарных магазинов в бухте не встретишь, но нам они не нужны, – заявила я, чувствуя, как во мне просыпается каджунская гордость. – Бабушка Кэтрин своими руками сшила множество прекрасных платьев и…
– Руби, тебе надо от этого отучиться, – досадливо сморщив нос, бросила Дафна. – Особенно в раз говорах с Жизелью.
Внутри у меня все сжалось от испуга.
– От чего отучиться?
– Без конца вспоминать бабушку Кэтрин и твердить, какая она замечательная.
– Она и правда была замечательной!
– Увы, в ту версию, которую мы уже сообщили Жизели и собираемся предложить всем нашим знакомым, твоя замечательная бабушка никак не вписывается. Напомню, что, согласно этой версии, пожилая леди купила тебя у похитителей. И была прекрасно осведомлена, что младенца украли у родителей. Конечно, раскаяние, которое она испытала на смертном одре, до некоторой степени искупает ее вину. Ведь именно благодаря ее признаниям ты узнала правду и смогла вернуться в семью.
– То есть я должна скрывать, что любила бабушку Кэтрин? Но…
– Если ты будешь вспоминать о ней как о главном украшении вселенной, мы, в первую очередь твой отец, окажемся в идиотском положении, – отчеканила Дафна и, чуть смягчившись, добавила с улыбкой: – Если ты не можешь говорить о ней плохо, молчи.
Я откинулась на спинку сиденья и закусила губу. Спору нет, бабушка Кэтрин не была бы на меня в обиде. И все же цена, которую мне предстояло заплатить за право начать новую жизнь, показалась мне слишком высокой.
– Ты же знаешь, ложь не относится к числу смертных грехов, – продолжала Дафна. – Иногда ложь бывает во спасение. Всем нам, Руби, время от времени приходится лгать. Уверена, ты делала это множество раз.
Маленькая ложь? Вряд ли это выражение подходит к нашей ситуации, мысленно возразила я. Обман, на который мы решились, вынудит нас к новому обману, и в результате ложь поглотит нас, как болотная трясина.
– Все мы, женщины, немножко обманщицы, – донесся до меня голос Дафны. Обернувшись, я встретила ее настороженный взгляд. – И поверь мне, муж чины ждут от нас этого.
Трудно поверить, вздохнула я про себя. Любопытно, что это за мужчины, которые ждут от женщин обмана и хотят быть обманутыми. Судя по всему, горожане сильно отличаются от жителей нашей бухты.
– Мы наряжаемся и пользуемся косметикой, чтобы сделать мужчинам приятное, – ворковала Дафна. – Да, кстати! У тебя совершенно нет косметики! – воскликнула она, останавливая машину.
Мы устремились в парфюмерный магазин, где Дафна скупила все подходящее, по ее мнению, для девочки-подростка. Я призналась, что никогда не пользовалась даже помадой, и Дафна попросила продавщицу провести для меня обучающий сеанс. Нам пришлось открыть, что я не Жизель. Дафна сообщила сокращенный вариант истории с таким невозмутимым видом, словно во всем этом не было ровным счетом ничего удивительного. Тем не менее новость мигом облетела магазин, и мы оказались под огнем любопытных взглядов.
Меня усадили перед большим зеркалом и показали, как пользоваться румянами, красить ресницы и выщипывать брови. Мы перепробовали множество оттенков помады, прежде чем подобрали наиболее подходящий к моему цвету лица.
– Жизель пользуется подводкой для глаз, – сообщила Дафна. – Но по-моему, в этом нет необходимости.
В отделе, где продавались духи, Дафна наконец предоставила мне свободу выбора. Я скрыла от нее, что аромат выбранных мною духов напоминает запахи нашей бухты после дождя. Понюхав флакончик, она одобрительно кивнула и купила шампунь, пену для ванны, тальк, несколько расчесок и щеток для волос, пилочек для ногтей и в довершение всего – красную кожаную шкатулку, в которую мы сложили все эти сокровища.
После этого Дафна заявила, что мне необходимы весеннее и летнее пальто, дождевик и шляпы. Дабы найти пальто, отвечающее взыскательному вкусу Дафны, мне пришлось перемерить невероятное количество моделей. Неужели Жизель, покупая себе что-нибудь, всякий раз проходит через такие же мучения, вздохнула я про себя, когда она отвергла шестое по счету пальто.
Дафна, казалось, услышала мой невысказанный вопрос.
– Я пытаюсь подобрать тебе такую же изящную одежду, как у сестры, но в то же время несколько в другом стиле. Надо, чтобы люди с первого взгляда могли вас различать. Конечно, проще всего было бы превратить тебя в точную копию Жизели, но эта идея вряд ли пришлась бы ей по душе.
Интересно, наступит ли такое время, когда я буду иметь право голоса в вопросах, связанных с моим гардеробом?
Прежде мне и в голову не приходило, что поход по магазинам, да еще такой, где все покупки делаются для меня, может оказаться чрезвычайно утомительным. Тем не менее, когда мы вышли из последнего универмага, где накупили мне кучу нижнего белья – трусиков, лифчиков, сорочек, – я буквально валилась с ног. К счастью, Дафна заявила, что на сегодня хватит.
– Конечно, мы приобрели еще далеко не все, – сказала она. – Но остальное я подберу, когда буду ходить за покупками для себя.
Я взглянула на гору пакетов на заднем сиденье автомобиля. При мысли о том, сколько эта гора может стоить, голова у меня шла кругом. Ох, видела бы меня сейчас бабушка Кэтрин!
Дафна поймала мой потрясенный взгляд:
– Надеюсь, ты довольна обновками?
– Еще бы! Я чувствую себя настоящей принцессой!
Дафна вскинула бровь и слегка улыбнулась:
– Ты и есть папочкина маленькая принцесса, Руби. Привыкай к тому, что отец будет тебя всячески баловать. Многие мужчины, в особенности богатые креолы, считают, что любовь женщин, которые их окружают, необходимо покупать. И многие женщины, в особенности такие, как я, поддерживают их в этом убеждении, – усмехнулась она.
– Но разве любовь можно купить? – возмутилась я.
– А почему нет? – пожала плечами Дафна. – Что такое любовь, по-твоему? Розовый закат, музыка, поющая в шуме ветра, молодой красавец у твоих ног, сладкие обещания, которых никто не в силах выполнить? Мне казалось, каджуны более практичны, – вновь усмехнулась она.
Я почувствовала, как щеки заливает румянец досады и смущения. Всякий раз, когда Дафне хотелось меня задеть, она напоминала мне о каджунском происхождении. Всякий раз, когда ей хотелось меня ободрить, она напоминала, что в жилах моих течет креольская голубая кровь. Судя по всему, слово «каджуны» было в ее устах чем-то вроде ругательства.
– Уверена, до сих пор у твоих ухажеров в карманах было пусто, – продолжала Дафна. – Самый большой кутеж, который они могли себе позволить, – угостить тебя содовой водой и мороженым. Теперь тебя будут окружать совсем другие молодые люди. Они прекрасно одеваются, ездят на великолепных машинах и делают такие подарки, от которых твои каджунские глаза полезут на лоб. Погляди на мои руки! – Дафна на мгновение отняла правую руку от руля и помахала ею перед моим носом.
На каждом ее пальце сверкало по кольцу с драгоценным камнем – бриллиантом, изумрудом, сапфиром, – оправленным в золото или платину. Не руки, а какая-то витрина ювелирного магазина.
– Уверена, если продать только те кольца, что я ношу на одной руке, денег хватит на то, чтобы купить с десяток домов на ваших болотах, – с гордостью заявила Дафна. – Причем роскошных домов – по вашим меркам, конечно. Да еще останется столько, что можно будет в течение года кормить десяток каджунских семей.
– Возможно, – буркнула я.
Все это ужасно несправедливо, так и рвалось у меня с языка, но я нашла в себе силы промолчать.
– Твой отец хочет сам купить тебе украшения – кольца, серьги, браслеты, – сообщила Дафна. – И конечно, часы – он уже заметил, что у тебя нет часов. Если тебя приодеть и подкрасить, ты будешь выглядеть так, словно была членом семьи Дюма с рождения. Тебе останется только усвоить некоторые несложные правила этикета – научиться должным образом есть, говорить и все такое.
– А что, я неправильно ем или говорю? – удивилась я.
Отец, с которым мы сегодня завтракали и обедали, был вполне доволен моими манерами.
– Для уроженки болот ты все делаешь превосходно, – кивнула Дафна. – Но отныне ты будешь жить в Новом Орлеане и вращаться в высшем обществе. Появляться на званых обедах и торжественных приемах. Ты ведь хочешь, чтобы тебя считали изысканной, утонченной и привлекательной молодой женщиной, верно?
Мысленно я не могла не признать, что хочу стать такой, как Дафна. Такой же элегантной, неотразимой, самоуверенной. Но всякий раз, соглашаясь с ней, я чувствовала, что предаю мир, в котором выросла, и начинаю смотреть на него свысока.
Отец хочет, чтобы я стала частью этого нового мира. Того, к которому принадлежит он сам и его семья. Значит, мне стоит этого добиться. Но я постараюсь не стать при этом заносчивой и надменной. Не брать Жизель в образцы для подражания. Тем более отец сказал, что Жизель должна многому научиться у меня, а не наоборот.
– Ты ведь хочешь влиться в семью Дюма? – настаивала Дафна.
– Хочу, – не слишком уверенно ответила я.
Сомнение, прозвучавшее в моем голосе, заставило Дафну насторожиться и устремить на меня подозрительный взгляд.
– Надеюсь, ты сделаешь все возможное, чтобы услышать голос своей креольской крови. А от воспоминаний о прежней жизни необходимо как можно скорее избавиться. Отныне ты не имеешь ничего общего со своим прошлым. Подумай, Жизель оказалась счастливой избранницей судьбы лишь благодаря игре случая. Если бы ты появилась на свет первый, убогую жизнь посреди болот пришлось бы вести Жизели.
Мысль эта показалась Дафне такой забавной, что она засмеялась.
– Надо будет непременно сказать ей, что ее тоже могли похитить и продать какой-нибудь старой каджунской ведьме. Представляю, какую она скорчит гримасу.
Я молчала. Несмотря на все тяготы, которые мы преодолевали вместе с бабушкой Кэтрин, несмотря на все отвратительные выходки дедушки Джека, моя жизнь вовсе не была убогой. Но объяснять это Дафне у меня не было ни малейшего желания.
К тому же я поняла: она хорошо разбирается лишь в тех вещах, которые продаются в магазинах. Все прочее не вызывает у нее особого интереса. А любовь не продается и не покупается. Это я знала твердо, хотя Дафна и пыталась убедить меня в обрат ном. Видно, это одно из нерушимых каджунских суеверий, накрепко засевших в моем сердце. Я не могла от него отказаться даже теперь, когда передо мною открывалась перспектива иной жизни, роскошной и элегантной.
Мы подъехали к дому, и Дафна приказала Эдгару отнести пакеты с покупками в мою комнату. Я хотела помочь ему, но, стоило мне заикнуться об этом, Дафна посмотрела на меня как на сумасшедшую.
– Помочь ему? – прошипела она так злобно, словно я выразила намерение поджечь дом. – Ты не должна ему помогать. Он должен помогать тебе. Именно в этом состоит обязанность слуг, милое мое дитя. Сейчас Эдгар отнесет пакеты, а Венди развесит в шкафу то, что нужно развесить, и разложит на туалетном столике то, что нужно разложить. А ты тем временем найди свою сестру. Займитесь чем-нибудь вместе. Думаю, девочкам вашего возраста есть чем заняться в свободные от школы часы.
Да, пожалуй, привыкнуть к тому, что самые простые вещи за меня теперь должны делать слуги, будет непросто. Чего доброго, я совсем обленюсь. Но никто здесь, похоже, не переживал по поводу собственной лени. Напротив, праздность считалась необходимым и непременным условием существования.
Я вспомнила, что Жизель собиралась проводить время у бассейна, в обществе Бо Эндрюса. Там я и нашла их обоих: они сидели в шезлонгах и потягивали лимонад из высоких стаканов. Увидев меня, Бо просиял радостной улыбкой. На нем были шорты и сине-белая спортивная рубашка, а на Жизели – темно-синий раздельный купальник и огромные солнцезащитные очки, закрывавшие пол-лица.
– Привет, – помахал рукой Бо.
Жизель бросила на меня взгляд поверх очков, словно то были очки для чтения:
– Ну что, мама полностью опустошила все городские магазины?
– Нет, кое-что там осталось. Опустошить столько магазинов трудновато даже ей. Никогда в жизни не видела таких огромных универмагов и такого множества одежды и обуви.
Бо расхохотался.
– Мама наверняка заходила в «Мулен Руж» и магазин Дианы и Рудольфа Вит? – продолжала расспрашивать Жизель.
– Честно скажу, магазинов было так много, что я даже не пыталась запомнить их названия, – призналась я.
Бо снова рассмеялся и указал на шезлонг, стоявший рядом с ним:
– Садись. Наверное, после такого грандиозного похода ты страшно устала.
– Спасибо.
Я опустилась в шезлонг и ощутила сладковатый запах кокосового крема, которым Бо и Жизель смазали лица.
– Жизель рассказала твою историю, – сообщил Бо. – С ума можно сойти. Как же ты жила среди этих кошмарных каджунов? Они что, превратили тебя в рабыню?
– Нет, что ты! – возмутилась я, но тут же прикусила язык. – Хотя, конечно, работать мне приходилось.
– Работать! – простонала Жизель. – Какой ужас!
– Я мастерила всякие поделки и сувениры, и мы продавали их туристам, приезжавшим в бухту. Ну и конечно, помогала готовить и убирать в доме.
– Ты умеешь готовить? – Жизель снова взглянула на меня поверх очков.
– Жизель не способна даже вскипятить воду для чая, – поддразнил ее Бо. – Она у нее почему-то подгорает.
– Представь себе, я ничуть не переживаю по этому поводу! – Жизель сняла очки и обожгла Бо негодующим взглядом. – Я не намерена готовить… для кого-либо.
Бо в ответ довольно улыбнулся и снова обратился ко мне:
– Насколько я понял, ты не только готовишь, но и рисуешь. Причем так хорошо, что твои картины продаются в галерее Французского квартала.
– Я ушам своим не поверила, когда владелец галереи предложил выставить мои работы, – призналась я.
Серо-голубые глаза Бо смотрели на меня с неподдельным интересом.
– Но пока что покупателей на твои картины не нашлось? – ехидно вставила Жизель. – Я имею в виду, кроме моего отца?
– Нет, одну картину кто-то купил. На деньги за нее я сюда и приехала.
Жизель была откровенно раздосадована. Под насмешливым взглядом Бо она вновь нацепила на нос очки и откинулась на спинку шезлонга.
– А где картина, которую купил твой отец? – спросил Бо. – Хотелось бы на нее взглянуть.
– В его кабинете.
– Стоит на полу, – снова вставила Жизель. – И возможно, простоит так несколько месяцев.
– И все равно мне хотелось бы посмотреть, – настаивал Бо.
– Так иди и посмотри, – буркнула Жизель. – Там изображена какая-то птица. Ничего особенного.
– Это болотная цапля, – уточнила я.
– Я несколько раз ездил в бухту на рыбалку. Там очень красиво.
– Что может быть красивого на болотах? – фыркнула Жизель.
– Природа там просто восхитительная, – не унимался Бо. – Особенно весной и осенью.
– А какая прелесть все эти аллигаторы, змеи и москиты! – подхватила Жизель. – О жидкой грязи и тине я уж и не говорю. Загляденье!
– Не слушай ее, – усмехнулся Бо. – Она не любит даже кататься на яхте по озеру Пончартрейн. Говорит, брызги и ветер портят прическу. А на пляже не бывает, потому что терпеть не может, когда в купальник попадает песок.
– А зачем мне ездить на какой-то грязный пляж, когда я могу в собственном саду купаться в чистом бассейне? – пожала плечами Жизель.
– Разве ты не любишь путешествовать, открывать для себя новые места? – спросила я.
– Чтобы отправиться в путешествие, надо расстаться с туалетным столиком, а эта разлука слишком мучительна, – продолжал подтрунивать Бо.
Жизель выпрямилась так резко, словно внутри у нее натянулась струна.
– Где уж мне сравниться с тобой, Бо Эндрюс, неутомимый охотник, рыболов, отважный следопыт и мореплаватель! Я-то прекрасно знаю, что на самом деле ты все это ненавидишь. Только вот сейчас решил пустить пыль в глаза моей сестре.
Бо вспыхнул:
– Я люблю рыбачить и ходить под парусом.
– И часто ты этим занимаешься? Пару раз в году, не больше!
– Не всегда удается выбрать время, – оправдывался Бо.
– Да, ты ведь деловой человек! – продолжала свои разоблачения Жизель. – Страшно занят вечеринками и танцами! Да и за волосами нужно ухаживать, а это отнимает пропасть времени!
Во время этой перепалки я растерянно переводила взгляд с Жизели на Бо и обратно. Взор моей сестры полыхал неприкрытой злобой. Что-то не похоже, что она испытывает к этому парню нежные чувства! А ведь все считают Бо ее другом.
– Представляешь, у него в доме живет женщина, которая подстригает ему волосы! – сообщила Жизель. – Вообще-то, это парикмахерша его матери. Но о красоте нашего героя она тоже заботится. Каждые две недели делает ему маникюр.
Теперь багровыми пятнами покрылись не только щеки, но и шея Бо.
– Если у мамы есть парикмахерша, почему бы ей не подстричь меня, – пробормотал Бо. – Тем более я…
– Твои волосы выглядят замечательно, – решила я прийти ему на помощь. – И что тут такого, если женщина помогает мужчине привести себя в порядок? Я постоянно подстригала своего дедушку. То есть человека, которого называла дедушкой.
– Ты и стричь умеешь? – с откровенным изумлением спросил Бо.
– А как насчет рыбной ловли и охоты? – осведомилась Жизель со столь же откровенным сарказмом.
– Конечно, мне приходилось ловить рыбу и устриц, – кивнула я. – А вот охотиться у меня желания не возникало. Не представляю, как можно выстрелить в птицу или оленя. Я даже не могла смотреть, как охотятся на аллигаторов.
– Значит, ты ловила рыбу и устриц? – покачала головой Жизель. – Позвольте вам представить мою сестру, рыбачку.
– А когда ты узнала, что тебя похитили сразу после рождения? – спросил Бо.
– Бабушка Кэтрин рассказала мне об этом перед самой смертью.
– Ты имеешь в виду женщину, которую считала бабушкой, – уточнила Жизель.
– Да. Так или иначе, она меня вырастила, и мне трудно называть ее по-другому, – пояснила я, обращаясь в первую очередь к Бо.
Он понимающе кивнул:
– А ты никогда не спрашивала, где твои родители?
– Конечно спрашивала. Мне говорили, что мама умерла сразу после моего рождения, а отец скрылся в неизвестном направлении.
– Значит, ты жила с бабушкой и дедушкой?
– Только с бабушкой. Мой дедушка – рыболов и охотник. Он жил в хижине на болоте, отдельно от нас.
– И только перед смертью бабушка открыла тебе правду? – спросил Бо.
Я кивнула.
– Эти люди поступили с тобой очень подло, – заявила Жизель и выжидающе посмотрела на меня.
– Да, – согласилась я.
– Как хорошо, что твоя бабушка не унесла тайну с собой в могилу! – сказал Бо. – Все-таки она поступила благородно!
Жизель недовольно прикусила губу.
– По-моему, люди, среди которых ей пришлось жить, хуже диких зверей! – процедила она. – Звери, по крайней мере, не похищают чужих детей! Клодин Монтегью рассказывала мне, какие скоты эти каджуны! Семьи теснятся в одной комнате, спят вповалку. Переспать с собственным братом или сестрой для них все равно что яблоко украсть!
– Это неправда! – горячо возразила я.
– Клодин врать не будет, – стояла на своем Жизель.
– В нашей бухте, как и в любом другом месте, случается всякое. Наверное, твоя Клодин слышала о каком-то мерзком событии. Но это не значит, что все каджуны занимаются подобными вещами. Я никогда не сталкивалась… со всякими ужасами!
– Тебе повезло, – бросила Жизель.
– При чем тут везение…
– Так или иначе, твои разлюбезные каджуны купили похищенного младенца! – перебила Жизель. – Разве это не ужас?
Взгляд мой столкнулся с пристальным взглядом Бо. Он ждал моего ответа. Но что я могла сказать? Правда находилась под запретом. Ложь держала меня в своих сетях.
– Ужас, конечно, – прошептала я и, опустив глаза, уставилась на собственные переплетенные пальцы.
Жизель с довольным видом откинулась на спинку шезлонга. Несколько минут все мы молчали. Тишину нарушил Бо:
– В ближайший понедельник вы обе будете настоящими школьными знаменитостями.
– Боюсь, что так, – кивнула я. – Честно говоря, мне жутко не по себе.
– Не волнуйся. Утром я отвезу вас обеих в школу. И весь день буду рядом, – пообещал Бо. – Скоро все удовлетворят свое любопытство, и ты очень быстро освоишься.
– Сомневаюсь, – ухмыльнулась Жизель. – Если в школе узнают, что она пятнадцать лет жила среди каджунов, ловила рыбу, стряпала и торговала у дороги собственными поделками, на нее долго будут пялиться как на диковину!
– Не слушай ее, – махнул рукой Бо.
– Ее поднимут на смех! – не унималась Жизель. – Разумеется, я не встану на ее защиту!
– Если так, то защищать ее буду я! – заявил Бо.
– Я не нуждаюсь в опеке! – вставила наконец я. – И не хочу никому быть в тягость!
– Ты нам не в тягость, – заверил Бо. – Правда, Жизель?
Она медлила с ответом.
– Правда, Жизель? – настаивал Бо.
– Правда, правда, – бросила она. – И хватит об этом. Надоело!
– Тем более мне пора идти, – сказал Бо. – Уже поздно. Ну как, наши планы на вечер остаются в силе? – обратился он к Жизели.
Она молчала.
– Жизель?
– А ты приведешь Мартина? – резко спросила она.
Бо бросил взгляд в мою сторону и снова уставился на нее:
– Ты уверена, что это нужно? Я думал…
– Уверена! – перебила Жизель. – Руби, ты ведь хочешь познакомиться с другом Бо? Да, кстати, ты ничего не рассказала об ухажерах. Я уверена, у себя на болоте ты не только ловила рыбу, потрошила аллигаторов и рисовала портреты птичек, но и встречалась с молодыми людьми.
– Да, – выдавила я и посмотрела на Бо.
Вид у него был растерянный и смущенный.
– Так что, Бо, никаких проблем не будет, – изрекла Жизель. – Она с удовольствием познакомится с Мартином.
– А кто он такой, этот Мартин?
– Самый симпатичный из всех друзей Бо. Девчонки от него без ума. Тебе понравится, не сомневайся. Да, Бо?
Бо молча пожал плечами.
– Понравится, понравится, – стояла на своем Жизель. – Ждем тебя в девять тридцать, Бо. Не опаздывай! – распорядилась она.
– Будет сделано, командир! – отрапортовал он. – А у вас на болотах есть командиры? – повернулся он ко мне.
– Конечно, – усмехнулась я. – На болотах командуют аллигаторы.
Бо так и покатился со смеху.
– Не смешно! – обиженно процедила Жизель.
– До свидания, милое создание! – пропел Бо и ушел, подмигнув мне на прощание.
– Прости, пожалуйста, – пробормотала я, когда мы остались наедине с Жизель. – Мне вовсе не хотелось говорить колкости.
Несколько секунд она смотрела на меня, сердито сдвинув брови, потом губы ее тронула едва заметная улыбка.
– Будь осторожнее с Бо, – предупредила она. – Он обожает дразнить людей.
– Мне показалось, он милый.
– Избалованный мальчишка из богатой семьи, и ничего больше. Но мне с ним весело… пока.
– Что значит «пока»?
– Не притворяйся дурочкой, – фыркнула Жизель. – Все равно я не поверю, что каждому из своих болотных ухажеров ты давала обещание выйти за него замуж. Кстати, много их у тебя было? – спросила она, и в глазах ее вспыхнул огонек любопытства.
– Немного, – уклончиво ответила я.
– Не темни! – потребовала Жизель. – Если мы с тобой намерены стать сестрами, мы должны доверять друг другу и делиться самым сокровенным. Разумеется, если ты хочешь, чтобы мы действительно сблизились. Если не хочешь, тогда другое дело!
– Нет, нет, я очень хочу! – поспешно заверила я.
– Ну так сколько у тебя было парней?
– Всего один.
– Один?! – У Жизели глаза на лоб полезли. – Ну, значит, это был очень серьезный роман.
– Да, наверное, – пробормотала я. – Нам было хорошо друг с другом.
– Вот как! И как же вы проводили время?
– По-разному.
– Исчерпывающий ответ. Ну а до самого главного дело дошло?
– О чем ты?
– О сексе, детка. О чем же еще?
– Нет, что ты, так далеко мы не заходили, – выдохнула я, чуть живая от смущения.
Жизель смотрела на меня с явным недоверием.
– А я думала, все каджунские девчонки теряют девственность раньше, чем успевают научиться читать, – сообщила она.
– Кто тебе сказал такую глупость? – возмутилась я.
Жизель подалась назад, словно я ее ударила:
– Это вовсе не глупость! Все так говорят.
– Значит, у вас здесь много врунов! – с досадой заявила я. – Конечно, многие каджунские девушки выходят замуж очень рано. У нас не принято, чтобы девушки работали или учились в колледже, но…
– Значит, то, что я сказала, правда! – перебила Жизель. – Никак не возьму в толк, почему ты так защищаешь этих мерзких каджунов? Они купили тебя у похитителей, когда тебе был всего день от роду! Ты должна их ненавидеть, а не защищать!
На глаза у меня выступили слезы, и я опустила голову, пытаясь их скрыть. Какая горькая ирония судьбы! На самом деле каджуны и не думали меня покупать. Это богатая креольская семья купила Жизель. Но об этом мне приходилось молчать. Все, что мне оставалось, – сглотнуть рвавшиеся с языка слова и чувствовать, как они кипят у меня внутри, обжигая сердце.
– Хочу тебя предупредить, что здешние молодые люди не слишком жалуют простушек, – произнесла она.
– Ты имеешь в виду меня?
– Именно. Если будешь строить из себя святую невинность, вряд ли добьешься успеха. Ты хотя бы целовалась с этим твоим болотным кавалером?
Я кивнула.
– Вы ласкали друг друга? Ты раздевалась, пусть не до конца?
Я покачала головой. Жизель состроила недовольную гримасу.
– Ну а что такое французский поцелуй, тебе известно? Это когда языки соприкасаются, – поспешно пояснила она.
Замешательство, в которое я пришла, убедило Жизель в моем полном невежестве.
– А взасос он тебя целовал? – продолжила она допрос.
– Нет, – выдохнула я.
– Это хорошо. Я тоже никому не позволяю целовать меня взасос. Парни получают удовольствие, а ты потом ходи с синяками на шее и на груди.
– На груди? – глупо переспросила я.
– Вижу, придется многому тебя научить, – вздохнула Жизель. – Прежде всего запомни: если Мартин или кто-нибудь другой будет слишком настаивать, скажи, что у тебя критические дни. Эта отговорка действует безотказно.
Жизель поднялась с шезлонга и потянулась:
– Пойдем посмотрим, что там тебе накупила мама. Надо решить, что ты наденешь вечером.
Я поплелась в дом вслед за ней. Надо же, какие чудеса бывают в природе, вертелось у меня в голове. Мы с Жизелью внешне похожи до такой степени, что, когда я смотрю на нее, мне кажется, будто передо мной зеркало. Но что касается характеров, сходства между нами не больше, чем между птицей и кошкой. Впрочем, говорят, противоположности тянутся друг к другу. Возможно, мы с Жизелью будем прекрасно друг друга дополнять и станем-таки настоящими сестрами.
Количество обновок, приобретенных для меня Дафной, поразило даже Жизель. Увы, удивление стремительно переросло в зависть и обиду.
– Мне она никогда не покупает таких коротких юбок! Всякий раз приходится устраивать скандал. И она вечно выбирает для меня какие-то тусклые цвета, а у тебя все тряпки яркие. Отличная блузка. Я тоже хочу такую. И вообще, это несправедливо. У тебя все новое, а у меня одно старье.
– Дафна сказала, что специально выбирает мне вещи в другом стиле. Она решила, тебе не понравится, если мы будем одеты одинаково. К тому же тогда нас будет трудно различать.
Жизель, все еще надутая, схватила мою новую блузку, приложила к себе и подошла к зеркалу. Потом бросила блузку на кровать и принялась выдвигать ящики комода, осматривая белье.
– Когда я купила себе такие трусики, мама сказала, что они слишком сексуальные. – Она помахала в воздухе лоскутком шелка и кружев.
– Я таких никогда не носила, – призналась я.
– Ладно, сегодня я возьму у тебя эти трусики, вон ту блузку и эту юбку, – сообщила Жизель непререкаемым тоном.
– Пожалуйста, – пробормотала я. – Вот только…
– Что? – вскинула она бровь. – Сестры должны делиться друг с другом, разве нет?
Не далее как нынешним утром, вернувшись с бала, она заявила, что не собирается одалживать мне свои шикарные платья. Мне хотелось напомнить ей об этом, но я сдержалась. Тем более это было до разговора с отцом. Узнав, что мы действительно сестры, она стала относиться ко мне иначе. Тут в памяти у меня всплыли слова Дафны.
– Дафна считает, что девушки не должны меняться одеждой и тем более бельем. Даже сестры, – заявила я.
– Ты больше слушай маму! – фыркнула Жизель. – Она говорит одно, а поступает с точностью до наоборот.
И Жизель снова принялась рыться в моих блузках, выглядывая, не подойдет ли ей еще что-нибудь.
В результате на первом семейном ужине, в котором мне предстояло участвовать, мы с Жизелью должны были появиться в практически одинаковых нарядах. Будет очень забавно, решила она, если мы и причешемся одинаково, заколов волосы французским узлом. Мы переоделись в моей комнате и сделали друг другу прически.
– На, возьми, – сказала Жизель, снимая с пальца золотое кольцо и протягивая его мне. – Надень его сегодня вечером. А я буду без всяких украшений. У тебя ведь ничего нет.
– Что ты задумала? – спросила я.
В глазах Жизели вспыхнули озорные огоньки.
– Папа хочет, чтобы ты сидела за столом слева от него, а я, как обычно, справа.
– И что?
– Мы сделаем все наоборот: я сяду слева, ты справа. Посмотрим, разберется ли он, где кто.
– Конечно разберется, – убежденно сказала я. – Стоит ему взглянуть на нас, он сразу поймет, где я, а где ты.
Судя по замешательству Жизель, она никак не могла решить, считать мои слова лестными или наоборот.
– Посмотрим, посмотрим, – пробормотала она. – Я говорила Бо, что мы не так уж похожи. По крайней мере, я вижу множество различий. Вот и увидим, замечают ли эти различия другие. – Жизель прыгнула в кресло. – К тому же мы здорово подразним Бо. Ты будешь делать вид, что ты – это я. А я, естественно, наоборот. Бедняга Бо просто сойдет с ума!
При мысли, что Бо хотя бы на несколько минут примет меня за свою девушку, сердце мое испуганно затрепетало.
– Нет-нет! – воспротивилась я. – У меня ничего не выйдет.
– Почему это? – удивилась Жизель. – Когда он увидел тебя впервые, то принял за меня. Значит, провести его ничего не стоит.
– Теперь это будет не так просто, – объяснила я. – Когда он увидел меня впервые, он не знал, что у тебя есть сестра-двойняшка.
– Я научу тебя, что говорить и делать, – пообещала Жизель, отмахиваясь от всех моих возражений. – Устроим отличную потеху. Будет очень весело!
Как я и предполагала, отец разгадал наш обман, едва мы заняли места за столом. Дафна, увидев, что мы обе надели мои новые вещи, недовольно вскинула бровь, но ничего не сказала. Отец, взглянув на нас, прыснул со смеху.
– Пьер, что тебя так забавляет? – осведомилась Дафна.
Вечером она выглядела не только элегантно, но и торжественно – длинное черное платье, бриллиантовые серьги в виде капель, бриллиантовое ожерелье и браслет. Глубокий вырез платья открывал выемку между грудями. Какая она все-таки красивая, восхищенно подумала я.
– Ради первого совместного ужина наши дочери оделись одинаково и решили нас подурачить, – сообщил он. – Но я не так глуп, как кажется! У Руби на пальце кольцо Жизели, а Жизель сидит слева от меня.
Дафна перевела взгляд с меня на Жизель и обратно.
– Очень остроумно, – проронила она. – Неужели вы думали, что мы ничего не заметим? Пожалуйста, сядьте как полагается.
Жизель расхохоталась и вскочила. Глаза отца радостно сияли. Однако, взглянув на недовольную Дафну, он моментально стал серьезным.
– Я надеюсь, больше подобные милые шалости не повторятся, – изрекла Дафна. – Я пытаюсь научить твою сестру прилично вести себя за столом и держаться в обществе, – добавила она, повернувшись к Жизели. – Задача предстоит не из легких. Она станет вовсе невыполнимой, если ты будешь служить ей дурным примером.
– Прости, мамочка, – бросила Жизель, на секунду потупив глаза. – А почему ты ей накупила коротких юбок, а мне запрещаешь носить такие?
– Я покупала только то, что ей нравилось, – сказала Дафна.
Я едва не поперхнулась. Во время похода по магазинам Дафна ни разу не сочла нужным спросить, что мне нравится. А теперь оказывается, что все покупки – по моему вкусу.
– Мне тоже нужны новые вещи! – заявила Жизель. – Почему я должна ходить в старье?
– Разумеется, ты можешь купить себе кое-что новое, но это не повод выбрасывать весь твой прежний гардероб.
Жизель с удовлетворенным видом опустилась на стул.
Мы приступили к еде. Фарфоровый сервиз с цветочным рисунком, как сообщила мне Дафна, был сделан во Франции в девятнадцатом веке. Осознав, что все предметы сервировки, включая кольца для салфеток, стоят кучу денег, я совсем оробела и с трудом удерживала вилку дрожащими пальцами. Вилок, кстати, было две, и это вызвало у меня некоторое замешательство. Дафна объяснила, как пользоваться столовыми приборами и для каких целей предназначен тот или иной предмет.
Не знаю, был ли этот ужин обычным или же особенным, специально приготовленным в честь моего возвращения под родной кров. Так или иначе, еда оказалась поразительно вкусной и изысканной.
Начали мы с крабов под соусом равигот, поданных на створках раковин. За этим блюдом последовали жареные цыплята с луком-шалотом и чесночным соусом и креольские зеленые бобы. На десерт – ванильное мороженое с горячим коньячным соусом.
Каждое блюдо Эдгар прежде всего подносил Дафне, ожидая, пока она попробует и одобрительно кивнет. Впрочем, представить себе, что кому-то могут не понравиться столь восхитительные кушанья, было невозможно. Отец спросил, есть ли у меня любимые блюда. Я рассказала про гумбо и джамбалайю, про домашнее печенье и пирожки. Вспоминая кулинарные шедевры бабушки Кэтрин, я невольно оживилась и позабыла обо всех предостережениях Дафны.
– Непохоже, что каджуны морили тебя голодом, – заметила Жизель.
– Гумбо – это всего лишь деревенская похлебка, – вмешалась Дафна. – Каджуны привыкли к простой и грубой пище. Чтобы ее приготовить, особых кулинарных талантов не требуется. Ты со мной согласна, Руби? – Она вперила в меня требовательный взгляд.
Я посмотрела на отца. Он тоже ожидал моего ответа.
– Конечно, Нина Джексон прекрасно готовит. Такой вкуснятины я не ела никогда в жизни, – пробормотала я.
Дафна довольно кивнула. Неловкий момент миновал. До чего все же тягостно постоянно кривить душой и расписывать свое прошлое в мрачных и неприглядных тонах! Но это – необходимая плата за возможность начать новую жизнь.
Разговор перешел на бал в честь Марди-Гра. Жизель с упоением рассказывала о костюмах и музыке, Дафна сыпала вопросами. Я заметила, что, обсуждая общих знакомых, мать и дочь, как правило, придерживаются сходного мнения. Вскоре отцу надоело слушать сплетни, и он перевел разговор на мои занятия живописью.
– Думаю, мне уже удалось найти учителя для Руби, – сообщил он. – Мадам Хенрид из Галерей-хауз рекомендовала мне художника, который преподает в колледже и дает частные уроки. Я поговорил с ним, и он согласился встретиться с Руби и посмотреть ее работы.
– Мне ты до сих пор не удосужился найти учителя пения! – обиженно протянула Жизель.
– Разве, Жизель? – усмехнулся отец. – Мне кажется, ты сама не захотела заниматься. Когда надо было идти к учительнице, ты всякий раз придумывала какой-нибудь предлог, чтобы этого не делать.
– Но она могла сама приходить сюда! – не сдавалась Жизель.
– Об этом стоит подумать, – протянул отец, вопросительно посмотрев на Дафну.
– Разумеется, учительница должна сама приходить сюда! – заявила Дафна. – Ты хочешь, чтобы папа позвонил ей и пригласил к нам домой? – обратилась она к Жизели.
– Нет! – буркнула та. – Мне расхотелось петь.
– Почему? – спросил отец.
– Расхотелось, и все, – отрезала Жизель.
После ужина отец показал мне комнату, в которой устроил студию. Прежде чем выйти, он подмигнул Дафне и улыбнулся. Жизель пошла с нами, хотя и без особого энтузиазма. Отец провел нас в заднюю часть дома, распахнул двери, и перед нами предстала студия, о которой любой художник мог только мечтать. Мольберты, краски, кисти – все было на месте. На несколько секунд я лишилась дара речи.
– Нравится? – спросил сияющий отец. – Я занимался этим, пока вы с Дафной ходили по магазинам.
– Нравится? Да я просто в восторге!
Восторг мой еще возрос, когда я вошла в студию.
Отец предусмотрел все – от элементарного до самого сложного. Здесь был даже шкаф с книгами по искусству.
– Мне кажется, я вижу сон! – призналась я.
В последние сутки это ощущение меня не оставляло.
– Я решил, когда речь идет о таком таланте, как у тебя, нельзя терять времени, – улыбнулся отец. – А ты как думаешь, Жизель?
– Никак, – фыркнула Жизель. – Я ненавижу рисовать. Уроки рисования – это такая скучища! – Она повернулась ко мне и добавила с видом заговорщицы: – Я иду к себе. Приходи побыстрее, нам надо готовиться.
– К чему это вы хотите готовиться? – спросил отец.
– Не волнуйся, папа. У нас свои девичьи дела, – сказала Жизель и вышла из комнаты.
Отец пожал плечами и подошел ко мне:
– Я пришел в художественный магазин и сказал Эмили, что мне нужно все для прекрасно оборудованной студии. Как я рад, что тебе понравилось!
– Как мне могло не понравиться! Здесь много вещей, которых я в жизни не видела, не говоря уж о том, чтобы ими пользоваться.
– Ничего, учитель быстро объяснит тебе, что к чему. Надеюсь, когда он увидит студию, то сразу согласится заниматься с тобой. Хотя, конечно, главным аргументом будут твои работы, – улыбнулся он. – Всякому художнику лестно иметь такую одаренную ученицу.
– Спасибо… папа, – пробормотала я.
Его улыбка стала шире.
– Знала бы ты, как мне приятно это слышать. Надеюсь, ты чувствуешь, что тебе здесь рады.
– О да, конечно! Я и не ожидала такого!
– Ты счастлива?
– Очень! – Я встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку.
Он просиял от удовольствия.
– Я тоже счастлив, – пробормотал он, смаргивая выступившие слезы. – Ну ладно, пойду посмотрю, что делает Дафна. Ты осваивайся в новой студии. Уверен, ты напишешь здесь замечательные картины.
После того как отец вышел, я несколько мгновений стояла неподвижно, охваченная благоговейным трепетом. Из окна открывался восхитительный вид на дубовую аллею сада. Окно выходило на запад, так что я могла писать здесь закат, ловить последние солнечные отблески на темнеющем небе. В бухте моим любимым временем суток были сумерки, и я надеялась, что здесь, в городе, они будут так же прекрасны и таинственны. Впрочем, иначе и быть не могло – ведь все, что я любила, запечатлевалось в моем сердце навек. Картины жили в моей душе, и мне оставалось лишь перенести их на бумагу.
С сожалением покинув студию, я направилась в комнату Жизели.
– Где ты пропадала! – прошипела она, открывая дверь. – Времени почти не осталось. Они приедут через двадцать минут.
– Ох, Жизель, боюсь, у меня ничего не получится, – простонала я.
– Получится, получится! Мы встретим их у бассейна. Сядем за столик и будем пить колу со льдом. Когда появятся парни, представь меня Мартину. Просто скажи: «Познакомься с моей сестрой. Ее зовут Руби». Потом вытащишь вот это и плеснешь чуточку в каждый стакан. – Жизель извлекла из плетеной корзинки бутылку рома. – Нальешь примерно вот столько, – показала она, раздвигая пальцы на два дюйма. – Как только Бо увидит тебя с бутылкой, у него не останется никаких сомнений в том, что ты – это я! – заключила она со смехом.
– А после?
– После… как выйдет, так и выйдет. Главное, будет страшно весело! – заявила Жизель, бросаясь в кресло. – Разве тебе не хочется, чтобы тебя приняли за меня?
– Честно говоря, не очень, – пробормотала я.
– Но почему?
– Мне кажется, мы слишком разные.
– Что ты имеешь в виду? – Жизель подозрительно прищурила глаза.
– Ничего конкретного. Просто я чувствую, что ты совсем другая.
Этот невразумительный ответ вполне удовлетворил Жизель.
– Старайся говорить поменьше, и все будет в порядке, – посоветовала она. – Пей себе ром с колой. Какую бы глупость ни сморозил Бо, кивай и улыбайся. А для меня притвориться тобой – сущая ерунда.
И она затараторила нарочито противным голосом:
– Поверить не могу, что это все происходит наяву. Такой огромный дом! На нашем болоте таких нет! Такая вкусная еда! Вкуснее, чем наши печеные аллигаторы! Я впервые в жизни спала в настоящей кровати, а не на болотной кочке!
Завершив свое выступление, Жизель прыснула от хохота. Неужели я действительно кажусь ей такой идиоткой?
– Ну что ты дуешься! – протянула она, заметив мой обиженный взгляд. – Идем!
Жизель положила в корзинку бутылку рома и схватила меня за руку:
– Мы так одурачим этих двух глупых снобов, что у них голова пойдет кругом!
Жизель вприпрыжку сбежала по лестнице. Я тащилась за ней, точно воздушный змей на веревочке. Сердце мое тревожно сжималась, в мыслях царил полный сумбур. Ни один день в моей жизни не принес мне столько переживаний! Судя по всему, вечер мог его превзойти.
14. Кто-то плачет
– Сядем здесь, – распорядилась Жизель, указывая на шезлонги на дальнем конце бассейна, у кабинки для переодевания.
Свет из окон дома не проникал сюда, так что мы оставались в полутьме. Вечер был такой же теплый, как в бухте, только без свежего бриза, который в сумерки обычно прилетал с залива. Небо было затянуто тучами, – похоже, собирался дождь.
Жизель поставила корзинку на стол. Я достала колу, лед и стаканы. Жизель решила, что мы должны глотнуть колы с ромом еще до прибытия молодых людей – для куража, как она выразилась. Мне показалось, что рома она плеснула куда щедрее, чем колы. Я слишком хорошо знала, как коварен алкоголь, и попыталась предостеречь Жизель:
– Человек, которого я называла дедушкой, был пьяницей. От виски и пива у него все мозги протухли.
Я рассказала, как однажды, подплыв к дедушкиной хижине на пироге, увидела, как он в приступе белой горячки носится на галерее. Рассказала, на какие безумства вдохновлял его алкоголь, как он переворачивал вверх дном весь дом, перекапывал двор в поисках несуществующих сокровищ, а после засыпал на полу или прямо на голой земле.
– Ну, от глотка рома мы вряд ли начнем вытворять подобные фокусы, – усмехнулась Жизель. – Ты что, думаешь, я впервые в жизни пробую спиртное? Все мои друзья выпивают, и никто из них не похож на твоего сумасшедшего старикана.
Тем не менее я смотрела на свой стакан в замешательстве, не решаясь отпить. Жизель сделала хороший глоток.
– Кончай строить из себя праведницу! – заявила она. – Надеюсь, ты не намерена испортить нам всю потеху! Отступать уже поздно – мальчишки явятся с минуты на минуту. Кстати, один из них вполне может стать твоим другом.
– Я не собираюсь портить тебе потеху. Только…
– Выпей и расслабься! – скомандовала Жизель. – Пей!
Я неохотно взяла стакан и чуть-чуть отпила. Жизель сделала еще несколько глотков. Вкус у напитка оказался довольно противным и напоминал лечебную настойку бабушки Кэтрин. Я невольно скорчила гримасу. Жизель, заметив это, укоризненно покачала головой:
– Представляю, какую тоскливую жизнь ты вела у себя в бухте. Вкалывала целыми днями, а про нормальные развлечения даже не слыхала. Правильно говорят: дураков работа любит.
– Почему это? – возмутилась я.
– Потому! – отрезала Жизель. – Ладно, не обращай внимания. Это всего лишь поговорка. Ох, какая ты все-таки дикая! – добавила она, театрально всплеснув руками. – Да и какой спрос с человека, всю жизнь просидевшего на болотах. Мама правильно говорит, тебя нужно учить всему, даже ходить и говорить. Придется мне за это взяться.
Жизель залпом осушила свой стакан. Даже дедушка Джек расправлялся с алкоголем не так стремительно. Интересно, ей и в самом деле море по колено или она просто притворяется?
– Привет! – раздался у меня за спиной голос Бо.
Обернувшись, я увидела на дорожке два темных силуэта. Сердце мое моментально забилось где-то в горле.
– Помни, что я говорила! – прошипела Жизель.
– Ничего не получится, – шепотом ответила я.
– Получится!
Молодые люди подошли ближе. Я разглядела, что Мартин примерно на дюйм или около того выше Бо. Худощавый и длинноногий, он слегка раскачивался при ходьбе. Друзья были совершенно одинаково одеты – синие джинсы, белые рубашки с расстегнутым воротом. Когда они оказались на островке света от фонаря, я заметила на левом запястье Мартина золотые, наверняка безумно дорогие часы, а на правом – серебряный идентификационный браслет. Волосы у него были черные как вороново крыло, глаза темные. Улыбка, играющая на его губах, показалась мне скорее хитрой, чем приветливой, тем не менее я не могла не признать – выглядит он отлично.
Жизель незаметно толкнула меня локтем и многозначительно кашлянула, подавая знак начинать.
– Привет! – произнесла я.
Голос мой предательски дрогнул, но, ощущая затылком горячее, пахнущее ромом дыхание Жизели, я набралась духу и продолжала: – Мартин, познакомься с моей сестрой Руби.
Мне казалось, обман наш будет раскрыт в ту же секунду. Но на лице Мартина, растерянно переводившего взгляд с меня на Жизель и обратно, отражалось только безграничное изумление.
– Ну вы даете, девчонки! – наконец выдохнул он. – Вас же невозможно различить!
Жизель глупо захихикала.
– Спасибо, Мартин. – Она кокетливо потупила глазки. – Это настоящий комплимент.
Я бросила взгляд на Бо. Он слегка прикусил губу. Скорее всего, он догадался, что происходит, но решил не портить представления.
– Бо рассказал мне твою историю, – обратился Мартин к Жизели, которую принимал за меня. – Я много раз бывал в бухте и в самой Хоуме. Может, даже видел там тебя.
– Ну, если бы я тебя увидела, я бы этого не забыла! – произнесла Жизель, идиотски растягивая слова. – У нас на болотах такие симпатичные парни – большая редкость.
Мартин просиял, тоже довольный комплиментом.
– Здорово, что вас теперь две! – заявил он, глядя то на меня, то на нее. – Я всегда завидовал, что у Бо такая красивая девушка, как Жизель. А теперь у нас появилась вторая Жизель!
– Ну, я совсем не такая красивая, как моя сестра, – пропищала Жизель, поводя плечами и хлопая ресницами.
Кровь, подогретая алкоголем, закипела у меня в жилах. Смотреть, как она издевается надо мной, было невыносимо. Чувствуя, что больше не в силах сдерживать раздражение, я решила немножко осадить свою сестрицу.
– Что ты, Руби! – возразила я. – По-моему, ты даже красивее!
Бо расхохотался. Я метнула в него испепеляющий взгляд, и он тут же осекся, озадаченно сдвинув брови. Однако, заметив стаканы в наших руках, Бо понимающе ухмыльнулся.
– Похоже, девчонки не скучали, пока ждали нас, – обратился он к Мартину, кивнув на стол и корзинку на нем.
– А, это! – фыркнула Жизель, приподняв стакан. – Сущий пустяк по сравнению с тем, чем мы занимались в бухте.
– А чем вы занимались в бухте? – полюбопытствовал Мартин.
– Пожалуй, я воздержусь от рассказов, – хихикнула Жизель. – Не стоит приводить городских мальчиков в смущение.
Бо и Мартин удивленно переглянулись.
– А по-моему, стоит! – заявил Мартин. – Я буду счастлив, если двойник Жизель приведет меня в смущение!
Жизель снова захихикала и протянула Мартину стакан с ромом и колой. Он уселся за стол и глотнул. Я повернулась к Бо. Глаза наши встретились, но он ничего не сказал, явно не желая прекращать забаву.
– Я тоже не прочь выпить. А ты, Жизель? – обратился он ко мне.
Я уже хотела раскрыть обман, но, ощутив на себе огненный взгляд Жизели, решила повременить.
– Конечно, я тоже выпью, Бо, – заявила я, усаживаясь в шезлонг.
Интересно, как долго Жизель намерена разыгрывать эту дурацкую комедию?
– Ваши родители намерены обратиться в полицию? – спросил Мартин. – Надо, чтобы похитители получили по заслугам.
– Нет, – покачала я головой. – Наказывать некого. Люди, у которых она жила, уже умерли.
– Но сколько мучений они причинили мне прежде, чем умереть! – простонала Жизель.
Мартин смотрел на нее, открыв рот:
– А что они делали?
– О, это невозможно описать. Особенно когда разговариваешь с парнем.
– Никто ее не мучил! – заорала я.
Жизель попыталась уничтожить меня взглядом.
– Откуда тебе знать, Жизель? – надменно изрекла она. – Или ты думаешь, я рассказала тебе обо всех своих страданиях? Конечно нет! Я не хочу, чтобы тебе по ночам снились кошмары.
– Вот это да!
Мартин повернулся к Бо, который по-прежнему едва заметно ухмылялся.
– Возможно, Жизель, тебе не стоит досаждать сестре расспросами, – произнес он, усаживаясь на шезлонг рядом со мной. – Зачем пробуждать тяжелые воспоминания?
– Правильно! – подхватила Жизель. – Сегодня вечером я хочу забыть о своем ужасном прошлом! – Рука ее скользнула по плечу Мартина. – Ты знаком с каджунскими девушками, Мартин?
– Нет. Но я немало о них слышал.
Жизель нагнулась к нему так близко, что губы ее почти касались его уха.
– Все, что ты слышал, правда! – выпалила она и расхохоталась, закинув голову.
Мартин тоже засмеялся и несколькими глотками осушил свой стакан.
– Жизель, не могла бы ты налить нам еще? – обратилась она ко мне таким сладким голосом, что внутри у меня все закипело.
Сделав над собой героическое усилие, я подавила желание плеснуть ей колы в лицо, повернуться и уйти прочь. Вместо этого я встала и стала готовить коктейли по рецепту Жизель. Пусть забавляется, если ей это по душе. Мне от ее насмешек ни холодно ни жарко. Но это первый и последний раз, когда я позволила себя втянуть в подобную идиотскую авантюру.
Бо не сводил с меня глаз, и Жизель это заметила.
– Мне так нравится кольцо, которое ты подарил моей сестре, Бо! – сообщила она. – Надеюсь, настанет день, когда какой-нибудь красивый молодой человек подарит мне такое же. Ради этого я на все готова!
От злости я выронила бутылку. Она упала на стол, но не разбилась. Бо вскочил:
– Давай я тебе помогу. – Он схватил бутылку и не дал рому вылиться.
– Ох, Жизель, какая ты неловкая! – воскликнула моя сестрица. – Разве можно попусту тратить такой отличный ром!
Руки у меня по-прежнему дрожали. Бо сам разлил ром и колу по стаканам и взглянул мне в глаза:
– Ты чем-то расстроена?
Я отрицательно покачала головой.
Бо вернул бутылку Жизели.
– Благодарю, Бо! – пропела она с приторной любезностью. – Ты очень мил.
К сожалению, я почти ничего не могу рассказать о себе, не нарушая приличий, – вновь повернулась она к Мартину. – Но мне бы очень хотелось побольше узнать о тебе.
– Я готов удовлетворить твое любопытство, – улыбнулся он.
– Пойдем пройдемся, – предложила она, поднимаясь с шезлонга.
Мартин вопросительно взглянул на приятеля, но на лице у Бо не дрогнул ни один мускул. Неужели ему не надоела эта глупая забава? Он ведь давным-давно раскусил хитрость Жизели. Почему же он не даст ей понять это? Хочет узнать, как далеко она зайдет?
Жизель меж тем подошла к Мартину и, хихикая, принялась поить его из стакана, как младенца. Он послушно глотал, кадык его ходил ходуном. Наконец Жизель оторвала стакан от его губ и сама допила ром.
– Мартин, у тебя очень сильные руки, – заявила она, коснувшись его предплечья. – Я думала, такие мускулы бывают только у каджунских парней!
Жизель бросила взгляд на меня, издевательски улыбнулась и добавила:
– И у каджунских девушек! Они ведь ни в чем не уступают парням.
Мартин поднялся, протянул ей руку, и они скрылись в темной аллее. До нас доносился только смех Жизели, который становился все громче и глупее.
– Твоя сестра отлично освоилась на новом месте, – заметил Бо, снова усаживаясь в шезлонг рядом со мной.
– Бо, разве ты… – начала я, но он приложил палец к моим губам:
– Не надо ничего говорить. Я знаю, как ты к этому относишься… Жизель…
Он придвинулся ко мне почти вплотную.
– Но…
Прежде чем я успела хоть что-то сказать, губы его коснулись моих губ, сначала мягко, затем более настойчиво. Мгновение спустя я оказалась в кольце его рук. Ладони его скользили по моей спине. У меня перехватило дыхание, и, когда губы наши наконец разомкнулись, я принялась судорожно хватать воздух ртом. Он тем временем целовал меня в нос и терся щекой о мою щеку.
– Ты права, – шептал он, касаясь губами моего уха. – Зачем нам тянуть? Я с ума схожу, когда ты рядом. У меня одно лишь желание – ласкать тебя.
Руки его, скользнув по моим бедрам, поднялись выше и коснулись груди. Он прижимался ко мне все сильнее, вдавливая меня в шезлонг.
– Бо… подожди…
Губы Бо вновь завладели моими. На этот раз он отважился на французский поцелуй, который мне описывала Жизель. Когда наши языки переплелись, возбуждение и страх пронзили меня, подобно электрическому разряду. Я принялась извиваться, мотать головой и наконец освободила свои губы.
– Прекрати, – прошептала я. – Разве ты не видишь, что я не Жизель? Я Руби. Мы решили вас разыграть.
– Что?
Хитрая улыбка Бо и озорные огоньки, блеснувшие в глазах, подтверждали, что он давным-давно раскусил наш розыгрыш. Я уперлась руками ему в грудь и оттолкнула. Он поднялся, все еще изображая изумление и растерянность.
– Значит, ты Руби?
– Бо, прекрати! – взмолилась я. – Ты догадался об этом, как только нас увидел. Я это сразу заметила. Я вовсе не такая дурочка, какой меня пытается представить Жизель. И я не ожидала, что ты так со мной поступишь.
На щеках Бо вспыхнул румянец. Пытаясь скрыть неловкость, он перешел в наступление:
– Ты понимаешь, что это довольно опасная шутка?
– Понимаю и очень жалею, что согласилась в этом участвовать. Но я не ожидала, что Жизель зайдет так далеко.
– Ох уж эта Жизель, – вздохнул Бо. – Вечно она выдумывает всякие дурацкие розыгрыши. Пожалуй, ее стоило бы хорошенько проучить.
– Что ты имеешь в виду?
Прежде чем он успел ответить, я заметила на балконе Жизель и Мартина. Бо проследил за моим взглядом. Когда парочка принялась целоваться, лицо его окаменело.
– Ее выходки начинают мне надоедать, – процедил он дрожащим от злобы голосом. – Пойдем! – скомандовал он, хватая меня за руку.
– Куда?
– В домик для переодевания. Дадим ей хороший урок.
– Но…
– Не бойся. Мы просто посидим там и поболтаем. А она пусть думает, что мы тоже не теряем времени даром. Может, это отобьет у нее охоту дурачить людей.
Он втащил меня в домик для переодевания и гром ко хлопнул дверью, явно рассчитывая привлечь внимание Жизели и Мартина. В маленькой комнате стояла кушетка, но мы оба не двигались с места. Бо закрыл дверь, и мы очутились в полной темноте.
– Она сразу сообразит, что к чему, – шепотом сказал Бо. – Мы с ней здесь уже бывали. Она знает, чем можно здесь заниматься.
– Мне все это не нравится, – пробормотала я. – Жизель меня возненавидит.
– Можно подумать, до сих пор она тебя обожала, – усмехнулся он.
Разговаривать в полной темноте было странно и неожиданно легко. Не видя лица собеседника и зная, что он не видит меня, я чувствовала себя свободной и раскрепощенной. Наверное, Бо испытывал сходное чувство.
– Зря я на тебя разозлилась, – сказала я. – Ты тут ни при чем. Я сама во всем виновата. Не надо было уступать Жизели.
– Она хотела поставить тебя в глупое положение. Это ее любимое развлечение. Но хватит об этом. Теперь тебе не надо никого изображать. Я мало знаю тебя, Руби, но уже понял – ты замечательная девчонка. В жизни тебе пришлось нелегко, но это не испортило твой характер. Надеюсь, Жизель тоже не сможет его испортить.
Мгновение спустя я ощутила, как рука его коснулась моей щеки. Прикосновение было мягким и осторожным, но все же оно заставило меня вздрогнуть.
– Знаешь, ты целуешься лучше, чем она, – долетел до меня шепот Бо.
Сердце мое колотилось как бешеное. Рука его погладила мое плечо, я чувствовала на лице его дыхание. Губы его приближались и приближались, пока не встретились с моими. Бо приглушенно застонал, когда наши языки соприкоснулись. В следующее мгновение кто-то забарабанил в дверь. Мы отскочили друг от друга как ошпаренные.
– Бо Эндрюс, выходи отсюда немедленно, слышишь! – орала за дверью Жизель. – Немедленно!
Бо расхохотался.
– Кто это? – спросил он, не открывая двери.
– Ты прекрасно знаешь, кто это! – рявкнула Жизель. – Выходи!
Бо открыл дверь. На пороге стояли разъяренная Жизель и сконфуженный Мартин. Жизель слегка покачивалась, сложив руки на груди.
– Чем вы здесь занимались? – грозно сверкая глазами, вопросила она.
– Руби, мы с твоей сестрой всего лишь… – начал Бо.
– Ты прекрасно знаешь, что я не Руби, а она – не я, – перебила Жизель. – Не притворяйся дураком, Бо Эндрюс.
– Что? – выдохнул он, пытаясь изобразить изумление. Бросил на меня взгляд и покачал головой. – Ну вы даете! Обвели нас вокруг пальца! Как не стыдно!
– Прекрати! – бросила Жизель. – Это была всего лишь маленькая шутка. А ты! – Она насквозь прожгла меня полыхающим злобой взглядом. – По-моему, ты слишком увлеклась своей ролью! А еще ломалась, твердила, что нас сразу же раскусят!
– Слушайте, что происходит? – подал наконец голос Мартин. – Я совсем запутался. Кто из вас кто?
Мы одновременно повернулись к нему. Бо и Жизель заржали как лошади. Я, опьяненная скорее поцелуями Бо, чем ромом, последовала их примеру.
После того как наш розыгрыш был раскрыт, мы снова уселись за стол. На этот раз Мартин сидел рядом со мной. Жизель подливала в колу ром, и стаканы опорожнялись, едва она успевала их наполнить. После нескольких глотков голова у меня пошла кругом. Через какое-то время Жизель потащила Бо к домику для переодевания и, с торжествующим видом оглянувшись на меня, захлопнула дверь.
Я сидела в шезлонге, вспоминая ласковые прикосновения и поцелуи Бо. Внутри я ощущала какую-то приятную теплоту и не могла понять, был то эффект рома или же поцелуев.
Мартин неожиданно приблизился ко мне, заключил в объятия и припал губами к моим губам. Я резко оттолкнула его.
– Что-то не так? – с недоумением спросил он. – Я думал, мы оба хотим приятно провести время.
– Мартин, наверное, ты слышал, что с девушками из бухты можно не церемониться, – процедила я. – Одно скажу: я не такая. Прости, если разочаровала тебя.
Мартина, судя по всему, изрядно развезло от выпитого. Пробормотав какие-то невнятные извинения, он рухнул в свой шезлонг и уснул. Внезапно из домика для переодевания появились Бо и Жизель. Согнувшись чуть не пополам, Жизель держалась за живот. Почти тут же ее вырвало. Мартин проснулся и растерянно уставился на нее. Жизель не знала, куда деться от смущения.
– Вам обоим лучше уйти, – обратилась я к Бо. – Я о ней позабочусь.
– Такое с ней не в первый раз, – сообщил он и шепнул мне на ухо: – Этой ночью мне будет сниться твой поцелуй.
Лишившись от удивления дара речи, я смотрела вслед молодым людям. Стоны Жизели вывели меня из оцепенения.
– О, кажется, я сейчас умру!
– Не умрешь! – успокоила я свою сестрицу. – Но помучиться тебе придется. Я же тебе рассказывала, как мучился в таких случаях мой дедушка.
Жизель снова застонала и извергла остатки ужина.
– Я испортила новую блузку, – всхлипнула она. – Ох, как мне плохо. Голова раскалывается.
– Тебе лучше лечь, Жизель.
– Мне не дойти до дому. Ноги не слушаются.
– Я тебе помогу! – сказала я, обнимая ее за талию. – Идем!
– Только бы мама нас не увидела, – бормотала Жизель. – Подожди! Надо спрятать бутылку из-под рома.
Все эти хитрости были мне противны, но выбора не оставалось. Пришлось повиноваться, положить бутылку в корзину и взять ее с собой. Стараясь не поднимать шума, мы с Жизелью проскользнули в холл.
В доме стояла тишина. Мы двинулись вверх по лестнице. Жизель хныкала, повиснув у меня на руке. Когда мы поднялись на второй этаж, я услышала еще какой-то звук, похожий на приглушенный плач.
– Кто это? – шепотом спросила я.
– Ты о чем?
– Похоже, кто-то плачет.
– Не обращай внимания, – бросила она. – Отведи меня в комнату. Быстрее!
Оказавшись у себя, Жизель немедленно рухнула на кровать.
– Тебе надо раздеться и принять душ! – сказала я, но она даже не пошевелилась.
– Оставь меня в покое, – пролепетала она. – Об одном прошу – оставь меня в покое. А бутылку спрячь в своем шкафу.
Секунду спустя она заснула мертвецким сном. Делать было нечего. Я тоже чувствовала себя далеко не лучшим образом. Не надо было слушаться Жизель и пить эту отвратительную смесь, корила я себя.
Оставив Жизель спать одетой, даже не сняв с нее туфли, я направилась в свою комнату. Выйдя на площадку, я снова услышала всхлипывания, прислушалась и поняла, что они долетают из комнаты справа. Я на цыпочках подошла к дверям и припала к ним ухом. Да, несомненно, в комнате кто-то плакал. И скорее всего, это был взрослый мужчина.
Звук шагов на лестнице заставил меня отскочить от дверей и метнуться в свою комнату. Прежде всего я спрятала в шкафу корзинку, потом вернулась к двери и, чуть приоткрыв ее, выглянула в щелочку. Площадку пересекла Дафна, в голубом шелковом халате; она ступала так тихо, что казалось, плывет по воздуху. Помедлив у дверей, из-за которых доносились всхлипывания, она покачала головой и прошествовала дальше, в свою спальню.
Не зная, как поступить, я несколько раз прошлась по комнате взад-вперед. Может, все-таки постучать в ту дверь и узнать, кто плачет в столь поздний час? Вдруг это отец? Мысль эта заставила меня выскочить на площадку и приблизиться к загадочной двери. Всхлипывания стихли. Сколько я ни прислушивалась, из комнаты не доносилось ни звука. Но я все же решилась постучать. Ответа не последовало.
– Есть там кто-нибудь?
Опять никакого ответа. Я снова постучала. Тишина. Я уже собиралась вернуться к себе, как вдруг чья-то рука легла мне на плечо. Обернувшись, я увидела отца.
– Руби, что случилось? – спросил он с улыбкой.
– Я… мне показалось, в этой комнате кто-то плачет… и я решила постучать… – пробормотала я.
Отец покачал головой:
– Тебе показалось, моя дорогая. В этой комнате давно никто не живет. А где Жизель?
– Спит, – быстро ответила я. – Но мне не показалось. Я точно слышала – здесь кто-то плакал!
– Игра воображения. Здесь некому плакать. Стран но, что Жизель улеглась спать так рано. Может, это твое благотворное воздействие, милая? Я тоже иду спать. Не забудь, завтра в два придет учитель рисования. Я тоже буду дома, чтобы поговорить с ним.
Я кивнула.
– Спокойной ночи, детка.
Он поцеловал меня в лоб и направился к дверям своей спальни. Я не двигалась с места. Неужели у меня действительно разыгралось воображение? Неужели ром сыграл со мной такую шутку?
– Папа! – окликнула я.
Отец обернулся:
– Да, дорогая?
– Ты сказал, в этой комнате давно никто не живет. А кто жил в ней раньше?
Он бросил взгляд на дверь, потом посмотрел на меня, и я увидела, что темные глаза его полны слез.
– Мой брат. Жан.
Испустив глубокий вздох, он исчез за дверями спальни. По спине у меня пробежал холодок, касаясь кожи тонкими паучьими лапками. Изнуренная событиями и потрясениями минувшего дня, я вернулась в свою комнату и принялась готовиться ко сну. И в мыслях, и в чувствах моих царил полный сумбур. С наслаждением растянувшись на кровати, я закрыла глаза. Голова у меня кружилась, казалось, кровать слегка покачивается, как лодка на волнах. Самые разные картины возникали у меня перед глазами, сменяя друг друга. Я видела улицы Нового Орлеана, по которым гуляла с отцом, горы юбок и блузок, купленных мне Дафной, восхитительную новую студию, лицо Жизели, замышляющей свой дурацкий розыгрыш. Но чаще всего мне представлялся поцелуй Бо, и я чувствовала, как по моему телу вновь и вновь проходит электрический разряд. Вспоминая, что не смогла устоять и ответила на поцелуй, я невольно содрогалась. Его губы оказались такими нежными, язык – таким требовательным, что сопротивляться было невозможно. Но ведь я прекрасно знала, что Бо ухаживает за моей сестрой. Похоже, дурная кровь Лэндри, текущая в моих жилах, сделала свое дело.
Но может, дурная кровь здесь ни при чем? Просто после того, что обрушилось на меня в эти дни, душа моя пребывала в смятении. Несмотря ни на что, я чувствовала себя одинокой и потерянной и потому так живо откликнулась на тепло и ласку. Любопытно все-таки, поцелуи молодых людей неизменно производят на девушек такое ошеломительное действие? Или же поцелуи Бо – какие-то особенные? Я попыталась вспомнить, что испытывала, целуясь с Полом. Но сознание того, что мы не имели права быть вместе, лишали мои воспоминания ясности. Мысль о первой любви была для меня неотделима от пронзительного чувства вины, хотя я прекрасно понимала, что мы оба ни в чем не виноваты.
Ох, какой все-таки это был длинный, насыщенный и утомительный день! Утомительный, но и чудесный одновременно. Неужели теперь вся моя жизнь будет состоять из подобных дней?
Вопросы теснились в голове, не находя ответа. Наконец усталость взяла свое. Прежде чем провалиться в сон, я вновь услышала всхлипывания, но никак не могла понять, откуда они доносятся – из дальних уголков моего сознания или из окружающей меня темноты.
Никогда прежде я не просыпалась так поздно, как на следующее утро. Наверняка все в доме уже встали и позавтракали, со стыдом думала я, поспешно умываясь и одеваясь. Причесываться было некогда, и я, повязав волосы банданой, сбежала по лестнице. Вошла в столовую и обнаружила, что она пуста. Точнее, там не было никого, кроме Эдгара, который чистил столовое серебро.
– Все уже позавтракали?
– Позавтракали? О нет, мадемуазель. Мсье Дюма позавтракал и уехал на работу, но из дам вы встали первая. Что вам подать сегодня? Может быть, яйца и овсянку?
– Да, спасибо.
Эдгар сказал, что принесет мне апельсиновый сок и кофе, и отправился на кухню. Я уселась за стол, ожидая, что вот-вот в холле раздадутся шаги Жизель или Дафны. Но никто так и не появился, и завтракать мне пришлось в одиночестве. Эдгар стоял поодаль, готовый исполнить любое мое желание.
Когда я покончила с едой, Эдгар тут же убрал тарелки. Как все-таки трудно привыкнуть, что тебя опекают и обслуживают, ничего не давая сделать своими руками! Мне было бы намного приятнее самой отнести тарелки на кухню и вымыть их.
– Вам нравится Новый Орлеан, мадемуазель? – с улыбкой спросил Эдгар.
– Очень! Вы, Эдгар, всю жизнь здесь живете?
– Да, мадемуазель. Мои предки служили в семье Дюма еще со времен Гражданской войны. Конечно, тогда они были рабами.
Он направился в кухню, а я пошла за ним следом, чтобы поблагодарить Нину за чудесный завтрак. Мое появление удивило ее, однако слова благодарности, несомненно, были ей приятны. К тому же она была рада возможности сообщить, что больше не считает меня злым духом.
– Если бы у меня оставались сомнения, пришлось бы пойти ночью на кладбище и убить там черную кошку, – сказала она.
– Но зачем? – выдохнула я.
– Нет лучшего средства отделаться от злого духа, мадемуазель. Кошку надо выпотрошить, а внутренности сварить в соленой воде со свиным салом и яйцами. Дать немножко остыть и съесть.
– Кошмар! – выдохнула я, чувствуя, как у меня сжимается желудок.
– В ближайшую пятницу нужно вернуться на кладбище и позвать кошку, – продолжала свои наставления Нина. – Когда она замяукает в ответ, нужно назвать по именам всех мертвецов, которых ты когда-либо знала. Потом сказать кошке, что ты веришь в дьявола. После этого ни один злой дух не сможет причинить тебе вреда. Конечно, лучше всего это действует в октябре, – добавила она, немного помолчав.
Разговоры о духах заставили меня вспомнить загадочные всхлипывания, которые я слышала минувшей ночью.
– Нина, а вы никогда не слышали плача… в комнате, где прежде жил мой дядя Жан?
Глаза Нины, и без того огромные как плошки, стали еще больше. Лицо ее исказилось от ужаса.
– Ты слышала плач?
Я кивнула. Нина поспешно перекрестилась, протянула руку и крепко сжала мне запястье.
– Идем со мной, – скомандовала она.
– Но куда?
Не отвечая, Нина тянула меня к задним дверям.
– Куда мы идем?
Мы были уже в задней части дома.
– В мою комнату. – Она открыла дверь.
Оглядевшись по сторонам, я онемела от изумления.
Стены маленькой комнаты были сплошь увешаны талисманами и тотемами вуду: куклами, костями, шкурками змей и черных кошек, прядями человеческих волос, завязанных кожаными шнурками, корнями причудливой формы. На полках теснились бутылочки с порошками и настойками всевозможных цветов, банки со змеиными головами и прочие диковины. Внимание мое привлекла фотография женщины, восседавшей на резном кресле, напоминающем трон. Перед фотографией стояли две белые свечи.
– Это Мари Лаво, – пояснила Нина, заметив мой любопытный взгляд. – Королева вуду.
Вся прочая обстановка комнаты состояла из узкой кровати, ночного столика и ротангового шкафа.
– Садись. – Она указала на единственный стул.
Я послушно села. Нина подошла к полке, отыскала маленькую глиняную банку, вручила ее мне и приказала держать как можно крепче. Из банки исходил неприятный резкий запах. Я невольно поморщилась.
– Это сера, – объяснила Нина.
Она зажгла белую свечу и, не сводя с меня глаз, принялась бормотать заклинание.
– Кто-то наложил на тебя проклятие, – сообщила она. – Надо его снять.
Она поднесла свечу к глиняной банке и подождала, когда сера вспыхнет. Тонкая струйка вонючего дыма устремилась вверх. У меня защипало глаза, но, следуя наставлениям Нины, я продолжала сжимать банку. Она кивнула, довольная моим послушанием.
– Закрой глаза, – приказала она. – Пусть дым омоет твое лицо.
Я выполнила и это распоряжение.
– Хватит! – Через несколько секунд Нина забрала у меня банку и погасила пламя. – Теперь все будет хорошо. Ты молодец, что не стала надо мной смеяться и сделала все как надо. Ты вроде говорила, что твоя бабушка – знахарка?
– Да, – кивнула я.
– Наверняка она передала тебе часть своей силы, – заявила Нина. – Но помни: злые духи с особым упорством преследуют тех, кто обладает силой. Победа над ними приносит духам больше чести.
– А кто-нибудь еще слышал плач в этой комнате? – вернулась я к занимавшему меня вопросу.
– Не надо об этом говорить, – отрезала она. – Стоит помянуть дьявола, и он войдет в твою дверь с длинной тонкой сигарой в зубах. А теперь пойдем назад. Мадам скоро спустится к завтраку.
Когда я вошла в столовую, Дафна уже сидела за столом, как всегда безупречно одетая.
– Ты уже позавтракала?
– Да.
– А где Жизель?
– Наверное, у себя.
Дафна сердито вскинула бровь:
– Это просто невозможно. Почему она позволяет себе полдня валяться в постели?
Учитывая, что сама Дафна едва встала, гнев ее показался мне не вполне справедливым.
– Будь добра, сходи к ней и скажи, что я прошу ее немедленно спуститься, – распорядилась она.
– Да, мадам.
Я поспешила исполнить приказ. Постучав в комнату Жизели и не получив ответа, я сама открыла дверь и обнаружила, что она крепко спит, так и не раздевшись.
– Жизель, Дафна хочет, чтобы ты встала и спустилась к завтраку, – сказала я, но моя сестрица даже не пошевелилась.
– Жизель! – Я слегка тряхнула ее за плечо.
Она застонала, повернулась на другой бок и снова закрыла глаза.
– Жизель, просыпайся!
– Убирайся прочь, – захныкала она.
– Дафна хочет, чтобы ты…
– Оставь меня в покое. Я умираю. Голова раскалывается, а в желудке пожар.
– Я говорила, что этот ром не доведет до добра. Особенно если пить его стаканами.
– Ох, какая ты умная, даже противно! – пробормотала она, не открывая глаз.
– Что я, по-твоему, должна сказать Дафне?
Ответом мне было молчание.
– Жизель!
– Мне наплевать, – простонала она, пряча голову под подушку. – Скажи, что я умерла.
Я смотрела на нее в полной растерянности. Ясно было, что поднять ее – выше моих сил.
Услышав, что Жизель не желает вставать, Дафна не стала скрывать досаду.
– Что это значит – не хочет вставать? – Она так резко опустила кофейную чашку на блюдце, что хрупкий фарфор едва не треснул. – Чем вы обе занимались этой ночью?
– Мы… болтали с Бо и его другом Мартином, – пролепетала я. – У бассейна. Они ушли довольно рано, и мы легли спать.
– Ах, вы всего лишь болтали!
– Да, мэм.
– Ты можешь звать меня «мама», или, если тебе угодно, Дафна, – отчеканила она. – Но не смей звать меня «мэм». Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.
– Простите… мама.
Она метнула в меня гневный взгляд, поднялась и вышла. Я осталась сидеть за столом. Мысль о том, что мне снова пришлось врать, камнем лежала у меня на сердце. Впрочем, я никого не обманывала. Я всего лишь утаила часть правды. Расскажи я все, это навлекло бы неприятности на Жизель. И все же на душе у меня скребли кошки. Так или иначе, за два дня в этом доме я стала настоящей лгуньей.
До меня донеслись шаги Дафны, поднимавшейся по лестнице. Обычно она двигалась почти бесшумно, но сейчас была так сердита, что позволяла себе громко топать.
Я решила пойти в библиотеку, отыскать какую-нибудь интересную книгу и за чтением скоротать время до прихода учителя живописи. Но едва я устроилась в кресле с книгой в руках, сверху донесся пронзительный вопль Дафны:
– Руби!
Я поставила книгу на место и поспешила на зов.
– Руби!
– Да?
– Немедленно иди сюда!
Похоже, она увидела, в каком состоянии Жизель, и ждет от меня объяснений, с ужасом подумала я. Что же делать? Как выгородить Жизель и в то же время не слишком увязнуть в обмане? Поднявшись наверх, я увидела, что дверь моей комнаты распахнута настежь. Дафна была там, а вовсе не в комнате Жизели. Я нехотя вошла.
– Подойди сюда! – скомандовала Дафна.
Прямая как струна, она стояла, сложив руки на груди. Кожа у нее на скулах натянулась так туго, что казалось, вот-вот порвется.
– Я поняла, почему Жизель не может встать, – изрекла она. – Значит, вчера вечером вы всего лишь болтали с молодыми людьми?
Я молчала.
– Всего лишь болтали, – повторила она и, сделав широкий жест, указала на мой шкаф. – Что там стоит на дне? Что?!
Голос ее сорвался на визг.
– Бутылка рома.
– Бутылка рома, – кивнула она. – Бутылка, которую ты украла из бара.
Я отрицательно замотала головой.
– Не пытайся лгать! Жизель во всем созналась. Рассказала, как ты украла бутылку и научила смешивать ром с колой.
От неожиданности у меня отвисла челюсть.
– Чем вы еще занимались? – продолжала допрос Дафна. – Как ты развлекала Мартина Фаулера?
– Никак, – выдавила я.
Она мрачно усмехнулась, будто мои слова подтвердили самые худшие ее подозрения.
– Я пыталась предостеречь Пьера, – процедила она. – Говорила ему, что ты выросла в мире, который не имеет с нашим ничего общего. Там у тебя сложились понятия и представления, которые невозможно изменить. Я предвидела, что твое влияние на Жизель может оказаться пагубным, а к ее благотворному влиянию ты останешься глуха. Не пытайся ничего отрицать! – бросила она прежде, чем я успела открыть рот. – Я тоже была юной девушкой. Я знаю, как трудно противиться искушениям, особенно если кто-то убеждает тебя в сладости запретного плода.
Дафна устремила на меня взгляд, исполненный укоризны:
– И это после того, как мы были к тебе так добры! Приняли тебя в дом, обеспечили всем необходимым… после того, как я потратила на тебя столько времени и сил. Я вижу, ты выросла среди людей, которым неведома благодарность. Среди людей, которые не знают, что такое достоинство и порядочность. Вряд ли тут можно хоть что-то исправить.
– Это неправда! – пролепетала я, еле сдерживая слезы. – Все это неправда!
– Прошу, избавь меня от своих уловок и хитростей! – прошипела Дафна. – Не сомневаюсь, что на них ты мастерица. Дашь сто очков вперед любой цыганке. Судя по всему, единственное, что ты умеешь, – изворачиваться и обманывать. Иди и отнеси бутылку в бар.
– Я даже не знаю, где он находится, – всхлипнула я.
– Я не собираюсь больше тебя слушать! Ты и так испортила мне настроение на весь день. Разумеется, все это станет известно твоему отцу, – заявила она и вышла из комнаты, более не удостоив меня взглядом.
Слезы, кипевшие у меня под ресницами, хлынули ручьями и обожгли щеки. Я бросилась к шкафу, схватила злополучную корзинку и устремилась к дверям Жизели. Из ванной доносился шум воды и пение. Видно, Жизель принимала душ. Я рывком распахнула стеклянную дверь.
– Ты что? – выпучила глаза Жизель, изображая удивление. – Что тебе нужно, Руби?
– Как ты могла все свалить на меня?
– Подожди минуту.
Она выключила воду.
– Дай мне полотенце, будь добра.
Я поставила корзинку на комод и протянула Жизели полотенце.
– Так что там у вас произошло?
– Зачем ты сказала Дафне, что это я взяла бутылку из бара? Ведь это подло!
– Ох, Руби, не злись. Я не могла иначе, честное слово. Видишь ли, месяц назад у меня уже вышла одна история. Мама поймала меня, когда я вернулась посреди ночи и от меня пахло виски. Она тогда просто взбесилась. Орала, что запретит мне выходить из дому. Если бы выяснилось, что сейчас во всем виновата я, она бы точно посадила меня под замок.
– Ловко ты вывернулась, ничего не скажешь! А то, что она теперь считает меня воровкой и пьяницей, – это ерунда!
– Тебе все сойдет с рук. Ты только что появилась в доме. Папа на тебя не надышится. Даже если мама немного посердится на тебя, ничего страшного в этом нет. Наказывать тебя никто не будет, вот увидишь. Мне жаль, что все так вышло, – добавила Жизель, закручивая на голове полотенце. – Но когда мама приперла меня к стенке, я жутко растерялась. Не успела придумать ничего лучше.
В ответ я лишь молча вздохнула.
– Мы же сестры, – сияя улыбкой, продолжала Жизель. – А сестры должны всегда быть заодно.
– Что значит «быть заодно», Жизель? Вместе врать?
– Разумеется. Если мы хотим друг друга выручать, маленькая ложь просто необходима. Без лжи на этом свете не проживешь, – беззаботно заявила она.
Я снова вздохнула. Дафна тоже говорила о «маленькой лжи», без которой невозможно прожить на свете. Судя по всему, ложь – это фундамент, на котором строится счастье и благополучие семьи Дюма. Вот только можно ли назвать эту ложь маленькой?
– Не бойся, все обойдется, – прервал мои размышления голос Жизели. – Если папа слишком расстроится, я сумею запудрить ему мозги. Скажу, ты подговорила меня, потому что мне самой очень этого хотелось… ну, в общем, что-нибудь в этом роде. Он окончательно собьется с толку и не станет наказывать никого. Я проделывала такие фокусы множество раз, – заявила она с хитрой ухмылкой.
Жизель завернулась в полотенце и вышла из ванной.
– Да хватит тебе дуться! – бросила она. – Тоже мне трагедия. Мир не перевернулся, и никакой катастрофы не произошло. Скоро к тебе придет твой учитель живописи, а после за нами заедут Бо и Мартин. Поедем во Французский квартал, проветримся.
– А… что мне делать с этим? – пробормотала я, указывая на корзинку. – Я даже не знаю, где этот ваш бар.
– В кабинете. Я тебе покажу. Только давай сначала решим, что мне надеть.
– Хорошенькое утро сегодня выдалось! – вздохнула я. – Сначала я рассказала Нине о том, что слышала какой-то плач, и она потащила меня в свою комнату и принялась окуривать серой. Потом на меня набросилась Дафна!
– Ты слышала плач?
– Ну да, какие-то тихие всхлипывания. По-моему, они доносились из комнаты, где прежде жил Жан.
– А-а, – равнодушно протянула Жизель.
– Ты тоже их слышала?
– Конечно, – бросила она, сняла с вешалки юбку и приложила к себе. – Может, вот эту? Она не такая короткая, как твои, но красиво облегает мои бедра. И это нравится Бо, – добавила Жизель с многозначительной улыбкой.
– Очень красивая юбка. Но ты так и не сказала, что это за всхлипывания? Раз ты их слышала, ты наверняка знаешь, кто это плакал?
– Папа, кто же еще. Он часто приходит в комнату дяди Жана и плачет. Сколько я себя помню, он делал так чуть не каждый вечер. Никак не может смириться… с тем, что произошло.
– Но я его видела… вчера вечером… и он сказал, что никто не плакал… что мне померещилось…
– Естественно, он не хочет, чтобы кто-нибудь об этом знал, – пожала плечами Жизель. – И мы все делаем вид, что ничего не замечаем.
– Как это все грустно, – вздохнула я. – Папа рассказывал мне, каким красивым и обаятельным был Жан. Как это ужасно – умереть совсем молодым, когда перед тобой открывается вся жизнь и…
– Умереть? – перебила Жизель. – Что значит «умереть»? Папа сказал тебе, что дядя Жан умер?
– Ну… я так поняла… он сказал, что во время крушения мачта ударила Жана по голове и… – Я осеклась, припоминая рассказ отца во всех подробностях. – Папа сказал, что Жан долго находился в коме и медицина оказалась бессильна. Вот я и решила, что…
– Что он умер? Ошибаешься!
– Значит, он жив? Почему же тогда папа так о нем горюет?
– Жив-то он жив, только стал чем-то вроде овоща, – усмехнулась Жизель. – Хотя выглядит не плохо, ничего не скажешь. Тем не менее крыша у него полностью съехала, он никого не узнает и ничего не помнит.
– А… где он сейчас?
– В какой-то клинике за городом. Мы навещаем его раз в году, в день его рождения. То есть в этот день я езжу к нему вместе с папой. Папа видит его намного чаще. А мама не ездит к нему никогда. – Жизель сняла с вешалки блузку. – Подходит к этой юбке?
Схватив блузку, она подбежала к зеркалу и принялась перед ним вертеться. Я ждала, пока она налюбуется собой.
– А почему в доме нет ни одной фотографии Жана? – спросила я, когда Жизель наконец оделась.
– Слушай, мне надоело об этом говорить! – простонала она. – Фотографий нет, потому что папе больно на них смотреть, неужели не понятно? Удивляюсь, что он выложил тебе эту историю. – Она снова метнулась к зеркалу. – Тебе нравится эта блузка?
– Очень мило, – промямлила я.
– Ненавижу это слово! – процедила Жизель. – Мне вовсе не хочется быть «очень милой». Скажи лучше, я выгляжу сексуально?
Я бросила на нее оценивающий взгляд:
– Ты забыла надеть лифчик!
– С памятью у меня все в порядке, – ухмыльнулась она. – Многие девушки теперь предпочитают обходиться без лифчика.
– Правда?
– Истинная правда. Да, детка, тебе многому пред стоит научиться. Впрочем, что взять с такой дремучей особы. Тебе крупно повезло, что ты наконец выбралась из своих болот!
Честно говоря, сейчас я вовсе не была в этом уверена.
15. Путешествие в Город сказок
Для нас с Жизелью накрыли стол в патио, и мы уселись завтракать – я во второй раз, она в первый. Жизель почти ничего не ела, жаловалась, что внутри у нее все болит после вчерашних приступов рвоты. В случившемся она винила всех, кроме себя.
– Бо должен был меня остановить, – заявила она. – Я думала только о том, чтобы вам всем было весело. Поэтому и не заметила, как напилась.
– Я тебя предупреждала: не стоит увлекаться ромом, – напомнила я.
Жизель только рукой махнула.
– Раньше со мной ничего подобного не случалось, – сказала она и поморщилась, вспомнив свои недавние мучения.
Жизель сидела за столом в своих огромных солнцезащитных очках, так как от света у нее начиналась резь в глазах и головная боль. Бледные ее щеки покрывал толстый слой румян, губы она накрасила вызывающе ярко.
Облака, затянувшие горизонт утром, развеялись, небо сияло лазурной голубизной, блестящие листья магнолий сверкали в солнечном свете. Голубые сойки порхали с ветки на ветку, оглашая воздух радостным гомоном. В этом чудесном саду не было места тоске и унынию, однако тревожные предчувствия не оставляли меня. Медленно, но верно они овладевали моей душой, подобно серым тучам, затеняющим небосвод. Дафна уже успела во мне разочароваться. Вскоре отец тоже поймет, что появление еще одной дочери принесет ему слишком много хлопот. Жизель убеждена, что обманывать родителей – это в порядке вещей, и ждет, что я буду ее сообщницей. И что же мне теперь делать? Может, стоит пойти к Нине, попросить у нее какого-нибудь магического снадобья? Вдруг она поколдует немножко и все мои неприятности развеются как дым?
– Сидишь мрачная, как на похоронах, – заметила Жизель. – Смотреть противно. Я же сказала, переживать не о чем!
– Как же, не о чем, – проворчала я. – По твоей милости на меня разозлилась Дафна. И папа того и гляди рассердится тоже.
– Долго ты собираешься называть маму Дафна? – спросила Жизель. – Неужели тебе трудно сказать «мама»?
Я отвела глаза и пожала плечами:
– Со временем… я попытаюсь называть ее так… но для этого мне нужно к ней привыкнуть. Я ведь совсем ее не знаю. И отца, конечно, тоже. Всю жизнь я провела в разлуке с ними.
Жизель уставилась на меня, задумчиво пережевывая круассан с джемом.
– Однако папу ты называешь папой. Почему же с мамой у тебя не получается?
– Не знаю, – потупившись, вздохнула я.
Ложь, опутавшая меня со всех сторон, становилась все мучительнее, и конца ей не предвиделось. Когда-нибудь ложь доведет нас всех до большой беды, в этом я не сомневалась.
Жизель отпила кофе, продолжая буравить меня глазами. Я невольно поежилась под ее подозрительным взглядом.
– А чем вы с Бо занимались в домике для переодевания? – вопросила она прокурорским тоном.
– Ничем. – Я невольно залилась румянцем. – Это все придумал Бо. Хотел тебя позлить. Мы просто стояли и разговаривали.
– Значит, в домике для переодевания, в полной темноте, вы с Бо Эндрюсом просто стояли и разговаривали? – насмешливо уточнила она.
– Да.
– Плохая из тебя лгунья, дорогая моя сестрица, – усмехнулась Жизель. – Придется мне заняться твоим обучением.
– У меня нет никакого желания достигнуть в этой сфере большого мастерства.
– Хочешь не хочешь, а придется, – возразила Жизель. – Если, конечно, ты намерена остаться в этом доме!
Прежде чем я успела ответить, к нам приблизился Эдгар.
– Что такое, Эдгар? – раздраженно спросила Жизель.
Страдая похмельем, она болезненно воспринимала малейший шум и любую помеху.
– Мсье Дюма только что вернулся домой, – сообщил Эдгар. – Они с мадам Дюма в библиотеке и хотят видеть вас обеих.
– Скажи им, мы будем через несколько минут, – бросила Жизель и повернулась к дворецкому спиной. – Вот только кофе допью.
Судя по напряженному взгляду Эдгара, он был задет столь пренебрежительным обращением. Я улыбнулась ему, и лицо его немного смягчилось.
– Хорошо, мадемуазель, – отчеканил он.
– Эдгар слишком много о себе воображает, – пробурчала Жизель, когда он ушел. – Расхаживает по дому с таким важным видом, словно он здесь хозяин. Если я переставлю вазу, он непременно вернет ее на место. Как-то раз я переставила все фотографии в гостиной – нарочно, чтобы его позлить. На следующий день все они были на прежних местах. Он помнит, где должна стоять каждая пепельница. Если не веришь, попробуй переставь что-нибудь.
– Наверное, он очень гордится тем, что содержит такой огромный дом в полном порядке.
Жизель покачала головой и проглотила последний кусочек круассана.
– Ладно, идем. Сейчас нам будут промывать мозги, но это придется вынести, – вздохнула она, поднимаясь.
Подходя к библиотеке, мы услышали сердитый голос Дафны.
– Когда я прошу тебя приехать домой к обеду или пообедать со мной в городе, у тебя всегда находятся неотложные дела! Ты по горло занят работой и не можешь уделить мне даже малую толику своего драгоценного времени. Но если речь идет о твоей каджунской доченьке, ты готов бросить все дела и примчаться сюда, чтобы нанять для нее учителя живописи! – выговаривала она отцу.
Жизель ухмыльнулась и схватила меня за рукав.
– Отлично, – прошептала она. – Обожаю, когда они устраивают такие разборки.
Я вовсе не разделяла ее радости. Подслушивать мне совершенно не хотелось, к тому же я боялась, что в пылу ссоры они проговорятся и Жизель узнает правду.
– Я всегда рад возможности провести время с тобой, Дафна, – попытался оправдаться отец. – Но иногда дела вынуждают меня отказаться от этого удовольствия. Что касается Руби, мне кажется, учитывая сложившиеся обстоятельства, я просто обязан быть с ней особенно внимательным.
– Ах вот как! – воскликнула Дафна. – А я, значит, не заслуживаю твоего внимания? Прежде ты думал иначе.
– Зачем ты так говоришь, Дафна? Ты же знаешь, как я тобой восхищаюсь.
– По-моему, ты восхищаешься только своей каджунской принцессой. И даже ее дикая выходка не умерила твоего восхищения. Или я не права?
– Разумеется, я очень расстроен, – ответил отец. – Честно говоря, я никак не ожидал подобного.
Разочарование, прозвучавшее в его голосе, заставило мое сердце болезненно сжаться. Жизель, напротив, расплылась в счастливой улыбке.
– А вот я как раз ожидала чего-то в этом роде, – заявила Дафна. – И предупреждала тебя.
– Жизель, что ты наделала… – прошептала я.
– Пошли! – быстро сказала она и потащила меня за собой в библиотеку.
Увидев нас, отец и Дафна оглянулись. Вид у отца был такой расстроенный, что я чуть не расплакалась.
– Садитесь, девочки, – сказал он со вздохом и указал на кожаный диван.
Жизель послушно уселась, я последовала ее примеру, но устроилась как можно дальше от нее, в другом уголке дивана. Несколько мгновений отец смотрел на нас, потом взглянул на Дафну, которая выжидательно подняла голову и сложила руки на груди.
– Дафна рассказала мне о том, что она обнаружила в твоей комнате, Руби, – с запинкой произнес отец. – И о том, чем вы занимались вчера вечером. Я не против, если вы обе выпьете за обедом немного вина. Но похищать из бара ром и распивать его с мальчишками…
Я метнула укоризненный взгляд на Жизель, которая сидела, благонравно сложив руки на коленях и опустив голову.
– Девушки из хороших семей так не поступают, Жизель, – обратился к ней отец. – Ты должна была остановить Руби.
Вместо ответа Жизель сняла свои солнцезащитные очки и залилась слезами. Слезы текли из ее глаз ручьями, словно внутри у нее находился резервуар и стоило лишь повернуть невидимый кран, чтобы жидкость хлынула наружу.
– Я не хотела! – пролепетала она. – Особенно здесь, у нас дома. Но Руби настаивала. А я не хотела с ней спорить. Ты же сам сказал, мы должны окружить ее любовью. Как я могла отказать ей в удовольствии? А теперь ты во всем винишь меня!
Потрясенная столь наглой ложью, я пыталась поймать ее взгляд, но она старательно избегала смотреть в мою сторону.
– Я не говорю, что во всем виновата ты, – покачал головой отец. – Но не скрою, вы обе очень меня расстроили. Руби, я знаю, что в семье, где ты выросла, алкоголь был неотъемлемой частью жизни, – повернулся он ко мне.
Я молча затрясла головой.
– Но в нашей семье совсем другие правила и обычаи. Спиртные напитки у нас употребляют лишь в определенных случаях. И уж конечно, юные девушки не должны делать этого без разрешения взрослых. Подобные поступки могут привести к самым печальным последствиям. Вдруг кто-нибудь из ваших приятелей сядет за руль пьяным? Страшно подумать, чем это может кончиться.
– К тому же алкоголь затемняет разум, – вставила Дафна – И мальчишки могут склонить вас к тому, о чем вы будете сожалеть на трезвую голову. Не забывай об этом, – посоветовала она моему отцу.
Он послушно закивал:
– Девочки, ваша мама права. Надеюсь, вы обе это понимаете. Все, что я хочу сейчас, – забыть об этом неприятном случае. Я готов простить вас обеих, но при одном условии: вы обе дадите мне честное слово, что подобное безобразие никогда не повторится.
– Клянусь! – поспешно заявила Жизель. – У меня нет ни малейшего желания пробовать эту гадость снова. Хватит с меня и одного раза. И так голова раскалывается. Некоторые люди привыкли пить, им все нипочем, – добавила она, многозначительно посмотрев на меня. – А я чуть не умерла.
– Пусть это станет для тебя хорошим уроком, – процедила Дафна, метнув в меня злобный взгляд.
Я опустила голову и прикусила губу. Внутри у меня все кипело, и я боялась, что изо рта повалит пар.
– А ты что скажешь, Руби? – обратился ко мне отец.
Я сглотнула подступивший к горлу ком и выдавила:
– Честное слово!
– Замечательно! Теперь мы с вами… – просияв, начал отец, но осекся, услышав, как хлопнула входная дверь. – Думаю, это учитель живописи, – сказал он, взглянув на часы.
– Полагаю, учитывая сложившиеся обстоятельства, будет правильнее отложить его визит, – кислым тоном произнесла Дафна.
– Отложить? Но… – Отец посмотрел на меня и поспешно отвернулся. – Но это невозможно. Он уже здесь. Уважаемый человек потратил время, чтобы явиться к нам, и…
– Тебе не следует принимать решения так поспешно, – изрекла Дафна. – Надеюсь, в следующий раз, прежде чем решить что-нибудь относительно девочек, ты посоветуешься со мной. Не забывай, что я – их мать!
Отец прикусил губу, словно удерживая рвущиеся наружу возражения, и кивнул:
– Обещаю, больше я не буду ничего предпринимать, не обсудив это с тобой.
– Простите, мсье, – раздался в дверях голос Эдгара, – но пришел профессор Эшбери. Вот его карточка. – Он протянул отцу визитку.
– Проводи его в кабинет, Эдгар.
– Хорошо, мсье.
– Думаю, мне ни к чему присутствовать при вашем разговоре, – заметила Дафна. – К тому же я должна ответить на множество телефонных звонков. Как мы и предполагали, все наши знакомые желают узнать историю таинственного исчезновения и внезапного возвращения Руби. Я уже чувствую, без конца рассказывать эту историю будет невероятно утомительно. Нам следует ее записать и издать отдельной брошюрой.
С этими словами Дафна резко повернулась и вышла из комнаты.
– А я пойду приму аспирин, – сказала Жизель. – Потом расскажешь мне о встрече с учителем, Руби.
Прежде чем скрыться за дверью, она обернулась и улыбнулась мне, но я не ответила на ее улыбку.
Едва она вышла, в библиотеку вошел профессор Эшбери, так что у меня не было возможности рассказать отцу правду о событиях вчерашнего вечера.
– Добрый день, профессор! – воскликнул отец, протягивая вошедшему руку.
Профессор Эшбери, мужчина среднего роста, по виду слегка за пятьдесят, был в джинсах, серой спортивной куртке и голубой рубашке с синим галстуком. Худощавое лицо его, с резкими чертами и крупным костистым носом, показалось мне каким-то угловатым, а губы – извивистыми и тонкими, как у женщины.
– Добрый день, мсье Дюма! – ответил профессор мягким, но звучным голосом.
Ладонь отца совершенно потонула в его широкой длиннопалой ручище. Я заметила, что на мизинце он носит изящное серебряное кольцо с бирюзой.
– Спасибо за то, что нашли время прийти и встретиться с нами. Кстати, позвольте вам представить мою дочь Руби, – с гордостью сказал отец, поворачиваясь ко мне.
Благодаря впалым щекам и резко скошенному лбу глаза профессора казались больше, чем были на самом деле. Глаза эти, карие с серыми крапинками, имели обыкновение останавливаться на каком-нибудь предмете и замирать, словно владелец их находился под гипнозом. Взгляд его прилип к моему лицу так прочно, что я невольно смутилась.
– Здравствуйте, Руби! – приветствовал меня профессор.
Он запустил пальцы в длинные каштановые с проседью волосы, откинул прядь со лба и улыбнулся. В глазах его вспыхнули веселые искорки, но в следующее мгновение взгляд профессора вновь стал внимательным и серьезным.
– Где вы учились живописи до сих пор, мадемуазель?
– На уроках рисования в школе.
– В школе? – переспросил он, состроив столь пренебрежительную гримасу, точно я упомянула какое-то заведение для трудновоспитуемых.
Профессор обернулся к отцу за объяснениями.
– Именно поэтому я решил, что Руби необходимо заниматься частным образом, причем с самым опытным и талантливым наставником, – поспешно сказал отец.
– Я не вполне понимаю, мсье, – пожал плечами профессор. – Мне сказали, что работы вашей дочери выставлены в художественной галерее, и я думал…
– Это действительно так, – торжествующе улыбаясь, перебил отец. – Сейчас я покажу вам ее работы. То есть одну – на данный момент это все, что у меня есть.
– Вот как? – спросил озадаченный профессор. – У вас только одна ее картина?
– Пока одна. Это долгая история, профессор. Но идемте! – Он встал, чтобы отвести профессора в кабинет.
Картина с голубой цаплей по-прежнему стояла на полу, у письменного стола.
Профессор Эшбери прилип к ней взглядом, потом подошел ближе и приподнял ее.
– Вы позволите? – обратился он к отцу.
– Разумеется!
Профессор продолжал изучать картину, держа ее на вытянутых руках. Наконец он кивнул и вернул ее на место.
– Мне нравится ваша работа, – повернулся он ко мне. – Вам удалось передать движение. Более того, удалось соединить реалистическое изображение с мистическим ощущением. Игра теней схвачена очень точно. Вне всякого сомнения, у вас есть чувство цвета… Должно быть, вы провели в бухте немало времени?
– Всю свою жизнь.
Брови профессора удивленно взлетели. В поисках объяснений он повернулся к отцу.
– Простите, мсье. Не хотелось быть излишне любопытным… Но вы представили Руби как вашу дочь…
– Она и есть моя дочь, – улыбнулся отец. – Просто так получилось, что мы с ней до последнего времени жили порознь.
– Понятно, – кивнул профессор.
Судя по выражению его лица, он не был особенно шокирован, однако считал себя вправе продолжить расспросы.
– Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным, но я должен иметь представление о жизни своих учеников, в особенности тех, с кем занимаюсь частным образом. Вы же понимаете, что искусство, настоящее искусство, исходит отсюда! – Он прижал правую руку к сердцу. – Я могу обучить вашу дочь техническим приемам, но то, что она воплотит на холсте, зависит лишь от состояния ее души, ее жизненного опыта, ее собственного видения. Этому не научит ни один учитель. Вы понимаете меня, мсье?
– Д-да… конечно, – пробормотал отец. – У вас будет возможность узнать все обстоятельства жизни Руби, профессор. Но прежде я хотел бы услышать ответ на вопрос, который занимает меня сильнее всего. Вы считаете, у нее есть талант?
– Несомненно! – заверил профессор Эшбери.
Он снова бросил взгляд на картину и повернулся ко мне.
– Возможно, вы станете самой лучшей моей ученицей, – добавил он.
Отец просиял от гордости, а я переминалась с ноги на ногу, чуть живая от смущения.
– Я, разумеется, не специалист по части живописи, но я тоже не сомневаюсь: Руби ждет большое будущее, – заявил отец.
– Чтобы увидеть ее талант, не надо быть специалистом, – улыбнулся профессор Эшбери.
– Позвольте показать вам студию, где вы будете заниматься с Руби.
Студия явно произвела на профессора сильное впечатление. Впрочем, она бы произвела сильное впечатление на любого.
– Ни одна студия в нашем колледже не сравнится с этой, – прошептал он так тихо, словно боялся, что его услышат попечители колледжа.
– Я не жалею никаких средств, профессор, если они ведут к достижению важной для меня цели! – заметил отец.
– Да, я вижу это, мсье, – кивнул профессор. – И буду рад видеть вашу дочь в числе своих учеников. Разумеется, если она готова много работать и беспрекословно выполнять все мои требования.
– Уверен, что так. Да, Руби?
– Что? Ах да, да! Спасибо! – выпалила я, все еще ошеломленная лестным отзывом профессора Эшбери.
– Мы с вами начнем с элементарных вещей, – предупредил профессор. – Сначала вы должны овладеть основами мастерства. Я разрешу вам свободно писать, лишь когда почувствую, что вы готовы к этому. Талант даруется многим, но лишь избранным хватает терпения и силы воли правильно развивать его.
– Руби будет стараться! – заверил отец.
– Надеюсь, мсье.
– Давайте вернемся в мой кабинет, профессор, и обсудим финансовые вопросы, – предложил отец.
Профессор кивнул, по-прежнему не сводя с меня глаз.
– На какой день вы назначите ваше первое занятие, профессор?
– Думаю, на ближайший понедельник. И хотя у вашей дочери лучшая домашняя студия в городе, время от времени ей нужно будет приходить ко мне.
– Это не проблема.
– Tres bien, – сказал профессор, кивнул мне на прощание и вышел вслед за отцом.
Сердце мое бешено забилось от счастья. Бабушка Кэтрин всегда верила в мой талант – и, как выяснилось, не ошибалась! Она плохо разбиралась в живописи и уж тем более никогда не училась искусству. Но чутье подсказало ей, что я смогу добиться успеха. Сколько раз она повторяла, что я непременно стану знаменитой художницей. И вот теперь профессор, преподаватель колледжа, взглянув на мою картину, сказал, что я смогу стать его лучшей ученицей.
Подпрыгивая от радости, я побежала наверх, чтобы отыскать Жизель. Счастье переполняло меня, и в душе не осталось места для обиды и злобы. Жизель выслушала мой сбивчивый рассказ, лениво переставляя флакончики духов на своем туалетном столике. Когда я закончила, она с недоумением взглянула на меня:
– Ты и правда хочешь тратить все свободное время на какие-то занятия? Тебе что, школы мало?
– Конечно хочу. Это совсем не то, что школа. Я всегда мечтала заниматься живописью.
Жизель пожала плечами:
– Нет, мне хватит школьной мороки. Поэтому я и пением заниматься не стала. У нас и так почти нет времени на развлечения. То уроки надо делать, то к контрольным готовиться, то еще какой-нибудь ерундой заниматься. Родителям дай только волю, они не оставят ни одной свободной минутки. – Жизель помолчала и добавила: – Впрочем, не сомневаюсь, твой пыл скоро остынет. Когда у тебя появятся друзья и ухажеры, ты не захочешь терять время на всякую чушь.
– Для меня это не чушь! – отрезала я.
– Ладно, хватит об этом! – зевнула Жизель. – Держи! – Она бросила мне темно-синий берет. – Примерь-ка. Мы сейчас прокатимся во Французский квартал, развлечемся там немного. Может, в этой штуковине ты будешь выглядеть более стильно.
С улицы уже доносилось громкое бибиканье клаксона.
– Это Бо и Мартин! – подпрыгнула Жизель. – Идем!
Она схватила меня за руку и потащила за собой. Ни малейших сожалений по поводу того, что она только что оговорила меня перед отцом и Дафной, Жизель явно не испытывала. Ложь легко и свободно наполняла этот дом.
– На этот раз вы не собираетесь морочить нам голову? – спросил Мартин, распахивая перед нами дверь спортивной машины Бо.
– При дневном свете одурачить вас будет не так просто! – заявила моя сестрица. – Одного взгляда достаточно, чтобы понять: Жизель – это я.
Мартин посмотрел сначала на нее, потом на меня и кивнул.
– Да, ты права, – произнес он таким тоном, что трудно было понять, кто из нас может считать его слова лестными.
Бо расхохотался. Раздосадованная Жизель заявила, что мы с ней поедем на заднем сиденье.
Прижавшись друг к другу, мы кое-как устроились на узком сиденье спортивной машины. Бо так резко сорвался с места, что мы едва успели удержать на голове береты. Машина неслась по улице, мы визжали, причем визг Жизели был куда громче и радостнее моего. Я не привыкла к такой стремительной езде, и при каждом резком повороте сердце мое замирало от страха. Думаю, две совершенно одинаковые девушки с ярко-рыжими волосами, развевающимися по ветру, являлись весьма эффектным зрелищем. Люди провожали нас изумленными взглядами, молодые люди восхищенно присвистывали.
– Тебе нравится, когда на тебя таращатся мужчины? – спросила Жизель.
Мотор ревел во всю мощь, ветер свистел у нас в ушах, и, хотя мы сидели рядом, приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Я не знала, что ответить. В бухте, когда я шла по дороге в город, водители проезжавших мимо машин часто присвистывали или окликали меня. Мне это казалось забавным и даже приятным. Но однажды водитель грязного маленького грузовика, замедлив ход, долго ехал за мной вслед, уговаривая сесть к нему в кабину. Он обещал, что всего лишь подвезет меня до города, но взгляд его, полыхающий темным огнем, напугал меня не на шутку. В конце концов я повернулась и со всех ног бросилась домой, а он уехал прочь. Бабушке Кэтрин я ничего об этом не сказала, так как боялась, что она положит конец моим прогулкам в город.
Я знала, многие девушки умирают от желания поймать на себе восхищенный мужской взгляд. Однако, несмотря на все их ухищрения, мужчины даже не глядят в их сторону. Спору нет, мужское внимание казалось мне лестным, но одновременно и пугающим. Что касается моей сестры-близняшки, то она светилась от удовольствия и, судя по всему, не могла понять, почему я не разделяю ее восторга.
Прогулка по Французскому кварталу в обществе Жизели, Бо и Мартина совсем не походила на прогулку с отцом. Хотя мы шли по тем же самым улицам, мне показывали то, чего я не видела раньше. На этот раз мы оказались здесь ближе к вечеру, и наряды женщин, прогуливающихся у дверей джаз-клубов и баров, поразили меня своей откровенностью. На мой взгляд, туалеты этих дам мало чем отличались от нижнего белья, а избыток макияжа делал их похожими на клоунов.
Сегодня музыка играла громче, тени казались гуще, внутренние дворы – таинственнее. В дверях многих ресторанов и баров стояли зазывалы – иногда мужчины, иногда женщины, – приглашавшие прохожих заглянуть на огонек и насладиться лучшим в Новом Орлеане джазом, зажигательными танцами и самой изысканной кухней. Мы остановились у прилавка, чтобы купить сэндвичи с креветками. Хотя никому из нас не было восемнадцати, Бо удалось убедить продавца продать нам четыре бутылки пива. Усевшись на скамейку, мы принялись есть и пить. На другой стороне улицы показались двое неспешно идущих полисменов, и сердце мое ёкнуло. Если они нас арестуют, это будет достойным завершением сегодняшнего дня! К счастью, полисмены нас не заметили или не сочли нужным связываться с богатыми юнцами.
Покончив с едой, мы принялись бродить по магазинам – любоваться сувенирами, игрушками и всякими новинками. Жизель потащила нас в маленький магазинчик, который при ближайшем рассмотрении оказался секс-шопом. Объявление у входа сообщало, что заходить в этот магазин разрешается только лицам, достигшим восемнадцати лет. Тем не менее продавец не стал гнать нас прочь. Бо и Мартин, хихикая и подмигивая друг другу, принялись листать иллюстрированные журналы, а Жизель, толкнув меня в бок, указала на здоровенный резиновый пенис. Когда она попросила продавца показать его поближе, я сломя голову выскочила из магазина.
Все остальные, хохоча, последовали за мной.
– Неужели папа не сводил тебя сюда, когда вы гуляли по Французскому кварталу? – осведомилась Жизель.
– Какая гадость! – выдохнула я. – Зачем люди покупают подобные вещи?
Этот вопрос вызвал у Жизели и Мартина очередной взрыв хохота. Бо лишь слегка улыбнулся.
На углу Мартин попросил нас подождать, а сам подошел к какому-то парню в черной кожаной жилетке, надетой на голое тело. Руки и плечи парня сплошь покрывали татуировки. Мартин что-то сказал ему, тот кивнул, и оба скрылись в переулке.
– Куда это пошел Мартин? – спросила я.
– Хочет нам кое-что принести, – загадочно сообщила Жизель и взглянула на Бо, который молча улыбнулся.
– Что за «кое-что»?
– Увидишь, – бросила Жизель.
Тут появился довольный Мартин:
– Ну, куда двинем сейчас?
– Давайте покажем ей Город сказок, – предложила Жизель.
– Может, лучше пройдемся по шикарным магазинам и погуляем по галерее над океаном? – возразил Бо.
– Ну, это вряд ли ее поразит. Кроме того, необходимо ее немного просветить, она ведь такая дремучая. Ей теперь предстоит жить в Новом Орлеане, и она должна знать все главные городские достопримечательности, – настаивала Жизель.
– Что это за Город сказок такой? – спросила я, рисуя в воображении что-то вроде огромного магазина, где продаются книги, игрушки и сувениры в виде персонажей знаменитых сказок. – Что там продается?
Услышав это, вся троица снова заржала.
– Не знаю, почему любой мой вопрос кажется вам смешным, – раздраженно процедила я. – Уверена, если бы любой из вас приехал в нашу бухту, идиотским вопросам не было бы числа. И уж конечно, вы растерялись бы куда сильнее, чем я сейчас.
Слова мои возымели действие. Хохот прекратился.
– Она права, – заметил Бо.
– Глупости! – пожала плечами Жизель. – Во-первых, у меня нет ни малейшего желания ехать в эту дурацкую бухту. Во-вторых, сейчас она живет в городе, а значит, ей пора забыть про свои обожаемые болота. Пойдем! – Она схватила меня за руку. – Сейчас ты увидишь Город сказок своими глазами и скажешь нам, что, по твоему мнению, там продается.
Мартин снова улыбнулся, но Бо выглядел обеспокоенным. Не в силах противиться собственному любопытству и натиску Жизели, я послушно следовала за ней. Вскоре мы оказались на улице, вдоль которой стояли нарядные разноцветные дома.
– Это что, магазины?
– Сейчас сама увидишь.
Она указала на внушительное белоснежное здание с огромными окнами и стеклянным куполом на крыше. Роскошный лимузин остановился у тротуара, шофер поспешно выскочил и открыл дверцу перед весьма представительным пожилым джентльменом. Джентльмен поднялся на крыльцо, позвонил в колокольчик, и почти сразу входная дверь распахнулась.
Мы стояли так близко, что слышали музыку, долетавшую из глубины дома, и видели женщину, открывшую дверь. Высокая, оливково-смуглая, она была одета в платье из блестящей красной парчи, на руках и на шее у нее сверкали фальшивые бриллианты. Я решила, что они фальшивые, так как для настоящих они были слишком велики. Что самое удивительное, на голове у дамы красовался плюмаж из красных перьев.
В дверном проеме я разглядела роскошный зал, хрустальные люстры, зеркала в позолоченных рамах, бархатные диваны. Чернокожий пианист лениво перебирал клавиши. Прежде чем дверь закрылась, я успела заметить девушку, которая несла поднос, уставленный бокалами с шампанским. Наряд ее состоял из кружевных трусиков и лифчика.
– Что это за место? – изумленно прошептала я.
– Дом Лулу Уайт, – ответил Бо.
– Там что, вечеринка?
– Можно и так сказать. Только гостям здесь приходится платить, – ухмыльнулась Жизель. – Это бордель, детка. Дом, где живут проститутки, – пояснила она, снисходя к моей непонятливости.
Я потрясенно уставилась на закрытую дверь. Не сколько секунд спустя она распахнулась вновь. На улицу вышел еще один джентльмен, сопровождаемый девушкой в ярко-зеленом платье с вырезом чуть ли не до пупа. Лицо девушки было закрыто веером из белых перьев. Когда она опустила руку, у меня отвисла челюсть. Девушка проводила клиента до машины и поцеловала на прощание. Машина сорвалась с места, а девушка обернулась и увидела нас.
Это была Энни Грей, моя недавняя попутчица, отыскавшая адрес отца с помощью магии вуду. Она тоже узнала меня.
– Руби! – воскликнула она и помахала рукой.
– Ого! – хмыкнул Мартин.
– Откуда она тебя знает? – спросил потрясенный Бо.
Жизель от удивления лишилась дара речи.
– Привет! – откликнулась я.
– Ха, да ты никак прибарахлилась? Родственнички помогли? – осведомилась Энни.
Я кивнула, чувствуя, что язык прилип у меня к нёбу. Энни махнула рукой в сторону белоснежного дома:
– Там работает моя тетя. Я пока в помощницах. Но скоро начну вкалывать по-настоящему. И папаша нашелся?
Я кивнула.
– Привет, мальчики! – расплылась в улыбке Энни.
– Привет, – промямлил Мартин.
Бо едва заметно кивнул.
– Мне пора, – сказала Энни. – Скоро вы обо мне узнаете. Вот увидите, я буду петь в каком-нибудь шикарном клубе!
Помахав рукой на прощание, она взбежала на крыльцо и исчезла за дверью.
– Вот так номер! – обрела наконец дар речи Жизель. – Ты что, с ней знакома?
– Мы с ней вместе ехали в автобусе и… – начала объяснять я.
– Мисс Святая Невинность знакома с проституткой! – перебила Жизель. – Зачем же ты притворялась, что не знаешь, чем занимаются в Городе сказок?
– Я и в самом деле не знала!
– Подумать только, какие бывалые подруги у на шей маленькой скромницы! – обратилась Жизель к молодым людям.
Бо и Мартин пялились на меня как на великую диковину.
– Мы вовсе не подруги! – воспротивилась я.
Жизель расплылась в насмешливой улыбке.
– Я же сказала, мы ехали вместе в автобусе!
– Идем отсюда, – проронила Жизель.
В молчании мы двинулись по улице. Мартин то и дело бросал на меня многозначительные взгляды и качал головой.
– Куда поедем? – спросил Бо, когда мы подошли к машине.
– Ко мне домой, – сказала Жизель. – Папа наверняка еще не вернулся из офиса, мама на чайной вечеринке.
– И что мы будем делать? – поинтересовалась я.
– Увидишь, – ответила Жизель, и добавила, повернувшись к мальчикам: – Да, напрасно я рассчитывала, что бедняжка будет шокирована. Она, оказывается, прожженная! Водит дружбу с проститутками!
– Я же сказала, никакие мы не подруги! В автобусе мы сидели рядом и… – в очередной раз пустилась в объяснения я.
– Для случайной попутчицы она слишком хорошо осведомлена о твоих делах, – отрезала Жизель. – Она даже знала, что ты приехала в Новый Орлеан искать своего папочку. Сознайся, вы работали вместе?
Мартин, слушая ее, давился со смеху и, похоже, умирал от любопытства.
– Прекрати, Жизель! – взмолилась я.
Бо включил мотор, и машина понеслась под аккомпанемент хохота Жизели. Вскоре мы оказались дома. Эдгар приветствовал нас у дверей.
– Мама уже вернулась? – спросила Жизель.
– Нет, мадемуазель.
Жизель бросила взгляд заговорщицы на Бо и Мар тина и повела нас в свою комнату.
Придя к себе, она сорвала с головы берет и распахнула окна настежь. Бо повалился на кровать; Мартин, устроившись на табуретке у туалетного столика, смотрел на меня, глупо ухмыляясь.
– Закрой дверь! – приказала Жизель.
Я повиновалась. Жизель кивнула Мартину, и тот вытащил из кармана несколько сигарет, по виду похожих на самокрутки дедушки Джека.
– Сигареты? – Я подавила вздох облегчения.
Многие ребята в бухте начинали курить лет в десять-одиннадцать. Иные родители даже не особенно возражали, хотя, конечно, не поощряли юных курильщиков. Я пробовала курить несколько раз, но ощущение того, что рот мой превращается в пепельницу, показалось мне не слишком приятным. Запах сигаретного дыма, исходивший от одежды некоторых моих одноклассников, раздражал меня, и я всегда морщилась, когда они ко мне приближались.
– Это не сигареты, – пояснила Жизель. – Это косяки.
– Косяки?
Мартин прыснул со смеху. Бо поднял голову и с любопытством взглянул на меня.
– Ты не знаешь, что такое марихуана? – спросила Жизель.
Разумеется, я слышала о марихуане, хотя ни разу не видела косяков своими глазами. В некоторых барах нашего городка продавались подобные штуковины, но бабушка Кэтрин строго-настрого предупредила меня, чтобы я не пробовала эту дрянь ни при каких обстоятельствах. Разговоров о марихуане в школе ходило предостаточно, некоторые ребята хвастались, что курили ее. Но среди моих друзей таких не было.
– Конечно знаю, – ответила я.
– Но ни разу в жизни не пробовала покурить?
Я покачала головой.
– Поверим, что по этой части она действительно неопытна? – повернулась Жизель к Бо.
Тот пожал плечами.
– Клянусь, никогда не пробовала! – заявила я.
– Значит, сейчас попробуешь в первый раз, – ухмыльнулась Жизель. – Мартин!
Мартин протянул нам всем по сигарете. Я замешкалась, прежде чем взять свою.
– Смелей, смелей! Косячок тебя не укусит! – подбодрил Мартин. – Тебе понравится, вот увидишь!
– Если хочешь общаться со мной и моими друзьями, не строй из себя праведницу! – заявила Жизель.
Я вопросительно взглянула на Бо.
– Разок можно попробовать, – кивнул он.
Я неохотно взяла сигарету. Мартин дал каждому закурить. Я втянула дым и тут же выдохнула его.
– Нет, нет! Косяк надо курить по-другому, не так, как обычную сигарету! – возмутилась Жизель. – Ты что, притворяешься или правда полная тупица?
– Я не тупица, – обиделась я и оглянулась на Бо.
Растянувшись на кровати, тот с удовольствием потягивал марихуану. Несомненно, у него имелся немалый опыт.
– Это довольно приятно, – поделился он ощущениями.
– Надо вдохнуть дым и задержать во рту, – наставляла меня Жизель. – Только тогда поймаешь кайф. Давай, пробуй.
Она стояла рядом с видом надсмотрщицы, вперив в меня ледяной взгляд. Мне оставалось лишь повиноваться.
– Вот теперь правильно, – заметил Мартин, который курил свой косяк, сидя на полу по-турецки.
Жизель включила музыку. Все смотрели на меня, и я продолжала послушно втягивать дым, задерживать его во рту и выдыхать. О том, что происходит, когда куришь марихуану, я не имела ни малейшего понятия. Вскоре голова моя стала удивительно легкой. Я закрыла глаза, и мне показалось, что я медленно взлетаю и парю под потолком. Наверное, выражение блаженства, появившееся на моем лице, было очень забавным, потому что вся троица захохотала. На этот раз я присоединилась к ним и тоже зашлась беспричинным смехом. Хохотала я до колик в желудке, и чем ощутимее становились эти колики, тем сильнее я хохотала. Иногда мне удавалось успокоиться, но, стоило мне взглянуть на Жизель или кого-нибудь из мальчиков, накатывал новый приступ.
Вдруг, неожиданно для меня самой, смех мой перешел в рыдания. Сама не зная почему, я залилась слезами. Усевшись на пол, я рыдала как ребенок и не могла остановиться.
– Пожалуй, с нее хватит. – Бо вытащил окурок из моих пальцев и отправился в туалет, чтобы его выбросить.
– Отличная штука! – довольно изрек Мартин. – Но чертовски дорогая.
– С ней нужно что-то делать! – заявил вернувшийся Бо, взглянув на меня.
Я не только не перестала плакать, но, напротив, заливалась слезами еще пуще. Плечи и грудь мои сотрясались от рыданий.
– С непривычки ее здорово пробрало.
– Ну и чем я могу ей помочь? – пожала плечами Жизель.
– Попытайся ее успокоить.
– Вот сам и успокаивай, – буркнула Жизель и растянулась на ковре.
Мартин, хихикая, пристроился рядом с ней.
– Хорошо, попробую, – кивнул Бо.
Он подошел ко мне и взял меня за руку повыше локтя:
– Идем, Руби. Я отведу тебя в твою комнату. Тебе лучше лечь.
По-прежнему всхлипывая, я с помощью Бо поднялась на ноги и побрела к дверям.
– Это твоя комната? – спросил он, подведя меня к соседней двери.
Я кивнула. Оказавшись у себя, я растянулась на кровати, закрыв глаза ладонью. Рыдания мои постепенно стихли, сменившись слабым хныканьем. Но тут пришла новая напасть – я начала икать. Бо сходил в ванную и принес мне стакан воды.
– Выпей! – приказал он, усевшись на кровать рядом со мной и приподняв мою голову.
Я послушно сделала несколько глотков.
– Спасибо, – пробормотала я и снова начала хохотать.
– О нет! – простонал Бо. – Умоляю тебя, Руби, попытайся взять себя в руки. Успокойся!
Я хотела сдержаться, но смех рвался наружу, мешая мне дышать. Внутри у меня порхали тысячи бабочек, и я хохотала и хохотала, извиваясь от щекотки. Наконец, совершенно изнуренная, я стихла, допила воду и закрыла глаза.
– Прости, – прошептала я. – Мне так стыдно.
– Ничего страшного. Я слышал, что некоторые люди реагируют на марихуану именно так. Но своими глазами вижу такое в первый раз. Тебе лучше?
– Да, намного. Только я очень устала, – пролепетала я, опуская голову на подушку.
– Ты удивительная девушка, Руби, – заметил он. – В чем-то дашь Жизели сто очков вперед, а в чем-то совершенно неопытна.
– Я не врала.
– Ты о чем?
– Я не врала. Та девушка… проститутка… я правда познакомилась с ней в автобусе, когда ехала сюда.
– Понятно.
Несколько минут Бо молча сидел рядом. Вдруг я почувствовала, как рука его тихонько погладила меня по волосам, а губы его коснулись моих губ. Я не стала открывать глаз. После, вспоминая об этом поцелуе, я не могла сказать с уверенностью – произошел он в реальности или же был галлюцинацией, возникшей в моем затуманенном марихуаной мозгу.
Бо встал. И не успел он закрыть за собой дверь, как я уже спала.
Проснулась я оттого, что кто-то тряс меня за плечо так яростно, что вся кровать ходила ходуном. Открыв глаза, я увидела Жизель.
– Мама послала меня за тобой.
– Что?
– Тебя ждут ужинать, кретинка!
Я медленно села, протерла глаза и взглянула на часы:
– Неужели я так долго спала?
– Дрыхла как убитая, – усмехнулась Жизель. – Смотри не вздумай рассказать, чем мы тут занимались, понятно?
– Понятно.
– Вот и молодец.
Она пристально посмотрела на меня, и губы ее тронула хитрая улыбка.
– Бо, похоже, в тебя втрескался. Он так переживал, что ты расклеилась.
Я уставилась на нее, не находя слов.
– Мне он уже начал надоедать, так что все складывается очень удачно, – пожала плечами Жизель. – Может, я тебе его уступлю. А ты потом тоже окажешь мне какую-нибудь услугу. Давай поторапливайся! – добавила она и вышла из комнаты.
Несколько мгновений я сидела не двигаясь. Разве может парню нравиться девушка, которая так мало ценит его привязанность? Девушка, которая готова уступить его другой, потворствуя собственной прихоти, и отправиться на поиски новых поклонников.
А может, Жизель просто блефует, уступая мне то, что уже потеряла? И самое главное – хочу ли я принять этот подарок?
16. В новой школе
Через несколько дней каникулы закончились и возобновились занятия в школе. Папа заверял, что все будет отлично, Бо обещал помощь и поддержку, Нина дала мне талисман на удачу. Несмотря на все это, ночью накануне первого школьного дня заснуть мне не удалось. Новая школа, предназначенная для отпрысков богатых семей, не имеет ничего общего с той, где я училась прежде, – мысли об этом не давали мне покоя. Я невольно трепетала, представляя встречу с новыми одноклассниками.
Бо должен был отвезти в школу Жизель. Мне предстояло ехать с отцом и Дафной, которые собирались уладить все формальности с моим зачислением.
Я позволила Жизели выбрать мне юбку и блузку. Она снова решила надеть кое-что из моего гардероба – пока ей еще не удалось заставить Дафну накупить ей кучу обновок.
– Мы с тобой не сможем сидеть рядом, – сообщила она, прежде чем выбежать навстречу Бо. – Мальчишки сражаются за место рядом со мной, и некоторые скорее умрут, чем его уступят. Но не переживай. За обедом мы будем сидеть за одним столом. Разумеется, в компании Бо.
До нас донеслось нетерпеливое бибиканье, и Жизель выскочила из комнаты. Она уже успела сообщить мне, что по ее милости в этом месяце они с Бо опаздывали трижды, а значит, при очередном опоздании оба будут наказаны.
– До встречи! – крикнула я ей вслед.
От нервного напряжения у меня немели кончики пальцев. Я бросила на себя последний взгляд в зеркало и спустилась вниз. У лестницы меня поджидала Нина, которая вручила мне новый амулет – кость черной кошки, убитой ровно в полночь. Я поблагодарила ее и сунула подарок в карман сумки, туда, где уже лежала кость, подаренная Энни Грей. Ну, с таким количеством талисманов мне ничего не страшно, храбро сказала я себе.
Несколько минут спустя появились отец и Дафна. Дафна, с зачесанными назад и заплетенными в косу волосами, как всегда, казалась воплощением элегантности. На ней было платье цвета слоновой кости с высоким воротом и широкими манжетами, в ушах посверкивали золотые серьги в виде колец. Разумеется, туфли и маленькая сумочка идеально сочетались с платьем. Она походила скорее на даму, собравшуюся в гости, чем на мамашу, которой нужно записать дочь в школу.
Отец сиял улыбкой, но Дафна выглядела серьезной и сосредоточенной.
– В школе уже известна твоя история, – наставляла она меня в машине. – Последние дни все разговоры за карточными, чайными и обеденными столами в Садовом квартале вертелись вокруг тебя. Ты непременно окажешься в центре внимания, будь к этому готова. Не забывай, что теперь ты носишь имя Дюма. Любое твое слово, поступок отразятся на репутации семьи. Помни об этом всегда. Ты поняла меня, Руби?
– Да, мэм. То есть я хотела сказать, мама, – торопливо поправилась я.
Меж бровей у Дафны на мгновение залегла складка, которая тут же разгладилась, когда я исправила свою ошибку.
– Уверен, все будет отлично, – вставил отец. – Ты быстро со всеми перезнакомишься и заведешь столько новых друзей, что собьешься со счета. Главное, не волнуйся.
– Помни, в выборе друзей ты должна быть очень осмотрительна, – продолжила свои наставления Дафна. – В последние несколько лет среди жителей нашего квартала появилось немало людей весьма сомнительного происхождения. Про них никак нельзя сказать, что они происходят из хороших креольских семей.
Мною овладел приступ паники. Интересно, каким образом я буду отличать отпрысков хороших креольских семей от людей неясного происхождения. Дафна заметила мое замешательство.
– Если у тебя возникнут какие-либо сомнения, посоветуйся с Жизелью.
Школа, где училась Жизель и где предстояло учиться мне, носила имя генерала Борегарда, командовавшего частями Конфедерации во время Гражданской войны. По всей видимости, большинство учеников о заслугах этого генерала имело весьма туманное представление. Памятник во дворе, изображавший генерала в виде древнего героя с воздетым мечом, многие годы являлся излюбленной жертвой юных вандалов. Постамент сплошь покрывали надписи и рисунки, проказливые руки школьников ухитрились отбить от статуи здоровенные куски.
Мы прибыли, когда первый звонок возвестил начало нового школьного дня. Красное кирпичное здание показалось мне огромным и мрачным, тенистый двор, в котором росли магнолии, дубы и сикаморы, – угрюмым, несмотря на обилие цветочных клумб. Мы оставили машину на стоянке и направились в кабинет директора. В приемной сидела пожилая секретарша, судя по всему чрезвычайно занятая особа. На столе у нее громоздились кипы бумаг, не переставая звенел телефон, а школьники осаждали ее со всех сторон, требуя решить самые разные вопросы. Кончики пальцев у секретарши посинели от печатания бесчисленных копий на мимеографе, и даже на подбородке темнело чернильное пятно. Несомненно, пожилая леди выглядела безупречно, когда прибыла на свое рабочее место, но сейчас из прически у нее уже выбилось несколько седоватых прядей, а очки съехали на кончик носа.
Увидев нас, она начала торопливо приглаживать волосы, но, заметив запачканные пальцы, оставила это занятие и спрятала руки под стол.
– Добрый день, мадам Дюма! Добрый день, мсье! А это, насколько я понимаю, наша новая ученица? – с улыбкой посмотрела она на меня.
– Да, – кивнула Дафна. – Доктор Шторм назначил нам встречу на восемь. – Она взглянула на стенные часы, стрелки которых как раз приближались к восьми.
– Я сообщу ему, что вы уже здесь, мадам.
Секретарша встала, постучала в дверь кабинета и, чуть приоткрыв ее, проскользнула внутрь. Школьники в приемной глазели на меня, словно я была сплошь покрыта узорами. Делая вид, что меня это совершенно не волнует, я сосредоточенно рассматривала книжные полки и афиши, извещавшие о школьных спектаклях и спортивных мероприятиях. На специальных стендах были перечислены правила пожарной безопасности, а также правила поведения учащихся в школе и за ее пределами. Я узнала, что курение здесь находится под строжайшим запретом, а любые акты вандализма караются исключением. Странно, что, несмотря на столь строгие меры, здешние сорванцы ухитрились так отделать несчастный памятник.
Тут дверь распахнулась, и секретарша возвестила:
– Доктор Шторм ждет вас.
Директор восседал за столом, а напротив были приготовлены для нас три стула. Стоило мне войти, в животе вновь запорхали знакомые назойливые ба бочки. Я с завистью взглянула на Дафну, которой никогда не изменяли хладнокровие и самоуверенность.
Доктор философии Лоренс П. Шторм – полное его имя я прочла на табличке на дверях кабинета – встал, приветствуя нас. Это был невысокий плотный мужчина с круглым лицом, выдающимся подбородком, толстыми губами и карими глазами навыкате, напоминавшими рыбьи. Позднее Дафна, которая, судя по всему, знала подноготную любого, занимавшего хоть сколько-нибудь значительное положение, сообщила мне, что доктор Шторм страдает болезнью щитовидной железы. Впрочем, по словам Дафны, это никоим образом не мешало ему прекрасно исполнять свои обязанности.
Доктор Шторм протянул отцу пухлую руку, и тот крепко пожал ее.
– Рад вас видеть, мсье Дюма, мадам Дюма, – изрек директор. – Вы оба прекрасно выглядите.
– Спасибо, доктор Шторм, – улыбнулся отец.
Дафна, которой не терпелось решить проблему, приведшую нас сюда, сразу перешла к делу.
– Доктор Шторм, мы хотим записать в вашу школу нашу вторую дочь, – сообщила она. – Не сомневаюсь, вам уже известны некоторые печальные обстоятельства ее жизни.
Мохнатые брови доктора Шторма зашевелились, как две гусеницы.
– Да, мадам. Прошу вас, садитесь.
Мы уселись, а директор принялся перебирать бумаги на столе.
– Все документы уже подготовлены. Если я не ошибаюсь, ваше имя Руби? – спросил он, впервые за все время взглянув на меня.
– Да, мсье.
– Доктор Шторм, – поправила Дафна.
– Доктор Шторм, – эхом повторила я.
Губы директора тронула едва заметная улыбка.
– Что ж, Руби, я рад приветствовать вас в нашей школе. Надеюсь, годы, которые вам предстоит провести здесь, станут не только полезными, но и приятными для вас. Вы будете учиться в одном классе со своей сестрой, так что она поможет вам освоиться. Впоследствии мы попытаемся получить копии документов из школы, где Руби училась прежде, – вновь повернулся он к отцу. – Буду очень благодарен вам за любую информацию, которая может ускорить решение этого вопроса.
– Да-да, конечно, – закивал отец.
– В этом году вы посещали школу, Руби?
– Доктор Шторм, я всегда посещала школу.
– Очень хорошо.
Доктор Шторм сцепил свои пухлые пальцы и подался вперед, так что пиджак его натянулся на круглых плечах:
– Но я полагаю, моя дорогая, что программа нашей школы несколько отличается от той, где вы учились прежде. Школа Борегард по праву считается одной из лучших в Новом Орлеане. У нас работают прекрасные учителя, и благодаря этому мы получаем впечатляющие результаты. – Директор довольно улыбнулся. – Стоит ли говорить, что ваша ситуация относится к числу исключительных, Руби. Не сомневаюсь, в течение некоторого времени вы будете, так сказать, притчей во языцех. Вам придется столкнуться с назойливым любопытством, сплетнями и прочими не слишком приятными вещами. Конечно, все это несколько затруднит процесс вашей адаптации. Но я уверен, вы справитесь, – быстро добавил он, заметив выражение ужаса, мелькнувшее на моем лице. – Со своей стороны, я всегда готов оказать любую необходимую помощь. Вы можете смело приходить в этот кабинет в любое время.
Толстые губы директора растянулись в улыбке до такой степени, что кончики их едва не касались ушей.
– Вот расписание ваших занятий. – Он протянул мне лист бумаги. – Я уже попросил одну из лучших учениц вашего класса помочь вам освоиться. Опекать новеньких – обязанность наших лучших учеников, – пояснил он, поворачиваясь к отцу и Дафне. – Конечно, помогать Руби могла бы Жизель, но я решил, что это привлечет к ним обеим излишнее внимание. Надеюсь, вы одобрите мой выбор.
– Разумеется, доктор Шторм.
– Вы понимаете, по какой причине у нас нет документов, необходимых для записи в школу, – подала голос Дафна. – Все произошло так внезапно…
– Не волнуйтесь об этом, – заверил доктор Шторм. – Подобно Шерлоку Холмсу, я использую всю информацию, которой вы располагаете, и в конце концов все необходимое окажется в наших руках.
Он откинулся на спинку кресла и снова устремил взгляд на меня.
– Так как вы, Руби, не знакомы с нашими законами и обычаями, я приготовил для вас вот это. – Он протянул мне несколько листов, скрепленных степлером. – Здесь вы найдете все необходимое: дресс-код, правила поведения, систему оценок. Иными словами, это что-то вроде путеводителя по стране, в которой вам отныне предстоит жить. Не сомневаюсь, – продолжал он, вновь расплывшись в широчайшей улыбке, – что соблюдение этих правил не будет представлять для вас ни малейшей трудности. У нашей школы чрезвычайно высокий уровень, – добавил он другим, более жестким тоном, – и все наши учащиеся должны этому уровню соответствовать. Вы поняли меня, Руби?
– Да, сэр.
– Доктор Шторм, – поправил меня сам директор.
– Доктор Шторм.
– Что ж, не вижу более причин откладывать ваше знакомство с новой школой.
Директор поднялся, направился к двери и приоткрыл ее.
– Миссис Элтц, будьте любезны, пошлите за Каролиной Хиггинс, – обратился он к секретарше.
Руби сейчас пойдет на занятия, а мы с вами попытаемся собрать воедино все известные сведения, – сказал он отцу и Дафне, вернувшись за свой стол. – Полагаю, излишне говорить, что вся по лученная от вас информация будет содержаться в строжайшем секрете.
– Боюсь, мы вряд ли сумеем сообщить вам то, чего вы еще не знаете, – ледяным тоном изрекла Дафна.
Доктора Шторма словно окатили холодной водой. Под высокомерным взглядом Дафны он как-то съежился и мгновенно превратился из всесильного босса в мелкого служащего. Нервно ерзая на стуле, он принялся перебирать бумаги и вздохнул с облегчением, когда миссис Элтц сообщила о приходе Каролины Хиггинс.
– Вот и хорошо. – Он поднялся. – Идемте, Руби. Пора сделать первый шаг в новую жизнь.
Доктор Шторм направился к дверям, явно радуясь возможности немного отдохнуть от аристократического общества Дафны.
В приемной нас ожидала худенькая темноволосая девочка. Ее бледное невзрачное личико украшали очки с такими толстыми линзами, что глаза казались неестественно огромными. Уголки тонкогубого рта были опущены, придавая лицу унылое выражение. Робко улыбнувшись, она протянула мне тоненькую ручку, которую я с готовностью пожала.
– Каролина, это Руби Дюма, – обратился к ней директор. – Каролина уже не раз исполняла подобные обязанности. Какой сейчас у вас урок, Каролина?
– Английский, доктор Шторм.
– Что ж, девочки, не буду больше вас задерживать. И помните, Руби, двери моего кабинета всегда открыты для вас.
– Спасибо, доктор Шторм.
Вслед за Каролиной я вышла в коридор. Пройдя шагов десять, она остановилась, обернулась ко мне и улыбнулась, на этот раз намного увереннее:
– Привет. Должна предупредить, что все здесь зовут меня Мямля. Так что не удивляйся.
– Мямля? Но почему?
Она пожала плечами.
– Кому-то пришло в голову назвать меня именно так, и это имя прилипло ко мне, как жвачка к подошве. Если я не отзываюсь, ко мне просто перестают обращаться, – пояснила она без всякого возмущения. – Так или иначе, я очень рада, что буду тебе помогать. В школе только и разговоров что о тебе, Жизели и этом жутком похищении. Мистер Стигман пытается завести речь о творчестве Эдгара Аллана По, но его никто и слушать не хочет. Все ждут не дождутся твоего появления. Когда меня вызвали к директору, все так загудели, что мистеру Стигману пришлось на них прикрикнуть.
После такой преамбулы поджилки у меня затряслись еще сильнее. Больше всего мне хотелось унести отсюда ноги. Но я понимала, что это невозможно. С бешено бьющимся сердцем я следовала за Мямлей, вполуха слушая ее рассказ о том, где расположены кафетерий, спортивный зал, библиотека и площадка для игры в мяч. Наконец мы остановились у дверей класса.
– Готова? – спросила Мямля.
– Нет. Но и выбора у меня нет, – пожала я плечами.
Она рассмеялась и открыла дверь.
Все головы повернулись в нашу сторону как по команде. Даже учитель, высокий брюнет с узкими темными глазами, замер, подняв указательный палец. В море любопытных лиц я различила ухмылявшуюся Жизель в правом крайнем ряду. Ее и в самом деле окружали одни мальчишки, но ни Бо, ни Мартина среди них не было.
– Доброе утро, – сказал мистер Стигман, к которому быстро вернулось самообладание. – Мы все вас очень ждали. Пожалуйста, садитесь сюда. – Он указал на третий стол в ближайшем к двери ряду.
Я заметила, что в самом центре тоже есть свободный стол, и удивилась, что меня посадили не туда. Но оказалось, что рядом со мной сидит Мямля: все было продумано заранее. Я принялась вынимать из сумки тетради и ручки, купленные мне Дафной.
– Меня зовут мистер Стигман, – представился учитель. – Как зовут вас, мы уже знаем, да, друзья мои? – обратился он к классу.
В ответ раздался смех и нестройное гудение. Я прилагала отчаянные усилия, чтобы не ежиться под огнем любопытных взглядов.
Мистер Стигман подошел к своему столу и достал два учебника.
– Это ваши книги. Вот это – грамматика. – Он поднял книгу и обратился к классу: – Боюсь, некоторые из вас уже забыли, как он выглядит. – Ответом ему снова был смех, на этот раз более непринужденный. – А вот это – учебник по литературе. Сейчас мы как раз обсуждаем рассказ Эдгара Аллана По «Убийство на улице Морг». Надеюсь, за прошедшие каникулы все вы дали себе труд его прочесть.
Мистер Стигман окинул класс испытующим взглядом. Некоторые ученики виновато потупились.
– Пока что вы, Руби, можете просто слушать, – обратился ко мне учитель. – Но я хотел бы, чтобы вы прочли этот рассказ сегодня вечером.
– Я его читала.
– Вот как? – улыбнулся мистер Стигман. – И помните сюжет? Помните, что главного героя зовут…
– Дюпон. Это сыщик, который действует во многих рассказах По.
– Полагаю, вам известно, кто совершил убийство?
– Разумеется, сэр.
– И чем же замечателен этот рассказ?
– Это один из первых американских детективов.
– Хорошо, очень хорошо… я вижу, в бухте живут далеко не дикари и невежды, хотя некоторые из вас думают иначе, – заявил учитель, метнув в класс многозначительный взгляд. – А вот иных жителей больших городов можно назвать невеждами с полным правом.
Он снова обернулся ко мне.
– Я намеренно посадил вас, Руби, подальше от вашей сестры. Боялся, что буду путать, где кто. Но теперь я вижу, что различать вас не составит труда.
Мои новые одноклассники вновь заржали. На Жизель я даже боялась взглянуть. Сердце мое так колотилось, что заглушало голос учителя, продолжившего обсуждение рассказа. Он то и дело бросал взгляд в мою сторону, словно ожидая подтверждения своих слов. Наконец прозвенел звонок. Продиктовав нам домашнее задание, мистер Стигман вышел из класса. Я наконец отважилась посмотреть на Жизель. На лице у нее застыло странное выражение – смесь удивления и разочарования.
– Ты произвела впечатление на мистера Стигмана, – заметила Мямля. – Я рада, что ты тоже любишь читать. А то все смеются надо мной и называют книжным червем.
– Над чем же здесь смеяться?
– Кое-кто считает, что читать – даром терять время, – пожала плечами Мямля.
Тут к нам подошла Жизель, окруженная свитой друзей и подружек.
– Знакомить тебя со всеми сейчас нет смысла, – заявила она. – Все равно ты всех перепутаешь. Но во время обеда я все же попробую назвать несколько имен.
Некоторые ее друзья, и девочки и мальчики, были явно недовольны таким поворотом событий. Жизель махнула рукой:
– Ну хорошо, перейдем к делу не откладывая. – Познакомься с Билли, Эдвардом, Чарли, Джеймсом. – Она перечисляла имена так быстро, что я не успевала понять, где кто. – Это Клодин, а это Антуанетта, мои лучшие подруги.
Жизель указала на высокую брюнетку и блондинку примерно одного с нами роста.
– Вы так похожи, что мне кажется, будто у меня двоится в глазах, – заметила Клодин.
– Они же близнецы, – изрекла Антуанетта. – Близнецы всегда похожи как две капли воды.
– Не всегда. Мэри и Грейс Гибсон тоже близнецы, но сходство вовсе не такое сильное.
– Потому что они не однояйцевые близнецы, – сообщила Мямля. – Близнецы могут появиться на свет в результате оплодотворения двух яйцеклеток или же в результате деления одной.
– Ох, не дави нас своей ученостью, мисс Всезнайка! – простонала Клодин.
– Я всего лишь хотела объяснить, в чем тут дело, – пробормотала бедная Мямля.
– Мы позовем тебя, когда нам понадобится ходячая энциклопедия, – бросила Антуанетта. – А сейчас можешь идти в свою обожаемую библиотеку.
– Доктор Шторм поручил мне помогать Руби освоиться.
– Она как-нибудь обойдется без твоей помощи, – заявила Жизель. – Проваливай, Мямля. Я сама покажу школу своей сестре!
– Жизель, мне вовсе не хочется, чтобы у нее были неприятности из-за меня, – вмешалась я. – Я буду рада, если она останется!
Мямля бросила на меня благодарный взгляд. Жизель немного растерялась, но быстро вышла из положения, заявив, что хочет покурить.
– Кто со мной?
– Времени почти не осталось, – откликнулся Бо. – Кроме того, старина Шторм уже который день рыскает вокруг школы и сует нос во все углы.
– Раньше ты не был трусом, Бо Эндрюс, – ухмыльнулась Жизель.
– С возрастом я стал мудрее и осмотрительнее, – парировал он.
Все засмеялись. Жизель отошла на несколько шагов и обернулась, проверяя, идет ли кто-нибудь за ней. Таковых не оказалось.
– Что ж, не буду вам мешать!
Жизель подошла к двум мальчишкам в крайнем ряду и наградила их ободряющей улыбкой. Оба немедленно вскочили и потянулись за ней вслед, словно поплавки за удочкой.
Когда уроки закончились, Бо предложил отвезти меня домой. Сидя в машине, мы ждали Жизель. Однако она все не появлялась, и Бо заявил, что мы поедем без нее.
– Она нарочно тянет время! – проворчал он.
– Если мы уедем без нее, она страшно рассердится!
– Да пусть хоть лопнет со злости. Наплевать!
Бо включил мотор. Когда мы уже выезжали со стоянки, в дверях школы появилась Жизель. Я сказала об этом Бо, но он в ответ только засмеялся.
– У меня есть отличное оправдание. Я скажу, что снова вас перепутал. Принял тебя за нее и отвез домой.
Я откинулась на спинку сиденья. Зелень деревьев казалась такой свежей, цветы – яркими, солнечные лучи ласкали мне лицо, а теплый ветер играл с моими волосами и уносил прочь все тревоги. Похоже, амулет Нины Джексон сделал свое дело. Мой первый школьный день оказался удачным.
Следующие дни и недели прошли не хуже. Быстро выяснилось, что Жизели не придется мне помогать: по многим предметам я оставила ее далеко позади. Конечно, она из кожи вон лезла, чтобы у ее друзей сложилось совсем другое впечатление. За обедом она жаловалась, что вынуждена тратить уйму времени, подтягивая свою отсталую сестру.
– По милости Руби я стала лучше учиться, – заявила она однажды. – Приходится повторять пройденное, растолковывая этой тупице, что к чему.
Жизель и в самом деле стала лучше учиться, но совсем по другой причине. Я выполняла домашние здания и за себя, и за нее, и в результате она получала более высокие оценки. Учителя вслух выражали удивление по этому поводу и бросали на меня понимающие взгляды. Так как мы занимались вместе, Жизель даже контрольные писала более удачно, чем прежде.
В общем, освоиться в школе Борегард оказалось куда проще, чем я ожидала. У меня появились друзья, в особенности среди мальчиков. Что касается девочек, то больше всего мне нравилась Мямля. Она оказалась не только умной и эрудированной, но и очень искренней и чуткой. Этого никак нельзя было сказать про подруг Жизели, которые относились к Мямле с ледяным презрением.
Занятия с профессором Эшбери стали для меня настоящим наслаждением. После двух уроков профессор заявил, что я обладаю художественным чутьем. «Это очень ценное качество, которое помогает вам понять, что важно, а что нет», – сказал он.
Слухи о моем таланте пошли по школе, делая меня еще популярнее. Мистер Стигман, куратор школьной газеты, посоветовал мне принять участие в ее выпусках, и многие статьи стали выходить с моими иллюстрациями и карикатурами. Главным редактором газеты была Мямля, так что мы стали проводить вместе еще больше времени. Мистер Дивито пригласил меня в школьную театральную студию, и я получила роль в пьесе, которая готовилась к постановке. К своему удивлению и тайной радости, я узнала, что Бо тоже посещает студию и играть в пьесе нам предстоит вместе. В школе только и разговоров было что о будущем спектакле.
Я не могла не замечать, что Жизель раздражают мои успехи. Раздражение это прорвалось как-то за обедом, когда Бо шутливо предложил Жизели стать моей дублершей в спектакле.
– Если тебе придется заменить Руби, никто ничего не заметит! – со смехом сказал он.
По щекам у Жизели пошли красные пятна.
– Говори только за себя, Бо Эндрюс, – парировала она. – Ты-то, конечно, ничего не заметил бы. Ты никогда не умел отличить подлинник от грубой подделки.
Все вокруг покатились со смеху. Бо вспыхнул, а мне захотелось спрятаться под стол.
– С меня достаточно того, что приходится быть гувернанткой Руби, – не унималась Жизель. – С тех пор как она свалилась нам на голову, я только и делаю, что вожусь с ней: учу чистить зубы, причесываться, принимать душ и вымывать из-за ушей болотную тину.
– Зачем ты так говоришь, Жизель, – пролепетала я, чувствуя, как глаза мои наполняются слезами.
– Прости, что я открыла людям правду, но он вывел меня из терпения! – процедила Жизель, указав на Бо. – Я понимаю, что тебе нравится моя сестра, Бо Эндрюс, – добавила она более спокойным тоном и выпалила с торжествующей ухмылкой: – Спору нет, приятно иметь дело с девушкой, которая позволяет парню запускать руки себе под юбку, так как считает это самым естественным делом.
Все, кто был в кафетерии, позабыли про еду и превратились в слух.
– Вранье! Подлое, наглое вранье! – выкрикнула я, вскочила, схватила сумку и, заливаясь слезами, выбежала прочь.
Остаток дня я ходила с опущенной головой и почти ни с кем не разговаривала. Мне казалось, все мальчишки в классе смотрят на меня с многозначительными ухмылками, а девчонки осуждающе перешептываются за моей спиной. Наконец уроки закончились. Я знала, Бо ждет меня в машине, но мне не хотелось, чтобы нас видели вместе. Выскользнув через заднюю дверь, я обогнула здание школы и отправилась домой пешком.
Теперь я знала город достаточно хорошо, чтобы не заблудиться, но дорога заняла гораздо больше времени, чем я рассчитывала. На душе у меня было тяжело, порой даже посещала мысль о возвращении в бухту. На одной из красивых ухоженных улиц Садового квартала я остановилась, заметив двух маленьких, лет шести-семи, девочек, качавшихся на качелях. Они были такими очаровательными, такими веселыми и счастливыми! С первого взгляда стало понятно, что это сестры. Как же здорово, когда сестры растут вместе, в любви и доверии, когда они могут открывать друг другу свои чувства, делиться детскими радостями и горестями!
Интересно, если бы нас с Жизелью не разлучили в детстве, мы иначе относились бы друг к другу? В глубине души я не сомневалась – она не стала бы такой заносчивой и вредной, воспитывай ее бабушка Кэтрин. Все-таки с нами обеими поступили ужасно несправедливо. Покойный дедушка Дюма не имел права так бесцеремонно вторгаться в нашу жизнь. Не имел права играть людскими судьбами, тасуя их, словно карты в колоде. Я попыталась представить, что сказала Дафна моей маме, убеждая ее отказаться от ребенка, но это было выше моих сил. В одном я не сомневалась: Дафна, по своему обыкновению, пустила в ход обман.
Что касается отца, я не могла ему не сочувствовать, зная трагическую историю с его младшим братом. Я понимала, что он влюбился в маму с первого взгляда и ничего не мог поделать с охватившим его чувством. Но он не должен был разлучать ребенка с матерью. Никакие обстоятельства не могут служить оправданием подобному поступку!
Окончательно впав в уныние, я наконец добрела до ворот особняка. Спору нет, богатство дает немало преимуществ, думала я, глядя на роскошный дом, окруженный садом. Но разве здесь я более счастлива, чем в бухте? Разве о таком будущем для меня мечтала бабушка Кэтрин? Быть может, она не хотела, чтобы я оставалась с дедушкой Джеком, и лишь поэтому настаивала на моем отъезде? Но разве не было иного способа положить конец его грязным замыслам на мой счет?
Как в воду опущенная я поднялась по ступенькам и вошла в холл. В доме царила тишина: отец еще не вернулся из офиса, Дафна, скорее всего, ходила по магазинам. Войдя в свою комнату, я плотно закрыла за собой дверь, бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. Через несколько минут до меня донесся звук отпираемого замка. Я подняла голову и увидела, что дверь, соединяющая мою комнату с комнатой Жизели, открыта. Это случилось впервые за все время, что я здесь жила! До сих пор Жизель всегда запирала дверь со своей стороны.
– Что тебе нужно? – пробормотала я.
– Прости меня, пожалуйста, – выдохнула Жизель.
Вид у нее и в самом деле был смущенный, почти виноватый. От изумления я промолчала.
– Сама не знаю, что на меня нашло, – продолжала Жизель. – Все эти гадости сорвались с языка как-то сами собой. Просто меня бесит, что Бо переметнулся к тебе! А тут еще подружки вздумали меня подкалывать.
– Я ничего не делала, чтобы отбить у тебя Бо!
– Это-то и обидно. Но все равно было очень глупо пытаться тебе отомстить. Впрочем, мстить ему было еще глупее. Перед Бо я уже извинилась. Кстати, он ждал тебя после школы.
– Знаю.
– Куда ты пропала?
– Пошла домой пешком.
– Прости, пожалуйста, – повторила Жизель. – Все равно никто не поверил в то, что я говорила.
– Ладно, забудем, – улыбнулась я, благодарная за ее неожиданное раскаяние.
– Завтра вечером Клодин устраивает вечеринку. Только для девчонок. Пойдешь со мной?
– Конечно, – кивнула я.
– Отлично. Ты будешь готовиться к этой дурацкой контрольной по математике?
– А как же иначе? Давай заниматься вместе.
Неужели еще не все потеряно и мы сможем стать настоящими сестрами? Надежда, которой уже не оставалось места в моем сердце, внезапно ожила вновь.
После ужина мы вместе готовились к контрольной, потом слушали пластинки, Жизель рассказывала забавные истории о наших одноклассниках. Это было так приятно – болтать и сплетничать под музыку. Жизель предложила мне помочь учить роль в пьесе. Дошло до того, что она сказала:
– Я больше не хочу запирать дверь между нашими комнатами! Как ты к этому относишься?
За все время, проведенное в новой семье, я не слышала от нее таких приятных слов.
– Это было бы здорово.
– Мы можем входить друг к другу даже без стука. За исключением тех случаев, когда у кого-то из нас особый гость, – добавила Жизель с хитрой улыбкой.
На следующий день мы обе хорошо написали контрольную. На переменах прогуливались вместе, оживленно болтая, а наши одноклассники глазели на такую дружбу как на великое чудо. У Бо, судя по всему, гора с плеч свалилась. После уроков я отправилась на репетицию, и все прошло очень удачно. Бо предложил мне сходить вечером в кино, но я отказалась, сказав, что иду на вечеринку вместе с Жизелью.
– Правда? – озадаченно спросил Бо. – Странно, что я ничего не слышал про эту вечеринку. Обычно мальчишки в курсе того, что задумали девчонки.
– Может, идея возникла внезапно? – пожала плечами я. – Приходи к нам домой завтра.
Бо кивнул, но вид у него по-прежнему был обеспокоенный.
Я думала, Жизель уже говорила с родителями насчет вечеринки, но за ужином выяснилось: они слышат о ней впервые. Дафна заявила, что о подобных вещах следует предупреждать заранее.
– Мы только сегодня решили собраться, – не моргнув глазом соврала Жизель. Я уставилась в тарелку. – Да и знай мы за несколько дней, все равно не смогли бы попросить разрешения заранее. Вы с папой так заняты, что мы почти вас не видим.
– Не вижу повода запрещать девочкам немножко развлечься, Дафна, – заметил отец. – Кроме того, они заслужили награду. Оценки у обеих отличные. – Он подмигнул мне и добавил: – Я очень рад, что Жизель наконец взялась за ум.
– Хорошо, пусть идут, – кивнула Дафна. – Монтегью – уважаемая семья. Я очень рада, что ты правильно выбираешь себе друзей, – обернулась она ко мне.
Встав из-за стола, мы быстро собрались. Папа от вез нас к Клодин. Дом Монтегью располагался неподалеку от нашего и почти не уступал ему в роскоши. Родители Клодин отправились по делам и должны были вернуться лишь поздно вечером. Слуги разошлись, так что дом был полностью в нашем распоряжении.
Помимо самой хозяйки, Антуанетты, Жизели и меня, были приглашены еще две девочки: Тереза дю Прац и Дебора Теллан. Сначала мы поглощали попкорн и слушали музыку в огромной гостиной, потом Клодин предложила сделать коктейль, смешав водку с клюквенным соком. Меня эта идея привела в ужас, но все прочие девочки горячо ее поддержали. Все они не сомневались: на то и вечеринка без родителей, чтобы заниматься чем-то запретным.
– Не волнуйся, – шепнула мне на ухо Жизель. – Я буду делать коктейли сама и нам с тобой плесну только капельку водки.
Я внимательно за ней наблюдала и убедилась, что она выполнила обещание. Жизель украдкой подмигнула мне.
– А в твоей бухте устраивают вечеринки? – поинтересовалась Дебора.
– Да, но не дома. Только в танцевальных залах.
Я рассказала, как развлекаются в бухте: молодежь танцует, а старшие играют в бурре.
– А что такое бурре? – спросила Тереза.
– Карточная игра, нечто среднее между покером и бриджем. Ну а тот, кто не любит ни танцевать, ни играть в карты, может объедаться всякими вкусностями.
Некоторые девочки улыбнулись.
– Твоя бухта не так далеко отсюда, но ты будто жила в другой стране, – заметила Дебора.
– Люди везде одинаковы, – возразила я. – Все хотят любви и счастья.
Воцарилось молчание, которое нарушила Жизель.
– Что-то у нас невесело! – заявила она. – Того и гляди умрем со скуки!
Клодин и Антуанетта согласно закивали.
– Давайте пойдем на чердак, достанем платья моей бабушки и нарядимся в стиле двадцатых годов, – предложила Клодин.
Девчонки завизжали от восторга. Судя по всему, они устраивали подобные маскарады и раньше.
– Включим музыку в стиле двадцатых и будем танцевать!
Жизель, Антуанетта и Клодин обменялись понимающими взглядами, отправились наверх и вскоре вернулись с охапками одежды. Клодин принялась раздавать наряды. Мне достался старомодный купальный костюм.
– Разойдемся по разным комнатам, переоденемся и спустимся вниз! – распорядилась Клодин.
Видно, для развлечений подобного рода существовали свои правила.
– Руби, ты можешь переодеться в моей комнате, – Клодин распахнула дверь и сделала приглашающий жест.
Сама она отправилась в комнату родителей.
– Встречаемся в гостиной через десять минут! – бросила она напоследок.
Войдя в хорошенькую комнатку Клодин, я подошла к зеркалу и приложила к себе купальный костюм. Вид у меня был дурацкий. Костюм закрывал почти все тело. Судя по всему, в двадцатые годы женщины не особенно любили загорать. Я сбросила блузку и юбку и принялась облачаться. Тут в дверь постучали.
– Кто там?
В комнату заглянула Клодин:
– Как дела?
– Похоже, эта штуковина мне здорово велика.
– Бабушка была крупной дамой. Только не надевай под костюм трусики и лифчик! Раньше так никто не делал! Давай быстрее. Снимай все, надевай костюм и спускайся вниз.
– Но…
Клодин закрыла дверь, не слушая моих возражений. Я пожала плечами, сняла лифчик и принялась снимать трусики. Откуда-то донесся приглушенный смех. Я вздрогнула от неожиданности. Дверца огромного шкафа распахнулась, и оттуда, истерически хохоча, выскочили трое мальчишек – Билли, Эдвард и Чарли. Меня ослепила вспышка фотокамеры. Я за визжала, схватила свои вещи и бросилась прочь из комнаты. На лестничной площадке меня встретил новый взрыв хохота. Жизель, Антуанетта, Клодин, Дебора и Тереза буквально катались со смеху.
– Что произошло? – спросила Клодин, изображая неведение.
– Как вы могли?! – прорыдала я.
Мальчишки, стоя в дверях комнаты Клодин, хохотали до желудочных колик. Кто-то вновь щелкнул камерой. Охваченная паникой, я заметалась туда-сюда и, увидев открытую дверь, ворвалась в пустую комнату. Укрывшись от насмешливых глаз, я поспешно одевалась. Руки мои дрожали, по щекам текли слезы стыда и обиды.
Обида сменилась бешеной злостью, когда я вышла из своего убежища. На площадке никого не было. Набрав в грудь побольше воздуха, я спустилась по лестнице. Из гостиной доносились голоса и смех. Заглянув туда, я увидела, что мальчишки сидят на полу, потягивая водку с клюквенным соком. Девчонки устроились на диванах и креслах. Я вперила в Жизель полыхающий ненавистью взгляд.
– Как ты могла? – выдавила я.
– Не будь занудой, – махнула она рукой. – Это всего лишь шутка. Где твое чувство юмора?
– Хорошенькая шутка! Давай покажи, что у тебя все в порядке с чувством юмора! Разденься перед этой бандой, и пусть они тебя фотографируют.
Мальчишки выжидающе уставились на Жизель.
– В отличие от тебя, я не дурочка, – надменно изрекла она.
Все вновь захохотали.
– Да, я действительно дурочка! – крикнула я. – Хуже, я полная идиотка! Только полная идиотка могла поверить такой дряни, как ты! Спасибо за урок, дорогая сестрица!
Сдерживая рыдания, я повернулась и бросилась к входным дверям.
– Ты куда? – догнала меня Жизель. – Мы не можем вернуться домой порознь.
– Неужели ты думаешь, что я останусь здесь?
– Да хватит строить из себя невинность! Уверена, в бухте ты не раз демонстрировала мальчишкам свои прелести!
– Ошибаешься. Люди у нас в бухте еще не потеряли стыд. В отличие от тебя и твоих друзей.
Ухмылка сползла с лица Жизели.
– Ты собираешься обо всем рассказать родителям?
– Зачем? – покачала я головой и вышла, захлопнув за собой дверь.
В тусклом свете уличных фонарей я поспешила домой, не замечая ничего вокруг – ни машин, ни других пешеходов. Сердце мое сжималось от боли. Я знала, что сделаю, как только вернусь к себе. Запру на ключ дверь в комнату Жизели.
17. Самое настоящее свидание
Эдгар встретил меня у входа. Увидев мое заплаканное лицо, он явно обеспокоился. Конечно, прежде чем войти в дом, я вытерла слезы, но глаза наверняка были красными, веки распухли, а щеки горели. В отличие от Жизели, с легкостью надевавшей любую маску, я могла бы обмануть только слепого.
– Вы хорошо себя чувствуете, мадемуазель? – осведомился дворецкий.
– Да, Эдгар. Папа в гостиной?
– Нет, мадемуазель.
Печаль, звучавшая в голосе Эдгара, заставила меня взглянуть на него пристальнее. В глубине его темных глаз притаилась тревога.
– Что-нибудь случилось?
– Нет-нет. Просто мсье Дюма сегодня устал и рано ушел к себе.
– А… мама?
– Она тоже уже легла, мадемуазель. Могу я что-нибудь для вас сделать?
– Нет, Эдгар, спасибо.
Дворецкий повернулся и ушел, оставив меня в одиночестве. В доме стояла странная тишина. В холле царил полумрак, и в этом тусклом освещении лица на старинных портретах казались угрюмыми и враждебными. Обида, терзавшая мое сердце, сменилась чувством беспросветного одиночества. Охваченная одним-единственным желанием – спрятаться от всего мира под одеялом, я поднялась наверх. Но прежде чем войти в свою комнату, замерла, потому что вновь услышала плач… тихие, горестные всхлипывания.
Бедный, бедный папа! Невыносимая тоска заставляет его вновь и вновь приходить в комнату брата. С того трагического дня прошло уже столько лет, а он по-прежнему рыдает как ребенок, оплакивая свою утрату. Движимая состраданием, я подошла к дверям и тихонько постучала. Не знаю, чего мне больше хотелось – утешить отца или же получить утешение от него.
– Папа! – окликнула я.
Всхлипывания стихли, но ответа не последовало. Я постучала вновь:
– Папа, это Руби. Я вернулась с вечеринки. Мне нужно с тобой поговорить. Можно войти?
Я приложила к дверям ухо, но ответом была тишина. Коснувшись дверной ручки, я обнаружила, что она поворачивается.
Тогда я осторожно открыла дверь и вошла в комнату, которая оказалась длинной и темной. Шторы на окнах были опущены, но трепещущий свет множества свечей отбрасывал причудливые тени на потолок и стены. На мгновение мне показалось, что пляшут призраки, подобные тем, что изгоняла из жилищ бабушка Кэтрин. Я помедлила, не решаясь идти дальше, и снова позвала:
– Папа, ты здесь?
Послышался какой-то шорох. Набравшись смелости, я сделала еще несколько шагов. Никого. Только свечи, стоявшие на столе и на комоде, выхватывали из сумрака фотографии в золотых и серебряных рамках. На всех фотографиях был один и тот же человек в разном возрасте – от раннего детства до юношеского расцвета. Вне всякого сомнения, то был несчастный дядя Жан. На некоторых снимках рядом с ним стоял мой отец, его старший брат, но на большинстве фотографий Жан был один.
Он и правда оказался настоящим красавцем. На цветных фотографиях было видно, что волосы у него в точности такого же светло-каштанового оттенка, как волосы Пола, а глаза – цвета морской волны. Нос прямой, не длинный и не короткий, подбородок волевой, рот четко очерченный, улыбка обнажает ряд ровных белоснежных зубов. На фотографиях в полный рост видна великолепная фигура – сильная и грациозная, как у тореадора. Талия тонкая, плечи широкие, ноги длинные. Отец не преувеличивал, когда говорил, что брат удивительно хорош собой. Похоже, дядя Жан был живым воплощением мечтаний любой девушки.
Я окинула комнату взглядом. Даже при тусклом освещении было ясно, что здесь ничего не менялось со дня трагического происшествия. Кровать по-прежнему застелена. Все вещи на комоде и ночном столике оставлены неприкосновенными, но покрыты толстым слоем пыли. На коврике у кровати – домашние туфли, много лет подряд ожидавшие своего хозяина.
– Папа! – вновь прошептала я, вперив взгляд в самый темный угол комнаты. – Ты здесь?
– Что ты тут делаешь? – донесся до меня сердитый голос.
Резко обернувшись, я увидела в дверях Дафну.
– Зачем ты сюда явилась?
– Я… мне показалось, здесь папа… – растерянно пробормотала я.
– Немедленно уходи! – приказала она, посторонившись в дверях.
Как только я вышла, Дафна заперла дверь.
– Почему ты уже дома? Насколько я помню, вы с Жизелью собирались на вечеринку?
Дафна повернулась и взглянула на дверь комнаты Жизели. Профиль у нее был восхитительный, классический, точеный, и даже когда она злилась, линии его оставались безупречными. Я поймала себя на мысли, что хочу написать ее портрет. Пожалуй, я и правда художница до мозга костей, иначе не смогла бы думать о портрете в таких обстоятельствах.
– Жизель тоже вернулась? – спросила Дафна.
– Нет.
Складка, залегшая меж ее бровей, стала глубже.
– Тогда почему ты здесь?
– Я неважно себя почувствовала и решила пойти домой.
Дафна буравила меня недоверчивым взглядом, словно желая проникнуть в тайники моей души. Против воли я виновато потупилась.
– Ты говоришь правду? Может, у тебя были другие планы? Например, встреча с мальчиком? – допрашивала она.
Я переступала с ноги на ногу и не могла придумать достойный ответ.
– Нет-нет, я просто устала и захотела спать, – с трудом выдавила я.
Дафна продолжала сверлить меня глазами. Я чувствовала себя бабочкой, которую прокалывают булавкой. Дафна молчала, скрестив руки на груди. Она была в шлепанцах и шелковом халате, волосы рассыпались по плечам. Однако лицо ее по-прежнему было аккуратно подкрашено, губы подведены помадой.
Понимая, что не смогу убедить ее в своей невиновности, я испустила тяжкий вздох. Наверное, вид у меня был настолько растерянный и несчастный, что даже Дафна немного смягчилась.
– Ты сказала, что плохо себя чувствуешь. Что произошло?
– У меня разболелся живот, – выпалила я.
Дафна поморщилась, но подозрительные огоньки в ее глазах стали менее яркими.
– Надеюсь, вы не пили спиртного?
Я затрясла головой.
– Чем же вы там занимались?
– Ну…
– Впрочем, можешь не отвечать. Я отлично знаю, как развлекаются девочки вашего возраста, когда собираются вместе. Меня удивляет только, что ты отказалась от приятной компании из-за какой-то боли в животе.
– Я не хотела портить другим удовольствие.
– Хорошо, ложись спать, – снисходительно кивнула Дафна. – Если станет хуже…
– Нет, нет, не станет! – поспешно заверила я.
– Вот и отлично! – Она повернулась, чтобы уйти.
– А почему в той комнате горят свечи? – спросила я неожиданно для себя самой.
Дафна медленно повернулась.
– Скажу откровенно, Руби, я даже рада, что ты видела все это собственными глазами, – произнесла она совсем другим тоном, куда более дружелюбным, чем прежде. – Теперь ты понимаешь, что происходит в нашем доме. Твой отец превратил эту комнату в нечто… нечто вроде мемориала. Но исправить этим ничего нельзя. Зажженные свечи, молитвы и оправдания не могут ничего изменить. Все это… довольно неприятно. Я очень надеюсь, ты ни с кем не будешь обсуждать эту ситуацию, в особенности со слугами. Совершенно ни к чему, чтобы Нина засыпала весь дом своими снадобьями и бормотала заклинания вуду.
– А отец… он сейчас там?
Дафна бросила взгляд на закрытую дверь:
– Да.
– Я хочу с ним поговорить.
– Он сейчас не в том настроении, чтобы с кем-нибудь разговаривать. По правде сказать, он не в себе. Тебе ни к чему видеть его таким. Ты только расстроишься, а он от этого огорчится еще сильнее. Поговоришь с ним утром. – Дафна прищурила глаза, словно у нее возникло новое подозрение. – А почему тебе захотелось поговорить с ним именно сейчас? Ты опять что-то натворила?
– Нет, – быстро ответила я.
– Так что же ты собиралась ему сказать?
– Просто хотела… его утешить.
– Для этого есть священники и доктора, – отрезала Дафна.
Странно, что она не сказала – для этого у него есть жена.
– Кроме того, как ты можешь кого-то утешать, если тебя саму мучает боль?
Дафна говорила в точности как следователь, стремящийся изобличить преступника.
– Мне уже лучше.
Взгляд Дафны по-прежнему был полон недоверия.
– Но вы правы, пора спать, – сказала я и отправилась в свою комнату.
Дафна не двигалась с места. Я чувствовала спиной ее взгляд.
Мне отчаянно хотелось открыть ей правду. Рассказать о диком розыгрыше, жертвой которого я стала нынешним вечером. О том, как Жизель свалила на меня свою вину в истории с ромом, и вдобавок – обо всех ее выходках в школе. Но, поступив так, я объявила бы Жизель войну. А это означало бы, что мы никогда не станем настоящими сестрами. Мне вовсе не хотелось соревноваться с Жизелью в подлости. Я все еще надеялась, что мы сумеем преодолеть зияющую между нами пропасть. Пока Жизель не разделяла моего желания. Но я верила, придет день, когда она захочет иметь сестру так же сильно, как и я. В этом жестоком мире сестра или брат, близкий человек, которому ты не безразличен, – великая ценность, и не стоит ею пренебрегать. Рано или поздно Жизель должна была понять это.
Растянувшись на кровати, я прислушивалась к звукам, доносящимся из-за двери. Где-то около полуночи медленно, тяжело прошагал отец. Как изнурил его приступ острой печали, пережитый только что в комнате брата! Почему его горе не смягчается с годами? Неужели он чувствует себя виноватым в катастрофе, погубившей Жана?
Казалось, неразрешимые вопросы парят в темноте над моей головой, подобно болотным ястребам, высматривающим добычу.
Я закрыла глаза и позволила темноте проникнуть в мое сознание, надеясь, что это принесет желанное забвение.
На следующее утро меня разбудил отец. Он постучал в дверь, приоткрыл ее и заглянул ко мне. На лице его сияла такая радостная улыбка, что я подумала, уж не приснились ли мне его вчерашние рыдания. Трудно было поверить, что настроение мужчины может так стремительно меняться.
– Доброе утро! – приветствовал он меня.
Я села на кровати и протерла глаза:
– Доброе утро!
– Дафна сказала, вчера ты вернулась рано, потому что плохо себя чувствовала. А как сегодня?
– Намного лучше.
– Рад слышать. Я уже сказал Нине, чтобы она приготовила на завтрак что-нибудь легкое. Может, сегодня тебе лучше отдохнуть, милая? Ты так много занималась – и в школе, и с учителем живописи. Уж конечно, ты заслужила право немножко побездельничать. Бери пример с Жизели, – заявил он со смехом.
– Папа… – Я решила поговорить с ним честно, так как чувствовала – это единственный способ вызвать на откровенность его. – Ты ничего не рассказываешь про дядю Жана, а я… в общем, мне хотелось бы как-нибудь его увидеть, – выпалила я.
Не знаю, удалось ли мне таким образом дать отцу понять, что я готова разделить его боль.
Улыбка сползла с его лица.
– Это очень мило с твоей стороны, Руби, – пробормотал он. – Будет замечательно, если ты его навестишь. – Сделав над собой усилие, отец вновь растянул губы в улыбке. – Хотя, конечно, он примет тебя за Жизель. Будет не так легко объяснить ему, что теперь у него две племянницы.
– А он… способен что-нибудь понимать?
– Думаю, да. По крайней мере, я на это надеюсь, – вздохнул отец. – Доктора не разделяют моего оптимизма и не замечают особых улучшений. Но они не знают его так хорошо, как я.
– Я хочу помочь тебе, папа! – с жаром произнесла я. – Если хочешь, я буду проводить с ним много времени – читать, разговаривать с ним и все такое…
– Это будет замечательно, дорогая. В следующий раз, когда поеду к Жану, непременно возьму тебя с собой.
– Обещаешь?
– Конечно. А сейчас пойду вниз, скажу, чтобы подавали завтрак. – В дверях он обернулся. – Да, совсем забыл. Звонила Жизель, сказала, что проведет весь день с подружками. Спрашивала, как ты себя чувствуешь. Я сказал, ты позвонишь им, когда проснешься. И если захочешь, я отвезу тебя к Клодин.
– Нет, папа, лучше я побездельничаю дома по твоему совету.
– Вот и хорошо, – кивнул он. – Так я скажу, чтобы стол накрывали минут через пятнадцать?
– Да, я сейчас встану.
Отец улыбнулся и вышел из комнаты.
Внутри меня все ликовало. Вдруг я действительно сумею совершить чудо и излечить отца от меланхолии, отравляющей его жизнь много лет подряд? Для Дафны эти приступы печали – всего лишь досадное обстоятельство, с которым она вынуждена мириться. Жизель глубоко плевать на душевное состояние отца. Быть может, бабушка Кэтрин настаивала на моем приезде сюда, потому что чувствовала: я нужна отцу. Ему необходим близкий человек, способный разделить его бремя.
Воодушевленная этими мыслями, я быстро умылась, оделась и спустилась вниз. Дафна, по своему обыкновению, еще не встала, и мы завтракали вдвоем с отцом. Я спросила, почему Дафна так редко выходит к завтраку.
– По утрам она любит поваляться в постели. Читает, смотрит телевизор. А после начинает так тщательно готовить свое лицо к новому дню, словно сегодня ей предстоит первый выезд в свет. Тот, кто хочет иметь красивую и ухоженную жену, должен привыкнуть к ее постоянному отсутствию, – добавил он с улыбкой.
В то утро случилось нечто из ряда вон выходящее – отец заговорил о моей маме. Взгляд его, устремленный в прошлое, затуманился.
– Габриелла была совсем другой. Она просыпалась, как цветок, который подставляет лепестки солнечным лучам. Ей не нужна была косметика – глаза ее и так сияли, а на щеках играл румянец. Когда я видел, как она пробуждается ото сна, казалось, что я наблюдаю за восходом солнца.
Он вздохнул и, смущенный собственными признаниями, поспешно отгородился от меня газетой.
Мне хотелось, чтобы он рассказал побольше. Сотни вопросов о маме, которую я никогда не видела, рвались у меня с языка. О, если бы отец описал ее голос, смех, даже плач! Если бы он дал мне возможность увидеть маму его глазами! Но он молчал. Наверное, всякое упоминание о маме пробуждает в нем чувство вины. Поэтому он предпочитает не бередить душу и изгнать из памяти краткие мгновения их запретной любви.
После завтрака я последовала совету отца – поднялась на террасу на крыше дома и устроилась на скамейке с книгой в руках. Сверху мне были хорошо видны дождевые тучи, собиравшиеся над заливом. Но двигались они от Нового Орлеана. Над городом же сияло солнце, лишь изредка набегали легкие перистые облака. Два пересмешника уселись на перила террасы и с любопытством уставились на меня глазами-бусинками. «Привет!» – тихонько сказала я. Они склонили головки, на мгновение вспорхнули и тут же опустились на перила вновь, как видно решив, что меня бояться нечего. Белка в пушистой серой шубке сидела на стволе ближайшего дерева и поводила крошечным черным носиком, к чему-то принюхиваясь.
Я отложила книгу, растянулась на скамейке, закрыла глаза и вообразила, что плыву по каналу на пироге, тихонько покачиваясь на воде. У мира, в котором я жила теперь, были свои преимущества, но мир, в котором я родилась и выросла, от этого не стал менее прекрасным. О, если бы можно было соединить все лучшее в этих двух мирах! Тогда я была бы совершенно счастлива. Наверное, отец, безоглядно отдаваясь во власть запретной любви, мечтал о чем-то подобном.
– Вот ты где! – Голос, раздавшийся над самым моим ухом, заставил меня открыть глаза.
Рядом со скамейкой стоял Бо.
– Эдгар сказал мне, что ты поднялась на террасу.
– Привет, Бо, – сказала я, усаживаясь. – Я совсем забыла, что ты должен прийти.
– Я только что от Клодин.
Смущенный взгляд Бо говорил, что ему известно о моем вчерашнем позоре.
– Ты знаешь, что они вчера устроили? – с запинкой спросила я.
– Знаю. Мне рассказал Билли. Девчонки все еще дрыхли, но я перемолвился парой слов с Жизелью.
– Теперь все будут надо мной потешаться.
Взгляд Бо ответил мне прежде, чем он успел открыть рот. Глаза его были полны жалости и сочувствия.
– Да наплюй ты на эту стаю крокодилиц! – воскликнул он. – Они просто тебе завидуют! Завидуют, что тебя так хорошо приняли в школе! Завидуют, что ты так здорово рисуешь и все такое!
Бо опустился на скамейку рядом со мной. Я отвернулась, чувствуя, как на глаза выступают предательские слезы.
– Мне стыдно идти в школу, – призналась я.
– Это им должно быть стыдно! А ты ходи с гордо поднятой головой, а на их ухмылочки не обращай внимания!
– Ох, Бо, если бы это было так просто! Но…
– Никаких «но»! – перебил он. – Завтра утром я за тобой заеду и отвезу в школу. Да, и вот еще что…
– Что?
– Я прошу тебя оказать мне честь и поужинать со мной, – изрек он с подчеркнутой любезностью, как безупречно воспитанный молодой джентльмен.
– Поужинать?
– Именно так. Я назначаю тебе свидание. Самое настоящее.
Я хотела было сообщить, что ни разу в жизни не ужинала с молодым человеком, но вовремя прикусила язык.
– Я уже взял на себя смелость заказать столик у Арнода, – с гордостью сообщил Бо.
Судя по торжественному тону, предстоящий ужин был для него весьма важным событием.
– Я должна попросить разрешения у родителей.
– Конечно. – Бо взглянул на часы. – У меня сегодня куча дел, так что нужно бежать. Но около полудня я позвоню тебе, и мы уточним время.
– Да-да, – выдохнула я.
Бо назначил мне свидание, настоящее свидание… с ума сойти! Ужинать с молодым человеком в ресторане – это совсем не то, что болтать на переменах или в машине по дороге из школы.
– Значит, договорились, – улыбнулся Бо. – Я позвоню.
Он поднялся и направился к лестнице.
– Бо! – окликнула я.
– Да?
– Ты ведь сделал это не для того… ну, чтобы меня утешить?
– Скажешь тоже! Это ж надо такое придумать! – расхохотался он. – Руби, я давно хотел пригласить тебя, а идиотские выходки наших одноклассниц тут совершенно ни при чем, – произнес он, внезапно посерьезнев. – Твоя беда в том, что ты себя недооцениваешь!
Бо резко повернулся и побежал вниз по лестнице. Я растерянно смотрела ему вслед. Спору нет, я была счастлива, но мысль, что я могу сделать что-нибудь не так, попасть в дурацкое положение и разочаровать Бо, отравляла мою радость.
– Что? – проронила Дафна, когда я сообщила ей новость. – Бо пригласил тебя поужинать?
Она отставила в сторону недопитую чашку кофе.
– Да. Он сказал, что позвонит после полудня. Узнает, получила ли я разрешение, и уточнит время.
Дафна перевела взгляд на отца, сидевшего рядом с ней за столом в патио. Он пожал плечами:
– Почему это так тебя удивляет?
– Но Бо ухаживал за Жизелью!
– Можно подумать, они были помолвлены. Они всего лишь подростки. К тому же приглашение Бо – доказательство, что люди нашего круга считают Руби полноправным членом семьи Дюма, – произнес он с улыбкой. – Ты прекрасно ее одела, на учила держаться как должно, и это принесло свои плоды. Это еще один повод для гордости, Дафна, дорогая.
Дафна задумчиво прищурила глаза:
– В какой ресторан он тебя поведет?
– В ресторан Арнода!
– Арнода? Один из лучших в городе. Ты должна быть одета соответственно. В это заведение ходят все наши друзья, и мы знакомы с владельцами.
– Уверен, благодаря твоим советам Руби будет воплощением элегантности! – заявил отец.
Дафна промокнула губы салфеткой и окинула меня оценивающим взглядом.
– Пожалуй, тебе стоит побывать в салоне красоты, привести в порядок волосы и ногти! – заметила она.
– Разве мои волосы не в порядке? – удивилась я.
– Надо подровнять концы, подстричь челку и сделать маску для волос! Пойду запишу тебя на сегодня. Для меня они всегда найдут время! – с гордостью сообщила она.
– Замечательно! – кивнул отец.
– А как самочувствие? Нет повода для беспокойства? – пристально взглянула на меня Дафна.
– Нет.
– Она прекрасно выглядит, – заметил отец. – Ты красавица, Руби, просто красавица!
Дафна сверкнула глазами в его сторону:
– Нам с тобой тоже не мешало бы провести вечер у Арнода. Мы не были там несколько месяцев.
– Обещаю, мы поужинаем там в ближайшие дни, – заверил отец. – Только не сегодня. Иначе мы смутим Руби.
Взгляд Дафны по-прежнему полыхал ледяным огнем.
– Я рада, Пьер, что ты так о ней заботишься, – процедила она. – Может, со временем ты перенесешь часть своих забот и на меня.
Отец не нашелся что ответить. На его щеках вспыхнули красные пятна.
– Руби, ступай к себе! – приказала Дафна. – Я сейчас тоже поднимусь, и мы решим, что ты наденешь.
– Спасибо, – пробормотала я и, бросив сочувственный взгляд на отца, который сейчас казался маленьким мальчиком, получившим нагоняй, поспешила к себе.
Почему все хорошее, что со мной происходит, вызывает у окружающих бурю недовольства?
Вскоре в мою комнату вошла Дафна.
– В два часа тебя ждут в салоне красоты, – сообщила она.
Потом она открыла дверцы платяного шкафа и замерла, сосредоточенно озирая его содержимое.
– Хорошо, что я купила вот это! – Она сняла с вешалки еще ни разу не надетое мной платье. – И подходящие туфли тоже есть. – Она окинула меня взглядом. – Конечно, к такому платью нужно подобрать серьги. Я одолжу тебе свои. И ожерелье тоже. Не хочу, чтобы ты выглядела убого.
– Спасибо, – прошептала я.
– Только смотри не потеряй!
Дафна бросила платье на кровать. В глазах ее вновь зажглись подозрительные огоньки.
– Любопытно, почему все-таки Бо решил пригласить тебя?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Он сказал, что давно собирался назначить мне свидание. Если вы думаете, что я попросила его, то вы очень ошибаетесь.
– Я так вовсе не думаю. Просто он довольно дол го ухаживал за Жизелью. Появилась ты, и он сразу переметнулся. Какого рода отношения вас связывают?
– Какого рода? Я не понимаю, что вы имеете в виду, Дафна… то есть мама.
– Не притворяйся. У молодых людей в возрасте Бо на уме только секс. Гормоны, бушующие в крови, затмевают мальчишкам разум. Поэтому их особенно привлекают девушки… которые кажутся, скажем так, доступными.
– Я не из таких! – отрезала я.
– Возможно, – кивнула она. – Однако у каджунских девиц особая репутация. Они известны весьма вольными нравами.
– Ложь! – вспыхнула я. – По правде говоря, девушки из так называемых хороших креольских семей куда более распущенны, чем каджунки.
– Это просто смешно! – отчеканила Дафна. – Не желаю слышать подобных глупостей!
Я закусила губу, сдерживая рвущиеся наружу слова.
– Предупреждаю, если ты каким-либо образом скомпрометируешь меня, семью Дюма…
Я обхватила себя за плечи и отвернулась, чтобы Дафна не видела закипевших у меня на глазах слез.
– В час тридцать будь готова. Я отвезу тебя в салон, – бросила Дафна и вышла, оставив меня наедине с обидой и злостью.
Почему она так ко мне относится? Зачем отравляет любую радость? Почему даже успехи относит за счет моей порочной натуры?
К двенадцати, когда позвонил Бо, я немного успокоилась и воспрянула духом. Он обрадовался, узнав, что разрешение получено.
– Заеду за тобой в семь. Какого цвета твое платье?
– Красного. Каким был наряд у Жизели на балу Марди-Гра.
– Отлично.
До меня дошло, почему он интересовался цветом моего платья, лишь когда ровно в семь он явился с бутоньеркой из белых роз в руках. В смокинге Бо выглядел просто сногсшибательно. Узнав о его приезде, Дафна спустилась в холл.
– Добрый вечер, Дафна, – приветствовал он ее.
– Добрый вечер, Бо. Ты великолепен.
– Вы очень любезны. – Он повернулся ко мне. – Руби, ты тоже великолепна.
Я заметила, что ему не по себе под пронзительным взглядом Дафны. Пальцы его дрожали, когда он открывал коробочку с бутоньеркой.
– Может быть, Дафна, вы приколете это к платью Руби? – попросил он. – Я не хочу ее уколоть.
– Для Жизели ты делал это множество раз, – пожала плечами Дафна, однако взяла бутоньерку и прикрепила к моему платью.
– Спасибо, – сказала я.
– Передай метрдотелю привет от меня, – обратилась Дафна к Бо.
– Непременно.
Бо взял меня под руку, и мы вышли из дому.
– С ума сойти, до чего ты сегодня красивая, – сказал он, распахнув передо мной дверь машины.
– Ты тоже!
– Значит, мы друг другу под стать.
Бо включил мотор, и машина рванула с места.
– Жизель еще не вернулась от Клодин, – сообщила я.
– Да, сегодня у них будет еще одна вечеринка.
– Они тебя приглашали?
– А как же! – улыбнулся Бо. – Но я сказал, на сегодняшний вечер у меня более интересные планы.
Я расхохоталась, чувствуя, как облака тревоги, затмевавшие мою радость, рассеиваются. Впереди меня ждал приятный вечер. Можно было наконец расслабиться и почувствовать себя беззаботной и счастливой.
Но когда мы вошли в ресторан, я вновь заволновалась. Казалось, все элегантно одетые мужчины и женщины, сидевшие в зале, как по команде повернули головы в нашу сторону. Ноги мои дрожали, когда мы шли к своему столу. Мысленно я повторяла наставления Дафны. По пути в салон красоты и обратно она без конца повторяла, что сидеть за столом следует прямо, но непринужденно, салфетку развернуть на коленях, есть медленно, не говорить с набитым ртом и так далее. Теперь слова ее звучали у меня в мозгу как заклинание.
«Право заказывать блюда предоставь Бо. Если ты что-нибудь уронишь, например вилку или нож, не поднимай. Для этого есть официанты. Не чавкай, когда будешь есть суп, это тебе не гумбо».
Все эти мудрые советы имели лишь один результат: они вселили в меня страх и неуверенность. Я ужасно боялась ударить в грязь лицом и поставить в неловкое положение не только себя, но и Бо. Сверкающие серебряные приборы на скатерти внушали мне ужас. Я так боялась выбрать не ту вилку, что долго не начинала есть.
Бо, заметив это, делал все, чтобы помочь мне успокоиться. Он так и сыпал комплиментами и шутками, рассказывал смешные истории про наших одноклассников. Когда нам подавали очередное блюдо, он объяснял, что это и как его готовят.
– Сам я разбираюсь в кулинарии по одной-единственной причине. Моя мама от скуки решила обучаться поварскому искусству. Всех домашних это просто сводит с ума.
Я засмеялась и тут же спохватилась, что смеюсь с набитым ртом. В памяти у меня всплыло очередное наставление Дафны: «Ничего не доедай до конца. На тарелке обязательно должно что-то остаться. Помни, благовоспитанная леди не должна есть как фермер, только что вернувшийся с полей».
Следовать этому правилу мне не составило труда. Хотя все блюда, которые нам подавали, были не только изысканными, но и вкусными, волнение лишило меня аппетита. Когда нам принесли счет, я вздохнула с облегчением. Кажется, все прошло благополучно и я не сделала ничего, что могло бы вызвать осуждение Дафны. Если бы она меня видела, быть может, даже удостоила бы похвалы. Странно, несмотря на неприязнь, которую нередко проявляла ко мне Дафна, ее мнение было для меня очень важно. Она была для меня чем-то вроде особы королевской крови, к которой в любых обстоятельствах относишься с благоговением.
– Еще рано, – сказал Бо, когда мы наконец вышли из ресторана. – Может, покатаемся?
– Давай.
Я понятия не имела, куда мы отправимся. Вскоре оживленная часть города осталась позади. Бо рассказывал о местах, где ему довелось побывать, и местах, которые он хотел бы увидеть. Я спросила, чем он намерен заниматься, когда окончит школу. Бо ответил, что подумывает изучать медицину.
– Это прекрасно, Бо!
– Прекрасно-то прекрасно, – усмехнулся он. – Только, боюсь, ничего у меня не выйдет. Это я сейчас распускаю хвост, а когда столкнусь с первыми трудностями, сразу пойду на попятный. Такой уж у меня характер.
– Ты на себя наговариваешь! Не сомневаюсь, если ты действительно чего-то захочешь, то сможешь горы свернуть!
– Когда ты рядом, Руби, мне тоже так кажется. Тебе так легко удается справиться с любыми проблемами, что ты вселяешь уверенность и в других. Взять хотя бы наш спектакль. Ты играешь так здорово, что рядом с тобой и у других дело пошло на лад… в том числе и у меня. – Он помолчал и заговорил вновь: – Жизель совсем другая. Она любит унижать людей. И эта ее привычка насмехаться над всем, что мне нравится… иногда меня это просто бесит.
– Наверное, она совсем не так счастлива, как хочет казаться, – предположила я.
– Может быть. Но у тебя гораздо больше поводов чувствовать себя несчастной. Однако ты никогда не выглядишь унылой и разочарованной.
– Меня научила этому бабушка Кэтрин, – призналась я. – Она всегда говорила: как бы ни сложилась жизнь, надо верить в лучшее и не терять надежду.
– Судя по всему, ты ее очень любила. Но ведь она каким-то образом замешана в твоем похищении, верно?
– Не совсем, – в замешательстве пробормотала я. – Она долгое время не знала, что меня похитили. В общем, это страшно запутанная история.
– Понятно.
– Где мы?
Выглянув в окно, я увидела, что мы мчимся по шоссе, с обеих сторон окруженному болотами.
– Мы едем в одно красивое место. Оттуда открывается потрясающий вид.
Он свернул на боковую дорогу и остановился посреди равнины. Новый Орлеан казался отсюда огромным морем огней.
– Красиво, правда?
– Да, очень, – кивнула я.
«Удастся ли мне когда-нибудь привыкнуть к городской жизни, к шумным улицам, высоким зданиями, ослепительным огням?» – вздохнула я про себя. Пока я чувствовала, что остаюсь в городе чужой.
– А там, в бухте… ты встречалась с парнями? – неожиданно спросил Бо.
– Да, – ответила я.
– И чем вы занимались… на свиданиях?
– В рестораны не ходили, – призналась я. – Пили лимонад в каком-нибудь маленьком кафетерии. Один раз были в танцевальном зале.
– Понятно.
В темноте не было видно его лица. Точно так же, как в домике у бассейна, где он впервые меня поцеловал. Как и в тот вечер, сердце мое без всякой причины начало биться, словно пойманная пташка. Мгновение спустя губы Бо коснулись моих губ. Это был быстрый поцелуй, но едва наши губы расстались, Бо обнял меня за плечи и прижал к себе.
– Руби, – шептал он мне на ухо, – ты похожа на Жизель, но в сто раз лучше! Добрее, веселее, искреннее, и все это написано у тебя на лице. Мне странно слышать, когда говорят, что вас можно перепутать. Я-то сразу вижу разницу.
Он принялся покрывать легкими быстрыми поцелуями мои щеки, лоб и нос. Я закрыла глаза, с наслаждением ощущая мягкие прикосновения его губ. Тихонько постанывая, он целовал мои опущенные веки. Потом вновь припал к моим губам, на этот раз более требовательно, и мы слились в поцелуе. Я чувствовала, как возникшее между нами электричество пронзает меня насквозь. У меня даже закололо в кончиках пальцев.
– Руби, Руби, Руби… – без конца повторял он, покрывая поцелуями мою шею.
Губы его спускались все ниже, я чувствовала, что они уже отыскали ложбинку между моих грудей. У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться его напору. Застонав, я откинулась на спинку сиденья. Бо оказался сверху, пальцы его, скользнув по моей спине, нащупали молнию на платье и ловко расстегнули ее.
– Бо, не надо… – слабо воспротивилась я.
– Какая ты красивая… – бормотал он. – Намного красивее, чем Жизель. У тебя кожа – чистый шелк, а у нее – наждачная бумага!
Теперь его пальцы принялись за застежку моего лифчика. Справившись с ней, Бо припал губами к моей обнаженной груди, отыскивая твердые напряженные соски. Я чувствовала, что мое тело вышло из-под контроля и перестало слушаться голоса разума. Я будто раздвоилась: разумная, спокойная и уравновешенная Руби куда-то исчезла, уступив мес то совсем другой: чувственной, страстной, готовой отдаться во власть желания.
– В багажнике есть одеяло, – прошептал он. – Мы можем расстелить его на земле, под звездами, и…
И что дальше? Мы будем ласкать и распалять друг друга до тех пор, пока уже не сможем остановиться? Перед глазами у меня возникло суровое лицо Дафны, в ушах зазвучал ее голос:
«У мальчишек на уме только секс. Поэтому их особенно привлекают доступные девушки. У каджунских девиц особая репутация… Они известны вольными нравами».
– Нет, Бо, – ответила я. – Ты слишком торопишь события. Я так не могу.
– Нам будет удобнее целоваться, если мы устроимся на одеяле, – настаивал он, каясь моего уха губами.
– Ты не ограничишься поцелуями, Бо Эндрюс.
– Не упрямься, Руби! – Голос его прозвучал неожиданно жестко. – Наверняка ты уже занималась этим прежде!
Слова его резанули меня прямо по сердцу.
– Никогда, Бо! Ты ошибаешься на мой счет.
Обида и горечь, прозвучавшая в моих словах, заставили его смутиться. Но отступать он не собирался.
– Значит, я буду первым, Руби. Это такое счастье – быть у тебя первым. Прошу тебя… – взмолился он.
– Бо…
Он продолжал покрывать поцелуями мою грудь. Тело мое рвалось навстречу его телу, нежным пальцам, требовательным губам, горячему дыханию. Но первая, разумная Руби вернулась, чтобы одержать верх над своим необузданным двойником. Воспоминания о разговоре с Дафной укрепили мое сопротивление. Я так решительно вступилась за каджунских девушек, так яростно отмела все обвинения надменной мачехи! Неужели же я собственным поведением докажу обоснованность дурной славы каджунок? Нет уж, не доставлю Дафне подобного удовольствия.
Я резко оттолкнула Бо и одернула платье.
– В чем дело, Руби? – с недоумением спросил он. – Я тебе не нравлюсь?
– Нравишься, Бо. Очень нравишься. Но я не готова заниматься этим сейчас. И мне жаль, что ты… что ты считаешь меня не такой, какая я на самом деле… Уверяю тебя, ты ошибся.
Бо откинулся на спинку сиденья. Разочарование его мгновенно переросло в досаду.
– Да, вижу, что ошибся, – процедил он. – Я думал, что действительно тебе нравлюсь.
– Я же сказала, Бо, ты мне нравишься. Но зачем так спешить? Почему мы не можем просто…
– Мучить и изводить друг друга, – насмешливо подсказал он. – Именно этим ты занималась со своими ухажерами в бухте?
– Нет, не этим. И вообще, у меня не было никаких ухажеров – в том смысле, какой придаешь этому слову ты!
Несколько мгновений Бо молчал, переводя дыхание.
– Прости, если обидел, – сказал он наконец. – Я вовсе не думаю, что в бухте ты гуляла с дюжиной парней одновременно.
Я робко коснулась рукой его плеча:
– Бо, нам с тобой нужно лучше узнать друг друга…
– Кто спорит? Я тоже этого хочу. Но лучший способ узнать друг друга – заняться любовью, – заявил он, повернувшись ко мне.
В голосе его звучало неколебимое убеждение, которое готова была разделить вторая, чувственная Руби. Однако первая Руби, уравновешенная и разумная, тоже не собиралась сдавать позиций. Своего разнузданного двойника она связала по рукам и ногам и затолкала в самый дальний уголок сознания.
– Надеюсь, ты не собираешься сказать какую-нибудь глупость вроде «давай будем дружить»? – саркастически осведомился Бо.
– Нет, Бо. Я хочу, чтобы мы были не просто друзьями. Зачем же лгать, что это не так?
– Тогда почему ты меня оттолкнула?
– Потому что не хочу бросаться в омут очертя голову, а потом сожалеть! – отрезала я.
Мои слова будто обдали его ледяной водой. Он отодвинулся, словно от меня повеяло холодом, и молча наблюдал, как я застегиваю бюстгальтер. Внезапно он расхохотался.
– Что такое? – растерянно спросила я.
– Когда я впервые привез сюда Жизель, она набросилась на меня как сумасшедшая. Именно так, а не наоборот, – сообщил Бо, включая мотор. – Теперь я окончательно понял: у вас нет абсолютно ничего общего. Кроме внешности, конечно.
– Надеюсь, – кивнула я.
– Как сказал бы мой дедушка, да здравствует разнообразие!
Бо вновь расхохотался. Я смотрела на него, пытаясь понять, чье поведение ему больше по душе – мое или Жизели.
– Знаешь, Руби, я думаю, ты была права, – сказал он, когда мы мчались по шоссе среди заболоченных равнин.
– В чем?
– Ты сказала, если я действительно чего-то захочу, смогу горы своротить. Так оно и есть. Я хочу тебя. И сделаю все, чтобы осуществить свое желание.
В свете фар встречной машины я увидела, что он улыбается. Он был невероятно красив и нравился мне до дрожи в пальцах. Меня неодолимо тянуло к нему. И все же я радовалась, что сумела устоять. Пусть все вокруг считают меня доступной, но я-то знаю, что это не так.
Когда мы приехали домой, Бо проводил меня до дверей и поцеловал на прощание.
– Я зайду завтра, хорошо? Будем репетировать наши роли в пьесе!
– Буду рада тебя видеть. Вечер был прекрасный, Бо. Спасибо.
В ответ он рассмеялся.
– Что за манера ржать над каждым моим словом? – рассердилась я.
– Прости, но я ничего не могу с собой поделать. Все время вспоминаю Жизель. Всякий раз, когда я приглашал ее в ресторан и тратил на ужин целое состояние, она от меня ожидала благодарности за прекрасный вечер в ее блистательном обществе. Так что я смеюсь вовсе не над тобой. Просто… ты меня все время удивляешь!
– Тебе нравится удивляться?
Взгляд его голубых глаз коснулся моего сердца, замершего в ожидании ответа.
– Да, пожалуй. Очень нравится! – повторил он более уверенно, словно сам только что это осознал.
Он снова поцеловал меня, резко повернулся и побежал прочь. Я смотрела ему вслед, задыхаясь от счастья. Когда Бо скрылся в темноте, я позвонила. Эдгар открыл немедленно, словно стоял за дверями, ожидая моего возвращения.
– Добрый вечер, мадемуазель!
– Добрый вечер, Эдгар!
Я уже подходила к лестнице, когда он меня окликнул:
– Мадемуазель!
– Да, Эдгар?
– Меня просили пригласить вас в гостиную.
– Зачем?
– Ваши родители и мадемуазель Жизель ожидают вас там.
– Жизель уже дома?
Удивленная и обеспокоенная, я направилась в гостиную. Жизель сидела на диване, Дафна – в кожаном кресле. Отец стоял у окна, глядя в сад. Он повернулся, когда Дафна обратилась ко мне:
– Входи и садись.
Жизель метнула в меня взгляд, полыхающий ненавистью. Неужели она думает, что я нажаловалась на нее? Неужели отец и Дафна каким-то образом узнали о том, что произошло в доме Клодин?
– Хорошо провела время? – осведомилась Дафна. – Надеюсь, ты держалась достойно и помнила о том, чему я тебя учила?
– Да. Я ни разу не перепутала ножи и вилки.
Отец слегка улыбнулся, услышав это, но взгляд его по-прежнему оставался напряженным и отстраненным. Когда я посмотрела на Жизель, она поспешно отвернулась. Дафна, скрестив руки на груди, продолжала буравить меня глазами.
– Ты живешь в нашем доме уже достаточно долгое время, однако до сих пор ничего не рассказала нам о своем прошлом, – изрекла Дафна. – Меж тем выясняется, что там было немало интересных моментов.
Я снова бросила взгляд на Жизель. Она сидела, гордо вскинув голову, – воплощенная надменность и самоуверенность.
– Не понимаю, о чем вы, – растерянно пробормотала я.
Дафна язвительно усмехнулась:
– Ты не сочла нужным сообщить нам, что у тебя есть знакомые в Городе сказок.
Сердце мое упало в омут страха, обиды и гнева. Я едва сдерживалась, чтобы не наброситься на Жизель с кулаками.
– Что еще она наплела? – спросила я.
Жизель пожала плечами.
– Я всего лишь рассказала, что ты захотела встретиться со своей подругой и попросила нас сходить с тобой в Город сказок, – пропела она с видом святой невинности.
– Я… попросила вас… сходить со мной? Ну знаешь ли…
От возмущения слова застревали у меня в горле.
– Откуда ты знаешь эту девицу… проститутку? – вопросила Дафна.
– Я ее не знаю! Ну или почти не знаю…
– Однако ей известно твое имя, – продолжила допрос Дафна. – Это так?
– Да, но…
– Ей известно также, что ты приехала сюда, чтобы отыскать Пьера?
– Дело в том, что…
– Откуда ты ее знаешь? – отчеканила Дафна.
Кровь прилила у меня к лицу.
– Мы сидели рядом в автобусе, по дороге в Новый Орлеан. Откуда мне было знать, что она проститутка? Она сказала, что ее зовут Энни Грей и что она собирается стать певицей. В городе она помогла мне найти ваш адрес. Вот и все.
– Значит, ей известен наш адрес, – повернулась Дафна к отцу.
Он опустил глаза и прикусил нижнюю губу.
– Она сказала, в Новом Орлеане у нее тетя, которая поможет ей устроиться петь в какой-нибудь клуб! – продолжала я. – Вот и все, что я знаю!
– Ты хочешь сказать, что приняла ее за певичку из ночного клуба? – спросила Дафна. – Надо же, какая наивность! Неужели ты рассчитываешь, что мы этому поверим?
– Но это правда! – воскликнула я, повернувшись к отцу. – Папа, это правда!
Он неуверенно поддержал меня:
– Вполне возможно, так оно и есть.
– Да какая разница, за кого ты ее приняла? – процедила Дафна. – Важно другое. Теперь Монтегью и Эндрюсы знают, что твоя дочь… наша дочь водит знакомство с проститутками!
– Мы им все объясним, – пробормотал отец.
– Можешь сделать это, если считаешь нужным, а меня избавь от подобных объяснений! – отрезала Дафна. – Эта девица обещала связаться с тобой и дать тебе свой адрес? – вновь повернулась она ко мне.
Я вновь попыталась испепелить Жизель взглядом. Моя дорогая сестрица не упустила ни единой детали. Сейчас она ожидала моего ответа со злорадной ухмылкой.
– Да, но…
– Надеюсь, ты понимаешь, что не должна отвечать на ее письма и телефонные звонки? И если вы снова встретитесь, тебе следует сделать вид, что ты видишь ее в первый раз! Не вздумай отвечать на ее приветствие даже кивком!
– Да, мэм, – пробормотала я.
По щекам моим ручьями текли слезы. Удивительно, но они были такие холодные, что казалось, оставляют на коже дорожки инея.
– Тебе следовало рассказать нам все раньше, чтобы мы были готовы к неприятным сюрпризам. Скажи, есть у тебя еще какие-нибудь тайны… подобного рода? – допытывалась Дафна.
Я молча помотала головой.
– Надеюсь, ты не лжешь.
Дафна повернулась к Жизели.
– Обе немедленно спать! – скомандовала она.
Я медленно поднялась и, не оглядываясь на Жизель, побрела к лестнице. По ступенькам я поднималась понурившись, словно на плечи мои давила невыносимая тяжесть. Жизель, довольная и веселая, вприпрыжку поднималась следом.
– Надеюсь, вы с Бо хорошо провели время, – бросила она, обогнав меня.
Как могли отец и мама произвести на свет такое подлое создание? Этот мучительный вопрос не выходил у меня из головы. Неужели в их душах тоже таилось нечто темное и низкое?
18. Заклятие
На следующий день мы с Жизелью почти не разговаривали. Я успела позавтракать прежде, чем она спустилась вниз. Вскоре после завтрака Жизель отправилась куда-то с Мартином и двумя девчонками. Отец уехал в офис, сказав, что у него много работы. Дафна появилась лишь на мгновение и сообщила, что намерена пройтись по магазинам и пообедать в обществе подруг. Я провела все утро в студии, работая над новой картиной. Оставаясь дома одна, я все еще чувствовала себя неуютно. Этот роскошный особняк, об ставленный изысканной французской мебелью, набитый картинами, гобеленами и прочими произведениями искусства, казался мне холодным и нежилым, как музей. В таком огромном доме особенно остро ощущаешь свою неприкаянность, думала я, шагая по длинному коридору после обеда в одиночестве.
Я была очень рада, когда пришел Бо и мы отправились в студию репетировать. Он принялся с любопытством рассматривать рисунки и картины, созданные под руководством профессора Эшбери.
– Что скажешь? – спросила я, заинтригованная его долгим молчанием.
– Ты не хотела бы нарисовать мой портрет? – поинтересовался он, изучая написанный акварелью натюрморт – вазу с фруктами.
– Портрет? – удивленно переспросила я.
На красивом лице Бо мелькнула хитрая улыбка.
– А что тут такого? Неужели я менее интересная модель, чем какие-то груши и абрикосы?
Улыбка его погасла. Сапфировые глаза, устремленные на меня, потемнели от желания. По спине у меня забегали мурашки. Никто и никогда не смотрел на меня так.
– Если хочешь, я готов позировать обнаженным, – предложил Бо.
Я почувствовала, как щеки мои заливает румянец.
– Этого еще не хватало! Что за ерунду ты несешь, Бо!
– Ради искусства я готов на все! – заявил он. – Насколько мне известно, всякий художник должен уметь изображать человеческое тело. Уверен, вскоре тебе придется рисовать обнаженных натурщиков по заданию учителя. Я слышал, многие ребята подрабатывают моделями в художественных колледжах. А может, ты уже рисовала обнаженные тела? – спросил он с проказливой ухмылкой.
– Конечно нет, Бо. Я еще не готова к занятиям подобного рода, – ответила я, и голос мой предательски дрогнул.
Бо сделал несколько шагов в мою сторону:
– Может, ты находишь меня недостаточно привлекательным? Думаешь, натурщики в колледже будут более стройными и мускулистыми?
– Ничего я об этом не думаю. Не нужно мне никаких натурщиков. И хватит об этом!
– Но почему?
– Потому что я не хочу тебя рисовать. Мне будет стыдно. И вообще, мы с тобой пьесу собирались репетировать, забыл?
Я открыла тетрадь с ролью. Бо продолжал смотреть на меня глазами, затуманенными желанием. Я опустила глаза. Грудь моя ходила ходуном от волнения, но я надеялась, что Бо этого не замечает. Стоило мне представить его обнаженным, сердце сладко замирало. Трясущимися пальцами я переворачивала страницы, делая вид, что читаю.
– Может, все-таки попробуешь меня нарисовать? – не унимался Бо. – Ты сама не знаешь, от какой прекрасной модели отказываешься.
Я набрала в грудь побольше воздуха, отложила тетрадку и взглянула прямо ему в лицо:
– Бо, перестань дурить или уходи! Дафна и без того считает меня воплощением всех пороков. Как, впрочем, и всех каджунских девушек. Жизель почти удалось убедить родителей, что я – особа с весьма сомнительным прошлым.
– Ты о чем? – не понял Бо.
Мне пришлось рассказать, какие последствия имела наша встреча с Энни Грей.
– Значит, наябедничала! – возмутился Бо. – Хороша у тебя сестрица! Я думаю, она просто ревнует. И у нее есть на это причины. – Взгляд его потеплел. – Я от тебя без ума, а на нее и смотреть не хочу. И ей придется смириться с этим.
Несколько долгих минут мы молча смотрели друг на друга. На улице тем временем собрались тучи, начался дождь, вскоре ставший проливным. Дождевые струи били в окна, текли по стеклам, как слезы.
Бо придвинулся ближе. Я не уклонилась. Он поцеловал меня в губы, и я ощутила, что оборонительная стена, которую я возводила с таким усердием, пошатнулась. Ответив на поцелуй, я сама была удивлена не меньше, чем Бо. Мы оба поняли, что репетиция не состоится. Пьеса интересовала нас куда меньше, чем реальная жизнь. Я оторвала взгляд от тетрадки с ролью. Глаза мои утонули в его голубых глазах, голова пошла кругом.
Бо взял тетрадку из моих рук и отложил в сторону. Рука его коснулась моей щеки.
– Нарисуй меня, Руби, прошу тебя, – прошептал он.
Голос его был полон соблазна, – наверное, именно таким голосом змей искушал Еву в раю.
– Хочешь, рисуй карандашом, хочешь, красками. Давай запрем дверь и спокойно займемся этим.
– Бо, я не могу.
– Но почему? Ты же рисуешь животных без всякой одежды. К тому же это будет нашей тайной. Сейчас самый подходящий момент. Никто не помешает.
Он начал расстегивать рубашку.
– Бо…
Не сводя с меня глаз, он сбросил рубашку и принялся расстегивать брюки.
– Запри дверь! – шепотом приказал он.
– Бо, прошу тебя, не надо…
– Если не запрешь дверь, кто-нибудь может войти. Зачем нам это?
Бо выскользнул из брюк и аккуратно повесил их на спинку стула. Теперь он стоял передо мной в одних трусах, уперев руки в бедра.
– Какую позу мне принять? Сесть? Лечь? Поднять колени?
– Бо, говорю же, я не могу…
– Запри дверь! – нетерпеливо повторил он, оттянул большим пальцем резинку трусов и принялся медленно снимать их.
Мне ничего не оставалось, кроме как метнуться к дверям и запереть их. Когда замок щелкнул, я осознала, как далеко мы зашли. Хочу ли я того, что неминуемо произойдет, или же просто не в силах противиться его натиску? Ответить на этот вопрос я не могла. Оглянувшись, я увидела совершенно голого Бо, который держал перед собой трусы.
– Так какую позу мне принять?
– Бо Эндрюс, немедленно оденься! – Я попыталась придать своему голосу железные нотки.
– Зачем идти на попятный? Мы оба готовы, пора начинать!
Он уселся на стул, по-прежнему прикрывая снятыми трусами интимные места. Я словно завороженная наблюдала, как он раздвинул ноги, быстрым жестом отдернул трусы и отбросил их прочь. У меня перехватило дух.
– Руки мне куда положить? Слегка прикрыться или не надо?
Я помотала головой и опустилась на ближайший стул. Поджилки у меня дрожали, ноги подкашивались, и я боялась потерять сознание.
– Давай же, Руби! Рисуй меня, – приказал он. – Тебе выпал прекрасный случай доказать, что ты настоящая художница и видишь в мужском теле только объект изображения. Художник должен относиться к моделям как доктор к пациентам – спокойно и отстраненно.
– Я не доктор, Бо, и ты не мой пациент. Прошу тебя, прекрати и оденься, – взмолилась я, по-прежнему не глядя на него.
– Это останется между нами, Руби, – прошептал он. – Будет нашей тайной. Общей тайной. Давай! Повернись! Смотри на меня!
Словно загипнотизированная я послушно повернула голову и уставилась на его стройный мускулистый торс. А если последовать совету Бо? Попробовать увидеть в его теле лишь модель для изображения? Если я действительно художница, то сумею это сделать. Я встала, подошла к этюднику и закрепила на нем чистый лист. Взяла в руки карандаш, устремила на Бо изучающий взгляд и начала рисовать. Поначалу мои пальцы дрожали, но постепенно движения мои стали спокойными, линии, которые я выводила, – сильными и уверенными. Глядя на лицо Бо, я пыталась понять, каким вижу его не только я, но и другие, и передать это на бумаге. Мне хотелось, чтобы взгляд его лучился молодостью и энергией, и это у меня получилось. Довольная результатом, я перешла к телу, и вскоре на бумаге появились контуры плеч, торса, ног. Я приложила немало усилий, пытаясь передать очертания мускулов, проступающих под кожей.
Пока я рисовала, Бо, неподвижный, как манекен, не сводил с меня глаз. Несомненно, этот сеанс был испытанием для нас обоих.
– Работенка оказалась нелегкой, – произнес он наконец.
– Прекратить?
– Нет, рисуй. Я потерплю.
Когда дело дошло до нижней части живота, пальцы мои задрожали вновь, а карандаш потерял уверенность. Приступая к самой трудной части задачи, я невольно перевела дух. Бо догадался, что сейчас я примусь изображать его мужское достоинство, и расплылся в игривой улыбке.
– Подойди поближе, не бойся! – посоветовал он.
Я опустила глаза на бумагу и принялась рисовать быстро, как сумасшедшая. Смотреть на Бо больше не было ни малейшей необходимости. Я все прекрасно запомнила. Щеки пылали, сердце колотилось так громко, что стук его, наверное, был слышен Бо. Тем не менее мне удалось закончить рисунок, не упустив ни одной особенности модели.
– Хорошо получилось? – спросил он.
– По-моему, да.
Я не кривила душой. Рисунок оказался на удивление удачным. Мне даже не верилось, что это нарисовала я. То был подлинный приступ вдохновения.
Бо подошел ко мне, чтобы взглянуть на рисунок.
– Здорово! – выдохнул он.
– Можешь одеваться, – произнесла я, глядя в сторону. – Сеанс окончен.
– Не надо нервничать. – Он погладил меня по плечу.
– Бо…
– Теперь, когда ты как следует меня разглядела, робеть и стесняться ни к чему, – пробормотал он, привлекая меня к себе.
Я пыталась вырваться, но тело мое отказывалось выполнять приказы разума. Послушная и безвольная, как кукла, я осталась в его руках, позволив ему покрывать мое лицо поцелуями. Обнаженный его член касался моего живота, и я чувствовала, как он становится твердым.
– Бо, умоляю, не надо…
– Тише!
Пальцы его гладили мои щеки, губы нежно касались моих губ. Внезапно он поднял меня на руки и понес на кушетку. Опустив меня на кушетку, он встал на колени рядом и вновь принялся целовать меня. Пальцы его ловко расстегивали пуговицы на блузке, молнию на юбке. Сняв с меня лифчик, он отбросил его прочь и припал губами к обнаженной груди. Я оставила все попытки сопротивления и лишь тихонько постанывала, когда он принялся нежно покусывать мои соски. Он стащил с меня юбку и стал целовать мое тело, опускаясь все ниже. Теперь его поцелуи жгли как огонь. Они распаляли меня все сильнее, и я чувствовала, что внутри бушует пламя.
– Ты чудо, Руби, просто чудо, – шептал он. – Ты намного красивее, чем Жизель, и намного сексуальнее! Тебя невозможно не любить. Я с ума по тебе схожу!
Неужели он действительно любит? Горячая волна радости накрыла меня с головой. На несколько мгновений в мире воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь шумом дождевых струй. Его пальцы продолжали исследовать мое тело, распаляя огонь желания. Я сжала его голову обеими руками, намереваясь остановить Бо, но вместо этого стала покрывать поцелуями его лоб и волосы. Он тоже целовал меня, а пальцы его проникли в мои трусики.
Я попыталась протестовать, но Бо закрыл мне рот поцелуем.
– Обещаю, тебе понравится, – шептал он. – Вот увидишь. Ты должна знать, что это такое. Ты же художница.
– Бо, я боюсь… прошу тебя…
– Все будет хорошо.
Теперь мы оба были совершенно голыми. Я трепетала, как лист на ветру, у меня перехватывало дыхание. Лихорадочный шепот Бо долетал до меня, словно сквозь какую-то преграду.
– Я хочу быть у тебя первым. Я люблю тебя.
– Правда, Бо? Правда любишь?
– Клянусь.
Губы его вновь припали к моим губам, пальцы скользнули между ног. Я попыталась воспротивиться этому вторжению, сжав бедра, но он был нежен и настойчив. Пальцы его проникали в интимные уголки моего тела, которые до сих пор не видел ни один человек. Я чувствовала, что пытаться остановить его так же бессмысленно, как удерживать руками взлетающий самолет. Мне оставалось одно: полностью отдаться в его власть и позволить мощному потоку желания унести прочь все соображения разума. Бедра мои раздвинулись сами собою, давая ему возможность войти. Когда это произошло, я застонала. Голова моя кружилась, но это было блаженное чувство, заставлявшее меня стонать вновь и вновь. То, что происходило внутри меня, было странным, пугающим и восхитительным одновременно. Но вот горячая волна подняла нас обоих на головокружительную высоту, и все завершилось. Я чувствовала, как содрогается его тело. Через несколько мгновений он затих и расслабился, все еще прижимаясь губами к моей щеке. Его жаркое, прерывистое дыхание обжигало мне кожу.
– Руби, Руби, какая ты красивая, – шептал он. – Ты просто чудо!
То, чего я так хотела избежать, все же случилось. Осознав это, я оттолкнула Бо.
– Пусти, я оденусь!
Он сел, а я схватила свои вещи и принялась торопливо одеваться.
– Я с ума по тебе схожу, – бормотал Бо. – А ты?
– А я просто схожу с ума. Точнее, уже сошла. Если бы я не спятила, ничего бы не случилось…
– Но ведь это было здорово, Руби! Разве нет?
Я закрыла лицо руками и расплакалась. Слезы ручьями текли по щекам, и я ничего не могла с этим поделать. Бо тщетно пытался меня утешить:
– Успокойся, Руби! Не плачь. Все хорошо.
– Ничего хорошего! Я не ожидала от тебя такого, Бо! И от себя тоже. Мне казалось, я совсем другая.
– Ты и правда другая. Не такая, как Жизель. Не такая, как ее подружки. В сто раз лучше.
– Да при чем тут это…
Я махнула рукой, чувствуя, что не в состоянии ничего объяснить. Как я могла рассказать про дурную кровь Лэндри, текущую в моих жилах, если Бо не знал даже, кто моя настоящая мать. Но сама я слишком хорошо ощутила, как сильна эта дурная кровь, толкнувшая маму сначала в объятия отца Пола, а затем – моего отца. Мысль о том, что я могу повторить ее судьбу, вызвала у меня новый приступ рыданий.
– Перестань, Руби! Что с тобой?
В голосе Бо слышалось искреннее недоумение.
– Не важно, – всхлипнула я и повернулась к Бо, который уже начал одеваться. – Я тебя ни в чем не упрекаю, Бо. Мы оба этого хотели.
– Да, Руби! Я счастлив, что был у тебя первым. Ни одна девчонка на свете не нравилась мне так, как ты.
– Честно? Или просто болтаешь?
– Конечно честно. Я…
Он осекся, потому что за дверью раздались шаги. Я торопливо одернула юбку, Бо заправил рубашку в брюки. Ручку двери дернули и затем требовательно постучали.
– Открой немедленно! – раздался голос Дафны.
Я бросилась к двери и отперла ее. Дафна окинула нас столь подозрительным взглядом, что у меня все похолодело внутри.
– Чем вы тут занимались? – вопросила она обычным прокурорским тоном. – Почему заперли дверь?
– Мы репетировали роли в школьном спектакле и не хотели, чтобы нам мешали, – быстро ответила я.
Сердце мое едва не выскакивало из груди. Я с ужасом думала, что волосы у меня растрепались и это не ускользнет от глаз Дафны. Да и в одежде наверняка есть какой-нибудь непорядок. Дафна буравила меня изучающим взглядом, как выставленную на аукцион рабыню, которую она намеревалась купить. Наконец она повернулась к Бо. Он попытался беззаботно улыбнуться, но улыбка получилась виноватой и только укрепила подозрения Дафны.
– И где же ваша пьеса? – нахмурившись, осведомилась она.
– Вот! – Бо поднял с пола тетрадку и протянул ей.
– Странно, что она оказалась на полу, – процедила Дафна, вновь устремляя ледяной взгляд на меня. – Что ж, надеюсь, вскоре мы все увидим впечатляющий результат столь усердных репетиций.
Гордо вскинутая голова и складка меж бровей придавали Дафне еще более надменный вид.
– Сегодня к ужину будут гости. Будь любезна, оденься соответствующим образом. И причешись как следует! – приказала она, повернувшись ко мне. – Кстати, где твоя сестра?
– Не знаю, – пробормотала я. – Она куда-то уехала утром и до сих пор не вернулась.
– Если она проскользнет мимо меня, передай ей, чтобы привела себя в порядок к ужину! – распорядилась Дафна.
Пронзительный ее взгляд буравил поочередно то меня, то Бо. Складка между бровей стала глубже, слова срывались с губ, как пули.
– Мне не нравится, когда в моем доме запирают двери. Как правило, за закрытыми дверями творятся постыдные дела, – отчеканила Дафна, резко повернулась и вышла.
Даже после ее ухода казалось, что по комнате разгуливает ледяной ветер. Мы с Бо дрожали под его порывами.
– Тебе лучше уйти, Бо, – выдохнула я.
Он кивнул.
– Завтра утром заеду, чтобы отвезти тебя в школу. Руби…
– Бо, я надеюсь, что твои слова – правда. Надеюсь, ты действительно меня любишь.
– Еще бы нет!
Он быстро поцеловал меня в губы.
– До завтра, Руби. Пока.
Ему явно хотелось поскорее оставить наш дом, не подвергая себя риску новой встречи с Дафной. Хотя Бо и участвовал в школьном спектакле, с актерскими способностями у него было плоховато. По крайней мере, их не хватило, чтобы достойно изобразить невинность под подозрительным взглядом моей мачехи.
Когда он ушел, я в изнеможении опустилась на стул. События последнего часа казались мне сном. Лишь взглянув на рисунок с изображением обнаженного Бо, я осознала, что все это произошло в реальности. Спрятав рисунок в папку, я поспешила в свою комнату. Во всем теле я ощущала удивительную легкость. Казалось, малейший ветерок способен подхватить меня и закружить в воздухе.
Жизель к ужину домой не вернулась. Она позвонила и сообщила, что поужинает с друзьями, чем вызвала неудовольствие Дафны. Впрочем, перед гостями Дафна лучилась любезностью, не подавая виду, что сердится.
К ужину были приглашены мистер Гамильтон Дэвис и его супруга Беатрис. Мистер Дэвис, человек лет шестидесяти без малого, владел теплоходной компанией, суда которой совершали круизы по Миссисипи. Дафна сочла нужным сообщить мне, что мистер Дэвис – один из самых богатых людей Нового Орлеана и отец, возможно, тоже вложит определенные средства в его компанию. Она так же недвусмысленно дала понять, что мне следует произвести на гостей самое благоприятное впечатление.
– Говори, только если тебя о чем-нибудь спросят. В этом случае отвечай кратко и четко. Помни правила поведения за столом. Если ты совершишь малейшую оплошность, они сразу это заметят и мне будет очень неловко.
– Если вы так боитесь, что я вас опозорю, может, мне стоит поужинать раньше? – предложила я.
– Не говори чушь! – отрезала Дафна. – Дэвисы придут именно потому, что хотят на тебя взглянуть. Они – первые из наших друзей, кого я пригласила после твоего появления. И они понимают, что это большая честь, – заявила она так надменно, словно была особой королевской крови.
Я была для нее чем-то вроде диковинного зверя, возбуждающего всеобщее любопытство. Удовлетворить его Дафна позволяла лишь самым избранным, укрепляя тем самым свое положение в обществе. Спору нет, ситуация была не слишком приятной. Но избежать этого званого ужина не представлялось возможным. Я послушно надела платье, выбранное Дафной, и спустилась вниз, повторяя про себя правила застольного этикета.
Дэвисы оказались приятными и приветливыми людьми, но слишком откровенный интерес, который они проявляли к моей истории, заставлял меня ежиться от смущения. Мадам Дэвис так и сыпала вопросами относительно моей жизни среди «этих ужасных каджунов». Следуя наставлениям Дафны, я отвечала четко и кратко и после каждой фразы украдкой бросала взгляд на свою суровую мачеху.
– Снисходительность, которую Руби проявляет по отношению к этим кошмарным жителям болот, достойна удивления, – заметила Дафна, решив, что в моих ответах мало горечи. – Впрочем, ее можно понять. Всю свою жизнь она считала себя одной из них.
– О, как это печально! – воскликнула мадам Дэвис. – Какое счастье, что девочка наконец вернулась под родной кров! Вижу, вы не теряли времени даром, Дафна, дорогая. Глядя на Руби, невозможно поверить, что она так долго жила среди дикарей.
– Спасибо, – кивнула Дафна, и в глазах ее вспыхнули торжествующие огоньки.
– По-моему, Пьер, было бы неплохо опубликовать эту историю в газетах, – предложил Гамильтон Дэвис.
– Боюсь, дорогой Гамильтон, известность подобного рода будет девочке не во благо, – поспешно возразила Дафна. – Скажу откровенно, мы посвящаем в эти подробности лишь самых близких друзей.
Говоря это, Дафна ослепительно улыбнулась и опустила длинные ресницы. Гамильтон просиял улыбкой в ответ.
– Мы надеемся, что все посвященные будут хранить нашу тайну, – продолжала Дафна. – На долю бедной девочки и так выпало немало испытаний. Новые проблемы ей совершенно ни к чему.
– Вы, Дафна, как всегда, правы, – заметил мистер Дэвис. – Излишняя шумиха может принести девочке вред. – Он улыбнулся мне. – Поразительно, насколько креольские женщины мудрее и предусмотрительнее мужчин.
Дафна кокетливо опустила глазки и тут же вновь вскинула их на собеседника. Наблюдая за ней, я убедилась, что в искусстве манипулировать мужчинами она достигла непревзойденных высот. Мистер Дэвис буквально таял под ее взглядами, отец взирал на нее с обожанием. Так или иначе, я была рада, когда ужин наконец закончился и мне было позволено удалиться к себе.
Через несколько часов вернулась Жизель. Затаив дыхание, я ожидала, что она толкнется в запертую дверь между нашими комнатами. Но вместо этого Жизель принялась болтать по телефону. Слов я не разбирала, но голос ее звучал весело и беззаботно. Судя по всему, нынешним вечером она решила позвонить всем своим друзьям. Честно говоря, мне отчаянно хотелось узнать, что она с таким увлечением обсуждает. Но доставить Жизели удовольствие, явившись к ней в комнату первой, я не желала. Обида моя еще не остыла.
На следующее утро за завтраком Жизель была воплощением приветливости и жизнерадостности. Перед папой я держалась с ней дружелюбно, но про себя твердо решила: пока она не извинится, ни о каких отношениях не может быть и речи. К моему великому удивлению, за ней заехал Мартин, чтобы отвезти в школу. Прежде чем сбежать по ступенькам, она повернулась ко мне и пробормотала несколько слов, которые с натяжкой можно было принять за извинения:
– Не сердись за эту историю с Городом сказок и твоей подругой. Я тут ни при чем. Им насплетничал кто-то другой. До встречи в школе, дорогая!
И не успела я открыть рот, как она убежала. Вскоре подъехал Бо, и я села в его машину. По дороге в школу он расспрашивал меня о Дафне. Воспоминания о ее инквизиторском взгляде явно не давали ему покоя.
– После моего ухода она долго тебя донимала?
– Нет. Ей было не до того. К ужину ожидались гости, и она беспокоилась только о том, как их лучше встретить.
Бо вздохнул с облегчением:
– Вот и славно. Кстати, на следующей неделе Дафна пригласила на ужин моих родителей. Кажется, все обошлось.
Однако судьба никак не хотела дать мне передышку от тревог и волнений. Едва переступив школьный порог, я почувствовала, что меня окружает какая-то напряженная атмосфера. Бо твердил, что это всего лишь мои фантазии, но я слишком хорошо видела насмешливые взгляды и двусмысленные ухмылки. Перешептывания за спиной становились все более настойчивыми. Я не могла обманывать себя, приписывая это игре воображения. В середине школьного дня все выяснилось.
На перемене после окончания урока английского языка один мальчишка толкнул меня плечом.
– Прости, – тут же извинился он.
– Ничего страшного.
Я хотела отойти, но он схватил меня за руку повыше локтя:
– Неплохие фотки, правда? Жаль, что ты здесь не улыбаешься.
Разжав ладонь, он показал мне фотографию, сделанную на злополучной вечеринке в доме Клодин. Я совершенно голая, трусики спущены до колен, лицо перекошено от ужаса.
Мальчишка расхохотался и присоединился к своим приятелям, которые наблюдали за нами, стоя чуть поодаль. Тут же вокруг него собралась целая толпа жаждущих взглянуть на фотографию. Я же впала в ступор. Язык отказывался слушаться, не удавалось пошевелить ни рукой, ни ногой. Внезапно к группе хохочущих присоединилась Жизель.
– Надеюсь, ни у кого нет сомнений, что это моя сестра, а не я, – бросила она, взяла за руку Мартина и гордо удалилась.
Слезы застилали мне глаза, все вокруг расплывалось. Бо подбежал ко мне, но взгляд его показался мне испуганным и чужим. Я чувствовала, как внутри у меня что-то с треском надломилось. Неожиданно для меня самой с губ моих сорвался вопль. Я и не думала, что умею так пронзительно кричать. Все, кто был в коридоре, включая учителей, повернулись в мою сторону.
– Руби! – Бо схватил меня за руку. – Прекрати!
Я вырвалась и затрясла головой, будто надеясь, что все происходящее рассеется, как мираж. Кто-то хохотал, глядя на меня, кто-то злорадно ухмылялся. Лишь на некоторых лицах я различила подобие сочувствия.
– Вы… подлые твари, вот вы кто! – визжала я. – Низкие, подлые твари!
Схватив сумку, я бросилась к ближайшему выходу.
– Руби! – кричал мне вслед Бо.
Но я была уже на лестнице. Бо побежал за мной, но я неслась сломя голову, и никто не смог бы догнать меня. Бросившись через улицу, я едва не угодила под машину. Тормоза пронзительно завизжали, но я даже не взглянула в ту сторону и продолжала бежать, не разбирая дороги. Лишь почувствовав, что легкие мои вот-вот разорвутся, а в бок впиваются сотни иголок, я остановилась. Совершенно обессиленная, я рухнула на землю и зарыдала. Мне казалось, рыдания мои не затихнут никогда, так как выплакать нанесенную мне обиду невозможно.
Но все же колодец слез наконец иссяк, плакать я больше не могла и только тихо всхлипывала. В полном изнеможении я привалилась к стволу дуба, закрыла глаза и представила, что вернулась в бухту и теплым весенним днем плыву по каналу на пироге.
Хмурое городское небо исчезло, уступив место ослепительному голубому сиянию. До меня доносились заливистые птичьи трели, свежий ароматный воздух наполнял грудь. Когда пирога подошла к берегу, я услышала пение бабушки Кэтрин. Она развешивала перед домом только что постиранное белье.
– Бабушка! – позвала я.
Она обернулась и увидела меня. Улыбка, осветившая ее лицо, была такой счастливой. И сама бабушка казалась красивой и молодой.
– Бабушка, я так рада, что ты жива, – бормотала я, не открывая глаз. – Хочу домой. Хочу жить в нашей бухте, вместе с тобой. Ты помнишь, нас не печалила бедность, не страшили трудности. Тогда я была счастлива, а сейчас нет. Прошу, не покидай меня. Ты знаешь всякие заклинания, неужели ты не можешь обмануть смерть и вернуться ко мне? Пусть все, что произошло, окажется простым кошмаром. Я хочу открыть глаза и оказаться за ткацким станком, рядом с тобой. Сейчас я сосчитаю до трех и открою глаза. Раз, два…
– Эй! – раздался чей-то резкий голос.
Я открыла глаз, так и не досчитав до трех.
– Что это ты здесь делаешь?
В дверях дома, перед которым я рухнула на землю, стоял пожилой седовласый мужчина с тростью в руках.
– Что тебе нужно? – крикнул он, погрозив мне тростью.
– Ничего, – пролепетала я. – Мне просто захотелось немного отдохнуть, сэр.
– Здесь тебе не парк! И вообще, почему ты не в школе?
– Именно туда я и иду, сэр!
Я поднялась, схватила сумку и побрела прочь.
Дойдя до поворота, я обнаружила, что уже совсем близко от нашей улицы. Когда я вернулась домой, отец и Дафна уже ушли по своим делам.
– Мадемуазель Руби?
Эдгар с недоумением и тревогой смотрел на мое распухшее от слез лицо. На этот раз у меня не было сил притвориться, что ничего не случилось. Сочувственно покачав головой, Эдгар неожиданно произнес:
– Идем со мной.
Миновав коридор, мы оказались в кухне.
– Нина! – окликнул Эдгар.
Нина, хлопотавшая у плиты, бросила долгий взгляд сначала на меня, потом на Эдгара и понимающе кивнула:
– Я сумею ее утешить.
Довольный Эдгар удалился. Нина подошла ко мне ближе:
– Что случилось?
– О, Нина, я так больше не могу! – всхлипнула я. – Она не дает мне спокойно жить. Каждый день выдумывает новые издевательства.
Нина опять кивнула:
– Не горюй. Нина тебе поможет. Мы сумеем это прекратить. Подожди здесь.
С этими словами она вышла из кухни, оставив меня в одиночестве. Я слышала, как она тяжело протопала по коридору в сторону лестницы. Через несколько минут Нина вернулась. Когда она взяла меня за руку, я думала, что сейчас мы пойдем в ее комнату, где она справит какой-нибудь ритуал вуду. Но все вышло иначе. Нина сняла фартук и направилась к задней двери, увлекая меня за собой.
– Куда мы идем? – спросила я, когда мы пересекли двор и оказались на улице.
– К Маме Деде. Тебе нужна сильная защита, очень сильная. Такую тебе может дать только Мама Деде. Но помни, девочка, ты не должна говорить мадам и мсье Дюма о том, где мы были. Ни слова, ясно? – Нина остановилась, глядя на меня в упор своими черными блестящими глазами. – Это будет наш секрет, согласна?
– Хорошо. А кто такая эта… Мама Деде?
– Королева вуду. Самая сильная колдунья во всем Новом Орлеане.
– И что она сделает?
– Помешает сестре донимать тебя. Прогонит дьявола прочь из ее сердца. Наполнит ее сердце добром. Ты хочешь этого?
– Конечно хочу!
– Тогда клянись, что будешь хранить тайну.
– Клянусь, Нина!
– Хорошо. Идем.
Я находилась в таких расстроенных чувствах, что была готова идти хоть на край света и делать все, что угодно.
Мы сели на трамвай, проехали несколько остановок и пересели на автобус, который привез нас на городскую окраину, где я никогда прежде не бывала. Вдоль узких грязных улиц тянулись жалкие покосившиеся домишки, во дворах в пятнашки играли чернокожие дети. У тротуаров стояли ржавые автомобили, судя по виду побывавшие в авариях. Единственным украшением этого убогого квартала служили редкие сикаморы и магнолии. В общем, мес то было из тех, где даже солнце, кажется, не желает светить. В самый яркий безоблачный день в таких трущобах царят сумрак и уныние.
Нина остановилась у ветхого домика, под стать всем прочим на этой улице. Краска на его стенах облупилась, оконные стекла покрывали грязные разводы, входная дверь и ступеньки крыльца потрескались. Над дверями висело замысловатое сооружение из костей и птичьих перьев, перевязанных бечевкой.
– Здесь живет королева? – удивилась я.
Мне казалось, столь влиятельная персона, как королева вуду, должна проживать в особняке, напоминающем дворец.
Нина кивнула и позвонила в колокольчик. Через несколько минут дверь распахнулась. На пороге стояла старая негритянка, морщинистая и беззубая. Волосы у нее были такие жидкие, что сквозь них просвечивала кожа. Платье и цветом, и фасоном напоминало мешок для картошки, на ногах – стоптанные спортивные туфли без шнурков. Ростом она была никак не более четырех футов. Подняв голову, старуха смерила нас с Ниной усталым взглядом.
– Мы хотим увидеть Маму Деде, – сообщила Нина.
Старуха кивнула и отступила в сторону, давая нам возможность войти. Внутри жилище королевы выглядело так же убого, как и снаружи, обои отставали от стен клочьями. Пол, похоже, прежде был по крыт ковром, который недавно убрали. В щелях между половицами кое-где застряли цветные лоскутки. Из задней части дома доносился приторно-сладкий запах. Старая негритянка указала на какую-то дверь. Нина вошла, держа меня за руку.
В комнате, где мы оказались, горело больше десятка свечей, каждая была укреплена на круге из цветного картона. Вдоль стен тянулись полки, на которых теснились склянки, наполненные снадобьями, порошками и костями, самодельные куклы, связки перьев, волос, лоскуты змеиной кожи. Можно было подумать, что мы попали в магазин магических товаров.
В центре комнаты стояли два обшарпанных стула и маленький диванчик. Между стульями и диванчиком я заметила деревянный сундук, украшенный серебряной накладной резьбой.
– Садитесь! – приказала старая негритянка.
Моя спутница подошла к стулу, а мне указала на второй.
– Нина… – пролепетала я.
– Ш-ш-ш, – она приложила палец к губам и закрыла глаза.
Минуту спустя в глубине дома раздался барабанный бой, негромкий, размеренный. По спине у меня забегали мурашки. И зачем я только согласилась прийти сюда?
Внезапно чья-то рука отдернула покрывало на дверях, и перед нами предстала еще одна негритянка – намного моложе первой, высокая и стройная. Ее длинные черные волосы были заплетены в толстые, как канаты, косы и обернуты вокруг головы. Ярко-красная косынка завязана семью узлами с разных сторон. Черное свободное платье доходило почти до пола, но все же я заметила, что она босиком. Поначалу она показалась мне настоящей красавицей – высокие скулы, изящно очерченный рот. Но, приглядевшись внимательнее, я вздрогнула. Глаза ее были тусклыми, серыми и холодными, как гранит.
Вне всякого сомнения, она была слепа.
– Мама Деде, нам нужна твоя помощь, – сказала Нина.
Мама Деде кивнула, вошла в комнату и уселась на диван. Двигалась она уверенно и грациозно, словно зрячая. Сложив руки на коленях, она устремила на меня невидящий взгляд. Я сидела, оцепенев от страха.
– Говори, сестра, – изрекла она.
– У девочки, которую я привела с собой, есть сестра-близняшка, завистливая и злая, – начала свой рассказ Нина. – Постоянно подстраивает ей всякие пакости.
– Дай руку, – обратилась ко мне Мама Деде и протянула ладонь.
Я вопросительно посмотрела на Нину. Та кивнула. Я вложила руку в ладонь Мамы Деде, и она плотно сжала ее сильными горячими пальцами.
– Ты долго не знала, что у тебя есть сестра, и она тоже не знала о тебе, – изрекла Мама Деде.
– Да, – потрясенно выдохнула я.
– А твоя мать – она не может помочь?
– Нет.
– Мать твоя мертва и пребывает в ином мире, – произнесла она, выпустила мою руку и повернулась к Нине.
– Сердцем ее сестры завладел Papa La Bas, – сообщила Нина. – Он наполнил ее душу ненавистью и злобой. Мы должны защитить эту девочку, Мама Деде. Она верит в силу вуду. Бабушка ее была знахаркой в болотном краю.
Мама Деде кивнула и снова протянула руку, на этот раз – ладонью вверх. Нина извлекла из кармана серебряный доллар и положила на руку Мамы Деде. Та сжала кулак, повернулась к дверям и сделала знак стоявшей там старухе. Та поспешно подошла к ней, взяла монету и опустила в карман платья.
– Зажги две желтые свечи! – приказала королева вуду.
Старуха проворно исполнила приказание. Мама Деде подняла небольшой резной сундучок и отнесла на диван. Подняв крышку, опустила руки внутрь. Нина с довольным видом наблюдала за ее действиями. На лице Мамы Деде застыло отрешенное выражение. Внезапно она подняла руки. Я едва не лишилась чувств.
Она держала в руках молодого питона. Он, похоже, дремал, глаза его, полуприкрытые веками, напоминали две щелки. Мама Деде поднесла змею к лицу. Я прикусила губу, чтобы не взвизгнуть.
Питон высунул язык и лизнул ее в щеку. После этого Мама Деде опустила его в сундук и закрыла крышку.
– От змеи Мама Деде получает силу и дар прозорливости, – шепотом сообщила Нина. – Старая легенда говорит, что первые люди, мужчина и женщина, появившиеся на земле, были слепы. Змея сделала их зрячими.
– Как зовут твою сестру, девочка? – обратилась ко мне Мама Деде.
Язык у меня присох к нёбу. Я боялась, что стоит мне назвать имя, произойдет нечто ужасное.
– Говори! – приказала Нина. – Имя должна назвать ты, и никто другой.
– Жизель, – выдавила я. – Но…
– Э! Э! Bomba hen hen! – принялась нараспев повторять Мама Деде, раскачиваясь из стороны в сторону в ритме барабанной дроби, которая по-прежнему доносилась из глубины дома. – Canga bafi e te. Danga moune de te. Canga du ki Жизель!
Голос ее возвысился до пронзительного крика.
Сердце мое колотилось как бешеное. Опасаясь, что оно выскочит, я даже прижала к груди руку.
Мама Деде вновь повернулась к Нине. Та сунула руку в карман и вытащила ленту, как видно принадлежавшую Жизель. Так вот зачем она поднималась наверх! Надо остановить ее, остановить во что бы то ни стало, вопил мой внутренний голос. Но было уже поздно. Королева вуду сжала ленту в ладони.
– Подождите! – закричала я. – Подождите!
Но меня никто не слушал. Мама Деде подняла крышку сундука, где лежал питон, опустила туда ленту и вновь начала раскачиваться, твердя заклинание:
– L’appe vini, Le Grand Zombi. Lappe vini, pouf e gris-gris.
– Он уже близко, – шепотом пояснила Нина. – Великий Зомби придет и защитит тебя.
Мама Деде на мгновение смолкла, а потом испустила оглушительный визг. Сердце мое ушло в пятки, а горло сжал такой сильный спазм, что перехватило дыхание. В полном изнеможении королева вуду рухнула на диван; голова ее свесилась набок, веки опустились. На несколько секунд все мы застыли в молчании. Выйдя из оцепенения, Нина тихонько коснулась моего колена и указала глазами на дверь. Я с готовностью вскочила. Сопровождаемые старой негритянкой, мы вышли в коридор.
– Поблагодари от нас Маму Деде, бабушка, – сказала Нина.
Старуха молча кивнула, отперла дверь, и мы вышли на улицу.
По пути домой меня пробирала нервная дрожь. Нина, напротив, выглядела спокойной и довольной. В действенности магии у нее не было ни малейших сомнений. Что касается меня, я очень туманно представляла, какого результата следует ждать. Когда Жизель вернулась из школы, я не заметила в ней ни малейшей перемены. Она не только не проявляла признаков раскаяния, но, напротив, набросилась на меня с упреками.
– После того как ты убежала, Бо подрался с Бил ли, – сообщила она, стоя в дверях моей комнаты. – Теперь родителей Бо вызывают в школу. Все считают, что ты окончательно спятила. Устроила истерику из-за обычной шутки! По твоей милости меня вызывают к директору. Он будет звонить маме и папе. Да, из-за тебя у всех одни проблемы!
Я повернулась к ней, задыхаясь от злобы. Казалось, стоит мне открыть рот, оттуда вырвется пронзительный вопль. Но к моему собственному удивлению, голос мой звучал спокойно и ровно:
– Мне очень жаль, что Бо затеял драку и навлек на себя неприятности. Он – единственный, кто пытался меня защитить. А твои проблемы меня совершенно не волнуют.
Жизель, явно ожидавшая, что на нее обрушатся потоки слез и обвинений, смотрела на меня открыв рот.
– Да, это правда, я выросла в другом мире, который кажется жителям больших городов диким и грубым, – продолжила я. – Люди, которые меня окружали, не обладали изысканными манерами и, наверное, показались бы тебе неотесанными. Но никто из них не мог бы сравниться в жестокости с тобой и твоими друзьями, Жизель. Никому из них и в голову не пришло бы устроить такую дикую забаву. Я надеялась, мы с тобой станем сестрами, настоящими сестрами, которые во всем поддерживают друг друга. Теперь я понимаю, что это невозможно. У тебя лишь одно желание – отравлять мою жизнь всеми возможными способами.
Самообладание все же изменило мне. Голос дрогнул, по щекам потекли слезы.
– А чего ты хотела? – пробормотала Жизель. Голос ее тоже дрожал. – Да, по твоей милости я превратилась в стерву! Но кто бы на моем месте поступил иначе? Живешь себе спокойно, и вдруг в один прекрасный день тебе на голову сваливается сестрица, которая нужна тебе как рыбе зонтик! И все в твоей жизни идет наперекосяк! Потому что из-за этой чертовой сестрицы все сходят с ума! Ты украла у меня Бо! Разве это не подлость?
– Я его не крала! – возмутилась я. – Ты сказала, что он тебе надоел, забыла?
– Надоел он мне или нет, я не хочу, чтобы он встречался с тобой! – выпалила Жизель. – Предупреждаю: если родители будут тебя расспрашивать, лучше тебе на меня не жаловаться. Иначе пожалеешь!
Она резко повернулась и захлопнула дверь.
В тот же вечер позвонил доктор Шторм. Учитель, который разнял дерущихся Бо и Билли, отнял у них злополучную фотографию и отнес директору. После телефонного разговора с доктором Штормом Дафна велела нам с Жизелью явиться в гостиную. Гнев Дафны был так силен, что исказил ее обычно непроницаемое лицо. Глаза ее буквально вылезали из орбит, ноздри раздувались, линия рта некрасиво изогнулась.
– Кто из вас позировал перед камерой в непристойном виде? – вопросила она.
Жизель потупилась.
– Никто не позировал, мама, – ответила я. – Мальчишки спрятались в комнате Клодин. Они сидели в шкафу, но никто из нас об этом не знал. Когда я переодевалась в костюм для игры, которую мы придумали, они выскочили и сделали снимок.
– В результате мы стали посмешищем для всей школы, – бросила Дафна. – Родителей Бо Эндрюса вызвали к директору. Я только что говорила по телефону с Эдит Эндрюс. Она вне себя от ярости. У Бо никогда не было проблем в школе. И виной всему ты!
– Но…
– У себя на болотах ты часто развлекалась подобным образом?
– Никогда!
– Ты обладаешь удивительным умением впутываться в скверные истории. Я не желаю, чтобы ты навлекала неприятности на всех нас, и поэтому вынуждена пойти на строгие меры. Отныне я запрещаю тебе выходить из дому куда-либо, за исключением школы. Никаких вечеринок, свиданий, никаких ужинов в ресторане. Понятно?
Оправдываться не имело смысла. Я поставила Дафну в неловкое положение, то есть совершила самый тяжкий из всех возможных грехов.
– Да, мама, – прошептала я, сдерживая слезы.
– Отцу пока ничего не известно. Разумеется, я расскажу ему о твоих новых достижениях, когда он вернется. А сейчас иди в свою комнату и оставайся там до ужина.
Я послушно побрела наверх. Странное безразличие овладело моей душой. Я больше не ощущала ни обиды, ни боли. Пусть Дафна, если ей угодно, считает меня закоренелой развратницей. Мне все равно.
Жизель заглянула ко мне, удовлетворенно улыбнулась, но не сказала ни слова. Ужин в тот вечер прошел весьма уныло. Дафна метала злобные взгляды, отец подавленно молчал. Я понимала, что разочаровала его, и старалась не смотреть в его сторону. Когда Дафна приказала мне и Жизели идти наверх, я вздохнула с облегчением. Оказавшись в своей комнате, Жизель сразу бросилась к телефону. Ей не терпелось поделиться последними новостями с подружками.
Когда я легла, перед глазами у меня долго стояли Мама Деде, питон, лента Жизель. Хоть бы магия подействовала, молила я, охваченная жаждой мести.
Два дня спустя мне пришлось об этом пожалеть.
19. Заклятие действует
На следующее утро я была вялой, точно собственная тень. Казалось, в том месте, где полагалось быть сердцу, – пусто. За завтраком кусок не лез мне в горло. Мартин заехал за Жизелью, чтобы отвезти в школу. Меня они не позвали, да у меня и не было ни малейшего желания ехать с ними. Бо не мог за мной заехать – ему предстояло отправиться в школу с родителями. В результате я пошла пешком, точнее, побрела, как человек, погруженный в гипнотический транс: взгляд устремлен в пустоту, ноги заплетаются.
В школе все шарахались от меня как от зачумленной. Даже Мямля не решалась подойти. Обычно мы с ней встречались в раздевалке и болтали, обсуждая телевизионные передачи или домашние задания. Но в тот день она старалась не смотреть в мою сторону. Хотя всем было ясно, что я стала жертвой жестокого розыгрыша, никто мне не сочувствовал. Мои одноклассники словно боялись заразиться от меня опасным вирусом и тоже стать отверженными.
На первой перемене я столкнулась в коридоре с Бо. Он шел из кабинета доктора Шторма, где был вместе с родителями.
– Мне назначили испытательный срок, – хмуро сообщил он. – Еще хоть одно малейшее нарушение правил, и меня вышибут из бейсбольной команды.
– Мне очень жаль, Бо, – вздохнула я. – Зря ты в это ввязался.
– Ерунда, – махнул он рукой. – Все равно я рад, что успел хорошенько врезать этому гаду Билли.
Мы помолчали. Бо смущенно переминался с ноги на ногу. Я догадывалась, что его мучает.
– Мне пришлось обещать родителям, что мы с то бой не будем общаться… некоторое время, – пробормотал он. – Но я не собираюсь выполнять это обещание! – быстро добавил он, и в его прекрасных голубых глазах мелькнула горечь.
– Нет, Бо. Раз ты обещал, мы не должны встречаться. Иначе навлечешь на себя новые неприятности, а винить в этом будут меня. Подождем, пока все уляжется.
– Но это несправедливо! – воскликнул Бо.
– Какая разница! – с досадой заметила я. – Когда речь идет о репутации богатой креольской семьи, справедливость никого не волнует.
– Идем! Мне теперь нельзя опаздывать даже на минуту! – спохватился Бо.
– Мне тоже.
– Я тебе обязательно позвоню! – крикнул он мне вслед.
Но я не обернулась. Мне не хотелось, чтобы Бо видел слезы, текущие по моим щекам. Набрав в грудь побольше воздуха, я вытерла глаза и вошла в класс. Во время уроков я сидела потупив голову и открывала рот, лишь когда учитель задавал мне вопрос. На переменах я прогуливалась по коридору в полном одиночестве, провожаемая любопытными взглядами.
Тяжелее всего мне пришлось за обедом. Никто не хотел сидеть рядом со мной. Когда я робко пристроилась за столом, где сидело несколько моих одноклассников, они встали и пересели. Бо обедал с мальчишками из бейсбольной команды, Жизель – в окружении подруг. Я встала из-за стола, так и не проглотив ни куска.
Мямля наконец набралась смелости и подошла ко мне. Лучше бы она этого не делала: новость, которую она принесла, добила меня окончательно.
– Все уверены, что там, у себя в бухте, ты занималась стриптизом, – сообщила она. – А ты правда дружишь с проституткой?
Кровь прилила к моим щекам.
– Во-первых, я никогда не занималась стриптизом и плохо представляю, что это такое. Те, кто выставил меня на посмешище, нарочно распространяют подлые сплетни. Мне казалось, ты не настолько глупа, чтобы принимать их на веру.
– Я знаю, ты ни в чем не виновата, – заверила Мямля. – Но тебя теперь все мешают с грязью. Когда я попыталась объяснить маме, что ты нормальная девчонка, она пришла в ярость и запретила приближаться к тебе на пушечный выстрел. Мне очень жаль.
– Мне тоже, – проронила я, отворачиваясь от нее.
После уроков я подошла к мистеру Саксону, руководителю театральной студии, и сообщила, что не буду участвовать в спектакле. По выражению его лица было ясно: он в курсе истории с фотографией.
– Отказываться от роли нет необходимости, – сказал он.
Но я видела, он рад моему решению. Вероятно, боялся, что моя дурная слава привлечет к постановке нездоровый интерес и зрители придут на спектакль с одной-единственной целью: посмотреть на распутную каджунскую девицу-стриптизершу, которая водит дружбу с проститутками.
– В любом случае хорошо, что ты отказалась от роли заранее, – заметил мистер Саксон. – Перед самой премьерой мне было бы трудно найти тебе замену.
Не говоря ни слова, я положила на его стол тетрадку с ролью, повернулась и отправилась домой.
В тот вечер отец не вышел к ужину. Спустившись вниз, я обнаружила в столовой только Жизель и Дафну. Опалив меня ненавидящим взглядом, Дафна пояснила, что у отца очередной приступ меланхолии.
– В последнее время дела у него шли не лучшим образом, а неприятные сюрпризы дома дополнительно усугубили положение, – процедила она. – В результате он впал в тяжкую депрессию.
Я посмотрела на Жизель. Та ела как ни в чем не бывало.
– Может, надо вызвать доктора? – предложила я. – Пусть пропишет ему какие-нибудь лекарства.
– Самое лучшее лекарство от депрессии – душевный покой и положительные эмоции, – заметила Дафна.
Жизель подняла голову от тарелки.
– Я сегодня получила девяносто по истории, – похвасталась она. – Может, это обрадует папу?
– Конечно, дорогая, – улыбнулась Дафна. – Я непременно расскажу ему о твоих успехах.
Я хотела сказать, что получила девяносто пять. Но Дафна наверняка восприняла бы это как проявление нескромности и сделала бы мне выговор за отсутствие деликатности по отношению к Жизели. Так что я предпочла промолчать.
Поздно вечером Жизель заглянула в мою комнату. Хотя ее мерзкая выдумка имела неприятные последствия не только для меня, но и для папы, она явно не испытывала чувства вины. Физиономия ее лучилась таким самодовольством, что я еле сдерживала желание расцарапать ей щеки, содрать с губ глумливую улыбку, как кору с дерева. Но, не желая навлекать на себя новые проблемы, я сжала кулаки и молчала.
– В эти выходные Дебора Теллан устраивает вечеринку, – сообщила Жизель. – Я пойду с Мартином. Бедняжку Бо мы тоже возьмем с собой, – добавила она с садистским удовольствием.
Она не скрывала наслаждения оттого, что может сделать мне больно.
– Знаю, теперь он жалеет, что расстался со мной. Что ж, пусть пеняет на себя. Я собираюсь хорошенько его помучить. Пусть повертится как уж на сковородке, – ворковала она со злорадной улыбкой. – На вечеринке я нарочно буду целовать Мартина на глазах у Бо. Пусть смотрит, как мы танцуем, и кусает себе локти.
– Почему ты такая жестокая? – не удержалась я.
– Я вовсе не жестокая. Он это заслужил. Так или иначе, мне очень хотелось бы взять тебя на вечеринку. Но мне пришлось обещать Деборе, что ты останешься дома. Ее родителям такие гости не нужны.
– Я не пошла бы на эту вечеринку, даже если бы твоя Дебора меня об этом умоляла.
– Побежала бы как миленькая, – насмешливо улыбнулась Жизель. – Только вот беда – никто тебя приглашать не собирается.
Она повернулась и ушла, оставив меня наедине с тоской и обидой. Немного успокоившись, я растянулась на кровати и попыталась оживить в воображении картины счастливой жизни в бухте, с бабушкой Кэтрин. На память мне пришел Пол. Наверное, короткая история нашей любви до конца жизни останется самым сладостным моим воспоминанием. Но как вышло, что я уехала, даже не простившись с ним?
Я вскочила, вырвала лист из тетради, уселась за стол и принялась писать. Слезы застилали мне глаза, и приходилось постоянно вытирать их, чтобы не закапать письмо.
Дорогой Пол!Руби
Прошло уже немало времени с тех пор, как я покинула нашу бухту, но каждый день я вспоминаю о тебе. Прежде всего хочу попросить прощения, что уехала, не простившись с тобой. У меня одно-единственное оправдание: я боялась, что прощание окажется для нас слишком болезненным. Уверена, что тягостные открытия, которые нам пришлось пережить, стали для тебя таким же сильным потрясением, как и для меня. Жизнь обошлась с нами несправедливо, но мы не в состоянии что-либо изменить. Все, что нам остается, – покориться воле судьбы.
Наверное, мой внезапный отъезд удивил и расстроил тебя. Поверь, у меня не было другого выбора. Дедушка Джек задумал выдать меня замуж за Бастера Трахау. Ты знаешь, я скорее умерла бы, чем стала женой этого жуткого типа. Но имелись и другие, тайные причины, заставившие меня уехать. Перед смертью бабушки Кэтрин я дала ей обещание – во что бы то ни стало отыскать своего отца и начать новую жизнь.
Мне удалось сдержать слово. Теперь я живу в Новом Орлеане, и нынешняя моя жизнь не имеет ничего общего с прежней. Мой отец богат. Мы живем в роскошном особняке со множеством слуг. Отец искренне обрадовался, узнав, что у него есть еще одна дочь. Он очень добр и заботится обо мне. Узнав, что я хочу стать художницей, он оборудовал для меня прекрасную студию и пригласил профессора из художественного колледжа давать мне уроки. Но в Новом Орлеане я нашла не только отца. У меня есть сестра-двойняшка. Представляю, как ты будешь изумлен, когда прочтешь эти строки!
Мне бы хотелось написать, что все складывается прекрасно и теперь, обретя новую семью, я чувствую себя счастливой. Но это не так.
Жизнь моего отца тоже далеко не безоблачна. В молодости он пережил трагедию, потеряв горячо любимого младшего брата. Это печальное происшествие и прочие испытания, выпавшие на его долю, привели к частым приступам уныния. Прежде я надеялась, что со временем мне удастся помочь ему воспрянуть духом и вернуть утраченную жизнерадостность. Но признаюсь честно, пока особых успехов нет, и сомневаюсь, что когда-нибудь они будут. Откровенно говоря, сейчас мне ужасно хочется вновь оказаться в нашей бухте. Если бы время могло повернуться вспять! Если бы можно было возвратиться в те дни, когда бабушка Кэтрин была жива, а мы с тобой еще не знали, что наша любовь обречена. Увы, возврата к прошлому нет. От судьбы не уйдешь. Бороться с ней не имеет смысла. Даже если мы недовольны своей участью, мы должны с ней смириться.
Прошу, не держи на меня зла и обиды. Если ты вспомнишь обо мне, в церкви или же в другом месте, помолись за меня.
Скучаю по тебе.
Да благословит тебя Бог.
С любовью,
На следующее утро по пути в школу я опустила письмо в почтовый ящик. Новый школьный день мало чем отличался от предыдущего. Разве что любопытных взглядов стало поменьше, а возбужденный шепот за моей спиной раздавался реже. Можно было надеяться, что вскоре я перестану быть героиней школьных сплетен и пересудов. Как известно, ни один товар не портится так быстро, как новости. Но я понимала: вряд ли можно рассчитывать, что через несколько дней прежние мои друзья будут общаться со мной как ни в чем не бывало. Эхо скандала звучит долго; потребуется немало усилий, чтобы его заглушить. Пока что на меня смотрели как на пустое место.
Всякий раз, когда мы встречались глазами с Бо, на лице его появлялось выражение стыда и сожаления. Полагаю, я сочувствовала ему куда больше, чем он мне. Не желая усугублять неприятное положение, в котором он оказался, я старалась держаться от него подальше. Если бы он открыто встал на мою сторону, многие наши одноклассники поспешили бы сообщить об этом своим родителям. Уже вечером телефон в доме Бо раскалился бы от звонков, и родители задали бы сыну хорошую головомойку.
После занятий я вышла со школьного двора в пол ном одиночестве. Удивлению моему не было предела, когда у кромки тротуара затормозила машина, в которой сидели Мартин и Жизель. Передняя дверь распахнулась.
– Что вам нужно?
– Хочешь поехать с нами? – с видом принцессы, подающей щедрую милостыню, осведомилась Жизель. – Мартин раздобыл отличные косяки. Его родителей сейчас нет дома, так что мы едем к нему хорошенько расслабиться.
Судя по тому, что из машины несло марихуаной, расслабляться они уже начали.
– Нет, спасибо.
– Если ты сейчас откажешься, я больше никогда не буду тебя приглашать, – пригрозила Жизель. – Будешь сидеть дома одна, как болотный сыч.
– Я очень устала. И сегодня нам задали написать сочинение.
– Ох, какая ты зануда! – ухмыльнулась Жизель.
Мартин выпустил колечко сладкого дыма и улыбнулся:
– Помнишь, как ты плакала и смеялась? Неужели не хочется оттянуться снова?
Оба заржали как лошади. Я захлопнула дверцу и пошла прочь. Машина резко сорвалась с места и, завизжав тормозами, свернула за угол.
Дома я сразу поднялась в свою комнату и принялась за сочинение. Примерно через час внизу раздался шум. Я вышла на лестничную площадку и увидела двух полицейских. Потом в холл вбежала Дафна, за ней спешила горничная с пальто в руках. Я спустилась на несколько ступенек вниз и спросила:
– Что случилось?
Дафна повернула голову.
– Твоя сестра! – простонала она. – Они с Мартином попали в аварию. Сейчас оба в больнице. Мы с твоим отцом встретимся там.
– Я с вами! – крикнула я, сбегая по ступенькам.
– Что это была за авария? – спросила я уже в машине.
– Полиция сказала, что Мартин курил… эту гадость… в общем, какой-то наркотик. Он не справился с управлением и врезался в городской автобус.
– Какой кошмар!
Сердце мое сжалось. За всю свою жизнь я была свидетельницей одной-единственной дорожной аварии. Пьяный водитель грузовика врезался в ограждение на набережной, и машина рухнула в воду. Я видела, как из кабины доставали окровавленное тело с безжизненно свесившейся головой.
– Не понимаю, что происходит с молодежью, – бормотала Дафна. – У вас есть все, о чем только можно мечтать! Но вам этого мало, и вы творите всякие сумасбродства! Почему вы такие? – возвысила она голос. – Почему?
Когда у человека есть все, о чем только можно мечтать, ему становится скучно, хотела ответить я, но сдержалась. Ситуация была не самой подходящей для споров. Впрочем, с Дафной не имело смысла спорить в любой ситуации.
– Полицейские сообщили, насколько сильно они пострадали?
– Сильно, – вздохнула Дафна. – Очень сильно.
Отец уже ждал нас в вестибюле больницы. Вид у него был растерянный и несчастный. За несколько часов он, казалось, постарел на несколько лет.
– Что-нибудь прояснилось? – быстро спросила Дафна.
Отец покачал головой:
– Жизель все еще без сознания. По всей видимости, она ударилась о ветровое стекло. Получила несколько переломов. Сейчас ей делают рентген.
– Господи боже! – простонала Дафна. – Мало нам было неприятностей…
– А… Мартин? – спросила я.
Отец поспешно отвел взгляд.
– Но он… он жив?
Отец покачал головой. Кровь застыла у меня в жилах, в ушах зазвенело.
– Скончался. Совсем недавно.
Дафна, белая как мел, сжала кулаки:
– О Пьер, за что нам весь этот ужас!
Я добрела до стула у стены и рухнула на него. В полном оцепенении я наблюдала, как люди бегают по вестибюлю туда-сюда. К Дафне и отцу подошли доктора и принялись что-то озабоченно говорить.
Когда мне было девять лет, у наших соседей, семьи Фортье, произошло несчастье. Их четырехлетний сын Дэвид выпал из пироги и захлебнулся, прежде чем его успели вытащить. Бабушку Кэтрин позвали, чтобы она попробовала вернуть мальчика к жизни. Я пошла вместе с ней. Но стоило бабушке увидеть крохотное тельце на берегу канала, она поняла, что уже поздно, и осенила себя крестом.
До той поры я была уверена, что смерть забирает лишь стариков. Молодые могут ее не страшиться, так как людям положено жить долго. Молодость, подобно щиту, прикрывает человека от всех опасностей. Молодые могут болеть, попадать в тяжелые аварии, страдать от укусов змей и прочих ядовитых тварей, но в любой схватке со смертью непременно одержат победу.
Помню, как я была потрясена, увидев труп маленького мальчика. Его серовато-бледное лицо, мокрые волосы, прилипшие ко лбу, плотно сжатые кулачки долго стояли у меня перед глазами.
Теперь меня преследовало другое видение: расплывшееся в проказливой улыбке лицо Мартина. Что было бы, прими я их приглашение? Наверное, тоже оказалась бы в больнице. А может, мне удалось бы уговорить Мартина сбавить скорость и вести машину осторожнее. От судьбы не уйдешь, как я недавно написала Полу. Судьбу не обманешь. Спорить с ней бессмысленно.
Ко мне подошла Дафна. По ее застывшему бледному лицу я поняла, что известия неутешительные.
– Как Жизель?
– Без сознания, – ответила она ровным безжизненным тоном. – По всей видимости, у нее поврежден позвоночник.
– Позвоночник? – дрогнувшим голосом переспросила я.
– Да. Скорее всего, она никогда не сможет ходить. У нас в семье будет еще один инвалид. Придется иметь дело с сиделками и инвалидными колясками. Все это до крайности хлопотно и неприятно. – Лицо ее исказила гримаса. – Меня тошнит, – пробормотала она. – Пойду в туалет. Подойди к своему отцу! – Она махнула рукой в его сторону.
У отца был вид человека, по которому только что проехал поезд. Он стоял, бессильно привалившись к стене и свесив голову. Доктор, стоявший рядом, похлопал его по плечу и отошел. Отец не двигался. Судя по всему, у него подгибались ноги. Я подбежала к нему. Когда он увидел меня, губы его задрожали, а из глаз хлынули слезы.
– Моя девочка, моя принцесса… – бормотал он. – Неужели она на всю жизнь останется калекой?
– Папа, папа… – всхлипывала я, тоже заливаясь слезами.
Отец привлек меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.
– Это моя вина, – прошептал он. – Наказание за то зло, которое я совершил.
– Нет, нет, папа! Ты тут ни при чем.
– Это моя вина, – повторил он. – Мне нет прощения. Нет и не может быть. Я приношу страдания всем, кого люблю.
Мы сжали друг друга в объятиях. Папа не знает, что во всем виновата я, только я! Заклятие Мамы Деде подействовало. Я должна снять его во что бы то ни стало.
Мы с Дафной вернулись домой, оставив отца в больнице. Похоже, весь город уже знал о нашем несчастье. Телефон разрывался от звонков. Дафна поднялась в свою комнату, приказав Эдгару записывать имена всех позвонивших и объяснять им, что сейчас она не в состоянии разговаривать. Отец приехал где-то час спустя и сразу отправился в комнату дяди Жана. Эдгар сообщил, что мне звонил Бо. Я не откладывая набрала его номер.
– Поверить не могу! – воскликнул Бо. Судя по голосу, он с трудом сдерживал слезы. – Неужели Мартина больше нет и мы никогда его не увидим?
Я рассказала о нашей встрече после школы.
– Он что, спятил? – поразился Бо. – Надо быть полным идиотом, чтобы садиться за руль обкуренным!
– Если бы люди всегда поступали разумно, они не были бы людьми.
– Представляю, что творится сейчас у вас дома.
– Да, обстановка тяжелая, – призналась я.
– Сегодня вечером мои родители наверняка поедут к Дафне и Пьеру выразить им соболезнования. Если разрешат, я поеду с ними.
– Скорее всего, вечером меня не будет дома.
– Куда это ты собираешься? – удивился он.
– Надо кое с кем встретиться.
– Вот как?
В его голосе послышались подозрение и обида.
– Речь не о парне, – пояснила я.
– Ладно, скорее всего, родители не возьмут меня с собой, – вздохнул Бо. – Честно тебе скажу, когда я об этом услышал, душа у меня ушла в пятки. Если бы не бейсбольная тренировка, я был бы в этой машине.
– Но к счастью, тебя там не было. Судьба к тебе милостива.
Повесив трубку, я спустилась в кухню поговорить с Ниной. Она, Эдгар и горничная Венди сидели за столом, обсуждая случившееся и утешая друг друга. Нина с первого взгляда поняла, зачем я пришла.
– Ты здесь ни при чем, девочка. Тот, кто открыл свое сердце дьяволу, сам навлекает на себя беды.
– Нина, мне нужно увидеть Маму Деде! – выпалила я. – Прямо сейчас!
– Она скажет тебе то, что уже сказала я, – возразила Нина, переглянувшись с Эдгаром и Венди.
– Мне нужно ее увидеть! – повторила я. – Отвези меня к ней.
Нина испустила тяжкий вздох и нехотя встала.
– Если мадам или мсье чего-нибудь потребуют, подашь им, – распорядилась она, повернувшись к Венди.
Молоденькая горничная кивнула. Нина сходила в свою комнату и вернулась с сумкой. Мы вышли из дома и поспешили к трамвайной остановке.
Старая негритянка, открывшая нам дверь, похоже, сразу догадалась, зачем мы явились. Они с Ниной обменялись понимающими взглядами. Старуха вновь проводила нас в комнату и оставила ждать появления королевы вуду. Взгляд мой невольно устремился к резному сундуку, в котором, как я знала теперь, находились питон и лента Жизель.
Выход Мамы Деде, как и в первый раз, сопровождался барабанной дробью. Она опустилась на диван и устремила на меня незрячие глаза:
– Что привело тебя к Маме, дитя мое?
– Я не думала, что заклятие будет таким ужасным! – выпалила я. – Мартин погиб, а Жизель на всю жизнь останется калекой. Я этого вовсе не хотела!
– Твои желания не могут ничего изменить, – покачала головой Мама Деде. – Наш гнев подобен ветру. Если он вырвался на волю, его невозможно поймать.
– Что же делать? – всхлипнула я. – Я не должна была сюда приходить! Зачем, зачем я согласилась на это колдовство!
– Тебя привела сюда судьба. Свершилось лишь то, что должно было свершиться. Твоей вины тут нет, ибо не ты первой бросила камень. Papa La Bas открыл дверь в сердце твоей сестры и устроился там как хозяин. Она с радостью отдалась его власти, и он привел ее к погибели.
– Неужели ничего нельзя изменить? – взмолилась я.
– Если она прогонит дьявола из своего сердца, приходи вновь. Мама посмотрит, можно ли ей помочь. Сейчас не время, – непререкаемым тоном изрекла королева вуду.
– Все это так ужасно! – рыдала я. – Умоляю, помогите Жизель! Найдите способ!
– Дай мне руку, дитя, – приказала Мама Деде.
Я повиновалась. Она крепко сжала мою руку в своей. Пальцы ее становились все более горячими.
– Судьба благоволит к тебе, девочка, – произнесла она. – Великий Зомби не зря привел тебя вновь. Ты хочешь помочь сестре и прогнать дьявола из ее сердца?
– Да! – воскликнула я.
– Тогда ничего не бойся.
Мама Деде подошла к сундуку, увлекая меня за собой. Я в отчаянии взглянула на Нину, но та, закрыв глаза, бормотала какие-то заклинания и раскачивалась из стороны в сторону.
– Ничего не бойся, – повторила Мама Деде и подняла крышку сундука. – Опусти туда руку и возьми ленту. Если ты это сделаешь, с твоей сестрой больше не случится ничего плохого.
Опустить руку в сундук, где лежит змея? Я знала, что питоны не ядовиты, но все же колебалась.
Мама Деде, отступив на шаг, замерла в ожидании. Я вспомнила отца, его горестно поникшие плечи, безысходную печаль во взгляде и решилась. Стиснув зубы и плотно зажмурив глаза, я опустила руку в сундук. Пальцы мои коснулись холодной чешуйчатой змеиной кожи. Питон пошевелился, но я продолжала поиски, пока не нащупала ленту. Схватив ее, я отдернула руку.
– Молодец! – воскликнула Нина.
– Эта лента побывала в ином мире и вернулась назад, – сообщила королева вуду. – Храни ее как великое сокровище. Возможно, настанет день, и ты сумеешь сделать сестру добрее. – Мама Деде повернулась к Нине. – Сегодня вечером сходи на кладбище и зажги свечу на могиле Мари Лаве.
– Обязательно схожу, – закивала Нина.
– Запомни, девочка, добро и зло неотделимы друг от друга, – вновь обратилась ко мне Мама Деде. – Иногда они переплетаются в наших сердцах, как виноградные лозы. Иногда, подобно веревкам, завязываются в тугие узлы. Сначала развяжи узел в собственном сердце, потом помоги сестре сделать то же самое.
Сказав это, королева вуду скрылась за занавесом. Барабанная дробь стихла.
– Идем домой, – сказала Нина. – У нас еще много дел.
Дома все было по-прежнему, лишь список звонивших, который вел Эдгар, вырос на десяток имен. Дафна не выходила из своей комнаты, отец – из комнаты дяди Жана. Однако примерно через час Дафна спустилась вниз. К моему удивлению, она выглядела посвежевшей и, как всегда, безупречно элегантной. Она была готова выполнять свои светские обязанности: принимать добрых знакомых и благодарить их за утешение и поддержку. Дафна при казала подать легкий ужин и уговорила отца присоединиться к нам.
За столом она внушала ему, что необходимо взять себя в руки.
– Сейчас не время падать духом, – говорила она. – Нам выпало тяжкое бремя, и я не могу нести его одна. На моих плечах и так слишком много забот.
Отец покорно кивнул. Он снова показался мне маленьким мальчиком, смиренно принимающим от матери заслуженный нагоняй.
– Надеюсь, ты будешь мне поддержкой и опорой, – продолжала Дафна. – Вне всякого сомнения, многие наши друзья пожелают выразить соболезнования, и мы обязаны принять их с должной любезностью. Очередная неловкая ситуация нам совершенно ни к чему.
К немалому своему удивлению, я выпалила:
– По-моему, сейчас нам в первую очередь нужно думать о Жизели и о том, как ей помочь, а не о приеме гостей и неловких ситуациях.
Я прекрасно понимала, что не должна была произносить это вслух. Но горечь, вызванная рассуждениями Дафны, оказалась сильнее соображений разума.
– Кто тебе позволил говорить со мной подобным тоном! – возмутилась Дафна, надменно вскинув голову.
– Я не хотела грубить, но…
– Мой тебе совет, юная леди: в течение ближайших недель быть тише воды ниже травы, – отчеканила Дафна. – В том, что произошло, есть изрядная доля твоей вины. После твоего появления Жизель точно подменили. Вне всякого сомнения, этот прискорбный случай – следствие твоего дурного влияния.
– Это неправда! – крикнула я и с надеждой посмотрела на отца. – Вы сами знаете, что это неправда!
– Дорогие мои, прошу вас, не ссорьтесь! – взмолился он, переводя взгляд покрасневших от слез глаз с меня на Дафну. – Не надо ссориться хотя бы сейчас. Руби, милая, не спорь с мамой. – Он устремил взгляд на Дафну, словно в поисках защиты. – В нашей семье она самая сильная и не раз доказывала это в тяжелые времена. Без нее мы все пропадем.
В глазах Дафны вспыхнуло удовлетворение. Ужин прошел в молчании. Вечером приехали Эндрюсы, но без Бо. За их визитом последовали другие. Я сидела в своей комнате и молилась, прося у Бога прощения за то, что обида и жажда мести одержали в моем сердце верх над добрыми чувствами. Потом я легла спать, но очень долго ворочалась, ожидая забытья, которое поможет мне укрыться от мучительной реальности хотя бы на несколько часов.
На следующий день в школе произошло нечто странное. Весть о катастрофе распространилась стремительно и глубоко всех потрясла. Девочки, дружившие с Мартином, заливались слезами и, собираясь стайками в коридорах и туалетах, утешали друг друга. Доктор Шторм выступил по школьному радио, выразив соболезнования семьям пострадавших и попросив всех молиться за них. Некоторые учителя были не в состоянии вести уроки и, задав классу задание, сидели за своими столами в полной прострации.
Странность же состояла в том, что отношение ко мне резко изменилось. Если вчера меня в лучшем случае не замечали, сегодня одноклассники спешили выразить мне сочувствие. На переменах ребята подходили ко мне, пожимали руку, уверяли, что Жизель непременно поправится. Даже лучшие подруги Жизели, Клодин и Антуанетта, вели себя приветливо и участливо. Обе, похоже, сожалели о собственных жестоких затеях. Бо постоянно был рядом, и это служило мне большой поддержкой. Как лучший друг Мартина, он тоже стал объектом всеобщего сочувствия. Во время обеда мальчики и девочки толпились вокруг нашего стола: каждому хотелось сказать нам хотя бы несколько ободряющих слов.
После уроков мы с Бо отправились прямиком в больницу. Там мы встретили отца, который пил кофе в комнате для посетителей. Выяснилось, что он уже побеседовал врачами.
– У Жизели серьезно поврежден позвоночник. Она парализована ниже пояса. Прочие травмы неопасны.
– Она что… никогда не сможет ходить? – едва слышно спросил Бо.
Отец покачал головой:
– Боюсь, что так. В любом случае ей требуется серьезное лечение. И конечно, забота и уход. Надо найти хорошую сиделку, которая будет жить у нас, когда Жизель вернется домой.
– Папа, когда мы сможем ее увидеть? – спросила я.
– Сейчас она в отделении интенсивной терапии. Там ее могут навещать только члены семьи. – Отец взглянул на Бо, тот понимающе кивнул.
Я направилась к дверям отделения.
– Руби! – окликнул меня отец. – Жизель не знает, что Мартин погиб. Думает, что он тяжело ранен. Смотри не проговорись. Ей и так достаточно потрясений.
– Хорошо, папа.
Я на цыпочках вошла в палату. Медсестра подвела меня к кровати Жизели. Голова ее была забинтована, тело опутано какими-то трубками. Сердце мое упало, к горлу подступил ком. Но я сдержала слезы и растянула губы в улыбке:
– Привет, Жизель! Как ты себя чувствуешь?
Она открыла глаза и криво усмехнулась:
– Так же кошмарно, как выгляжу. Представляю, как ты рада, что не села в эту проклятую машину. Разумеется, ты считаешь, что мы получили по заслугам.
– Вовсе нет, – покачала я головой. – Мне очень жаль, что так случилось.
– Да о чем тебе жалеть? Теперь никто не будет нас путать. Калеку в инвалидной коляске ни с кем не спутаешь. Калека в инвалидной коляске, – повторила она, и подбородок ее задрожал. – Вот уж не думала, что произнесу это с такой легкостью.
– Жизель, я уверена, ты еще сможешь ходить. Я сделаю все, чтобы тебе помочь!
– Интересно, что именно? Прочесть над моими ногами какую-нибудь каджунскую молитву? Доктора уже сказали, что ходить я не буду. Уж наверное, они в этом разбираются получше тебя.
– Все равно не отчаивайся. Надежду нельзя терять при любых обстоятельствах…
Я хотела произнести слова, которые так часто повторяла бабушка Кэтрин, но они не шли у меня с языка.
– Легко тебе говорить! – простонала Жизель. – В отличие от тебя, мне надеяться не на что. Сейчас ты повернешься и убежишь отсюда, а я останусь. – Она тяжело перевела дух. – Кстати, ты видела Мартина? Как у него дела?
– Нет, еще не видела. Прежде всего мне хотелось увидеть тебя.
– Я говорила ему, чтобы не гнал как бешеный. Но он в ответ лишь хохотал. Наверняка сейчас ему не до смеха. Зайди к нему, расскажи, что со мной случилось по его милости! – приказала Жизель. – Сходишь?
Я кивнула.
– Надеюсь, ему досталось еще больше, чем мне, – пробормотала она. – Впрочем, мне от этого не легче. Скажи честно, ты довольна?
– Конечно нет! Я не думала, что это будет… так ужасно, – призналась я и тут же прикусила губу.
– Ты не думала, что это будет так ужасно? – повторила Жизель. В глазах ее вспыхнули подозрительные огоньки. – Значит, ты все же что-то планировала?
Я растерянно молчала.
– Говори! – потребовала Жизель. – Сознавайся, ты хотела мне отомстить?
– Да, – призналась я, чувствуя, что отпираться бессмысленно. – Ты же постоянно подстраивала мне гадости. Я хотела положить этому конец. И пошла к королеве вуду.
– Ну ты и дрянь!
– После аварии я пошла к ней снова. И она сказала, что моей вины тут нет. Ты во всем виновата сама. В твоем сердце было слишком много ненависти, и это довело тебя до беды, – выпалила я.
– Мне плевать, что сказала эта чертова колдунья. Если я расскажу папе, что аварию подстроила ты, он тебя возненавидит. Скорей всего, не захочет тебя видеть и отошлет назад в болота.
– Ты этого хочешь, Жизель?
Она задумалась. Потом губы ее тронула недобрая тонкая улыбка, от которой по спине у меня забегали мурашки.
– Пожалуй, нет. Ты должна искупить свою вину передо мной. По крайней мере, попытаться.
– И что я должна для этого сделать?
– Все, что я прикажу, – заявила она. – Отныне ты должна слушаться меня беспрекословно.
– Я и так готова тебе помочь, Жизель. И вовсе не потому, что боюсь твоих угроз.
– Не ори так. От твоей трескотни у меня разболелась голова.
– Прости. Наверное, мне лучше уйти.
– Ты никуда не уйдешь, пока я тебе не позволю! – заявила Жизель. – Сейчас ты отправишься к Мартину и расскажешь ему, что он сделал меня инвалидом. Потом вернешься и расскажешь мне, как он отреагировал. Давай!
Лицо ее исказила гримаса боли. Я повернулась и направилась к дверям.
– Руби! – окликнула меня Жизель.
Я обернулась.
– Все-таки жаль, что мы теперь совсем не похожи, правда? Но это можно исправить. Нужно только превратить тебя в калеку!
Не ответив, я вышла из палаты. Следовать совету Мамы Деде оказалось непросто. Она сказала, что в сердце Жизели любовь и ненависть тесно переплелись и необходимо развязать этот узел. Однако я видела лишь тугой комок ненависти и не представляла, как с ним быть. Но сдаваться нельзя, твердила я себе, возвращаясь домой вместе с папой и Бо.
Два дня спустя Жизели сообщили о смерти Мартина. Страшное известие поразило ее как гром среди ясного дня. Казалось, до сих пор она думала, что авария, тяжелые травмы, паралич – всего лишь кошмарный сон. Скоро она очнется, встанет как ни в чем не бывало и вернется домой, к своей прежней жизни. Узнав, что Мартин погиб и сегодня состоятся похороны, она осознала непоправимость случившегося. Бледная как полотно, Жизель погрузилась в оцепенение, из которого ее невозможно было вывести. Пока отец и Дафна находились рядом, она не проронила ни слезинки. После, когда они ушли и мы оказались с ней наедине, глаза ее оставались сухими. Лишь когда я поднялась, чтобы идти на похороны, она приглушенно всхлипнула. Я бросилась к ней.
– Жизель, Жизель, – бормотала я, гладя ее по волосам.
Она отдернула голову. Слезы ее успели высохнуть, взгляд полыхал злобой.
– Ты нравилась ему больше, чем я! Я знаю! – взвизгнула она. – Он вечно говорил о тебе, даже когда мы были вдвоем! Это он хотел, чтоб ты поехала с нами! А сейчас он мертв! – заявила она таким тоном, словно я была в этом виновата.
– Мне очень жаль, – вздохнула я. – Увы, тут уже ничего не поправишь.
– Ступай к своей колдунье! – бросила Жизель и отвернулась к стене. – Может, она его оживит.
Я постояла у кровати, не зная, что сказать, и вышла прочь.
На похороны собралось огромное количество народа. Пришли почти все ученики нашей школы. Гроб несли мальчики из бейсбольной команды. В горле у меня стоял ком, и я была рада, когда отец взял меня за руку, поддерживая меня и желая моей поддержки.
После похорон на несколько дней зарядил дождь. Природа как будто горевала вместе с нами. Мне казалось, тоска и печаль поселились в наших сердцах навсегда, а значит, ненастье будет длиться вечно.
Но однажды утром меня разбудил яркий солнечный свет. Придя в школу, я обнаружила, что облака грусти развеялись. Все снова были поглощены будничными делами и заботами, а о трагедии старались забыть. Клодин из кожи вон лезла, пытаясь захватить место лидера, которое прежде занимала Жизель. Меня это не волновало. От друзей и подруг сестры я старалась держаться подальше, перемены проводила в обществе Бо.
Наконец настал день, когда Жизель вернулась домой. Врачи полагали, что она может продолжать курс лечения в домашних условиях. Отец нанял сиделку, миссис Уоррен, которая прежде работала в военном госпитале и имела опыт ухода за обездвиженными пациентами. То была женщина лет пятидесяти, высокая, широкоплечая, с крупными, почти мужскими чертами лица и коротко стриженными каштановыми волосами. Руки у нее были такие сильные, что Жизель она поднимала как перышко. Держалась миссис Уоррен по-военному сурово: слугам отдавала приказы непререкаемым тоном, а на Жизель покрикивала, словно та была новобранцем, а не инвалидом. Стоны и жалобы пациентки не вызвали у сиделки ни малейшего сочувствия.
– Жалеть себя – самое пустое занятие на свете, – заявила миссис Уоррен. – Сейчас тебе нужно совсем другое – работать над собой и делать все, чтобы стать самостоятельной. Ты же не хочешь превратиться в беспомощную развалину, верно? С моей помощью ты быстро научишься себя обслуживать. Но для этого придется приложить немало стараний. Ясно?
Жизель молча выслушала эту тираду и повернулась ко мне:
– Руби, подай зеркало! Нужно привести в порядок волосы. Наверняка мальчики, узнав, что я дома, захотят меня навестить.
– Ты сама можешь взять зеркало! – возмутилась миссис Уоррен. – Что тебе мешает прокатиться в кресле по комнате и протянуть руку?
– Зачем мне напрягаться, когда рядом есть Руби, – ухмыльнулась Жизель. – Я жду! – Она бросила взгляд в мою сторону.
Я подала зеркало.
– Так ты не поможешь сестре, а только навредишь ей, – укоризненно покачала головой миссис Уоррен.
– Знаю, – вздохнула я.
– Предупреждаю, это кончится тем, что она превратит всех домашних в своих рабов.
– Руби ничего не имеет против, – ухмыльнулась Жизель. – Скажи ей, Руби!
– Я ничего не имею против, – пробормотала я.
– Зато я имею! – рявкнула миссис Уоррен. – Если ты намерена мне мешать, уходи отсюда, – обернулась она ко мне.
– Только я могу отдавать Руби приказы, – заявила Жизель. – Останься, Руби!
– Но, Жизель, если я мешаю миссис Уоррен, мне и правда лучше уйти, – попыталась возразить я.
Скрестив руки на груди и прищурившись, Жизель буравила меня ледяным взглядом.
– Со мной капризы не пройдут! – пожала плечами миссис Уоррен.
– Хорошо, – сдалась Жизель. – Ты свободна, Руби. Только позвони Бо и скажи, чтобы приходил где-то через час.
– Через два! – поправила миссис Уоррен.
Я кивнула и вышла из комнаты. Пожалуй, Дафна была права, утверждая, что инвалид в доме – это до крайности хлопотно и неприятно. Удивительно, что авария, смерть Мартина, собственные тяжелые увечья ничуть не изменили характера Жизели. Напротив, она лишь укрепилась в убеждении, что мир должен вращаться вокруг нее. Похоже, я совершила серьезную ошибку, повинившись перед ней и дав ей возможность превратить меня в рабыню.
Прежде мне казалось, что Жизель, став калекой, утратит самоуверенность. Девочке, прикованной к инвалидному креслу, трудно считать себя неотразимой, думала я. Но, увидев, как она держится с Бо и двумя другими мальчиками из бейсбольной команды, поняла, что недооценила сестру. Она восседала в кресле с видом императрицы, считающей ниже своего достоинства ходить по земле. Бо покорно таскал ее на руках из комнаты в комнату, все остальные следовали за ними, подобно верной свите. Когда Бо опустил ее на диван в гостиной, мальчишки устроились на полу у ног своей повелительницы. Жизель заставила Тодда Ламберта массировать ей ступни. Разговор вертелся в основном вокруг свирепого нрава миссис Уоррен и мучений, которые приходилось претерпевать Жизели.
– Если вы не будете меня навещать, я сойду с ума, – заявила она. – Обещаете приходить каждый день?
Она обвела их требовательным взглядом. Разумеется, они закивали в знак согласия. При мальчишках Жизель продолжала обращаться со мной как с рабыней – требовала то стакан воды, то подушку под спину.
Наконец Бо отнес Жизель наверх, в ее комнату. Его приятели, поцеловав Жизель на прощание, ушли. Когда я вышла проводить Бо, мы с ним на несколько минут остались наедине.
– Вижу, тебе приходится тяжело, – заметил он.
– Ничего, выдержу.
– Она не заслуживает, чтобы с ней так возились, – прошептал Бо, и губы его коснулись моей щеки.
В это мгновение в коридоре раздались шаги Дафны. В полумраке глаза ее сверкнули грозным огнем. Остановившись в нескольких шагах от нас, она скрестила руки на груди.
– Руби, мне нужно с тобой поговорить, – произнесла она. – Бо, тебе лучше уйти.
– Но почему?
– Уходи немедленно!
Слова ее звучали резко, как удар хлыста. Бо пожал плечами:
– В чем дело?
– Это я объясню твоим родителям, – заявила Дафна.
Бо бросил на меня сочувственный взгляд и вышел в сад, где ждали его друзья.
– В чем я провинилась? – спросила я у Дафны.
– Иди за мной!
Она двинулась по коридору, я понуро брела следом. Сердце мое сжималось от дурных предчувствий. У дверей студии Дафна остановилась и повернулась ко мне.
– Если бы Бо не оставил Жизель ради тебя, она не оказалась бы в машине с Мартином, – процедила она. – Я долго ломала себе голову, по какой причине молодой человек из хорошей семьи предпочел неотесанную каджунку изящной и грациозной креольской девушке. Прошлой ночью на меня снизошло озарение. Я все поняла. Мои подозрения оказались справедливыми.
Она распахнула дверь студии:
– Заходи.
– Зачем? – спросила я, однако повиновалась.
Дафна, в очередной раз попытавшись уничтожить меня взглядом, подошла к столу, открыла папку и протянула мне рисунок с изображением обнаженного Бо. Я растерялась.
– Вряд ли на этот шедевр тебя вдохновило лишь собственное похотливое воображение! – изрекла она. – Он позировал тебе голым? Говори! И не вздумай лгать!
– Я никогда не лгала вам, Дафна. И сейчас не собираюсь.
– Он позировал тебе голым?
– Да. Но…
– Убирайся отсюда. И больше не смей переступать порог этой студии. Впрочем, тебе это и не удастся – дверь будет заперта. Вон! – приказала она и величественно указала мне на дверь.
Понурившись, я выскочила прочь. Интересно, кто все-таки пострадал сильнее – я или Жизель?
20. Птичка в золотой клетке
После злополучной аварии отец, судя по всему, совершенно утратил волю к жизни. Плечи его поникли, взгляд потух, на лице застыло выражение печали. Он почти ничего не ел, с каждым днем худел и бледнел. Даже за своей внешностью он уже не следил с прежним тщанием. Не проходило ни одного вечера, чтобы из комнаты дяди Жана не доносились приглушенные рыдания.
Дафна взирала на все это с откровенным неодобрением. Разговаривала она с ним неизменно резким и недовольным тоном. Вместо того чтобы утешить и поддержать мужа, она осыпала его упреками и жалобами. Чужие страдания Дафну ничуть не трогали; ее волновали лишь собственные проблемы, которые, как она утверждала, ей приходилось решать в одиночестве.
Разумеется, она незамедлительно сообщила отцу о непристойном рисунке, обнаруженном в моей студии. Я ужасно переживала, сознавая, что это известие может стать последней каплей, которая переполнит чашу его уныния. Измученный мыслью о том, что все бедствия, свалившиеся на семью, являются возмездием за прошлые грехи, отец выслушал Дафну с видом преступника, которому огласили смертный приговор. Он не стал возражать против ее решения запереть студию на ключ и прекратить мои занятия живописью. Когда она заявила, что отныне мне предстоит находиться под домашним арестом, он не проронил ни слова в мою защиту.
Разумеется, мне было запрещено общаться с Бо. Более того, меня лишили права пользоваться телефоном. После школы мне следовало незамедлительно возвращаться домой, делать домашние задания или же помогать миссис Уоррен ухаживать за Жизелью. Чтобы убедить отца в необходимости столь суровых мер, Дафна устроила мне допрос в его присутствии. После этого у него не должно было остаться ни малейших сомнений в моих дурных наклонностях.
– Ты просто маленькая распутница! – заявила она. – Даже свой художественный дар ты поставила на службу собственной похоти. Страшно подумать, чем ты занималась в моем доме! И что самое неприятное, ты выбрала в жертвы мальчика из уважаемой креольской семьи. Родители Бо пришли в ужас, узнав, что наглая каджунская девица пыталась совратить их сына. Тебе есть что сказать в свое оправдание? – вопросила Дафна, когда судебное разбирательство подошло к концу.
Я посмотрела на отца. Он сидел, сложив руки на коленях и устремив взгляд в пространство. Я поняла, что он просто не услышит моих оправданий. А если и услышит, Дафна сумеет убедить его в том, что я лгу и изворачиваюсь. Не проронив ни слова, я потупила голову.
– Ступай в свою комнату! – приказала Дафна. – И не вздумай выходить из дому без моего разрешения.
Бо тоже подвергли суровым карательным мерам. Родители отняли у него машину и на месяц запретили ему любые развлечения. Когда мы встретились в школе, вид у него был растерянный и подавленный. Друзья Бо знали, что у него неприятности, но не догадывались об их причине.
– Прости, что так получилось, – повинился он. – Ведь это была моя идея. Из-за какого-то несчастного рисунка мы оба попали в передрягу.
– Не переживай, – улыбнулась я. – Мы сделали то, чего хотелось нам обоим. Лично я ни о чем не жалею.
– Я тоже, – откликнулся Бо. – Плохо только, что мы почти не сможем общаться. Придется ждать, когда буря утихнет. Пока что мой отец просто рвет и мечет. Дафна в красках расписала ему наши прегрешения. Правда, она пыталась свалить всю вину на тебя. В результате отец вообразил, что ты меня соблазнила. Называет тебя роковой женщиной. Уж не знаю, какой смысл он вкладывает в эти слова. – Бо беспокойно огляделся по сторонам. – Если кто-нибудь доложит ему, что мы с тобой разговариваем…
– Мне тоже запретили с тобой общаться, – призналась я. – И ходить куда-нибудь, кроме школы.
Бо в ответ лишь сокрушенно вздохнул. Я понимала, как ему тяжело. Зато Жизель была на седьмом небе от счастья. Узнав от Дафны, что я осуждена на домашний арест, она едва не выпрыгнула из своего инвалидного кресла. Даже миссис Уоррен заметила, что Жизель стала меньше капризничать и жаловаться.
– Я просила маму показать мне этот рисунок, – сообщила она, когда я заглянула к ней в комнату. – Но она сказала, что уже разорвала его. Ты должна рассказать мне эту историю во всех подробностях! Как тебе удалось заставить его раздеться? В какой позе он стоял? Он ведь… ничего не прикрывал, верно? И ты все нарисовала?
Я покачала головой:
– Мне не хочется об этом говорить.
– А мне хочется! – заявила она. – Пока вы там развлекаетесь нагишом, я целыми днями делаю дурацкие упражнения под надзором сиделки-садистки! А в свободное время занимаюсь с учителями! Имею я право хотя бы послушать про твои шашни? Давай рассказывай! Что ты сделала, когда закончила рисовать? Тоже разделась? Отвечай!
Как бы мне хотелось рассказать ей обо всем без утайки! Будь она мне настоящей сестрой, с какой радостью я доверилась бы ей и попросила совета! Но я знала: Жизель способна лишь на злорадство. Слушая меня, она будет упиваться моей болью и унижением.
– Не буду я ни о чем рассказывать, – отрезала я и пошла к дверям.
– Будешь! – завизжала она. – Будешь как миленькая! Иначе я всем расскажу, что ты ходила к колдунье и навела на меня порчу! Рассказывай, Руби, иначе пожалеешь!
Я знала, она способна привести свою угрозу в исполнение. Если папа узнает о моем кошмарном поступке, пучина депрессии поглотит его окончательно. Мысль об этом заставила меня вернуться. Собственная откровенность завела меня в ловушку, и теперь мне оставалось лишь уступить натиску Жизель.
– Так я и знала! – заявила Жизель, выслушав мой рассказ, который она то и дело перебивала самыми бесцеремонными вопросами. – Он затащил тебя в койку. Узнаю старину Бо.
– Зачем ты так говоришь? – возразила я. – Мы оба этого хотели. Мы любим друг друга.
Жизель расхохоталась:
– Бо Эндрюс способен любить только одного человека на свете – себя самого! Если ты до сих пор этого не поняла, ты просто дура набитая!
Губы ее искривились в ехидной ухмылке.
– Подай-ка мне судно! Я хочу писать.
– Возьми сама, – бросила я и отвернулась.
– Руби!
Но я, не оборачиваясь, выбежала из ее комнаты, ворвалась к себе и бросилась на кровать. Даже останься я в бухте, с дедушкой Джеком и Бастером Трахау, вряд ли мне пришлось бы вынести столько унижений! От жалости к себе я зарыдала, зарывшись лицом в подушку.
Несколько часов спустя в дверь постучали. Я села, вытерла слезы и крикнула: «Входи!», уверенная, что это отец. Но, к моему удивлению, в комнату вошла Дафна. Она остановилась в дверях, скрестив, по обыкновению, руки на груди. Однако, судя по выражению лица, на этот раз она не собиралась обвинять меня в каких-то новых прегрешениях.
– Я много думала о тебе и о том, как с тобой поступить, – произнесла она ровным, размеренным голосом. – Разумеется, мое мнение о твоем характере и поведении не изменилось. Я по-прежнему убеждена, что ты заслуживаешь самого строгого наказания. Тем не менее я решила, что поступлю справедливо, дав тебе возможность оправдаться в глазах отца. Если захочешь, можешь доказать ему, что искренне раскаиваешься. Ты готова воспользоваться подобной возможностью?
– Да, да, – торопливо закивала я. – Что нужно сделать?
– В субботу у твоего дяди Жана день рождения. Обычно Пьер навещает его в этот день. Но в том состоянии, в каком он находится сейчас, ему не до визитов в клинику. Значит, эта обязанность ляжет на меня – как и все прочие тягостные и неприятные обязанности. Я полагаю, если ты будешь меня сопровождать, твой отец оценит этот поступок по достоинству. Разумеется, Жан не поймет, кто ты такая, и примет тебя за Жизель, но все же…
– Я с радостью поеду с вами! – воскликнула я. – Мне давно этого хотелось!
– Вот как? – Дафна, сжав губы в одну линию, смерила меня подозрительным взглядом. – Тем лучше. Мы отправимся туда в субботу утром. Оденься соответствующим образом. Полагаю, ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да, мама. Спасибо.
– Да, вот еще что… – бросила Дафна перед уходом. – Ничего не говори Пьеру. Ни к чему волновать его попусту. Мы расскажем ему все, когда вернемся.
– Хорошо, – согласилась я.
– Надеюсь, ты меня не подведешь, – изрекла она на прощание.
Когда за ней закрылась дверь, я едва не запрыгала от возбуждения. Наконец-то мне выпала реальная возможность сделать хоть что-нибудь для отца! Когда мы вернемся из клиники, я непременно опишу ему встречу с Жаном как можно подробнее. И может быть, в его потухших глазах вновь вспыхнут радостные огоньки. Подойдя к шкафу, я принялась перебирать платья, решая, какое «соответствующим образом» будет выглядеть во время визита в клинику.
Жизель очень удивилась, когда я рассказала ей о предстоящей поездке.
– В эту субботу день рождения дяди Жана? Конечно, это может помнить только мама.
– Я очень рада, что она позвала меня с собой, – призналась я.
– А я очень рада, что на этот раз она обойдется без меня, – фыркнула Жизель. – Ненавижу бывать в клинике. Мрачное местечко. Когда видишь этих несчастных психов, поневоле и сам впадаешь в депрессию. И ведь среди них полно молодых, таких, как мы, или чуточку старше.
Слова ее ничуть не омрачили моего настроения. В субботу утром я встала спозаранку и не меньше часа провела перед зеркалом, одеваясь и причесываясь с особым старанием. Наконец я решила, что даже требовательный взгляд Дафны не обнаружит во мне никаких изъянов.
К моему разочарованию, отец не вышел к завтраку. Конечно, мы не собирались говорить ему, куда едем. Но мне было жаль, что он не увидит, как элегантно я выгляжу.
– Где папа? – спросила я у Дафны.
– Он помнит, какой сегодня день, – ответила она, окинув меня критическим взглядом с головы ног. – Приступ меланхолии начался у него с самого утра. Позднее Венди принесет ему в комнату завтрак.
Встав из-за стола, мы немедленно сели в машину и поехали в клинику. В пути Дафна хранила молчание, которое ей приходилось нарушать, лишь отвечая на мои вопросы.
– Сколько сейчас лет дяде Жану?
– Тридцать шесть.
– А вы с ним были знакомы… до того, как это случилось?
– Разумеется.
Мне показалось, губы Дафны тронула едва заметная улыбка.
– Полагаю, в Новом Орлеане не было ни одной привлекательной молодой женщины, которая не была бы знакома с Жаном, – добавила она.
– Давно он в клинике?
– Почти пятнадцать лет.
– И как он сейчас себя чувствует? – не унималась я. – Его состояние улучшается?
Дафна бросила на меня взгляд, ясно говоривший, что она не желает продолжать этот разговор.
– Скоро ты все увидишь сама, – произнесла она наконец. – Прибереги свои вопросы для докторов и медсестер.
Этот совет удивил меня, но я не стала ничего уточнять.
Клиника находилась примерно в двадцати милях от города, в стороне от шоссе. Здание окружал огромный сад, который украшали затейливые клумбы, фонтаны и беседки. Вдоль дорожек, посыпанных гравием, стояли деревянные скамейки. По саду прогуливались пожилые люди в сопровождении служителей.
Дафна заехала на стоянку, выключила мотор и по вернулась ко мне:
– Когда мы войдем, ни с кем не разговаривай и не задавай вопросов. Это клиника, где находятся тяжело больные люди, а не школа, и твоя любознательность здесь неуместна. Иди за мной, держи язык за зубами и делай только то, что тебе скажут. Поняла?
– Да, – кивнула я.
Хотя у меня было время привыкнуть к ледяному взгляду и холодному тону Дафны, сердце мое болезненно сжалось. Четырехэтажное серое здание клиники показалось мне угрюмым, тень, которую оно бросало на сад, – зловещей. Подойдя ближе, я увидела, что окна в клинике снабжены решетками и на многих спущены жалюзи.
Эта мрачная деталь сразу заставляла вспомнить об истинном предназначении этого дома. Некоторые его обитатели представляли опасность для окружающих и проводили свои дни взаперти, отгороженные от большого мира, в котором для них не было места. Судорожно сглотнув, я последовала за Дафной. Она, по обыкновению, шествовала с царственным видом – безупречная осанка, надменно вскинутая голова.
Мы вошли в просторный вестибюль. Гулкое эхо вторило цокающим по мраморным полам каблукам Дафны. За стеклянной перегородкой сидела женщина в белой униформе и что-то сосредоточенно писала. Она подняла голову и вопросительно взглянула на нас.
– Я Дафна Дюма, – сообщила моя мачеха так гордо, словно была по меньшей мере королевой в изгнании. – У меня назначена встреча с доктором Черилом.
– Я сообщу ему, что вы приехали, мадам Дюма. – Сотрудница клиники тут же взяла трубку телефона. – Присядьте, пожалуйста, – кивнула она в сторону диванов вдоль стены.
Дафна села и знаком приказала мне сделать то же самое. Я послушно опустилась на диван, сложив руки на коленях, и принялась смотреть по сторонам. Стены в вестибюле были совершенно голые – ни картин, ни фотографий, ни даже часов.
– Доктор Черил примет вас прямо сейчас, мадам, – сказала женщина в белой униформе.
– Руби! – окликнула Дафна.
Я встала и вслед за ней вошла в стеклянную дверь. Сотрудница клиники провела нас по длинному коридору.
– Сюда!
«Доктор Эдвард Черил, глава администрации», – сообщала табличка на двери. Мы вошли в кабинет.
Это была просторная светлая комната без всяких решеток на окнах. Множество книжных шкафов, удобные кожаные диваны, на стенах – хорошие копии импрессионистов, по большей части сельские пейзажи. Один, изображавший морское побережье, мне очень понравился.
Стена над письменным столом доктора Черила была сплошь увешана дипломами и сертификатами. Сам доктор немедленно поднялся, приветствуя Дафну. На вид ему было лет пятьдесят, может быть, пятьдесят пять. Темно-каштановые волосы еще не начали редеть, круглое лицо с мелкими чертами казалось каким-то расплывчатым – должно быть, из-за слишком мягкого, пухлого подбородка. На тонких губах играла робкая улыбка, точно у застенчивого ребенка. Конечно, подобная мысль была дикой, но я не могла отделаться от впечатления, что доктор Черил немного робеет в присутствии Дафны.
– Мадам Дюма! – воскликнул он, протянув ей руку.
Дафна слегка коснулась его пальцев, словно испытывала брезгливость или же боялась заразиться. Она опустилась в кожаное кресло напротив стола, я осталась стоять рядом.
Устремленный на меня взгляд темно-карих глаз доктора был так внимателен, что я невольно смутилась. Наконец после томительно долгих мгновений молчания его губы растянулись в улыбке.
– Это та самая юная леди, о которой вы говорили? – обратился он к Дафне.
– Да, это Руби.
Дафна усмехнулась, словно мое имя было чем-то невероятно забавным. Доктор кивнул, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Памятуя об инструкциях Дафны, я молчала, ожидая, когда он обратится непосредственно ко мне.
– Как поживаете, мадемуазель Руби?
– Прекрасно.
– Насколько я понимаю, физически она совершенно здорова? – обратился он к Дафне.
С чего это он вздумал об этом спрашивать?
– Стоит только взглянуть на нее, чтобы в этом убедиться, – ответила Дафна.
С доктором она говорила таким же резким тоном, как и со слугами. Но его это, судя по всему, ничуть не обижало.
– Отлично, – кивнул он, вновь устремив на меня изучающий взгляд. – Ну, мадемуазель Руби, поз вольте мне прежде всего показать вам клинику.
Я вопросительно посмотрела на Дафну, но взгляд ее был устремлен в пространство.
– Надеюсь, у нас вы будете чувствовать себя комфортно, – продолжал доктор Черил. – По крайней мере, насколько это возможно.
Он снова улыбнулся, но улыбка его показалась мне еще более натянутой и фальшивой.
– Спасибо, – пробормотала я, совершенно не представляя, как следует себя вести в подобной ситуации.
Я знала, что отец и Дафна, помимо платы за содержание дяди Жана, делали клинике щедрые пожертвования. Но меня до сих пор приводило в замешательство, когда со мной начинали обращаться как с важной персоной.
– Насколько мне известно, вам почти шестнадцать лет? – осведомился доктор.
– Да, мсье.
– Прошу, зовите меня доктор Черил. Уверен, мы с вами станем хорошими друзьями. Конечно, если вы не против.
– Разумеется, не против, доктор Черил.
– Вы пойдете с нами, мадам? – обратился он к Дафне.
– Нет, я подожду здесь, – бросила она, не повернув головы.
Почему Дафна ведет себя так странно?
– Как вам будет угодно, мадам. Идемте, мадемуазель.
Он указал на боковую дверь, которую я прежде не заметила.
Удивление мое росло с каждой секундой.
– Но… куда мы пойдем? – осмелилась спросить я.
– Как я уже сказал, прежде всего мне хочется познакомить вас с нашей клиникой. Если вы не возражаете, конечно.
Мне оставалось лишь молча кивнуть.
Доктор распахнул передо мной дверь. Мы оказались в другом коридоре, миновали его, поднялись на другой этаж, вновь прошли по длинному коридору, повернули и двинулись в противоположном направлении. Не клиника, а какой-то лабиринт, с содроганием думала я. Заблудиться здесь ничего не стоит. Наконец мы оказались у стеклянной стены, сквозь которую можно было рассмотреть просторное помещение – по всей видимости, комнату отдыха. Пациенты всех возрастов, от подростков до пожилых людей, играли в карты, домино и настольные игры. Некоторые смотрели телевизор, другие занимались рукоделием – вязали, вышивали, плели из бисера. Кое-кто листал иллюстрированные журналы. Один лишь парень лет семнадцати-восемнадцати, с огненно-рыжими волосами, не мог придумать себе никакого занятия и праздно глазел по сторонам. Пять-шесть служителей в униформе расхаживали по залу, наблюдая за пациентами и время от времени перебрасываясь с кем-нибудь парой слов.
– Это наша рекреационная зона, – пояснил доктор Черил. – Пациенты, которые не нуждаются в особом режиме, приходят сюда в свободное время, чтобы развлечься и пообщаться. Некоторые, подобно юному Лайлу Блэку, предпочитают просто смотреть на остальных.
– Мой дядя сейчас здесь? – спросила я, и голос мой дрогнул от волнения.
– Он любит здесь бывать, но в данный момент он в своей комнате, ожидает визита мадам Дюма. У него превосходная комната. Идемте, я покажу вам библиотеку.
Доктор Черил распахнул еще одну дверь.
– Наша библиотека насчитывает более двух тысяч томов, – с гордостью сообщил он. – К тому же мы получаем несколько десятков журналов.
– Замечательно, – кивнула я.
За следующей дверью оказался небольшой гимнастический зал.
– Мы заботимся о том, чтобы наши пациенты сохраняли хорошую физическую форму. Здесь они могут делать упражнения. Каждое утро мы проводим для желающих гимнастику. Некоторым нашим пациентам разрешено плавать в бассейне, он в задней части здания. А там, – он закрыл дверь в зал и указал в конец коридора, – расположены лечебные кабинеты. В нашей клинике работают врачи всех специальностей. Более того, у нас есть свой стоматолог и даже салон красоты, – улыбнулся он. – Продолжим наше знакомство с клиникой, мадемуазель Руби.
Интересно, что сейчас делает Дафна? Неужели терпеливо ждет в кабинете, пока мы вернемся? Это на нее не похоже. К тому же она откровенно дала понять, что визиты в эту клинику для нее мучительны. Я была уверена, что она постарается сократить наше пребывание здесь до минимума. Кто бы мог подумать, что она даст согласие на столь длительную экскурсию для меня? В полном замешательстве я следовала за доктором Черилом. Он держался очень вежливо и дружелюбно, но мне хотелось как можно скорее увидеть дядю Жана. Совершив очередной поворот, мы оказались в административной зоне. За столом сидела медсестра, с ней оживленно болтали два служителя, рослые парни лет тридцати. Заметив нас, они смолкли.
– Доброе утро, миссис Макдональд! – произнес доктор Черил.
Взглянув на медсестру, я поразилась ее сходству с миссис Уоррен – тот же возраст, такие же грубоватые черты и коротко стриженные седоватые волосы. Впрочем, выражение лица у нее было не столь суровым, как у сиделки Жизели.
– Доброе утро, доктор.
– У нас все спокойно, мальчики? – обратился доктор к служителям.
Оба закивали, не сводя с меня глаз.
– Отлично. Миссис Макдональд, как вам известно, мадам Дюма привезла к нам свою дочь. Познакомьтесь, это Руби.
От неожиданности у меня отвисла челюсть. Что это значит – «привезла к нам свою дочь»? Почему он не добавил «чтобы познакомить ее с дядей Жаном»? Поленился произносить такую длинную фразу?
– Руби, миссис Макдональд отвечает за порядок в этом отделении. По всем вопросам вы можете обращаться к ней. Другой такой замечательной медсестры во всей стране не отыскать. Я счастлив, что столь ценный сотрудник работает у нас, – любезно заметил он.
– Ничего не понимаю, – выдавила я. – Мы приехали навестить дядю Жана. Где он?
– На другом этаже. – Доктор Черил фальшиво улыбнулся. – Там, где находятся наши постоянные пациенты. Что касается вас, я полагаю, вы не задержитесь в нашей клинике надолго.
– Что? – не поверила я своим ушам. – Не задержусь у вас надолго? Что вы имеете в виду?
Доктор и медсестра обменялись быстрыми взглядами.
– Я полагал, Руби, мама вам все объяснила, – пожал плечами доктор Черил.
– Объяснила? Что она должна была мне объяснить?
– Вы пробудете здесь некоторое время, чтобы пройти обследование и получить необходимую помощь. Для вас это новость?
– Вы что, спятили?! – завопила я.
Оба молодых служителя чуть не прыснули со смеху, но лицо доктора Черила оставалось непроницаемым.
– Успокойтесь, дорогая, – произнес он. – Как я уже сказал, вы вряд ли останетесь здесь надолго. Уверен, ваши проблемы не относятся к числу трудноразрешимых.
– Отведите меня к Дафне! – потребовала я, беспомощно озираясь по сторонам.
О том, чтобы самостоятельно выбраться из этого лабиринта коридоров, не могло быть и речи.
– Успокойтесь, успокойтесь, – твердил доктор Черил. – Вам не о чем волноваться.
– Не о чем? Вы сами сейчас сказали, что меня оставят в психушке! Надо быть сумасшедшей, чтобы не волноваться по этому поводу!
– Руби, никто не считает вас сумасшедшей, – возразил доктор Черил. – Вы здесь, потому что вам необходимо пройти обследование.
– Какое еще обследование?
– Думаю, будет лучше, если мы поговорим после того, как вы устроитесь в своей комнате. Если обследование покажет, что вы не нуждаетесь в помощи, вы незамедлительно вернетесь домой, – заверил он.
– Не нужно мне никакого обследования! – упорствовала я. – Отведите меня назад. Мы приехали сюда навестить дядю. Только за этим.
Доктор Черил бросил многозначительный взгляд на миссис Макдональд. Она встала.
– Руби, если вы будете упрямиться, вы лишь создадите нам всем ненужные проблемы, – сказала она, подходя ко мне.
Оба молодых служителя следовали за ней по пятам. Я начала медленно отступать, дрожа всем телом:
– Это какая-то ошибка. Выпустите меня!
– Успокойтесь, Руби, – повторил доктор Черил. – Никто не причинит вам вреда!
– Я не успокоюсь, пока вы меня не выпустите! – ответила я возмущенно.
Служитель стремительно встал у меня за спиной. Он не прикасался ко мне, но теперь, когда он стоял рядом, я чувствовала: сопротивление бесполезно. Слезы ручьями хлынули у меня из глаз.
– Пожалуйста, пожалуйста, выпустите меня! – всхлипывала я. – Это какая-то ошибка. Я хочу домой!
– Обещаю, вы вернетесь домой в самом скором времени, – заверил доктор Черил. – А сейчас вам нужно отдохнуть. Уверен, Руби, вам понравится ваша комната. Она очень комфортабельная и уютная.
– Мне не может понравиться комната в психушке!
Я метнулась в сторону, попытавшись проскользнуть мимо служителя и броситься наутек по коридору. Но он схватил меня за руку, и так крепко, что я вскрикнула от боли.
– Арнольд! – кивнула миссис Макдональд второму здоровенному служителю.
Он подошел и сжал другую мою руку.
– Осторожнее! – предупредил доктор Черил. – Не причиняйте ей боли. Руби, дорогая, никто не сделает вам ничего плохого. Сейчас вас отведут в вашу комнату.
Я бессильно извивалась в мощных руках санитаров. Они подвели меня к стеклянной двери. Миссис Макдональд нажала кнопку, и дверь распахнулась. Ноги меня не слушались, и санитары практически несли меня по коридору. Доктор Черил шел следом.
– Ну вот! – сказал он, первым заходя в распахнутую дверь. – Это одна из лучших наших комнат. Окна выходят на запад, так что по утрам солнце не разбудит вас слишком рано. Кровать очень удобная, есть платяной шкаф, комод, письменный стол, стул – в общем, все, что вам нужно. И что самое главное, собственная ванная комната, а в ней – душевая кабина. Вот, поглядите, на столе есть бумага и ручка, так что вы можете писать знакомым письма. Конечно, если захотите, – заключил он с натужной улыбкой.
Я обвела глазами голый пол и стены. Кому только могло прийти в голову назвать эту комнату уютной? По-моему, она походила на комфортабельную тюремную камеру. Окна, как и положено в тюрьме, закрывали решетки.
– Вы не можете так со мной поступить, – снова сказала я, обхватив себя за плечи. – Отпустите меня домой, или я при первой возможности сообщу о вашем произволе в полицию!
– Мы действуем по разрешению вашей матери, – непререкаемым тоном сообщил доктор. – Родители имеют право распоряжаться детьми, не достигшими совершеннолетия. Повторяю, Руби, в ваших интересах не упрямиться и постараться пойти с нами на контакт. Если вы будете благоразумны, ваше пребывание здесь окажется коротким. И даже если оно не покажется вам слишком приятным, слишком тягостным оно тоже не будет. Если же вы не захотите помогать нам, это повлечет за собой ряд проблем, и прежде всего для вас самой. – Во вкрадчивом голосе доктора послышалась угроза. – Сейчас я прошу вас сесть! – указал он на стул.
Я не двигалась. Доктор укоризненно покачал головой:
– Руби, нам сообщили кое-что о вашем прошлом и о ваших недавних поступках. Мне известно, что вы обладаете весьма необузданным характером и не признаете никаких правил дисциплины. Но, дорогая моя юная леди, здесь вам придется отказаться от своих привычек. Или вы будете выполнять мои просьбы, или я переведу вас в отделение, где содержатся пациенты, которым требуется особый режим. Иными словами, на вас наденут смирительную рубашку и привяжут к кровати.
Угроза возымела действие. С трудом переставляя дрожащие ноги, я подошла к стулу и села.
– Так-то лучше, – кивнул доктор. – Сейчас я должен поговорить с вашей мамой. Потом я пошлю за вами, и мы немного побеседуем. Пока же прочтите вот эту брошюру. – Он указал на тоненькую книжечку в желтой обложке, лежавшую на письменном столе. – Вы узнаете из нее много интересного о нашей клинике, действующих здесь правилах и о том, каких успехов нам удалось достичь. Мы непременно даем эту брошюру всем пациентам – разумеется, за исключением тех, кто пребывает в невменяемом состоянии. Сзади есть несколько чистых страниц, на которых вы можете записать ваши предложения и пожелания. Вот здесь, глядите. – Он открыл брошюрку и показал мне чистые страницы. – Мы обязательно знакомимся с предложениями наших пациентов. Среди них попадаются очень дельные.
– У меня нет никаких предложений, – буркнула я. – А пожелание одно-единственное – отправиться отсюда домой.
– Если будете нам помогать, вернетесь домой очень скоро, – вновь пообещал доктор и направился к дверям.
– По какой причине я здесь? Прошу, ответьте! – взмолилась я.
Доктор Черил бросил многозначительный взгляд на служителей, и они вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Тогда он вновь повернулся ко мне:
– Секс играет в вашей жизни немалую роль, не так ли, моя дорогая? Несмотря на свой юный возраст, вы уже имеете богатый опыт половой жизни.
– Что вы такое говорите! – возмутилась я, залившись румянцем.
– В психологии есть такой термин – нимфомания, – невозмутимо продолжал доктор Черил. – Вам доводилось его слышать?
– Какое это имеет отношение ко мне?
– Под нимфоманией обычно подразумевается неспособность контролировать свое влечение к противоположному полу, – пояснил доктор Черил. – Вы признаете, дорогая, что сталкивались с подобной проблемой?
– Нет, – замотала я головой. – Не признаю!
– Очень жаль, Руби, очень жаль. Признать свои проблемы – это первый шаг к избавлению от них. Но ничего, со временем вы это поймете.
– Мне нечего понимать и нечего признавать! И избавляться тоже не от чего! У меня нет проблем, о которых вы говорите!
Доктор вперил в меня изучающий взгляд.
– Вскоре мы выясним, правы вы или нет, – пообещал он. – Именно с этой целью вас и поместили в клинику. Как я уже сказал, вам предстоит обследование. Если оно покажет, что вы не нуждаетесь в лечении, я с радостью отпущу вас домой. Теперь вы понимаете, что тревожиться не о чем?
– Нет. Не понимаю. Мне есть о чем тревожиться. Я чувствую себя арестантом, которого посадили в тюрьму без всякой вины.
– Руби, дорогая, мы все – пленники своих недугов. В особенности это касается психических отклонений. Главная задача медицинских учреждений, подобных нашей клинике, – корректировать искажения сознания, которые влекут за собой отклонения от общепринятых поведенческих норм и приводят человека к глубокому разладу с окружающими людьми и с самим собой. Уверяю вас, мы добиваемся замечательных результатов. Дайте нам шанс помочь вам.
– Кто вам сказал, что я нимфоманка? Дафна? – простонала я. – Она врет! Она все время врет!
Но доктор Черил уже не слушал меня. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Понимая, что это совершенно бессмысленно, я несколько раз дернула за ручку. Разумеется, дверь была заперта. Все еще не в силах поверить в реальность случившегося, я в изнеможении рухнула на стул. Мысли вихрем проносились у меня в голове. Наверное, отец даже не догадывается, что я здесь. Уж конечно, Дафна измыслит какую-нибудь ложь, объясняющую мое исчезновение. По этой части она мастер. Например, она может сказать, что я убежала из дома, не пожелав смириться со строгими дисциплинарными мерами. Бедный папа, конечно же, поверит. Ему и в голову не придет подвергать слова Дафны сомнению.
Да, зря королева вуду бросила в сундук со змеей ленту Жизели, вздохнула я. Лучше бы мы с Ниной захватили с собой шпильку Дафны.
Мне казалось, я провела в одиночестве целую вечность. Наконец дверь открылась. На пороге стояла миссис Макдональд:
– Доктор Черил ждет вас, Руби. Надеюсь, вы будете благоразумны и мы дойдем до его кабинета без неприятных инцидентов.
Я вскочила на ноги, моментально решив, что при первой же возможности попытаюсь бежать. Но миссис Макдональд не собиралась мне эту возможность предоставлять. В коридоре меня поджидал здоровенный санитар.
– Вы все здесь – преступники! – процедила я. – Занимаетесь похищением людей. Тюрьма по вам плачет.
– Руби, если вы будете внушать себе, что вас похитили, это только ухудшит ваше состояние. Люди, которые любят вас, поместили вас сюда ради вашего же блага. – Голос медсестры звучал мягко, почти ласково. – Никто в клинике не собирается причинять вам вред. Скоро вы в этом убедитесь.
– Мне уже причинили вред! – рявкнула я. – Моральный ущерб, который невозможно возместить! И я чувствую, скоро дело дойдет и до физического.
Миссис Макдональд снисходительно улыбнулась.
– Молодым людям свойственно драматизировать ситуацию. С возрастом человек становится мудрее и спокойнее, – заметила она и повернула ключ в дверях, ведущих в очередной коридор. – Идемте, Руби.
Мы оказались в той части клиники, где, по словам доктора Черила, были расположены лечебные кабинеты. С надеждой на побег мне пришлось расстаться: на пути встречалось слишком много запертых дверей, а все окна были снабжены решетками. К тому же здоровенный служитель не отходил от меня ни на шаг.
Наконец миссис Макдональд открыла очередную дверь, и мы оказались в просторной комнате, вся обстановка которой состояла из дивана, двух стульев, стола и кинопроектора. Напротив него на стене висел небольшой экран. Окон в комнате не было, зато дверей оказалось две, и одна стена представляла собой огромное зеркало.
– Присаживайтесь, Руби, – сказала миссис Макдональд.
Я опустилась на стул. Медсестра подошла ко второй двери, тихонько постучала, чуть приоткрыла ее и сообщила:
– Она здесь, доктор.
– Очень хорошо, – донесся из-за двери голос доктора Черила.
Миссис Макдональд подошла ко мне.
– Помните, Руби, все зависит от вас, – с улыбкой произнесла она. – Чем охотнее вы будете помогать нам, тем быстрее вернетесь домой.
Я молчала, глядя в пространство. Миссис Макдональд кивнула служителю, и тот вышел.
– Если вам что-нибудь понадобится, Джек будет в коридоре, – сказала миссис Макдональд, пресекая все мои мысли о побеге.
Улыбнувшись мне на прощание, она последовала за служителем.
Я замерла на стуле, ожидая развития событий. Через несколько минут вторая дверь отворилась и в комнату вошел доктор Черил.
Увидев меня, он расплылся в улыбке, словно мое появление здесь стало для него приятным сюрпризом:
– Ну как настроение, Руби? Я надеюсь, немного лучше?
– Ничуточки. Где Дафна?
– Ваша мама беседует с вашим дядей, – ответил доктор, подошел к проектору и вставил в него пленку.
– Она мне не мать! – отрезала я.
Сейчас мне меньше, чем когда-либо, хотелось называть Дафну матерью.
– Я понимаю ваши чувства, – кивнул доктор Черил.
– Нет, не понимаете. Дафна действительно не мать мне. Моя настоящая мать умерла много лет назад.
– Как бы то ни было, Дафна пытается стать вам настоящей матерью, верно?
– Ничего она не пытается. Она – настоящая ведьма. И ведет себя со мной как ведьма.
– Руби, сейчас вы обижены, отсюда и агрессия, – изрек доктор. – Это вполне естественно. Но я хочу, чтобы вы разобрались в природе своих чувств. Вам кажется, что над вами нависла угроза, и вы пытаетесь выбрать способ самозащиты. Это типичный случай. Мы хотим помочь пациенту осознать свои ошибки и признать, что у него имеются проблемы. Но на первом этапе он все решительно отрицает. Как ни странно, моя дорогая, люди не хотят расставаться со своими проблемами и психическими отклонениями, к которым за многие годы успели привыкнуть. Отклонение они считают нормой, и убедить их в обратном бывает нелегко.
– Мне нет дела до того, как ведут себя ваши пациенты, – заявила я. – У меня нет никаких психических отклонений, и вы не имеете права держать меня здесь.
– Сейчас мы выясним, насколько вы правы. Давайте проверим, как вы воспринимаете окружающий мир, согласны? После этого я оставлю вас в покое и дам возможность освоиться на новом месте. У нас нет никакой необходимости спешить.
– Как это нет?! – возмутилась я. – Вы должны как можно скорее выяснить, что я не чокнутая. Я не собираюсь здесь осваиваться. Я хочу домой!
– Хорошо. Давайте начнем. Сейчас на экране перед вами будут возникать различные фигуры. Вы должны очень быстро говорить мне, что они вам напоминают. Понятно, Руби? Говорите не задумываясь, первое, что придет в голову. Это нетрудно.
– Зачем мне играть в эту глупую игру? – простонала я.
– Для того, чтобы сделать мне приятное, – усмехнулся доктор и выключил свет.
На экране возникла первая фигура.
– Говорите, Руби! – скомандовал доктор. – Чем скорее мы с этим покончим, тем скорее вы отсюда уйдете!
Пришлось подчиниться.
– Это похоже на голову угря, – неохотно пробормотала я.
– На голову угря. Отлично. А это?
– Что-то вроде чулка.
– Продолжим.
– Две сплетенные ветви сикамора… испанский мох… хвост аллигатора… дохлая рыбина…
– Почему дохлая? – удивился доктор.
– Она же не двигается, – пожала плечами я.
Он рассмеялся:
– Вы правы. А это?
– Мать с ребенком на руках.
– Что делает ребенок?
– Сосет грудь.
– Именно так.
Доктор Черил показал мне еще с десяток картинок и выключил проектор.
– А теперь сыграем в другую игру, – предложил он, усаживаясь напротив меня с блокнотом в руках. – Я буду называть слово, а вы – первую ассоциацию, которая приходит в голову. Опять-таки не раздумывая. Все понятно?
Я молчала, потупив глаза.
– Все понятно, Руби? – повторил он.
Я нехотя кивнула.
– А после того как мы сыграем во все ваши игры, вы поговорите с Дафной и объясните ей, что я не сумасшедшая и упечь меня в психушку не получится? – спросила я.
– Когда настанет время, я непременно поговорю с ней, – пообещал доктор. – А сейчас продолжим. Губы!
– Что?
– Говорите первое, что вам приходит в голову, когда вы слышите это слово.
– Поцелуй! – ответила я.
– Руки.
– Работа.
Доктор сыпал словами несколько минут подряд, записывая мои ответы. Наконец он закрыл блокнот и удовлетворенно кивнул.
– Теперь вы отпустите меня домой? – с надеждой спросила я.
Доктор Черил улыбнулся и встал:
– Как я уже сказал, Руби, торопиться нет необходимости. Мы проведем еще несколько тестов, побеседуем с вами. Обещаю, это не займет слишком много времени. Вы держались молодцом, поэтому перед обедом я разрешаю вам посетить комнату отдыха. Там вы сможете почитать, посмотреть телевизор, может быть, с кем-нибудь поболтать. В общем, развлекайтесь и чувствуйте себя как дома. Скоро мы увидимся вновь. Хорошо?
– Ничего хорошего, – буркнула я. – Разрешите мне хотя бы позвонить папе!
– Согласно правилам нашей клиники, пациентам нельзя пользоваться телефоном.
– Тогда позвоните ему сами! И он вам скажет, что вовсе не собирался отдавать меня в сумасшедший дом.
– Мне очень жаль, Руби, но вы оказались в нашей клинике с согласия вашего отца.
Доктор Черил порылся в папке на столе и вынул какой-то листок:
– Видите? Узнаете его подпись?
Я взглянула на строчку, на которую он указывал, и прочла: «Пьер Дюма».
– Не сомневаюсь, Дафна подделала его подпись! – выпалила я. – Папа не знает, что я здесь. Она скажет ему, что я убежала. Пожалуйста, позвоните ему! Вы увидите, что я права!
Доктор Черил словно не слышал моей просьбы:
– До обеда еще достаточно времени. Надеюсь, вы проведете его приятно. Надеюсь также, что, когда мы встретимся вновь, вы будете воспринимать действительность не так мрачно. – Он открыл дверь и сделал санитару знак войти. – Отведите мадемуазель Руби в рекреационную зону.
Служитель кивнул. Я медленно поднялась со стула.
– Когда папа узнает, что вы с Дафной натворили, у вас будут серьезные неприятности, – пригрозила я.
Доктор Черил снова сделал вид, будто не слышит моих слов. Понимая, что дальнейшие мольбы и угрозы бесполезны, я вышла в коридор и в сопровождении служителя побрела в комнату отдыха.
В дверях меня встретила медсестра, женщина лет сорока:
– Привет. Я миссис Уидден. Рада вас видеть. Вы уже решили, чем хотите заняться? Может быть, каким-нибудь рукоделием?
– Нет, – покачала я головой.
– Тогда походите, посмотрите, что у нас есть, и выберите себе занятие по вкусу. Если понадобится помощь, обращайтесь ко мне.
Я уже имела возможность убедиться, что все попытки протестовать здесь ровным счетом ни к чему не приводят. Кивнув в знак согласия, я принялась расхаживать по комнате, приглядываясь к пациентам. Некоторые отвечали мне любопытными взглядами, другие сердито сверкали глазами, третьи не обращали на меня ни малейшего внимания. Рыжеволосый парнишка по-прежнему сидел сложа руки и глазел по сторонам. Я заметила, что он следит за мной. Я подошла к окну и стала смотреть в сад, тоскуя по утраченной свободе.
– Вижу, тебе здесь не слишком нравится? – раздался сзади чей-то голос.
Я резко повернулась. Рыжеволосый сидел на стуле в нескольких шагах от меня и смотрел в пространство. Губы его были плотно сжаты. Однако никто, кроме него, не мог со мной заговорить.
– Ты что-то спросил?
На лице его не дрогнул ни один мускул. Я пожала плечами и отвернулась к окну.
– Мечтаешь убежать? – снова раздалось за моей спиной.
– Что?
– Тебе здесь не нравится, – повторил он, не поворачивая головы.
– А как мне может здесь нравиться? – возмутилась я. – Меня заманили сюда обманом.
Лицо его слегка оживилось, брови удивленно взлетели вверх. Он медленно повернул голову и вперил в меня глаза, пустые и безразличные, как у манекена.
– Тебя отправили сюда родители?
– Мачеха. Она хочет от меня избавиться. Отец даже не догадывается, где я сейчас.
– Что тебе навесили?
– Ты о чем?
– Должна быть какая-то причина, по которой тебя здесь держат. Какой диагноз тебе приписывают?
– Не хочу об этом говорить. Это просто смешно и нелепо.
– Паранойя? Шизофрения? Маниакально-депрессивный психоз? – перечислял он. – Тепло или холодно?
– Холодно. Скажи лучше, какой диагноз у тебя.
– У меня их куча, – равнодушно сообщил он. – Главная моя проблема в том, что я не способен принимать решения, брать на себя ответственность и все такое. Любое затруднение приводит меня в ступор. Я не могу даже решить, чем хочу заниматься здесь, в этой комнате. Приходится сидеть сложа руки и смотреть на других.
– А почему ты стал таким? – поинтересовалась я. – Наверняка доктора тебе это объяснили.
– Проблема в том, что меня преследует чувство опасности. Моя мать, в точности как твоя мачеха, хотела от меня избавиться. На седьмом месяце беременности она пыталась сделать аборт. Но это привело лишь к тому, что я родился раньше срока. А потом пошло-поехало: паранойя, аутизм, неспособность к обучению.
– Ты не похож на человека, который не способен к обучению, – заметила я.
– Тем не менее ходить в нормальную школу я не смог. На вопросы учителей не отвечал, а когда дело доходило до контрольных, сдавал пустой лист. Правда, я научился читать. Читать я люблю. Это безопасно. – Он поднял на меня глаза. – Ну так что тебе пришили? Говори, не бойся. Я никому не скажу. Впрочем, если не хочешь говорить, тоже не обижусь, – добавил он.
– Доктор сказал, что я не способна контролировать свои сексуальные желания, – не без труда произнесла я.
– Нимфомания. Отлично. Нимфоманки у нас еще не было.
Я невольно рассмеялась:
– Придется вам и дальше обходиться без нее. Все это полный бред. Я такая же нимфоманка, как ты – папа римский.
– Это ничего не значит. Заведения вроде нашего стоят на обмане. Пациенты обманывают друг друга, самих себя и докторов. Доктора обманывают пациентов, твердят, что могут помочь, но толку от их лечения никакого. Все, что они могут сделать, – добиться, чтобы ты привык к здешней жизни. – Он вновь вперил в меня взгляд, и я заметила, что глаза у него цвета ржавчины. – Кстати, как тебя зовут? Если не хочешь называть свое настоящее имя, можешь солгать.
– Зачем мне это? Меня зовут Руби. Руби Дюма. Доктор сказал, что тебя зовут Лайл. Вот только фамилию забыла.
– Блэк. Мрачновато и не слишком оригинально. А ты, значит, Дюма. Здесь есть еще один человек с такой же фамилией.
– Это мой дядя Жан. Мачеха привезла меня сюда якобы для того, чтобы его навестить.
– Ничего себе! Так ты племянница Жана?
– Да. Правда, я никогда его не видела.
– Он классный парень.
– Ты с ним общаешься? Как он выглядит? Как себя чувствует? – засыпала я Лайла вопросами.
– Он отказывается с кем-либо разговаривать. Но я знаю, он может говорить. Он… он очень тихий. Похож на маленького мальчика, которого что-то сильно напугало. Иногда плачет без всякой видимой причины. Хотя, конечно, причина есть, просто она у него в голове и он ее никому не открывает. Иногда смеется. А когда доктора или медсестры начинают спрашивать, что его развеселило, молчит как рыба.
– Как бы мне хотелось его увидеть! – воскликнула я. – По крайней мере, от моего пребывания здесь была бы хоть какая-то польза.
– Нет ничего проще, – заявил Лайл. – Он наверняка придет обедать в столовую.
– Но я не представляю, как он выглядит. Ты мне его покажешь?
– В этом нет необходимости. Как увидишь самого симпатичного парня, так и знай, это он. Да и одет он лучше других. А из девушек самая симпатичная теперь ты.
Лайл тут же прикусил губу, словно сморозил глупость.
– Спасибо за комплимент, – улыбнулась я. – Не знаю, что делать. Мне нужно отсюда выбраться, но эта клиника хуже тюрьмы: на окнах решетки, все двери заперты, повсюду санитары…
– Я могу тебе помочь, – проронил он так равнодушно, словно речь шла о каком-то пустяке. – Если ты действительно хочешь убежать…
– Конечно хочу! Но разве это возможно?
– Нет ничего проще. После обеда нас выпустят погулять в сад. Оттуда можно попасть в прачечную. Я знаю как. А из прачечной ничего не стоит выбраться на улицу. Никаких решеток там нет.
– Правда? – спросила я, не веря в свою удачу.
– Правда-правда. Я все знаю про это заведение.
– А давно ты здесь живешь?
– С семи лет. Сейчас мне семнадцать. Значит, я здесь десять лет.
– Десять лет! И тебе никогда не хотелось выбраться отсюда?
Лайл молчал, устремив взгляд в пространство. По щеке его медленно сползала слеза.
– Нет, – ответил он наконец. – Здесь мне лучше всего. Я же сказал, я не могу принимать решения. Пообещал тебе помочь, а теперь не знаю, смогу ли. Может, ничего и не выйдет, – произнес он, вновь вперившись в пространство.
Возможно, Лайл меня обманул, поняла я, и надежда моя померкла. В этой клинике принято обманывать. А он жил по здешним законам.
Раздался звон колокольчика, и миссис Уидден объявила, что пришло время обедать. Я немного воспрянула духом. Наконец-то я увижу дядю Жана. Хотя, может, насчет него Лайл тоже наврал.
21. Правда выходит наружу
Вскоре выяснилось, что Лайл говорил чистую правду. Дядю Жана я узнала сразу – по фотографиям, которые видела в его комнате. С юности он мало изменился и действительно был здесь самым красивым. И уж конечно, никто не мог сравниться с ним в элегантности. К обеду он вышел в светло-голубом хлопковом пиджаке в тончайшую полоску, таких же брюках, белоснежной рубашке с синим галстуком и столь же ослепительно-белых туфлях. Его золотисто-каштановые волосы были аккуратно пострижены и тщательно причесаны. Фигура по-прежнему оставалась подтянутой и стройной. В общем, он походил не на пациента психушки, а на богатого посетителя, который заглянул сюда проведать больного родственника. Ел он без всякого аппетита, равнодушно поглядывая по сторонам.
– Вот он. – Лайл взглядом указал на дядю Жана.
– Знаю.
Сердце мое билось где-то в горле, в животе порхали бабочки.
– Как видишь, проблемы с головой не мешают ему заботиться о своей внешности, – заметил Лайл. – А видела бы ты его комнату! Порядок такой, что ужас берет. У него настоящий пунктик на чистоте и аккуратности. Если коснешься какой-нибудь его вещицы, он тут же подойдет и проверит, не испачкал ли ты ее своими грязными лапами. Я – единственный, кому он позволяет входить в свою комнату! – с гордостью сообщил Лайл. – Правда, он со мной почти не разговаривает, как и со всеми прочими. Но по крайней мере, терпит мое присутствие. А если кто-нибудь другой сядет за его стол, он устроит скандал.
– И как же он будет скандалить?
– Начнет колотить ложкой по тарелке или просто завопит как резаный. И не замолчит, пока кто-нибудь из смотрителей не уведет незваного соседа.
– Пожалуй, мне не стоит к нему приближаться, – испуганно прошептала я.
– Пожалуй, не стоит. Пожалуй, стоит, – развел руками Лайл. – Решай сама, не спрашивай у меня совета. Но если хочешь, я могу объяснить ему, кто ты такая.
– Может, он сам меня узнает, – предположила я.
– Я думал, он никогда тебя не видел.
– Зато много раз видел мою сестру-двойняшку. Он может принять меня за нее.
– У тебя есть сестра-двойняшка? Как интересно!
– Если вы намерены обедать, идите к раздаче! – распорядился подошедший к нам санитар.
– Даже не знаю, хочу ли я есть, – начал мямлить Лайл. – Кажется, я не голоден. А может, голоден.
– Определяйся, Лайл! – усмехнулся смотритель. – Мы не можем весь день ждать, когда ты решишь, голоден или нет.
– Я умираю с голоду! – заявила я, надеясь таким образом помочь своему новому другу.
Однако, когда я взяла поднос и направилась к раздаче, он все еще не двигался с места. Наконец моя решимость заставила его действовать.
– Пожалуйста, возьми мне то же самое, что и себе, – попросил он, подходя к раздаче.
Я взяла две порции тушеного мяса, а на десерт – фруктовое желе. С подносом в руках я с опаской направилась к столику дяди Жана.
– Садись куда хочешь, – пробормотал Лайл. – Я сяду рядом.
Не сводя глаз с дяди Жана, я подходила все ближе. Он продолжал вяло жевать, блуждая взглядом по сторонам. Неожиданно он замер, не донеся до рта вилку. Взгляд его сосредоточился на моем лице. Он не улыбнулся и не выразил ни малейшей радости, но я догадалась: он принял меня за Жизель.
– Добрый день, дядя Жан, – произнесла я, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Можно мне сесть рядом с вами?
Он не ответил.
– Скажи ему, кто ты на самом деле, – посоветовал Лайл у меня за спиной.
– Меня зовут Руби, – представилась я, последовав его совету. – Я не Жизель. Мы с Жизелью – сестры-двойняшки, но с вами я никогда не виделась.
Глаза дяди Жана замигали. Он наконец донес вилку до рта.
– Он заинтересовался, – сообщил Лайл. – По крайней мере, не сердится.
– Откуда ты знаешь?
– Пожелай он, чтобы ты ушла, сразу начал бы кричать или колотить вилкой по тарелке.
Едва переставляя трясущиеся ноги, я сделала еще несколько шагов и поставила поднос на стол дяди Жана. Он продолжал есть, не сводя с меня своих прекрасных глаз цвета морской волны. Набравшись храбрости, я опустилась на стул.
– Привет, Жан, – сказал Лайл, усаживаясь рядом со мной. – Вижу, у тебя сегодня гостья. Приятная неожиданность, правда?
Дядя Жан посмотрел на него, но ничего не ответил. Взгляд его вновь обратился ко мне.
– Мы с Жизелью в самом деле сестры-двойняшки, дядя Жан, – повторила я. – Родители говорят всем своим знакомым, что меня похитили сразу после рождения и только совсем недавно я смогла вернуться в семью.
У Лайла глаза полезли на лоб от изумления.
– Это правда?
– Нет, это ложь. Ложь, которую придумали отец и мачеха.
– Для чего?
– Чтобы скрыть правду.
Я снова повернулась к дяде Жану. Он растерянно мигал.
– Мой отец, ваш старший брат, познакомился с мамой, когда приехал охотиться в бухту, – начала я свой рассказ. – Они полюбили друг друга. Вскоре она забеременела. Ее уговорили отдать ребенка в семью отца. Никто не знал, что у нее будут близнецы. Жизель родилась первой, и дедушка Джек отнес ее Пьеру, вашему брату. Они с вашим отцом, моим дедушкой, ждали в машине неподалеку от дома в бухте. Тем временем родилась я.
– У тебя буйная фантазия! – с ехидной улыбкой заметил Лайл.
– Моя фантазия тут ни при чем, это чистая прав да. – Я снова повернулась к дяде Жану. – До пятнадцати лет я жила в бухте, с бабушкой. Потом она умерла, и я решила отыскать отца. Он очень обрадовался, когда узнал, что у него есть еще одна дочь. Но Дафна, его жена, сразу меня возненавидела. Постоянно меня обижала. Сегодня она сказала, что мы едем сюда проведать вас. А сама договорилась с док тором Черилом, чтобы меня оставили в клинике для какого-то обследования. Она хочет от меня избавиться и ради этого готова на все. Боюсь, она…
– А-а-а-а!
Пронзительный крик дяди Жана заставил меня замереть с открытым ртом. Сейчас он начнет визжать и колотить тарелки, с ужасом думала я.
– Не надо так тараторить, – предупредил Лайл. – Ему трудно тебя понять.
– Простите, дядя Жан, – пробормотала я. – Мне просто хотелось, чтобы вы знали: папа очень страдает из-за того, что вы здесь. Ходит как в воду опущенный и каждый вечер плачет в вашей комнате. В последнее время он так ослабел от горя, что даже сегодня, в день вашего рождения, не смог вас навестить.
– В день его рождения? Но сегодня вовсе не день его рождения! – удивился Лайл. – В дни рождения пациентов здесь устраивают шумиху с тортами и поздравлениями. Его день рождения только через месяц.
– Вот как? – пожала плечами я. – Значит, Дафна меня обманула. Это меня не удивляет. Она постоянно врет. Так или иначе, дядя Жан, я очень хотела сюда приехать. Хотела познакомиться с вами.
Он буравил меня глазами, приоткрыв рот.
– Начинай есть! – посоветовал Лайл. – Веди себя как ни в чем не бывало.
Я послушно взялась за вилку. Дядя Жан, похоже, немного успокоился. Впрочем, за еду он так и не принялся и, вертя вилку в руке, продолжал меня разглядывать.
Я улыбнулась и вновь пустилась в объяснения, стараясь говорить не слишком сбивчиво:
– Мама умерла вскоре после моего рождения. Я жила с бабушкой Кэтрин и не знала, кто мой отец. Бабушка рассказала мне об этом незадолго до своей смерти. Она взяла с меня обещание во что бы то ни стало отыскать отца. И я его выполнила. Явилась к ним в дом как снег на голову. Вы себе не представляете, как все они были поражены, увидев меня!
Губы дяди Жана тронула улыбка.
– Отлично, – прошептал Лайл. – Ты ему нравишься.
– Правда? – тоже шепотом спросила я.
– Можешь не сомневаться. Продолжай!
– Папа и его жена хотели, чтобы я стала настоящей креольской леди. Я старалась изо всех сил. Но Жизель сразу стала ревновать. Она решила, что я отбила у нее поклонника, и начала мне мстить.
– А ты и правда это сделала? – полюбопытствовал Лайл.
– Что?
– Отбила у нее парня?
– Никого я не отбивала. По крайней мере, я ничего такого не хотела.
– Просто этому парню ты понравилась больше, чем она, – подсказал Лайл.
– Жизель сама во всем виновата. Я вообще не представляю, как она может кому-то нравиться. Она любит издеваться над людьми, любит смотреть, как они страдают. К тому же она постоянно всех обманывает, и в первую очередь саму себя.
– О, судя по твоим словам, ей самое место в нашем заведении! – усмехнулся Лайл.
– Жизель постоянно подстраивала мне всякие неприятности. – Я вновь обратилась к дяде Жану.
Лицо его исказила гримаса.
– Дафна всегда принимала ее сторону, а папа… у папы слишком много своих проблем, чтобы вникать в наши.
Рот дяди Жана искривился, меж бровей залегла складка, взгляд внезапно стал тяжелым и злобным. Он задрал верхнюю губу и заскрипел зубами.
– О, ты его чем-то расстроила, – вмешался Лайл. – Наверное, тебе лучше замолчать.
– Нет, – возразила я. – Он должен знать обо всем. – Глядя в искаженное болью лицо дяди Жана, я продолжила: – Меня так измучили пакости Жизели, что я пошла к колдунье вуду. Она сказала, что отныне сестра не сможет мне вредить. Вскоре после этого Жизель и ее приятель попали в автомобильную катастрофу. Парень погиб, а Жизель на всю жизнь осталась калекой. Я чувствую себя виноватой. Мне очень жаль Жизель и папу. Он от горя превратился в собственную тень.
Злоба дяди Жана, судя по всему, улеглась, складка меж бровей разгладилась.
– Прошу, дядя Жан, скажите мне что-нибудь! – взмолилась я. – Я обязательно передам ваши слова папе, когда выберусь отсюда. Мне так хочется услышать ваш голос!
Я ждала, но он молчал, не сводя с меня глаз.
– Не переживай, – подал голос Лайл. – Я же говорил, он ни с кем не разговаривает. Он…
– Знаю, знаю! – отмахнулась я. – Но я хочу доказать папе: дядя Жан понял, кто я такая…
– Кл… кли… кли… – внезапно заклокотал дядя Жан.
– Что он пытается сказать?
– Понятия не имею, – пожал плечами Лайл.
– Кли… кли… кливер…
– Кливер? – недоуменно переспросила я. – Что это значит?
Лайл задумался.
– Кливер? Кливер! – Лицо его прояснилось. – Это термин из парусного спорта. Верно, Жан?
Дядя Жан кивнул.
– Кливер, – повторил он, морщась, точно от сильной боли. – Кливер!
Он откинулся на спинку стула, сжал голову руками и заорал:
– Кливер! Кливер!
К нам бросился ближайший санитар:
– Жан, что случилось?
– Кливер! Кливер!
Еще один санитар, стоявший поодаль, поспешил к нашему столу. Они помогли дяде подняться на ноги. Пациенты, сидевшие поблизости, пришли в беспокойство. Кто-то кричал, кто-то хохотал, молодая девушка, на вид чуть старше меня, разразилась слезами. Дядя Жан, по-прежнему глядя на меня, старался вырваться из рук служителей. В уголках рта у него блестела слюна.
– Кливер, кливер, кливер… – твердил он без остановки.
Санитары вывели его прочь.
Несколько медсестер, расхаживая между столами, успокаивали пациентов.
– Ну и натворила я дел, – вздохнула я. – Зря тебя не послушалась и не остановилась, когда ты предупреждал.
– Ты не виновата, – махнул рукой Лайл. – Здесь постоянно происходит что-нибудь в этом роде.
Он с аппетитом уплетал тушеное мясо, а мне кусок не лез в горло. Мысль о том, как выбраться из плена, вертелась у меня в голове, вытесняя все прочие.
– А что с ним теперь сделают?
– Отведут в комнату, только и всего. Приступы у него проходят быстро. Сейчас он, скорее всего, уже успокоился.
– А мы что будем делать после обеда?
– Обычно нас выпускают в сад, но ограда очень высокая, так что вряд ли тебе удастся убежать.
– Лайл, ты же обещал мне помочь! Показать какую-то дверь в прачечную! Неужели ты передумал?
– Нет, не передумал, – покачал он головой, но мгновение спустя заявил: – Не знаю. Не приставай ко мне с этим побегом.
– Хорошо, не буду, – поспешно кивнула я.
Лайл облегченно вздохнул и принялся за десерт.
Как сказал мой новый друг, после обеда пациенты, сопровождаемые санитарами, потянулись к дверям в сад. Ко мне подошла старшая медсестра, миссис Макдональд.
– Доктор Черил хочет сегодня побеседовать с вами еще раз. Когда настанет время, я приду за вами. Ну как вы, начинаете осваиваться? Уже нашли друзей? – Взгляд ее скользнул по Лайлу, стоявшему рядом.
Я молчала.
– Привет, Лайл! – обратилась она к моему приятелю. – Как настроение?
– Не знаю, – промямлил он.
Миссис Макдональд улыбнулась и отошла к другим пациентам.
Задний двор, в который нас вывели, мало чем отличался от сада перед главным входом в клинику. Здесь тоже были гравийные дорожки, затейливые сооружения из камней, фонтаны и клумбы. Раскидистые дубы и магнолии давали густую тень, в маленьком пруду плескались рыбы и лягушки. Сад содержался в абсолютном порядке, аккуратно подстриженные лужайки казались пушистыми зелеными коврами.
– Милое местечко, – неохотно признала я.
– Иначе нельзя, – сообщил он. – Все пациенты здесь из богатых семей. Их родственники должны знать, что несчастные психи живут как в раю. Иногда здесь даже устраивают праздники, на которые приглашают родных пациентов. Видела бы ты, какая поднимается суматоха! Все блестит, нигде ни пылинки, ни соринки, на лицах сияют улыбки.
– Ты смеешься над здешними порядками, Лайл, и все равно прячешься за стенами этой клиники. Почему бы тебе не уйти отсюда? Не попробовать начать нормальную жизнь? Уверена, у тебя получится. Ты намного умнее большинства моих знакомых мальчишек.
Лайл побледнел и поспешно отвел взгляд:
– Я еще не готов. А вот тебе здесь и в самом деле не место, это видно сразу.
– Боюсь, доктор Черил иного мнения, – вздохнула я. – Он хочет еще раз со мной побеседовать. И после этого наверняка заявит, что мне необходимо здесь остаться. За деньги Дафны он готов плясать под ее дудку.
Я обхватила себя за плечи и огляделась по сторонам. Смотрителей в саду было чуть ли не больше, чем пациентов. Они не сводили с нас глаз.
– Скажи, что тебе нужно в туалет, – внезапно произнес Лайл. – Это справа от входа. Туда они за тобой не пойдут. Слева увидишь лестницу, которая ведет в подвал. Спустишься по ней и увидишь дверь в прачечную. Сегодня со стиркой уже покончили, так что там никого нет.
– Ты уверен?
– Уверен. Ты же знаешь, я здесь десять лет. Мне известно, какие часы спешат и какие отстают, какая дверь скрипит и где есть окна без решеток.
– Спасибо, Лайл.
– Пока что я ничего для тебя не сделал, – пожал он плечами.
Похоже, он пытается убедить самого себя, что не способен на решение и поступок, подумала я, а вслух сказала:
– Нет, сделал. Ты дал мне надежду.
Несколько мгновений он смотрел на меня не отрываясь, потом заморгал рыжими ресницами и опустил голову.
– Давай, действуй! – бросил он, не поворачиваясь. – Делай, как я сказал.
Я подошла к смотрительнице и сообщила, что мне нужно в туалет.
– Я покажу вам, где это, – сказала она.
– Спасибо, я знаю, – быстро ответила я.
Она пожала плечами и позволила мне войти в здание клиники в одиночестве.
Следуя инструкции Лайла, я сбежала по лестнице, дернула ручку двери и оказалась в прачечной – просторной комнате с бетонным полом и стенами, вдоль которых стояли стиральные машины, сушилки и корзины для белья. Окна, как и обещал Лайл, были без решеток, но они находились слишком высоко.
– Быстрей! – раздался у меня за спиной его голос.
Оказывается, Лайл пошел со мной.
– То окно, что слева, можно открыть. Оно не заперто.
– Откуда ты это знаешь? – спросила я, с подозрением взглянув на него.
– Знаю, и все, – замялся он. – Видишь ли, иногда мне тоже приходит мысль о побеге. Несколько раз я спускался сюда, даже пробовал вылезти в окно… но потом возвращался… Я еще не готов уйти отсюда.
– Надеюсь, когда-нибудь ты все же примешь решение, – вздохнула я.
– Не теряй времени, а то тебя хватятся. Давай я тебя подсажу.
Он переплел руки, сделав из них подобие ступеньки.
– Жаль, что ты не хочешь бежать вместе со мной, – сказала я, опираясь на эту ступеньку ногой.
Лайл подсадил меня, и я уселась на подоконник. Окно слева, как и сказал Лайл, с легкостью открылось. Я взглянула вниз.
– Давай быстрее! – торопил Лайл.
– Спасибо, Лайл. Я понимаю, как тяжело тебе было решиться.
– Вовсе нет, – признался он. – Я хотел тебе помочь.
Я высунула голову в окно и огляделась по сторонам. Нигде ни души. За лужайкой начиналась небольшая рощица, а дальше – дорога. Я снова оглянулась на Лайла.
– Ты знаешь, в какую сторону идти? – спросил он.
– Нет. Соображу по ходу дела.
– Двигайся на юг. Там недалеко автобусная остановка. Сядешь на автобус и приедешь в Новый Орлеан. На, возьми. – Он сунул руку в карман брюк и вытащил несколько смятых купюр. – Мне они здесь не нужны.
– Спасибо, Лайл. – Я протянула руку и взяла деньги.
– Будь осторожна. Старайся не возбуждать подозрений. Не шарахайся от людей, а, наоборот, улыбайся им. Веди себя так, словно вышла немного прогуляться после обеда, – напутствовал он.
Несомненно, все эти советы он мысленно повторял себе множество раз, строя планы побега, которые так и не решился осуществить.
– Я обязательно приеду тебя навестить, – пообещала я. – Если только ты не выйдешь отсюда раньше, на что я очень надеюсь. Когда окажешься на свободе, позвони мне.
– Я с семи лет не пользовался телефоном, – признался он.
Глядя на него сверху вниз, я ощутила острый при ступ жалости. Лайл, загнанный в ловушку собственной неуверенности, казался таким маленьким и одиноким.
– Но если я все-таки выйду отсюда, то тебе позвоню, – улыбнулся он.
– Отлично.
– Не теряй времени! – поторопил он. – И помни, главное – не возбуждать подозрений.
Лайл повернулся и пошел к дверям. Я вылезла в окно, спрыгнула на землю и пустилась бегом. Отбежав футов на тридцать, я оглянулась и увидела чей-то силуэт у окна на третьем этаже. Солнечный свет, отражаясь от стекол, не давал мне разглядеть, кто это. Но вот набежавшая туча бросила тень на здание, и я увидела: у окна – дядя Жан.
Он смотрел прямо на меня. И улыбался. Он медленно поднял правую руку. Я помахала в ответ, повернулась и побежала прочь со всех ног. Во второй раз я обернулась, лишь когда оказалась среди деревьев. Все было спокойно. Кажется, благодаря Лайлу мне действительно удалось убежать! Я попыталась отыскать глазами комнату дяди Жана, но его уже не было у окна. Повернувшись, я пустилась через рощу к шоссе, вышла на него и пошла на юг, как советовал Лайл.
Вскоре я вышла на автобусную остановку. Рядом был магазинчик, где торговали жевательной резинкой, леденцами, печеньем и лимонадом. На мою удачу, следующий автобус на Новый Орлеан должен был прийти всего через двадцать минут. Я взяла билет и осталась в магазине, листая иллюстрированные журналы. Один я даже купила и принялась читать, прикрыв таким образом лицо. Если бы в клинике меня хватились и отправились на поиски, от подобной маскировки было бы мало проку, но ничего другого я придумать не могла.
К счастью, автобус прибыл минута в минуту. Я вздохнула с облегчением. Следуя совету Лайла, я пыталась вести себя как можно более спокойно и непринужденно. Неспешно вошла, села на свободное сиденье и открыла свой журнал. Автобус тронулся и через несколько минут проехал мимо главных ворот клиники. Сердце у меня ушло в пятки. Но вот клиника скрылась из виду, и я поняла, что свободна! От счастья я заплакала и ничего не могла с этим поделать. Оставалось лишь незаметно всхлипывать, прячась за журналом.
Немного успокоившись, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Внезапно в памяти у меня всплыло бормотание дяди Жана: «Кливер… кливер…» Слова эти звучали у меня в ушах, я слышала их в шуме мотора, в шуршании колес автобуса. «Кливер… кливер… кливер»… Что он пытался сказать? Я ломала над этим голову, пока впереди не показались очертания Нового Орлеана. Тогда мне пришлось решать другой вопрос: что делать дальше?
Честно говоря, больше всего мне хотелось, не заходя в дом Дюма, вернуться в бухту. Перспектива встречи с Дафной меня ничуть не радовала. Но все же я была истинной каджункой, внучкой бабушки Кэтрин, и гордость, бурлившая в моей крови, не позволяла мне отступить и смириться со своим поражением. В конце концов, я тоже принадлежу к семье Дюма. Отец любит меня, а я – его. Дафна не имеет права выживать меня из дома.
Подбадривая себя подобными рассуждениями, я пересела на городской автобус, затем на трамвай и вскоре оказалась у ворот нашего особняка. Можно было не сомневаться: доктор Черил уже позвонил Дафне и сообщил о моем побеге. Испуганный взгляд Эдгара, открывшего мне дверь, подтвердил мои предположения.
– Мадам Дюма ждет вас, – сообщил он, отведя глаза. – Она в гостиной.
– А где отец, Эдгар?
Он покачал головой и ответил чуть слышно:
– Наверху, мадемуазель.
– Прежде всего я поднимусь к нему. Так и скажите мадам Дюма.
У Эдгара глаза на лоб полезли. Он никак не ожидал, что я выйду из повиновения.
– Ты к нему не пойдешь! – раздался за моей спиной резкий голос.
Я обернулась. В дверях гостиной стояла Дафна.
– Немедленно иди сюда! – скомандовала она, повелительным жестом указав на дверь.
Эдгар тихонько проскользнул в столовую. Оттуда он наверняка отправился в кухню, доложить Нине о последних событиях.
Я не сводила глаз с Дафны. Ее указующий перст по-прежнему был устремлен в направлении гостиной.
– Неужели вы думаете, что я буду вас слушаться? – спросила я, медленно приближаясь к ней. – После того, что вы со мной сделали?
– Все, что я делаю, подчинено лишь одной цели – защите моей семьи, – отчеканила она, опуская руку.
– Ложь! – отрезала я. – Цель у вас совсем другая – избавиться от меня, разлучить с отцом.
Дафна попыталась испепелить меня взглядом, но я в ответ, думаю, смотрела не менее гневно.
– Вы ревнуете, потому что отец меня любит, – продолжала я свою обвинительную речь. – Вы сразу меня возненавидели. Я напоминаю вам, что ваш муж когда-то любил другую женщину. В этом все и дело.
– Это просто смешно, – пожала плечами Дафна. – Я не собираюсь выслушивать нелепые каджунские бредни и…
– Хватит! – заорала я. – Хватит поливать каджунов грязью! Вы прекрасно знаете, что никто меня не похищал и не продавал в каджунскую семью. Это все – обман, вами же сочиненный. Чем вы гордитесь? Почему говорите о каджунах свысока? Среди них такие лживые и жестокие люди, как вы, – редкость.
– Да как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне? – возвысила голос Дафна.
Она пыталась сохранять невозмутимость, но я видела – губы ее дрожат, пальцы тоже.
– Ты забыла, кто ты такая!
– А каким тоном мне разговаривать с вами? Может, поблагодарить за то, что вы пытались упечь меня в психушку? Не сомневайтесь, я расскажу обо всем папе. Когда он узнает, что вы со мной сделали…
– До чего ты все-таки глупа, – с ехидной улыбкой перебила Дафна. – Давай, иди к нему наверх. Полюбуйся на своего ненаглядного папочку, спасителя и защитника. Посмотри, как он стонет и рыдает перед фотографиями братца. Если хочешь знать, я подумываю о том, чтобы отстранить его от дел. Все равно от него никакого толку. – Дафна вскинула голову. Прежняя надменность стремительно возвращалась к ней. – Как ты думаешь, кто управляет делами компании? Кто обеспечивает семье роскошную жизнь? Этот слюнтяй, твой отец? Ха! Он только и знает, что носиться со своей меланхолией. Или ты думаешь, бизнес может ждать, пока он вдоволь наплачется? Вот кто держит в своих руках все! – Дафна так сильно ударила себя пальцем в грудь, что я невольно вздрогнула. – Я веду дела уже много лет. Если бы не я, компания Дюма давным-давно полетела бы в тартарары. Пьер даже не знает, сколько у нас денег и куда они вложены.
– Ложь! – вновь заявила я, но далеко не так уверенно, как прежде.
Дафна расхохоталась:
– Можешь верить, можешь нет, мне все равно. Ступай к папочке, как собиралась. Ступай, расскажи, как ужасно я с тобой поступила.
Она приблизилась ко мне, угрожающе прищурив глаза, и прошипела:
– А я объясню ему и всем прочим, что ты совершенно неуправляема и постоянно компрометируешь семью. Заставлю мальчишку Эндрюсов подтвердить, что ты вовлекала его в развратные игры. А Жизель с радостью расскажет, что ты дружишь с проституткой. – Глаза ее сверлили меня как два буравчика. – Я сумею всех убедить, что ты – малолетняя шлюха, до мозга костей пропитанная похотью. Кстати, я не сомневаюсь, так оно и есть.
– Ложь! Ложь! Наглая, подлая ложь! – простонала я.
Лицо Дафны было бледным как алебастр, но взгляд горел злобным торжеством.
– Разве? – спросила она, растянув губы в ниточку. – К твоему сведению, выводы доктора Черила подтверждают мои слова. Он полагает, что у тебя наблюдается глубокая зависимость от сексуальных эмоций. И разумеется, не откажется это подтвердить. Своим побегом из клиники, где тебе оказали бы необходимую помощь, ты создала нам новые проблемы.
Я затрясла головой, чувствуя, что спорить бессмысленно. Все мои возражения разбились бы о стену ее ледяной ненависти.
– Пойду к папе, – прошептала я. – Расскажу ему все.
– Иди, иди!
Дафна схватила меня за плечи и подтолкнула к лестнице.
– Иди, дурочка каджунская! Пожалуйся папочке.
Она толкнула меня еще раз, так сильно, что я едва удержалась на ногах. Заливаясь слезами, я поднялась по ступенькам. Дверь комнаты дяди Жана оказалась запертой. Но мне нужно было поговорить с отцом во что бы то ни стало. Я постучала, сначала тихонько, потом громче. Никакого ответа.
– Папа, пожалуйста, открой! – взмолилась я, прижавшись к двери щекой. – Я должна рассказать тебе, что произошло. Про то, что задумала Дафна. И про дядю Жана тоже. Я его видела. Разговаривала с ним.
Но все мои мольбы были напрасны. Из-за двери не доносилось ни звука. Наконец я опустилась на пол, обхватила колени руками и зарыдала. Все мои усилия оказались напрасными; победа осталась за Дафной. В полном отчаянии я принялась биться о дверь головой. Внезапно она распахнулась. На пороге стоял отец. Волосы его растрепались, глаза покраснели от рыданий, щеки покрывала щетина. Узел галстука был распущен, и рубашка вылезла из брюк. Выглядел он как человек, несколько ночей спавший в одежде.
Я поспешно вскочила на ноги и вытерла слезы:
– Папа, мне нужно с тобой поговорить!
Он бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния, и отступил на шаг, давая мне возможность войти в комнату.
Свечи перед фотографиями дяди Жана почти догорели, и в комнате царил полумрак. Отец тяжело рухнул на стул. Лицо его оставалось в тени, и я не могла разглядеть его выражения.
– Руби, что случилось? – выдавил он.
Казалось, для того чтобы произнести эти три слова, он собрал все оставшиеся у него силы.
Я опустилась на колени у ног отца и схватила его руку:
– Папа, сегодня утром Дафна повезла меня в клинику. Сказала, у дяди Жана день рождения и мы едем его навестить. Но выяснилось, что она договорилась с врачами запереть меня там. Меня оставили в клинике обманом и не хотели выпускать. К счастью, один парень помог мне убежать.
Отец поднял голову и посмотрел на меня долгим печальным взглядом, в котором мелькнула лишь легкая тень удивления. На ресницах у него висели слезы.
– Я не понял, кто это сделал?
– Дафна! – ответила я. – Она хотела от меня избавиться!
– Дафна?
– Но я видела дядю Жана, папа. Сидела с ним за одним столом, разговаривала с ним.
– Правда? – В тусклом взгляде отца вспыхнули искорки интереса. – Как он?
– Выглядит отлично, – сообщила я, смахивая слезы тыльной стороной ладони. – Но не доверяет людям, которые окружают его в клинике. Ни с кем не разговаривает.
Отец кивнул и вновь понурил голову.
– Но все же он кое-что сказал! – выпалила я.
– Что же? – вновь оживился отец.
– Я просила его поговорить со мной. Обещала, что передам его слова тебе. И тогда он сказал «кливер»! Что это может значить, папа?
– Кливер? Он сказал «кливер»?
– Да, он повторил это слово много раз. Потом стал кричать и уронил голову на руки. Санитарам пришлось увести его в комнату.
– Бедный Жан, – проронил отец. – Бедный мой, бедный брат. Что я натворил?
Одна свеча догорела, и лицо отца потонуло в сумраке.
– О чем ты, папа? И что он хотел сказать, когда без конца твердил «кливер»? Парень, с которым я там познакомилась, сказал, что это слово имеет отношение к парусному спорту.
– Да, – вздохнул отец.
Невидящий его взгляд, казалось, устремился в прошлое.
Несколько секунд он молчал, потом заговорил ровным невыразительным голосом, словно человек, впавший в гипнотический транс:
– В тот день погода была прекрасная. Честно говоря, мне совершенно не хотелось отправляться в плавание под парусом. Но Жан постоянно поддразнивал меня, называл слабаком, говорил, что мне нужно больше времени проводить на воздухе. «Ты бледный, как банковский клерк, – говорил он. – Неудивительно, что Дафна предпочитает мое общество. Тебе необходимо как следует проветриться и размяться». В конце концов я сдался. Но когда мы добрались до озера Пончартрейн, погода начала меняться. На горизонте собрались тучи. Я предупреждал Жана, но он в ответ лишь смеялся. Дескать, я ищу предлог, чтобы вернуться домой. В результате мы подняли парус и вышли на середину озера. Я был вовсе не так несведущ в парусном спорте, как считал Жан. И мне совсем не нравилось, что мой младший брат командует мной, как галерным рабом. А он, напротив, был уверен, что имеет право мной помыкать. Как я ненавидел эту его самонадеянность! В отличие от меня, он никогда не сомневался в собственной неотразимости. Никогда не терялся в присутствии женщин. В присутствии Дафны. Тучи затягивали небо все плотнее, ветер усиливался, – продолжал отец. – Разгулявшиеся волны швыряли нашу яхту то вверх, то вниз. Несколько раз я говорил Жану, что нам лучше вернуться на берег. Но он хохотал мне в лицо. Называл трусом, лишенным авантюрной жилки. «Вот отличный случай проверить, на что мы годимся, – говорил он. – Настоящий мужчина должен смело глядеть в лицо разъяренной природы». Я умолял его быть благоразумнее. Он отвечал, что я слишком благоразумен и в этом моя беда. «Женщины, Пьер, считают здравомыслящих мужчин занудами, – говорил он. – Авантюристы и искатели приключений им куда больше по душе. Опасность их возбуждает. Если хочешь завоевать сердце Дафны, обязательно предложи ей покататься по озеру в такую погоду, как сейчас. Пусть яхту качает из стороны в сторону, а брызги летят Дафне в лицо. Дай ей возможность вдоволь повизжать». Но шторм становился все сильнее. Я видел, что Жан начал беспокоиться, и злился, что он заставил меня попусту рисковать жизнью. А еще я отчаянно ревновал. И вот, когда он боролся с парусом, я… – Отец испустил тяжкий вздох, закрыл глаза и произнес: – Я выпустил кливер из рук и позволил мачте ударить Жана по голове. Это была вовсе не случайность.
Он уронил голову и закрыл лицо руками. Плечи его содрогались.
– О, папа! – прошептала я, обнимая его колени. – Я уверена, ты не думал, что удар будет таким сильным. И наверняка ты сразу пожалел о том, что сделал. Но исправить было ничего нельзя.
– Исправить было ничего нельзя, – эхом повторил отец, отнимая ладони от лица. – Я погубил его. Из-за меня он оказался там, где сейчас. Посмотри, каким он был! – Отец указал на фотографию. – Никто не мог с ним сравниться!
Слезы вновь поползли у него по щекам. Он вздохнул так тяжело, что казалось, сердце его разрывается на части.
– Папа, но ведь он жив! И он такой же красивый, как в молодости! Вполне вероятно, ему станет лучше и он выйдет из клиники. Уверена, так и будет. Когда я с ним разговаривала, он все понимал.
– Думаешь?
В затуманенных слезами глазах отца блеснула слабая тень надежды.
– О, если бы это было правдой! Если бы Жан мог поправиться! За это я отдал бы все… все свои деньги.
– Конечно, он может поправиться, папа! Но ты должен чаще его навещать. И наверное, стоит поискать другую клинику, других докторов, которые будут лечить его лучше. Здесь его содержат в комфортных условиях, и только. Все, что их заботит, – как вытянуть из тебя побольше денег, – с горечью заявила я.
– Возможно, так и есть.
Отец помолчал, взглянул на меня и неуверенно улыбнулся:
– Руби, ты такая милая. Если б я верил, что мой грех можно простить, я бы решил, что ты послана мне в знак прощения. Я не заслуживаю такой дочери.
– Меня тоже хотели запереть в этой клинике, папа, – вернулась я к теме, волновавшей меня сильнее всего.
– Да-да, – спохватился он. – Расскажи, что произошло.
Я принялась описывать сегодняшние злоключения. Отец слушал внимательно, взгляд его становился все более беспокойным.
– Папа, тебе нужно взять себя в руки, – заключила я. – Дафна призналась, что собирается отстранить тебя от дел. Не позволяй ей вертеть собой как хочется. Не позволяй командовать мной. И даже командовать Жизелью.
– Ты права, моя девочка. Я слишком долго хандрил. Позволил себе погрязнуть в печали.
– Мы погрязли во лжи, папа. Надо положить этому конец. Ложь – как лишний груз в лодке. Она может пустить ко дну всю нашу жизнь.
Отец кивнул.
– Папа, Жизель должна узнать правду, – продолжала я. – Правду о нашем рождении. Нравится это Дафне или нет. Все эти хитросплетения не делают Дафну нашей матерью. Матерью ее может сделать только любовь.
– Ты права, моя девочка, – повторил отец и вновь тяжело вздохнул.
Он встал, пригладил волосы, подтянул узел галстука, заправил рубашку в брюки.
– Я немедленно поговорю с Дафной. Обещаю, Руби, она больше не сделает… ничего такого.
– А я пойду к Жизели и расскажу ей все. Боюсь только, она мне не поверит. Ты должен подтвердить мои слова.
– Конечно, конечно. – Он привлек меня к себе и поцеловал в макушку. – Видела бы тебя Габриелла! Она бы так тобой гордилась.
Высоко подняв голову и расправив плечи, он вышел из комнаты.
Я бросила прощальный взгляд на фотографии дяди Жана и пошла к сестре. Настало время рассказать ей правду.
– Ну что, набегалась? – протянула Жизель, увидев меня. – Мама давным-давно вернулась. Я сто раз спрашивала, где ты, и мне отвечали, что тебя нет дома. Потом мама призналась, что ты сбежала. Я так и знала, что этим кончится, – доверительно сообщила она. – Не сомневалась, рано или поздно тебя потянет в обожаемое грязное болото, к разлюбезным дикарям.
Я молчала. Довольная улыбка, сияющая на лице Жизели, погасла.
– Что стоишь как столб? – набросилась она на меня. – Как ты смела меня бросить? Ты же знаешь, что эта чертова сиделка сводит меня с ума.
– Жизель, мама солгала тебе, – спокойно произнесла я.
– Солгала?
– Я и не думала убегать. – Я уселась на кровать напротив ее инвалидного кресла. – Утром мы отправились в клинику проведать дядю Жана. Только…
– Только что? – нетерпеливо спросила Жизель.
– У Дафны были другие намерения. Она хотела оставить меня в этой клинике. Хотела объявить меня сумасшедшей. Меня завлекли туда обманом и отказались выпускать.
– Да ты что!
У Жизели глаза на лоб полезли.
– Один замечательный парень помог мне сбежать. Я уже рассказала папе, что произошло.
Жизель недоверчиво покачала головой:
– Не верю, что мама на это способна.
– Зря, – пожала плечами я. – Может, поверишь, когда узнаешь, что она вовсе не наша мать.
– Что ты несешь?
Жизель попыталась насмешливо улыбнуться, но я схватила ее руку и крепко сжала:
– Жизель, мы с тобой родились в бухте. Наш папа приезжал туда охотиться вместе с дедушкой Дюма. Там он познакомился с нашей настоящей мамой, Габриеллой Лэндри, и влюбился в нее. Вскоре она забеременела. Дедушка Дюма очень хотел иметь внуков, но Дафна бесплодна. Тогда дедушка Дюма заключил сделку с нашим вторым дедушкой, Джеком. Попросту говоря, уговорил дедушку Джека продать будущего ребенка. Но никто не знал, что родятся близнецы. Бабушка Кэтрин догадывалась, но сохранила это в секрете. Когда мы родились, тебя дедушка Джек отдал семье Дюма, а я осталась в бухте.
Несколько мгновений Жизель молчала, словно лишившись дара речи. Вдруг она резко выдернула у меня руку:
– Ты просто спятила! Неужели ты думаешь, я по верю в подобную чушь?
– Это правда, – невозмутимо возразила я. – Чушь – вся эта история с моим похищением. Ее выдумали с одной только целью: чтобы все считали Дафну нашей матерью.
Жизель отъехала от меня прочь.
– Но я не каджунка! – воскликнула она с обидой. – Я не могу быть каджункой!
– Какая разница, каджунка ты или креолка, Жизель. Правда – вот что действительно важно. Оттого что она тебе не нравится, она не перестает быть правдой.
Усталость внезапно навалилась на меня свинцовой тяжестью. Потрясения сегодняшнего дня, одного из самых трудных за всю мою жизнь, давали о себе знать.
– Я никогда не видела нашей матери, потому что она умерла вскоре после нашего рождения. Но бабушка Кэтрин много мне о ней рассказывала, и папа тоже. Я знаю, мы бы очень любили ее. Она была красивой и доброй.
Жизель мотала головой, ничего не желая слушать. Но видно, мои слова коснулись ее сердца. Губы ее начали дрожать, глаза затуманились слезами.
– Подожди минуту! – Я открыла дверь между нашими комнатами, подошла к своему ночному столику, отыскала в ящике мамину фотографию и протянула ее Жизели. – Ее звали Габриелла.
Она бросила на фотографию быстрый взгляд и отвернулась.
– Зачем мне смотреть на какую-то каджунку, – пробормотала она. – Это не моя мать, что бы ты там ни плела.
– Это твоя мать. Да, и, кроме нас, у нее был сын. Так что у нас с тобой есть сводный брат. Его зовут Пол.
– Теперь я вижу, ты окончательно рехнулась! Мама была права, когда решила упечь тебя в психушку. Там твое место. Я хочу увидеть папу. Папа! Папа! – завопила она.
На крик явилась миссис Уоррен.
– Что за шум? – осведомилась она.
– Я хочу поговорить с папой. Позовите его! – распорядилась Жизель.
– Я тебе не прислуга, – пожала плечами миссис Уоррен.
– Позовите папу! – во всю глотку заорала Жизель.
Лицо ее стало красным как свекла.
– Пойду приведу его! – сказала я и вышла из комнаты, оставив Жизель на попечение сиделки.
Отца и Дафну я нашла в гостиной. Дафна сидела на диване, вид у нее был непривычно растерянный. Отец, стоявший рядом, наоборот, выглядел, как никогда, бодрым и решительным. Встретив мой взгляд, Дафна поспешно отвела глаза.
– Я все рассказала Жизели, – сообщила я.
– Что? – выдавила Дафна.
– Настало время взглянуть в лицо правде, какой бы горькой она ни была, – произнес отец. – Хорошо, что Руби заставила нас сделать это. Иначе мы задохнулись бы в собственной лжи. То, что ты пыталась сделать с Руби, – ужасно. Но я виноват перед ней еще сильнее. Я заставлял ее лгать.
– Тебе легко говорить, Пьер, – простонала Дафна, и губы ее задрожали. – В обществе к мужским изменам относятся снисходительно. За мужчиной чуть ли не открыто признают право иметь связь на стороне. А каково мне? Как я буду смотреть в глаза знакомым?
Я с удивлением заметила, что глаза ее увлажнились. Прежде мне казалось, что Дафна не способна плакать. Но она так отчаянно жалела себя, что льдинки ее глаз растопились.
Несмотря на все зло, которое она мне причинила, я ощутила приступ жалости. Мир Дафны, основанный на обмане и оплетенный ложью, рушился у нее на глазах, и это было для нее катастрофой.
– Нам многое придется исправить, Дафна, – сказал отец. – Я причинил немало вреда людям, которых любил.
– Хорошо, что ты это сознаешь, – прорыдала она.
– Да, но ты тоже должна кое-что осознать. В том, что происходило, есть доля твоей вины.
Дафна лишь молча всхлипывала.
– Сейчас я пойду к Жизели, – сообщил отец. – А потом поеду в клинику, к брату. Сделаю все возможное для его излечения. И добьюсь, чтобы он меня простил.
Дафна отвела взгляд. Отец улыбнулся мне и пошел наверх, где его с нетерпением ждала Жизель, подавленная обрушившейся на нее правдой.
Несколько секунд мы с Дафной молчали. Наконец она медленно повернулась ко мне. Слезы у нее на глазах высохли, губы больше не дрожали.
– Не думай, что ты победила, – произнесла она обычным ледяным тоном.
– Победа мне не нужна, – возразила я. – Но я не могу позволить вам разрушить мою жизнь. Вы поступили со мной подло, и пока я не готова вас простить. Но верю – мы сможем уживаться мирно. Иначе папа никогда не будет счастлив.
Дафна молчала.
– И может быть, настанет день, когда я смогу на звать вас матерью и не покривить при этом душой, – добавила я.
Дафна по-прежнему молчала. Лицо ее было непроницаемым, как маска.
– Пока что мне самой трудно в это поверить, – призналась я. – Но все в наших руках. Зачем становиться врагами, если мы можем стать близкими людьми?
Я повернулась и вышла, оставив ее размышлять о будущем семьи Дюма.