БОРЬБА ЗА КРИСТИ

Коттеджи Вирджинии медленно проплывали перед нами, когда мы с Джимми добирались в Сэддл Крик, предместье Ричмонда. Дорожные указатели с расстоянием до цели нашего путешествия изводили мое сердце, и без того измученное ожиданием. Еще мгновение, и я обниму мою дочь. Лишь мельком я увидела ее, мою Кристи, когда она появилась на свет в Медоуз, потом меня лишили возможности быть с ней. Это было последней каплей из огромного моря злодеяний, совершенных бабушкой Катлер, перед тем как она отошла в мир иной. Уже находясь на смертном одре, она продолжала ненавидеть меня по причине, остававшейся загадкой для всех до оглашения завещания.

– Потерпи еще немного, – улыбнулся Джимми, взволнованный не меньше меня. Я была счастлива, что он переживает за Кристи как за родную дочь.

Пока Джимми служил в армии в Европе, у меня был роман с Михаэлем Саттоном, учителем пения в школе имени Сары Бернар. Джимми прекрасно понимал, какое влияние оказывал на меня Михаэль, но через некоторое время, узнав о моем положении, о том, что меня оставили все, он нашел и спас меня из когтей ужасной мисс Эмили, старшей сестры бабушки Катлер, женщины, старавшейся сделать все, чтобы скрыть существование моего ребенка. Я была обречена, но появился Джимми, представший передо мной в образе рыцаря света, и протянул руку помощи, он приехал сразу после рождения Кристи. Узнав о коварных замыслах бабушки Катлер, мы поклялись друг другу найти девочку и быть снова вместе.

Но не только радость от приближения к цели заставляла так сильно стучать мое сердце, еще я пугалась нависшей надо мной фатальности, бессилия изменить что-либо в жизни. После смерти бабушки Катлер огласили два завещания – ее и человека, которого я долго считала своим дедушкой, но оказавшегося моим отцом. В завещании он раскаивался в своем грехе, в причастности к моему рождению и отдавал в мое распоряжение гостиницу, если говорить проще, то я оказалась почти единовластной владелицей отеля на побережье Катлеров. Но хотелось ли мне этого? Смогу ли я?

Перед отъездом у меня произошла очередная стычка со злобной, крикливой, истеричной сестрицей Клэр Сю. Она так завидовала мне.

– Ты утонешь в бабушкиных башмаках! – размахивая руками, вопила она. – Над тобой еще похохочет все побережье Вирджинии. Если бы бабушка была жива, то подохла бы от смеха.

Эти речи произвели на меня впечатление, казалось, устами Клэр глаголет покойная с саркастической гримасой на лице. Принять ли вызов? Страх перед отелем закрался в мое сердце. А обязанности?!

Они же уничтожат мою голубую мечту, я не стану певицей. Но ведь эти планы рухнули, еще когда Михаэль бросил меня, я ведь не смогу жить в мире шоу-бизнеса после всей этой симфонии! А может быть, все к лучшему? Судя по выражению лица Джимми, он думал о том же. Всю дорогу он строил планы и давал обещания.

– Как только я закончу службу в армии, мы поженимся, – клялся он.

– И будем жить в гостинице с моей сумасшедшей семьей? – поинтересовалась я.

– Они мне не мешают, да и ты теперь над ними генерал, а я буду при тебе полковником. Я столько знаю об электричестве, о моторах...

– Я не знаю, Джимми, для меня ли все это, стоит мне задуматься, как меня трясет от ужаса.

– Ерунда, мистер Апдайк, семейный адвокат, божится помочь, и мистер Дорман, управляющий отелем, клянется выкладываться на полную катушку. Никому и в голову не придет навьючить на тебя все и сразу. Побережье Катлеров станет для тебя школой жизни, – улыбнулся Джимми, – а когда я вернусь, то буду тебе надежной опорой. – Он крепко сжал мою руку.

Мне оставалось только верить, разве он уже не стал для меня опорой? Кто бы знал, как я устала от лжи. Мне хотелось, чтобы наша жизнь с Джимми и Кристи началась с мажорного аккорда, а от мыслей, что я скоро смогу обнять дочь, в голове звучала сладкая музыка. Как радуга после бури, надежда озаряет нас после черной полосы, да так оно и есть. Когда неожиданно скончалась бабушка Катлер, я чуть не сошла с ума от страха, что никогда не увижу Кристи. Но привлеченный к делу мистер Апдайк все разузнал и, прежде чем покинул гостиницу Катлеров, дал нам адрес четы, у которой и находилась Кристи, адрес Санфорда и Патриции Комптон. Связавшись с ними, мы узнали некоторые дополнительные нюансы.

Сэддл Крик – пригород Ричмонда, сразу же поразил нас своими игрушечными домиками, все в нем вызывало восторг: изумрудная трава, магнолии, розы, петунии, сливающиеся в яркую насыщенную богатую палитру голландских мастеров. Белые мохнатые облака неслись по голубому небу вслед за уходящим летом. Солнце, нежно ласкающее кожу, прибавляло уверенности, что находишься в стране сбывшихся грез. Чистота и свежесть атмосферы на мгновение вселили в меня мысль, что Кристи здесь было бы лучше. Насколько этот прекрасный мир притягательней того, в который я собиралась увезти дочь. Но тут же я вспомнила, как сама болезненно восприняла весть о своей настоящей, до тех пор незнакомой семье. Ничто, ни богатство, ни высокое положение в обществе не стоит больше, чем правда о том, кто ты, откуда и куда идешь. Этот урок я усвоила, продвигаясь по дороге скорби и разочарования. О Боже, пусть чаша сия минует дочь мою!

Мы остановились возле патрульной машины, полицейские четко и ясно описали дорогу к дому Комптонов. Оказалось, что эти люди держат самое солидное дело в окрестностях – фабрику нижнего белья, поэтому их дом выделялся размерами и претензиями на архитектуру – двухэтажное гнездышко из красного кирпича, с колоннами и множеством окон, опоясывающих первый этаж.

Припарковавшись и покинув автомобиль, мы оказались между дорическими колоннами, увенчанными латунными сферами, на которые опирался каменный портик. Вокруг дома была живая изгородь, за ней виднелись фонтаны с купидонами и рыбами, из открытых пастей которых лилась вода. Куда ни кинь взгляд – везде клумбы с красными, желтыми, бордовыми или белыми розами.

Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного.

– Это дом или музей? – громкий голос Джимми не сочетался с окружающим мирком.

– Это дом, в котором мы когда-нибудь будем жить.

– Какой дом... Мы же решили жить в гостинице, – напомнил Джимми.

– Естественно, но потом мы купим себе нечто подобное этому и уедем из отеля. Или ты против?

– Почему бы и нет? – Широкая улыбка озарила лицо Джимми, при этом его темные глаза озорно засверкали. – Вот возьму и сам начну его строить.

Я давно так не смеялась, что может быть лучше верного спутника и скорой встречи с Кристи? Когда мы позвонили, я испугалась мелодии, раздавшейся за дверью, ох уж эти мне европейские новомодные изобретения!

– Эта штука сможет оглушить даже вышедшего на пенсию звонаря, – сострил Джимми.

Наконец из-за двери показался высокий высохший чернокожий дворецкий.

– Я Дон Катлер, – представилась я, – а это Джимми Лонгчэмп. Мы хотели бы видеть мистера и миссис Комптон.

– Все в порядке, – послышался низкий голос, – я позабочусь об этом сам.

С открытым от удивления ртом дворецкий отступил, и мы увидели верзилу с короткими рыжими волосами, его лицо напоминало печеное яблоко. Он окинул нас холодным взглядом синих глаз, которые, казалось из-за длинного носа, сидят глубоко в черепе. В нем было не меньше шести футов роста, но он здорово проигрывал из-за сильной сутулости. Видимо посчитав необходимым расширить проход, он толкнул ногой дверь, заставив нас с Джимми переглянуться.

– Вы будете внучка Лилиан Катлер? – спросил рыжий господин.

– Да, – ответила я.

– Ладно, входите, надеюсь, мы быстро с этим покончим. – Он понимающе посмотрел на меня, но все равно с долей презрения и отошел, давая почувствовать свое превосходство.

От мрачных предчувствий у меня опустилось все внутри, я вцепилась в руку Джимми, и мы прошли в холодный мраморный холл. Дом был неплохо декорирован, повсюду пахло цветами. Нашему взору предстала круглая лестница, по стенам были развешаны фотографии детей, на них дети играли, читали или просто позировали. Дорожка голубого бархата мягко струилась по ступеням.

– В гостиную, пожалуйста, – приказал мистер Комптон и ткнул пальцем в правую дверь.

Мы с Джимми последовали его указанию.

В первое мгновение никто из вошедших не заметил Патрицию Комптон, которая была неподвижней статуи. Одетая во все белое, она воспринималась как часть интерьера, обшитого дорогим китайским шелком. Первое, что бросалось в глаза, был прелюбопытнейший шкаф высотой не менее восьми футов, заполненный стеклянными животными, раскрашенными китайскими фигурками детей, играющих с матерями или животными. Комната явно не отвечала моим эстетическим запросам, она не вызывала желания войти, это было бы равносильно слиянию с телевизионным экраном во время показа очередной серии мыльной оперы. Наконец я заметила Патрицию, расположившуюся на диване. Ее большие темные глаза, темный рот со вздернутыми уголками, все ее лицо напоминало театральную маску, изображающую меланхолию.

– Входите. Садитесь, – последовало следующее приказание хозяина дома, устроившегося в одном из кресел закинув ногу за ногу. Мы с Джимми неуверенно приблизились к дивану. – Это Патриция, моя жена, – представил мистер Комптон, кивнув в ее сторону.

Тень улыбки пробежала по безжизненным губам женщины, давно разучившейся улыбаться, но она продолжала хранить молчание, даже не составив себе труда поздороваться.

Я поприветствовала ее и попыталась улыбнуться. Хозяйка не сводила с нас глаз, напоминающих глубокие мертвые, черные лесные озера – колодцы слез. Ее лицо было покрыто вуалью скорбящей тишины. Я не встречала существа более хрупкого и слабого, я не могла не смотреть на ее гипертрофированно длинные пальцы, сцепленные на коленях. Она сидела настолько прямо, что казалось, будто невидимые нити натянуты между нею и потолком. Зрачки миссис Комптон, не менее страшные, чем дула пистолетов, оттенялись бесцветными волосами, подчеркивающими излишнюю строгость.

– Мы за Кристи, за моей дочерью, – выпалила я и, по-моему, ухитрилась этим несколько разбить лед.

При словах «моей дочерью» миссис Комптон застонала и театрально вскинула и опустила на мраморную шею руку.

– Ну, полегче, – вмешался Санфорд Комптон и выразительно посмотрел на нас с Джимми, – в конце концов это возмутительно.

– Извините, – вести беседу пришлось мне, так как Джимми сидел в позе младшего офицера, внимающего своему начальству, – разве мистер Апдайк ничего не сообщил вам?

– Адвокат вашей бабушки звонил, – хозяин дома чуть ли не топал ногами, – но почему бы ей не позвонить самой?

– Моя бабушка внезапно скончалась.

– Ах Боже, – вырвалось у миссис Комптон, левой рукой она поднесла платок к глазам и сжала его с неистовой силой.

– Только не начинай, – бросил ей муж. На грани истерики Патриция судорожно сжимала губы, стараясь сдержать всхлипы, плечи ее тряслись, почему-то не нарушая каменной строгости фигуры, маленький бюст был едва заметен под белыми одеждами. – Итак, – продолжал Санфорд, – мы прошли через все формальности, подписали все бумаги и готовы предъявить их в любой момент. Все было сделано согласно закону, никаких ошибок быть не может.

– Да, сэр, конечно, я все понимаю, – сердце у меня в груди замерло, – но мистер Апдайк должен был вам все объяснить.

– Мне прекрасно известно, что ребенок рожден вне брака, он был позором для семьи Катлеров.

– Не для меня, а только для бабушки Катлер.

– Какая разница, – подключился Джимми, – это ее ребенок.

– Еще неизвестно, чей это ребенок, – ядовито заметил Санфорд Комптон.

– Что? – Я даже рот открыла от изумления и подсознательно рванулась вперед. – Не хотите ли вы сказать, что Кристи не подготовлена к отъезду домой?

– Кристи переименована в Виолетту, в честь моей мамы. А Виолетта, – подчеркнул он, – дома.

– О нет, – зарыдала я, повернувшись к Джимми, – я же нашла ее, не может же все повторяться до бесконечности.

– Извините, – из последних сил Джимми старался держать себя в руках. – Вы уверены, что не собираетесь отдавать Дон дочь?

– Мы только выполняем свой долг, дети – не бездушные предметы, – наставительно произнес Санфорд, – их нельзя, как веши, давать, забирать обратно, они же люди. Для Виолетты дом здесь, дом, где она любима, где она может получить все самое лучшее. Ее нельзя отдавать во временное пользование, а потом забирать... Она не рыба, которую вытащили из воды, посмотрели и бросили обратно.

– Я не собираюсь ее бросать, бабушка украла у меня ребенка и подделала на документах подпись, разве мистер Апдайк вам ничего не разъяснил?!

– Что бы ни говорил этот адвокатишка, это ничего не изменит. Вы хотите вернуть ребенка? Я советовался со своим юристом и поэтому уверен, что закон на моей стороне, а свои права я готов защищать всегда.

После этих слов меня охватил озноб, казалось, что ушат ледяной воды опрокинули мне на голову. Сражаться в суде за право быть вместе со своей дочерью? Бабушка Катлер и с того света ухитряется мучить меня, она из могилы продолжает контролировать мою жизнь, лишать меня счастья.

– Послушайте, – напомнил о себе Джимми, все еще пытаясь держать себя в руках, – вы допускаете большую ошибку. Наверное, вы не в состоянии уловить суть происшедшего. Дон вам никогда никого не отдавала...

– Нам сказали, что ребенок был не нужен своей матери, – прервал Санфорд, – на протяжении ряда лет мы с женой пытались завести собственного ребенка... Пока мы мучились над этим, другие люди зачинали детей во грехе, а потом мечтали избавиться от них. Хорошо, мы не задали нужных вопросов, не уделили должного внимания формальностям, получая ребенка, и теперь вы приходите сюда, стараясь свести к нулю все, что было сделано... Но прошло время, мы любим Виолетту намного сильнее, чем вы думаете. Виолетта привязалась к нам, особенно к жене. Вы не имеете права играть людьми как марионетками!

– Это нечестно! Мистер Комптон! – закричала я.

– Это глупо!! – сорвался Джимми. – Нет, он не имеет права так с нами разговаривать, он ничего не знает.

– Зато я твердо знаю, что ребенок остается с нами, – уверенности в себе Санфорду было не занимать, он резко встал, – и еще я знаю, что вам немедленно придется покинуть мой дом.

– Вы не можете удерживать ее ребенка!!! – подскочив как ужаленный, заорал Джимми.

– Я повторяю, – тихо сказал Комптон. – Виолетта – наш ребенок...

– Ничего подобного, – грубо прервал его Джимми. – Идем, Дон, с ними нужно разговаривать в полиции, эти люди украли твою дочь.

– О Боже мой, – не в силах сдержать истерику завыла миссис Комптон.

– Взгляните, что вы наделали, вы расстроили мою жену. Вы уйдете сами, или мне вызвать полицию?

– Не утруждайтесь, – несколько смущенно проронил Джимми, поддерживая меня под руку. – Мы сами заглянем туда и вернемся. Что за странная манера всем создавать лишние проблемы!

Дворецкий появился в дверях, как только Санфорд Комптон дернул за шнурок.

– Проводи, пожалуйста, этих людей.

Перед тем как оставить гостиную, я еще раз посмотрела на миссис Комптон.

– Мне очень жаль, но не надейтесь, что я когда-нибудь откажусь от своего ребенка, и моей вины в случившемся нет, я не хотела этого.

Рыдания Патриции Комптон усиливались.

– Пожалуйста, уходите, – взмолился ее муж.

Мы с Джимми наконец-то покинули эту негостеприимную обитель, дворецкий с легким поклоном отворил перед нами дверь, и пока он не успел еще затворить ее, Джимми достаточно громко, чтобы слышали хозяева, прокричал:

– Чертовы тупицы!

Наконец мы увидели солнечный свет, но для меня он был бледно-серым. Наверное, будет дождь, подумала я. Когда хоть что-то мне будет удаваться легко? Я страшусь ошибок, как зловещих призраков, возможно, надо мной, родившейся во грехе, будет вечно довлеть проклятие. Грехи отцов падают камнями на головы детей. Не в силах сдержаться, я истерично зарыдала, еще не сойдя с крыльца. Джимми меня нежно обнял и поцеловал в щеку.

– Дон, не плачь, все будет хорошо.

– Как, Джимми, разве ты не понял, что нас ожидает столько трудностей? Я не знаю, почему ты все еще хочешь жениться на мне. Ты будешь только мучиться, ведь я проклята! Проклята!

– Брось, Дон, забудь обо всем, что вытворила эта старая ведьма! Нам все по плечу, мы запросто управимся, эти ребята тупы, как пробки, к тому же напрашиваются на неприятности.

– Джимми, нам не в чем обвинить этих людей, по-моему, они даже в чем-то правы. А ты видел выражение лица этой женщины? Представь, у нее наконец появился ребенок, которого она может называть своим, и тут как из-под земли предстаем мы и собираемся его отобрать!

– Но ведь ты этого и хочешь! Ты же хочешь вернуть себе Кристи!

– Ну конечно же я хочу, только так тяжело вынести всю боль, все унижения. Ну почему одна старуха, одна, как ты говоришь, старая ведьма, принесла в этот мир столько горя? – Я заплакала.

– Не знаю почему, но знаю, что могла, и наша задача все это исправить. Для начала было бы совсем неплохо заглянуть в полицию, – настаивал на своем Джимми.

– Не стоит, лучше отыскать ближайшую гостиницу и позвонить оттуда мистеру Апдайку. В данном случае полиция только помешает. Санфорд Комптон был прав, нас ожидает юридическая баталия.

Я оглянулась на дом, пытаясь угадать, за каким из окон находится Кристи. Я почему-то была уверена, что ей купили самую лучшую кроватку и самые дорогие платья, но, будучи в столь нежном возрасте, Кристи вряд ли осознавала, где она и что с ней происходит. Возможно, счастье ее было так велико, как только можно вообразить. Но скоро я положу этому конец, я верю, что даже такие младенцы, как Кристи, способны почувствовать теплоту материнских рук, которые дадут ей полный покой в этом мире. Уверившись в благостности своих намерений, я вслед за Джимми ринулась в бой за свою дочь.

Мы сняли комнату в маленьком отеле неподалеку от Ричмонда. Это был отреставрированный старый пансион с большими удобными номерами, что в принципе нас мало интересовало. Единственное, что заставляло нас волноваться, было ожидание телефонного звонка. Что же нам предстоит услышать?

Когда я позвонила мистеру Апдайку и рассказала все, что произошло, то была поражена его реакцией.

– Самое мудрое решение, мне кажется, оставить все как есть, – сказал он. – Ребенок в чудесных условиях, о нем великолепно заботятся, а Санфорд Комптон имеет в своем округе большой авторитет.

– Мистер Апдайк, меня не волнует его «большой авторитет». Кристи – мой ребенок, и я бы хотела во что бы то ни стало вернуть его. Мне казалось, что вы должны были объяснить это Комптонам, – я уже не старалась скрывать раздражение, – и вообще, если вы и далее намерены оставаться семейным адвокатом, то должны защищать мои интересы.

– Мы не вдавались в детали, – оправдывался он, – я лишь пытался защитить честь семьи. Вы, надеюсь, понимаете, какую радость происшедшее доставит газетчикам? Вы догадываетесь, как их статьи отразятся на делах отеля?

– Мистер Апдайк, – сквозь зубы процедила я, – если в ближайшее время мне не удастся вернуть Кристи, то я сама скормлю журналистам эту историю.

– Догадываюсь, но мне хочется, чтобы вы наконец, поняли, какие детали всплывут в газетах. Ваши проделки с этим старичком, и в результате беременность, ваши...

– Я знала, что делала, и чем все закончится, но мой ребенок намного важнее, чем все ваши аргументы, и если вы не способны справиться с этими проблемами, и справиться быстро, мне ничего не стоит подыскать нового адвоката.

Мистер Апдайк прокашлялся:

– Я вам помогу, о чем разговор. Мне лишь хотелось открыть перед вами все трудности.

– Так каковы же наши планы?

– Я постараюсь воспользоваться своими знакомствами, может быть, мне удастся решить проблемы, не доводя дело до открытого разбирательства, то есть на закрытом заседании суда, где будут присутствовать только заинтересованные стороны и адвокаты. Я намерен заняться этим и...

– Тогда мы с Джимми останемся здесь, пока вы все не решите.

– Договорились, я перезвоню, но куда?

Я дала ему телефон отеля и еще раз напомнила, что заинтересована в быстром разрешении проблем. Адвокат пообещал все уладить в срок.

На следующий день мистер Апдайк позвонил и сообщил, что ему удалось уговорить Комптонов и их адвоката дать показания в верховном суде, председателем которого был некий мистер Пауэль, приятель Комптона и знакомый Апдайка.

– Если мистер Комптон имеет «большой авторитет», а председатель суда его друг, то на какую объективность можно рассчитывать?

– Судья благоволит к обеим сторонам, – пояснил мистер Апдайк, – и вообще в любой момент можно прибегнуть к обычному механизму разбирательства, коль нас не удовлетворят результаты. Кстати, не думаю, что Комптонов обрадует перспектива публичного слушания.

Мистер Апдайк сообщил нам время и место судебного заседания и сказал, что встретит нас за час до начала. Разговор с ним происходил утром. Нахлынувшие на меня переживания были столь велики, что я не притронулась к ленчу.

– Все обойдется, – успокаивал меня Джимми, – все очевидно, и никаких проблем я не предвижу. Все закончится быстро и без лишних хлопот.

– Ах, Джимми! Мне бы твою уверенность. Мистер Апдайк при любом удобном случае напоминает огромный авторитет Санфорда Комптона, говорит, что у него большое влияние и связи с политиками и юристами, в отличие от меня.

– Как раз это меня и не волнует, нужно смотреть правде в глаза, ведь Кристи же – твой ребенок.

Его уверенность начала передаваться мне.

– Джимми, я не могу тебе передать, как рада, что ты со мной, одна я не вытянула бы и половины сделанного.

Джимми положил свою теплую ладонь на мою руку.

– Единственное, что мне нужно от жизни, это сознание того, что я нужен тебе сейчас и всегда.

Я хотела поцеловать Джимми, но мы были окружены людьми, которые явно жаждали сенсаций, как и всякая публика престижных ресторанов, вдобавок я не хотела ни привлекать к себе внимание, ни давать почву для лишних слухов. Джимми говорил, что происходящее порождает у меня манию преследования, но что я могу поделать? Он рассмеялся и взял с меня обещание поцеловать его дважды, когда мы останемся наедине.

День, на который было назначено слушание, выдался серым, прохладным. Неслышными шагами подкралась осень. Гомон птиц, звучащий в последние дни перед их отлетом в теплые края, был невыносимым, и мне хотелось нестись по небу за теплом и солнцем вслед за неугомонной птичьей братией. Тяжелые облака наливались зловещим свинцом, в своих шалостях ветер потерял чувство меры. Листья напоминали сморщенные лица тибетских долгожителей, потоки воздуха срывали их и кружили в безумном танце, бросали на землю, покрывали ее широкими желто-багряными мазками.

Мистер Апдайк встретил нас в вестибюле. Несмотря на почтенный возраст, а было ему около семидесяти, в нем чувствовались власть и сила, он выглядел гораздо моложе своих лет. Копна седых вьющихся волос, локоны, спадающие на высокий лоб, дополняли его строгий облик. Он стоял, широко расправив мощные плечи, весь его вид, металл в голосе восстановили мои силы и уверенность в себе. Мистер Апдайк твердо пожал руку Джимми и лаконично изложил план защиты наших интересов.

– Просто сидите и слушайте, пока судья Пауэль не начнет задавать вам вопросы.

Я кивнула. Моему взору предстала чета Комптонов, входящая в здание суда вместе с адвокатом. Санфорд держал Патрицию под руку как человека, еще не оправившегося от тяжелой болезни, в руках она сжимала неизменный кружевной платочек. Как только ее мутные глаза остановились на нас, на лице Патриции отразился ужас. Я не смогла оставаться равнодушной, и ледяная дрожь прокатилась у меня по телу.

Семейным адвокатом Комптонов был человечек смехотворного роста с на редкость безобразной внешностью и хрупким телосложением, дисгармонирующим с шикарным баритоном, что я, как человек, имевший некоторое отношение к музыке, не могла не заметить. Звали его Феликс Грамберг, в тот момент, когда он начал говорить, мне показалось, что все безнадежно.

Мы собрались в здании суда, на втором этаже большого офиса. Мраморные полы так же сочетались с книжными полками, до упора забитыми томами по юриспруденции, как мороженое с горчицей. Вся стена за большим судейским столом темного дуба была увешана фотографиями с изображениями судьи Пауэля, пожимающего руки всевозможным политическим деятелям и даже президенту Гваделупы.

Все это придавало действу дух торжественной церемонии. Громкий разговор казался здесь крайне неуместным.

Мы с Комптонами расположились в противоположных сторонах зала, адвокаты же разместились в кожаных креслах поближе к трибуне. Мистер Комптон старался принципиально не смотреть в нашу сторону, а его жена время от времени поднимала на меня свои рыбьи глазки.

Судья Пауэль выглядел человеком, вытесанным из гранитной глыбы, если так можно сказать о человеке вообще. Когда он смотрел на собеседника, возникало ощущение, что он видит его насквозь, его прошлое, настоящее, а также будущее. Я пыталась использовать все свои дилетантские познания в физиогномике, чтобы понять чувства и настроения судьи, но когда тот начал вести заседание, его лицо превратилось в маску, губы не двигались, в глазах отражалось не больше эмоций, чем у египетской мумии, даже брови окаменели, он выглядел как статуя Фемиды.

– Для начала я оглашу суть происходящего, – сказал судья. – Это закрытое слушание было организовано по просьбе и при участии заинтересованных сторон, посему протокол, отражающий ход процесса, вестись не будет. Любые мои замечания и выводы также не могут быть использованы ни одной из сторон как юридическое заключение по данному делу. Имеются ли вопросы?

– Все предельно ясно, ваша честь, – заявил мистер Апдайк.

– Вполне вразумительно, ваша честь, – подтвердил Феликс Грамберг.

– Итак, в соответствии с нашим договором начнем с мистера Грамберга, – с этими словами судья изящно повернулся в кресле в сторону Феликса и направил на него свой бесстрастный взор.

Джимми застыл, схватив мою руку.

– Благодарю вас, ваша честь. Как известно, мои клиенты, Санфорд и Патриция Комптон, усыновили новорожденную, так как всю жизнь мечтали воспитать наследника. Радость их была безгранична, когда они узнали от одного из своих знакомых о появлении на свет ребенка, факт рождения которого семейство стремилось скрыть от общества. Этот человек был близким другом Лилиан Катлер, владелицы гостиницы на побережье Катлеров, он желает оставаться неизвестным до тех пор, пока не возникнет острой необходимости в раскрытии его личности. До миссис Катлер дошла информация о щекотливом положении, в котором оказалась ее внучка. Если говорить проще, то последняя состояла в интимной связи с неким мужчиной, когда обучалась в Нью-Йорке, и в результате зачала от него ребенка. Миссис Катлер и ее внучка по известным причинам не желали, чтобы эта новость стала достоянием гласности, поэтому миссис Катлер помогла своей внучке оставить место учебы и переселиться к своей сестре, кстати опытной акушерке, где внучка и находилась до момента разрешения от бремени. Нужно уточнить, что младшая Катлер сама еще находилась в довольно нежном возрасте и не желала бросать свою артистическую карьеру, поэтому и согласилась отдать ребенка на усыновление. Она поставила свой автограф на документах о передаче дочери супругам Комптон сразу после родов. События развивались следующим образом. Комптоны принесли малютку в свой дом, произвели медицинское обследование и сразу же привязались к девочке, даже назвали ее в честь покойной матери мистера Комптона. И вот... младшая Катлер возжелала вернуть ребенка. Мы считаем ее притязания безосновательными, нарушающими контракт, составленный семейным советом Катлеров, ни один из пунктов которого не вызывал сомнения. Например, мистер и миссис Комптон, проживающие по адресу Хардидрайв, 12, принимают на себя всю ответственность за здоровье и материальное обеспечение оного ребенка со дня подписания контракта и подтверждают, что снимают все претензии с семьи Катлеров за ребенка, обязуются воспитывать его с сего дня и до момента, указанного в законодательстве. Я хочу подчеркнуть, что, Ваша честь, слова «до самой смерти», сказанные семейством Катлеров в добром здравии и твердой памяти, обязывают их отказаться от всяких претензий на ребенка. Все подписано, скреплено печатью и оглашено, – закончил он, кладя документ на судейский стол с видом римского патриция, указующего большим перстом в землю.

Судья Пауэль, наскоро просмотрев бумаги безо всякого интереса, задержался на странице с печатями и безразлично отложил все в сторону, затем в крутящемся кресле повернулся в нашу сторону.

– Ваше слово, мистер Апдайк.

– Я не намерен оспаривать вещи, изложенные в документе. Договор, как говорится, дороже денег, но я хочу представить новые факты, связанные с делом. Главный из них – Дон Катлер не могла дать свое согласие на усыновление ребенка, потому что ничего не знала об этом.

– Не знала?

– Нет, ваша честь, – подтвердил мистер Апдайк. Я не могла видеть выражение лица судьи, но замешательство, похоже, имело место.

– Вы утверждаете, что мать ребенка не была в курсе событий?

– Я?.. Да. Лилиан Катлер, будучи моим клиентом, утверждала, что мать ребенка согласна на все, лично Дон я увидеть тогда не мог. Миссис Катлер убедила меня, что решение о передаче ребенка принадлежало ей, родителям Дон и самой матери, им казалось, по ее словам, что так будет лучше.

– А как же подпись?

Создалось впечатление, что мистеру Апдайку стало тесно в его кожаном кресле, он деловито откашлялся, поправил узелок на галстуке и нехотя начал пояснять:

– Судя по всему, это подделка.

– Подделка? – Наконец-то безучастная маска на лице судьи ожила, его брови поползли вверх. – Вы не потрудились проверить подпись?

– У меня не было причин сомневаться, ведь я был адвокатом Катлеров в течение всей своей практики, а в деловых отношениях миссис Катлер была честна...

– Ваша честь, – прервал мистера Апдайка Феликс Грамберг.

– Да?

– У нас есть в качестве доказательства другая подпись Дон Катлер, похожая на эту как две капли воды... Поэтому мне кажется излишним разыгрывать фарс о поддельных подписях.

Он протянул судье бумаги, и тот не без интереса осмотрел предмет разногласия.

– Мистер Апдайк, я не эксперт, но действительно похоже. – Судья Пауэль передал документы нашему адвокату.

Как бы между прочим мистер Апдайк ознакомился с ними и так же спокойно снял пенсне и спрятал его в футляр, его действия были похожи на ритуальную пантомиму.

– Ваша честь, мне неведомо, кто и каким образом сфабриковал это, но что подделка, то подделка... – он развел руками.

– Понятно, – протянул судья, – но не будете ли вы так любезны поделиться ходом своих мыслей.

Мистер Апдайк посмотрел мне в глаза, чтобы увериться, что я даю ему карт-бланш.

– Ваша честь, миссис Катлер отошла в мир иной, после чего были оглашены завещание и некоторые другие документы, из которых стало предельно ясным, что Дон Катлер, к сожалению, не внучка Лилиан Катлер.

Патриция Комптон, пропустившая мимо ушей всю предыдущую информацию, неожиданно вернулась к жизни, она резко вскинула свою голову цвета белого мрамора и посмотрела в мою сторону, в ее глазах отразился по-детски неподдельный интерес.

– Понятно, продолжайте, – кивнул судья Пауэль.

– Дон Катлер является дочерью мужа Лилиан Катлер...

– Вы хотите сказать, что она ее дочь?

– Вовсе нет, ваша честь.

– Понимаю, понимаю, мы не будем останавливаться на подробностях.

– Извините, – раздался голос разъяренного Санфорда Комптона, – что-то я не улавливаю никакой связи.

– Мистер Апдайк представил в новом свете деяния Лилиан Катлер, всплыл наглый и кощунственный обман. Мисс Катлер, – обратился судья ко мне, сердце мое забилось сильней, на лице его отразилась внутренняя борьба. – Отрицаете ли вы свое участие в составлении этого документа?

– Да, сэр.

– Каковы же были ваши планы на момент рождения ребенка? – мягко поинтересовался судья.

– Не знаю, ваша честь, но я так ждала этого ребенка... Что со мной творилось, когда нас разлучили!

– Не требовала ли Лилиан Катлер, чтобы вы подписали эти документы? Угрозами, обещаниями или чем-либо подобным?

– Нет, сэр, мы не виделись с покойной с момента моего отъезда из Нью-Йорка в Медоуз.

– Медоуз? – судья вопросительно посмотрел на мистера Апдайка.

– Это имение сестры Лилиан Катлер.

– Понятно, значит, вы и не подозревали о существовании четы Комптон?

– Вот именно, ваша честь.

– Так зачем же вы стремились скрыть факт рождения ребенка, если не намеревались впоследствии отделаться от него?

– Ваша честь, я не могла противостоять требованиям бабушки Катлер, тем паче я и не представляла полностью ее намерений и только теперь полностью поняла причины ее ненависти ко мне, причины, по которым она не хотела терпеть рядом с собой моих детей, теперь это понятно даже последнему глупцу.

– Понятно, – судья Пауэль на мгновение откинулся на спинку кресла, но тут же устремил свой неподкупный взор на Комптонов. – Мистер и миссис Комптон, факты, поднятые господином Апдайком, кое-что проясняют, любой суд вынесет постановление не в вашу пользу, а ведь мистер Апдайк открыл еще не все свои карты. Короче, я советую вам учитывать обстоятельства подписания контракта и то, что если так будет продолжаться, проигравшей стороной окажется ребенок, – он наклонился вперед. – Вы станете посмешищем.

Тут миссис Комптон залилась слезами. Санфорд злобно кивнул судье и неуклюже приобнял супругу.

– Мы не знали ни о каких там обстоятельствах, – с негодованием пробурчал он.

– Понятно, – беззаботно сказал судья и обратился к их адвокату: – Мистер Грамберг, я вам советую конфиденциально убедить клиентов, чтобы они возвратили ребенка матери, ибо, как говорится, плетью обуха... далее сами знаете.

– Мы рассмотрим предложение, ваша честь, – ответил Феликс Грамберг.

– Благодарю вас, – отрезал Санфорд Комптон и помог жене подняться, после чего они устремились к выходу.

Истерика миссис Комптон вышла за рамки приличия. Мистер Грамберг оторвался от кресла и обратился к нашему адвокату:

– Вы где-нибудь остановились?

– Нет, я об этом не позаботился, но, может быть, мне следовало позвонить к вам в офис? Сколько времени вам понадобится?

– Дайте мне два часа.

Они пожали друг другу рук, и Феликс, подпрыгивая, пустился вдогонку за клиентами. Судья приподнялся и с высоты кафедры оглядел нас с Джимми. Слабость, охватившая меня, не давала мне встать.

– Понятно, – сказал судья Пауэль, – неприятная история, вас ожидает еще куча проблем, юная леди. В этом есть доля вашей вины.

– Я знаю, ваша честь.

– Сейчас я могу только пожелать вам удачи.

– Большое спасибо, – ответила я и вместе с Джимми покинула зал заседаний.

– Я вас догоню, – бросил нам вслед господин Апдайк.

Мы решили подождать адвоката в вестибюле, где и застали раскрасневшегося от переживаний Санфорда Комптона. Он яростно жестикулировал и брызгал слюной, похоже, это был его обычный стиль общения, в данный момент он общался со своим адвокатом. Патриция, судя по всему, ожидала их в машине, к которой они и поспешили. Через некоторое время к нам подошел мистер Апдайк и посоветовал отправиться в гостиницу. Я была разбита, с трудом говорила, любое движение доставляло мне неимоверные страдания, а тут еще адвокат со своими извинениями за дела минувшие и заверениями, что все случившееся совершенно не в духе бабушки Катлер. Вообще уважение к бабушке чувствовалось у него в каждом слове, когда адвокат описывал ее первые дни правления, я даже пожалела, что не застала их, так мне хотелось увидеть бабушку во всех ее гранях.

Через два часа мистер Апдайк позвонил Феликсу Грамбергу и передал нам, что Комптоны отказываются от дальнейшего сопротивления. От счастья я закружилась по комнате как ненормальная. Джимми пустил скупую мужскую слезу и заключил меня в объятия. Санфорд Комптон попросил как можно быстрее избавить его от присутствия ребенка, ему не хотелось вечных проблем.

– Конечно, – ответил Джимми, – сейчас приедем.

– Большое спасибо, – сказала я, обращаясь к мистеру Апдайку, – я знаю, скольких трудов вам это стоило.

Я решила, что судья Пауэль убедил мистера Апдайка, что дело в любом случае решается в мою пользу. Наш адвокат, естественно, как и любой мужчина, не признавал за собой никаких ошибок, но в конце концов он был всего-навсего жертвой интриг бабушки Катлер. Также для меня оставалось загадкой, почему его обошли в завещаниях, это оставалось загадкой даже тогда, когда многие тайны в истории Катлеров были раскрыты. В глубине души у меня рождались подозрения, что еще ко многим дверям придется подобрать ключи.

В этот раз, когда мы явились за Кристи, Санфорд Комптон предстал перед нами совершенно другим человеком. Тоном отставного генерала он приказал дворецкому провести нас в вестибюль, где стоял сундук с вещами, которые, по словам хозяина дома, он купил для Кристи. Там были также одежда для кукол, игрушки, медицинские заключения.

– Я уверен, что у вас есть свой толковый доктор, но это не помешает, – с этими словами мистер Санфорд проследовал мимо нас в коридор. – Патриция с ребенком вот-вот спустятся.

– Я отнесу это в машину, – Джимми кивнул на сундук, – большое вам спасибо.

– Я очень сожалею, что все так вышло, мы с Патрицией никогда не помышляли кого-нибудь обидеть или оскорбить.

– Да, да, вы не виноваты. Вы тоже стали жертвой интриг бабушки Катлер.

– Когда мы с ней заключали контракт, то я и представить не мог, до чего все это дойдет, – в его глазах я снова увидела стальной блеск. – Вашей бабушке, или как там она себя называла, стоило лучше поработать над этим!

Я не в силах была сдержать себя и откровенно рассмеялась, но моя радость оказалась кратковременной. Подняв глаза, я увидела Патрицию Комптон, медленно спускающуюся по лестнице с Кристи на руках. Мое сердце бешено заколотилось от переизбытка чувств, вызванных тем, что Патриция шла слишком медленно, мне казалось, что она может в любую секунду оступиться и упасть.

– Я хотел все сделать сам, – прошептал мистер Санфорд, – но она воспротивилась.

Я бросилась вперед, желая помочь Патриции, но та, отпрянув в сторону, посмотрела на меня как Ватиканская девственница на портовую шлюху. Кристи завернули в пеленку так, что сквозь розовую материю едва был заметен ее розовый носик. Патриция ни на минуту не переставала сверлить меня взглядом, ее тоскливые глаза и дрожащие губы не давали мне возможности с легким сердцем забрать Кристи.

– Она только заснула, – сквозь зубы процедила Патриция, – после еды она всегда спит, а иногда, – она улыбнулась, – иногда она засыпает с соской во рту, только перестанет кушать и засыпает... Это чудесный ребенок. – Она посмотрела на Санфорда, потом перевела взгляд на Джимми и наконец медленно подошла.

– Патриция, отдай мисс Катлер ее ребенка, – голос Санфорда звучал отрывисто, но нежно.

– Что? О, да, да, конечно!

Патриция протянула мне ребенка, я быстро шагнула вперед и приняла Кристи на руки. Когда я посмотрела на ее личико, то поняла, что призраки, терзавшие меня все это время, отошли, и чувство светлой радости наполнило мою истерзанную душу. А ведь я совсем забыла, какие у Кристи прекрасные светлые волосы.

– Спасибо, – кивнула я Патриции. – Я действительно сожалею о происшедшем.

Губы Патриции задрожали, она закрыла лицо руками.

– Патриция, ты же обещала! – вскипел Санфорд, на что его жена, глубоко вздохнув, сжала в кулаки пальцы, чтобы замкнуть в себе все свое горе.

– Простите, – пролепетала она.

– Ну, нам пора, – Джимми повернулся к выходу, – у нас впереди еще долгий путь.

– Да, кстати, спасибо за детские вещи, – поблагодарила я, на что мистер Комптон кивнул, и в его глазах заблестели слезы.

Как только дворецкий затворил за нами дверь, мы услышали истеричные завывания Патриции, это был душераздирающий вопль, крик любящей матери, у которой отняли ребенка, ее голос был отчетливо слышен даже сквозь толстые дубовые двери. Мы с Джимми хранили гробовое молчание. Сев в машину, я сомкнула веки и полностью отдалась воспоминаниям. Потом, когда я открыла глаза, то чуть ли не с удивлением обнаружила ребенка, чей маленький носик с нетерпением ждал поцелуя.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПОБЕРЕЖЬЕ КАТЛЕРОВ

Когда мы уезжали в Сэддл Крик, я попросила миссис Бостон приготовить к нашему возвращению комнату напротив офиса бабушки Катлер. В ней были два больших окна, выходящих на солнечную лужайку перед гостиницей. А голубой цвет обоев... Я его просто обожала! Раньше здесь была детская, моя, Филипа и Клэр Сю. Именно отсюда меня похитили, поэтому я ни за что не согласилась бы поселить здесь Кристи, если бы в комнате осталась старая обстановка.

Миссис Бостон помогла мне разобраться с вещами Кристи, когда Джимми принес сундук, предоставленный мистером Комптоном. Миссис Бостон организовала все лучшим образом...

– Какая чудная девочка, – всплеснула она руками, – присутствие ребенка облегчает траур, свалившийся на всех нас.

Я поблагодарила миссис Бостон и отправилась к матери, чтобы показать ей Кристи, но та закрылась у себя в комнате. После ухода миссис Бостон я уложила Кристи в кроватку. Я почувствовала на себе чей-то недобрый взгляд, обернулась и увидела в дверном проеме Клэр, свою дорогую сестрицу. Ее руки были сжаты в кулаки, гримаса, которую она, наверное, считала милой улыбкой, могла испугать и призрака.

– Ты совсем потеряла стыд? Ты зачем притащила это? – Клэр Сю ткнула пальцем в сторону Кристи. – Все прекрасно знают, что она – ублюдок, впрочем как и ты.

– Да, мне не стыдно, я же не стала из-за этого уродливей или глупее тебя! И чтобы я больше не слышала от тебя подобных высказываний.

– Интересно, что ты ей ответишь, когда она подрастет и спросит, кто же ее настоящий отец? – Клэр пыталась довести меня до белого каления.

– Когда она будет достаточно взрослой, чтобы понять, я открою ей всю правду, – ответила я. – Она не окажется брошенной на произвол судьбы, как я.

– Как все смешно и глупо, бабушка бы подобного безобразия не допустила. Это портит репутацию отеля.

Я медленно направилась в ее сторону. Под действием моего взгляда саркастическая ухмылка исчезла с лица Клэр, уступив место выражению человека, страдающего хроническим расстройством кишечника. Она отступила.

– Я скажу это один, всего один раз, так что слушай внимательно. Никогда, никогда не произноси ничего такого, что могло бы принести вред Кристи. Все смешное и глупое, что есть в этом доме, – ты. Держись подальше от моего ребенка, и у тебя будет меньше проблем. И если я услышу, как ты распространяешь грязные сплетни, бойся.

Клэр, бросив последний, полный ненависти взгляд, отправилась восвояси.

На следующий день я почувствовала себя полноправной хозяйкой. Рэндольф, мужчина с одной из самых очаровательных улыбок на свете, с чудовищной работоспособностью, сильно сдал после смерти бабушки Катлер. Раньше он заботился о гостинице, о земле на побережье и общался с детьми только в силу необходимости. Сейчас его глаза потускнели, и голос его звучал как из преисподней. Я встречала мало мужчин, заботящихся о своей внешности как Рэндольф, но сейчас он оставил и эту привычку. На нем была мятая рубашка, галстук с жирными пятнами и стоптанные башмаки. Моя мать, конечно, замечала это, но старалась игнорировать. Скорей всего, если бы кто-нибудь напомнил ей о необходимости вмешаться, она, едва смутившись, сослалась бы на свое плохое самочувствие.

Однажды один из гостей посетовал на тяжелую атмосферу в отеле, скорее всего он намекал на Клэр и моего брата Филипа, с которыми в последнее время я совершенно не общалась. Клиенты ностальгически вздыхали о прекрасной атмосфере, создаваемой для них раньше бабушкой Катлер, теперь же они с нетерпением дожидались конца лета, окончания сезона.

Через несколько дней после нашего возвращения с Кристи Джимми нужно было уезжать, отпуск его заканчивался, армия ждала своего солдата. Джимми так долго поддерживал меня во время всех этих страданий и тягот, выпавших на мою долю, что я со страхом ожидала его отъезда. Мне показалось, что я всеми покинута. Расставание было грустным для нас обоих, и вот перед отелем мы сказали последнее прощай. День был ужасный, нависли низкие, тяжелые облака, волны, казалось, неслись из-за океана, чтобы попрощаться с Джимми. Дул порывистый северный ветер.

– Не грусти, – печально улыбнулся Джимми, – как только смогу, я позвоню. А следующий отпуск мы проведем снова вместе.

– Джимми, я ничего не могу с собой поделать. Посмотри, вот огромный отель со множеством людей, но ни один из них не заменит мне тебя, – дальше сдерживать слезы я не могла.

Большие темные глаза Джимми стали влажными.

– Я знаю, у тебя все получится, действительно верю в это, просто уверен. Итак, – сказал он вздохнув, – я позабочусь о нашем будущем.

– Позаботишься о нашем будущем? – сквозь слезы усмехнулась я. – Не понимаю. – Лицо Джимми озарилось довольной, как у чеширского кота, улыбкой. – Может быть, ты мне объяснишь?

– Да, – проговорил Джимми, засунув руку в глубокий карман камуфляжа.

Я с нетерпением ждала, когда он соблаговолит разжать пальцы. И вот я увидела необычайной красоты бриллиантовое кольцо. Я не встречала такого никогда, и у меня перехватило дыхание, я не могла вымолвить ни слова.

– Джимми, где ты это взял?! Ты что, украл его? Оно стоит таких денег!

Джимми рассмеялся и надел мне перстень на безымянный палец.

– Я купил его в Европе, – спокойно ответил Джимми, – по дороге в Амстердам, на настоящем рынке бриллиантов, – в словах его звучала гордость человека, повидавшего мира. – Естественно, друзья подняли меня на смех, ведь я экономил даже на трехцентовых булочках. – Джимми взял меня за руку и посмотрел прямо в глаза. – Но это не стоит и одной твоей слезинки.

Я приложила ладони к вискам, мое сердце колотилось так, что трудно было дышать. В глубочайшую тоску вверг меня звук заведенного мотора.

– С тобой все в порядке? – Джимми увидел, что я задыхаюсь.

– Да, я просто... Джимми! – Я обняла его дрожащими руками. Мы поцеловались. Нас захлестнуло море любви.

Я не хотела отпускать Джимми и крепко держала его. Он взял меня за плечи, решительно отстранил и посмотрел в глаза.

– Только подумай... – говорил он, и яркие звезды блистали в его черных глазах, – скоро, очень скоро ты станешь Дон Лонгчэмп.

– Чудесно, Джимми, но я не могу ждать...

Мы еще раз поцеловались, но ему действительно нужно было ехать.

– Начальство не одобрит моего опоздания, – говорил он. – Береги себя и не забывай о Кристи.

Джимми уехал.

Я провожала его взглядом до тех пор, пока автомобиль не исчез из вида. Холодный осенний ветер играл моими волосами. Несколько минут спустя я вернулась в гостиницу. Блеск бриллиантов обручального кольца наполнял меня теплотой и надеждой. Прощание оказалось утомительным, и моим единственным желанием было подняться к себе и заснуть рядом с Кристи. Я не могла ни о чем думать, просто медленно поднималась и считала ступени, глаза слипались.

Войдя в комнату, я подошла к кроватке Кристи, но там ее не оказалось. Какое-то мгновение я не могла ничего понять, отказывалась верить, непонимающе улыбалась, открывала и закрывала глаза, но это не помогало. Кристи исчезла. Может быть, миссис Бостон куда-нибудь ушла с ней, подумала я. Камень лег на мое сердце.

Боже, кто это выдержит?!

Воздух стал тягучим и липким, его невозможно было не то что вдохнуть, но даже пройти сквозь него стоило неимоверных усилий. С большим трудом собрав всю свою волю, я заставила себя успокоиться и спустилась вниз, чтобы переговорить с миссис Бостон. Я обнаружила ее на кухне беседующей с Насбаумом, они нехотя обернулись. Я не видела себя в зеркало, но полагаю, что мое лицо в тот момент пылало так, что любой с радостью обдал бы его из огнетушителя, прежде чем рискнул бы разговаривать со мной. Язык с трудом слушался меня.

– Дон, что происходит? – Миссис Бостон встревожилась.

Я не увидела Кристи ни у нее на руках, ни рядом.

– Кристи... – из пересохшего горла я с трудом извлекла звуки, мало похожие на человеческую речь, – пропала... Кристи... – Слезы хлынули у меня из глаз.

– Что-что? – переспросил Насбаум. – Пропала?

Миссис Бостон молча обхватила голову руками, а потом повернулась ко мне и воскликнула:

– Это ошибка!

– Ее нет в кроватке.

– Ничего-ничего, – неумело утешая меня пробормотал Насбаум. – Я уверен, что с ней все хорошо. – Он посмотрел на миссис Бостон, чье лицо сейчас выражало глубокую озабоченность. – Давайте поднимемся?

Мы втроем поспешили направо по коридору и вверх по лестнице. Еще раз я вынуждена была увидеть опустевшую кроватку. Миссис Бостон снова схватилась за голову.

– Ничего не понимаю, – голос у нее дрожал, – я ее оставила всего пятнадцать минут назад, она тогда спала.

– О нет, – я не могла больше себя сдерживать. – Кристи украли! Нет! – Мой крик пробудил любопытство у матери, и она появилась в дверях.

– По какому поводу истерика? – поинтересовалась она.

– Ребенок пропал, кто-то взял ребенка, – за всех ответила миссис Бостон.

Ужас исказил лицо моей матери, глаза ее начали испуганно расширяться, в них читался страх. Она уже слышала эти слова раньше, когда украли меня. Только потом ей пришлось смириться. Похоже, она перестала ощущать время, временные рамки для нее значения не имели, тогда... сейчас... она переживала все во второй раз.

– О нет, – она тоже не могла больше себя сдерживать, – это, может быть... это, должно быть, ошибка, почему все должно повторяться? Только не это! Я больше не выдержу! Но почему в этом доме не может быть мира? – простонала она и покинула комнату.

– Наверное, нужно что-нибудь делать? – что-то отдаленно похожее на предложение произнесла миссис Бостон.

Я никак не могла успокоиться: почему Джимми уехал сейчас, когда он больше всего необходим? Эта мысль не давала мне покоя. Почему? О Боже! Сделай так, чтобы Кристи исчезла не навсегда, только не это! Я же не переживу этого во второй раз. Может, это место действительно проклятое. Или все это злая шутка судьбы, жестокий порочный круг. Карусель ужаса.

Я вытерла слезы и последовала за миссис Бостон. Мы оставили комнату. Спустившись в вестибюль, миссис Бостон развила бурную деятельность, ее указания сыпались направо и налево.

– Кто-то взял Кристи из кроватки, – поясняла она. – Необходимо осмотреть всю гостиницу.

Мне показалось, что многие служащие были шокированы. Коридорные с энтузиазмом бросились выполнять поручения, дворецкие поспешили за горничными, персонал ресторана, расслаблявшийся в вестибюле, выскочил на улицу и окружил отель, все больше и больше людей принимало участие в поисках Кристи. Вскоре все население отеля было задействовано. Даже Филип, оторвавшись от покера, в сопровождении прислуги выбежал во двор.

– Что, действительно пропал ребенок? – В его глазах был неподдельный интерес.

Я только кивнула в ответ. Принимать участие в поисках я не могла и сидела в кресле. Мое самочувствие было омерзительным, меня тошнило, судороги сдавливали горло. Я закрывала глаза и действительно боролась за каждый вдох. Миссис Бостон, мистер Насбаум, дворецкий, прислуга, в общем все, кто на данный момент не принимал участие в поисках, успокаивали меня. Наконец из глубин коридора раздалось долгожданное: «Ребенок нашелся!»

– Кристи, Кристи! – из последних сил я рванулась из кресла. Крылья выросли у меня за спиной, когда я неслась по вестибюлю.

Мгновением позже Лилиан Францен, девушка из прачечной, показалась из-за поворота с Кристи на руках.

– С ней все в порядке?

– Чудесно, все чудесно, – ответила девушка и аккуратно протянула мне ребенка.

Кристи удивленными глазами рассматривала окружающих, от любопытства подергивая носиком. Я прижала ее к себе, не желая больше ни о чем думать.

– Где ты ее нашла?

– Я чуть было не прошла мимо, этот замечательный ребенок так тихо лежал...

– Где?

– В прачечной, в корзине с грязным бельем. Все с недоумением переглянулись.

– И как она там оказалась? – спросила миссис Редли, одна из старших секретарей. – Если кто-то пошутил, то довольно-таки неудачно.

– Благодарю вас, – я обвела взглядом присутствующих. – Спасибо за помощь.

– Как хорошо, что она всего этого не понимает, – миссис Бостон умиленно сложила руки на груди.

Мы забрали Кристи наверх и там еще раз внимательно осмотрели ее. На ней не было ни пятнышка, ни царапинки, и она выглядела довольной и радостной.

– Но кто это сделал? – недоумевала миссис Бостон.

Через некоторое время в дверях показалась ненаглядная Клэр Сю.

– Что случилось? – ехидно улыбнулась она. – Я пропустила что-нибудь интересненькое?

– Где вы были? – миссис Бостон отчетливо произносила каждое слово, ее глаза выражали недоверие.

– Я спала под магнитофонную музыку.

– Я не слышала никакого магнитофона.

– А кто вам сказал, что вы вообще что-нибудь слышите? – съязвила Клэр и перевела взгляд на меня. – Он вряд ли мешал Кристи спать. Она такой хороший ребенок, правда, Дон? – И с этими словами удалилась.

– С этого момента я не хочу ее видеть вблизи этой комнаты, а тем более вблизи Кристи, – твердо проговорила я.

– Я прослежу за этим, – успокоила меня миссис Бостон.

Этой ночью Кристи спала со мной. Вся эта нервотрепка лишила меня сна, я целый час мучилась, прежде чем смогла отдаться воле грез, но потом часто просыпалась, чтобы убедиться, все ли в порядке с Кристи. В конце концов, уже когда начало светать, я погрузилась в глубокий сон. Словно оберегая пришедшее ко мне умиротворение, Кристи не плакала. И меня разбудила миссис Бостон, держащая в руках бутылку с едой для ребенка.

– По-моему, пора, – сказала она.

– Как это мило с вашей стороны, миссис Бостон.

Я любовалась дочерью, когда она ела. Глаза Михаэля, а губы и нос мои. Сжав свои маленькие кулачки, широко раскрытыми глазами она уставилась на меня.

Боже! Кажется, это было так давно, ее взгляд напомнил то время, когда мне приходилось заботиться одновременно о Ферн, новорожденной дочери мамы Лонгчэмп, и о самой маме, которая была тяжело больна. Этот опыт не прошел для меня даром. С Кристи у меня не возникло проблем, мне было уже все заранее известно.

Когда миссис Бостон покинула комнату, неслышно вошла мама.

– Что происходило вчера вечером? – простонала она. – Может быть, это был сон?

– Нет, мама, это был не сон, боюсь, что то были проделки Клэр. Она выкрала Кристи и отнесла в прачечную, а теперь, конечно, все будет отрицать. Я уверена, что это ее рук дело.

Мама всплеснула руками, как будто ее действительно смутили мои слова, и посмотрела на спящую Кристи. Мне было неясно, что у нее на душе, во всех жизненных ситуациях главным для матери оставалась внешность, я не видела ее без макияжа или недостаточно элегантно одетой. Сейчас же на ней была старая, поношенная одежда, волосы были спутаны, впечатление было очень жалкое. Она остановилась в центре комнаты, лицо ее исказила гримаса.

– Разве это не смешно?

– Смешно? Мама, почему мне должно быть смешно?

– Ты деревенская дурочка с ребенком на руках, не замужем, но имеешь столько возможностей, – она глубоко вздохнула. – Мне приходится рассчитывать на твое внимание. Отец Кристи бросил тебя... а ты так молода... Бабушка Катлер поступила правильно, хотя и жестоко и даже незаконно, ребенок рос бы в хорошей семье, а сейчас он обременяет тебя.

– Мама, я не ожидала от тебя других слов, – я пыталась поймать ее взгляд. – Кристи мне очень дорога, я сделаю для нее все, что в моих силах. Ты в свое время поступила просто, убрала меня с глаз долой и не спросила, что я думаю по этому поводу. Ты уважаешь интересы других, но свои уважаешь больше. Ты эгоистка. Ты... Ты... Ты... Если ребенком кто-то обременен, то это только ты. Кристи – мое благословение.

Я бросала слова как камни, а она смотрела на меня немигающими глазами и улыбалась своей детской улыбкой.

– Я не хочу с тобой ссориться, – сказала она, – ни сейчас, ни вообще, думай и поступай так, как считаешь нужным. Я могу лишь пожелать тебе то, что пожелала бы себе. – Она перевела разговор в другое русло. – Самое ужасное в этой ситуации, что ты меня до сорока лет сделала бабушкой. Но будь уверена, я никому не позволю называть себя бабушкой Катлер. Я хочу оградить себя от стирки грязных пеленок.

– О, мама, ты всегда ограждала себя от этого, у тебя всегда были нянька и прачка, а иногда ты ограждала себя другим способом.

– Ты хочешь загнать меня в могилу? Пожалуйста, ради Бога, если это доставляет тебе удовольствие. Тебе не нужны мои извинения, ты не понимаешь, сколько мне пришлось из-за тебя страдать. Неужели ты не видишь, какую жертву я принесла на алтарь твоего благополучия?

– Мама, ты говоришь глупости, – резко оборвала ее я.

Мать не решилась продолжить свою тираду, стоя все там же, в центре комнаты, она плакала. Но вдруг неожиданно, не вытирая слез, посмотрела на меня.

– Что это?

Я решила, что ее смутила моя одежда или прическа, но она показала на палец, где был перстень.

– Это обручальное кольцо?

– Да, мама. Джимми и я теперь официально считаемся помолвленными, – гордо ответила я.

– О! Нет, – она схватилась за голову, и лицо ее стало цвета самого дорогого белого мрамора. – И кто после этого скажет, что ты не дура? Ты хочешь выйти замуж за этого солдафона? За этого нищего юнца? Над тобой будет потешаться весь высший свет.

– Мы с Джимми любим друг друга. То, что мы сделали, ты не сделала за всю жизнь.

– Ох, любовь, – стекла зазвенели от ее хохота. – Такая любовь годится для романов, а не для жизни. Поищи для себя более выгодную партию. Поверь, я извлекла этот урок из своей жизни.

– Я тоже извлекла из своей жизни кое-какие уроки.

– Ты в своем уме? Ты теперь королева побережья Катлеров. За одну ночь ты получила положение, власть и деньги, а теперь ты захлопываешь дверь перед носом самых богатых и респектабельных женихов. Представь себе богатого, элегантного, образованного юношу. Такие ухаживали за мной. И ты властвуешь над ним. Богатые женихи завалят тебя подарками, будут обещать звезды с небес, тебе же останется только снимать сливки, – она искушала меня как змий.

– Нет, мама, я эту музыку не заказывала. Джимми и я... мы любим друг друга, а все остальное: положение, власть, финансы – чепуха, пока мы вместе.

– Мне очень жаль, что ты не прислушиваешься к моим словам.

– Тебе некого любить, кроме себя самой, и мне кажется, что ты себе не очень-то нравишься, особенно в эти дни. Или я ошибаюсь?

– Ты бессердечный ребенок, Дон. – Ее глаза наполнились слезами. – Ты очень похожа на своего отца.

– Как, мама, расскажи. – Я хотела поговорить о нем и о прошлом вообще, но и на этот раз она не стала говорить об этом.

– Я устала, и к тому же очень расстроена, – шептала она. – Поступай как находишь нужным, делай все, что угодно.

С этими словами она захлопнула дверь, я думаю, после этого разговора она еще больше стала себя жалеть.

Филип вернулся в колледж, Клэр Сю – в высшую школу, я тоже решила заняться своим образованием.

После смерти бабушки Катлер, после оглашения завещаний мистер Апдайк и мистер Дорфман занялись проблемами гостиницы на ближайший период, который мистер Апдайк назвал переходным периодом. Я знала, что пройдет не один день, пока я получу знания и опыт, достаточные для управления гостиницей. Мистер Дорфман, невысокий человек в очках с толстыми линзами, был достаточно искушен в этой науке, но неловок в общении. Рассеянность являлась основной его чертой, он никогда не смотрел под ноги, а общаясь с людьми, рассматривал крышку стола или увлеченно смотрел в окно, но только не в глаза собеседнику. Это было очень заметно.

– Я боюсь, что мне нечем вас порадовать, – начал он свою речь во время нашей первой встречи. – Я напомню вам лишь общеизвестные моменты. Вам должно быть известно, что отель давно заложен и миссис Катлер последние годы приходилось выплачивать проценты. – Другой человек без труда заметил бы удивление на моем лице, но не мистер Дорфман. Он, по-видимому, проникшись ко мне симпатией, добавил к фактам общеизвестным гораздо менее известные и стал топить меня в море загадочных терминов.

– Вы хотите сказать, что мы на сегодняшний день бедны? – спросила я.

– Нет. Нет. – Он улыбнулся в первый раз с момента нашей встречи, если это судорожное выражение лица можно назвать улыбкой. – Почти все крупные владельцы закладывают свое имущество, но никто не может назвать их нищими. Ваше предприятие нанимает очень много людей, и, безусловно, ваше состояние заслуживает уважения. Несколько лет гостиница приносила немалые деньги, и лишь за последние три года, чтобы быть точным, она чуть не развалилась, точнее, не приносила дохода.

– Но если мы выкупим закладные, то долги исчезнут.

– Я бы не советовал поступать подобным образом. Хозяин доволен тем, что получает проценты, и совершенно не жаждет заниматься делами отеля. Поверьте мне на слово, – сказал он.

– Как это все запутанно.

– Со временем вы будете разбираться в этом не хуже меня, я подобрал вам кое-что для самообразования, прочитайте все внимательно, особенно то, что касается гостиниц, а после мы поговорим снова, – он протянул мне огромную папку с бумагами.

Я подумала, что это действительно будет для меня школой жизни.

– А что об этом думает Рэндольф? – спросила я, уютней устраиваясь в кресле. – Может быть, для меня было бы лучше отдать бразды правления в его руки и сложить с себя ответственность?

– Мне казалось, что мистер Апдайк объяснил вам, – смущенно залепетал Дорфман, как будто не понимая сути вопроса. Немного поколебавшись он продолжил, но уже прямо глядя мне в глаза и четко произнося каждое слово: – Мистер Рэндольф не способен нести какую-либо ответственность вообще, так как вы знаете об отеле гораздо больше, чем он.

– Что? Иногда он ведет себе несколько странно, делая несуразные вещи.

– Миссис Катлер никогда не обременяла сына ответственностью, – говорил он. – Самое большее, что он делал, это вносил вклады в банк. – Мистер Дорфман начал просматривать папку.

Я глубоко задумалась. Мне хотелось помочь Рэндольфу, дать ему свободу действий, а самой заняться воспитанием Кристи. Тут я ощутила всю тяжесть бумаг в моих руках. Мое наследство – не благо, а обуза. Если я допущу ошибку, люди, служащие в отеле, потеряют работу.

– Мистер Дорфман, я...

– Я могу вам сказать, что на вас работают прекрасные специалисты. Если миссис Катлер в чем-то задолжала, то только из-за сложной экономической ситуации. Мы всегда избегали лишних затрат. Моя работа заключается в предостережении вас от ошибок. – С этими словами он развалился в кресле, потянулся и блаженно произнес: – Миссис Катлер, состоявшая в браке с мистером Катлером, взяла на себя управление отелем, когда была не старше вас. Почему?

– Видимо, дело в мистере Катлере. Он забарабанил пальцами по столу.

– Я надеюсь, что не очень изменю ваши представления о семействе, если скажу, что ваш отец был не больше чем служащий у миссис Катлер, мой отец был поверенным в делах отеля, и я имею информацию из первых рук. Этот отель ничего собой не представлял до прихода миссис Катлер. – Он встал, улыбнулся, чтобы разрядить обстановку, и направился к выходу.

Я поблагодарила мистера Дорфмана и вышла в коридор. Это было потрясение, я шла как зомби. Я поймала себя на том, что не знаю куда иду, и решила зайти в кабинет бабушки Катлер. Прежде чем войти, я мысленно постучала в дверь, вошла и представила бабушку Катлер, высокую, аккуратно причесанную, в элегантном голубом костюме. Она стояла как прежде, опираясь на конторку, злобно глядя на меня своими серыми глазами, и словно говорила: «Что ты здесь делаешь, как ты посмела войти в мой кабинет без стука? Я осмотрелась, даже темные сиреневые панели кабинета напоминали о прежней владелице, полы из мореного дуба, коврик возле кресла – все было в идеальном порядке, в таком, в каком она его покинула. На столе лежала открытая записная книжка.

Наконец я решительно распахнула окно, солнечный свет проник в комнату, блики забегали по столу, по старой мебели, в воздух поднялись столбы пыли. Я долго смотрела на портрет Катлера, человека, который оказался моим отцом. Портрет был написан, видимо, в этом кабинете, в том же интерьере. Голубые глаза будто следили за мной с портрета. Интересно, каким был этот человек? Как мой отец мог быть таким ветреным, лживым и непостоянным, что заставило его оставить без помощи мою мать, может, это было необходимо? Какой была его мораль, если он развлекался с женой сына, а потом пытался искупить вину наследством и признанием своих грехов? Неужели он так волновался за нервы бабушки Катлер, давая указание не оглашать своего завещания до ее смерти?

Чем дольше я смотрела, тем больше осознавала, как похожа на него. Неужели я унаследовала кроме его внешности и характер? А может, я столь же честолюбива? Смогу ли я жить под бременем такой ответственности? Смогу ли достойно управлять отелем? Смогу ли достойно встречать клиентов?

Я хотела знать больше о нем. Может, в отеле остались служащие, работавшие под его началом? Естественно, я не ожидала услышать что-либо от матери, а от Рэндольфа... Стоит ли говорить об этом вообще.

Я подошла к столу и села в бабушкино кресло. Отсюда все вещи виделись мне естественными, реальными и ясными. Принимая положение, которое занимала она, я приняла и образ ее мыслей, это придало мне уверенности, необходимой для управления. Кабинет уже не был таким огромным, каким казался раньше. Господи! Я могу делать большие дела! Я переставлю здесь мебель, затем добавлю несколько ярких пятен... Я справлюсь с этим! Я смогу!

Тут я вспомнила о времени, уже пора было идти к Кристи. В холле меня остановил дворецкий.

– Вы знаете, что происходит в прачечной? – спросил он таинственным голосом. – Вы должны туда спуститься.

– Зачем? Там пожар, наводнение или погром?

– Ну, кто-нибудь же должен туда спуститься! Я попросила миссис Бостон присмотреть за Кристи, а сама спустилась в прачечную.

Сначала мне показалось, что там никого нет, но, заглянув в угол за стиральной машиной, я заметила Рэндольфа. Расставив на полу чашки, он чайной ложечкой накладывал в них мыльную пену из тазика.

– Рэндольф, что ты делаешь? – проговорила я. Он не обращал никакого внимания. – Рэндольф, – позвала его еще раз, коснувшись плеча. Он бросил на меня безумный взгляд.

– Я был прав, я ожидал этого, я действительно прав, – он снова вернулся к тазику с пеной. – Этот сорт более конденсированный и способен выделить большее количество пены. Это значит, что мы сэкономим много денег, закупая более дорогой сорт. Я говорил однажды об этом маме, но она была чем-то слишком занята, она только качала головой, но я был прав. – Он посмотрел на меня, и его безумный взгляд стал еще более безумным. – Я был прав.

– Это действительно будет выгодно для нас? То есть, не является ли это пустой тратой времени, Рэндольф?

– Что? – Его глаза засверкали, и по спине у меня пробежали мурашки. Страшные, совершенно бессмысленные глаза. – Извините, я должен закончить исследования, поговорим позже, спасибо, – пробормотал он и вернулся к своим занятиям.

Я пошла наверх. Мать, вероятно, знала о происшедшем. Когда я поднялась на второй этаж, послышался мамин смех, сливающийся с мужским хохотом, я побежала на голоса.

– Да, – сказала мать раздраженным голосом, когда я постучала в дверь.

В комнате я увидела мать и напротив нее красивого мужчину. Он сидел на стуле, изящно скрестив ноги. Мама была в одном из своих самых лучших костюмов. Я никогда не видела ее такой очаровательной. Она снова нанесла на лицо легкий макияж.

– О, Дон, я хочу тебя познакомить с мистером Бронсоном Алькотом, моим замечательным другом, – в этот момент все ее очарование снизошло на меня.

– Так вот она, та юная леди, о которой мне так много рассказывали, – воскликнул мистер Алькот.

Это был мужчина красивый и статный, глаза – бездонная пропасть, светлые усы, греческий нос, волосы аккуратно подстрижены и уложены – само великолепие.

– Здравствуйте, – улыбнулась я.

– Бронсон – президент национального банка «Побережье Катлеров», – пояснила мать, – в этом банке находится закладная на отель.

Я стала с интересом рассматривать этого типа, что ж, может быть, он действительно банкир. На его лице блуждала похотливая улыбка. Хоть он и выглядел, как выглядят обычно мужчины средних лет, ему можно было дать больше.

– Я рад, что наконец могу с вами познакомиться, – его глубокий голос был довольно мелодичным.

Мать ревниво следила за каждым его жестом. Тем не менее он внимательно разглядывал меня, так внимательно, что я даже засмущалась. Он взял меня за руку.

– Это обручальное кольцо?

– Да, – ответила мать, – это оно.

– Поздравляю. Кто этот счастливый молодой человек?

– Он не здешний, ты его не знаешь, Бронсон, – раздраженно произнесла мать.

– Он в армии, его зовут Джеймс Гарри Лонгчэмп, – сказала я и заметила, что Бронсон садиться не собирается, пока не сяду я.

Это был рафинированный западный джентльмен, в его обществе женщина чувствовала себя как Скарлетт О'Хара. Я присела на диван, а он вернулся на свой стул.

– Так когда же свадьба? – спросил он.

– Сразу после возвращения Джеймса из армии, – я взглянула на мать, она нарочито захохотала.

– Я израсходовала все свое красноречие, чтобы убедить ее, что не стоит выскакивать замуж за первого встречного, что она станет объектом внимания многих молодых людей, но, видимо, она еще недостаточно взрослая, чтобы подумать об этом. Это просто роман.

– Давайте не будем судить ее строго, ведь между нами тоже был когда-то, с позволения сказать, роман.

Мать покраснела.

– Все было совсем иначе, Бронсон, совсем иначе.

– Ваша мать разбила мне сердце, я ей никогда не прошу. Впрочем, не одному мне. – При этих его словах мать словно засветилась. – Я думаю, Дон, вы являетесь достойной преемницей своей матери и занялись ее ремеслом талантливо, с еще большим рвением.

Лицо матери позеленело.

– Разбивание сердец не входит в мои планы, мистер Алькот.

– Пожалуйста, называйте меня просто Бронсоном. Я надеюсь, мы вскоре станем хорошими друзьями и останемся прекрасными партнерами, – сказал он и похотливо подмигнул, затем вытащил из кармашка золотые часы на цепочке, взглянул на них и произнес: – О, меня ждут неотложные дела в банке. – Он встал. – Могу ли я надеяться, что вы и ваша мать нанесете мне визит на Бэлла Лут?

– Это очаровательный дом на юго-востоке побережья Катлеров, – пояснила мать и посмотрела на Бронсона таким взглядом, что мне стало ясно: она была там столько раз, что смогла бы отыскать этот дом с закрытыми глазами.

– Да, возможно, мы все там скоро встретимся. – Он еще раз внимательно осмотрел меня и обернулся к матери: – Лаура!

Поцелуй их нельзя было назвать дружеским, мама нервно захохотала, а он быстро вышел.

Мать сразу стала изможденной и усталой, казалось, что она прожила за эти минуты год.

– Я так устала, не думала, что утренний туалет может меня так утомить. Ты можешь идти, Дон.

– Подожди, мама.

– Ну, что еще?

– Рэндольф... – И я рассказала, где и в каком состоянии я его оставила.

Мой рассказ, судя по всему, не произвел на мать впечатления.

– Да, конечно, Рэндольф есть Рэндольф, – сказала она, как будто знала обо всем, что я расскажу, заранее.

– Но не кажется ли тебе, что он уж слишком не в себе, что он уже перешел грань безумия.

– Ах, Дон, это скоро пройдет, таким образом он переживает смерть любимой мамы. Сегодня я бы предпочла заботиться о собственном здоровье.

– Да, – заметила я, – выглядишь ты не очень.

– Я устала. Слишком устала.

Она направилась в свою в комнату, а я в свою. Там я нашла миссис Бостон, которая убаюкивала Кристи и пела колыбельную. Я не могла не улыбнуться.

– Дон, я как раз укладываю малышку спать.

– Большое спасибо, миссис Бостон, я знаю, у вас и так много работы.

– Что вы, какая же это работа? – с этими словами она уложила Кристи в кровать. – А гость вашей мамы уже ушел?

– Да, буквально две минуты назад, – ответила я, уловив нечто странное в ее голосе. – Вы с ним знакомы?

– Все знают мистера Алькота, когда-то он был очень частым посетителем отеля.

– Да что вы говорите!

– У вашей мамы было много поклонников, он был единственным, кто продолжал к ней приходить после свадьбы с Рэндольфом.

– А как же сам он, не женился? – Я вспомнила, что не видела у него на руке обручального кольца.

– О нет, он по-прежнему остается одним из самых старых холостяков на побережье.

– Почему он не женат, он такой привлекательный мужчина? Вы, наверное, знаете?

– Вы же слышали, мисс, что люди болтают.

– Что же они болтают?

– Что ваша мать настолько запала ему в душу, что никого лучше он не нашел. Ой, меня действительно ждет работа, – вдруг резко встрепенулась она.

– Миссис Бостон, – окликнула я ее, когда она уже выходила из комнаты. – Когда мистер Алькот перестал быть частым посетителем отеля?

– Сразу же после вашего рождения и исчезновения, – она произнесла эту фразу так, что по коже у меня поползли мурашки от желания снять покров с этой тайны, – но это не значит, что они перестали встречаться. Не втягивайте меня в бесполезные разговоры и больше ни о чем не спрашивайте.

Она ушла, оставив меня наедине с уймой вопросов.

Кристи росла не по дням, а по часам. Какое удовольствие доставляло мне наблюдать, как быстро и красиво формируются черты ее лица и нежный, спокойный характер. Она плакала лишь тогда, когда нужно было менять пеленки или кормить ее. Она совершенно не требовала внимания, ей было достаточно своего собственного общества, а когда я спускалась с ней вниз, весь персонал гостиницы собирался полюбоваться и поиграть с ней. Кристи улыбалась и размахивала ручонками. Все, что находилось в ее поле зрения, вызывало живейший интерес, она могла часами вертеть одну игрушку, постигая суть, всему она находила применение, и когда что-то получалось, на ее личике был неописуемый восторг.

Кристи была для меня солнышком в самую ненастную погоду. Когда я брала ее на руки, она хватала меня за нос, за щеки, издавая смешные возгласы. Если я улыбалась, она тоже корчила рожицы, если была серьезной и просила не делать этого, она внимательно слушала. Я играла с ней в «пикабо», натягивала на голову одеяло, изображая свирепого зверя, но, конечно, она видела, кто скрывается под одеялом, и громко смеялась. В девять месяцев ее волосы были длинны настолько, что их можно было укладывать в прическу, черты были уже очень женственны, она была прекрасна. Маленькая леди, с достоинством сидящая в своей кроватке, очень любила мыться и расчесывать волосы, конечно когда это делала за нее мама. Какое восхищение она вызывала у окружающих!

Когда миссис Бостон или я пели ей песни, она внимательно слушала, должно быть, она знала их наизусть и каждый раз как будто ждала повторения знакомого куплета. Любые звуки, будь то радио, наше пение, магнитофон, игрушки с мелодиями, доставляли ей удовольствие. Все уже знали о ее тяге к музыке. На первый день рождения ей подарили книжку с цветными картинками, которая, когда перелистывали страницы, играла дивные мелодии, игрушки с музыкой, магнитофон и детское пианино. Подарки она приняла с восторгом, быстро освоившись со всем этим богатством, она играла, напевая простые мелодии.

Я пыталась, следуя примеру Кристи, заниматься самообразованием, не отрываясь от своих обычных дел, но приближалась весна, и гостиничный бизнес требовал все больше времени и знаний. Я поняла, что мне не управиться со всем, чем владею. Я нуждалась в помощи.

Год назад, когда я появилась в гостинице, темнокожая девушка Сисси была уволена бабушкой Катлер из-за того, что помогла мне найти миссис Дальтон – женщину, причастную к тайне моего рождения. Теперь она нуждалась в работе. Миссис Бостон знала Сисси и ее семью и помогла мне разыскать ее.

Когда Сисси узнала, какие события произошли в отеле за последнее время, ее удивлению не было предела, сама она совершенно не изменилась с тех пор.

Она рассказала, что миссис Дальтон уехала.

– Миссис Дальтон была сильно больна, когда я видела ее в последний раз, – она покачала головой.

– Сисси, мне очень жаль, что моя бабушка из-за меня лишила тебя работы, мне кажется, вы с матерью тяжело пережили этот период.

– Да нет, все как-то обошлось. Я поступила на работу в гастроном и встретила там Кларенса Патта, мы с ним теперь помолвлены, и как только наберется достаточное количество денег на свадьбу, сразу же ее и сыграем. Да, я согласна ухаживать за Кристи.

Кристи приняла ее очень душевно, а Сисси оказалась очень нежной, аккуратной и воспитанной женщиной. Она искренне радовалась каждому успеху моей дочери. Когда Кристи сделала первый шаг, она вбежала в мой кабинет, чтобы сообщить мне об этом, в одиннадцать месяцев Кристи начала произносить свое имя, и это вызывало у Сисси удивление и радость.

Кристи была одаренной девочкой, она опережала в развитии своих сверстников. В тринадцать месяцев она произнесла слово «мама», я стала учить ее новым словам. Кристи научилась скоро говорить слово «папа». Я была уверена, что когда у Джимми будет следующий отпуск, он приедет и порадуется. Джимми звонил каждую неделю. Мои письма были похожи на дневники, сначала я описывала успехи Кристи, а потом свои, должно быть, я надоела ему подробностями своей работы – счетами, бухгалтерией, мистером Дорфманом, но он не жаловался.

– Мне все завидуют, что я получаю столько писем, ребята месяцами не получают почту, – говорил он по телефону.

Много раз он пытался отпроситься в отпуск, но что-то ему мешало. Все же его ненадолго отпустили.

До последнего прощального момента он не говорил, что его взяли наемником в Панаму.

– Дело в том, что здесь я могу получить увольнение на шесть недель раньше срока, – объяснял он, целуя мои дрожащие губы, – мы поженимся на шесть недель раньше, разве ты не рада?

– Я рада, Джимми, но мне страшно, что ты будешь опять так далеко.

– Ты будешь так занята, что время пролетит незаметно. Где бы мы ни были, никто нам не помешает мечтать друг о друге, о свадьбе.

Мы провели прекрасный уик-энд в лодке, было уже настоящее лето. Мы причалили к берегу, и пока Джимми ловил рыбу, я плавала. Миссис Бостон снабдила нас различной снедью, очень вкусной. Небо стало пурпурным, а океан светился. Мы сидели в лодке, и волны несли нас к берегу. С моря на побережье Катлеров открывался очень живописный вид.

– Какое блаженство! – воскликнул Джимми. – Я уверен, мы будем счастливы! Только если ты не будешь работать по двадцать шесть часов в сутки. Деловые женщины невыносимы. Говорят, бабушка Катлер была именно такой.

– Ах, Джимми, я никогда не буду такой.

– Ты это сейчас обещаешь. Но я видел, как ты бегала по гостинице, разговаривала по телефону с каким-то министром, подписывала какие-то бумаги. Не давай обещаний, которых не можешь исполнить.

– Я стараюсь хорошо делать свою работу. Видишь ли, на мне, мистере Дорфмане и мистере Апдайке лежит огромная ответственность. Но для тебя у меня всегда найдется время. Только сейчас, прошу тебя, Джимми, не говори об этом.

Он улыбнулся и поцеловал кончик моего носа.

– Хорошо, все будет так, как ты захочешь, миссис Лонгчэмп.

Я рассмеялась, и мы стали мечтать о предстоящем медовом месяце.

– Я хотел бы провести его в Кейп-Коде. Папа говорил, что в это время года там замечательно, он хотел отвезти нас туда, – сказал Джимми.

– Папа Лонгчэмп готов был отправиться на край света, безумные проекты и неисполнимые желания переполняли его.

– Кейп-Код для него был землей обетованной, он ни разу не был там, но мы обязательно там побываем.

– Да, Джимми! Но как долго ждать!

Я с головой ушла в дела, это скрашивало боль разлуки. Этим летом Филип и Клэр Сю каникулы проводили за границей со своими студенческими группами. Я была рада не видеть рядом с собой Клэр, особенно после того, что она сделала с Кристи, хотя она по-прежнему отрицала свою причастность к этому глупому, бессмысленному происшествию. Я представляла, что будет, если она снова приедет домой. Мне слышались все возможные и невозможные издевательства, которыми она так любит разбрасываться: «Этот вояка предстанет пред алтарем в форме и на вопрос: «согласны ли вы взять в жены...» гаркнет: «так точно». А об обручальном кольце она обязательно скажет: «Ах, какая тонкая работа. Оно, должно быть, вырезано из бутылки, а Джимми, наверное, думал, что это бриллианты». И, угадывая ненависть в моих глазах, она радостно засмеется и уйдет.

Она становится все более алчной и невыносимой, на каждом углу она трезвонит о том, что у нас нет общей крови.

Хотя есть нечто общее в нашей внешности – светлые волосы, голубые глаза, которыми мы были обязаны матери, противоположность характеров была очевидна, мы были разные, как небо и земля.

Клэр Сю продолжала усиленно бороться с лишним весом, хотя ее массивная фигура была более представительной, чем моя, ей это особого удовольствия не доставляло. Все же, когда дело доходило до сладостей, она теряла над собой контроль, при всем этом она вела бурную половую жизнь, и в ее спальне постоянно слышались чужие голоса.

Филип отлично учился, в школе был капитаном футбольной команды, получал замечательные отзывы преподавателей и являлся особой гордостью матери.

Оба они состоянием своего отца не интересовались, относились с полнейшим равнодушием. Я же пыталась помочь ему, надеялась, что это временное помешательство скоро пройдет. Иногда предлагала ему выполнить какую-нибудь элементарную работу, но он редко ее выполнял. Все же был момент, когда ненадолго он вышел из этого состояния, мы с Джимми пришли к нему и взяли с собой Кристи. Он позволял ей ползать где ей вздумается и трогать все, что заблагорассудится. А ей был уже год и два месяца, она хватала все, что попадало под руку, и кричала «ва...?», то есть «что это?».

Рэндольф был очень привязан к ней, он часами сидел возле ее кроватки и беседовал, как будто ей было уже лет двадцать.

Мистер Дорфман заявил, что многие проблемы с отелем решатся сами собой, и он был прав. Бабушка Катлер вывела отель на орбиту, как космический корабль, и все его системы работали безукоризненно и четко до настоящего момента.

Время от времени многие постояльцы говорили, как они скучают по бабушке Катлер, и мне приходилось делать вид, что я тоже скучаю. Завсегдатаи отеля рассказывали прелюбопытнейшие истории, правда, обильно пересыпали их эпитетами «добрая» и «заботливая». Нетрудно догадаться, кого они так называли. Конечно, бабушку, только тридцать лет назад. Все они твердили о той чудесной ауре теплоты, которой она окружала всех. Все говорили, что гостиница Катлеров стала для них родным домом. Как могла эта женщина быть настолько двуликой – невероятно!

При всей ненависти к бабушке я усиленно изучала методы ее работы, перечитывала переписку. Естественно, во всем этом не было и намека на ту жестокую старую ведьму, какой запомнилась мне бабушка. Комната ее находилась наверху, над комнатой Рэндольфа. Как и в день ее смерти, платья, аккуратно повешенные в шкаф, украшения в шкатулке, парфюмерия, разбросанная на туалетном столике.

Я не могла без содрогания проходить мимо этой комнаты, это была игра с дьяволом, но меня тянуло туда. Я боролась с любопытством, но все же оно победило, и однажды я попыталась войти в эту таинственную спальню, но дверь оказалась закрытой.

– Почему комната бабушки Катлер заперта? – спросила я у миссис Бостон.

– Мистер Рэндольф запер ее, ключ у него, мне не хочется говорить на эту тему. – По ее лицу было заметно, что разговор ей действительно неприятен.

Через некоторое время я забыла об этом разговоре, так как у меня было много своих забот. Я все более углублялась в дела отеля. Однажды ко мне зашел мистер Дорфман. Он, по-видимому, хотел похвалить меня за оперативность, с которой я выполняла свою работу.

– Гости говорят, что вы тактичны, добры и очень похожи на свою бабушку. – По моему лицу нетрудно было догадаться, что комплимент мне не пришелся по вкусу. – Они обожают, когда вы прогуливаетесь с Кристи в парке. Некоторые из клиентов вспоминают своих внучат. Очень умное решение.

– Кристи любит людей, это не имеет никакого отношения к бизнесу.

– Замечательно, – воскликнул он, – вы делаете только то, что естественно, миссис Катлер поступала точно так же. Она непосредственно общалась с гостями, общение делает это место особенным для них, создается впечатление, что все по-прежнему.

– Вы думаете, по-прежнему? – спросила я.

– Думаю, все идет замечательно. Мы не ставим никаких рекордов, но и не опускаем планку. Поздравляю. Вы защитили диплом университета «Побережье Катлеров».

Работа отеля с каждым днем была все четче и слаженнее. Не знаю, чья это была заслуга – моя, сотрудников или провидения.

Я подняла глаза и увидела портрет своего отца, теперь его взгляд казался мне саркастичным, интригующим, намекающим на существование тайны.

Как только Джимми упомянул в письме дату демобилизации, я сообщила матери день нашей свадьбы. Она поняла серьезность наших отношений и взяла на себя хлопоты по организации торжества. Я была удивлена уверенностью, с которой она взялась за дело. Хотя весь персонал гостиницы к тому времени знал о завещании, она не вела себя как униженная или оскорбленная. Наоборот, она шествовала по отелю как королева. Никто из персонала не посмел бы смеяться над ней. Она верила, что станет королевой побережья Катлеров, я же был уверена, что она у всех вызывает сочувствие. Она одевалась сверхэлегантно, ее волосы никогда не были столь красивы, а глаза столь прозрачны и чисты, румянец заливал щеки, она как будто сошла с полотен Ренуара и шествовала по отелю, расточая улыбки. Казалось, мать старается выглядеть все более ослепительной, дабы не вызывать сплетен и слухов, затмить свет своими волосами и изысканными манерами.

Она играла роль королевы-матери, превращая отель в центр организации празднеств. Сидя в голубом кресле, опустив свои изящные руки на подлокотники красного дерева, мать управляла официантами, фотографами, дизайнерами, декораторами, принимала агентов различных фирм, которые предлагали свою продукцию и идеи, и делала выбор, королевский выбор, она выбирала самое лучшее. Когда она была занята одними, другие не имели к ней доступа даже по телефону.

– Знаешь, Дон, – сказала она однажды, – у меня сохранилось свадебное платье, его можно подогнать по твоей фигуре, и оно будет замечательно на тебе. Ты не представляешь, какое удовольствие мне доставишь, надев его. Ты же его наденешь? Оно достаточно прекрасно даже по сегодняшним меркам.

Поначалу я отказывалась, но потом решила доставить ей это удовольствие. Не прощая ей лжи и подлости, я доверила подготовку к свадебной церемонии. Она разбирается в этих вещах лучше меня, она вращалась в высшем обществе, знала, что на сегодняшний день является модным, знала высший свет, знала, как спланировать важные, ответственные приемы. Я была шокирована, когда она, позвав меня в свою комнату, протянула мне экземпляр приглашения. На хорошей бумаге, в очень красивом оформлении было написано:

«Мистер и миссис Рэндольф Катлер сердечно приглашают Вас на свадьбу своей дочери Дон и Джеймса Гарри Лонгчэмпа, в субботу, в 11 часов, в отеле Катлеров. Ждем Вас».

Мать заглядывала мне в лицо, ожидая реакции. Она хотела знать, как я прореагирую на то, что в приглашении Рэндольф именуется моим отцом. Сам Рэндольф считал, что так оно и есть. Он и мать играли в свадьбу. Перед свадьбой мать собрала служащих, задействованных в торжествах. Я слышала, как они говорили между собой, что у нее семь пятниц на неделе. Меня забавляло, что хотя бабушка и отбыла в мир иной, персонал называл мать «миссис Катлер младшая», она никогда не выйдет из тени величественной свекрови, и не имеет значения, насколько высокомерно она себя ведет.

Рэндольф все это время вел себя тихо, из состояния меланхолии он не выходил со дня смерти бабушки Катлер. Но однажды вечером, проходя мимо бабушкиной комнаты, я услышала доносящиеся оттуда звуки и остановилась. Мне показалось, что это был голос Рэндольфа. Я постучала, к двери никто не подошел. Я не осознавала всю глубину его помешательства, пока не произошел такой случай. Я работала в кабинете, внезапно в дверь тихонько постучали, и вошел Рэндольф.

– О, ты здесь? Я так и подумал. Ты занята? Занята?

– Нет, – улыбнулась я. – Что-то случилось?

– Нет, – ответил он, прижимая к груди папку с бумагами. – Я проходил мимо, ты действительно была права.

– В чем? – спросила я, откидываясь на спинку кресла.

У Рэндольфа был вид ребенка, нашедшего среди хлама замечательную игрушку. Он высыпал на стол бумаги.

– Это то, о чем ты говорила. Ты была права насчет этих людей. Они обманывают нас по мелочам. Смотри что я нашел. Каждый из этих людей держит примерно по сто накладных, и у каждого не хватает пяти или шести! И мы доверяем им в делах! Я не забыл этого разговора, и думаю, ты будешь счастлива снова слышать о нем.

– Разговора? Какого разговора?

Он, не моргнув глазом, стал снова складывать бумаги в папку. Я поняла, что он ждал похвалы, но не знала, что сказать.

– Извини, Рэндольф, я не знаю, о чем ты говоришь.

– О да, я тут начал просматривать расписки мясников, – он полез в карман и вытащил пачку очень старых счетов, – они обсчитывали нас на говядине и птице, на сколько точно обсчитали, я не знаю, но скоро обязательно выясню. Еще я хотел кое-что обсудить с тобой в конце недели.

– Хорошо, тогда и поговорим.

– Я не буду тебя больше отвлекать, мама, – произнес он, направляясь к двери.

– Мама?

Он обернулся.

– Увидимся за обедом, мама, – сказал он и ушел.

Я была в шоке. Он не смирился со смертью бабушки Катлер и представляет, что она все еще жива. Но говорить мне, что я – бабушка Катлер! Это уже слишком. Может, это просто потому, что я сидела в бывшем ее кабинете. Я испугалась, мне показалось, что он действительно беседовал с духом своей матери. Я решила поговорить о нем с мамой и отправилась наверх в ее кабинет, но, увидев Рэндольфа, который только оторвался от разговора с кем-то и направился ко мне, подумала: интересно посмотреть, как он будет вести себя в присутствии людей.

– Привет, – он смотрел на меня так, словно мы не виделись только что в кабинете. – Лаура Сю сказала, что день свадьбы уже назначен.

Я уставилась на него. Все было в порядке, но как он сумел так быстро переключиться? Неужели дух бабушки все еще там?

– Разве ты не рада?

– Рада, – ответила я, но на моем лице отразился скорее испуг, чем радость. Я испугалась, как быстро меняется этот человек.

– Ты не представляешь, все будет хорошо. Мама любит устраивать большие приемы и собрания. Я дал маме обещание, обещание... – Он вдруг, задумавшись, отошел, я проводила его глазами.

Маму я нашла в кабинете, она беседовала с декоратором о каком-то сюрпризе, который затевался в большом зале после свадебной церемонии.

– Я хочу с тобой поговорить. Извините, но это очень важно.

Декоратор быстро поднялся и ушел.

– Я слушаю тебя, Дон, раз уж ты прервала меня. У меня тоже достаточно важных дел, я сегодня очень занята.

– Уверена, что это может подождать. Мама, почему ты ничего не делаешь для Рэндольфа? Ты не замечаешь, что с ним происходит?

– А, вот ты о чем. Но что я могу сделать? И почему я должна этим заниматься именно сейчас, в разгар подготовки к торжеству?

– Потому что его состояние ухудшается.

Я рассказала, что произошло в кабинете. Она вздохнула.

– Он не смирился со смертью матери. Я пыталась утешить его, но он глух к моим словам. Нам нужно игнорировать его, Дон.

– Как? Как игнорировать, мама? Как тебе это удается? Может, лучше показать его доктору?

– Зачем? Он всего лишь скучает по матери, – равнодушно проговорила она. И добавила: – Что может сделать доктор? Он не сможет ее воскресить. Слава Богу.

– Но что-то нужно делать, ему будет все хуже и хуже! Над ним уже сейчас смеется персонал. Посмотри, как изменилась его внешность, он похудел так, что одежда висит на нем мешком, появились темные круги под глазами. Как можно не замечать этого?

– С ним скоро все будет в порядке, – отвечала мать.

– Не будет.

– Ладно, если состояние его будет ухудшаться, я поговорю с доктором Мадео, и он осмотрит его. Ты довольна?

– Я надеюсь, мама, что этот человек небезразличен и тебе, хотя он мне не отец, тебе он муж.

– Пожалуйста, не начинай все сначала, у нас так много работы, лучше пригласи сюда декоратора, – сказала она, трогая виски.

Этот жест означал, что разговор исчерпан, она видела и слышала лишь то, что хотела, и тогда, когда хотела. Так мать провела всю свою сознательную жизнь, никакое потрясение не смогло бы изменить ее поведение. Неудовлетворенной я покинула кабинет матери.

Мистер Апдайк предложил список гостей, которые должны были быть приглашены на свадьбу. Он подчеркнул, что это будет мой выход в свет. Я должна быть представлена высшему обществу Вирджинии. После его слов мать преисполнилась достоинства от осознания важности своих трудов. Нам нужна была хорошая репутация, мы должны были показать миру, что мы отпрыски одной из самых лучших семей Вирджинии. Мы с Джимми добавили в список приглашенных еще несколько имен. Я внесла туда имя Триши, моей лучшей подруги по школе имени Сары Бернар. В приглашении было указано, что она приглашается как свидетель со стороны невесты. Также мы послали приглашение папе Лонгчэмпу, но он позвонил, чтобы сообщить нам, что он не может присутствовать, так как его новая жена беременна и возникли некоторые осложнения.

– Снова беременна?

Для нас обоих это было шоком. Нам тяжело было осознавать, что папа Лонгчэмп имеет новую семью, тем более что Эдвина совсем недавно, примерно за месяц до рождения Кристи, родила ему сына, которого они назвали Гейвином.

– Мне так хотелось, чтобы ты побывал на нашей свадьбе, папа, – сказал Джимми.

– Я не буду обещать, но если Эдвине будет хуже, я не приеду, понял, сынок?

Когда Джимми повесил трубку, по его лицу было видно, что он ничего не понял. Кто способен понять этот мир, в котором мы появились на свет, в котором живут наши родители, братья и сестры, в котором рождаются и умирают? Для чего? Для того, чтобы узнать, что все это неправда, чтобы увидеть своего отца с другой семьей. Так же, как Рэндольф, мы видим перед собой тех, кого любим, и отворачиваемся от всех остальных. Но мы не можем долго находиться в мире грез, мы должны жить.

Однажды на уик-энд Филип вернулся из колледжа, я была наверху и наряжала Кристи в маленькое прелестное платьице.

– Ты делаешь это так, как будто занималась этим всю жизнь, – сказал он, стоя в дверях. На нем были серый пиджак, клетчатый галстук и что-то из студенческой символики.

– У меня есть некоторый опыт в этом деле. Ты видел Рэндольфа?

– Нет, мама долго рассказывала мне о планах предстоящего торжества, и я посчитал своим долгом подняться сюда, пожелать вам с Джимми успеха и узнать, могу ли быть чем-нибудь полезен.

– Быть полезен? Тебе следует побеспокоиться за состояние своего отца, ты странно себя ведешь по отношению к нему.

– Ах да, мама вскользь упомянула об этом. Могу я войти?

– Входи, – сказала я, не скрывая раздражения.

Он вошел и посмотрел на Кристи, она тоже внимательно с любопытством его разглядывала своими светлыми глазами, пока я ее расчесывала.

– Это Филип, скажи, пожалуйста: «Филип».

– Разве она уже может говорить? – спросил тот.

– Да, конечно, ей уже почти два года, она многое может, если захочет. Филип, – повторила я. Она замахала ручками. – Смеется над нами.

– Она красивая и очень похожа на мать, – отметил Филип.

Тем временем Кристи перебралась к игрушечному пианино и стала играть. Я наблюдала за реакцией Филипа.

– Здорово, – он зааплодировал.

– Филип, это очень серьезно, ты должен помочь своему отцу. Он исхудал, вокруг глаз темные тени, раньше он заботился о своей внешности, теперь же ходит грязный. Такого никогда с ним не было, он убедил себя в том, что бабушка Катлер жива, даже принял меня за нее.

– Это пройдет. Депрессия. Он скоро выйдет из этого состояния.

– Я думаю иначе. Но не буду пускаться в пространные разговоры относительно твоих сыновних чувств.

– Замечательно, – заулыбался Филип.

– Ты очень похож на свою мать, такой же.

– Я не собираюсь с тобой ссориться, Дон, и не думаю, что ты простила мне мои слова и поступки.

– Да, это так, – подтвердила я.

– Но я хочу заработать твое расположение. Да, действительно хочу, – всем своим видом он демонстрировал раскаяние.

– Что ты хочешь?

– Предоставь мне возможность быть тебе полезным, для начала – на твоей свадьбе.

– О чем ты?

– Я слышал, что Орман Лонгчэмп не может быть на свадьбе, я хотел бы быть вместо него свидетелем.

– Свидетелем?

– Я знаю, что Джимми не согласится, если не согласишься ты.

– Возможно, он все равно не согласится.

– Мне хочется, чтобы у нас были нормальные семейные отношения.

– Нормальные отношения, – я нервно засмеялась, – я даже не знаю, что это такое.

– Ничего, ничего. Меня это устраивает.

Я пыталась понять, насколько он серьезен. Возможно, он тоже устал от конфликтов и ссор. Возможно, он тоже забыл о нормальных семейных отношениях. Сколько семей живут в мире и благополучии, но для Катлеров это, по-видимому, недоступно. Он несколько изменился, выглядел старше и решительнее. Возможно, он был обязан этой переменой завещанию, оттуда ведь он узнал о том, что его дедушка спал с его мамой. И это не делает чести семейству. Может быть, Катлеры все-таки завоюют репутацию благополучного семейства, но значительно позже, в последующих поколениях.

– Хорошо, Филип, – кивнула я, – я поговорю с Джимми.

– Чудесно. Итак, сейчас ты занимаешься делами отеля.

– Я все еще учусь, но небезуспешно.

– Когда закончу колледж, приеду помогать тебе, у меня есть некоторые идеи насчет модернизации отеля. Это несколько поднимет бизнес.

– Филип, у нас старая респектабельная гостиница, рассчитанная на определенный круг клиентов, которые ожидают увидеть вещи на тех местах, на которых они были всегда.

Глаза его стали круглыми от удивления.

– Ты говоришь прямо как бабушка Катлер. – Его слова заставили меня вздрогнуть. – Ты не понимаешь, – продолжал он, – бабушка сделала этот отель тем, что он из себя представляет на сегодняшний день, и если ты его не изменишь, то он изменит тебя.

– Поживем – увидим, – пробормотала я себе под нос.

Может, Филип прав, может, я все еще продолжаю войну с бабушкой.

– Ладно, я пойду проведаю отца. Посмотрим, что можно для него сделать. Можно ли мне присоединиться к вам с Джимми за обедом? Завтра утром я отправляюсь в колледж, и мы не увидимся до свадьбы.

– Пожалуйста, будь любезен, – ответила я.

– Ах да, я забыл кое-что тебе сказать. Я познакомился в колледже с девушкой, ее зовут Бэтти Энн Монро, на этой неделе я дал ей свою булавку, в колледже этот условный знак равносилен помолвке.

– Поздравляю.

– Я думаю, она тебе очень понравится. Она нежная и утонченная.

– Я рада за тебя, Филип, и надеюсь вскоре с ней познакомиться.

Я была на самом деле рада, что он проявил любовный интерес в отношении кого-то, и надеялась, что он действительно изменился. Возможно, его речь о нормальных семейных отношениях и имела некий резон после всего случившегося.

– Дон, я надеюсь... – он замялся, – то, что произошло между нами, будет забыто.

– Я никогда никому не скажу, Филип, если ты это имеешь в виду. – Мне показалось, что ему вдруг стало легче. – Мне и самой за это стыдно.

Эти слова вызвали у него улыбку.

– Да, хорошо, пойду я лучше проведаю своего отца. Увидимся за обедом. – С этими словами он вышел.

Через несколько минут ко мне поднялся Джимми, я рассказала ему о разговоре с Филипом. Я никогда не рассказывала Джимми о том, что Филип изнасиловал меня. Я боялась. А спустя некоторое время все стало забываться, и я надеялась, что забуду об этом навсегда.

– Свидетель? Конечно, это зависит от тебя. Если ты не против, то все так и будет.

Я не могла понять, что он чувствует. Конечно, он знал, что Филип был моим парнем в колледже, но это было до того, как мы узнали, что являемся родственниками.

– Это твой свидетель, Джимми, ты должен сам решать, – я опустила глаза.

– Он имеет на тебя влияние? Он давит на тебя, не так ли?

– Нет, Джимми, – и я рассказала ему о Бэтти Энн Монро.

– Хм, увидим. По-моему, лучшим вариантом было бы стать друзьями, в конце концов он мой будущий родственник, а будущее уже стучится в двери. – Джимми поцеловал меня и начал собираться в душ. – А, да, происходит что-то странное. Рэндольф подошел ко мне и сказал, что он отправляется в магазин за громадной партией гвоздей. Мне кажется, у него появилась идефикс. Что происходит?

Я рассказала Джимми о разговоре с Рэндольфом в моем кабинете и последующем объяснении с матерью.

– Да, если кто и был хорошим сыном, то только Рэндольф. – Джимми вздохнул. – Очень, очень печально.

Джимми переживает о Рэндольфе сильнее, чем его собственная жена, подумала я. Стоит ли так огорчаться?

Когда Джимми принимал душ, раздался телефонный звонок. Это была Триша, она рассказала мне кучу новостей о наших школьных товарищах, об Агнессе Моррис, которая была нашей квартирной хозяйкой.

– Заметных изменений в ней не произошло, в ее словах стало больше пафоса, она теперь играет более драматично. Кстати, миссис Лидди постоянно спрашивала о тебе и была рада услышать хорошие новости. Она передает тебе привет.

– Миссис Лидди, я так скучаю по ней, она была так добра. Возможно, когда-нибудь я приглашу ее на уик-энд на побережье Катлеров. Триша, я не могу дождаться встречи с тобой.

– Я тоже, – в нашей беседе наступила пауза, неуместная, тяжелая тишина. – Я кое-что слышала о Михаэле Саттоне, не знаю, хочешь ли ты это узнать.

– Ничего не имею против. Ну, что там?

– Это только сплетни: ему досталась главная роль в каком-то лондонском мюзикле.

– Ну что ж, я рада.

– Думаю, он в ужасе от своего поступка.

– Я не хочу больше думать о происшедшем. Мне сейчас хорошо, и у меня есть Кристи, только это и имеет значение. А Михаэля я вычеркнула из своей жизни. Когда ты говоришь о нем, у меня не возникает никаких эмоций, – солгала я. Я никогда не забуду его предательства, я так любила его, а он растоптал мои чувства.

– Я рада, мы еще споем, Дон?

– Я надеюсь, когда-нибудь... Сейчас же я разрываюсь между отелем и Кристи.

– Я скоро увижу твою дочь, Дон. На кого она больше похожа?

– Немного на Михаэля, но сейчас больше на меня, – еще раз солгала я.

Было время, когда, глядя на Кристи, я видела Михаэля. Какую боль это причиняло мне. О! Воспоминания!

– Ну, мне пора, – сказала Триша, – куча мелких дел. До скорого, пока.

– Пока, Триша.

Я застыла на месте с телефонной трубкой в руках. Голос Триши звучал у меня в голове как эхо, постепенно умолкая, пока не пропал совсем. Когда-то я была юной и невинной, полной радужных грез. Я не могла не улыбнуться, когда вспомнила свой первый приезд в Нью-Йорк. Как меня пугали толпы людей, высокие здания! Я не знала, как реагировать на Агнессу Моррис, эксцентричную, неутомимую актрису, которая содержала наше общежитие. А потом Триша вторглась в мою жизнь и преподнесла все радости большого города, ночные бары, театры, магазины. Она ходила со мной на прослушивание в класс Михаэля Саттона, который выбрал всего несколько студентов для своих занятий. Мы с Тришей в то утро обезумели от восторга, мы неслись по улице, не обращая внимания на автомобили, а потом мы увидели его... Он выглядел так, словно сошел с обложки шикарного журнала. Я никогда не забуду, как встретились наши взгляды. Они были такие многообещающие, о таких взглядах слагали песни, писали романы. Каких тайных струн Вселенной касались наши души в своем единении, рождая такую симфонию, что к ее гармонии не могли остаться равнодушными даже уши медведей, привыкших к незатейливым песням сибирских лесов. Даже сейчас мне слышится его прекрасный голос.

– Эй, – вошел Джимми, закутанный в махровое полотенце, – ты почему сидишь с телефонной трубкой в руках и улыбаешься?

– Ох, – я только сейчас поняла, что еще не положила трубку на место, – только что звонила Триша, мы так приятно с ней поболтали.

– Хорошо, – я почувствовала на себе пристальный взгляд Джимми, – с тобой все в порядке?

– Да, – я положила трубку на место, – то есть нет. Обними меня, мне холодно, как перед концом света. Обними меня.

Он бросился ко мне и начал целовать волосы. Я с благодарностью за вечную готовность излить на меня всю свою нежность прижалась к широкой груди Джимми.

– Не говори так, – взмолился он. – Мы проживем долгую жизнь, очень долгую, и умрем в один день.

Его слова для моей истерзанной души были целебным бальзамом. Я запрокинула голову, его жаждущие губы нашли мои и в неистовом поцелуе наполнили меня надеждой, надеждой на то, что самые сокровенные мечты станут реальностью.

 

СВАДЬБА

В день свадьбы атмосфера в отеле была восхитительной. Все были заняты подготовкой к предстоящему торжеству. От радости я словно парила в воздухе и постоянно ловила на себе пристальные взгляды и искренние улыбки окружающих. Я находилась в состоянии необычайного подъема. Головокружение от счастья – так точнее всего можно охарактеризовать мое ощущение. Я постоянно старалась сдерживать свои эмоции.

Единственной неприятностью, случившейся в тот день, было сообщение матери о том, что у Клэр проблемы в школе. Я знала, что моя драгоценная сестрица лопается сейчас от зависти. Когда она звонила домой, все только и говорили о свадьбе. Ее бесило, что я нахожусь все время в центре внимания. Даже Филип потихонечку радовался моему счастью и имел неосторожность сказать ей об этом. Клэр отказывалась приехать домой и этим сама себе создавала лишние трудности.

Мать вошла в комнату, когда я готовила Кристи ко сну.

– Я не знаю что делать, – заплакала она, нервно сжимая платочек в руках. – Миссис Турнбэль уже дважды звонила. Клэр запустила все предметы и плохо ведет себя на занятиях, у нее огромные проблемы с весом, с психикой, и... и она курит травку и пьет виски с двумя своими подругами. Сегодня, – мать устало опустилась в кресло и растерянно договорила, – коридорный нашел в ее комнате мужчину.

Она уставилась на кроватку. Кристи приподнялась и невинно посмотрела на свою бабушку открытым детским взглядом, похоже, наводившим на мою мать мистический ужас.

– Я не знаю, чем помочь Рэндольфу. Он все хуже и хуже, он не слышит меня, я пытаюсь ему что-нибудь объяснить, а он сидит молча и тупо смотрит в пространство. Например, полчаса назад... – мать запнулась, – он чуть не убил меня своим видом. Помоги мне, Дон. Скажи, что делать.

– Я говорила тебе, созови для Рэндольфа врачебный консилиум.

– Доктор осматривал Рэндольфа.

– Ты никогда не говорила мне об этом, мама, я не знала. Когда его осматривали?

– На прошлой неделе, – мать принялась рассматривать свои ногти.

– И? Что он сказал? Он что-нибудь прописал?

– Он хотел, чтобы я поместила Рэндольфа в клинику для душевнобольных, чтобы провести полную диагностику. Но как? Это невозможно! Только подумай, один из Катлеров находится в дурдоме! Люди будут смотреть на меня как на жену сумасшедшего! Это невозможно! – Она снова заплакала.

– Но, возможно, так будет лучше для Рэндольфа? – Я не смогла скрыть в своем голосе презрение к матери.

– Ох, для него-то лучше, – она закрыла лицо руками. – Я просила доктора прописать какие-нибудь пилюли, процедуры, но он игнорировал мои слова. Помоги мне, сделай что-нибудь!

– Что? Что я могу сделать? – Я не могла понять, к чему она клонит.

– Я не знаю, позвони миссис Турнбэль и поговори с ней о Клэр. Они хотят ее исключить из «Эмерсон Пибоди».

– Я? Позвонить миссис Турнбэль? – Я рассмеялась. – Она же ненавидит меня, а о Джимми даже слышать не может и сделает все возможное, чтобы держать нас подальше.

– Но это было в прошлом, а теперь ты владелица лучшего курорта на побережье, ты можешь ей пообещать материальную поддержку, ну хоть что-нибудь. Что станет со мной, если Клэр исключат! Еще одно пятно на нашей семье.

– На твоей семье, – холодно ответила я.

– Это касается и тебя, Дон, и надеюсь, в будущем коснется тебя намного больней, чем меня, – ее глаза стали белыми от гнева. – Я работаю день и ночь, чтобы защитить нашу честь... Я надеялась, что ты окажешься немного умнее и более респектабельной. И, в конце концов, я твоя мать, а ты стремишься забыть этот факт.

Я покачала головой, этого не выдержат мои нервы. Мать впадает в истерику, когда я пытаюсь ей объяснить суть вещей, ей кажется, что реальное освещение проблем лишает ее комфорта и счастья.

– Мама, мы были всегда чужими друг для друга. Я хотела бы тебе помочь с Клэр, но не могу, ты не слышишь меня. Миссис Турнбэль, скорее всего, не захочет разговаривать со мной по телефону. И как ты думаешь, что сделает Клэр, когда узнает, что я хлопочу за нее? Она ненавидит меня и не позволит мне вмешиваться. Нет, ты собираешься переложить на меня свои родительские обязанности. Съезди сама и переговори с ними. Встретьтесь и обсудите свои проблемы.

– Что? Что за нелепая идея? Я? Ехать в эту грязь, в эту школу? – Она вытерла слезы изящным жестом и истерично рассмеялась. – Как глупо!

– Ты же ее мать. Не я. Ты должна заботиться о ней, – настаивала я.

– Я ее мать, но я не знаю, что мне делать, – она ненадолго задумалась. – Хорошо, если ты отказываешься помочь, тогда я поговорю с мистером Апдайком. Да. – Эта идея воодушевила ее. – Это расставит все точки над «i», тем более что мы сами ничего не можем сделать.

– Твои претензии несерьезны. Мистер Апдайк наш адвокат и решает только те проблемы, которые связаны с законами, – ответила я.

– Нонсенс, он всегда был частью нашей семьи. Всегда. Бабушка Катлер относилась к нему только с этой позиции, и ему это нравилось. Он поможет мне. Я знаю, что он поможет. Он позвонит, естественно, и не даст им исключить Клэр. – Она выпрямилась и посмотрела на себя в трюмо. – Только посмотри, – простонала она, – только посмотри, как это все ужасно отразилось на мне, стало больше морщин. – Мать показала на уголки своих глаз, и я, конечно, ничего не увидела, кожа у нее была как у Вечно юной богини. – А мои волосы, – она приподняла прядь и поднесла к моим глазам, – ты знаешь, что я обнаружила, когда сегодня утром причесывалась? Знаешь? Седой волос. Да, да, седой волос.

– Мама, все стареют. Ты же не можешь всю жизнь выглядеть как юная красотка.

– Если ты не будешь забивать голову чужими проблемами и будешь заботиться о себе, то можешь очень долго оставаться «юной красоткой».

– Проблемы Клэр и Рэндольфа ты не можешь называть чужими. Клэр – твоя дочь, а Рэндольф – муж.

– Не напоминай, – бросила мать и, махнув рукой, направилась к выходу. – Когда-нибудь, дорогая, ты поймешь, что я тот человек, к которому ты должна испытывать наибольшую симпатию.

Я хотела сказать, что мне очень жаль ее, жаль, что она такая эгоистичная, что она не может любить даже собственных детей, что мне жаль ее за то, что она пытается противостоять естественному ходу событий, и что желаю ей с каждым годом становиться все грациозней и выигрывать битвы с каждым седым волосом. Но однажды она проснется, и собственное тело ей покажется смирительной рубашкой, зеркала будут вызывать слезы, фотографии, сохранившиеся со времен ее молодости, будут вонзаться иглами в ее душу. Но я остановила себя.

Мать позвонила господину Апдайку, и он согласился поговорить по поводу Клэр. Миссис Турнбэль соблаговолила предоставить Клэр еще один шанс, но я не сомневалась, что через некоторое время ее ждут еще более серьезные неприятности. Поэтому я не согласилась поручиться за Клэр перед администрацией «Эмерсон Пибоди», когда мистер Апдайк сделал мне подобное предложение. Джимми очень понравилась моя твердость.

– Мне хотелось бы зайти как-нибудь в кабинет миссис Турнбэль и увидеть выражение ее лица, – сказал он.

– Она оценит твой поступок, Джимми.

– Да, но в этот раз нам больше нечего будет бояться, – он рассмеялся.

Сколько в жизни великого и смешного, сколько тайных путей в лабиринтах судьбы! Несколько лет тому назад, когда я была далеко от Джимми и Ферн, от папы Лонгчэмпа, когда я ехала темной ночью по пустынной дороге, чтобы вернуться в свою настоящую семью на побережье Катлеров, я испытывала прямо-таки пророческий ужас. Помню, как меня провели через черный ход в гостиницу и я предстала пред бабушкой Катлер, которая, желая унизить меня, заставляла чистить унитазы и застилать постели. А теперь, развалившись в ее кресле, я подписываю векселя, беру на себя ответственные решения, у меня прекрасный ребенок и Джимми, меня ждет замужество. Нет, прошлое не наполнило мое сердце ненавистью, я не грезила о реванше, теперь пришло время прощения, любви и надежд. Я даже сумела со спокойствием принять известие о том, что Клэр отказывается удостоить своим присутствием банкет в честь моей свадьбы.

– У меня назначено свидание, которое я не могу отменить, – заявила она, надеясь, что я начну убеждать ее приехать.

– Хорошо, мне очень жаль, Клэр.

– Мне самой жаль, – продолжала она, не оставляя своей надежды.

– Может быть, но я буду постоянно помнить о тебе.

Не знаю, оценила ли она мой сарказм.

– Я не могу представить, что чувствует женщина, выходящая замуж чуть ли не за собственного брата, – парировала она, – или между вами не было других отношений?

– Я уверена, что ты всех постараешься убедить в этом.

– Это грязная инсинуация! – закричала она.

– Ах, извини, Клэр, но у меня много дел более важных на данный момент. Я вынуждена попрощаться. Спасибо за звонок и за добрые пожелания, – сказала я, хотя она мне так ничего и не пожелала. Я повесила трубку еще до того, как она успела мне что-нибудь ответить, и с блаженной улыбкой откинулась на спинку стула. О, как я ее разозлила, из ее ушей, наверное, валит дым. Я настолько живо себе это представила, что от души посмеялась. В любом случае о ком жалеть?

На следующий день приехала Триша. Мы так обрадовались друг другу, что еще чуть-чуть – и лопнули бы от счастья. Я с утра ждала ее перед входом в гостиницу, отправив за ней на вокзал свою личную машину. Триша со слезами радости выпорхнула из нее и бросилась мне на шею. Мы крепко обнялись, и плакали, и смеялись, и пытались говорить – одновременно.

– Ты выглядишь прекрасно, – произнесла я.

– Спасибо, и ты тоже. И это место! – Она огляделась вокруг, стараясь запомнить каждую деталь.

Триша приехала в один из теплых ранних весенних дней. Только появились цветы, и садовник вчера впервые подстриг траву. По-моему, нет ничего прекраснее запаха свежей травы. Прямо через дорогу был виден океан, спокойный и величественный.

– Здесь так красиво, и все это твое, – добавила Триша, широко распахнув глаза. – Я хочу все немедленно осмотреть, особенно церковь, где ты будешь венчаться, банкетный зал, все, все, все... Твое свадебное платье.

– Ты знаешь, в обязанности свидетельницы входит подбор моего гардероба для медового месяца. Мать дала мне по этому поводу подробные инструкции.

– Я догадывалась, – Триша схватила меня за руку, – пойдем, ты мне все покажешь.

Казалось, что меня держит за руку легкий порывистый ветер. Я не успевала ее привести в одну часть гостиницы, как она тянула меня в другую. Она пыталась познакомиться с каждым, кого мы встречали, и узнать, что входит в круг его обязанностей.

Особенно понравились Трише кухня и колдующий над кастрюлями Насбаум. Она была в восторге от его яств. После дегустации я повела ее в свои апартаменты; на пути мы встретили мать, и нас позабавили ее сердитые гримасы и ухмылки. Как комична была ее злоба! С трудом сдерживали смех, но едва дошли до моей комнаты, расхохотались.

– Она такая смешная, точно как ты мне рассказывала. Так похожа на Агнессу, изображающую королеву Элизабет.

Я рассказала Трише о Рэндольфе и обещала представить его. На ее лице отразилось искреннее сочувствие.

Тришу восхитило мое свадебное платье, которое действительно было великолепным. Потом мы перемерили весь гардероб, выбирая одежду к медовому месяцу; особенно большое удовольствие получили, когда выбирали вечернее платье. Триша включила радио; последнее время я не следила за популярной музыкой, была слишком занята. Вновь я почувствовала себя юной, хотя уже здорово повзрослела за время работы в отеле. Сейчас я – маленькая принцесса, покинувшая свой дворец, чтобы не чувствовать себя первой дамой королевства. Мы просматривали альбомы, узнавая в них фото бывших соучеников из школы имени Сары Бернар. Болтали до прихода Сисси, которая привела с собой малышку Кристи; тут я их представила.

– О! Она очаровательна, – воскликнула Триша.

Кристи внимательно изучала ее пытливым взглядом. Несколько минут она вела себя скромно, как примерный ребенок, но скоро начала проявлять свой пламенный темперамент, настойчиво требуя Тришиного внимания.

– Она такая красивая, и у нее глаза Михаэля.

– Я знаю.

Больше мы о нем не упоминали ни разу.

Мы отправились искать Джимми. Они с Тришей обрадовались друг другу как старые друзья. Когда мы с подругой снова остались одни, она зашептала мне на ухо:

– Каким он стал мужественным и красивым. Тебе так повезло. – Кристи весело топала держа нас за руки. – У тебя есть все: красивый мужчина, прекрасный отель, такой славный ребенок, талант, ведь ты поешь, как ангел. Неужели ты не ощущаешь себя счастливой? Разве не чувствуешь, что все трудности и неудачи позади?

– Иногда, – ответила я, глядя на Джимми, машущего нам вслед рукой, – а порой мне кажется, что я попала в самый центр цунами, тогда сердце быстро колотится и я испытываю головокружение и испуг. А временами хочется остановить мгновение и навсегда успокоиться в этом радужном сне.

Триша с интересом разглядывала меня.

– Может, это из-за воспоминаний? У тебя была такая тяжелая жизнь. Это же ясно, ты просто не можешь поверить в свою удачу.

– Хотелось бы, чтобы все было так, как ты сказала.

Перед свадьбой репетировали церемонию. Присутствовал и Филип, возвратившийся из колледжа. Брат позаботился о Рэндольфе, и теперь он находился под наблюдением врача. Мать ждала появления министра, она, как главный режиссер предстоящего спектакля, энергично жестикулировала и управляла собравшейся в зале толпой. Рядом суетился Рэндольф. Было заметно, что все происходящее его чрезвычайно утомляет. Извинившись и сказав, что ему нужно вернуться к какой-то срочной работе, он удалился. Мать глубоко вздохнула, чтобы дать понять окружающим, как тяжело ей с Рэндольфом; в конце концов она так расстроилась, что отправилась в свою комнату отдохнуть и приготовиться к торжеству.

На следующее утро я проснулась очень рано, но долго лежала в кровати, вспоминая самые радостные и самые грустные моменты своей жизни. Вот мама Лонгчэмп стоит перед зеркалом, расчесывая длинные густые волосы; рассказывает мне о том, что я скоро вырасту, стану красивой женщиной, такой красивой, что покорю сердце прекрасного принца.

– Ты будешь жить в чудесном замке и иметь кучу слуг, внимающих каждому твоему слову и жесту, – говорила она, и я видела ее добрые, внимательные глаза, отражающиеся в зеркале.

Вот я в последний раз у нее в госпитале; слышу тихий, охрипший голос; вижу бледное лицо и потухший взгляд. Я вновь почувствовала ее влажную, холодную руку и услышала рыдания Джимми. Из темноты возникло серое лицо папы Лонгчэмпа; какая глубокая печаль в его темных глазах. В этот момент я не могла остановить слезы.

Сегодня моя свадьба, и пусть моя мать вывернулась наизнанку, готовясь к торжеству, я думала сейчас не о ней, а о маме и папе Лонгчэмп; мне хотелось, чтобы они были со мной в этот день. Им больше подошла бы роль моих родителей, ведь Рэндольф не был в состоянии это сделать, ну а мать... Для нее это была больше вечеринка, чем свадьба.

Снова нахлынули воспоминания о Михаэле, я сопротивляюсь им, но продолжаю видеть то чудесное романтическое время – Нью-Йорк, его квартиру. Он осыпает меня обещаниями; планирует нашу свадьбу. Мои мысли наполняются придуманными им образами: свадебная церемония со всеми атрибутами, газеты с сенсационными сообщениями, медовый месяц в Париже, атлантическая ривьера, триумфальное возвращение в Штаты, сольные партии и дуэты, фантастические выступления двух непревзойденных звезд.

Все это лопнуло как мыльный пузырь; если бы не Кристи, можно было бы считать, что этого и не было. Но нет, все было: моя беременность, страдания, которые я испытала в Медоуз. Хотелось бы стереть из памяти, как пыль со стекла, всю пережитую боль: слезы, кошмары, холод. Эти воспоминания не оставят меня до последнего смертного часа. Как только солнечные лучи проникли в спальню, тягостные мысли покинули меня, наполняя жизнь надеждой и теплом. Кристи заворочалась в своей кроватке; через несколько минут она проснулась, лепеча и начиная новый день с открытий. То-то будет удивлений и восторгов, когда ее оденут и поведут на торжество! Было еще очень рано. Я взяла ее на руки, поцеловала и понесла к окну. Мы вместе наблюдали, как начинается этот счастливый день. На небе был разгар битвы света и теней, облака расплывались по небу как прозрачный дым, птицы только-только покинули свои гнезда.

– Разве это не прекрасное утро, Кристи? Замечательный день, самый подходящий для того, чтобы твоя мама вышла замуж, – сказала я.

Солнце осыпало золотой пылью волосы Кристи, она повернулась ко мне, пытаясь понять то, что я ей сказала, затем стала с интересом наблюдать за происходящим внизу, улыбаясь при этом ангельской улыбкой.

В комнату вошли Сисси и миссис Бостон. Миссис Бостон принесла мне завтрак, а Сисси стала хлопотать над ребенком.

– Я встала ночью и заметила, что в комнате вашей матери горит свет, и пошла посмотреть, – говорила миссис Бостон. – Было около четырех часов.

– Что она делала?

– Рассматривала себя в зеркало. Может, у нее сместились временные рамки? – спросила миссис Бостон.

Но меня это не удивило.

Чуть позже пришла Триша, чтобы помочь мне подготовиться к торжеству. Сисси быстро одела Кристи и ушла.

– Нервничаешь? – шепнула Триша.

– Почему ты так думаешь? Потому что у меня дрожат пальцы? – рассмеялась я в ответ.

Перед тем как идти вниз принимать гостей, мать заглянула к нам, чтобы продемонстрировать платье и насладиться похвалой своей очаровательной внешности; платье было белое, плечи прикрывала шаль, а на шее сверкало ожерелье. Браслет на руке своей стоимостью мог бы соперничать только с отелем.

– Ты красивая, мама.

– Да, да, миссис Катлер, – присоединилась Триша.

– Спасибо, девочки, я пришла пожелать вам удачи и спросить, не нуждается ли Дон в моей помощи, так как потом я буду очень занята.

– Спасибо, мама, мне ничего не нужно.

Она удалилась, царственно подняв голову.

Джимми, последовав старинной традиции, скрывался от меня до самого венчания, чем сильно меня удивил; в часовне он мне сказал:

– У нас позади столько горестей, я не хотел бы их приумножать.

Когда мы с Тришей занимали свои места в часовне, я вся дрожала. Последними появились в часовне Филип и Рэндольф, оба в смокингах, но внешне совершенно непохожие. Филип – элегантный, здоровый, сильный. Рэндольф – усталый, больной и исхудавший. Хотя Филип и сделал все от него зависящее, чтобы его отец выглядел прилично, брюки и жилет на Рэндольфе висели мешком, и впечатление было ужасное. Поначалу Рэндольф беспомощно улыбался, осматривая публику, потом с весьма озабоченным видом стал что-то нашептывать на ухо Филипу.

– С ним все в порядке? – спросила я Филипа.

– Да, Дон, не волнуйся, свою маленькую роль он сыграет великолепно. Ты никогда не выглядела столь прекрасно. Можно, я тебя поцелую сейчас, на счастье.

– Да, Филип.

Он хотел было поцеловать меня в губы, но я, разгадав его маневр, подставила щеку.

– Удачи, – разочарованно прошептал он.

– Я лучше пойду к жениху, – произнесла я.

Филип отошел. Как только Рэндольф потерял Филипа из поля зрения, то сразу начал паниковать; тогда я взяла его за руку, и он успокоился и даже сказал:

– Это большой день, очень большой: отель гудит, как улей. Мама всегда выглядела замечательно, когда чувствовала на себе ответственность.

Мы с Тришей испуганно переглянулись, но, к счастью, вовремя заиграла музыка, и торжественное шествие началось. Джимми был просто прекрасен, он ожидал меня у алтаря, глаза его сверкали; я медленно приближалась. Никто не любил меня так сильно. Я так рада, что он у меня есть. Я ловила на себе взгляды гостей, боясь сделать что-нибудь не так; осматривалась по сторонам и узнавала некоторых людей, мелькавших не раз на различных приемах, а также мистера и миссис Апдайк, мистера и миссис Дорфман. Взгляды гостей словно говорили: «О, эта нищая девчонка натянула дорогую одежду и мнит себя богатой леди». Среди всей этой публики блистала моя мать, расточающая улыбки и сверкающая драгоценностями; рядом с ней стоял мистер Алькот и тепло мне улыбался. Выглядел он великолепно. Далее Сисси, держащая ребенка на руках. Кристи была очень красива в белом платьице, с золотистыми волосами. За ними стояли служащие отеля, и их улыбки казались более искренними, чем улыбки некоторых гостей.

Джимми взял меня под руку.

Священник возблагодарил Бога за это чудесное собрание. Как бешено колотилось мое сердце в этот момент! Наверное, все присутствующие слышали его стук, когда в речи священника наступала пауза. Наконец он спросил:

– Кто дал эту женщину этому мужчине?

В этот момент Рэндольф наклонился и зашептал мне на ухо:

– Что-то я не вижу бабушки Катлер, должно быть, она где-то задержалась, сейчас я вернусь.

– Рэндольф, постой, – я попыталась его остановить, но он уже шел по проходу.

В зале послышался странный шум, мать побледнела и что-то зашептала Бронсону Алькоту. К моему удивлению он занял место Рэндольфа.

– Я дал, – без тени смущения сказал Алькот. Шум в зале даже немного усилился, но быстро затих. Священник продолжал церемонию. Филип протянул Джимми кольцо. Джимми повторял за священником слова клятвы. Ужас охватил меня, когда я взглянула на Филипа, – он беззвучно, слово в слово повторял клятву за священником и Джимми: «Любить и поддерживать в болезни и здравии...», он клялся мне в верности. «...Согласен», – заключил он. Потрясение было столь велико, что я даже не услышала слова священника, но взяла себя в руки, надела на палец Джимми кольцо и, глядя ему в глаза, поклялась быть ему верной женой до самой смерти. Джимми поцеловал меня, послышались аплодисменты. Церемония венчания окончилась. С этого момента я стала миссис Джеймс Гарри Лонгчэмп.

Позже в холле отеля состоялся фуршет. Мать, мистер Алькот, Джимми и я стояли у входа, чтобы иметь возможность приветствовать вновь прибывающих гостей. Конечно, это была мамина идея. Единственное, что огорчило меня, так это то, что Рэндольф не был в состоянии справиться со своими обязанностями и их пришлось выполнять мистеру Алькоту. Я нигде не видела Рэндольфа. Во второй части холла открылись бары, и гости, не заставляя себя долго ждать, переместились туда; между ними сновали официанты в новой форме, заказанной матерью специально к этому дню: сочетание темно-красного и белого удивительно гармонировало с интерьером холла. Холл наполнился звоном бокалов, запахом разнообразных изысканных закусок, блеском драгоценностей; в дальнем углу играл духовой оркестр. Убедившись, что все в порядке, мы с Джимми и Тришей позволили себе расслабиться и налегли на вина и закуски. Кристи находилась неподалеку, возле оркестра, за ней присматривала Сисси. Нельзя было назвать Кристи пассивным слушателем, так как она хлопала в ладоши и даже пыталась танцевать. Вечеринка была очень милой.

Вскоре вернулся Филип с новостями о Рэндольфе. Оказалось, что тот просто сидит сконфуженный в кабинете и пытается заняться каким-либо делом.

– Он выйдет? – спросила я.

– Да, – кивнул Филип и тут же присоединился к компании молодых, незнакомых мне гостей.

Бронсон Алькот отвел меня в сторону.

– Вы не сердитесь на меня из-за моего поступка на церемонии? Ваша мама была в панике.

– Все в порядке, вы поступили весьма достойно.

– Могу я поцеловать невесту как посаженый отец?

– Да.

Он поцеловал меня в щеку.

– Желаю вам удачи. Вы замечательная пара.

– Спасибо.

Алькот отправился на поиски матери, которая в этот момент была окружена гостями и улыбалась, получая самые изысканные комплименты; в эти минуты она жила по-настоящему.

Оркестр сделал небольшую паузу; дирижер подошел к микрофону и объявил, что все желающие могут перейти в большой зал. Гости тут же последовали его совету и были весьма удивлены, когда их глазам открылась гигантская арка из красных и белых роз, на которой красовалась надпись: «Удачи Дон и Джеймсу». Здесь же, в арке, их поджидал метрдотель, в обязанности которого входило указывать гостям предназначенный для них столик. Зал оформили очень пышно и торжественно, повсюду были развешаны живые цветы, разноцветные колокольчики, картонные ангелы и прочие свадебные украшения. На противоположной от входа стене висела картина с изображением жениха и невесты перед алтарем. Этот интерьер дополняли прекрасно сервированные столики и шампанское в серебряных ведерках со льдом. Всем гостям были подарены небольшие сувениры на память об этом событии.

Пока гости занимали свои места в зале, я предложила матери пойти к Рэндольфу, взглянуть, что с ним происходит.

– К чему? – спросила она. – Я не думаю, что он сейчас в ком-то нуждается, у него депрессия.

С этими словами она вновь направилась к гостям.

– Я хочу сходить проведать Рэндольфа, Джимми, это не займет много времени.

– Буду ждать тебя. – Он поцеловал меня, и я отправилась в кабинет.

Рэндольф действительно находился там и что-то писал в блокноте. Я окликнула его. Рэндольф поднял глаза, и слезы покатились по его щекам, лицо исказилось.

– Она пропала, – заговорил он, всхлипывая, – мама пропала.

– Рэндольф! – воскликнула я, огорченная его состоянием.

– Да, она пропала.

Он обхватил голову руками и посмотрел на фотографию бабушки Катлер, лежащую перед ним на столе.

– Я не мог выбрать минутку, чтобы сказать ей «прощай». Мы всегда были так заняты... – Рэндольф взглянул на меня и вытер ладонью слезы. – Мы никогда не говорили друг другу слов, которые нам следовало бы произнести. Я так ничего ей и не сказал, а она всегда защищала меня, следила за мной.

– Мне очень жаль, Рэндольф, но было бы гораздо лучше, если бы теперь ты жил не избегая реальности, став таким, каким бы она хотела тебя видеть.

– Не знаю, не знаю, смогу ли, я чувствую себя таким одиноким.

– Со временем тебе станет лучше. Он улыбнулся:

– Какая ты хорошая.

– Спасибо. Рэндольф, ты не забыл, что сегодня день моей свадьбы? Церемония и фуршет уже закончились, сейчас начинается обед в большом зале, не хочешь ли ты присоединиться к нам?

– Да, я буду там через минуту, – он поднял на меня свои темные, тяжелые глаза. – Удачи. – Рэндольф сказал это слово так, как будто больше не увидит меня.

– Не чувствуй себя таким одиноким, Рэндольф.

Он кивнул.

– Не буду.

Меня с нетерпением ждали мать и Джимми.

– Нам пора идти в зал, где ты была?

– У Рэндольфа; кажется, в его состоянии произошли перемены.

– Тем лучше для него; пора...

– Но ты же нужна ему, ему нужен кто-либо, кто поддержал бы его.

– О Дон, зачем в такой праздник думать о грустном! Это твоя свадьба, радуйся.

– Он пообещал присоединиться к нам. Оркестр перестал играть, и раздалась барабанная дробь. Дирижер объявил:

– Дамы и господа! Виновники торжества – миссис и мистер Джеймс Гарри Лонгчэмп!

– Но где же Рэндольф? – Я была в ужасе.

– Мы не можем его ждать. Он, вероятно, забыл то, что ты ему сейчас говорила, – сказала мать, направляясь к двери. – Дон, – она еще раз позвала меня, видя, что я колеблюсь.

– Я думаю, нам все-таки лучше войти, – сказал Джимми.

Еще раз оглянувшись, я последовала за ними. Мы вошли в арку. Первой шла мать. Она буквально купалась в аплодисментах; следом за ней мы с Джимми. Таким образом мы проследовали к своему столику, который находился на возвышении. За ним уже сидели мистер и миссис Апдайк, мистер и миссис Дорфман, Филип и Бронсон Алькот, который выбрал себе место с правой стороны от матери; слева находился пустой стул для Рэндольфа. Рядом с нашими местами, расположенными во главе стола, разместились Триша, Сисси и Кристи.

Когда все были на своих местах, мистер Алькот взял слово; подняв бокал, он произнес:

– В этот знаменательный день я провозглашаю тост за молодоженов. – Затем обратился к нам: – Жители побережья Катлеров с радостью принимают вас сегодня в свою общину, мистер и миссис Гарри Лонгчэмп. Будьте счастливы в своем браке, живите долго в любви и согласии. За Джеймса и Дон!

– За Джеймса и Дон! – закричали гости.

Потом эти крики сменились звоном бокалов, гости потребовали свадебного поцелуя, и мы, конечно, тут же выполнили их просьбу. Они зааплодировали; потом вновь заиграла музыка, и все приступили к еде. Блюда были необыкновенно изысканны. Я не успела еще насладиться великолепным ужином, а гости уже поднялись с мест и пошли танцевать.

Дважды мы с Джимми танцевали в центре круга, не замечая восторженных лиц других танцоров, на третий танец меня пригласил Филип. Он подошел к нам и вежливо спросил разрешения у Джимми, тот согласился, хотя глаза говорили совсем о другом.

– Нужно заметить, что сегодня все придуманное мамой просто великолепно, пышно и дорого. Будь уверена, бабушка никогда бы не позволила себе такой роскоши.

– Мама не имеет представления о деньгах, зачем о них думать тому, кто их не зарабатывает; тому, кому они падают с неба.

– Да, это ответ, достойный Катлеров, – сказал он, улыбаясь.

– Нет, Филип, я просто всегда была реалисткой, я знаю, что такое ежедневный труд.

– Все же я рад, что мать не имеет привычки смотреть на цену. Неужели этот вечер не принес тебе радости? Скажи мне, Дон, будет ли моя свадьба столь же пышной, как эта?

– Надеюсь. Вы помолвлены?

– Еще нет, но, возможно, скоро. Родители моей невесты очень богаты.

– Я рада за тебя, Филип, хотя считаю, что деньги не главное; самое важное, чтобы рядом с тобой была именно та женщина, которую ты любишь; она и есть та женщина?

– Ты же знаешь, ты всегда была той женщиной, Дон.

– Да, но этого никогда не будет. Нет смысла говорить о том, чего не будет, не так ли?

– Ты права, мне больно об этом думать. После танца я попросила его пойти разыскать Рэндольфа, я беспокоилась, что с ним что-то случилось.

– Твое желание для меня закон, – с этими словами он ушел.

Музыка стихла, я попыталась успокоить себя, но заметила пристальный взгляд Бронсона Алькота.

– Разрешите пригласить вас на следующий танец?

Я согласилась.

– Знаете, я даже завидую Джимми, он выбрал самую лучшую невесту.

– Да, мистер Алькот, но вы не заметили, что я выбрала самого лучшего жениха.

– Пожалуйста, зовите меня просто Бронсон; мне не нравится чувствовать себя старше вас, – смеясь, произнес он.

– Неудивительно, что вы так чудесно поладили с моей мамой, – съязвила я, эти слова его как будто даже порадовали. – Она никогда не принимает серьезно свой возраст.

Все-таки нельзя не заметить, что женщины в его руках чувствуют себя принцессами. Он был настолько грациозен, что большинство гостей перестали танцевать и наблюдали за нами. И среди всех этих светящихся лиц, наблюдающих за нами, резко выделялось мрачное лицо матери, на котором были отражены ревность и разочарование. Музыка стихла, и нам зааплодировали.

– Благодарю вас, – улыбнулся Бронсон.

– Спасибо, – сказала я и поспешила к Джимми, который выглядел покинутым.

Ах, скорей бы вырваться отсюда, скорей бы наступил медовый месяц!

Тут Сисси подвела к нам малышку, мы взяли ее на танцевальную площадку, и она имела возможность потанцевать вместе со всеми. Вернулся Филип; он сообщил мне, что Рэндольф уснул на софе в своем кабинете.

– Может быть, это к лучшему, – ответила я.

В этот момент оркестр перестал играть и к микрофону вновь подошел дирижер:

– Дамы и господа! Большинство присутствующих знает, что наша прекрасная невеста, кроме всего прочего, является одаренной певицей. Очень просим ее выйти на сцену и исполнить что-нибудь в честь своей свадьбы.

– О! Нет! – воскликнула я, но вскоре уступила настойчивым просьбам гостей.

– Иди, – сказал Джимми.

– Да, покажи им, на что способны студенты школы имени Сары Бернар, – подбодрила меня Триша.

Поднявшись на сцену, я вспомнила любимую песню мамы Лонгчэмп; оркестранты, к моему удивлению, тоже ее знали. И вот первые слова этой песни раздались здесь, лица людей оживились. Какая благодарная это была публика! Люди словно подпевали про себя тихонько. Как только песня закончилась, раздался шквал аплодисментов.

Я взглянула на Джимми, он явно мной гордился, рядом с ним стоял Бронсон Алькот и улыбался мне, мать принимала поздравления.

Принесли свадебный торт, и мы с Джимми долго трудились, разрезая его, как того требовала традиция.

Под дружные аплодисменты гостей свадебный торт был разнесен официантами по всему залу.

Торжество окончилось, и я была этому даже рада: столько впечатлений, переживаний вместил в себя долгий день; я так утомилась. Мать, казалось, обладает неистощимой энергией, хотя в другие дни она уставала от затянувшейся беседы или небольшой прогулки. Она перекидывалась последними фразами с отъезжающими гостями, те прощались и исчезали; видимо, ей хотелось задержать веселье.

– Но еще так рано, – говорила она, – зачем торопиться?

– Ах, нам все-таки уже пора, – отвечал очередной гость, покидая ее.

Последними ушли мистер Апдайк, мистер Дорфман и мистер Алькот.

Мы с Джимми переоделись и уже могли отправляться в свадебное путешествие: машина отеля ждала внизу, готовая в любой момент доставить нас в аэропорт. Я уложила Кристи в кровать, объясняя, что маме нужно ненадолго уехать. Казалось, Кристи все поняла, она крепко обняла и поцеловала меня на прощание.

– Не стоит волноваться, – успокаивала Сисси. – Я позабочусь о ней.

– Спасибо, Сисси.

– Ты была красивой невестой, – сказала она и заплакала.

– Ты будешь такой же, Сисси.

Я обняла на прощание Сисси и спустилась вниз, где меня ждал Джимми с чемоданами. По пути я встретила мать.

– Я так устала, – прошептала она, – что готова проспать целую неделю.

– Свадебная церемония была великолепной, спасибо, мама.

В ее глазах читалось недоверие.

– Правда?

– Все было прекрасно, даже Рэндольф. Я надеюсь, ты увидишься с ним сегодня.

Улыбка сползла с ее лица.

– Пожалуйста, не напоминай мне о нем, – попросила она, потупив глаза.

Я поняла, что дальнейший разговор ни к чему хорошему не приведет, и отправилась к Джимми и Трише. Обернувшись, я увидела Филипа, ожидавшего меня в конце коридора.

– Счастливого пути! – крикнул он.

– Спасибо.

– Я надеюсь, мы скоро увидимся.

Проигнорировав его последнюю реплику, я отправилась вниз, к Джимми, к своему законному супругу.

 

СЛАДОСТЬ МЕДОВОГО МЕСЯЦА

Какое чудо! Я наконец-то счастлива, соединив свою жизнь с моим рыцарем, с Джимми!

Муж поджидал меня у автомобиля. Когда я подошла, он погладил мои волосы и осыпал лицо нежными горячими поцелуями.

– Ты выглядишь как фея, спустившаяся ко мне из мира грез.

– Согласна.

– Ты так прекрасна, как можно только вообразить.

Я открыла глаза и нежно, с любовью посмотрела на мужа. После всего пережитого, стоя рядом с ним, я ощущала себя маленькой девочкой, прикрытой ото всех бед сильным мужским плечом. Джимми был тем человеком, который смог сделать мои грезы реальностью, а реальность превратить в сказку.

Когда-нибудь я смогу ответить на его чувство. О, как он великодушен! Он никогда не спрашивал меня об угасшей любви к Михаэлю, он даже намеком не коснулся этой темы, думаю, что он не удивился бы, если бы я сама начала разговор о своей прежней любви. Глаза Джимми светились радостью, когда он брал на руки дочку Михаэля. Он был уверен, что его чувство не безответно, и становился ко мне все строже и строже; под этой строгостью скрывалось его большое сердце. От этого и росла моя любовь к нему.

– Ты всегда был в моих мечтах, Джимми, сейчас и всегда, – призналась я.

Мое сердце замирало, когда губы Джимми касались моих, когда я, открыв глаза, видела его, когда я чувствовала его дыхание.

Он не отпускал моей руки до тех пор, пока мы не приехали в аэропорт. Самолет должен был доставить нас в Провинстаун, находящийся по дороге в Кейп Код, отсюда мы на такси должны добраться в отель, в котором уже были забронированы для нас места.

Почти в полночь мы прибыли на место, где должны были провести медовый месяц. Оба были усталые, но довольные. В нашей комнате была дверь, выходящая на балкончик, который был столь мал, что мы с трудом на нем помещались, зато с него открывался чудесный вид на океан. Выйдя на балкон, я увидела, как на черном бархате неба сверкают алмазные россыпи звезд, казалось, я вознеслась на Джомолунгму и весь мир лежит у моих ног. Следом на балкон вышел Джимми.

– Ты счастлива? – спросил он.

– Конечно.

Наши глаза встретились.

– Посмотри, сколько звезд наблюдает за нашим счастьем, – воскликнул Джимми, поцеловав меня в щеку.

– Они светят, чтобы тебе не было одиноко, когда я закрываю глаза.

Я улыбнулась, Джимми подхватил меня на руки и закружил, осыпая поцелуями.

– Миссис Джеймс Гарри Лонгчэмп, – безумно кричал Джимми, крепко прижимая меня к груди, потом он опустил меня и стал играть моими волосами, потом снова поднял на руки и отнес на кровать.

Когда-то давно, во время моей учебы в Нью-Йорке, мы с Джимми были очень близки, но потом я встретила Михаэля. Тогда я не могла отвыкнуть от мысли, что Джимми мой брат, любая близость с ним представлялась мне инцестом, разум не мог побороть мои чувства, но где-то в глубине души я надеялась, что мы сможем разбить стену лжи, строившуюся годами, я знала, что мы ее преодолеем и будем вместе. Джимми, похоже, чувствовал то же самое, и поэтому мы никогда не заходили далеко в любовных играх. Между первым и вторым шагом прошло столько времени.

– Ты, наверное, очень устала? – спросил Джимми, лаская меня.

– Нет, – я попыталась расстегнуть пуговицы на блузке, но Джимми отвел мою руку и занялся этим сам.

– Ты просто закрой глаза и представь звездное небо.

Я улыбнулась, в этот момент пальцы Джимми дотронулись до пуговицы, и мое сердце бешено забилось. Резким движением он сорвал с меня блузку, юбку и отшвырнул прочь туфли. Когда я предстала перед ним в костюме Евы, он погасил верхний свет, оставив включенным бра. Я не открывала глаз, чувствуя, как он нежно сжимает мои пальцы и целует грудь. Когда он прижался ко мне всем телом, я взглянула на него, его взгляд скользил по моему телу, дрожь охватила меня.

– Ты помнишь, – голос Джимми стал хриплым, – как мы покупали тебе одежду?

– Да, – я обхватила его голову руками и постаралась поймать взгляд.

– Я не мог видеть, как ты переодевалась, но меня охватывало восхищение, когда ты в новом платье становилась более изящной, я не мог отвести глаза, ты притягивала меня, как магнит.

– А ты помнишь, как краснел, когда мы слегка соприкасались?

– Да, – его руки коснулись моей груди, он нежно поцеловал ее.

Закрыв глаза, я стала слушать неровное дыхание Джимми, спустя мгновение Джимми овладел мной. Было приятно и тяжело чувствовать полную власть мужчины. Мы были вдвоем, муж и жена, никто не мог нам помешать. Я и Джимми. Как все странно. Мы метались в безумном ритме, в пляске радости, которая должна была длиться вечно. А потом остались лишь прикосновения, его пальцы открывали во мне тайные струны, погружая мое сознание то в непроглядную тьму, то в нещадный палящий свет. Только Джимми и я, муж и жена, бредущие дорогой ночи.

Когда пришло утро, оно уже не могло помешать нашему крепкому сну, лишь легкий океанский бриз, ворвавшийся в комнату сквозь балконную дверь, играл моими волосами.

– Это первое утро, которое ты встретила в роли миссис Джеймс Гарри Лонгчэмп. Пора вставать, – послышался бодрый голос Джимми. – Как настроение?

– Голодна, как зверь, – сказала я, улыбнувшись.

Одевшись и умывшись, мы отправились завтракать. Ресторан отеля представлял собой большую открытую площадку, на которой располагались коктейльные столики под зонтиками. Мы заказали сок, кофе и бекон с яйцом.

После завтрака мы долго гуляли, восхищаясь прекрасными пейзажами. Когда вернулись в отель, даже тень усталости не коснулась нас.

– Кристи понравилось бы здесь, – задумчиво произнесла я.

Утро мы провели на пляже. Как известно, активный отдых возбуждает аппетит, мы спустились в кабачок на берегу Кейп-Кода. В нем был широкий ассортимент рыбных блюд. Над входом вывеска гласила:

«Еще вчера в океанских волнах резвилось то, что вы можете съесть сегодня».

Какая экзотика! Какие деликатесы! Зал ресторана представлял собой корабельный трюм, мы сидели за дубовым столом и смотрели в иллюминаторы. После обеда мы прогулялись по городу, причудливо оформленные магазинные витрины притягивали туристов. К вечеру наша любовная лихорадка усилилась. В лучах заходящего солнца мы бродили, прижимаясь друг к другу, мысли были как сны, а сны как мысли. Взявшись за руки, мы бежали за уходящим солнцем.

Следующим утром после завтрака мы отправились в путешествие на паруснике, который Джимми предусмотрительно заказал вчера. Было довольно прохладно, а теплую одежду мы не захватили, поэтому нам пришлось вернуться, но эта неудача нисколько не испортила нам настроения. Вернувшись в отель, мы вышли на балкон и, обнявшись, наблюдали за гневом океана: он сердился, а мы были уже далеко.

Я слушала любовный лепет Джимми, но не слышала его. Мне было приятно смотреть далеко в океан. Джимми положил руки на мою талию и развернул меня к себе.

– Чего бы ты пожелала?

В его голосе слышалось самодовольство всемогущего мага, но его прервал коридорный.

– Вас вызывают к телефону, миссис Лонгчэмп. Вас или вашего мужа, возьмите, пожалуйста, трубку.

– Вам не сообщили, кто звонит? – мое сердце замерло.

– Господин Апдайк, – и протянул мне листок, на котором был записан телефон адвоката. – Он просил, чтобы вы обязательно перезвонили, если я вас сейчас не найду.

– О! Боже! Джимми, неужели что-нибудь случилось с Кристи?

– Еще нет повода для волнений, – успокоил Джимми, – скорее всего, нужно решить некоторые вопросы по управлению гостиницей.

Немного успокоившись, я подошла к телефону и сняла трубку.

– Извините за беспокойство, Дон, – начал господин Апдайк, – но случилось большое несчастье.

– Что случилось, господин Апдайк? – закричала я, опускаясь на стул.

– Рэндольф умер.

– Рэндольф? Но как... Почему?

– Его мечта сбылась. Он поздно вечером покинул гостиницу, никто этого не заметил, никто не знает, где он провел ночь, утром его нашли на кладбище.

– На кладбище?

– Да, возле могилы матери утром его нашел сторож и вызвал «скорую», но уже было поздно. Доктор зафиксировал смерть, в официальном заключении указана причина – остановка сердца.

– Какая жалость! Бедный Рэндольф, он так страдал, а помощи ни от кого не было.

– Да, – прокашлялся мистер Апдайк, – было бы неплохо, если бы вы смогли сейчас приехать. Ваша мать...

– Это не конец света, – печально сказала я, – надеюсь, доктора не пропишут ей постельный режим.

– Гм... Здесь такая обстановка... Она приказала господину Дорфману закрыть отель и разогнать постояльцев, но он не захотел выполнять ее распоряжение и позвонил мне. Я сказал ему, что доложу обо всем вам, а пока пусть он тянет время.

– Как мы должны поступить в этой ситуации, господин Апдайк?

– Госпожа Катлер никогда бы не закрыла отель, – почти продекламировал он, – что бы ни случилось, бизнес не должен стоять на месте.

– Тогда закроем гостиницу, – ответила я, не желая хоть в чем-то походить на бабушку. – Постояльцы должны понять положение вещей. Мы с Джимми немедленно возвращаемся домой. Когда состоятся похороны?

– Ваша мать хочет назначить их на завтра, но так как министр занят и не может присутствовать, она решила отложить их еще на день. Все зависит от обстоятельств. Филип и Клэр уже дома.

– Замечательно, то есть, какая трагедия.

Я положила трубку и передала разговор с адвокатом Джимми.

– Я предупреждала мать, насколько все серьезно, я предостерегала ее, но ее ничто не заботит, ни муж, ни дети!

– Только не надо терзать себя, ты сделала все, что могла.

– Я знаю. Какой ужас! Бедный Рэндольф, – слезы навернулись на мои глаза, – он терзал себя и окружающих.

Я закрыла глаза и погрузилась в раздумье.

– Не стоит повторять это столько раз, ты все и так уже для себя решила, – утешал меня Джимми.

– Но почему, Джимми, почему радость всегда сменяет горе? Чем радостнее весна, тем печальнее осень.

– Это не так, Дон, ты придумала этот тезис сама, не забывай, в жизни было много добра.

Я схватилась за голову.

– Да, но зло всегда брало верх, я постоянно искала дорогу к счастью, но тень старухи преграждала мне все пути.

– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю, ты злишься? Я знаю другую Дон, совсем не такую, злость лишает тебя рассудка.

– Не обольщайся, Джимми. Это судьба.

Он отвел глаза. Мне было жаль, что я не смогла сдержать себя, что не смогла скрыть фатальный страх перед образом бабушки Катлер, но уверенность в том, что найду свою дорогу к счастью, придавала мне силы.

Управляющий отелем заказал для нас маленький аэроплан до Бостона, где мы пересели в самолет, доставивший нас в Вирджинию, около девяти вечера нас забрал из аэропорта автомобиль, принадлежащий гостинице. Джулиус Баркер, наш шофер, распахнул дверцы и, не донимая лишними расспросами, отправился за багажом.

В отеле все скорбели о Рэндольфе. Несмотря на то, что он был никудышным администратором, всем нравились его доброе отношение, приятный голос и обходительность. Во время его помешательства, начавшегося после смерти матери, все сочувствовали ему и сдерживали улыбки. Богатые постояльцы, казалось, не замечали несчастного, а Рэндольф деградировал все больше и больше, перестал заботиться о внешнем виде, что особенно бросалось в глаза людям, неравнодушным к нему.

Джулиус внес наш багаж в гостиницу.

– Мне очень жаль, миссис Лонгчэмп, что вам пришлось так скоро вернуться, – сказал он.

– Да, это очень печально, Джулиус.

– Да, мэм, все в отеле сочувствуют вам. Мистер Дорфман попросил нас как можно реже зажигать свет, – с этими словами он отправился выполнять свои обязанности.

Над отелем витал дух скорби. Все небо было затянуто облаками, начинал накрапывать холодный дождь, воздух был тяжелым. Гостиница казалась серой помпезной громадиной, окна и зеркала были затянуты черными шторами, в громадном холле было необычно пусто, только миссис Бредли говорила по телефону. Роберт Гарвуд, наш старейший служащий, отнес багаж наверх.

– Я пойду проверю, как идут дела в гостинице, – сказал Джимми и отправился вслед за Джулиусом.

Дверь в комнату моей матери была, как всегда, приоткрыта, но я прошла мимо. В коридоре я увидела Филипа, вышедшего встретить меня.

– Я не думал, что ты вернешься, – сказал он. Филип был одет в вельветовый голубой костюм с эмблемой побережья Катлеров, которая представляла собой большую золотую букву «К», прикрепленную к воротнику, волосы были взъерошены, лицо помято. Он улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Его рука коснулась моей спины.

– Конечно, я вернулась. Ты думал, что я не вернусь? – довольно недружелюбно заметила я и отвела его руку.

– Но ведь он тебе не отец, а ты была в свадебном путешествии, тебе не хватает своих проблем? – Он элегантно смахнул пылинку с воротничка.

Как он мог быть таким спокойным, ведь не прошло и суток с тех пор, как умер его отец? Я была удивлена.

– Пожалуйста, Филип, ты не мог бы изменить свое поведение, хотя бы в память об отце, – я постаралась как можно серьезнее посмотреть ему в глаза.

– Я действительно переживаю, поэтому и вернулся из колледжа.

– Ты всегда думал только о себе, Филип, а не о Рэндольфе.

Не дожидаясь ответной реплики, я отправилась вниз, мне хотелось быстрее увидеть Кристи.

Дверь детской открыла Сисси. Кристи крепко спала.

– Это так ужасно, – сказала Сисси, опустив глаза. – Мистера Катлера нашли на кладбище, на него было страшно смотреть. Похоже, он руками рыл землю на могиле своей матери, все его лицо было черным, – она опустилась на стул, всплеснув руками. – Несчастный!

– Я знаю, – сухо ответила я. – Как Кристи?

– Она ничего не знает, но мне кажется, она чувствует людскую скорбь, поэтому мы с миссис Бостон старались ее изолировать от обитателей отеля. Конечно, она все время о тебе спрашивает.

Я откинула полог над кроватью и увидела свою дочь, погруженную в мирный сон. Волосы были разбросаны по подушке, милое детское личико было похоже на кукольное. Поправив одеяло, я присела рядом и задумалась. Приоткрылась дверь, и появилась миссис Бостон, которая словно сердцем чувствовала мое появление.

– Я только на минутку, я очень занята, – предупредила она и приветственно кивнула.

– Как мать? – поинтересовалась я.

В ответ миссис Бостон шумно вздохнула.

– Услышав эту новость, она направилась в свою комнату и до сих пор никуда не выходила, лишь несколько раз звонила вниз. Должно быть, она провела все это время в постели.

– Кто же сейчас всем распоряжается?

– Похороны готовит мистер Апдайк.

– Ладно, немного позже я займусь этим сама, – сказала я и отправилась к матери.

Тихонько постучавшись в ее дверь, я позвала:

– Мама! Ты меня слышишь?

Долгое время никто не отвечал, и я собралась уходить, но меня остановил слабый голос:

– Дон... Это ты?

Я открыла дверь и вошла. Мать выглядела крошечной на огромной королевской кровати. Ее лицо затерялось между гигантскими, обтянутыми шелком подушками, от маленькой настольной лампы падал мягкий свет. На лице ее был легкий макияж, волосы аккуратно уложены. Прилагая неимоверные усилия, она уселась на кровати и как можно удобней устроилась на подушках. Подойдя к кровати, я села рядом.

– Дон, я чувствовала, что ты вернешься. Какое несчастье! Что ты об этом думаешь? – Она как будто оживала под действием собственных слов. – Как Бог допустил такое? А может, это к лучшему, он соединил любящего сына со своей матерью. Он был дорог тебе? – Она закрыла глаза. – Все побережье только об этом и судачит.

– Напрасно. Я не думаю, что Рэндольф сделал что-нибудь ужасное, – как можно жестче ответила я.

– Нет, конечно нет, все в порядке, у него не было другого выхода. – Чем меньше поддельного было в словах матери, тем ближе она мне становилась. – Мистер Апдайк посоветовал не слишком распространяться о смерти. Мне не хочется долго разговаривать на эту тему. Тебя что-нибудь еще интересует?

– Как поживают Клэр и Филип?

– Клэр, скорей всего, находится в своей комнате, а Филип все больше и больше становится похож на своего отца. Он говорит только то, что я от него ожидаю, – сказала она, не проявляя каких-либо эмоций. – Мне хочется, чтобы это ужасное мероприятие поскорее закончилось.

– Мне его очень жаль. Я говорила ему, что не стоит так сильно переживать, кстати, Филипу я сказала то же самое. Впрочем, эта трагедия не очень сильно его коснулась. – Я не сумела скрыть сарказма, должно быть, я была единственной, кого тронула смерть Рэндольфа.

– Не стоит заводить разговор об этом, Дон, я ничего не могла сделать для него. Смерть матери погубила Рэндольфа, он всегда был рядом с ней. Это выглядело так, словно она была ему не только матерью. Он никогда не видел ее настоящего лица, не замечал ее властности, авторитарности. Она была эталоном, самой справедливостью, он всегда жаждал быть возле нее, даже там.

– Я уверена, что он не хотел умереть на ее могиле, он не был ангелом, – спокойно возразила я.

– Поверь мне, Дон, он умер так, как хотел умереть, – чеканя каждое слово, сказала мать. – Он был сумасшедшим. Он вознесся еще до смерти. Я считаю, что вправе судить его, не потому, что лучше других, а потому, что знаю все подробности этой истории. Поэтому хочу, чтобы все закончилось так быстро, как это только возможно. Ты ведь понимаешь меня? Да?

– Мы соблюдем все приличия и не уроним нашей репутации, мама, – я откинула голову назад. Не хотелось ей потакать, но нужно было управлять своими эмоциями, так как она следила за каждым моим жестом. – Тебе придется стоять рядом с гробом своего мужа и скорбеть, словно любящая жена. Ты можешь не плакать, людям это даже понравится.

– О! Дорогая! – воскликнула мать, широко раскрыв глаза. – Я действительно буду скорбеть.

– Когда-нибудь и ты обретешь покой, – отчетливо сказала я. – Сейчас я позвоню господину Апдайку, вызову его сюда, мы обсудим все детали церемонии и я все улажу. – Я собралась уходить.

– Дон, – заплакала мать.

– Что еще, мама?

– Я так счастлива, что ты здесь... Правда, счастлива, – она улыбнулась сквозь слезы.

– Да? Поблагодари мистера Дорфмана, он созвонился с Апдайком, от них я все и узнала.

Мать мученически улыбнулась:

– Не будь так несправедлива.

Я вспомнила слова Джимми: «Дон, ты часто бываешь несправедлива к своей матери». Может быть, они действительно правы? Может быть, вместе с отелем я получила от бабушки Катлер ее предвзятое отношение к людям?

Я остановилась.

– Извини, мама, – сказала я и прочла удивление на ее лице. – Я постараюсь не говорить о неприятных тебе вещах.

– Спасибо, Дон. Дон! – окликнула она, когда я уже собиралась выходить. – Я действительно его любила... однажды, – голос ее прозвучал как никогда печально.

Я вышла, оставив мать наедине со своей скорбью.

Мистер Апдайк и мистер Дорфман собирались устроить грандиозную процессию, такую же, как на похоронах бабушки Катлер. Гроб должен был стоять перед входом в отель, чтобы каждый входящий мог сказать Рэндольфу прощальное слово. В конце церемонии, по их мнению, с прощальной речью должен был выступить министр. Все это время мать должна была находиться у гроба.

– Нет и еще раз нет, все это слишком драматично, – возражала она, но оставалась одинока в своем мнении. Когда же мы пришли к окончательному соглашению по проведению церемонии, мать словно наполнилась энергией и заявила, что платье, в котором она провожала в последний путь бабушку Катлер, не подходит для Рэндольфа.

– Я думаю, мой внешний вид не совсем соответствовал строгой обстановке, – говорила она, – но все это так сложно.

Перебрав различные варианты, она остановилась на черном воздушном платье, изысканно подчеркивающем округлости ее фигуры. По ее словам, она нашла то, что удовлетворило бы людское мнение и ее личные запросы. Хотя ее выбор понравился не всем, спорить с ней никто не стал. Когда я увидела ее в этом платье, решила, что она собралась на костюмированный бал. Не хватало только черной маски. Костюм дополнил яркий лак на длинных ногтях, волосы были, как всегда, великолепно уложены, своей прическе она всегда уделяла огромное количество времени.

С момента возвращения ни я, ни Джимми ни разу не видели Клэр Сю, которая, подобно матери, уединилась в своей комнате. Было слышно, как она по телефону обсуждает со школьными приятелями личные проблемы. Когда мы случайно встретились в коридоре, она развернулась и пошла прочь.

По традиции вся наша семья должна была отправиться на кладбище в семейном лимузине, но Клэр Сю отказалась, решив, что будет лучше, если она поедет со своими друзьями. Я была крайне удивлена тем, что мать не стала возражать.

– Я не хочу устраивать скандалы, особенно сегодня, – разъяснила мать, когда я спросила, не думает ли она, что Клэр поступает неправильно. – Пускай Клэр идет своей дорогой, а мы своей.

Небо было серым и затянутым облаками, в воздухе пахло дождем, над отелем нависла скорбь. Вокруг гроба, на ступеньках стояли люди, слушая речь министра. Клэр присоединилась к нам и стояла позади Филипа. Мистер и миссис Апдайк, мистер и миссис Дорфман и мать, поддерживаемая мистером Алькотом, возглавляли процессию. Бронсон нежно поглаживал по руке безутешную вдову, та отвечала ему благодарными взглядами. Я восхищалась ее элегантным видом, драгоценности очень изящно сочетались с легкой черной тканью, большие красивые глаза смотрели слегка рассеянно, но очень высокомерно, на губах играла мученическая улыбка.

Во время прощальной речи министр не раз подчеркнул, какой грандиозный вклад внесло семейство Катлеров в казну штата, как оно помогало обществу в сложных ситуациях, и не один раз. Далее он сказал о благородных традициях семейства Катлеров, о том, какой большой вклад внес Рэндольф в семейный бизнес. Когда министр говорил: «И такая трагическая смерть постигла Рэндольфа Катлера. Сей достойный муж обрел покой, он работал здесь, он умер здесь!», – голос оратора дрогнул.

Многие из присутствующих заплакали. Когда тело предали земле, я закрыла глаза и вспомнила все, что нас связывало с Рэндольфом, весь пройденный путь – от непонимания до полного доверия. Конечно, Рэндольф был достойным сыном своих родителей. Мать улыбнулась мне, я гневно ухмыльнулась в ответ. Никогда не забуду, как она сказала мне, что ждет смерти Рэндольфа. Никогда я не узнаю, как относился Рэндольф к своей жене, он был замкнут, одинок, измучен кончиной матери. Что было радостного и светлого в его жизни?

Окончив речь, министр бросил горсть земли на крышку гроба. Мы с Джимми повернулись, чтобы уйти, но столкнулись с Клэр, стоявшей неподалеку от своих друзей и гневно посматривавшей в мою сторону. Я не могла понять причины ее поступков: зачем она пригласила друзей, зачем она мечет молнии в мою сторону? Подойдя ближе, я разглядела слезы в ее глазах. Это меня весьма удивило. Она сделала шаг мне навстречу и воскликнула:

– Ну что, теперь ты удовлетворена?

– Что? – Я недоумевающе переводила взгляд то на нее, то на Джимми.

Она соблаговолила растолковать мне свою реплику немного погодя:

– С тех пор как ты вернулась, на нашу семью обрушивается несчастье за несчастьем, мы потеряли контроль над отелем, пала стал ничем, ничем! – Ее глаза побелели от гнева.

– Это неправда, Клэр, Рэндольф был болен задолго до...

Взглянув на ее лицо, я не стала продолжать фразу.

– Не тебе судить о моем отце. Ты можешь дурачить всех, кроме меня, ты принесла в наш дом несчастье, ты убила бабушку, теперь ты сжила со света отца.

– Остынь, Клэр, сейчас не место и не время...

– Клэр, ты выглядишь как идиотка, – заметил Джимми.

– Как точно ты это подметил, – поддержал его Филип, – тебе стоило бы помолчать, Клэр.

Клэр была на грани срыва, она дышала как загнанная лошадь, это предвещало грандиозную истерику, но неожиданно она улыбнулась:

– Конечно, вы поддерживаете ее, так как оба влюблены. – Она победоносно задрала кверху нос.

Лицо Филипа вспыхнуло, казалось, он готов был взорваться от негодования.

– Заткнись, – он дал ей пощечину.

Клэр отошла с красной щекой и победно поднятой головой, судя по всему, им обоим было наплевать на смерть отца.

– Ах Боже мой! Клэр!

Я обернулась и увидела мать, упавшую на руки Бронсона Алькота. Филип тоже бросился к ней на помощь. Клэр загородила мне дорогу.

– Посмотри что ты наделала, – сказала она.

– Я наделала?

– Да, я не могла отдохнуть с тех пор, как ты появилась здесь, – продолжала Клэр, но ее никто не слушал, так как все были заняты матерью, которая пребывала в обмороке на руках у Бронсона. – Я знаю закон и найду средство, чтобы помешать тебе.

– Делай что хочешь, – ответила я, – ты никого не замечаешь, кроме себя, ты надругалась над памятью отца. – Развернувшись, я пошла к матери, вокруг которой уже собралась толпа народа.

Не зная что с ней делать, мистер Алькот понес ее в машину, вокруг суетились люди, так что наша с Клэр перепалка осталась почти незамеченной. Джулиус, наш водитель, открыл дверь машины и помог разместить ее на сиденье. Мать была без сознания, а по векам пробегал нервный тик.

– Отвезите ее побыстрее в гостиницу, – попросил Бронсон, – я поеду следом.

– Да, спасибо, – сказала я.

Джимми, Филип и я сели в машину рядом с матерью. Филип взял ее руку, и мне показалось, что он смотрит на нее с такой любовью, с какой Рэндольф смотрел на бабушку Катлер. Мать медленно открыла глаза и невесело улыбнулась.

– Все в порядке, – пробормотала она, – но это выше, выше моих сил.

– Успокойся, мама, – произнес Филип.

Мать снова улыбнулась и закрыла глаза.

Бронсон Алькот ждал нас уже в гостинице. Филип с Джимми помогли матери покинуть лимузин, Бронсон взял на себя заботу о ней. Она медленно пошла по коридору, по-прежнему опираясь на его руку. Перед входом в комнату миссис Бостон подхватила ее, мать очень благодарно посмотрела на Бронсона и скрылась за дверью.

– Я вынужден извиниться за Клэр Сю, – сказал нам с Джимми Филип, – она стала настоящей проблемой для всех нас, я постараюсь оградить тебя от нее, Дон.

Мы с Джимми поднялись к себе, чтобы переодеться, затем спустились вниз. Состоялся небольшой совет, на котором решался вопрос, где лучше всего проводить поминки. Мать предложила провести их в тесном кругу, но я и мистер Дорфман стали возражать, так как почтить память Рэндольфа собралось очень много людей. Филип и Джимми поддержали меня. Клэр нигде не было видно, судя по всему, в отеле она после похорон не появлялась.

Спустя час в холле снова появилась мать, одетая в великолепное модное платье, дополненное драгоценностями. Она, как всегда, расточала улыбки, беседовала с гостями, при ней постоянно находился мистер Алькот.

Когда все закончилось, я, Филип и Джимми спустились на кухню, чтобы перекусить. Как и многие другие служащие отеля, повар Насбаум продолжал работать, даже когда отель был закрыт. После стольких переживаний мне требовался небольшой отдых.

Вместе с мистером Алькотом мать поднялась в свою комнату, где они собирались пообедать.

– Клэр в отеле так и не появилась, – сказал Филип, когда мы сели за стол. – Пожалуй, это к лучшему.

– Как ты думаешь, где она может быть? – спросила я.

– Надеюсь, она вместе с друзьями уехала в школу, в Ричмонд.

– Вернулась в школу, так быстро? Но...

– Это правильно, я тоже не собираюсь долго задерживаться, нужно готовиться к выпускным экзаменам. – Мы с Джимми недоуменно переглянулись. – Я не знал, что маме станет так плохо, возможно, я изменю свое решение, если тебе потребуется моя помощь.

– Нет, нет, мистер Апдайк и мистер Дорфман великолепно справляются со своими обязанностями, они взяли на себя ответственность за отель, как делали это всегда, когда мне приходилось отлучиться. Будет лучше, если каждый вернется к своим делам.

Я пыталась поступить как можно корректнее, но философия бабушки Катлер так и рвалась из меня, я понимала, что в память о Рэндольфе лучше всего закрыть отель на некоторое время.

– Хорошо, – кивнул Филип, – я возвращаюсь к своим книгам. – Он уставился на нас, покачивая носком ботинка. – Я еще раз хочу извиниться за поведение Клэр Сю на кладбище. Она действительно стала невыносима. Иногда мне кажется, что было бы лучше держать ее в клетке.

Джимми кивнул, а я хотела заявить, что Клэр стоило бы изолировать с момента рождения, но сдержалась. Ничего не поделаешь, она всегда была и останется самовлюбленной и глупой, поэтому, чтобы не накалять атмосферу, я промолчала.

После этой беседы мы с Джимми отправились наверх, чтобы провести вечер рядом с Кристи. Проходя по коридору, мы услышали смех матери, доносившийся из-за закрытой двери ее комнаты.

– Мать уже сняла маску скорби и вживается в очередную роль, – заметила я.

Джимми улыбнулся мне в ответ.

Вечером, когда настало время ложиться спать, меня охватила печаль. Я взяла Джимми за руки, подвела к окну и приникла к его плечу. Мы стояли и смотрели на небо. Тяжелые облака, нависшие над побережьем, уже начали рассеиваться, в просветах показались звезды.

– Я никак не могу поверить в смерть мамы Лонгчэмп, – сказал Джимми. – При мысли о ней у меня сжимается сердце и кровь начинает пульсировать в висках. Любая смерть теперь мне напоминает об этом.

– Я помню, как в тот день ты бежал сломя голову из больницы.

– Я хотел убежать как можно дальше от всех, а сегодня я не мог смотреть на труп твоего отца, и мне совершенно непонятен поступок Клэр. Как она могла уйти со своими друзьями? Почему Филип так легко перенес его смерть и со спокойным сердцем возвращается в колледж? Они, наверное, никогда не были одной семьей, да, Дон?

– Да, Джимми.

– Ты не боишься, что когда-нибудь мы тоже станем такими, если останемся в отеле, что мы потеряем всю свою доброту?

– Надеюсь, нет, Джимми. Я думаю, что мы будем заботиться друг о друге, как сейчас, даже много лет спустя.

Он понял, что я жду от него подтверждения моих слов, и кивнул в ответ. В комнате стало совершенно темно, нас освещал лишь тусклый звездный свет. На меня вдруг нахлынуло волнение. Мне захотелось говорить о счастье, о любви, о том, что они никогда не иссякнут, но вдруг это волнение сменилось страхом: в глазах Джимми мне стал мерещиться стальной взгляд бабушки Катлер. Неужели она никогда не покинет меня? Неужели я всегда буду жить с этой мукой?

Я нежно обняла Джимми, и он стал целовать мои волосы и плечи.

Напротив могилы бабушки Катлер возвышался свежий холмик, под которым покоились останки Рэндольфа. Такого ли мира хотел он?

 

ВЕЧЕР В БЕЛЛА ВУДЕ

После похорон я стала замечать в поведении матери странные перемены. Она закрывалась в своей комнате и долго оттуда не выходила. Возможно, она собиралась с силами, чтобы заняться активной деятельностью, но сейчас дела отеля ее не интересовали. Гуляла она обычно далеко от гостиницы, стараясь не встречаться с постояльцами, для своих прогулок она использовала наш лимузин. Эта внезапная перемена очень интересовала окружающих, но мать гордо не замечала их жадные взгляды, она перестала столь ревностно следить за своей внешностью. Мне казалось, что она всегда была такой, хотя было бы лучше, чтобы она снова собралась за покупками или устроила обед в обществе старых друзей.

С тех пор как я появилась в отеле, к ней редко захаживали гости. Я могла пересчитать визиты ее старых друзей по пальцам. Должно быть, она очень одинока, нужно как-нибудь это изменить.

Однажды я встретила ее в коридоре очень оживленную, в отличном расположении духа. На лице был легкий макияж, волосы причудливыми волнами спадали с плеч, одета она была в черное довольно открытое платье, на шее – голубой шелковый шарф. Она сияла. Я не могла скрыть удивления.

– Привет, Дон. Как я выгляжу? – Она повернулась на каблуках.

Мать выглядела помолодевшей на несколько лет, голос звенел как майский ручеек.

– Превосходно, мама. Куда ты собралась?

– У меня сегодня ланч со старыми школьными подругами, а потом мы, возможно, отправимся на демонстрацию моделей одежды.

Здесь она сделала паузу, видимо ожидая моей ответной реплики, но я ничего не ответила, просто скептически ее оглядела. Она сконфузилась.

– Что, я должна сидеть целыми днями дома? Я не обязана страдать всю оставшуюся жизнь, я так долго не выходила отсюда, что все могут подумать, что я заболела или, может, даже умерла. Кажется, уже настало время выйти в свет. Конечно, – она сделала печальную мину, – я не могу не страдать, бедный Рэндольф, здесь все напоминает о нем, вокруг так много несчастий, бедный Филип, бедные сироты, я должна всем помогать, нужно поддерживать Армию спасения.

– Ничего, ничего, мама, я совсем не против, пусть твоя прогулка будет приятной.

– Я иду не развлекаться, Дон! Я иду выполнить свой долг, я не какая-то там бабушка Катлер. Хотя даже такая свинья сделала нечто полезное для общества, а именно родила великолепного Рэндольфа, который дал мне возможность заниматься благотворительностью.

– Может быть, лучше ты... – Я оборвала себя на половине фразы.

– Ты только подумай, как много обязанностей лежит на плечах женщин, не стоит улыбаться, это серьезно. Каждая женщина обязана... – Не закончив фразу, она повернулась к выходу. – Извини, но мне надо идти. Где Джулиус? Мне он срочно нужен, я еду в автомобиле, я обязательно что-нибудь куплю для тебя, дорогая.

Я посмотрела ей вслед и пошла к Кристи. Летом в отеле разгар сезона, поэтому с каждым днем работы становилось все больше. Я все реже виделась с Кристи и Джимми, они оба тяжело переносили мое отсутствие. Даже во время обеда, если мне приходилось отдавать распоряжения слугам, в глазах Джимми читался немой укор: «Ну, что же ты не обращаешь на меня внимание?»

Мистер Дорфман и мистер Апдайк оказывали мне все больше доверия, все больше поддерживали, нам приходилось решать все больше проблем, мне все чаще приходилось обращаться к ним за помощью, они стали членами моего семейного совета. Я завела ежедневник, чтобы отмечать запланированные встречи и звонки, и каждое утро заполняла его. Работа требовала все больше физической и умственной отдачи. Бабушка Катлер вызывала у меня восхищение, в ее-то возрасте столько сил отдавать отелю, из всей семьи только она была способна на это. А я все сильней уставала и все меньше времени могла уделять Кристи.

Кристи развивалась очень быстро, еще вчера я видела в ней прекрасного младенца, а сегодня передо мной предстала маленькая леди с недетской серьезностью взирающая на окружающий мир. Она скучала о Рэндольфе, вероятно, сильнее, чем кто-либо другой. Сисси рассказывала мне о том, как часто Кристи просилась в кабинет к Рэндольфу, о том, как они были рады друг другу. Я предложила Сисси приводить Кристи ко мне в кабинет, но это создавало множество трудностей, так как, в отличие от Рэндольфа, в кабинете я занималась делами, и служащим не доставляло удовольствия ждать, пока я наиграюсь с Кристи. А если я оставляла ее без внимания, в лучшем случае она начинала засыпать меня вопросами. Иногда, когда и я, и Джимми были заняты, Кристи отводили на побережье, где она играла с постояльцами отеля, все были очень довольны.

У Кристи был очень большой словарный запас, постояльцы удивлялись, узнавая ее возраст, она была развита не по годам. Отдыхающие баловали ее, одаривали различными комплиментами, особенно их восхищали ее голубые глаза и золотые волосы.

Единственная, кто абсолютно не проявлял никаких эмоций при виде Кристи, была моя мать. Для нее существовала только собственная персона. Большую часть времени она проводила перед зеркалом и довольно редко прогуливалась рядом с Сисси и малышкой, да и то, когда та была совсем крошечной.

Мать жаждала внимания и делала все для того, чтобы хоть чем-нибудь его привлечь. Любимым ее средством была прогулка по отелю с расточением улыбок, от которых, как ей казалось, все были в восторге. Однажды Кристи все-таки проникла в ее комнату, и мать невозмутимо потребовала, чтобы Сисси забрала ее – мол, в ее комнате слишком много хрупких вещей, которые Кристи обязательно все переломает. Последним придуманным ею ежедневным зрелищем был ее сольный выход в столовую во время обеда. Она подходила ко всем знакомым гостям, улыбаясь, бросала им короткие фразы и удалялась.

Однажды мне позвонил Филип и пожаловался, что никак не может дозвониться к матери.

– Скоро заканчивается сессия, и я хотел бы взять небольшой отпуск и отправиться вместе с Бетти Энн к ее родителям на Бермуды. Они меня пригласили, я хочу, чтобы мать знала, – закончил он.

По интонации я поняла, что на самом деле он больше хочет, чтобы об этом знала я.

– Когда ты ей звонил?

– На прошлой неделе и дважды перед этим. Как она? С ней все в порядке?

– Она превосходна, я никогда не видела ее такой жизнерадостной и энергичной, но последнее время я действительно вижу ее редко, она постоянно где-то гуляет и возвращается очень поздно.

– Это на нее не похоже. Пожалуйста, передай ей наш разговор, я пришлю тебе открытку с Бермуд.

– Хорошо. Желаю приятно провести время.

– Спасибо. Когда я вернусь, помогу тебе с работой.

– Мне не требуется помощь.

– Бабушка Катлер вернулась? – засмеялся Филип.

– Мне тяжело, но я стараюсь все делать сама. Я понимала, что для того, чтобы быть счастливой, мне нужно еще очень много сделать.

Декор кабинета был изменен, как это было мною ранее запланировано. Темные цвета были заменены на светлые, тяжелая мебель – на легкую современную. Стало несколько просторнее, из прежних вещей остался только портрет девушки, но он уже не смотрелся так мрачно, на других стенах висели портреты Кристи и Джимми, в углу стояли поделки Кристи. Джимми расставил по всему кабинету вазы и чуть ли не ежедневно приносил цветы, обычно это были мои любимые розы и жасмин, а не лилии, которые так обожала бабушка Катлер.

– Филип, – спросила я в конце разговора, – ты случайно не знаешь, где сейчас Клэр?

– Она еще ни разу не позвонила мне, а от общих знакомых я узнал, что лето Клэр собирается провести с друзьями, у родителей которых есть дом в Джерси. Надеюсь, это известие не разобьет твое сердце, – Филип сам рассмеялся своей шутке.

– Интересно, она предупредила мать, и если да, то почему я еще ничего не знаю об этом?

– Она свяжется с матерью, как только найдет деньги, и я уверен, ты будешь первой, кто об этом узнает.

Я еще раз пожелала Филипу хорошо провести время и прервала наш разговор.

Ранним вечером, когда я собиралась спуститься вниз и дать указания насчет ужина, ко мне в дверь постучалась мать. Войдя, она сразу же элегантно повернулась на каблуках, демонстрируя вечерний наряд. Она выглядела великолепно в кримпленовом платье и небрежно наброшенном на плечи котиковом боа. Я только посмотрела на нее, и сердце учащенно забилось в предчувствии то ли большой радости, то ли горя.

– Тук-тук, – сказала она и замерла у входа.

– Входи уж.

– Сегодня я все это купила, ну как?

– Как всегда великолепно.

– Благодарю, – лицо матери расцвело, – я чувствовала, что великолепно. – Она подошла к зеркалу и принялась себя рассматривать.

Наверное, никогда Рэндольф не мог по достоинству оценить ее красоту, подумала я.

– Ты куда-нибудь сегодня собираешься? – Мне показалось, что мать ожидает подобного вопроса.

Мать высокомерно окинула меня взглядом.

– Сегодня вечером я решила отужинать в лучшем ресторане на побережье Вирджинии.

– Да-а. И с кем же?

– С Бронсоном Алькотом, – немного сконфузившись, ответила мать. Но потом постаралась как можно быстрее оправдать свой поступок. – Я не вижу в этом ничего ужасного. Если даже кто-то и сопровождает меня при выходе в свет, это еще не является в глазах людей очернением памяти Рэндольфа! Я молодая и привлекательная, я не могу засадить себя в монастырь, точнее, в тюрьму... С другой стороны, – продолжила мать, поправив боа, – Бронсон мой старый друг, старый друг семьи. И это не будет выглядеть непристойно.

– Да, мама, пожалуй.

Мама еще раз посмотрелась в мое зеркало и поправила прическу.

– Филип звонил сегодня мне, ты еще не разговаривала с ним?

– Филип? Нет, что он сказал? – без всякого интереса спросила она, продолжая крутиться перед зеркалом.

– Он удивлялся, почему ты не перезвонила ему.

– Я? – удивилась мать. – Но зачем?

– Он беспокоился и был немного расстроен, но я успокоила его, сказала, что ты была очень занята, – в голос я постаралась вложить максимум сарказма.

– Замечательно.

– Он хотел сообщить тебе, что собирается провести каникулы у родителей своей подруги на Бермудах, когда сдаст последний экзамен.

– Чудесно, я так рада, что он связал свою судьбу с девушкой, чьи родители стоят так высоко на общественной лестнице. Я счастлива за него, хоть кто-то слушается меня и не забывает уроков.

– Также он сказал, что Клэр не собирается летом приезжать домой, – продолжила я, игнорируя колкости матери. – Ты в курсе этого?

– Не приедет домой? Да? И куда же она собирается? – Лицо матери исказилось от негодования.

– Она хочет провести лето в Джерси вместе с друзьями.

– Может быть, это и хорошо, – как истый фаталист мать опять переложила всю ответственность на судьбу, – я действительно не знаю, что сейчас для нее лучше. Я всегда надеюсь на своего ангела-хранителя, – она улыбнулась. – Иногда я чувствую себя беспомощной, как ребенок. Но всегда, когда я падаю вниз, появляется прекрасный рыцарь и спасает меня, так будет и сегодня, – мать снова в радостном возбуждении закружилась перед зеркалом, – он появится сегодня.

– Я рада за тебя, мама. – Я чувствовала, что повар так и не дождется сегодня моих указаний, а каждый потерянный час – потерянный постоялец.

– Спасибо. Ох, – мать задумалась, – я совершенно забыла, зачем пришла к тебе. Ты случайно не знаешь?

– Я? По-моему, похвастаться новыми нарядами.

– А, да, конечно.

– Ты, надеюсь, больше ничего не купила, – попробовала я выпроводить мать.

Она уже почти дошла до дверей, но вдруг остановилась.

– Бронсон был бы рад, если бы вы с Джимми сопровождали меня на официальный обед. Он состоится в четверг вечером у него дома, если это, конечно, не затруднит тебя.

От удивления я на некоторое время замерла.

– Официальный обед?

– Да, я уверена, что это удивит тебя, но мне хочется, чтобы ты присутствовала в Белла Вуде. Также, – она посмотрела мне в глаза, – это было бы полезно тебе – сойтись поближе с человеком, в чьем банке заложен отель.

– Если ты так хочешь, я пойду, хотя мое сердце и не лежит к этому.

– Может быть, ты и права, но учти, ты сейчас не просто женщина, которая может следовать своим чувствам, ты – хозяйка отеля.

– Хорошо, я скажу Джимми об этом.

– Но если он не захочет идти?

– Мама, Джимми не тот человек, который идет на поводу у своих чувств.

Она так и просияла.

– Спасибо, Дон. Я так хочу, чтобы мы стали хорошими друзьями, давай все антипатии оставим в прошлом.

Антипатии? Как можно забыть о том, что она закрыла глаза на киднэпинг, которым занималась бабушка Катлер, что она не мешала бабушке вторгаться в мою жизнь после того, как я вернулась на побережье? Антипатии? Мать даже не постаралась вмешаться, когда бабушка Катлер отправила меня из Нью-Йорка рожать к своей ужасной сестре в Медоуз. Антипатии? А ее равнодушие к судьбе бедного Рэндольфа, к собственным детям!

– Мама, мне пора заняться ужином, – сказала я и отвернулась, не в силах больше сносить ее лживый взгляд.

– Конечно, – мать пропустила меня к двери, – не чудо ли! Как хорошо все у тебя получается! – Она улыбнулась. – Бабушка Катлер была бы довольна.

Может быть, мать и права, может быть, душа бабушки вселилась в меня. Неужто даже смерть не может остановить ее грязные дела?

– Джимми, помоги мне вернуть свой прежний облик, – взмолилась я.

К моему удивлению, Джимми быстро согласился провести вечер в доме Бронсона Алькота. Казалось, он ожидал этого.

– Я много слышал об этом доме, – сообщил он мне, – в основном от Бустера Мориса, который вхож туда, у них деловые контакты.

Я улыбнулась. Джимми стал очень популярен среди прислуги отеля, они постоянно обменивались друг с другом новостями. Он же не мог отвыкнуть от старой привычки к тяжелому труду и постоянно всем старался помочь.

– И что ты знаешь о Белла Вуде? – спросила я. Судьба улыбнулась мне, я всегда интересовалась мистером Алькотом не только как старым приятелем матери, но и как обладателем акций отеля, человеком, чьи голубые глаза таили опасность даже тогда, когда он улыбался.

Он был постоянной загадкой, о нем знали всё и одновременно ничего. Хорошо сложенный, важный, прекрасно образованный, он был презентабельной фигурой. Но от него постоянно веяло непонятным страхом, его мысли были тайной. И почему он никогда не пробовал жениться на моей матери?

– Бустер сказал, что дом несколько велик для одинокого мужчины, он подавляет. Там, естественно, великолепная мебель, но десять спален, гостиная, зал для банкетов, библиотека и кабинет, а кухня вдвое больше, чем в отеле. Владение – более чем тысяча акров, из окон открывается вид на море. И два теннисных корта. Бустер говорил, что его отец строил этот дом, когда вернулся с первой мировой войны, так называемый норманнский коттедж.

– Коттедж?

– Да, так он называет этот стиль. Он французский, но напоминает небольшой английский замок, – Джимми явно демонстрировал свое новое увлечение.

– Похоже, словно ты с Бустером долго обсуждал дом мистера Алькота.

– Наверное да. Меня интересуют дома, архитектура, я говорил тебе, – Джимми запнулся. – Я хочу как можно скорее построить для нас дом, недалеко от отеля на северо-востоке. Бустер сказал, что мой проект можно назвать законченным.

– Действительно? Джимми, это великолепно.

Он смутился.

– Перед этим мне очень бы хотелось увидеть Белла Вуд.

И вот четверг. Мы одеваемся, чтобы сопровождать маму, выходим и садимся в лимузин. Я не думаю, что действительно сильно изменилась с тех пор, как покинула Нью-Йорк и школу искусств имени Сары Бернар. По просьбе матери в понедельник я проехалась по магазинам и купила одежду к официальному обеду, элегантное черное платье и легкий шелковый шарф. Мать охватил экстаз, когда она увидела мой наряд.

– Все кончено, – повторяла она, крутясь перед зеркалом, – все кончено. Но ведь у нас один размер, давай поменяемся одеждой.

– Конечно, мама.

– Позволь мне помочь тебе сегодня одеться. Пожалуйста.

– Я знаю, у тебя великолепный вкус, мама, – в ответ она заулыбалась, – но мне хочется сегодня все сделать самой.

– Конечно, – она мечтательно закрыла глаза, – сегодня мы как настоящие мать и дочь вместе проведем такой ответственный вечер. Я не могу дождаться.

В ее словах была правда, еще с самого утра я начала готовиться к предстоящему обеду у мистера Алькота. Я выбрала стиль прически и макияжа, потом уложила волосы и нанесла вечерний грим, по мнению матери, прекрасный. Джимми все время вертелся позади меня и улыбался.

Мать дала мне предварительно такое количество ценных указаний, как уложить волосы, какие выбрать тени, каков должен быть цвет помады, что можно было подумать, предстоит самый ответственный вечер в ее жизни. Джимми тоже старался с советами, и я поняла, что он великолепно изучил немудреные представления мамы Лонгчэмп о женской красоте.

Я надела красивое модное платье и теперь, по словам Джимми, в отеле было две принцессы, я и мать. Но увидев наше внешнее сходство, я сама испугалась, не стану ли я когда-нибудь такой же эгоцентричной, как она. А может быть, мы, правда, станем ближе друг другу.

Потом я позвала Кристи. Мы сели перед зеркалом, и я преподнесла ей кое-какие секреты женского мастерства. Я мечтала, что смогу ей собственноручно помочь при ее первом выходе в свет. Я могла бы стать для нее такой матерью, какой у меня никогда не было.

– Ты только представь, – когда все уже было закончено в комнату вошла мать, – как ты прекрасна сейчас.

Я внимательно посмотрела на себя в зеркало и почувствовала себя повзрослевшей, но тут же обнаружила в себе и что-то новое и уже не могла оторвать взгляд от своего отражения.

– Спасибо, мама. Еще несколько штрихов, и я пойду посмотрю, как справился Джимми.

– Не беспокойся, лучше немножечко опоздать, а то Бронсон сказал, если я приду во время, министра может хватить удар.

Джимми замер, когда я вошла к нему в комнату.

– Ты великолепна.

– Просто достойна тебя.

На нем был темно-голубой спортивного покроя костюм. Я взяла Джимми за руку, мы подошли к зеркалу и долго не могли оторвать взгляд от своих отражений.

– И это та маленькая неловкая девочка, играющая в песочнице?

– А это тот длинноногий мальчишка, краснеющий от каждого прикосновения? – в тон Джимми ответила я.

– Ха, ты никогда не забудешь этого, ты была так притягательна. – Он рассмеялся.

– Краска заливала твое лицо. Я думала, ты умрешь от стеснения, ты даже не мог улыбаться при мне.

– Ты, кажется, тоже. Кровь так и пульсировала у меня в висках. Я был так счастлив, когда впервые обнял тебя.

– Но сколько нам было тогда, четыре, пять?

– Кажется, пять. Помнишь, как злился папа. Я потом долго не мог сидеть, нас разъединили, я вынужден был ездить с отцом на автомобиле, а ты сидела дома. Но потом мы снова могли быть вместе.

– Мы слишком долго думали о том времени и еще долго будем думать.

– Я знаю, ну и пусть. Мне кажется, думая о прошлом, я соображу, как помочь Ферн. А господин Апдайк, он что-нибудь сообразит?

– Вряд ли, Джимми, когда усыновление происходит подобным образом...

Открыть ему всю правду? Но он так счастлив...

Господин Апдайк в очень безрадостных тонах описывал все по телефону, но я помнила, как он помог мне, и в душе еще на что-то надеялась.

Во-первых, существует тайна усыновления, во-вторых, сложно найти причину, по которой усыновление признали бы недействительным...

– Я понимаю, – вздохнул Джимми. – Но мне только бы увидеть ее, посмотреть, как она выросла, на кого она стала похожа, и пока все. Ведь в ней что-то должно быть от мамы, правда?

– Возможно, ведь она унаследовала мамины темные волосы и карие глаза.

– Я уже готова, – раздался из коридора голос матери.

– Королева зовет, – улыбнулся Джимми, – пошли.

Мать продемонстрировала только что купленное мной платье, надела кулон в золотой короне. Белые перчатки затягивали ее руки почти до локтя, что придавало ей несколько богемный вид, который явно не одобрила бы бабушка Катлер. Все дополняло громоздкое ожерелье.

Мать по своему обыкновению несколько раз повернулась.

– Не прекрасна ли я?

– Необыкновенно, – уверил Джимми и неуклюже поклонился.

– Спасибо, Джимми. Ах да, Дон, ты тоже необыкновенна.

– Откуда, мама, у тебя это ожерелье?

– Эту вещь мне подарил бедный Рэндольф как раз перед своей кончиной.

– А оно случайно не бабушки Катлер?

– И что, если так? Она никогда не заботилась обо мне, никогда не давала то, что должна иметь любая нормальная женщина, а сама... Но ты только посмотри на ее туалеты, чего там только нет! А вспомни ее парфюм,– мама закатила глаза, – я не представляю более ужасных духов. А количество лилий у нее в кабинете!

– Просто я не могу поверить, что Рэндольф мог что-нибудь подарить из вещей своей матери. – Я не могла оторвать взгляд от ожерелья.

– Но он сделал это! Я попросила его, и Рэндольф пошел в комнату матери и принес его. Он сказал, что бабушка и так хотела подарить мне его. Ну, я и ответила: «Когда увидишь ее, то не забудь поблагодарить от моего имени».

– Мама, ты не могла сделать этого, – сердце мое сжалось, когда я представила чувства бедного Рэндольфа.

– Какое это имеет значение сейчас? Неужели тебя так заботит сохранность вещей покойной?

– А как Клэр? Меня беспокоит ее отношение к чужой собственности.

– О Боже, это ее дело.

– Надеюсь, больше ничего не исчезло.

– Ну, конечно! Мне нужно кое о чем тебя спросить, – мама взяла меня под руку и отвела в сторону от Джимми, – так как сегодня твой муж будет выполнять роль нашего почетного эскорта, то ты не будешь возражать, если я обопрусь о его руку?

Я кивнула Джимми, и он галантно предложил руку, коей мать не замедлила воспользоваться.

– Сейчас мы все втроем торжественно пройдем по коридору! – воскликнула она.

Джимми, казалось, не обращал никакого внимания на повышенную игривость матери.

– Миссис Лонгчэмп, – сказал он, протягивая свободную руку.

– Мистер Лонгчэмп, – я с улыбкой приняла ее. Как только мы появились в холле отеля, лица постояльцев и служащих обратились к нам. Их взгляды провожали нас до тех пор, пока мы не скрылись в лимузине, двери которого предусмотрительно открыл Джулиус. Мать уселась первой. Я устроилась между ней и Джимми.

– В Белла Вуд, – скомандовала мать.

– Так точно, – ответил водитель.

Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть пейзажи, которые мелькали по дороге к дому Алькота. Белла Вуд находился на высокой горе, ее можно было заметить с побережья Катлеров. Дорога, ведущая туда, была довольно неплохой, рядом с ней находились всего три стареньких строения. Сам же дом мистера Алькота был великолепен, на втором этаже его виднелся небольшой декоративный металлический балкон. Дорога к центральному входу вела вокруг всего здания.

Мы ехали в авто, а за окном был чудесный ландшафт, усеянный фонтанами и увитыми плющом беседками. Джулиус остановил автомобиль и открыл дверь, помогая матери выйти. Джимми и я покинули машину следом.

– Не прекрасно ли, – воскликнула мать и вознесла руки к небу.

Мы посмотрели вниз, на океан, где в ночи на пляже виднелись неясные силуэты людей. Лунная дорожка, тянувшаяся по океану, напоминала путь ангелов.

– Я могла бы здесь стоять и смотреть вечно, – вторила сама себе мать.

– Да, но я посоветовал бы не делать этого, обед может остыть, – произнес подошедший Бронсон Алькот.

Мы последовали за ним. Хозяин дома был в темно-синем вельветовом пиджаке с золотой вышивкой на рукавах. Ночью его волосы казались темнее, вокруг глаз разбегались морщинки, создавая впечатление постоянного веселья.

– Бронсон, – поинтересовалась мать, – ты за нами шпионишь?

– А ты сомневаешься? – Он подхватил мать под руку. – Я увидел свет фар вашего лимузина и вышел навстречу. Бедный Ливингстон стоит в холле навытяжку уже минут двадцать, дожидаясь, когда можно будет расслабиться после встречи гостей.

Мать вежливо рассмеялась.

– Ливингстон, – Бронсон пояснил для меня и Джимми, – мой дворецкий. Он служит у меня дольше, чем я живу. Он работал еще у моего отца. – Словно о чем-то вспомнив, Бронсон пожал руку Джимми. – Добро пожаловать. А вы, – он провел взглядом по моей фигуре, – прекрасно выглядите, как мать, так и дочь.

– Кто-то беспокоился об обеде, – проигнорировав последнюю реплику, бросила мать.

– О, извините, тогда вперед, – Бронсон указал рукой на красивый дом.

Когда мы вошли, Ливингстон стоял навытяжку. Это был высокий пожилой мужчина, прошедший «школу английских лакеев». Его волосы были белыми, а глаза бесцветно-голубыми.

– Добрый вечер, Ливингстон, – улыбнулась мать.

– Добрый вечер, мэм, – поклонился дворецкий.

– Мистер и миссис Лонгчэмп, – представил нас Бронсон, и дворецкий в очередной раз поклонился.

– Привет, – сказала я.

– Салют, – бросил по-свойски Джимми.

Ливингстон вернулся и закрыл дверь, я же переключила свое внимание на интерьер. Пока мы следовали за Бронсоном, я заметила на стенах картины от Ренессанса до модерна. Чувство цвета и вкус проявлялись во всем, и в стенах, затянутых коричневым вельветом, и в темных паркетных полах. Мы прошли мимо библиотеки, заставленной множеством книг в дорогих переплетах, богатую мебель дополняли столы и стеллажи темного дуба. Бронсон продемонстрировал свой кабинет с портретами родителей над рабочим столом. Он был поразительно похож на свою мать. Кроме того, она мне еще кого-то очень напоминала, но я не могла понять – кого же.

Она была несколько полноватой. Светло-каштановые волосы, свободно спадающие на Плечи, несколько детский овал лица, зеленые глаза и загадочная улыбка. На портрете она сидела в старинном кресле, красивые руки лежали на подлокотниках, но во всей фигуре чувствовалась некая напряженность. По-моему, она чувствовала себя не очень комфортно.

Я посмотрела на Бронсона и увидела, что он тоже смотрит на портрет, изображающий юную леди, крайне похожую на мать, только еще больше напряженную. Я подумала, что это его сестра. На губах мистера Алькота играла мягкая улыбка.

– Это моя сестра Александра, – подтвердил он мою догадку.

– Она очень мила.

– Была. Она скончалась около двух лет назад.

– Извините.

– Что с ней произошло? – полюбопытствовал Джимми.

– Вы видите даже на портрете ее страдания. Ее буквально разрушала боль. Ей было очень сложно позировать. Но она так хотела этого... – Воспоминания вызвали улыбку на губах Бронсона.

– Такие трагедии могут вызвать депрессию, – вставила мать.

– Что? Да-да, конечно. Бедный Рэндольф тоже недавно отошел в мир иной, – согласился Бронсон.

– Не говорите хоть сегодня о смерти, – взмолилась мать.

– Хорошо, – кивнул Бронсон, – позвольте показать вам комнату отдыха.

Мы продолжили осмотр, поднялись на балюстраду и оказались в комнате, уставленной элегантной французской мебелью. Осмотрели кухню, где два повара занимались приготовлением мяса. Аромат был восхитителен.

– Теперь в столовую.

Мы прошли по коридору и оказались в помещении гигантских размеров. Окно в нем тянулось вдоль всей стены и было уставлено розами. Висели тяжелые голубые шторы. В центре стоял стол, сервированный на двенадцать персон. Вместо стульев – высокие темные кресла. Бронсон подошел к столу и поднял бокал.

– Я хотел бы произнести тост, – он посмотрел на меня. – Я многое знаю и многое понимаю, в общем... Перед нами сидит новая хозяйка побережья Катлеров. Отель всегда процветал, и я... Я хочу поднять тост за процветающий отель.

– Но, Бронсон, как мы можем выпить за отель, тосты поднимают за людей, а не за строения, – усмехнулась мать.

– Хорошо, – легко согласился Бронсон. – Тогда выпьем за двух прекрасных дам с побережья.

– Это тост, – согласилась мать, и мы выпили.

Стоило нам опустить бокалы, как их снова наполнили.

На огромном блюде в центре стола возлежали аппетитные куропатки, окруженные испанским салатом «радиццио» и французскими деликатесами, остальные блюда были столь же великолепны. Я позавидовала Бронсону и захотела перенять этот стиль для своего отеля.

– Я уверена, что Насбаум мог бы сразиться с вашими кулинарами, он великолепный повар, – сказала я.

– Зависть – плохое чувство, – игриво погрозила мне пальцем мать.

Потом мы перешли к следующему столу. Он был сервирован сладкими блюдами, в причудливые бокалы был налит апельсиновый сок. Сменился и сорт вина.

Выбор десерта, судя по всему, делался по вкусу матери, и мы с Джимми были к нему несколько равнодушны. Мы только мечтали поудобней устроиться в креслах и немного передохнуть. Небо вняло нашим молитвам, подали кофе, и мы перешли за большой стол.

– Может быть, после обеда немного прогуляемся, не выпуская бокалы из рук? – предложил Бронсон.

– Хорошо, – согласился Джимми; расслабленность после еды, похоже, ему была незнакома.

– Я, пожалуй, пас, – попробовала отговориться я.

– Я тоже, – поддержала меня мать.

– Уверяю, это будет приятно, тем более желание хозяина дома – закон для гостей. Прошу, – мистер Алькот встал и подошел к боковой двери в комнате.

Ливингстон распахнул перед нами створки, и мы оказались на небольшой веранде, ведущей в чудесный сад. Прогулку можно было действительно назвать приятной. Джимми шел рядом с Бронсоном и обсуждал технические тонкости постройки дома, в то время как я выслушивала восторги матери по любому, даже самому незначительному поводу.

– Мама, я слишком устала, чтобы беседовать во время прогулки. – Но мои слова, к сожалению, никто не услышал.

Через некоторое время мы вернулись в дом и расположились в гостиной. К нам подошел Ливингстон и наполнил бокалы шерри. Мы с Джимми оказались в креслах справа от беломраморного камина. Как только Ливингстон оставил нас, Бронсон поднял свой бокал и с улыбкой посмотрел на мать.

– Настало время для главного тоста, тоста-объявления, – значительно провозгласил он.

Мать нервно рассмеялась.

Нехорошее предчувствие снова овладело мной. Внутренний голос предостерегал меня от этой поездки, но я не хотела его слушать, он предостерегал меня, когда мы сидели за обеденным столом, но... Я взяла руку Джимми и сжала ее.

– Мы хотим огласить то, что раньше было достоянием нас двоих. Так, Лаура? – начал Бронсон.

– Да.

– У нас завтра состоится помолвка, – объявил он, – а в течение недели мы поженимся, все будет очень тихо, по-семейному.

– В течение недели, – не в силах выдержать закричала я, – ведь прошло меньше двух месяцев со дня смерти Рэндольфа!

Как цветок после дождя, сникла мать от моего крика.

– Я знаю это, – сказала она, – знаю так же, как и знала твою реакцию. Я знала это! Мое счастье для тебя ничто, Дон?

– Но ты могла предупредить меня, – я переводила взгляд с нее на Бронсона. – Нельзя было немного подождать?

– Ты, как никто другой, Дон, знаешь, – тихо проговорила мать, – что мой брак с Рэндольфом не был настоящим. Он был влюблен в свою мать и выдавал это каждым движением, каждой фразой. Ты даже не представляешь, как я страдала. – Она сползла на колени и зарыдала.

– Не надо сейчас, Лаура.

Бронсон склонился над ней и стал успокаивать. Он взял ее руки и, положив их себе на плечи, поднял возлюбленную.

– Да, она не знает. Она злится потому, что не знает всего. – Мать успокоилась и даже улыбнулась.

Бронсон повернулся ко мне, его взгляд выражал презрение и укор.

– Хорошо, сейчас она узнает все, что должна знать.

Мать постаралась жестом остановить его, но Бронсон продолжал:

– Пришло время, Лаура.

– Я так не могу, – заплакала мать, – слишком тяжело об этом думать, вспоминать. Я не могу говорить об этом. – Мать схватилась за сердце.

– Тогда позволь мне, я тоже иду на это с тяжелым сердцем, но нужно начать. У нас не должно быть секретов, мы должны стать одной семьей.

Мать закрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Хорошо, – Бронсон кивнул. – Джимми отвезет тебя, а Дон останется здесь, и мы поговорим. Я отправлю ее со своим шофером.

– Хорошо, – согласился Джимми.

– Джимми может слышать все, что здесь будет сказано, – заявила я.

Джимми отвел меня в сторону.

– Может быть, ему будет неудобно говорить при мужчине. – Он повернулся и взял мать под руку.

– Спасибо тебе, Бронсон, – сказала она, – вечер был чудесным. И я смогу не будоражить свою память.

Кивнув мне, мать с Джимми вышли, провожаемые Бронсоном.

Вскоре он вернулся, сел напротив меня, скрестил ноги, допил бокал шерри и начал...

 

ТАЙНА ИЗ ПРОШЛОГО

– Сначала я хочу рассказать немного о себе, чтобы тебе легче было понять, что произошло.

Бронсон опустил голову и исподлобья посмотрел на меня.

– Когда я родился, моя семья купалась в деньгах, детство у меня было вполне обеспеченным. Мой отец был человеком дела. Мать же была очень теплой и мягкой женщиной. Она была мягче отца, мягче собственных детей и не соответствовала имиджу Алькотов. И я, и Александра, оба понимали, насколько важно поддержание имиджа. Нас научили, что респектабельность – это гора, на которой нужно быть постоянно начеку, чтобы не свалиться. Мы смотрели на всех сверху вниз, даже когда поступили учиться в престижную школу на севере. Мы имели деньги и силу – силу изменить жизнь окружающих. Как инвестор и банкир мой отец контролировал очень многое. Короче, я считал себя чем-то вроде маленького принца, который однажды займет трон отца и будет опорой традициям Алькотов.

Он откинулся назад, нервно постукивая пальцами по подлокотникам, и улыбнулся.

– Это была маленькая внутренняя драма. Но многие узнали о ней, и люди, имеющие вес, тоже начали верить в наше высокое паблисити. В этом была заслуга отца. Потом, – Бронсон закрыл глаза, – у Александры обнаружились резкие боли. Поэтому и потому, что все мы были уверены в своей значимости, она впала в сильнейшую меланхолию. Она чувствовала разочарование в себе, в жизни, в родителях, особенно в отце. Несмотря на это она поступила учиться, стала студенткой, хотя боль все усиливалась. Я ее очень любил и чем мог помогал.

Он ностальгически улыбнулся.

– Она всегда выговаривала мне, что я трачу так много времени на нее: «Общайся чаще со своими друзьями, гоняйся за хорошенькими девчонками и отстань от своей больной сестры». Но я не мог оставить ее. Когда в институте никто не обращал внимания на нее, я брал сестру за руку, и мы тихонечко танцевали. Я один водил ее в кино и на шоу, однажды мы на автомобиле съездили в горы. Я брал ее санки, и мы вместе съезжали с горы. Потом она старалась смотреть или делать только то, что могло заинтересовать меня. Иногда она говорила о том, сколько любопытного я делаю без нее, и мне нечего было ответить. Мне хотелось сделать ее жизнь как можно более насыщенной. Она все понимала. В моей жизни начали появляться молодые женщины, ведь я был человеком, и мне казалось, что общаясь с ними, я изменяю сестре, о некоторых из них она догадывалась.

– Среди этих юных дев была и моя мать?

Он некоторое время молча смотрел на меня, барабаня пальцами по столу, потом подошел к окну и вдруг резко обернулся ко мне. В его глазах светилось чувство, чувство мужчины к своей старой возлюбленной. Такой же взгляд я видела у Джимми, когда он смотрел на меня, влюбленный, но сдерживаемый табу инцеста.

– Твоя мать была и осталась одной из самых красивых женщин на побережье Катлеров, и, как все красивые женщины, она всегда была в центре внимания мужчин.

– Да, они к ней всегда липли, как мухи. Бронсон улыбнулся, но покачал головой.

– Не совсем удачное сравнение. Кстати, многое ли ты знаешь о детстве и юности своей матери?

– Нет, она никогда не рассказывала об этом. А если я спрашивала, она ограничивалась ничего не значащими репликами. Единственное, что я знаю точно, это то, что ее родители умерли, когда она была ребенком.

– Да, тогда она была ребенком, юной девочкой, не знающей мир, обожествляющей своего отца. Но Симон Томас был повеса, не пропустивший ни одной достойной внимания женщины. Его похождения были притчей во языцех. Ее бедная мать была прямой противоположностью мужу. Лаура была полна иллюзий. Конечно, жажда любви у нее была сильнее, чем у многих женщин, но я задохнулся от чувства, когда впервые увидел ее. Я помню, – на губах Бронсона заиграла улыбка, – как останавливал автомобиль на углу улицы и часами просиживал там, мечтая увидеть Лауру.

Он на мгновение умолк и закрыл глаза, словно перед ним с новой силой вспыхнул образ прежней Лауры.

– Итак, – продолжил он. – Я без нее уже не мог просуществовать ни часа, но после смерти матери мне все больше и больше времени приходилось отдавать сестре, Александре. После смерти матери она совсем сдала.

– И моя мать не вынесла того, что вам пришлось часть внимания, предназначенного ей, отдавать сестре?

– Лаура не замечала людей, не отдававшихся ей целиком. Я хотел обожествлять ее, я хотел выполнять все ее прихоти, но не мог бросить Александру...

– И мать бросила вас. Но почему, зная ее эгоизм, вы оставались преданы своей Лауре? – удивилась я. – Или были ослеплены любовью? Неужто все влюбленные – дураки?

Бронсон рассмеялся.

– Конечно, но для юной романтичной леди вы настроены несколько прагматично. Нельзя все презирать и все понимать.

Я покраснела. Может быть, он прав? Может быть, я чересчур холодная особа и даже Джимми начинает меня бояться?

– Извините, – сказала я.

Бронсон покачнулся в кресле и налил себе еще шерри. Выпил и продолжил:

– Лаура закончила школу, а я с головой отдался работе. Я старался скрыть свое эмоциональное состояние от Александры, но она была очень проницательна и пыталась вызвать меня на откровенный разговор. Я знал, она терзает себя, думая, что расстроила мою личную жизнь, и поэтому старается оттолкнуть меня. Она требовала, чтобы отец отправил ее в специальный госпиталь, но тот, естественно, даже и слышать об этом не хотел. Немного спустя я услышал, что Лаура стала встречаться с Рэндольфом Катлером. Это было странно, но такова жизнь. Но тогда мне это казалось концом света.

– И у вас не было других увлечений? – быстро спросила я.

– Ничего серьезного. Может быть, я был закодирован от любви, – он горько усмехнулся. – Это был самый тяжелый период в моей жизни. У отца случился инсульт, он неделю пролежал в госпитале и умер. После этого все заботы по управлению банком свалились на меня. Остались только Александра и я, но ее состояние ухудшалось. Я мотался из кабинета к ней, когда только мог, но время, отпущенное жизнью на эти визиты, все сокращалось, и я ничего не мог поделать, хотя и знал, что Александре оставалось жить совсем немного. Она никогда не жаловалась, и от этого становилось еще тяжелее. И однажды ночью она умерла во сне. На ее губах запечатлелась улыбка облегчения.

Веки мистера Бронсона задергались, он смущенно улыбнулся и отвернулся, чтобы я не видела его слез.

У меня самой защемило в груди, мое представление об этом, казалось бы, твердом человеке изменилось в лучшую сторону.

– Потом, конечно, Лаура и Рэндольф поженились, и у них родился Филип. Поэтому я старался через банк инвестировать отель и получал возможность сидеть за одним столом с госпожой Катлер, Рэндольфом и Лаурой.

– Это, наверное, было нелегко для вас, особенно если учесть, как вы любили мать.

– Да, – Бронсон обрадовался найденному пониманию, – это было действительно трудно. Но мне так хотелось сидеть напротив нее, слышать ее, говорить с ней, чувствовать ее руку в своей, что я предпочел не замечать ничего. И я смотрел только на нее, когда все разглядывали друг друга. Потом наступили трудные дни для Лауры, госпожа Катлер не верила, что брак с ней для Рэндольфа будет счастливым, и не старалась скрывать свои чувства. В воздухе между ней и Лаурой летали электрические заряды, до того они ненавидели друг друга. Госпожа Катлер рассказывала о ней различные истории. Отец Рэндольфа имел репутацию человека легкого. Его очаровала молодая девушка, и он частично посулами, частично угрозами затащил ее к себе в постель. Никто об этом, естественно, ничего не сказал миссис Катлер. Она была властной и непредсказуемой женщиной.

– Я знаю, какая она была, – тихо заметила я.

– Что? А, да-да. Однажды поздно ночью я услышал звонок в дверь и послал Ливингстона открыть. Когда я оделся и вышел, то увидел на пороге Лауру. Она была страшно испугана и близка к истерике. На ней была старая рваная одежда, волосы были в страшном беспорядке, она не могла разговаривать. Ливингстон подал ей воды и разумно удалился. Я провел ее в комнату и налил шерри. Она до дна осушила бокал, упала на кровать и начала говорить. Я с трудом верил в услышанное, в то, что свекор Силой овладел ею. Я схватил в руки что-то тяжелое и хотел кинуться в отель, чтобы по-мужски поговорить с ним, но Лаура повисла на мне и не пустила. В конце концов я взял ее на руки и отнес вниз, целуя и успокаивая как только мог. Я предлагал ей остаться, но она не могла. Закон был бы против, ведь правду она открыть никому не могла. Но, – мистер Алькот резко выпрямился в кресле, – мы поняли, что любим друг друга, мы открылись. Она провела у меня ночь.

– А дальше? – я почувствовала нетерпение.

– Мы поняли себя, а на следующее утро она вернулась в отель, но с тех пор она часто приходила ко мне. Мы думали, что будет лучше, если я не буду появляться в отеле. – Он остановился.

Некоторое время он молча смотрел в пространство.

– Бабушка Катлер была не из тех людей, кто что-нибудь прощает, и Лауре стало очень тяжело жить, тем более она носила ребенка мистера Катлера, то есть тебя, и свекровь видела в ней соперницу. Но упорно доказывала, что уверена, будто «виновник греха» – я. Но все понимали, что правда ей известна. Я предлагал Лауре бежать и тайком обвенчаться, но она боялась и отвечала отказом. Миссис Катлер, стараясь скрыть беременность Лауры, отправила ее рожать вне дома, спрятала ее ото всех и на вопросы, почему не отмечают ее день рождения, ссылалась на грипп. Она заставила Лауру отказаться от ребенка. Это было похищение младенца, кража, впрочем, ты это знаешь.

– К сожалению, да.

– Но ты не знаешь, что было с Лаурой, она чуть не покончила с собой.

– Мне трудно понять ее и, думаю, вообще невозможно.

– Я знаю, – кивнул Бронсон, – дети никогда не поймут, почему родители отказываются от них. Может быть, ты откроешь когда-нибудь ее сердце для себя заново.

Я сжала губы и закрыла глаза, пытаясь успокоиться.

– Возможно, потому, что вы мужчина, что любите ее, вы можете вообще найти у нее сердце. Я же нет!

– Не думаю, что ты права. Может быть, еще шерри?

– Да, благодарю.

Бронсон протянул мне бокал, другой взял себе. Я дождалась, пока он сядет.

– Скажите, как много из всего этого знал Рэндольф.

– Лаура рассказала ему все, но он не хотел ее слушать, если он что-нибудь говорил, то эти слова скорее принадлежали миссис Катлер, чем ему. Я достаточно хорошо знал его и не мог не приписывать ему злых намерений. Им помыкали все, кто хотел, единственный его самостоятельный шаг – женитьба на Лауре, им-то мать его и попрекала впоследствии. Я не видел в нем мужчину, и он стал тем, чем он стал. Я не думаю, что это волновало миссис Катлер, ей нравилось управлять сыном.

– Но все-таки как он относился к моей матери?

– Как муж к жене, с которой он прожил уже тысячу лет. Я думаю, он долго бы искренне любил ее, если бы Лаура не прекратила с мужем всякую близость после того, как она была изнасилована его отцом.

– Прекратила всякую близость... – Свет истины начал разгораться у меня в голове. – Но тогда откуда... – я попыталась поприличней сформулировать, – ну, Клэр?

– Она моя дочь.

Мистер Бронсон откинулся в кресле и расслабился. Его лицо пылало, он опрокидывал один бокал шерри за другим и не мог остановиться. Его рассказ заставил меня о многом задуматься, сердце мое защемило, меня захлестнуло море эмоций, я ненавидела мать и жалела ее, я жалела Рэндольфа, но ненавидела его мягкотелость. Я думала о Бронсоне, человеке, который смог пронести свою любовь через всю жизнь, но отдавшем предпочтение чувству долга.

Сколько великого и сколько трагичного было заперто в памяти людей, державших в тайне события, терзавшие их сердца. Я не понимала, как мать со своим эгоизмом могла сделать жизнь Бронсона счастливой. А может, ее характер испортили унижения, вынесенные от бабушки Катлер?

– Извините, – сказала я, прерывая нескончаемый поток мыслей, – я лучше пойду домой.

– Конечно, мой шофер отвезет вас.

Образ Бронсона претерпел сильнейшее изменение в моем сознании, Клэр Сю – его дочь. Сейчас мне стало ясно, чьи знакомые черты я обнаружила на фамильном портрете его матери. Конечно, Клэр, и теперь понятно, почему она так не похожа на остальных Катлеров. Я почувствовала некоторое злорадство по этому поводу, ведь мы с ней такие разные. Как много ее претензий теперь стали необоснованными!

Какая ирония, рождение Клэр было таким же греховным, как и мое. Она могла бы за всю жизнь так и не узнать своих настоящих родителей. Но и я провела большую часть жизни с людьми, оказавшимися мне чужими. Для обеих нас понятие семьи было размытым.

Я не могла понять, почему была столь суха с Бронсоном. Проводив меня, он сказал: «Я надеюсь, что теперь мы сможем стать одной семьей». Я постаралась посмотреть на него мягче, но не смогла, для меня понятие семьи оставалось загадкой, оно было иллюзорным. Кто это – родители, братья и сестры, которых любишь ты и они отвечают взаимностью? Как это – когда все волнуются друг за друга, помнят дни рождения близких и радуются их успехам? Как это – когда возвращаешься домой на рождественские каникулы и видишь вокруг радостные, счастливые лица?

– Дон, – окликнул меня Бронсон, когда я уже подходила к автомобилю.

Я оглянулась и встретилась с его теплым взглядом.

– Дон, я надеюсь, ты найдешь в своем сердце место и для наших бед и радостей.

– Насколько смогу. Спасибо за то, что открыли мне правду и постарались найти мое понимание.

Он улыбнулся.

– Счастливого пути, – пожелал Бронсон.

– Доброй ночи. Обед был просто чудесен. Автомобиль тронулся. Когда я через некоторое время оглянулась, то увидела, что мистер Алькот все еще стоит на крыльце и смотрит мне вслед. Окна прекрасного дома ярко светились в темноте. И я подумала, что за ними может прекрасно ужиться дружная семья, беседующая по вечерам, вместе смотрящая телевизор или слушающая музыку. Дети вместе с родителями, то, чего по иронии судьбы была лишена гостиница Катлеров, где все жили за прозрачными стенами.

Да, мы жили вместе, но старались не замечать друг друга. Богатство и слава отдалили нас, было все, кроме теплоты и нежности. Знал ли Бронсон Алькот, насколько разнятся наши понятия семьи, что его ждет? Возможно, живя рядом с океаном и наблюдая за его седыми волнами, я стала чересчур меланхоличной? Мне казалось, что я забыла всю прежнюю жизнь и снова стала маленькой девочкой, ребенком, думающим, что прибегает домой к настоящей матери, и та брала на руки и выслушивала с вниманием и любовью. Я хотела оказаться перед входом в бедный коттедж и снова упасть в объятия мамы Лонгчэмп, которая покроет поцелуями мое лицо, волосы... Я закрывала глаза и ждала, что через секунду...

Но когда открывала их, то понимала, что мы живем в мире, где нет места чуду.

Когда мы подъехали к гостинице, мое сердце защемило, мне показалось, что я предала Джимми и Кристи, ожидающих меня здесь. Ведь они важнее всего для меня, важнее всего в этом холодном мире.

Отель был закрыт, многие постояльцы уже отдыхали в своих комнатах, лишь несколько из них сидели в холле и тихо переговаривались.

Кристи уже спала. Когда я вошла, она, не открывая глаз, подставила для поцелуя щеку. Через несколько минут в комнату вошел Джимми и спросил, что произошло у Бронсона.

Он слушал мой рассказ не прерывая, когда же я закончила, молча поцеловал меня в щеку.

– Это было ужасно, ужасно сидеть там и слушать откровения о близких людях, которых, оказывается, совершенно не знаешь.

– Наша жизнь не может быть сплошной сказкой.

– Возможно, мы сами сможем изменить ее.

– Только сами люди, – наставительно сказал Джимми, – могут изменить себя.

– Джимми, – я села к нему на колени, – я хочу, чтобы наш ребенок был всегда счастлив.

Он не ответил, я увидела под глазами большие черные круги, означающие, что Джимми в глубокой тоске.

– Что с тобой, Джимми, что случилось?

– Я получил вчера письмо от папы.

– Папы Лонгчэмпа? Почему ты не сказал? Что он пишет? Он приедет к нам?

Джимми молчал.

– Что случилось?!

– У Эдвины был выкидыш, я не хотел тебя расстраивать. Все уже прошло, но они так намучились.

– И поэтому ты боишься, что я забеременею?

– Нет, это не так, просто у тебя и так немного времени остается на меня и Кристи.

– У нас есть ребенок, он наш, и это самое главное.

Джимми лег в постель и стал наблюдать, как я раздеваюсь. Я приблизилась к кровати и легла в его объятия.

– Дон, не думай, что я боюсь. У нас этого никогда не случится.

– Никогда не случится.

Он крепко и долго целовал меня в губы. Я легла сверху и увидела, как лунные блики скользят по его сильному телу. Я почувствовала, как руки любимого мужчины скользят по мне. Волна прокатилась по моему телу, и для меня исчезли все невзгоды, окружавшие нас в этом мире.

Ничто не сможет помешать нашей любви, думала я.

На следующее утро мать не покидала своей комнаты, она не спустилась к ланчу, не вышла на свою обычную дневную прогулку. Джимми сказал, что она проплакала все время, пока они ехали от Бронсона в гостиницу. Мистер Алькот заставил меня увидеть мать в новом свете, он нарисовал портрет маленькой девочки, чей отец пользовался плохой репутацией, девочки, которая выросла в красавицу, отрешенную от действительности и почувствовавшую все ужасы необдуманного брака. Я знала, что многое из этого увидено сквозь призму любви и что не все в ней так чисто, но я также поняла, почему мать стала столь бесчувственной и холодной.

Движимая состраданием, я поднялась к ней.

Она лежала в постели и была столь же беспомощна и разбита, как после смерти Рэндольфа. Еда, которую ей принесла миссис Бостон, осталась нетронутой на ночном столике. Глаза матери были закрыты, голова покоилась на большой подушке, по которой разметались ее волосы. Больше всего поражало отсутствие какого-либо макияжа на лице.

– Тебе плохо, мама?

Она открыла глаза и как-то беспомощно огляделась.

– Мне очень тяжело подобрать слова, – начала она, – подобрать аргументы. Я очень устала. Я не задержу тебя долго. Понимаешь, я все сильнее ощущаю, как утекают годы. Все строже взгляд Отца Времени, все громче голос его величества Возраста. Но пусть это будет, пусть, – она еще сильнее вжала голову в подушку.

Ее лицо озарилось беспомощной улыбкой, но она не вызвала во мне жалость.

– Мама, ты не передумала выйти замуж за Бронсона и начать новую, счастливую жизнь? Ведь он не хочет получить в жены женщину, «замученную годами»?

– Бронсон хочет все сделать так, чтобы твое несогласие не вызвало скандала в обществе. Иначе, по его словам, пострадают и его, и твое дело.

– Я не против этого. Я не камень. Если двое хотят жениться, пусть женятся.

Похоже, мои слова оказались для матери долгожданными.

– О Дон, ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? Это чудесно. – И она заплакала от радости.

– Вы собираетесь обручиться здесь? – Меня все еще ужасал недельный срок.

– О нет, нет. Мы собираемся сбежать от всего. Мы поедем в Нью-Йорк и, осененные браком, посетим все бродвейские шоу, – воскликнула мать, уже готовая вскочить с постели. – Мы заказали специальные туалеты. И все окончится лишь через несколько недель.

– Но ты знаешь, что все это будет необратимо?

– Что? Да, конечно, я всегда мечтала об этом, – она смутилась от собственных чувств. – Я всегда знала, что это случится, это было моей голубой мечтой, но я так боюсь разочарования. Я так хочу, чтобы мы были все вместе, но не знаю, как это подготовить.

– Понимаю. Ты уже что-нибудь говорила Клэр? Я никак не могла найти причину, по которой Клэр Сю не собирается приезжать на лето домой. Мать опустила взгляд.

– Еще нет.

– И когда ты собираешься это сделать?

– Как только мы поженимся. Делать это раньше лишено смысла. Зачем осложнять ситуацию?

– Это было бы лучше для вас с Бронсоном. Я могу заверить, что человеку не очень просто сразу осознать, что твой настоящий отец вовсе не тот человек, которого ты считала отцом всю жизнь.

– Конечно, – нехотя согласилась она. – Но почему все так? Бедная Клэр уже один раз потеряла отца, и... и как будто новая смерть. – Она устало улыбнулась и закрыла свои голубые глаза. – Я не хочу, чтобы у нас с Бронсоном были неприятности, когда мы поженимся. И я надеюсь, что вы будете нас часто навещать. Мы закатим грандиозный банкет, на котором будут присутствовать все лучшие люди побережья. Бронсон познакомится со всеми.

– Хорошо. Когда ты нас покинешь?

– Покину, – мать наморщила лоб, словно что-то забыла, – думаю, сегодня попозже Бронсон зайдет.

– Сегодня?

Я не поверила своим ушам: если все зависело от моего решения, то как они могли знать, что я соглашусь, и все запланировать? Конечно, они разыграли меня, но кто из них мог так точно предугадать мое поведение? Кто?

– Да. И если увидишь миссис Бостон, пошли ее, пожалуйста, ко мне, Дон. Я хочу ей поручить собрать некоторые мои вещи.

– А что Филип? Ты сказала ему?

События происходили так быстро, что я почти утратила над ними контроль.

– Филип? Но он со своей подругой и ее отцом. Я жду, когда он позвонит, а если это случится, когда мы будем в Нью-Йорке, все расскажи ему.

– Но почему ты не позвонишь сама?

– Для него новость и тогда не утеряет своей свежести, а с другой стороны, Филип всегда оправдает меня. Он намного меньше заботится о респектабельности, чем его бабушка.

– Хорошо, мама, я позову миссис Бостон.

– Спасибо, Дон, – уже в дверях окликнула меня мать, – спасибо тебе за то, что поняла меня. Ты стала настоящей юной леди.

– Благодарю. Надеюсь, мама, ты будешь счастлива.

Я вышла из комнаты, и давно сдерживаемый смех вырвался у меня.

Немного погодя я заметила, что миссис Бостон и некоторые другие слуги помогают матери укладывать вещи. Мало кто заметил, когда в гостиницу вошел Бронсон.

Все вещи матери уместились в два огромных черных чемодана, которые вынесли на задний двор. Коридорный и шофер Бронсона загрузили их в лимузин. Миссис Бостон попрощалась с матерью и ушла, я подошла к Бронсону.

– Да, – он покачал головой, – надеюсь, мы не станем героями вечерних новостей.

– И светской хроники, – поддержала я. – Когда у вас свадьба?

– Завтра, – нервная улыбка несколько портила его.

– Желаю удачи.

– Спасибо. Помнишь мои слова? Я все еще надеюсь, что мы станем одной семьей.

Раньше я не могла представить, что когда-нибудь буду так радоваться за мать. Ее лицо сейчас так и светилось от счастья. Она пересекла коридор и подошла к Бронсону, глаза влюбленных так и лучились. Бронсон взял ее за руку, слегка притянул к себе и поцеловал в щеку.

– Ты цветешь.

– Я? – наигранно удивилась мать. – Я думаю, что выгляжу ужасно после этой ночи.

Она повернулась ко мне, улыбнулась и пожала руку.

– Пока, Дон, – в глазах ее заблестели слезы. Внимательно разглядев ее лицо, я поняла, что она искренна. Наконец-то она вырвалась из когтистых лап бабушки Катлер, я завидовала ей. А что стало с моими мечтами и амбициями?

– Удачи тебе, мама.

– Мы позвоним, как только вернемся, – пообещал Бронсон.

К нам подошел Джимми, который только сейчас отвлекся от работы во дворе. Мистер Алькот пожал ему руку, мать поцеловала в щеку. И они сели в лимузин.

Перед моими глазами проплыл весь путь матери, все ее беды и радости. Может быть, эти воспоминания заставили сейчас ее плакать. Любовь ее и Бронсона, вот уж действительно чувство, претерпевшее испытания и временем, и несчастьями...

Лимузин увозил мать из отеля, из тюрьмы, устроенной ей бабушкой Катлер, к новому и неизвестному...

– Да, вот и все, – Джимми приобнял меня, – приятно, – он огляделся. – Старая леди Катлер и бедный Рэндольф в земле, твоя мать уехала венчаться и будет жить не здесь, остается только одна проблема – Клэр Сю.

– Не переживай, она будет жить у матери.

– Тогда здесь все только для нас.

– И Филипа.

– Ах, и для него.

Спустя несколько дней – перед возвращением матери и ее нового мужа из Нью-Йорка – приехал Филип. Он отдохнул и загорел на Бермудах. Сначала брат зашел ко мне в кабинет.

– Привет.

– Привет, ты давно вернулся?

– Нет, отдохнул и сразу сюда. – Он не спускал с меня глаз. – Что-нибудь произошло?

– У меня есть для тебя новости.

– Новости? Какие новости? – В голосе его сквозило беспокойство. – Что-нибудь с мамой?

– Только хорошее. Она вышла замуж, и у нее медовый месяц.

Он пытался улыбнуться, но это плохо у него получалось.

– Ты шутишь?

– Нет, она и Бронсон Алькот шесть дней назад поженились в Нью-Йорке и скоро должны вернуться в Белла Вуд.

– Хорошо, – он опустил взгляд, но уже через мгновение снова заулыбался и снова посмотрел на меня. – Се ля ви. Мать есть мать. Ее чувства не заросли мхом.

Я была удивлена его осведомленностью.

– А мы, – сказал он, – будем счастливы здесь. Скоро я привезу Бетти Энн, и мы поселимся вместе.

– Да?

– Мы решили пожениться через месяц после окончания учебы.

– Я счастлива за тебя, Филип.

Он взглядом заставил меня опустить глаза.

– Если промахнешься по одной цели, невольно ищешь другую.

– Тебе, наверное, понадобится другая комната?

– Да, – улыбнулся он, – конечно. А что милая Клэр, она в курсе дел?

– Чем позже это случится, тем лучше, – у меня внутри все похолодело.

– И что ты собираешься делать?

– Думаю отвезти все ее вещи в Белла Вуд.

Филип покачал головой и рассмеялся.

– Дорогая, ты черствеешь, остался всего один шаг до бабушки Катлер. Хорошо, больше не буду тебе докучать, – он вышел.

Потом еще долго я стояла у окна и думала о его словах. Мне не казалось, что я забочусь только о себе. Может быть, он не прав, конечно же, бабушку Катлер не полюбил бы Джимми.

Я повернулась, и с портрета мне подмигнул мой настоящий отец.

 

РАДУЖНЫЕ ИЛЛЮЗИИ

Утром, после возвращения матери и Бронсона в Белла Вуд, она позвонила мне и рассказала, как провела медовый месяц в Нью-Йорке. Ее голос дрожал, когда она описывала огни Бродвея, элегантные наряды и музыку, театры и концерты. И, конечно, все это пробудило у меня воспоминания о Михаэле.

Мать в подробностях описывала каждую деталь. Она сделала значительную паузу, прежде чем рассказать о музеях и галереях, которые они тоже посетили.

– Я никогда не подозревала, какой культурный человек Бронсон, – с гордостью говорила она. – Такое ощущение, что я знаю о нем все и ничего.

– Многое открывается, когда предаешься полному отдыху. Ты не звонила еще Филипу?

– Нет, я позвонила тебе. А ты можешь передать ему, что я уже вернулась, и если он захочет, то пусть позвонит. Хорошо? – И после некоторой паузы спросила: – Как он прореагировал на мое замужество?

– Он не слишком огорчился, если это тебя интересует. Но, конечно, был удивлен.

Она нервно рассмеялась.

– Филип в своем репертуаре, а я так переживала.

– Ты не очень огорчишься, если Клэр будет жить в Белла Вуде? – из вежливости спросила я, конечно понимая, что Ливингстон уже доложил ей о перевезенных вещах.

– Прекрасно, – с трудом выдавила из себя мать. – Это ее желание?

– Нет, это мое решение.

– Я думаю, Клэр Сю расстроится, когда узнает об этом.

– Ну и что? У меня нет времени на ее переживания. И ей будет лучше с тобой.

Возражать мать не стала.

– Ну что же, Бронсон тоже так считает, он хочет жить с ней.

Сама мать хотела, похоже, начать новую жизнь, не слишком отягощая себя старыми связями. Она хотела жить в новом мире.

– Это хорошо. Ну, мне пора приступить к работе. Приезжай, мама.

– Ох, Дон, – не хотела прощаться она, – может быть, вы с Джимми придете на ужин? Филип пусть тоже приходит, это обрадует Бронсона. Так что ничего не планируйте на субботу. Мы уже пригласили мистера Стейдмана, того мультимиллионера, что строит новый туристический комплекс на побережье Вирджинии.

– Я ничего не могу сказать за Филипа, но я не смогу, ведь ты знаешь, как загружена субботняя ночь в отеле.

– Да, но ты пропустишь очень важный ужин.

– Очень жаль, но ничего не могу сделать, сейчас сезон отпусков, ты же знаешь.

– Перестань ворчать, Дон. Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, – почти торжественно произнесла мать.

– Я тебе сообщу, как только у нас появится свободное время. – Мне не хотелось ссориться.

– Обязательно. Мне не хочется терять связи с вами. Мы ждем вас в Белла Вуде. Тем более Бронсон будет тебе полезен, он знает, как нужно обращаться с деньгами.

– Это, мама, скорее полезней для тебя. Но он мне нравится как человек.

– Ох, Дон, ты не собираешься заводить полезные знакомства? Тебе сейчас нужны влиятельные друзья.

– Для меня нужные друзья – хорошие друзья. И меня не интересуют ни их хорошие должности, ни их большие дома. Не интересуют!

– Тебе еще нужно учиться жить.

Слова матери больно отозвались в моем сердце. Она позвонила мне как раз тогда, когда я составляла субботнее меню, и я была рада побыстрей закончить разговор.

Может быть, мать была и права. После их возвращения в Белла Вуд до нас стали долетать слухи об экстравагантных вечеринках в доме Бронсона. Это выглядело так, словно мать стремилась загладить впечатление у людей о замкнутости обитателей побережья Катлеров. Все закончилось тем, что мы с Филипом и Джимми сходили на один из ее званых обедов, она продолжала приглашать нас раз за разом.

Но мы были очень заняты, сезон отпусков подкинул нам как работу, так и деньги. Филип быстро освоился с работой рекламного менеджера гостиницы и обустроил для себя старый кабинет Рэндольфа, но мы встречались нечасто, а все свободное время я отдавала Джимми и Кристи.

Джимми все больше нравилась его работа в отеле. Он не боялся грязной и самой тяжелой работы, он даже садился за трактор, возился с электрооборудованием. Он оказался мастером на все руки. Когда потекли краны с горячей водой, то Джимми сумел самостоятельно их отремонтировать, как, впрочем, и вентиляторы.

Однажды летом, после обеда он зашел ко мне в кабинет, его руки и лицо, как обычно, были в чем-то испачканы. Джимми был чем-то взбудоражен.

– Что случилось? – Я улыбнулась, догадываясь, что он готовит сюрприз.

– Это от папы, – без дальнейших объяснений он протянул фотографии и письмо.

На одном снимке были сам папа, его жена Эдвина и их сын Гейвин, на другой – один Гейвин, обе карточки были подписаны папой.

– Он пишет, что они хотят как можно быстрее навестить нас, – Джимми кивнул на письмо.

– Это было бы прекрасно. Ну, а Гейвин похож на папу.

У него действительно, как и у папы, были угольно-черные волосы и темные глаза.

– И Эдвина довольно приятная, – добавила я. Она была шатенкой со светло-карими глазами.

И если судить по фотографии, такая же высокая, как и папа.

– Да, – согласился Джимми, но, судя по глазам, он никак не мог забыть маму.

– Папа, кажется, счастлив и гордится сыном.

– Да и я рад новому брату, – скорее всего, он не обманывал, его глаза лучились, – и Ферн обрадуется тоже. Но она не знает этого, а может, и никогда не узнает. Мистер Апдайк ничего не говорил об идее нанять частного детектива?

Его глаза стали озабоченными. И я не захотела говорить, что адвокат отказывается вести это дело как безнадежное.

– Он сказал, что подумает до следующей недели.

– Хорошо. Я лучше сам не буду вмешиваться, – сказав это, Джимми вышел.

Я принялась внимательно рассматривать фотографию папы Лонгчэмпа с его новой семьей. Я считала его старшим и мудрым, как если бы он продолжал быть моим отцом. Он улыбался мне. Папа выглядел человеком, наглухо закрывшим двери прошлого с его несправедливостью и злобой и нашедшим свое счастье. Я была уверена, что нам будет очень сложно посмотреть друг другу в глаза, когда он приедет. Заботы все-таки слегка пригнули его плечи к земле. Да, для него было бы лучше начать новую жизнь, не вспоминая о прошлом.

Не знаю отчего, но я заплакала. Я чувствовала себя как перед бормашиной, что-то опустилось у меня внутри. Краска залила лицо, и сердце начало быстро-быстро стучать. Я вскочила и кинулась в ванную комнату, меня стошнило. Я помыла лицо и руки, с трудом добралась до софы и легла.

Немного отдохнув, я попыталась вернуться к своей работе, но мне снова стало очень плохо, и я снова бросилась в ванную комнату. После обеда мне пришла мысль, что нужно показаться врачу. Я не хотела пугать Джимми, да и еще не знала, что ему сказать. Я решила сначала сказать Джулиусу, чтобы он далеко не уезжал от гостиницы.

Но что-нибудь сохранить в секрете на побережье Катлеров было нереально. Я предупредила миссис Бредли, что ненадолго покину отель, она увидела, что я нехорошо себя чувствую, и рассказала об этом миссис Бостон, та, в свою очередь, поделилась с Робертом Гарвудом... Новость дошла до Джимми довольно быстро, он кинулся ко мне и застал меня в ванной комнате.

– Как ты меня нашел? – почему-то спросила я.

– Что случилось, доктор? – сразу же поспешил узнать Джимми после того, как врач закончил осмотр и позволил ему войти в кабинет.

Доктор Лестер был очень галантным мужчиной, с ходу покорявшим пациентов хорошими манерами и изысканной улыбкой.

– Ничего страшного, мистер Лонгчэмп, – улыбнулся врач, – просто ваша жена в положении.

– Беременна! – Джимми едва не запрыгал от радости и едва мог связать два слова от удивления. – Я... я...

– Примите мои поздравления.

– У нее все в порядке? Я думаю...

– И не думайте, все в порядке, – заверил он Джимми.

– Джимми, закрой рот, а то ты глупо выглядишь. – Я взяла его за руку. – Пойдем домой, а то у нас еще слишком много работы.

– Работы! Ты не будешь больше так много работать, да ты вообще не будешь больше работать. Хватит. Отель может и потерпеть. Ясно, Дон? – Он поцеловал меня в губы. – Я буду отцом, и это – самое главное!

– Хорошо, сегодня не буду, – улыбнулась я. – Но учти, я не буду, как мать, валяться в постели до тех пор, пока не забуду, откуда у меня растут ноги, – заверила я.

– И я не забуду, – поддакнул Джимми.

– Гм, – напомнил о себе доктор Лестер. – Советую немного повременить.

Мы покинули офис врача и отправились в отель, где уже в полной мере выразили свою радость. Я была беременна от Джимми, сбылись наши мечты.

Спустя два дня позвонила мать. Бронсон ей все рассказал, сам же он был хорошо информирован о делах, происходивших в отеле, из-за тесных с нами деловых контактов. Он узнал все, скорее всего, от мистера Дорфмана, я же ему ничего не говорила.

– Я не удивлена, что ты скрываешь это от меня, – сказала мать. От нетерпения все уточнить она даже забыла поздороваться. И ничто уже не могло перебить ее тираду. – Почему ты опять сравниваешь меня с бабушкой, я же ничего не знала! И ты была тогда не замужем, ты была так юна... Теперь же у тебя большой жизненный опыт, у тебя есть Джимми, и теперь заводить ребенка – совсем другое дело.

– Мама, да ты не волнуйся так...

– Подожди, – она заговорила голосом умудренной жизненным опытом женщины, – учти, пройдут месяцы, годы, прежде чем ты снова сможешь восстановить фигуру, а может быть, и никогда.

– Я не боюсь этого, мама, я же не испортила фигуру, родив Кристи.

– Ты говоришь так сейчас, потому что ты юная и наивная, но потом ты изменишь свое мнение. Поверь мне. Ну и что все-таки ты теперь собираешься делать?

– А не ты ли, мама, родила троих детей? – парировала я.

– Не сравнивай, – грубо перебила она, – я горько сожалею об этом.

Мне показалось, что она хочет скандала.

– Я думаю, что ты могла бы теперь ими больше интересоваться. Их жизнь не так уж и ужасна.

– Ты забываешь о нашем общественном положении, – Менторским тоном продолжила мать. – Все, что мы делаем, буквально все становится достоянием гласности. Потому что мы их гордость. Нравится тебе или нет, мы живем среди рыбаков.

– Ты не всегда думала так, мама. Не бойся, мы живем не в прозрачном аквариуме, – попыталась намекнуть на ее прошлое я, но мать была слишком рассержена, чтобы что-нибудь понимать.

Когда же до нее дошло, ответила:

– Я была юная, несчастная дура. Я думала, что ты понимаешь это. – Ее голос дрогнул. – Но что бы я ни говорила, ты же никогда не слушала меня. Я всегда врунья в твоих глазах.

– Я слушала, мама, я не настолько зла...

– Почему наши споры всегда заканчиваются навешиванием ярлыков? – Она, видно собираясь с мыслями, замолчала. – А вообще, мы с Бронсоном решили совершить небольшое турне, Балканский полуостров, Италия. Бронсон хотел пригласить и вас с Джимми, но теперь, в твоем положении, я думаю...

– Передай Бронсону спасибо за заботу, мама. Я устала, мне нужно лечь.

– Я же уже говорила Бронсону, что у тебя разгар сезона. Не буду больше утруждать тебя телефонным разговором. А ребенок, я думаю, не станет вам помехой.

– Да и тебе, мама, я думаю, тяжело долго разговаривать по телефону, слушать меня.

Она не поняла моего сарказма.

– Что ты, что ты, – заверила она.

Мы попрощались, я положила трубку и тут уж вдоволь посмеялась.

Меня удивила столь бурная реакция матери на известие о моей беременности, да и поведение Филипа я никак не могла предугадать. Когда я сказала ему об этом, он улыбнулся, подошел и поцеловал меня в щеку. Он обрадовался так, словно это был его ребенок, а не Джимми.

– Тебе не нужно так много работать и никаких стрессов. Нам нельзя волновать нашу маленькую маму. Не переживай так за обеды постояльцев, позволь мне этим заняться. И звони мне в кабинет, если нужно будет куда-нибудь сбегать. Нашему новому ребенку потребуется много внимания.

– Спасибо тебе, Филип.

Теперь сама подставила ему щеку, он поцеловал меня и, довольно насвистывая, вышел. Может быть, я превратно раньше воспринимала своих родственников? Сначала изменилось мое мнение о Рэндольфе, потом о матери и теперь о Филипе. Я надеялась, что наконец-то поймала удачу.

И Джимми, и Филип теперь целыми днями крутились подле меня, стараясь чем-нибудь помочь, весь отель теперь относился ко мне как к нежному и хрупкому существу. Все радовались, если я им поручала то, что раньше обязательно сделала бы сама. Я подолгу прогуливалась вокруг отеля, и из окон за мной наблюдали любопытствующие постояльцы. Если я поднимала что-нибудь не очень легкое, ко мне сразу бросалась тьма помощников. Над Кристи усиленное шефство взяли Сисси, Джимми и Филип.

В первое время мне это нравилось, но прошли недели, и стало надоедать. Я запретила им повсюду меня сопровождать. Первым в мой кабинет пришел Джимми, потом не выдержал и Филип.

– Что мне сделать? – спросил он.

– Что тебе сделать, Филип? – взорвалась я. – Ты вместо меня проверяешь обеды. Ты вместо меня закупаешь продукты для ресторана. Опять же ты запретил Сисси беспокоить меня по поводу Кристи, и теперь она чуть что сразу бежит к тебе!..

– Я только думал, – он взмахнул руками, – доктор Лестер сказал...

– Он сказал: «Продолжай выполнять свою обычную работу». Вот что он сказал. Он не говорил, что меня нужно усадить в инвалидную коляску!

Я сама не понимала, почему так сорвалась, и была удивлена. Может быть, мне показалось, что они лишили меня части административной власти? Узурпировали ее?

– Хорошо, – обиженно вздохнул Джимми, – хорошо, извини.

– Мы только хотели как лучше, – пояснил Филип.

– Ну и хватит.

Оба они выглядели расстроенными.

– Я только... спущусь насчет обеда, – произнес Филип и быстро выбежал.

Я опустилась на стул и обхватила голову руками.

– Дон, – Джимми подошел ко мне сзади и обнял.

Я начала плакать, меня окружали такой любовью и заботой, а я могла искренне ответить на нее только Джимми. Нет смысла искать в себе недостатки. Мне просто хотелось продолжать работать, заботиться о Кристи, любить Джимми, иметь хорошие отношения с окружающими и ждать ребенка.

Теперь часами я могла просиживать, опустив голову, и думать обо всем этом.

Джимми развернул меня за плечи.

– Солнышко, тебя что-нибудь беспокоит?

Он нежно приподнял мое лицо и посмотрел в глаза.

– Я не знаю, – заплакала я, – мне никто не может помочь... никто.

Джимми вытер слезы с моего лица и нежно поцеловал.

– Все будет хорошо, – успокаивал он, – все будет хорошо, ты только не переживай. Ни физических, ни психологических, ни эмоциональных нагрузок... Радуйся жизни, Дон. Тебе это полезно.

Я поцеловала его сильную руку, прижала ее к щеке и заглянула в добрые темные глаза Джимми.

– Я постараюсь.

– Постараешься? Что ты постараешься? Родить мне прекрасного сына?

– Нет, не только. Быть счастливой. Честно. Я еще немного погрущу – и все, обещаю. Я же хорошая? Ведь я твоя жена. Я Дон Лонгчэмп. Ты меня любишь?

– Конечно, – улыбнулся он, – а когда ты станешь нехорошей, я обязательно тебе скажу об этом, не беспокойся.

Я ничего не говорила Джимми, но мне казалось, что в кабинете постоянно обитает дух бабушки Катлер и понемногу переселяется в меня, изменяя мой характер. Во всех коридорах мне мерещились призраки предков Катлеров, которые голосом бабушки предлагали обменять мою душу на богатство. Это стало моими ночными кошмарами. И Джимми, похоже, о чем-то догадывался.

– Джимми, я не хочу становиться нехорошей, – снова заплакала я.

Он поцеловал меня.

– И не станешь, не станешь. Я уверен.

– Да? Уверен?

– Абсолютно. Вытри лицо и спустись вниз. Там тебя ожидает наша маленькая принцесса.

Я засмеялась.

– Я знаю, она действительно считает себя принцессой. – Я снова посмотрела в глаза Джимми. – Спасибо. Спасибо за твою великую любовь.

– Не перехвали меня.

Я вымыла лицо, мы поцеловались и вместе спустились вниз.

Летний сезон был в разгаре, и поэтому мы не могли уделять много времени Кристи. Но уже в середине июля мы планировали, как проведем уик-энд на День труда. А сейчас на каждые летние выходные у нас было полно заказов. Дважды в пик сезона мне приходилось даже отказывать желающим провести у нас выходные. А когда наступил День труда, я спела для постояльцев. Они все хвалили мой голос и спрашивали, когда снова услышат его. Потом был специально приготовленный обед, где за счет заведения всех угощали фирменными блюдами.

Я часто скучала по своим музыкальным занятиям, садилась за пианино и играла. Я была так счастлива, когда на один из выходных приехала Триша и мы приготовили маленькую концертную программу. Только публики у нас было немного. Потом Триша сказала, что посетила последнюю программу Михаэля Саттона.

– Его шоу в Лондоне закрыли досрочно, – сразу по приезде сообщила она, – по этому поводу ходят различные слухи.

– Слухи?

Я знала, что в артистической среде слухи о закрытии шоу разносятся почти мгновенно.

– Говорят, он спился, он провалился и в Швеции.

– Печально.

– Я надеюсь, что все нормализуется, – говорила Триша, но в ее голосе этой уверенности не было.

Потом я тайком посмотрела на Кристи. Ее лицо все больше и больше становилось взрослым и многими своими чертами походило на Михаэля. Все знающие его сразу бы смогли сказать, чья она дочь. И я боялась, что может приехать ее тетя Клэр и открыть повзрослевшему ребенку правду.

Клэр все лето провела в Нью-Йорке, и ни Филип, ни мать не пытались ее разыскать. Я даже начала забывать о ней. Но во вторник, после Дня Труда она нагрянула в отель. Это был удар грома среди ясного неба. Когда я лежала и отдыхала, Филип и Джимми ворвались ко мне и принесли неприятное известие. Еще ничего не случилось, но уже плохие предчувствия начали одолевать меня, и настроение сразу же испортилось.

Я выглянула в окно. Солнце было еще по-летнему ярким, но деревья уже начали желтеть. Небо медленно затягивалось облаками, как бы предчувствуя вместе со мной тот скандал, что учинит Клэр Сю, не обнаружив своих вещей в ее комнате.

Я еще некоторое время старалась не думать о том, что мать не сообщила ей, что вещи перевезены в Белла Вуд. Я вообще была бы удивлена, если бы оказалось, что та разговаривала с дочерью хоть раз за лето.

Вот сейчас Клэр обнаружит, что в комнате нет ее вещей, и поднимет невообразимый крик, думала я.

За лето, что она провела с друзьями, Клэр Сю ухитрилась еще сильнее поправиться. Она выглядела сильно пополневшей с того времени, как я ее в Последний раз видела. Сестра была в фиолетовом шелковом платье, подчеркивающем все недостатки ее фигуры. Ее белые волосы были завиты, макияж и яркая помада говорили сами за себя. Я думала, что Клэр сразу же начнет истерику, но она не оправдала моих надежд. Ее лицо просто выражало сильную злобу, а холодные синие глаза тяжело смотрели на меня.

Я села так, чтобы между нами оказался стол – мнимая защита. Клэр продолжала стоять.

– Что ты собираешься делать? – первой не выдержала я.

Мне было не по себе то ли от ее взгляда, направленного сверху вниз, то ли от сильного запаха табака.

– Как ты посмела?! Как ты посмела выбросить мои вещи?! Что ты сделала с ними? – Она подалась вперед.

– Разве мама не сказала тебе? – спросила я. – Все твои вещи отвезены в Белла Вуд, где ты и будешь жить.

– Чье это решение? – сквозь зубы процедила она.

Я посмотрела ей прямо в глаза. Мое.

Она некоторое время молчала, потом неожиданно, дико вращая глазами, как кошка прыгнула вперед и вцепилась мне в волосы, скрежеща от злости зубами.

– Ты сука! – вопила она. – Убирайся из моей жизни! Пошла вон!

Она отпустила мои волосы и потянулась к лицу, но в этот момент я потеряла сознание и оказалась на полу. Когда я пришла в себя, то сразу же поднялась и с трудом добралась до кресла, но Клэр не отставала от меня.

– Я покажу тебе, как брать чужие вещи! Я покажу тебе, как выгонять меня! Ты еще поплатишься, Дон! Ты еще пожалеешь о том, что появилась на свет! – провизжала она и ударила меня в челюсть.

Голова моя закружилась, я погрузилась в волну боли. Она ударила еще раз, потом еще и еще... Я уже ничего не чувствовала, она била не как женщина, а жестоко и профессионально.

Когда я открыла глаза, комната поплыла передо мной. Меня тошнило, мои руки были в крови. Больно было не только подняться, но даже плакать.

Когда я очнулась, то услышала, как Джимми и Филип кричат на Клэр, кто-то, то ли миссис Бостон, то ли Сисси, причитал в коридоре. Клэр продолжала бешено орать, потом Джимми и Филип подняли меня, и я снова потеряла сознание.

Второй раз я очнулась в лимузине, но голоса доносились как бы с большого расстояния. Я громко плакала, но своего голоса не слышала совсем. Моя челюсть ныла, сильно болел низ живота, меня тошнило, в ушах стоял крик Клэр Сю. Я подняла голову, мне показалось, что воздух сделался невыносимо тяжелым. Я заметила Джимми, он погладил меня по волосам, в его глазах стояли слезы. Я попробовала улыбнуться, но мое лицо было точно из пластика. Голос не слушался меня.

– Лежи, – произнес Джимми, – мы скоро приедем.

«Скоро приедем... скоро приедем...» – эхом прокатилось у меня в голове, и я снова закрыла глаза.

В следующий раз я пришла в себя в коридоре госпиталя. Я увидела яркий свет и услышала взволнованный и властный голос доктора Лестера. Рядом врач, сейчас все будет хорошо, подумала я, сейчас все будет прекрасно.

– У нее кровотечение, доктор, – сказал кто-то.

– Сюда, быстро, – распорядился врач.

Меня куда-то перенесли. Паника снова стала нарастать, я услышала стук своего сердца. Меня все куда-то перевозили еще и еще, пока я не обнаружила себя на жесткой кровати.

Пришла в себя я на больничной койке, рядом сидел Джимми. Голова его была опущена и плечи вздрагивали. Он не знал, что я очнулась, поэтому даже не скрывал своих слез. Я осмотрела большую белую комнату и увидела слева окно, в котором холодный осенний ветер играл листьями.

– Джимми, – позвала я.

Он поднял голову, посмотрел на меня и схватил протянутую руку.

– Как ты, солнышко?

Как я? Я удивилась. Единственное, что я сейчас ощущала, – сильная боль в голове, но как...

– Джимми...

– Я знаю, я знаю, она была как дикая, ужасная кошка. Мы не могли ее оторвать от тебя. Мы выбросили ее из отеля, я хотел убить Клэр. Я не мог видеть ее... Она совершила больше чем преступление, она...

О нет, молила я, пожалуйста, нет...

– Она – убийца.

Каждое его слово заставляло меня заново почувствовать удары Клэр Сю.

– Ребенок... Выкидыш?

Джимми кивнул и снова опустил голову.

Я закрыла глаза и еще раз попыталась все осознать. ОНА ЭТО СДЕЛАЛА... И теперь ничего не вернуть, не забыть счастливые минуты ожидания. Ни я, ни Джимми никогда не будем счастливы. Я не оправдала его надежд. Почему, почему, почему?

– Доктор Лестер сказал, что с тобой все будет в порядке. Он уверил, что через некоторое время мы сможем опять... Он сказал, что ты еще сможешь забеременеть снова.

Я пыталась доказать Джимми, что нас преследует злой рок, каждая, даже небольшая радость сменяется черной полосой, что это действует проклятие бабушки Катлер и что лежит оно на отеле, и пока мы не избавимся от него, нам не стоит ожидать ничего хорошего от жизни. Я пыталась доказать, что меня избила не Клэр, а бабушка Катлер, вселившаяся в ее плоть. Вдоволь наплакавшись, я заснула. Снилось мне, что Клэр меня избивает, и от собственного крика я проснулась.

Пока я спала, пришел Филип. Он первый и обнаружил мое пробуждение. Справившись о самочувствии, он клятвенно заверил, что Клэр ему больше не сестра и она даже на милю больше не подойдет к гостинице. Его заверения пламенно подхватил Джимми, и не знаю, до чего бы они дошли в своих обещаниях, если бы в палате не появилась мать с Бронсоном.

Мать сразу же по своему обыкновению заметила, что в комнате сквозняк и, наверное, стоит закрыть окно. Как ни странно, на ней не было ни ярких нарядов, ни вызывающего макияжа, видно, сказывалось влияние нового мужа. Бронсон был сама галантность, он поведал, как не пустил Клэр в комнату в Белла Вуде, тут попытался возмутиться Филип, но мистер Алькот быстро успокоил его, заверив, что он пообещал Клэр прощение, если та разделается со школьными проблемами.

Мать не отказалась от своего намерения взять нас в круиз по Адриатике. Филип отказался, сославшись на то, что сейчас на нем лежат все заботы по отелю. Я же намекнула, что мне несколько нездоровится.

Создавшуюся неловкость сгладил Бронсон, сказав, что и они несколько подождут с путешествием.

Потом мать заявила, что больничная атмосфера плохо действует на ее здоровье, и они с мужем попрощались, по очереди поцеловав меня в щеку.

Филип тоже откланялся до следующего утра и поцеловал меня в щеку.

Мы остались с Джимми одни, и тут я вспомнила о Кристи и поинтересовалась, как ей объяснили мое отсутствие. Джимми признался, что намекнул нашей дочери, будто я пошла выбирать ей нового ребенка, что вызвало у меня очередной прилив слез.

– Я не смогу скоро выйти из госпиталя.

– Я знаю, но ты думаешь, мы навсегда погрязли в неудачах? Нет, еще есть надежда и будут мечты, по несколько штук на каждого.

Я рассмеялась и закивала головой.

– Давай вспомним все самое лучшее, Дон.

Я закрыла глаза.

– Ты устала?

Я кивнула.

– Ну ладно, ты спи, а я посижу здесь рядом с тобой.

– Лучше иди домой и отдохни.

– Теперь ты мне не начальник, так что не командуй.

Я закрыла глаза, но уснуть не смогла и поэтому начала вспоминать все то хорошее, что было у нас с Джимми. Все наши счастливые встречи и расставания, объяснения в любви и страхи, – все с расстояния, длиной в годы казалось милым и радостным. И тогда я решила, что никакой отель, никакая бабушка Катлер не смогут нам помешать. И что Джимми был прав, мы найдем свое счастье.

И уже почти совсем засыпая, я подумала: а скоро ли?