Когда мы подъезжали к «Эмерсон Пибоди», мое сердце сильно забилось и я подумала, что упаду в обморок. Так я нервничала. А когда мы повернули на аллею, ведущую к школе, и увидели ряды дорогих автомобилей, я вся задрожала.

Родители и гости сегодня вечером были одеты так, словно они прибыли на спектакль в «Метрополитэн Опера». Женщины были в великолепных мехах и с бриллиантовыми серьгами. Под их теплыми, экстравагантными пальто были шелковые платья, самые красивые, какие я только видела. Все мужчины были в темных костюмах. Некоторые прибыли в длинных лимузинах, и дверцы им открывали шоферы в униформах.

Филип повез нас кругом, к боковому входу, которым пользовались ученики, участвовавшие в концерте. Он остановился на стоянке.

– Подожди, – сказал Филип, когда я собиралась выйти из машины. Я обернулась, и он какое-то время просто смотрел на меня. Потом он наклонился и поцеловал меня.

– Дон, – прошептал он, – я каждую ночь мечтаю поцеловать и обнять тебя…

Он начал снова целовать меня, но я увидела ребят неподалеку. А стоянка ярко освещалась фонарями.

– Филип, они увидят нас, – голова моя закружилась от его близости.

– Большинство здешних девочек об этом не беспокоились бы, но ты такая застенчивая.

– Я ничего не могу с этим поделать.

– Все в порядке. Всему свое время, – подмигнул он, – удачи тебе.

– Спасибо, – еле слышно прошептала я.

– Подожди! – Он выскочил из машины, обежал ее и открыл мне дверцу, когда я собиралась уже сделать это сама.

– Со звездой обращаться надо, как со звездой, – сказал он, протягивая мне руку.

– О, Филип, мне далеко до звезды. Мне бы только не провалиться! – вздохнула я, глядя на толпу взирающих на нас учеников.

– Чепуха, мисс Лонгчэмп. К концу этого вечера вы должны будете отбиваться от собирателей автографов. Удачи тебе. Я буду болеть за тебя, – он сжал мне руку.

– Спасибо тебе, Филип. – Я еще раз глубоко вздохнула и взглянула на входную дверь. – Ну, я иду.

Филип все еще не отпускал мою руку.

– Встречу тебя сразу после концерта, – сказал он. – Мы поедем куда-нибудь поужинать, а затем… мы поедем на мое любимое место и будем глядеть на звезды. О'кей?

Он умолял меня глазами и продолжал сжимать мою руку.

– Да, – прошептала я и поняла, что сдалась ему одним лишь своим согласием.

Филип улыбнулся и отпустил меня. Он направился к публике. Я с бьющимся сердцем посмотрела ему вслед. Все трое мужчин в моей жизни поцеловали меня и придали мне уверенности. Я повернулась к входу и неожиданно почувствовала себя Спящей красавицей, проснувшейся от поцелуя принца.

Я вошла в школу вместе с другими девочками, участницами хора. Мы все направились по коридору к музыкальной студии, чтобы оставить там свои пальто, а потом готовиться к концерту: настроить наши инструменты и голоса.

– Привет, Дон, – сказала Линда, подходя ко мне. – Это настоящий жемчуг? – спросила она, как только я сняла свое пальто. При слове «жемчуг» другие девочки собрались вокруг нас, в том числе и Клэр Сю.

– Да, настоящий. Он принадлежит моей матери, и это наша семейная реликвия, – заявила я. Я очень боялась, что нить порвется, и я могу растерять жемчужины.

– Сейчас так трудно отличить настоящий жемчуг от поддельного, – заметила Клэр Сю. – Во всяком случае, так однажды мне сказала моя мать.

– Это настоящий, – настаивала я.

– Во всяком случае, он не подходит к тому, что на тебе надето, – фыркнула Линда, – но если это своего рода фамильный талисман и приносящий удачу, я думаю, все в порядке.

– Почему бы нам не пойти в дамскую комнату и не освежиться. У нас еще есть несколько минут, – предложила Клэр Сю. Как обычно, когда Клэр Сю делала какое-то предложение, все остальные быстро соглашались.

– В чем дело, – спросила меня Линда, – ты слишком хороша, чтобы присоединиться к нам?

– Вряд ли я здесь самая высокомерная, Линда.

– Тогда в чем дело?

– У нас еще масса времени, – сказала Мелисса Ли. Все смотрели на меня.

– Ладно, – я была удивлена их желанием позвать меня. – Думаю, следует причесать волосы.

Туалетная комната была заполнена. Девочки делали последние штрихи в своих прическах и освежали губы помадой. Все возбужденно переговаривались. Воздух был наэлектризован. Я подошла к зеркалу и неожиданно осознала, что меня со всех сторон окружили подруги Клэр Сю.

– Мне нравятся сегодня твои волосы, – произнесла Линда.

– Да, никогда не видела, чтобы они так блестели, – сказала Клэр Сю. Другие закивали с глупыми улыбками на лицах.

«С чего бы это они стали такими милыми ко мне, – размышляла я. – Они всегда слепо следовали за Клэр Сю, словно стада овец. Или это потому, что Филип хотел, чтобы я была его подружкой? Может быть, он сказал Клэр Сю, чтобы она была мила со мной».

– Вы не слышите, чем-то пахнет, девочки? – Спросила Клэр Сю. Все улыбались. – Кто-то нуждается в духах.

– Что это может значить, Клэр Сю? – Я поняла, что все их дружелюбие поддельное.

– Ничего. Мы просто думаем о тебе. Верно, девочки?

– Да, – хором ответили они, и, как по сигналу, каждая выхватила из-за спины баллончик со зловонной струей и направила в мою сторону. Облачко ужасающе гнилостного запаха ударило в меня. Я закричала и закрыла лицо и волосы. Девочки засмеялись и продолжали опрыскивать мою форму. Они так истерично хохотали, что некоторые даже схватились за животы. Одна только Луиз выглядела расстроенной. Она отступила назад, словно я могла взорваться как бомба.

– В чем дело? – спросила Клэр Сю. – Или ты не любишь дорогую парфюмерию, или ты так привыкла к дешевой, что не выносишь эту?

Это заставило всех остальных снова расхохотаться.

– Что это? – кричала я. – Как я могу от этого избавиться?

При каждом моем слове они хохотали еще сильнее. Я кинулась к рукомойнику и начала смачивать бумажное полотенце. Потом стала отчаянно оттирать мой свитер.

– Кто же тот идиот, который будет стоять или сидеть рядом с ней сегодня вечером? – спросила Линда.

– Уже поздно, – объявила Клэр Сю. – Мы встретим тебя на сцене, Дон. – Выкрикнула она, когда все направились к выходу, оставив меня возле умывальника. Я скребла мой свитер и юбку так сильно, что бумажное полотенце расползлось на куски, но вода не оказала должного эффекта.

В отчаянии я сняла осторожно жемчуг, затем стянула с себя свитер и отбросила его. Я не знала, что мне делать. Я опустилась на пол и заплакала. Где я достану сейчас другую школьную форму? Как смогу я выйти на сцену, когда от меня так пахнет? Я должна буду остаться в туалетной комнате, а потом уйти домой.

Я плакала до тех пор, пока у меня не осталось слез, а голова и горло разболелись. Я чувствовала так, будто на меня наброшено тяжелое покрывало поражения. Оно весило слишком много, чтобы я могла просто сбросить его. Мои плечи содрагались от плача. Бедные папа и Джимми. Они, должно быть, уже сидят на своих местах и беспокоятся за меня. Бедная мама лежит в больничной палате и смотрит на часы, думая о том, когда я выйду на эту сцену.

Я подняла глаза, когда кто-то вошел, и увидела, что это Луиз. Она быстро взглянула на меня, а потом посмотрела на пол.

– Я очень сожалею, – заговорила она, – они заставляли меня это делать тоже. Они сказали, что если я не буду участвовать, они будут рассказывать обо мне всякие сплетни, как они это делали с тобой.

– Я должна была ожидать чего-то подобного, но я была слишком возбуждена, чтобы разобраться в их фальшивых улыбках, – сказала я, вставая. – Ты можешь оказать мне услугу? Вернуться обратно в музыкальную студию и принести мне мое пальто? Я не могу снова надеть это. Запах слишком сильный.

– Что ты собираешься делать?

– А что я могу? Поеду домой.

– О, нет, ты не можешь. Ты просто не можешь этого. – Она едва не заплакала.

– Пожалуйста, принеси мне мое пальто, Луиз.

Она кивнула и вышла, опустив голову. «Бедная Луиз, – подумала я. – Она хочет быть другой, хочет быть хорошей, но эти девчонки не позволяют ей, а она недостаточно сильная, чтобы противостоять им».

– Ох, почему эти девочки, как Клэр Сю, такие жестокие? У них всего так много – роскошные платья, какие только можно пожелать, они имеют возможность делать прически, маникюр и даже педикюр! Их родители берут их в чудесные путешествия, они живут в больших домах с огромными комнатами, спят в собственных мягких постелях. Они никогда не спят в холодных комнатах и всегда едят то, что хотят. И даже если они болеют, их лечат самые лучшие доктора, и они получают самый хороший медицинский уход. Все уважают их родителей. Они не должны поддаваться ревности. Ну почему они так накинулись на меня, у которой всего так мало в сравнении с ними? Мое сердце ожесточилось против них, оно стало таким же маленьким и острым, как у них.

Через некоторое время вернулась Луиз, но она не принесла мое пальто, она держала в руках другую школьную форму.

– Где ты достала это? – спросила я, улыбаясь сквозь слезы.

– Мистер Мур. Я нашла его в холле и рассказала о том, что произошло. Он тут же быстро пошел на склад и достал это. Это немного пахнет нафталином, но…

– О, это все же намного лучше! – воскликнула я, отбрасывая испорченный свитер в сторону и быстро снимая юбку. Я быстро натянула на себя новую форму. Свитер был немного маловат, он тесно обтянул мою грудь и ребра, но мама всегда говорила: «Нищие не должны выбирать».

– Мои волосы пахнут? Я не думаю, что на них попало.

Я наклонила голову к Луиз.

– С ними все в порядке.

– Спасибо тебе, Луиз. – Я обняла ее. Мы услышали, как начали настраивать инструменты. – А теперь поспешим, – сказала я и направилась к выходу.

– Подожди, – окликнула Луиз. Она подняла мой зловонный свитер и юбку двумя пальцами и отвела их рукой подальше от себя. – У меня есть идея.

– Какая идея?

– Иди за мной.

Мы вышли из туалетной комнаты. Все уже находились в помещении за сценой и распевали голоса. Луиз поспешила в музыкальную студию. Я шла за ней, сгорая от любопытства.

Она подошла к прекрасному, мягкому синему кашемировому пальто Клэр Сю и засунула туда мой воняющий свитер, расправив пальто вокруг него.

– Луиз! – я не могла удержаться от улыбки. Обычно Луиз не бывала такой храброй, но Клэр Сю заслужила это.

– Я не беспокоюсь. Кроме того, она не подумает на меня, она обвинит тебя. – Луиз сказала это так беззаботно, что я рассмеялась.

Мы поспешили за сцену к нашим инструментам. Девчонки с любопытством посмотрели на меня. Они поняли, что на мне новые свитер и юбка. Но даже сейчас Линда и Клэр Сю делали вид, что от меня плохо пахнет.

Мистер Мур объявил, что настало время занять места на сцене. Мы все прошли за закрытый занавес. Я услышала гул голосов и шум публики, которая занимала свои места.

– Все готовы? – спросил мистер Мур. Он остановился возле меня и взял меня за руку. – С вами все в порядке?

– Да, – кивнула я.

– Вы прекрасно выступите, – он занял свое место.

Занавес раскрылся, и аудитория приветствовала нас громкими аплодисментами. Из-за прожекторов трудно было различать лица в зале, но через некоторое время мои глаза привыкли к лампам и я увидела папу и Джимми, смотрящих на меня.

Хор исполнил три песни, а затем мистер Мур кивнул в мою сторону. Я сделала шаг вперед, а мистер Мур прошел к фортепьяно. В зале стояла тишина, мое лицо пылало от ламп.

Я даже не помню начала. Все прошло естественно. Неожиданно в голове у меня все прояснилось, и я запела всему миру и ветру, я надеялась, что мой голос донесется до мамы, которая, закрыв глаза, будет слушать меня.

– «Где-то, за дождями, где-то высоко…»

Когда я спела последнюю ноту, я закрыла глаза. Какой-то момент я ничего не слышала, кроме тишины, а затем разразился гром аплодисментов. Он накатывался из публики, словно волна на берег, гребень за гребнем, пока крещендо не обрушилось на меня. Я посмотрела на мистера Мура. Он улыбался во весь рот и протянул руку в мою сторону.

Я сделала реверанс и отступила назад. Папа и Джимми громко хлопали и улыбались мне. Все хористы поздравляли меня.

Хор спел еще одну песню, а затем три вещи исполнил оркестр. Вечер закончился дополнением «Звездно-Полосатого Знамени» и песней «Эмерсон Пибоди». После концерта хор и оркестр поприветствовали и поздравили друг друга, но больше всех поздравлений досталось мне. Мальчики трясли мою руку, а девочки обнимали меня. Некоторые из них смотрели на меня смущенно и виновато. Мое сердце было слишком полно радости и в нем не было места ненависти и гневу в этот момент.

– Не думаю, что в этом было что-то особенное, – сказала Клэр Сю, оказавшаяся сзади меня. – Уверена, что я бы справилась с этим еще лучше, но мистер Мур проникся жалостью к тебе и дал тебе сольную партию.

– Ты презренная личность, Клэр Сю Катлер, – сказала я, – и однажды возле тебя не останется никого.

Когда мы все вышли в холл, нас приветствовали родители и друзья.

– Ты здорово спела, Дон. Именно так, как я и думал, – папа обнял меня и крепко прижал к себе. – Твоя мама будет очень гордиться тобой.

– Я так рада, папа!

– Ты была великолепна, – сказал Джимми. – Пела даже лучше, чем поешь в душе, – пошутил он. Он снова поцеловал меня в щеку. Я увидела Филипа, ожидающего своей очереди. Джимми сделал шаг назад, позволив ему приблизиться.

– Я знал, что ты будешь звездой, – сказал он. Потом он посмотрел на папу, с лица которого снова исчезла улыбка. – У вас очень талантливая дочь, сэр.

– Благодарю вас, – произнес папа. – Ладно, полагаю, сейчас нам следует отправиться всем домой и освободить миссис Джексон.

– О, папа! Филип приглашает меня съесть где-нибудь пиццу. Можете вы приглядеть за Ферн, пока я не вернусь? Мы не будем слишком долго.

Папа чувствовал себя неуютно. Я думала, что он скажет «нет». Мое сердце стучало в ожидании отказа. Филип взял меня за руку и затаил дыхание. Папа пристально смотрел на него некоторое время, потом на меня и, наконец, улыбнулся.

– Ладно, конечно, – согласился он. – Джимми, ты отправишься с ними? Джимми отступил назад, словно его стегнули.

– Нет. Я еду домой вместе с тобой.

– О, – разочарованно протянул папа. – Ну что ж, Дон, будь осторожной и пораньше приезжай домой. Я еще должен проверить, как тут все приведено в порядок, Джимми. А затем мы сможем поехать.

– Я пойду с тобой, папа, – Джимми взглянул на меня и на Филипа. – Увидимся позже.

– Пошли, – сказал Филип, увлекая меня. – Придется пробиваться отсюда через толпу.

– Я должна взять свое пальто. – Он направился со мной в музыкальный салон. Там вокруг Клэр Сю собрались девочки. Я и забыла, что Луиз сделала с ее пальто. Она с ненавистью посмотрела на меня.

– Это не смешно, – сказала Клэр, – это дорогое пальто, возможно, оно стоит больше, чем весь твой гардероб.

– О чем это она говорит? – спросил Филип.

– Об одной глупости, которая произошла перед концертом, – ответила я. Сейчас я хотела только поскорее уйти от них. Неожиданно все это показалось мне таким несущественным. Я схватила свое пальто, и мы вышли. В машине Филип настоял, чтобы я рассказала ему все об инциденте в туалетной комнате. С каждым моим словом он становился все злее и злее.

– Она такая избалованная, окружает себя избалованными ревнивыми девчонками. Моя сестра стала самой плохой из всех них. Когда я доберусь до нее… – Филип неожиданно рассмеялся: – Я рад, что ты отплатила ей…

– Это не я, – и рассказала ему о Луиз.

– Значит, она хорошо сделала, – ответил он. Потом посмотрел на меня и улыбнулся. – Но давай никому не позволим испортить сегодняшний вечер, твой вечер – вечер твоего открытия, я бы сказал. Дон, ты была так хороша. Ты обладаешь самым красивым голосом, какой я когда-либо слышал! – воскликнул он.

Я не знала, как реагировать на его похвалу. Счастье захлестнуло меня. Это было чудесно… Эти аплодисменты. Папино счастье, гордость Джимми, а теперь еще и восхищение Филипа. Я не могла поверить во все это. «Если бы только моя удача могла распространиться на маму, – подумала я, – и помогла ей быстрее поправиться. Тогда бы мы все были счастливы!»

Кроме нас, в ресторан приехали и другие ученики из «Эмерсон Пибоди». Филип и я заняли кабинку в глубине, но каждый, входящий в ресторан, мог видеть нас. Большинство учеников, которые присутствовали на концерте, подходили, чтобы сказать, какое удовольствие они получили от моего пения. Они высказали мне так много комплиментов, что я и в самом деле начала чувствовать себя звездой. Филип сидел напротив меня и улыбался, его голубые глаза сверкали от гордости. Конечно, все девочки, которые приходили, считали своим долгом тоже поздороваться с ним. Филип посмотрел на меня с вожделением.

– Почему бы нам не заказать пиццу на вынос, – предложил он. – Мы можем съесть ее и под звездами.

– О'кей, – согласилась я с бьющимся сердцем. Филип сказал об этом нашей официантке, и та принесла нам пиццу в коробке. Я чувствовала взгляды всех учеников, когда мы поднялись и вышли из ресторана.

Мы решили съесть по куску пиццы прямо в машине. Ее аромат сводил нас с ума. Я держала кусок для Филипа и кормила его, пока он вел машину. Мы хохотали всю дорогу. Наконец мы припарковались в его любимом месте. Над нами были черное небо и яркие звезды.

– Ах, Филип, все именно так, как ты обещал. Я как будто нахожусь под куполом мира! – воскликнула я.

– Так и есть, – сказал он. Он наклонился ко мне, и мы поцеловались. Это был очень долгий поцелуй. Он ласкал своим языком мой язык, что меня просто потрясло. Я попыталась отодвинуться, но он крепко держал меня, и я позволила ему продолжать.

– Ты когда-нибудь пробовала «французский» поцелуй? – спросил он.

– Нет.

Он засмеялся.

– Мне придется многому научить тебя. Тебе это понравилось?

– Да, – прошептала я, словно признаться в этом было грехом.

– Хорошо. Я не хочу торопиться и напугать тебя, как в прошлый раз, когда мы были здесь.

– Со мной все в порядке, только очень бьется сердце, – созналась я, боясь упасть в обморок.

– Позволь мне услышать его? – сказал он и дотронулся до моей груди. Его рука была у меня под свитером, она нежно подобралась к моему бюстгалтеру. Я невольно напряглась.

– Спокойнее, – прошептал он мне на ухо. – Расслабься. Тебе это понравится, обещаю.

– Я не могу не нервничать, Филип. Я никогда не делала это ни с каким другим мальчиком.

– Я понимаю. Успокойся, – шептал он нежным голосом. – Просто закрой глаза и откинься назад. Вот так, – я зажмурила глаза. Он просунул свои пальцы под эластичную ткань и медленно приподнял ее. Я почувствовала наплыв тепла, он приблизил свои губы к моим.

Я застонала и откинулась назад. Противоречивые голоса кричали во мне. Один, словно мамин, требовал, чтобы я остановилась. Почему-то передо мной сверкнули гневные глаза Джимми. Я вспомнила, как грустно папа смотрел на Филипа, когда я спрашивала его, можно ли мне поехать за пиццей.

Филип поднял мой свитер.

– Филип, я не думаю…

– Спокойнее, – повторил он, наклонив свою голову так, чтобы коснуться губами моей груди. Возбуждение охватило все мое тело. Я почувствовала, как кончик его языка начал свою работу.

– Ты такая нежная, – говорил он, – такая свежая…

Его другая рука проникла под мою юбку. «Не происходит ли все это слишком быстро, – подумала – Позволяют ли другие девочки моего возраста мальчикам так себя трогать? Или я действительно плохая девчонка, о которой они сплетничают?»

Я представила себе ненавистное лицо Клэр Сю, когда она сказала: «Мой братец каждый день делает таких девчонок, как ты, мамашами».

Пальцы Филипа достигли моих трусиков. Я отодвинулась от него.

– Дон… ты не понимаешь, как долго я мечтал об этом. Это мой вечер… твой вечер. Расслабься. Я покажу тебе… научу тебя.

Он поднес свои губы к соску моей груди и я подумала, что теряю сознание. Другая его рука была в моих трусиках. Как девочки сопротивляются? Как они останавливаются сразу, когда ощущения становятся такими сильными? Я хотела остановить это, но чувствовала такую беспомощность. Я вся плыла, теряла себя в его поцелуях и прикосновениях и от всего того, что заставляло гореть мои груди и бедра.

– Я так хочу научить тебя многому, – шептал он, но в этот момент свет фар другого автомобиля осветил нас и я вскрикнула.

Филип немедленно откинулся назад, а я села, приводя в порядок свою одежду. Мы увидели, что автомобиль остановился очень близко от нас.

– Кто это? – спросила я, не в состоянии скрыть свой страх и поспешно натянула свой свитер.

– А-а… Это всего лишь один парень из нашей бейсбольной команды, – ответил Филип. – Черт бы его побрал. – Из машины его приятеля доносились звуки радио и смех девочек. Итак, в наше любимое местечко произошло вторжение: наше любимое местечко произошло вторжение: наше уединение было нарушено. – Они, возможно, собираются подсматривать за нами, – с яростью предположил Филип.

– Я думала, что это только твое, особенное место. Я думала, что ты его нашел случайно.

– Да, да, я совершил ошибку, рассказав одному из ребят об этом однажды, а он рассказал еще кому-то.

– В любом случае, Филип, уже поздно, а мама больна… мне нужно вернуться.

– Может быть, мы можем поехать еще куда-нибудь, – он не скрывал разочарования и раздражения, – я знаю другие места.

– Мы приедем как-нибудь в другой раз, – пообещала я и взяла его за руку. – Пожалуйста, отвези меня домой.

– Черт.

Филип завел двигатель машины и выехал прежде, чем его приятели могли бы помешать нам. Они посигналили нам, но мы не обратили на это внимания. Филип быстро вез меня к дому и даже не взглянул на меня.

– Мне следовало сразу ехать сюда, вместо того, чтобы везти тебя за пиццей, – проговорил он почти грубо.

Мы повернули на нашу улицу, но когда подъезжали к дому, я заметила папу и Джимми, спешащих по тротуару к нашему автомобилю. Я тут же пришла в себя.

– Это папа! И Джимми! Куда это они так поздно? – закричала я. Филип поехал быстрее и притормозил рядом, папа уже сидел за рулем.

– Что случилось, папа? – Куда вы едете в такое позднее время.

– К маме, – сказал он. – Только что из больницы позвонили к миссис Джексон. С мамой плохо.

– О, нет! – У меня подкатил комок к горлу, и слезы хлынули из глаз. Я выскочила из машины Филипа и села в папину.

– Я надеюсь, все будет в порядке, – крикнул Филип вдогонку.

Папа только кивнул и тронул с места.

У входа в больницу нас остановил сторож. Я узнала его, он находился в приемной скорой помощи, когда мы привезли туда маму.

– Куда вы все направляетесь? – спросил он резко и так же, как и в первый раз, пристально вгляделся в папу.

– Из больницы только что звонили по поводу моей жены, Салли Джин Лонгчэмп. Меня просили немедленно приехать.

– Подождите минуту, – он, по-прежнему преграждая нам путь рукой, подошел к столу и переговорил с дежурным. – Все в порядке. Проходите. Доктор ждет вас.

Он проводил нас до лифта и наблюдал, как мы входим в него, как-то странно глядя на папу.

Когда мы дошли до дверей отделения интенсивной терапии, папа остановился. Моложавый, рыжеволосый доктор, который обследовал маму в приемной, стоял в сторонке, тихо разговаривая с сестрой. Когда мы появились, они оба обернулись. Я все еще чувствовала комок в горле и закусила нижнюю губу. Глаза молодого доктора были глубокие и темные, глаза старого человека и опытного врача. Он сделал шаг навстречу папе и покачал при этом головой.

– Что… что? – спросил папа.

– Я очень сожалею, – заговорил молодой доктор. Сестра, с которой он разговаривал, присоединилась к нему.

– Мама? – Мой голос сорвался. У меня потекли слезы.

– Ее сердце отказало. Мы делали все, что могли, но ее туберкулез легких зашел слишком далеко… этот штамм… для нее этого было уже слишком много, – добавил он. – Я очень сожалею, мистер Лонгчэмп.

– Моя жена… мертва? – спросил папа, тряся головой, словно отвергая слова доктора. – Она не…

– Миссис Лонгчэмп умерла десять минут назад, сэр, – сказал он.

– Нет! – вскричал Джимми. – Вы лжец, проклятый лжец!

– Джимми, – папа пытался обнять его, но Джимми вырвался.

– Она не умерла! Она не может умереть! Вы увидите, вы увидите, – и он кинулся к дверям отделения.

– Подожди, сынок, – начал было доктор, – ты не можешь…

Джимми рывком распахнул дверь. Ему лучше было бы не входить внутрь. Мамина кровать была пуста, с нее даже сняли матрас. Джимми уставился на нее неверящими глазами.

– Где она? – спросил папа тихо. Я обняла его и прижала к себе. Он держал меня за плечи.

– Мы отнесли ее туда, – доктор указал на дверь в середине коридора.

Папа медленно повернулся. Джимми пошел за ним. На этот раз Джимми не рвался никуда. Он прижался к папе, и мы втроем медленно пошли по коридору. Сестра проводила нас и остановилась возле двери.

Я не могла шевельнуться, я не чувствовала, как дышу. Все было похоже на ночной кошмар, вот-вот могло исчезнуть. Нас здесь нет, надеялась я. Мы не должны входить в эту комнату. Это лишь страшный сон. На самом деле я дома, в постели. Папа и Джимми тоже дома, в постелях.

Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.

– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.

И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.

Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.

– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.

Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.

– Джимми, – закричала я, – куда ты?

Он не ответил. Он просто уходил.

– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.

Он наклонился и поцеловал маму в последний раз.

Потом он повернулся, положил руку мне на плечо и пошел прочь. Я не знала, кто кого поддерживает: я его или он меня.

Когда мы покидали больницу, мы поискали Джимми, но его нигде не было видно.

– Его здесь нет, – сказал папа. – Мы можем ехать домой, Дон.

«Бедный Джимми, – подумала я. – Куда он мог деться? Это неправильно, что он сейчас один. Не имеет значения, какими сильными были Лонгчэмпы, когда наступали тяжелые времена; каждый нуждается в поддержке и любви, когда сталкивается с трагедией, как мы сейчас». Я была уверена, что он испытывает ту же острую боль, что и я, чувствует, что его сердце разрывается, словно стало пустым, слабым и легким. Он, возможно, больше ничего не сознавал, не сознавал, что произошло с ним, или куда он идет.

Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.

Папа обнял меня, и мы пошли к автомобилю. Я прислонила голову к его плечу и так оставалась с закрытыми глазами всю дорогу до дома. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не доехали до нашей улицы.

– Это Джимми, – сказал он, когда мы остановились перед домом.

Джимми сидел на крыльце. Он видел нас, но не встал. Я медленно вылезла из машины и подошла к нему.

– Как ты добрался до дома, Джимми? – спросила я.

– Я бежал все время.

Слабый свет из-за дверей достаточно освещал его, и я разглядела его раскрасневшееся лицо. Его грудь тяжело вздымалась. Я представила, как он бежал столько миль, бежал прочь от черной птицы горя, которая свила гнездо в его сердце.

– Мы сделали все распоряжения, сынок, – сказал папа. – Теперь мы можем войти. Нам ничего другого больше не остается.

– Пожалуйста, войдем, Джимми, – молила я. Папа пошел к двери. Джимми посмотрел на меня, потом встал, и мы вошли в дом.

По счастью, Ферн уже спала, миссис Джексон очень посочувствовала нам и предложила прийти рано утром, чтобы помочь с Ферн, но я сказала ей, что смогу все сделать. Я хотела и нуждалась в том, чтобы занять себя делами.

После того, как она ушла, мы втроем долго молчали, никто из нас не знал, что делать дальше. Папа пошел к двери спальни, а потом разразился рыданиями. Джимми посмотрел на меня, и мы оба обняли его. Мы тесно прижались друг к другу и плакали, пока у нас не истощились силы. Нам всем нужно было выспаться, чтобы восстановить их.

Конечно, мы не могли устроить роскошные похороны. Мама была похоронена на кладбище сразу за окраиной Ричмонда.

Пришли несколько человек, которые работали с папой в школе, а также миссис Джексон. Пришел мистер Мур и сказал мне, что самое лучшее, что я могу сделать в память моей матери, это продолжать занятия музыкой. Филип приехал с Луиз.

У меня не было представления, что нам теперь делать. Школа дала папе недельный отпуск с сохранением содержания. Папа просчитал все наши возможности и сказал, что если немного поужаться, мы сможем платить немного миссис Джексон, чтобы она приглядывала за Ферн, пока Джимми и я будем в школе, так чтобы мы смогли закончить учебный год. Но Джимми теперь решительно не хотел возвращаться в «Эмерсон Пибоди». Оставалось совсем немного дней до завершения семестра. Я умоляла Джимми пересмотреть свое решение и, по крайней мере, завершить год, я думала, что могла бы уговорить его, и он сделал бы это, если бы однажды утром нас не разбудил громкий стук в дверь. В этом стуке, эхом разнесшемся по квартире, было что-то такое, от чего у меня по спине пробежали мурашки и забилось сердце.

Это был стук, которому суждено было навсегда изменить наши жизни, стук в дверь, который я буду слышать тысячу раз во сне.

Я только что встала, надела халат и направилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Малышка Ферн барахталась в своей колыбели. Хотя она была слишком маленькой, чтобы понять трагедию, которая обрушилась на нас, она чувствовала что-то в наших голосах и в выражении наших лиц. Она не плакала, но и не играла, как раньше. Когда она искала маму и не находила ее, то всегда поворачивалась ко мне и глядела на меня печальными, недоумевающими глазами. От этого у меня начинало болеть сердце, но я старалась не плакать. Она уже повидала достаточно слез.

Стук в дверь напугал ее, она приподнялась в своей колыбели и захныкала. Я взяла ее на руки.

– Все в порядке, Ферн, все в порядке, – убаюкивала я ее. Мама всегда говорила ей эти самые слова. Я крепко прижала Ферн к себе и направилась к двери, когда появился и папа. Джимми тоже сел в кровати. Мы все взглянули на дверь.

– Кто это может быть в такую рань? – пробормотал папа и почесал голову. Потом он потер лицо своими сухими ладонями, чтобы немного прийти в себя, и пошел через гостиную к двери. Я встала возле Джимми и стала ждать. Ферн перестала плакать и тоже смотрела на папу.

Папа открыл дверь, и мы увидели трех человек – двух полисменов и мужчину, в котором я узнала сторожа из больницы.

– Орман Лонгчэмп? – спросил полисмен, что был повыше ростом.

– Да.

– У нас есть ордер на ваш арест.

Папа не стал спрашивать, за что. Он отступил назад и вздохнул, словно это было что-то такое, чего он долго ждал и что, наконец, произошло. Он опустил голову.

– Я узнал его сразу, как только в первый раз увидел его в больнице, – сказал охранник. – А когда я узнал, что вознаграждение все еще действует…

– Узнал кого? Папа, что это значит?! – в панике закричала я.

– Мы арестовываем этого человека по обвинению в киднэппинге, – пояснил высокий полисмен.

– Киднэппинге? – Я взглянула на Джимми.

– Это глупость, – сказал Джимми.

– Киднэппинг? Мой папа никого не похищал! – закричала я. Я повернулась к нему. Он все еще ни слова не сказал в свою защиту. Его молчание напугало меня. – Кого он похитил? – спросила я.

Сторож заговорил первым. Он был горд своим успехом.

– Он похитил вас, милочка.