Естественно, все сотрудники отеля были отпущены. Отель сгорел, и им нечего было больше здесь делать. Но кое-кто из служащих, присматривающих за землями вокруг отеля, были оставлены для уборки мусора и помощи в восстановительных работах. Так как семье нужен был шофер, Джулиусу сохранили его жалование, и он поселился в домиках для сотрудников позади отеля. Я нашла его на улице, он мыл лимузин.

– Когда ты закончишь, Джулиус, пожалуйста, отвези меня к моей бабушке, – попросила я его.

– Конечно, Кристи. Я уже заканчиваю. Садись в машину. Все остальное я доделаю, пока ты будешь гостить, – сказал он.

Я села в машину и стала смотреть в окно, как рабочие суетятся вокруг мусора и оборудования. Джефферсон стоял рядом с Бастером Морисом, уперев руки в бока, совсем как когда-то папа. Я улыбнулась сквозь слезы. Как он, наверное, скучает по отцу, думала я. Как это жестоко, жить в мире, в котором маленький мальчик может лишиться отца прежде, чем они успели узнать друг друга.

Это вызвало воспоминание о маме. Как ужасно было для нее узнать, что мужчина и женщина, которых она считала своими родителями, вовсе таковыми не были. Как страшно и трудно было ей вернуться в свою настоящую семью после стольких лет.

Как только машина свернула с дороги и направилась по направлению к Белла Вудс, дому Бронсона Алкотта, я не могла не представить себе, что вот так же мама ехала в первый раз встретиться со своей настоящей матерью. Как мне хотелось, чтобы моя бабушка была в здравом уме и могла рассказать мне о тех днях. Однако тогда для нее были не лучшие времена, а теперь для нее все чудесно. Она была замужем за человеком, который ее очень любил. Она должна была чувствовать покой и счастье. Балла Вудс находился на высоком холме и глядел сверху на Катлерз Коув. Дом был размером с замок. Он был построен из серого камня, а стены были наполовину обшиты деревом. Строение также включало круглую башню с конусообразной крышей. В башне была дверь из потемневших сосновых досок – главный вход. Под окнами второго этажа были вмонтированы декоративные стальные балконы. Джефферсону всегда хотелось попасть на один из них, и он не понимал, зачем кому-то понадобилось строить их только для красоты.

Джулиус открыл мне дверь, и я, поднявшись по ступенькам, позвонила в дверной колокольчик. Прихожая была такой большой, что колокольчик звучал как в соборе.

Я удивилась, когда услышала в ответ голос миссис Берм, личной медсестры бабушки. Обычно это делал дворецкий Бронсона, темноволосый, тучный мужчина по имени Хамбрик.

– О, Кристи, – сказала миссис Берм. – Твоя бабушка задремала в гостиной, но я не уверена, что это надолго. Входи. Мистер Алкотт в своем офисе.

– Спасибо, миссис Берм, – ответила я и пошла вниз по коридору.

Я заглянула к бабушке и увидела, что она заснула в своем любимом мягком кресле, укрытая одеялом. Она выглядела бледной, несмотря на слишком большое количество румян. Я поспешила в кабинет Бронсона. Дверь была открыта, но я постучалась в косяк. Он сидел за своим столом и читал какие-то бумаги.

– Кристи, – воскликнул он, увидев меня, и сразу же встал. – Я рад, что ты приехала.

– Бабушка заснула, – сказала я.

– Я не думаю, что это надолго. В эти дни она часто так засыпает, но не надолго. Входи, садись. Расскажи, как вы с Джефферсоном поживаете, – он указал на диван, обтянутый темно-красной кожей.

– Ужасно, – сказала я, садясь.

– Да? – Его брови поднялись, глаза сузились, а губы сжались плотнее. – В чем дело?

– Во всем, Бронсон. Тетя Бет обращается с нами ужасно. Она уволила миссис Бостон!

– Что? Уволила миссис Бостон? Не могу поверить!

– Да! У близнецов заболели животы, и она обвинила во всем миссис Бостон.

– Правда? Как странно!

– Она рассчитала миссис Бостон, и та уехала, а дядя Филип отказался вмешиваться. Он сказал, что тетя Бет теперь хозяйка в доме, и прислуга должна с ней уживаться! – воскликнула я.

– Ну… по поводу этого, боюсь, что он прав. Но я не могу себе представить, как можно не ужиться с миссис Бостон! Она же была одной из немногих слуг, которую уважала даже старуха Катлер. – Он покачал головой и взглянул на меня. – Я спрошу об этом Филипа, но если это личная неприязнь Бетти Энн к миссис Бостон, то тут уже ничего не поделаешь. Почему ты сказала, что тетя Бет ужасно обращается с тобой и Джефферсоном?

– Это так! Она постоянно орет на Джефферсона за то, что он неряшлив. Она требует, чтобы мы снимали обувь перед тем как войти в дом, – жаловалась я.

Услышав свои слова, я поняла, как это глупо. Я видела, что Бронсон тоже так считает.

– Ну, ты же знаешь, что Джефферсон – это маленький Геккельбери Финн, – сказал он, улыбаясь. – Я помню, как он пытался забраться в дрова, сложенные в штабель на заднем дворе. Уверен, Бетти Энн старается заставить его быть более ответственным. А теперь, когда миссис Бостон уехала…

– Это по ее вине, – простонала я.

– Может быть. Но, что есть, то есть, надо с этим смириться.

– Она поселила Ричарда в комнату Джефферсона, и они постоянно ссорятся. – Я хотела, чтобы Бронсон понял, наконец, почему я так расстроена. Он стиснул пальцами подбородок и кивнул:

– Маленькие мальчишки живут в одной комнате. Уверен, через некоторое время они поладят. В любом случае, какой еще выбор был у Бетти Энн? В противном случае, Мелани и Ричарду пришлось бы жить в одной комнате, так ведь?

– Да, – ответила я и расстроенно вздохнула.

– Это не так уж плохо, Кристи.

– Она отправила большую часть вещей мамы на чердак, – простонала я, – и папины тоже.

– Ну, а что ей оставалось? Для них же нужно место, – ответил он.

– Она забрала драгоценности моей мамы, а я знаю на них каждый камешек…

Я замолчала, и Бронсон улыбнулся.

– Сомневаюсь, что у них проблемы с украшениями, Кристи. Бетти Энн из довольно богатой семьи. Ей не нужно чужое.

Я скрестила руки и откинулась назад. Моя неудачная попытка поразить его лопнула как мыльный пузырь.

– Знаю, тебе нелегко. Потеряв двух замечательных родителей, тебе придется привыкнуть к жизни в новой семье, а это тяжело, даже, если это семья твоих дяди и тети, – мягко говорил Бронсон. Я уставилась на его доброе лицо.

– Бронсон, ты говорил, что расскажешь мне все, что знаешь о моей семье, – напомнила я.

– Все, что смогу, – ответил он, и улыбку на его лице сменило серьезное выражение.

– Когда мама поступила в эту модную школу вместе с папой, она познакомилась с дядей Филипом, и они стали любовниками, так?

– Она не знала, что Филип ей наполовину брат.

– Они… они любили друг друга? – робко спросила я.

– О, – вздохнул он, снова улыбаясь. – Они были молоды, подростки. Это было всего-навсего увлечение и больше ничего, – добавил он, качая головой.

– Дядя Филип так не думает, – проговорилась я, не подумав.

Я не собиралась рассказывать Бронсону о ночном посещении могил моих родителей и о том, что я встретила там дядю Филипа. Он мог подумать, что я следила за дядей.

Глаза Бронсона сузились, и он пододвинулся поближе.

– Почему ты так говоришь?

– Просто он так говорит о ней, мама кое-что мне рассказывала незадолго до… до пожара, – ответила я.

– Что она сказала?

– Она говорила, что дядя Филип так и не оправился от их романа в юности и от сознания того, что она его сестра, – сказала я.

Бронсон задумчиво кивнул.

– Ну, это было почти шоком. Я знаю не больше, чем мне рассказывали твоя мама и Филип. И, конечно, то что знает твоя бабушка. Как я тебе уже говорил, это было очень короткое школьное увлечение. Они едва узнали друг друга, прежде чем полиция забрала ее назад в Катлерз Коув. А что Филип говорил? – поинтересовался он.

Я колебалась, но все же рассказала.

– Он говорил, как она была красива и как сильно он ее любил.

– Ну, она действительно была очень красива, – сказал Бронсон. – В нее легко было влюбиться. В этих словах нет ничего плохого, Кристи.

– Он говорит, что я становлюсь все больше и больше на нее похожей.

– Да, – согласился Бронсон. – Надеюсь, ты не расстраиваешься из-за этого, не так ли?

– Нет, но…

– Что, Кристи?

– Он… странный. Он постоянно обнимает меня, целует и…

– Он просто старается дать тебе ту любовь, в которой, как ему кажется, ты нуждаешься. Филип так предан вам с Джефферсоном. Вам повезло, что он у вас есть.

– Он купил мне ночную рубашку и отдал мне ее вчера вечером, – рассказала я.

– О? Он сказал – почему?

– Он сказал, что это подарок, чтобы поднять настроение после случившегося.

– И что? Это очень мило с его стороны, не так ли? – спросил Бронсон.

– Но это ночная рубашка!

Бронсон пожал плечами.

– Он, возможно, решил, что это то, что хочет молодая девушка. Я не могу его винить за это. Я всегда становился глупым и смущался, когда дело доходило до покупки подарков для твоей бабушки. – Он замолчал, изучая меня взглядом. – Почему это тебя расстраивает? – спросил он. – О чем ты думаешь?

Все, что я говорила, выглядело так глупо. Я не знала, как объяснить то, что я на самом деле чувствую. Бронсон должен увидеть все это, стать свидетелем, но и тогда он, возможно, не поймет.

– Тетя Ферн рассказывала мне, что роман между мамой и дядей Филипом был более серьезный, – сказала я. – Она очень меня расстроила.

– О! Понятно. Ну, я не стал бы слушать то, что твоя тетя Ферн говорит о других. – Он покачал головой. – Она в эти дни стала для всех проблемой.

Я опустила взгляд. Я хотела рассказать Бронсону больше: как я подслушала на кладбище мольбу дяди Филипа о прощении, как он вошел ко мне, когда я была в ванной, и предложил потереть спину, но мне было слишком стыдно, и я боялась, что это будет выглядеть все более и более глупо. Я глубоко вздохнула.

– Кристи, твой дядя просто пытается быть для тебя отцом. Я уверен, что это так. Он понимает всю ответственность, свалившуюся на его плечи. Тебе не стоит его бояться или выискивать какой-то потаенный смысл в этом. Кстати, я разговаривал с ним позавчера, – продолжал Бронсон. Я настороженно взглянула на него.

– И что?

– И он рассказал мне, как ему больно видеть твое горе. Он обещал сделать все, что в его силах, чтобы сделать твою жизнь по возможности приятной и помочь тебе в твоих делах. Для него это стало высшей целью. Вот увидишь, – улыбнулся Бронсон, подходя ко мне. – Все пройдет в конце концов… и тетя Бет, и близнецы.

Может быть, он прав, думала я. Может, все это плод моего воображения из-за всех этих нервных потрясений. Бронсон обнял меня, когда я встала.

– Мне жаль, Кристи, так жаль, что такая трагедия свалилась на тебя и твоего братишку, но твои дядя, тетя и я всегда будем рядом, чтобы помочь.

– Спасибо, Бронсон, – сказала я. Но неожиданно мне пришла новая мысль. – Бронсон, кто-нибудь говорил моему настоящему отцу о случившемся?

– Твоему настоящему отцу? Насколько я знаю – нет. К сожалению, он не из тех, кто бы позаботился о тебе. Единственный раз он поинтересовался тобой, когда хотел получить денег от твоей мамы.

– Я знаю. Она рассказывала. Я смутно помню его визит в тот раз.

– Если он узнает о том, что случилось, он только попытается извлечь из этого выгоду для себя, я уверен. Нет, милая, сейчас ты с теми людьми, которые больше всего тебя любят. Положись на них. Дай шанс Филипу и Бетти Энн. Я знаю, они не такие, как Дон и Джимми, но они стараются. Правда, – уверял он.

Я кивнула. То, что он говорил, было разумно. Мы вместе вышли из кабинета и пошли посмотреть, не проснулась ли бабушка Лаура. Она уже не спала, но ее сознание было затуманено, и она обращалась ко мне то как к Дон, то как к Клэр. Она что-то говорила о каком-то новом креме для кожи, а затем неожиданно уставилась на меня и произнесла:

– Но пройдет еще много времени, прежде чем ты начнешь беспокоиться по поводу морщин. Морщинки! – воскликнула она и подняла глаза к потолку. – Они словно медленная смерть для красивой женщины.

Рассуждения и эмоциональные вспышки снова обессилили ее, она закрыла глаза и уронила голову так внезапно, что мне показалось – у нее сломалась шея. Я встревоженно посмотрела на миссис Берм, которая только покачала головой. С этим ничего нельзя было сделать: бабушка опять крепко заснула. К сожалению, она не способна была дать мне какой-либо совет или оказать помощь, и я не могла ей довериться. Моих родителей нет, миссис Бостон нет, тетя Бет была слишком равнодушна, тетя Триша – слишком далеко и очень занята своей карьерой; Бронсон, такой любящий и заботливый, был далек от моего мира, и у него так много забот с бабушкой Лаурой.

Когда я вышла, чтобы сесть в машину и вернуться домой, я чувствовала себя одинокой и бессильной как крошечное облачко, беспомощно плывущее по голубому небу, покинутое и заброшенное большими густыми облаками, которые уже подходили к горизонту, чтобы исчезнуть там и вновь появиться в чьем-то завтра.

Наступившие долгие теплые дни раннего лета казались мне серыми и скучными независимо от погоды. Постепенно мы все погрязли в повседневных заботах. Тетя Бет большую часть дня вмешивалась в работу нашей новой кухарки и экономки, миссис Стоддард. Это была невысокого роста, тучная женщина. Ей было чуть больше шестидесяти. Она завязывала свои блестящие седые волосы в свободный пучок на затылке, а пряди волос постоянно торчали как куски проволоки. У нее на лбу и щеках были пятна, а щеки – такие толстые, что ее нос в них просто утонул. У нее была довольно приятная улыбка и приятные манеры, но нам с Джефферсоном никто не мог заменить миссис Бостон. В течение первых нескольких дней миссис Стоддард повсюду следовала за тетей Бет, как привязанная.

Большую часть времени близнецы проводили друг с другом. Их дни были жестко распланированы с перерывами на отдых; они играли в нудные комнатные игры, например, в шахматы, читали, слушали записи по общеобразовательным предметам. У них были кассеты с записями, с помощью которых они расширяли свой словарный запас французского и знания в географии. Несмотря на мою постоянную меланхолию, я не могла удержаться от смеха, когда, проходя мимо гостиной, заставала их сидящими в позе лотоса на полу лицом друг-другу и упражняющимися во французском произношении, подражая друг другу в выговаривании гласных и согласных.

Несмотря на то, что на дворе было лето и многие дети их возраста наслаждались солнечным светом и спортивными играми на пляже в компании друзей, близнецы большую часть времени проводили дома друг с другом. Даже я, несмотря на свое подавленное состояние иногда бродила по нашим прекрасным садам и изредка появлялась на пляже. На моих щеках было больше румянца, чем на их. Но это не тревожило их. То, чем занимались другие, близнецы считали пустым времяпрепровождением или просто глупостью. Я никогда раньше и не подозревала, какими надменными они могут быть.

К счастью, Джефферсона заинтересовало восстановление отеля. Он подружился с Бастером Морисом. Джефферсон уходил с дядей Филипом сразу после завтрака, но весь день проводил с Бастером, иногда катаясь с ним на бульдозере или грузовике. В конце дня, когда он возвращался домой, тетя Бет теперь часто поджидала его в дверях дома. Она всегда заставляла Джефферсона снимать обувь, но однажды она настояла, чтобы он снял даже брюки и рубашку, потому что они были очень грязные. Джефферсон не любил этого делать, а еще больше не любил тетю Бет, но он пересилил свои чувства и сделал так, как она велела. Он боялся, что она будет препятствовать его встречам с Бастером.

Я много читала и каждый день писала Гейвину. Мы также несколько раз говорили по телефону. Он получил работу в бакалейной лавке, чтобы заработать денег на самолет для поездки в Вирджинию. Он собирался навестить нас в конце августа. Я хотела было послать ему денег, но знала, что одно только это предложение может повлиять на это решение не ехать сюда. Но я так хотела его снова увидеть. Гейвин стал единственным, кому я могла довериться.

Тетя Триша звонила часто при любой возможности, но однажды она сообщила плохие новости. Ее шоу потерпело неудачу на Бродвее, и она решила отправиться на гастроли. Через неделю они будут на другом конце страны. Она обещала звонить часто, как только сможет. Я очень расстроилась, так как надеялась навестить ее в Нью-Йорке.

Наконец, чтобы чем-то занять себя, я решила вернуться к музыке. Я снова начала играть на рояле. Мистер Виттлеман звонил, чтобы узнать, как я поживаю, и я решила вернуться к занятиям. Я сказала, что дам ему знать. И подумала, что будет лучше, если для начала я поупражняюсь самостоятельно, чтобы достигнуть того уровня, на котором я была до этой трагедии.

Сначала мне было трудно сесть и пробежаться пальцами по клавиатуре. Когда я переворачивала страницы нот, перед глазами вставала гордая улыбка мамы. Я никогда раньше не понимала, какую важную роль она играла в моем музыкальном развитии и как важно было для меня порадовать ее. Теперь с ее смертью вокруг меня образовалась пустота. Мне казалось, что я играю машинально, безжизненно, пусто, но, по-видимому, дядя Филип думал иначе.

Однажды днем я попыталась освежить в памяти сонату Бетховена. Вдруг я ощутила, что музыка мной овладела и на некоторое время унесла меня из моего грустного мира. Я была так захвачена этим, что не услышала, как вошел дядя Филип и сел. Когда я закончила, он захлопал. Я резко повернулась и увидела, что он сидит и улыбается.

– Я так рад, что ты вернулась к занятиям музыкой, – сказал он. – Твоя мама была бы тоже рада, Кристи.

– Но теперь все по-другому, – ответила я. – Все изменилось.

– Все будет хорошо, – пообещал он. – Предоставь это времени и продолжай занятия.

Он так был этому рад, что превратил это в главную тему для разговоров за ужином в тот вечер. Тетя Бет улыбнулась и сказала что-то подбадривающее. Только близнецы были мрачными.

Джефферсон, как обычно, ел спокойно, не разговаривал и вышел из-за стола, как только ему разрешили. Ужины никогда уже не станут для него прежними, никогда там больше не будет того уюта и тепла, когда мама, папа и мы с Джефферсоном сидели за столом и болтали, подтрунивая друг над другом. И миссис Бостонн выйдет больше из кухни с упреками в адрес папы, за то, что он дразнит нас с Джефферсоном. Она всегда нас защищала так же, как и мама.

Я продолжала заниматься музыкой, и два дня спустя у меня был первый урок с мистером Виттлеманом. Он сказал, что я достигла замечательных результатов и даже исправила кое-какие ошибки. В тот вечер дядя Филип умолял меня сыграть что-нибудь для семьи после ужина. Я попыталась отказаться, но он все упрашивал и упрашивал, и мне стало неудобно. Наконец я согласилась. После того, как был подан десерт, все, включая Джефферсона, пришли в кабинет и сели позади меня. Я играла ноктюрн Шопена, который разучила с мистером Виттлеманом.

Когда я закончила, дядя Филип встал и зааплодировал. Тетя Бет сделала то же самое. Ричард и Мелани немного похлопали, но выглядели очень раздраженными.

– Это было так грандиозно, совершенно бесподобно! – воскликнул дядя Филип. Он повернулся к близнецам. – Ваша двоюродная сестра когда-нибудь станет известной пианисткой, и вы будете гордиться, что вы ее родственники, – сказал он им. Казалось, они не обратили на это внимания. – Я с нетерпением жду, когда отель будет восстановлен и начнется новый сезон, – продолжал дядя Филип, – Кристи сможет тогда играть для наших гостей. Мы будем предметом зависти для всех курортов на побережье: от Мэна до Флориды.

Он бросился ко мне и поцеловал меня, но уголками глаз я заметила, что Мелани сникла. Это слишком пышное посвящение дяди Филипа смутило меня, но, если уж он начал, то ничто его не могло остановить. Наконец Джефферсон попросил включить телевизор, и мы с ним получили возможность удалиться. Близнецы редко смотрели с нами телевизор. Они обычно читали или слушали музыку, или играли в какую-нибудь настольную игру.

На следующий день, когда я пришла в кабинет и села за рояль, чтобы приготовиться к очередному занятию с мистером Виттлеманом, то, дотронувшись до клавиатуры, я завизжала от ужаса. Миссис Стоддард и тетя Бет прибежали на мой крик из кухни, а близнецы мгновенно спустились вниз.

– Что случилось? – спросила тетя Бет. Я держала руки поднятыми, а кисти безвольно повисли.

– Кто-то… – Я не могла говорить. – Кто-то облил клавиатуру медом! – закричала я. – Мой рояль испорчен.

Ричард и Мелани приблизились и уставились на клавиатуру. Мелани дотронулась до клавиш и понюхала кончик своего пальца.

– Ага, – кивнула она, повернувшись и показывая его миссис Стоддард и тете Бет.

– О, дорогая, – воскликнула миссис Стоддард, качая головой. – Как это ужасно!

Тетя Бет порозовела от гнева.

– Это мерзкий, мерзкий проступок, – объявила она. – Я должна немедленно рассказать все Филипу.

Она выскочила из дома, миссис Стоддард побежала на кухню за тряпкой, но было бесполезно пытаться удалить мед, так как он протек между клавишами и затек под них так, что они прилипли.

– Это бесполезно, миссис Стоддард, – сказала я. – Нужно послать за кем-нибудь, чтобы убрать рояль отсюда.

– Мне так жаль, дорогая. Это так жестоко и ужасно!

Я вздохнула и, собрав ноты, пошла звонить мистеру Виттлеману, чтобы рассказать ему все, перенести занятия и узнать, нет ли кого, кто мог бы починить рояль. Он не мог поверить моим словам. Он был вне себя от гнева.

– Это непростительная выходка, – заявил он. – Кто бы это ни сделал, он – варвар.

Вскоре после разговора с мистером Виттлеманом вернулась тетя Бет с дядей Филипом и отвела его в кабинет, где стоял рояль. Он покачал головой, и на его лице появилось выражение брезгливости.

– Кристи, мне так жаль, – проговорил он. – Мы докопаемся до истины.

– Я только что разговаривала с мистером Виттлеманом, он подыщет кого-нибудь, кто сможет очистить клавиатуру.

– Хорошо.

Мы все повернулись на звук шагов Ричарда и Мелани, спускавшихся по лестнице. Оба они появились в дверях, задыхаясь от волнения.

– Отец, – сказал Ричард, – посмотри, что я нашел.

Он протянул небольшое кухонное полотенце. Тетя Бет медленно взяла его у Ричарда.

– Оно все в меде, – удивилась она. – Кто-то вытирал руки об него. Где ты это нашел, Ричард?

– В шкафу, на стороне Джефферсона, – ответил он, самодовольно кивая, словно подтвердились его подозрения.

– Этого не может быть, – возмутилась я. – Джефферсон никогда бы такого не сделал.

– Но я же нашел это у него, – настаивал Ричард.

– Ты врешь. Мой брат не сделал бы этого. Тетя Бет повернулась к дяде Филипу.

– Где он? – спросила она.

– С Бастером, – ответил он.

– Иди и немедленно приведи его сюда, – приказала она. Дядя Филип взглянул на меня и кивнул.

– Нет! – крикнула я. – Я приведу его сама.

Я с ненавистью посмотрела на Ричарда, который выглядел очень самоуверенным.

Я повернулась и бросилась прочь из дома, чтобы найти брата. Джефферсон и вправду был непослушным. Его выходки всегда были шутливыми, но никогда – подлыми или злыми. Он терпеть не мог доводить людей до слез, и я знала, что теперь он любит меня сильнее прежнего и никогда бы не совершил того, что могло расстроить меня. Я нашла его в мастерской, где Бастер позволил ему помочь покрыть лаком новую дверь. Джефферсон был чрезвычайно горд этой работой.

– Джефферсон, тебе придется пойти со мной домой прямо сейчас, – сказала я. Он разочарованно посмотрел на меня.

– Почему?

– Кто-то облил клавиатуру рояля медом и испортил ее, – ответила я. Джефферсон широко раскрыл глаза. – Ричард нашел на твоей половине шкафа испачканное медом кухонное полотенце и убедил тетю Бет и дядю Филипа, что это сделал ты.

– Я не делал этого!

– Я знаю. Я уверена, что это не ты. Мы должны пойти домой и раскрыть им глаза.

– Я не хочу, – заныл Джефферсон. – Я хочу закончить красить дверь.

Я увидела страх в его глазах.

– Все в порядке, Джефферсон. Она не обидит тебя, – пообещала я. – Я этого не допущу.

– Если она это сделает, – сказал он, – я убегу из дома.

– Она не посмеет, я обещаю. Неохотно он положил кисть и вытер руки.

– Бастер будет в бешенстве, – пробормотал он.

– Дядя Филип объяснит ему, в чем дело. Не беспокойся.

Я взяла его за руку, и мы пошли домой. Тетя Бет взяла руководство своим притворным расследованием в гостиной. Нам всем было приказано сесть, даже дяде Филипу и миссис Стоддард. Близнецы сели на диван и взирали на Джефферсона, сидящего рядом со мной, с выражением негодования и осуждения на лицах. Если бы в воздухе не было такого напряжения, я бы расхохоталась над тетей Бет, которая прохаживалась, изучала взглядом каждого, словно Перри Мейсон в суде. Даже дядя Филип выпрямился и настороженно следил за ней.

– Это ужасное, жестокое действие было совершено в промежутке между вчерашним вечером и сегодняшним утром, – начала она и остановилась, положив руку на рояль. – Мы с миссис Стоддард проверили кухонный шкаф и нашли почти пустой кувшин с медом. – Она кивнула миссис Стоддард, которая продемонстрировала этот кувшин. – Мы с миссис Стоддард вспомнили, что кувшин был наполнен медом почти на три четверти. Это так, миссис Стоддард?

– О, да, мэм.

Тетя Бет улыбнулась так, будто этих слов было достаточно для установления истины.

– Миссис Стоддард сегодня утром пришла на кухню в шесть часов пятнадцать минут, значит, тот, кто это сделал, был там раньше.

– Если, конечно, кувшин не взяли раньше и не поставили назад позже, – сказала я. Самодовольная улыбка тети Бет исчезла.

– Она права, Бетти Эмм, – поддержал дядя Филип, улыбаясь мне.

– Это было совершено прошлым вечером, когда мы все разошлись по комнатам, – настаивала тетя Бет. – А теперь, – она прошла через комнату и, подобрав полотенце, лежащее на полу возле дивана, встала напротив Джефферсона и меня, – как это полотенце попало на твою половину шкафа, Джефферсон?

– Я не знаю, – ответил Джефферсон, пожимая плечами.

– Разве ты не спускался сюда прошлым вечером и не делал этого с роялем? – прямо спросила она.

Джефферсон замотал головой.

– Разве ты не брал на кухне кувшин с медом и не обливал клавиши рояля, не ставил кувшин назад, не хватал полотенце для посуды, чтобы вытереть руки, и не прятал это полотенце у себя в шкафу, надеясь, что никто его не найдет? – продолжала она, обрушивая на него свои вопросы и осуждающий взгляд.

Джефферсон замотал головой и заплакал.

– Ты плачешь, потому что это ты сделал? – спросила она. Джефферсон заплакал сильнее. – Так! – Она схватила его за локоть и начала трясти.

– Ты это сделал! – орала она.

– Оставь его в покое! – крикнула я и отцепила ее руку от локтя Джефферсона. Джефферсон бросился ко мне, и я, обняв его, с ненавистью посмотрела на тетю Бет. – Он не делал этого. Он не мог. Он никогда бы не совершил подобного проступка.

Она выпрямилась и ухмыльнулась, скрестив руки на груди. Я повернулась к дяде Филипу.

– Он никогда один не бродит по дому поздно вечером, дядя Филип. Он боится. Он же еще маленький.

– Но не настолько, чтобы не додуматься, как испортить рояль, – возразила тетя Бет.

– Он не делал этого! Миссис Стоддард, – сказала я. – Дайте мне посмотреть этот кувшин, пожалуйста!

Она взглянула на тетю Бет, как бы спрашивая – можно ли, и вручила мне кувшин. Я осмотрела его и затем метнула быстрый взгляд на Ричарда, который сидел с безразличным видом. Даже глаза не выражали никаких эмоций.

– Этот кувшин и был таким чистым, или его вы обтерли, миссис Стоддард? – спросила я.

– Он был найден таким, какой он сейчас, – ответила она.

– Даже если Джефферсон совершил бы это, чего он не делал, – твердо проговорила я, – он бы ни за что не смог бы быть таким аккуратным. Снаружи кувшина нет ни капли меда.

– О, это замечание заслуживает внимания, Бетти Энн, – сказал дядя Филип.

– Он вытер его, – быстро нашлась она, – тем самым полотенцем, которое он швырнул в шкаф.

– Невозможно вытереть мед сухим полотенцем так, чтобы не осталось липких следов, – настаивала я. – Тот, кто положил это полотенце в шкаф Джефферсону, – я поглядела на Ричарда, – просто вылил немного меда на него и растер.

– Это… Это… чушь, – произнесла тетя Бет, но дядя Филип так не думал. Его взгляд перешел на Ричарда.

– Ты сделал это, Ричард? – потребовал он ответа. – Конечно, нет, отец. Разве я мог бы что-либо испортить?

– Надеюсь – нет. Мелани, Ричард вставал ночью и спускался вниз? – спросил дядя Филип. Она перевела взгляд на Ричарда, а затем опять на дядю Филипа и замотала головой. – Ты уверена?

Она кивнула, но не так уверенно. Дядя Филип некоторое время пристально смотрел на своих близнецов, а затем обратился к тете Бет.

– Думаю, нам придется оставить это как есть, – сказал он.

– Но, Филип, рояль…

– Его починят. И с этого момента, – предупредил он, – чтобы я никого не видел возле рояля кроме Кристи. Понятно? Чтобы никто не смел дотрагиваться до него! – Он свирепо посмотрел на близнецов, а затем повернулся ко мне и Джефферсону. Джефферсон уже не всхлипывал и поднял голову с моего плеча.

– Мне нужно вернуться назад и помочь Бастеру, – сказал Джефферсон.

– Иди, – разрешил дядя Филип.

– Его следует наказать, – настаивала тетя Бет. – Его следует…

– Он не делал этого, тетя Бет, – крикнула я и бросила ненавистный взгляд на Ричарда.

– Но он…

– Бетти Энн! – рявкнул дядя Филип. – Оставь это, – проговорил он медленно, но твердо. Она прикусила губу.

– Очень хорошо, – тут же произнесла она. – Я полагаю, что инцидент исчерпан, и все предупреждены, что если что-либо подобное еще раз произойдет…

Ее слова повисли в воздухе. Джефферсон медленно вышел из гостиной, вытирая глаза. Я вручила кувшин из-под меда миссис Стоддард. Близнецы стремительно бросились вон из комнаты вверх по лестнице как мыши, которым удивительным образом удалось избежать когтей кошки.

Тетя Бет была совершенно расстроена своей неудачной попыткой безоговорочно доказать, что это Джефферсон испортил рояль. Она демонстрировала свое настроение различными способами. Это чувствовалось и по тому властному тону, каким она разговаривала с моим братишкой. Если с близнецами она говорила мягко, добродушно, уважительно, то на Джефферсона она грубо кричала, и ее глаза при этом становились как два отполированных камня. При каждом удобном случае она придиралась к нему: к тому, как он есть, одевается и умывается. Она даже придиралась к его осанке и походке. Если на стене или на полу она находила грязь, то всегда винила в этом Джефферсона: Джефферсон наследил, Джефферсон трогал вещи жирными руками. И днем, и ночью часто слышались пронзительные крики тети Бет: «Джефферсон Лонгчэмп!», – которые всегда сопровождались какими-нибудь обвинениями.

Когда я выразила недовольство по поводу того, как она с ним обращается, тетя Бет, холодно улыбнувшись, ответила:

– Это так естественно, Кристи, что ты его защищаешь, но не будь слепа к его проступкам, или он никогда не исправится.

– Он не станет лучше, если ты будешь продолжать орать и досаждать ему, – заявила я ей.

– Я не досаждаю. Я указываю ему на его же ошибки, чтобы он смог их исправить. То же я делаю и со своими детьми.

– Вряд ли, – сказала я. – По твоим словам, близнецы – идеальны.

– Кристи! – она отшатнулась, будто я ее ударила. – Это опрометчивое заявление.

– Мне все равно. Мне не нравится, когда ко мне относятся неуважительно, но я не стану спокойно наблюдать, как ты разрываешь моего брата на куски.

– О, Боже…

– Прекрати это.

Несмотря на набежавшие слезы, я выпрямилась как флагшток, на котором развевается флаг моей гордости. Тете Бет ничего не оставалось, как отступить.

– Так… так… так… – пробормотала она.

Было не трудно догадаться, что наши неприятности не скоро закончатся. Ее «я» было ущемлено, и чем больше дядя Филип защищал нас с Джефферсоном, тем злее и подлее она становилась. Она улыбалась холодно и с трудом. Часто я ловила на себе ее свирепый взгляд, когда она думала, что я этого не вижу. Ее поджатые тонкие губы превращались в тонкую линию, а маленькие ноздри расширялись. Я знаю, что она вряд ли думает обо мне хорошо. Когда тетю Бет изобличали в какой-нибудь жестокости, к ее лицу приливала кровь.

Все это я описывала в своих письмах Гейвину и ждала ответа по почте или по телефону. Когда спустя почти неделю так и не пришло ни одного письма и не было звонков, я позвонила ему сама, чтобы выяснить, не случилось ли чего.

– Нет, все в порядке, – сказал он. – Я написал уже два письма.

– Не знаю, почему-то я не получаю твоих писем, – ответила я.

– Возможно, почта плохо работает. Но в любом случае у меня хорошие новости. Я приеду к тебе через три недели.

– Три недели! О, Гейвин для меня это как три года, – простонала я.

Он засмеялся.

– Да нет. Они быстро пройдут.

– Может, для тебя – да, – вздохнула я, – но жизнь здесь теперь такая невыносимая, что каждый день тянется как неделя.

– Мне жаль. Я подумаю, можно ли будет это ускорить, – пообещал он.

Два дня спустя я нечаянно обнаружила, почему я уже неделю не получаю писем от Гейвина. Миссис Стоддард ошиблась и выставила мусор вечером, вместо утра, когда его собирают, и какая-то уличная собака или, возможно, белка разорвала пакет и разбросала содержимое. Я взяла за домом грабли и начала было собирать мусор, как вдруг случайно наткнулась на конверт, адресованный мне. Я прекратила работу и подобрала его.

Это было письмо от Гейвина, датированное прошлой неделей. Кто-то вытащил его из почтового ящика до меня, распечатал его, чтобы прочитать, а затем бросил в мусорное ведро.

Взбешенная, я ворвалась в дом. Близнецы сидели на полу в кабинете и играли. Тетя Бет читала одну из своих газет, а миссис Стоддард была на кухне. Дядя Филип с Джефферсоном уже ушли в отель.

– Кто это сделал? – спросила я и показала письмо. – Кто-то вытащил мою почту и выбросил.

Тетя Бет оторвала взгляд от газеты и взглянула на меня. Близнецы замерли в замешательстве.

– О чем ты говоришь, Кристи? – изумилась тетя Бет.

– О своей почте, о своей почте, – вспылила я. – Кто-то вынул ее до меня, прочитал и выбросил.

– Не думаю, что кто-либо здесь интересовался твоей почтой, дорогая. Письмо, видимо, случайно выбросили. Возможно, ты сама это и сделала.

– Нет!

– Кристи, я настаиваю, чтобы ты немедленно прекратила этот крик. В нашем доме не привыкли к подобным выходкам, – сказала она.

– Это не ваш дом! Это мой дом! Кто из вас это сделал? – спросила я, поворачиваясь к близнецам. Они съежились, как только я сделала к ним шаг.

– Кристи, оставь их в покое. Они так мило играют, – предостерегла тетя Бет.

– Это ты сделал, да? – бросила я обвинение Ричарду.

– Нет, мне не нужны твои глупые письма.

Я перевела взгляд на Мелани, и она быстро опустила глаза.

– Тогда это ты сделала, – сказала я.

Она замотала головой.

– Если они говорят, что не делали этого, то так оно и есть. А теперь прекрати это, или мне послать за твоим дядей? – пригрозила тетя Бет.

– Посылайте хоть за Президентом Соединенных Штатов, за кем угодно, – ответила я ей. – Если ты хоть раз прикоснешься к моим письмам или моим вещам, – пригрозила я Мелани, – я выдеру тебе волосы.

– Кристи!

После этого я бросилась прочь из кабинета наверх, чтобы прочитать письмо Гейвина, которое я так и не получила.

Вечером за ужином гнетущая обстановка еще более усугубилась. Я все время чувствовала на себе взгляд дяди Филипа. Как только он это замечал, его губы растягивались в едва заметную улыбку. Потом, когда я ушла к себе в комнату, он пришел ко мне.

– Могу я с тобой поговорить? – спросил он, после того как постучал.

– Да.

– Бетти Энн рассказала мне, что произошло сегодня. Мне жаль, что кто-то взял твое письмо, но не стоит обвинять всех подряд, пока ты не будешь уверена. Это так же нехорошо, как и тогда с Джефферсоном, – добавил он.

– Мелани выглядела виноватой, – ответила я в свое оправдание.

– Может быть, но и Джефферсон выглядел виноватым, и у него репутация хулигана. Правда, это не так серьезно, как порча рояля, полагаю, но все-таки…

– Кто-то вытащил мою почту, – простонала я. – Она не могла сама попасть в мусорное ведро.

– Нет, конечно. Но это могло случиться и нечаянно.

– Письмо было открыто, это не могло быть просто случайностью. Остальные письма так же исчезли, – сказала я. Он кивнул. Его лицо стало серьезным, а глаза сузились.

– Хорошо. Я подумаю об этом, но, пожалуйста, постарайся пожить немного в мире. Ладно? – спросил он, улыбаясь. – Восстановление отеля идет прекрасно. Страховка дала нам больше, чем я ожидал. У нас все будет хорошо. Наша семья снова займет свое прежнее положение в Катлерз Коув.

Я хотела сказать ему, что для меня это не важно. Мне было все равно, вернусь ли я в этот отель. Этот отель предал моих родителей, убил их. Теперь он олицетворял для меня не ту прежнюю любовь, а зло. Но я ничего не сказала. Я знала, что дядя Филип не поймет и только попытается меня уговорить как-нибудь.

Вместо этого я сделала то, что он попросил. Я избегала ссор, упражнялась в игре на фортепиано и много гуляла по пляжу. По вечерам я читала, писала письма, разговаривала с друзьями и смотрела телевизор. У меня на стене висел календарь, и я отмечала дни, оставшиеся до приезда Гейвина. Только это и мои занятия музыкой заставляли меня подниматься по утрам.

Все улеглось, и я подружилась с миссис Стоддард. В конце концов, думала я, это не ее вина в том, что тетя Бет уволила миссис Бостон и ее пригласили работать. Джефферсону она тоже стала нравиться больше, и я стала замечать, что он становится ее любимцем. Близнецы заметили это и принялись жаловаться на нее тете Бет, которая незамедлительно начала обвинять ее в плохом качестве пищи и уборки.

Никто не может ужиться с этими людьми, думала я.

Я продолжала совершать свои ночные визиты на кладбище. Там я плакалась и жаловалась маме и папе. Обычно мне становилось после этого легче. Я больше не встречала там дядю Филипа, но однажды вечером, когда я вернулась с кладбища, как обычно, тихо вошла в дом и на цыпочках поднялась наверх, семейное перемирие неожиданно грубо закончилось.

Тетя Бет выскочила из моей комнаты, как только я достигла площадки второго этажа.

– Где ты была? – грубо спросила она. Руки она держала за спиной, как будто она что-то прятала и не хотела мне показывать.

– Я гуляла, – сказала я. – А что ты делала в моей комнате?

– Что, гуляла? Где? С кем ты встречаешься? Ты ведь встречаешься с кем-то, так? – кричала она.

– Что?

– Я же говорила тебе, – повернулась она к дяде Филипу, который появился в дверях их спальни. Он уставился на меня, но не гневно, а с неподдельным удивлением. – У тебя есть тайный приятель, так? И ты с ним где-нибудь встречаешься? – Она с отвращением покачала головой. – Ты такая же, как Ферн.

– Тетя Бет, я не знаю, о чем ты говоришь, но я хочу знать, что ты делала в моей комнате. Что у тебя за спиной? – поинтересовалась я.

Она ликующе улыбнулась и медленно вытащила руки из-за спины.

– Гадость, – сказала она и протянула «Любовника леди Чаттерли» с закладкой, которую я оставила на десятой главе.