Со слушания дела о моем исключении и до самых каникул я всеми силами старалась избегать Жизель и не обращать на нее внимания. Было совершенно ясно – она наслаждается тем, что черное облако ее угрозы висит надо мной. Стоило мне с отвращением взглянуть на сестру, которая якобы сражалась со своим инвалидным креслом или звала на помощь одну из своих приспешниц, чтобы та что-то для нее сделала, как Жизель награждала меня ледяной улыбкой и спрашивала:

– Как поживает мисс Стивенс? – И мне оставалось только с омерзением покачать головой, иногда даже уйти от нее или вернуться к своим занятиям или книге.

Из-за этого постоянного напряжения между нами в «Гринвуде» я отчаянно ждала каникул. Я знала, что по возвращении в Новый Орлеан Жизель начнет развлекаться со своими друзьями и мне легче будет не общаться с ней. Разумеется, мне хотелось увидеть Бо, который звонил мне почти каждый вечер, но я знала, что до отъезда должна навестить Луи. Он позвонил мне и сказал, что предпочитает начать лечение в швейцарской клинике и занятия в консерватории во время каникул, вместо того чтобы провести еще одно, по его выражению, унылое Рождество в имении Клэрборнов. Луи предвидел, что на этот раз все будет еще более безрадостным, потому что я уеду, а его бабушка и кузина станут выражать свое неудовольствие по поводу его поведения во время слушания.

Итак, я отправилась на ужин в особняк в последний день перед началом школьных каникул. Миссис Клэрборн не появлялась. Она даже не стала подглядывать за мной в приоткрытую дверь и тем более не вышла к столу. Мы с Луи сидели вдвоем в огромной столовой при зажженных свечах и наслаждались блюдом из утки, за которым последовал шоколадный торт «Французский шелк».

– У меня для тебя два подарка, – объявил Луи, когда мы покончили с едой.

– Два?!

– Я впервые съездил в город за… не помню уж сколько времени… и купил тебе вот это. – Он вынул из кармана пиджака маленькую коробочку.

– Ах, Луи, мне ужасно неловко. Я ничего не принесла тебе в подарок.

– Это не так. Ты подарила мне свое общество, свою заботу. Ты подарила мне желание снова видеть, снова жить. Невозможно оценить такой дар, но уверяю тебя, – молодой человек на мгновение взял меня за руку, – это стоит куда больше того, что я могу подарить тебе в ответ.

Луи пожал мне руку, поднес ее к губам и поцеловал мои пальцы.

– Благодарю тебя, – прошептал он. Потом выпрямился и улыбнулся. – А теперь открой свой первый подарок и не скрывай своих эмоций. Вижу я пока еще не очень ясно, но слышу отлично.

Я рассмеялась и развязала тоненькую ленточку, чтобы развернуть красивую бумагу и не помять ее. Потом открыла маленькую коробочку, заглянула внутрь и увидела золотое кольцо с рубином в целый карат. Я задохнулась.

– Это действительно так красиво, как мне обещали? – спросил Луи.

– Ах, Луи, это самое красивое кольцо, какое я когда-либо видела! Оно должно стоить целое состояние.

– Если кольцо не твоею размера, его подгонят для тебя. Надень его, – попросил он, и я надела украшение на палец.

– Оно как раз мне, Луи. Как тебе это удалось?

– Я запомнил каждую твою частичку, когда прикасался к тебе, – ответил он. – Это было легко. Я ощупал палец продавщицы в магазине и сказал, что тебе нужно кольцо на два размера меньше. – Луи гордо улыбнулся.

– Спасибо, Луи. – Я наклонилась и быстро поцеловала его в щеку. Его лицо сразу стало серьезным. Он поднес пальцы к щеке, словно мог почувствовать оставшееся там тепло моих губ.

– А теперь, – твердо проговорил Луи, ободренный моими словами, – ты должна сказать мне, правда ли то, что я чувствую сердцем.

Я затаила дыхание. Если он собирается спросить меня, люблю ли я его…

– Ты любишь кого-то другого, – произнес Луи вместо этого. – Верно?

Я отвернулась и опустила глаза, но он придвинулся ко мне, чтобы поднять мне подбородок.

– Пожалуйста, не отворачивайся. Скажи мне правду.

– Да, Луи, это так. Но как ты догадался?

– Я услышал это в твоем голосе, по тому, как ты сдержанна, хотя и говоришь со мной очень нежно. Я почувствовал это даже сейчас в твоем поцелуе. Ты поцеловала меня, как добрый друг, а не как любящая девушка.

– Мне очень жаль, Луи, но я никогда…

– Я знаю, – сказал он, находя пальцами мои губы. – Не думай, что тебе нужно извиняться. Я ни в чем тебя не виню и ничего большего от тебя не жду. Я все еще твой должник. Я только надеюсь, что тот, кого ты любишь, заслуживает твоей любви и будет любить тебя так же сильно, как я.

– Я тоже на это надеюсь, – отозвалась я. Луи улыбнулся.

– А теперь не будем предаваться грусти. Как говорят французские креолы: «Je ne regrette rien», верно? Я ни о чем не жалею. И кроме того, мы всегда можем оставаться хорошими друзьями, правда?

– Конечно, Луи, всегда.

– Отлично. – Он просиял лучистой улыбкой. – Я не мог бы пожелать лучшего подарка к Рождеству. А теперь, – Луи поднялся, – твой второй подарок. Мадемуазель Дюма, – он протянул мне руку, – позвольте мне сопровождать вас, s'il vous plaît.

Я взяла его под руку, и мы прошли из столовой в музыкальный салон. Луи подвел меня к диванчику, потом подошел к роялю и сел.

– Твоя симфония окончена, – объявил он.

Я сидела и слушала его игру, прекрасную, удивительную мелодию. Я почувствовала, как музыка уносит меня. Как будто ковер-самолет перенес меня в самые чудесные моменты моих воспоминаний, моего воображения. Иногда симфония напоминала мне журчание воды в каналах протоки, особенно после сильного ливня. Порой в ней слышалось утреннее пение птиц. Я видела закаты и время сумерек, представляла себе сверкающее ночное небо, когда звезды сияли так ярко, что их свет часами горел под моими веками, даже когда я уже спала. Музыка оборвалась, и я пожалела, что симфония уже закончилась. Луи превзошел все, что я слышала в его исполнении раньше.

Я бросилась к нему и обняла его руками за шею.

– Это было прекрасно! Слишком прекрасно, чтобы выразить словами!

– Ох, – отозвался он, ошеломленный моей реакцией.

– Невероятно красиво, Луи. Правда. Я никогда ничего подобного не слышала.

– Я так рад, что тебе понравилось. У меня есть кое-что еще для тебя. – Луи нагнулся и достал из-под своей скамеечки еще одну коробку в подарочной бумаге, на этот раз больше предыдущей. Я быстро развязала ленточку, сняла бумагу, открыла коробку и увидела пластинку.

– Что это, Луи?

– Моя симфония, я ее записал.

– Записал? Но каким образом?

Я взглянула на этикетку. Там значилось: «Руби». Симфония, автор и исполнитель Луи Тернбулл.

– Луи, я не могу поверить.

– Это правда, – засмеялся он. – Как-то раз они привезли всю аппаратуру сюда, и я записал музыку прямо в этой комнате.

– Это должно было стоить кучу денег.

Он пожал плечами.

– Мне неважно, сколько это стоит.

– Это такая честь. Я буду проигрывать ее всякому, кто захочет послушать. Как бы мне хотелось, чтобы папа был жив и смог услышать это, – проговорила я. Мне не хотелось привносить нотку грусти, но я не смогла удержаться. Мое сердце переполняли чувства, но никого из тех, кого я любила, не было со мной рядом – ни бабушки Катрин, ни папы, ни Поля, ни Бо.

– Да, – Луи помрачнел, – очень больно, если рядом нет людей, которых любишь по-настоящему, чтобы разделить с тобой радость. Но, – жизнерадостно добавил он, – это время кончается для нас обоих. Я не теряю надежду, а ты?

– Правильно, Луи.

– Хорошо. Счастливого Рождества, Руби. Пусть этот Новый год станет для тебя самым радостным и счастливым.

– И я желаю тебе этого, Луи. – Я снова поцеловала его в щеку.

Возвращаясь этим вечером в общежитие, я чувствовала необыкновенную легкость в голове. Словно выпила две бутылки черносмородинного вина бабушки Катрин. Всю дорогу своим квакающим стаккато меня окликала черноголовая цапля.

– Счастливого тебе Рождества, – крикнула я ей, когда птица пролетела мимо меня и уселась на вершину дуба. Я рассмеялась и заторопилась к себе. Сквозь открытую дверь комнаты Жизель увидела, как я вошла, и выехала на своем кресле, чтобы преградить мне дорогу.

– Провела очередной приятный вечерок в особняке? – поддразнила она меня.

– Да, все было очень мило.

– Гм, – буркнула сестра и тут заметила коробку у меня в руках. Ее глаза загорелись от любопытства. – Что это у тебя? – поинтересовалась она.

– Подарок Луи. Пластинка, – ответила я. – Это симфония, которую он сочинил и записал.

– А, ерунда, – откликнулась Жизель, ухмыльнулась и собралась освободить мне дорогу.

– Не ерунда. Он сочинил ее для меня, и симфония называется «Руби».

Какое-то мгновение сестра не спускала с меня глаз, ее лицо затопила зависть.

– Хочешь послушать? – предложила я. – Мы можем включить твой проигрыватель.

– Конечно, не хочу, – быстро отреагировала она. – Я ненавижу такую музыку. Меня она вгоняет в сон. – Жизель уже поворачивала коляску, когда заметила мое кольцо. На этот раз ее глаза чуть не вылезли из орбит.

– Это он тоже тебе подарил?

– Да, – ответила я.

– Бо это не понравится, – заявила Жизель, прищурившись, и покачала головой. – Другой мужчина дарит тебе дорогие подарки.

– Мы с Луи просто хорошие друзья. Он понимает и принимает это, – возразила я.

– Ну, ясно. Парень тратит на тебя время и деньги, а ты платишь ему только разговорами. – Сестра криво улыбнулась. – С кем, по-твоему, ты разговариваешь? С какой-нибудь акадийской дурочкой, которая верит, когда ей заговаривают зубы?

– Это правда, и не вздумай сказать кому-нибудь противоположное, – предупредила я.

– Ах так? – Жизель вновь бросала мне вызов.

– Или я… сверну тебе шею, – пригрозила я и сделала шаг по направлению к ней. Жизель посмотрела на меня с удивлением, потом дала задний ход.

– Тоже мне, сестра, – простонала она достаточно громко, чтобы девочки в секторе ее услышали. – Угрожает насилием своему искалеченному близнецу. Счастливого Рождества, – с напряжением проговорила Жизель, разворачивая кресло, чтобы вернуться к себе в комнату.

Я не смогла на этот раз не рассмеяться ей вслед, что еще больше вывело ее из себя. Она громко хлопнула дверью, а я отправилась к себе собирать вещи. Мы уезжали домой на каникулы.

На следующий день у нас было меньше уроков, после которых мы все отправились в зал, чтобы прослушать речь миссис Айронвуд. Предполагалась, что перед началом каникул она коротко пожелает нам хорошо провести время и поздравит с Новым годом, но директриса разразилась серьезными угрозами, предупреждая о том, чтобы мы не забывали о контрольных работах, и напомнив об экзаменах, ожидающих нас вскоре после возвращения.

Но Железной Леди не удалось погасить витавшее в воздухе возбуждение. Родители приезжали один за другим, чтобы забрать дочерей, повсюду стояли лимузины. Куда ни глянешь, везде девочки обнимались и желали друг другу счастливых каникул. Наши учителя стояли вокруг, здоровались с родителями и тоже желали ученицам веселых праздников.

Наш автомобиль приехал одним из последних, что привело в раздражение Жизель. Миссис Пенни почувствовала себя обязанной остаться с ней и утешать ее, но моя сестра ее едва слушала. Незадолго перед тем, как за нами пришла машина, появилась мисс Стивенс. Она пришла попрощаться и пожелать мне счастливого Нового года.

– Я собираюсь провести каникулы с одной из сестер из моего бывшего приюта, – сообщила мне Рейчел. – Это своего рода традиция. Мы не один раз встречали вместе Рождество. Мы с ней так близки, она мне как мать.

С крыльца Жизель наблюдала, как мы с мисс Стивенс обнялись и расцеловались.

– Я не смогла вас как следует поблагодарить за то, что вы сделали для меня на слушании. На это потребовалось мужество.

– Иногда для того, чтобы сделать добро, нужно много мужества, но то чувство, которое потом возникает в душе, стоит этого. Может быть, это понимаем только мы, художники, – подмигнув, ответила мисс Стивенс. – Используй свое свободное время дома. Привези мне набросок Садового района, – попросила она, усаживаясь в джип.

– Привезу.

– Счастливого Нового года, Руби.

Я посмотрела вслед ее машине, и волна грусти нахлынула на меня. Мне хотелось, чтобы мисс Стивенс могла поехать со мной домой. Как бы я желала, чтобы у меня был настоящий дом, с папой и мамой, которые бы с радостью встретили ее, и мы вместе могли бы наслаждаться музыкой, едой, светом и теплом Рождества.

Джип Рейчел исчез за углом как раз в тот момент, когда показался наш лимузин. Жизель вскрикнула от радости, но, когда водитель вышел из машины, чтобы положить наши вещи в багажник, она безжалостно набросилась на него за то, что он так опоздал.

– Я выехал тогда, когда мне велела мадам Дюма, – запротестовал шофер. – Я не опоздал.

Бормотание Жизель стихало постепенно, как понемногу успокаивается уходящая гроза на протоке, по мере того как мы отъезжали все дальше от школы и приближались к Новому Орлеану. Когда показался знакомый пейзаж, сестра засветилась от возбуждения и ожидания. Я знала, что она созвонилась со своими подружками и они уже начали строить предварительные планы вечеринок в течение всех каникул. Я только гадала, как встретит нас Дафна.

К моему огромному изумлению, дом не оказался темным и пустым. Дафна приказала развесить рождественские украшения, и елка – выше, чем в прошлом году, – стояла в главной гостиной, а под ней расположилась гора подарков. Через несколько минут после нашего приезда, когда мы разглядывали это великолепие, входная дверь распахнулась и вошла смеющаяся Дафна. На ней красовался жакет из песца, брюки для верховой езды и великолепные кожаные сапоги. Она убрала волосы под шапочку из такого же меха. Ее бриллиантовые серьги сверкали в ушах, прибавляя сияния ее красивому, удивительно живому лицу. Щеки у нее разрумянились, и мне показалось, что мачеха выпила. Не оставалось сомнений в том, что период траура по папе закончен. Брюс, хохочущий почти так же громко, как и Дафна, от нее не отставал. Они оба остановились на пороге и посмотрели на нас с Жизель.

– Вот они, мои дорогие, – заговорила Дафна. – Вернулись домой на каникулы. – Она сняла шелковые перчатки, Брюс помог ей снять шубку и передал ее Марте, послушно ожидающей рядом. – И как поживают драгоценные близнецы Дюма?

– Отлично, – сурово ответила я. Ее жизнерадостность и счастливое выражение лица мне не понравились. Это Рождество пройдет без папы. Его смерть все еще причиняла такую же боль, как открытая рана, а Дафна уже ведет себя, словно ничего не случилось. А если что и изменилось, то к лучшему.

– Хорошо. Я решила дать несколько ужинов, так что во время ваших каникул здесь будут гости. Меня пригласили к друзьям в домик на побережье на Новый год, так что я буду зависеть от вашего хорошего поведения, девочки. Вы можете приглашать друзей и сами ходить на вечеринки, – объявила мачеха. Ее снисходительность и щедрость застали нас врасплох. – Нам предстоит провести вместе многие годы, так что лучше нам сосуществовать по-хорошему, – добавила она, бросив взгляд на Брюса, который сиял так, словно за одним радостным сообщением сейчас последует другое. – Это самое веселое время в году. Я всегда радовалась ему, и я не собираюсь печалиться. Ведите себя хорошо, и мы отлично поладим. Все эти подарки под елкой для вас и для слуг, – заключила она.

Ни я, ни Жизель не знали, что сказать. Мы изумленно переглянулись, потом посмотрели на Дафну.

– Пойдите освежитесь и наденьте что-нибудь красивое. К ужину придут Кардены. Вы должны помнить, что Шарль Карден – один из крупнейших наших инвесторов. Брюс! – произнесла мачеха, поворачиваясь к своему спутнику. Он весь превратился во внимание и последовал за ней в кабинет.

– Что я слышу? – изумилась Жизель. – Не верю своим ушам. Но это просто замечательно. Все эти подарки для нас!

Я покачала головой.

– В чем дело, Руби?

– Мне это все кажется каким-то неправильным. Папа только что умер.

– Ну и что? Нас же не похоронили вместе с ним. Мы еще живы, и Дафна права – это самое веселое время года. Давай веселиться! Марта! – рявкнула она, взглянула на меня и подмигнула.

– Слушаю, мадемуазель.

– Помоги мне подняться наверх, – приказала Жизель. Я гадала, как долго она будет притворяться, но не собиралась выдавать ее, чтобы не дать ей разразиться отвратительными, лживыми россказнями о мисс Стивенс. Я позволила сестре стонать, ругаться и бороться, подобно калеке, которой она не была.

Несмотря на это, Жизель вела себя за ужином как подобает юной леди, опасаясь, что Дафна вернется к своим манерам тирана и деспота. Я никогда еще не видела сестру такой воспитанной и очаровательной. Она говорила о «Гринвуде», как будто ей нравилось в школе, хвасталась моими работами, словно гордилась сестрой. Дафне все это очень понравилось, и она наградила нас, разрешив удалиться сразу после того, как ужин закончился, чтобы мы смогли позвонить друзьям и пригласить их к нам. Дафна, Брюс и Кардены собирались перейти в гостиную для сердечных бесед после ужина, но, как только мы направились к двери, мачеха окликнула меня.

– Я только минутку поговорю с Руби, – извинилась она перед гостями и Брюсом. – Я сейчас же вернусь. – Дафна кивнула Брюсу, и тот повел Карденов прочь. Жизель выкатила кресло в коридор, раздраженная тем, что она не участвует в разговоре.

– Я очень довольна вами обеими, – начала Дафна. – Вы разумно приняли новый порядок вещей.

Миссис Айронвуд явно не проинформировала ее о слушании или об обстоятельствах, предшествующих ему. Я подумала, что, даже если директриса сообщила обо всем, мачеха проигнорировала это, раз уж результат оказался положительным.

– Если ты имеешь в виду папину смерть, то это мы вынуждены принять.

– Конечно, это так, – улыбнулась Дафна. – Ты сообразительнее, чем Жизель. Я знаю об этом, Руби, и понимаю, что твой ум позволяет тебе принимать более мудрые решения. Вот почему я всегда соглашалась с Пьером, что именно ты должна приглядывать за Жизель. Я дам вам обеим на каникулах больше свободы, чем обычно, но я хочу, чтобы ты отвечала за ваше поведение.

– Я думала, что я акадийка с горячей кровью, – съязвила я.

Улыбка мачехи увяла, она сощурилась на мгновение, но потом снова повеселела.

– В гневе мы часто говорим не то, что на самом деле думаем. Я уверена, что ты это понимаешь. Пусть это будет настоящий Новый год, подлинное начало нового для всех нас, – сказала Дафна. – Мы начнем с чистого листа и оставим в прошлом все неприятные эпизоды.

Давайте посмотрим, сможем ли мы жить вместе, и, кто знает, может быть, снова станем семьей. Идет?

Перемена в ее отношении беспокоила меня. Я чувствовала, что мачеха задабривает нас, подготавливая к чему-то, и я не могла не волноваться.

– Да, – осторожно ответила я.

– Хорошо, потому что иначе жизнь станет неприятной для всех нас, – заключила она, завуалированная угроза прозвучала ясно.

Я посмотрела Дафне вслед, потом вышла. Жизель поджидала меня в коридоре.

– Чего она хотела? – поинтересовалась сестра.

– Дафна хотела сказать мне, она надеется, что у нас у всех будет новый старт, что мы забудем о наших прошлых ошибках и снова будем любить друг друга, как одна семья.

– Тогда почему тебя это не радует?

– Я ей не верю, – отозвалась я, глядя в сторону гостиной.

– Я знала, что ты скажешь нечто подобное. Ты всегда представляешь себе самое плохое. Ты постоянно видишь все в черном свете, надеешься на то, что все будет ужасно, чтобы ты смогла почувствовать себя несчастной. Тебе нравится страдать. Тебе кажется, что это благородно, – обвинила меня Жизель.

– Это просто смешно. Никому не нравится страдать и быть несчастным.

– А тебе нравится. Я слышала, как кто-то говорил, что твои картины выдают твою грусть. Даже птицы выглядят так, словно сейчас расплачутся. Ладно, я не собираюсь позволить тебе омрачить хотя бы облачком мое солнечное небо. – Жизель покатила свое кресло прочь, чтобы позвонить подружкам и начать строить планы на каникулы.

Я подумала: «А вдруг она права? Неужели я склонна к печали и меланхолии? Как может это кому-то нравиться? Я же этого не хотела. Просто я так привыкла к затяжным дождям, что не могла не ожидать очередной тучи, когда случалось что-то радостное и солнце сияло для меня. Но, может быть, мне стоит попытаться стать немного похожей на Жизель, чуть более беззаботной?» Я поднялась в свою комнату и стала ждать звонка Бо. Когда зазвонил телефон, мне было очень приятно слышать его голос и знать, что он так близко.

– Мои родители смирились с тем, что я буду встречаться с тобой, – объявил Бо. – Судя по всему, они поговорили с Дафной, и та проявила больше благоразумия. Что происходит?

– Не знаю. Она ведет себя иначе, но…

– Но ты ей не веришь?

– Да. Жизель считает, что у меня ненужный избыток скепсиса, но ничего не могу с собой поделать.

– Мне все равно, чем руководствуется Дафна, пока я могу видеться с тобой, – заявил Бо. – Давай перестанем даже думать о ней.

– Ты прав, Бо. Я уже устала чувствовать себя несчастной. Надо просто радоваться жизни.

– Я приду после завтрака и проведу с тобой все время, кроме сна, если ты не против.

– Мне только этого и хочется, – призналась я. Дни перед Рождеством были наполнены весельем и возбуждением. Как только смогла, я рассказала Бо о Луи и поставила пластинку с его симфонией. Я не хотела, чтобы Жизель смогла внушить ему плохие мысли. Бо проявил понятную ревность, но я заверила его, что мы с Луи просто друзья. Я рассказала об устроенном миссис Айронвуд слушании об исключении и о свидетельстве Луи в мою пользу, хотя для него это означало скандал с кузиной и бабушкой.

– Я не стал бы его винить, если бы он в тебя влюбился, – заключил Бо.

– Луи спросил меня, люблю ли я кого-нибудь другого, и я ответила утвердительно.

Бо просиял.

– И он понял, – добавила я.

Теперь я не сомневалась, что Жизель не удастся заронить в душу Бо никаких грязных подозрений. Я расслабилась и наслаждалась временем, проведенным с ним вместе. Мы катались на машине, гуляли, часами сидели обнявшись на диване и разговаривали. Нас так долго разделяли время, расстояние и обстоятельства, что мы как будто снова узнавали друг друга. Но если возможно дважды влюбиться в одного и того же человека, то со мной это произошло.

Сначала я думала, что Жизель станет завидовать, раз у нее нет постоянного приятеля. Но большинство ее бывших подружек вернулись к ней, входили и выходили днем и ночью. Сестра устраивала вечеринки в своей комнате, когда Дафна уходила из дома. Я знала, что они курят и пьют, но, пока дверь оставалась закрытой и они не беспокоили прислугу, мне было все равно.

Каждый вечер Дафна отправлялась с Брюсом либо на ужин, либо на вечеринку, но на Рождество мы рано поужинали втроем, потому что мачеху пригласили на рождественский бал во Французский квартал.

– Я подумала, что мы должны спокойно, посемейному поужинать вместе, чтобы отметить праздник, – объявила она, когда все сели за стол. Дафна выглядела ослепительно красивой в черном бархатном платье с бриллиантовой брошью и такими же серьгами. Никогда еще ее волосы не казались более мягкими и пышными. Она сама выбрала блюда для нашего рождественского ужина и приказала Нине приготовить форель в миндальном желе. Поднос с десертом предлагал восхитительный выбор – персиковый торт, банановый кекс с орехами, лимонный мусс и шоколадное суфле с ромом. Жизель попробовала все, а Дафна едва отщипнула кусочек от какого-то кружевного лакомства. Она частенько говорила нам с сестрой, что леди должна вставать из-за стола почти голодной. Таким образом можно сохранить фигуру.

– Ну а что вы обе собираетесь делать на Рождество? – спросила Дафна.

Жизель посмотрела на меня и выпалила:

– Нам бы хотелось устроить здесь вечеринку для нескольких друзей. – И тут же затаила дыхание, ожидая, что Дафна отвергнет эту идею.

– Хорошо. Я буду чувствовать себя лучше, зная, что вы обе дома в безопасности и не бродите по улицам города.

Моя сестра просияла. Мачеха разрешила нам тоже пригласить домой гостей.

Но почему она так нам потакает? Я продолжала строить предположения, но, как и Жизель, не собиралась смотреть в зубы дареному коню.

После рождественского ужина приехал Брюс, чтобы сопровождать Дафну на вечеринку. Он принес подарки нам обеим и положил их под елку.

– Завтра утром вы потратите не меньше двух часов, пока развернете все, что вам подарили, – заявил Бристоу, разглядывая образовавшуюся груду. Я вынуждена была признать, что количество подарков просто ошеломляет.

– Веселись как следует, мама, – напутствовала Жизель мачеху, когда они уже собирались уходить.

– Спасибо, дорогая. Вы тоже веселитесь. И не забудьте, к двенадцати все расходятся, – напомнила Дафна.

– Мы не забудем, – отозвалась Жизель и заговорщически посмотрела на меня. Правда заключалась в том, что на Рождество к нам в дом должны были прийти только двое – Бо и новый приятель Жизель Джон Дарби, приятный темноволосый парень, чья семья только в этом году переехала в Новый Орлеан. Он играл в одной футбольной команде с Бо.

Они еще не пришли, когда Эдгар сообщил, что меня просят к телефону. Я пошла в кабинет, чтобы поговорить. Звонил Поль.

– Я надеялся застать тебя дома, чтобы пожелать тебе счастливого Рождества, – сказал он.

– И тебе счастливого Рождества, Поль.

– Как идут дела?

– Объявлено своего рода перемирие, но я все жду, что мачеха вот-вот выскочит из шкафа с плеткой в руках.

Поль засмеялся:

– У нас за ужином будет полно народу.

– Держу пари, что у вас красивые украшения и симпатичная елочка.

– Это правда, – печально признал он, – все как всегда, но… Мне бы хотелось, чтобы ты была здесь. Помнишь наше первое Рождество, проведенное вместе?

– Конечно, – с грустью отозвалась я. – У тебя появились друзья, особенные друзья?

– Да, – сказал Поль, но я поняла, что он лжет. – Я просто хотел поздравить тебя с праздником, – быстро добавил мой сводный брат. – Я должен возвращаться домой. Пожелай за меня Жизель счастливого Рождества и хорошего Нового года.

– Обязательно.

– Я скоро тебе позвоню, – пообещал Поль и повесил трубку. Я подумала: а смогут ли телефонные провода выдержать весь этот смех и слезы, радость и печаль, которые пронесутся по ним этой ночью?

– Кто звонил? – с порога спросила Жизель.

– Поль. Он просил меня поздравить тебя с Рождеством и пожелать счастливого Нового года.

– Очень мило, но почему такая печаль на твоем лице? Прогони ее прочь, – приказала сестра. В руках она держала бутылку рома, с улыбкой потрясая ею. – Мы отлично проведем время сегодня вечером.

Я смотрела на нее, мою сестру-близнеца, избалованную, испорченную, капризную, эгоцентричную, сидящую в ненужном ей инвалидном кресле, эксплуатирующую всеобщее сострадание к ней, использующую свое положение для того, чтобы заставить людей делать и давать ей то, чего ей хочется. В это Рождество она представлялась мне воплощением всех дьявольских сторон моей собственной души. Мне казалось, что я смотрю на темную сторону своей натуры, почти как доктор Джекилл, глядящий на себя в зеркало и видящий мистера Хайда. И, подобно доктору Джекиллу, я не могла испытывать к этой стороне моего «я» такую ненависть, какую бы мне хотелось, потому что это тоже была я, а в моей сестре было что-то от меня. Я почувствовала себя загнанной в ловушку, измученной моими желаниями и мечтами. Может быть, я просто устала быть той, кем меня назвала Жизель, – мисс Умницей-Разумницей.

– Ты права, Жизель, мы отлично проведем время. Сестра жизнерадостно рассмеялась, и мы отправились в гостиную дожидаться Бо и Джона.

Меньше чем через полчаса после прихода ребят Жизель заставила Джона отвезти ее наверх в ее комнату, и мы с Бо остались одни. В доме все затихло. Нина отправилась к себе, а Эдгар и Марта разошлись по домам. Только регулярный бой напольных часов в коридоре нарушал тишину.

– Я многие месяцы обдумывал, что тебе подарить на Рождество, – заговорил Бо после страстного продолжительного поцелуя. – Что я могу преподнести девушке, у которой есть все?

– Едва ли я могу считаться человеком, у которого есть все, Бо. Честно говоря, я живу в этом роскошном доме, у меня больше одежды, чем я успеваю носить, но…

– Что ты имеешь в виду? Ведь у тебя есть я, правда? – спросил он со смехом. – Ты пообещала, что не будешь серьезной, что мы расслабимся и повеселимся, а теперь ты принимаешь всерьез все мои слова.

– Ты прав, прости меня. Что же ты купил девушке, у которой есть все?

– Ничего, – ответил Бо.

– Что?

– Ах, да, я купил вот эту массивную золотую цепочку, чтобы повесить ее тебе на шею, – сказал он, доставая украшение и свое школьное кольцо из кармана. У меня перехватило дыхание. Для молодого креольского джентльмена из Нового Орлеана подарить свое школьное кольцо или булавку братства девушке – это шаг к тому, чтобы преподнести ей кольцо в знак помолвки. Это значит, что все наши слова и клятвы, произнесенные шепотом и доверенные телефону, будут исполнены. Я буду его девушкой, его единственной девушкой, а Бо станет моим молодым человеком, и не только для нас двоих, но и в глазах наших семей и друзей.

– Ах, Бо!

– Ты будешь это носить? – спросил он.

Я посмотрела в его голубые глаза, наполненные нежностью, обещанием и любовью.

– Да, Бо, я буду, – ответила я, и он надел мне на шею свой подарок. Его пальцы скользнули по цепочке ниже, в ложбинку между грудями, где уютно примостилось его кольцо. Мне казалось, что я чувствую тепло его рук сквозь ткань блузки, жар электрическим током побежал к моему сердцу, и оно бешено забилось. Губы Бо приблизились к моим губам, и я застонала, ощущая, как мое тело обмякает и плавится в его объятиях. Гостиную тускло освещали настольная лампа и всполохи огня в камине. Бо выключил свет. Потом он повернул меня к себе, и под тяжестью его тела я позволила себе соскользнуть на диван. Его губы касались моей шеи, пальцы расстегивали блузку, давая Бо возможность прикоснуться к моей груди.

Забыв обо всем, устав от тревоги и страданий, преследовавших меня последние несколько месяцев, я отвечала на поцелуи Бо, требуя большего. Куда бы ни пробирались его пальцы, я была рада их прикосновению. А когда Бо освободил мою грудь от чашечек лифчика и дотронулся до сосков сначала кончиком языка, потом губами, я стала все глубже и глубже опускаться в теплый омут наслаждения, растекавшегося от моих плеч вниз к груди и ногам, иголками покалывавшего самые кончики пальцев.

Я не открывала глаз и только прислушивалась к шороху одежды Бо, потом почувствовала движение его пальцев под моей юбкой, нижнее белье поползло вниз. Я подняла ноги и позволила Бо совсем снять его. Осознание моей наготы подстегнуло мое возбуждение. Я прикасалась губами к его губам, целовала его закрытые глаза. Мы оба прошептали «да» на ухо друг другу. Я открыла глаза лишь на мгновение и увидела отблески пламени камина, танцующие по стенам и по нашим телам. На секунду, может быть из-за жара наших объятий, мне показалось, что мы в огне, сгораем в собственном пламени. Но я хотела этого, я так этого хотела.

Я раскрылась ему навстречу, и Бо вошел в меня, повторяя мое имя, словно боялся потерять меня даже в эту минуту. Я цеплялась за его плечи, присоединяясь к нему в волнообразном движении, превращавшем нас в единое целое. Страсть налетала на нас, словно порывы ветра. Я не могла отличить, где кончается один поцелуй и начинается другой. Все превратилось в один-единственный долгий поцелуй, одно-единственное объятие, одно-единственное движение.

– Я люблю тебя, Руби. Я люблю тебя, – выкрикнул Бо, достигнув вершины. Я заглушила собственный крик, уткнувшись в его плечо. Я изо всех сил цеплялась за него, словно так могла продлить мгновения наслаждения. Мы больше не двигались, а просто обнимали друг друга, тяжело дыша, ожидая, пока успокоятся наши грохочущие сердца.

Все произошло так быстро. Не было возможности что-то исправить, да я и не думала об этом. Я приняла Бо, приняла освобождение и страсть, любовь и нежность, такое восхитительное ощущение. В эти мгновения я победила тьму и печаль, так долго преследовавшие меня. Я подумала, что, пока у меня есть Бо, солнце будет светить мне.

– С тобой все в порядке? – спросил он. – Я не хотел быть таким…

– Все отлично, Бо. Давай не дадим друг другу почувствовать себя виноватыми, будто совершили что-то неприличное. Я люблю тебя, и ты любишь меня. Все остальное не имеет значения. Любовь превращает все, что мы делаем, в чистое и доброе, потому что для нас она чиста и добра.

– Ах, Руби, я так люблю тебя. Не могу представить, что полюблю кого-нибудь другого так же сильно.

– Надеюсь, что это правда.

– Правда, – пообещал Бо.

Смех Жизель, раздавшийся с лестницы, всполошил нас. Мы быстро привели в порядок одежду, Бо снова включил лампу. Я пригладила волосы, а он отошел к камину, чтобы поправить поленья, как раз перед тем как через порог гостиной переступил Джон. Он нес на руках Жизель.

– Мы решили посмотреть, на что вы двое оказались способны, – сказала моя сестра. – К тому же Джон настолько силен, что быстрее и легче позволить ему принести меня, чем пользоваться этим электрическим стулом. – Она вцепилась в парня, словно малютка-шимпанзе, приникшая к матери, обняла его рукой за шею, прижалась щекой к его груди.

Стоящий на коленях у огня Бо посмотрел на меня, потом поднял глаза на Жизель.

– Мне знакомо это выражение твоего лица, Бо Андрис. – Она улыбнулась мне. – Не пытайся ничего скрыть от твоей сестры-близняшки, Руби. – Жизель взглянула на Джона, державшего ее так, словно она не весила ни грамма. – Близнец чувствует, что происходит с другим, ты знаешь об этом, Джон?

– Вот как?

– Да. Когда я несчастна, Руби быстро понимает это, а когда она возбуждена…

– Прекрати, Жизель, – прервала ее я, почувствовав, как румянец заливает мне щеки.

– Подожди-ка минутку, – сказала она. – Джон, отнеси меня к дивану. – Парень повиновался, и Жизель посмотрела на меня сверху вниз. – Что это у тебя на шее? Это твое кольцо, Бо?

– Да, – подтвердил тот, поднимаясь.

– Ты подарил Руби свое кольцо! Что скажут твои родители?

– Мне все равно, что они скажут, – ответил он, подходя ко мне. Бо взял меня за руку. Я увидела, что выражение удивления сошло с лица Жизель, уступив место жгучей зависти.

– Что ж, кое у кого в «Гринвуде» разобьется сердце, – поддела она.

– Я уже рассказала Бо о Луи, Жизель.

– Рассказала? – разочарованно переспросила она.

– Да, – подтвердил он. – Посмотрим, может быть, я смогу отблагодарить его за то, что он помог Руби во время слушания, – добавил Бо.

Жизель глуповато ухмыльнулась, потом просияла от возбуждения. Выражение ее лица менялось с такой скоростью, словно кто-то переключал программы на экране телевизора.

– Раз ты подарил Руби кольцо, тогда давайте отпразднуем это событие. Можно всем куда-нибудь поехать. Как насчет «Зеленой двери»? Они никогда не проверяют удостоверение личности, во всяком случае, никогда этого не делали раньше.

– Мы сказали Дафне, что останемся дома, Жизель. И уже поздно, она скоро вернется.

– Нет, не вернется. И какая разница, что мы там сказали. Она же изменилась, разве не так?

– Вот почему я не хочу огорчать ее, – ответила я. – Как насчет попкорна? Мы можем поджарить его в камине и поиграть в триктрак.

– О да, просто море веселья. Пошли, Джон. Давай вернемся в мою комнату и оставим этих старичков вязать в гостиной. – Жизель пробежала пальцами по руке Джона. – Разве он не силен? Я чувствую себя ребенком в его руках. – Она поцеловала парня в шею, Джон покраснел и улыбнулся Бо. – Я так беспомощна, – запричитала моя сестра. – Но Джон так галантен, правда?

– Что? Конечно.

– Тогда пойдем наверх. Мне нужно поменять пеленки, – со смехом сказала Жизель. Я подумала, что Джон ее сейчас бросит, но он повернулся, покраснев до ушей, и торопливо вышел из гостиной. Моя сестрица подпрыгивала у него на руках и хихикала.

– Не могу отделаться от мысли, – заговорил Бо, – как я мог начать с ней встречаться?

– Это была Судьба, Рок. Если бы этого не случилось, – ответила я, – мы бы никогда не встретились.

– Я люблю тебя, Руби. Мне нравится твоя манера находить во всем хорошее, даже в таком человеке, как Жизель.

– Это непросто, – согласилась я, и мы рассмеялись. Потом Бо попросил меня поставить симфонию, которую написал Луи. Мы сидели, обнявшись, и слушали запись.

– Просто поразительно, как ты смогла вдохновить человека на такую прекрасную музыку, – сознался Бо.

В полночь мы поднялись наверх, чтобы вытащить Джона из комнаты Жизель. Она, естественно, начала ныть и изо всех сил старалась удержать его, просто для того чтобы нарушить распоряжение Дафны. Но Бо не собирался больше испытывать судьбу и сердить мадам Дюма. Он сурово приказал Джону выйти, и тот послушался.

Я поцеловала Бо на прощание у дверей, потом поднялась наверх. Жизель поджидала меня на пороге своей комнаты. Когда я увидела, что она стоит, хотя и знала, что сестра может встать в любой момент, когда захочет, я тем не менее удивилась, картина все равно показалась мне нелепой.

– Ну, теперь ты должна быть счастлива, – провозгласила Жизель. – Ты заполучила Бо Андриса раз и навсегда.

– Ты тоже хочешь кого-нибудь заполучить раз и навсегда? – спросила я.

– Конечно же нет. Я еще слишком молода. Я хочу искать, веселиться, пусть у меня будет десяток приятелей, прежде чем я выйду замуж за того, из кого деньги так и сыплются, – ответила она.

– Тогда почему ты ревнуешь?

– Я не ревную, – засмеялась Жизель. – Вряд ли можно говорить о ревности с моей стороны.

– Нет, ты ревнуешь. Ты в этом не признаешься, даже самой себе, но тебе тоже хочется кого-нибудь любить, только… никто не полюбит такую эгоистку.

– Ох, только не начинай свои проповеди, – захныкала Жизель. – Я устала. Знаешь, Джон очень хороший любовник, – добавила она с улыбкой. – Немного глуповат, но хороший любовник. Когда я притворялась такой беспомощной, это его здорово заводило. Видишь ли, это их всех возбуждает. Мужчинам нравится чувствовать ответственность, даже когда это не так. Я могу играть на нем, как… на флейте, – со смехом добавила сестра.

– Значит, ты собираешься продолжать притворяться калекой?

– До тех пор, пока мне это нравится. И если у тебя появилась мысль выдать меня…

– Мне на самом деле все равно, что ты делаешь, Жизель, пока ты не трогаешь никого из тех, кого я люблю, – ответила я. – Потому что если ты это сделаешь…

– Знаю. Ты свернешь мне шею. Единственная шея, которую тут свернут, будет твоей, когда родители Бо узнают, что он подарил тебе. Знаешь ли, тебе придется вернуть подарок. Тебе лучше к этому приготовиться. Спокойной ночи, дорогая сестра, и… Ах, да, счастливого Рождества.

Жизель закрыла дверь и оставила меня в коридоре. Меня трясло. Я подумала, что она ошибается. Жизель наверняка ошибается. Кроме того, завтра утром я покажу кольцо Бо Нине и попрошу ее составить заклинание или найти ритуал, который защитит нашу любовь.

Я отправилась спать, убаюкивая себя воспоминаниями о нашей близости с Бо. Память и ощущения были еще настолько свежи, что, казалось, он все еще рядом со мной. Я даже протянула руку, воображая, что Бо здесь.

– Спокойной ночи, Бо, – прошептала я. – Спокойной ночи, мой дорогой Бо.

Его поцелуй все еще горел на моих губах, мое наполненное любовью сердце унесло меня в теплую темноту.