Я могла бы снова начать писать стихи, но слишком многие из них были посвящены Джесси, и этот факт вызывал тревогу. Я по-прежнему преследовала его, все еще болезненно интересовалась каждым его движением, каждой его встречей. Время от времени я сталкивалась с ним на вечеринках, и после одной памятной ночи, когда мы оба напились и ревели пьяными слезами в чьей-то огромной квартире неподалеку от клуба «Чэннел», я даже затащила его к себе домой.

Я поняла, что совершила ошибку, как только мы переступили через порог. Джесси бесцеремонно нащупал дорогу, словно у себя дома, к одной из настольных ламп и зажег ее. Тут же на стену упала его гротескная тень угрожающих размеров. Я вздрогнула, совершенно непроизвольно, и вдруг задумалась, как мое тело так быстро реагирует, что для меня хорошо, а что плохо, тогда как мозг работает с большим опозданием. Неужели я действительно представила, что Джесси стал кем-то, кем он не был? Я была сильнее влюблена в образ Джесси, нарисованный моим воображением, чем могла бы полюбить настоящего Джесси, и мое тело знало об этом, но мой мозг упрямо заверял, что я могу вернуть Джесси и никого никогда не буду любить, как его, и ради этого можно мириться со всеми проблемами. Глупый мозг.

Однако он заставлял меня действовать. Мы даже не добрались до спальни. Джесси стягивал с меня платье, пока я, спотыкаясь, доковыляла до крошечной кухни (моя квартира спроектирована специально для таких, как я, кто в основном использует кухню, чтобы сварить себе кофе и разогреть готовый обед). Он схватил меня и прижал к раковине. Я охнула, обняла его и начала осыпать страстными требовательными поцелуями, пока он возился с моими трусиками. Наконец его старания увенчались успехом, и Джесси приподнял меня так, усадив голой задницей на край раковины. Я обвила его ногами, а он высвободил мою грудь из бюстгальтера и принялся облизывать и посасывать соски, держа в каждой руке по груди. Мне казалось, что я больше никогда не смогу дышать.

Затем Джесси через голову снял черную водолазку и скинул ботинки, потом схватил меня, перекинул через плечо, как пожарный, и понес в спальню. Соблазн (названный в честь моей любимой песни Джонни Митчел «Соблазн и искра», вообще-то Искра тоже была, но потом она умерла, и ее место занял Сиддхартха) громким мяуканьем выразил свой протест, когда я плюхнулась прямо на него, а Джесси лег сверху. Он казался таким тяжелым и властным, что я забыла о своих обидах, обо всем, кроме его тела на мне, кроме его рук, прижимающих мои запястья к кровати, кроме его грубых поцелуев.

Я выскользнула из одежды, и Джесси к этому моменту тоже разделся. Он схватил меня и перевернул так, что я теперь лежала на животе, а он ласкал мою спину, целуя, пощипывая, но не давая мне вырваться. Мне не хватало воздуха.

Затем Джесси схватил меня за бедра и притянул к себе, чтобы он мог взять меня сзади. И когда его член оказался внутри, то возникло ощущение, словно он достает мне до горла. Раньше я никогда не испытывала такого, казалось, меня посадили на кол. Я кричала, или, по крайней мере, я так думаю, а его руки уже гуляли по моей заднице, сжимая ягодицы, растирая их и, наконец, шлепая. Это показалось мне более возбуждающим, чем все остальные ласки.

Я уверена, что в тот момент я уже точно кричала. Джесси засаживал в меня свой член, время от времени останавливаясь, чтобы вытащить его почти до конца, почти, чтобы я задыхалась от желания и пустоты внутри, а затем делал толчок еще сильнее, резче и глубже, пока я не ощущала его на шейке матки, словно он заполнял все пространство внутри меня. Снова. И снова. Каждый толчок был жестче и требовательнее, а когда его член выскальзывал из моего лона, то Джесси с силой ударял меня по ягодицам, и еще раз, и еще, и еще…

Я не знаю, сколько времени это продолжалось. Возможно, я даже потеряла сознание в какой-то момент. В мире не существовало ничего, кроме нас: Джесси с его членом, пронзающим меня насквозь, и меня с моей мокрой киской.

Ягодицы жгло после шлепков и щипаний, они практически горели огнем, и казалось, языки этого пламени лижут все мое тело. Я почувствовала приближение оргазма, который нарастал, двигаясь от клитора к ягодицам, и когда я кончила, то возникло ощущение, что каждый орган, каждая клетка моего тела вибрирует.

Джесси сделал несколько последних толчков, а потом схватил меня за волосы и потянул на себя так, что моя голова оказалась почти вровень с его.

— Получай, — прорычал он. — Получай, получа-а-а-ай…

Когда он кончил, то я перевернулась на бок и снова вспомнила, что нужно дышать и как именно это делается.

Мы молча лежали рядом, пытаясь перевести дух и истекая потом. Я подождала, пока сердце перестанет так болезненно колотиться и станет немного прохладнее, поскольку пот начал испаряться.

И тут я внезапно поняла, что больше не пьяна.

Я ощупью нашла на тумбочке пачку сигарет и вытащила одну. Света от модной в ту пору лава-лампы, стоявшей у тахты, было как раз достаточно, чтобы найти зажигалку, закурить, втянуть в себя дым и взглянуть на Джесси. Он лежал на спине, положив руки на лоб, и смотрел в потолок. Я откинулась на подушку и медленно выпустила струйку дыма в потолок, ощущая, как он заполняет мои легкие ментоловым облачком, от которого всегда возникало ощущение благополучия.

Я ничего не говорила, просто лежала и ждала… Ну, вообще-то я сама не знаю, чего я ждала. И тут это произошло.

Я поняла, что хочу, чтобы Джесси тут не было.

Меня внезапно словно озарило — этот мужчина не принадлежит моей постели. И никаким другим местам возле меня. У него нет права приходить обратно так, словно он — часть моей жизни, и занимает постоянное место, а я это допускаю и принимаю. Он не принадлежит мне так же, как и я ему.

Я откашлялась, чтобы сказать это вслух, но тут зазвонил телефон. Рабочая линия. Я села, внезапно мне стало неприятно находиться рядом с ним обнаженной, и я поспешно накинула шелковый халат от «Виктория Сикретс» и сняла трубку.

— Персик? Это я, Эви.

Часть моего мозга переключилась в рабочий режим. Эви ехала к клиенту в Вустере. Удивительно, некоторые люди готовы платить за время и расстояние, неужели там нет своих эскорт-служб? По-видимому, нет, но мне это только на руку.

— Что случилось? — спросила я.

Раздалось покашливание.

— Персик, я не могу поехать. У меня только что начались месячные.

Что ж, делать нечего. Среди моих клиентов есть парочка извращенцев, которые очень обрадовались бы подобной новости, но, увы, парень из Вустере не из их числа.

Я вздохнула:

— Ничего, дорогая.

За моей спиной Джесси включил телевизор, и чей-то голос вещал: «Мы работаем круглосуточно, позвоните прямо сейчас…»

Я снова сосредоточилась на Эви, которая все еще говорила:

— Прости, Персик. Месячные пришли раньше времени, я не думала…

Я перебила ее:

— Все нормально. Поезжай домой. Позвони, когда снова будешь в форме.

«Быть в форме» — мой эвфемизм, который значит «выйти на работу».

— Спасибо, Персик. Прости. Мне самой ему позвонить?

Я задумалась. Если бы все шло, как обычно, то я сама перезвонила бы клиенту, предварительно проверив, кого я могу отправить к нему. Но, возможно, сейчас у меня есть дела и поважнее.

— Конечно, почему бы и нет? Просто скажи ему правду, возможно, он захочет перенести вашу встречу. Если нет, то пускай звонит мне.

Я положила трубку, повернулась и снова посмотрела на Джесси. Он, по-прежнему обнаженный, сидел на другом конце кровати и пялился в телевизор. Теперь я увидела, что это реклама каких-то астрологов, медиумов или кого-то в этом роде. Внизу на экране мигал номер бесплатной горячей линии.

Не слишком увлекательная передача, хотя казалось, что Джесси смотрит ее с интересом.

Я откашлялась:

— Джесси, тебе пора.

— А что такое, детка? — Судя по голосу, мое заявление смутило его.

Я наклонилась вперед и только тогда поняла, что он вовсе не смотрит телевизор, а читает сообщения на пейджере. Смотрит, кому перезванивать, а кому — нет, после того как «пятиминутка Персика» закончилась. Я почувствовала, как в животе клубком сворачивается знакомое ощущение, смесь боли и удовольствия, а потом решимость все-таки взяла верх.

Ну что может быть лучше пинка под зад, который запустил бы тебя в нужном направлении.

Я громко сказала:

— Я хочу, чтобы ты немедленно ушел. Тут до него дошло.

— Что? — Джесси не верил своим ушам. Это вполне понятно, поскольку в прошлом складывалась ситуация, противоположная тому, что происходило сейчас. Обычно, с горечью подумала я, после секса я умоляла его остаться, цеплялась за него, скулила и плакала. Так что неудивительно, что он в замешательстве.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

Джесси повернулся и посмотрел на меня. В фиолетовом свете лава-лампы, подсвеченный сзади мерцанием экрана, он внезапно стал каким-то старым, потрепанным и опустошенным.

Интересно, почему я раньше этого не замечала.

Я встала, поплотнее закуталась в шелковый халат, поскольку мне стало холодно, то ли от сквозняка, то ли от дурных воспоминаний. Но никакого сквозняка не было. Я погасила сигарету и повернулась к Джесси лицом. Я стояла и была одета, что давало мне некоторое преимущество. Его член сморщился и теперь казался крошечным и смешным, и внезапно я с презрением подумала, а что я вообще находила в этом червячке и в его обладателе. На бедре Джесси засохла сперма, и, как ни странно, это вызывало отвращение.

— Пожалуйста, уходи, Джесси.

Он все еще не мог до конца поверить.

— Да ладно тебе, — сказал он как ни в чем не бывало своим фирменным тоном опытного обольстителя. — Я могу остаться до утра. — Голос стал еще глуше. — Я знаю, что ты этого хочешь, cara.

Это итальянское словечко, которое он ввернул, пытаясь разыграть из себя этакого Казанову, стало последней каплей. Я подошла к двери и распахнула ее.

— Убирайся немедленно!

Джесси встал и казался теперь еще более нелепым и старым.

— Отлично! — Гнев и недовольство жизнью, которые кипели где-то в глубине его души, всплыли наверх. Как быстро он перешел от соблазнения к презрению. — Отлично. Ты об этом еще пожалеешь. Я не знаю, когда приду к тебе снова.

Да, в ход пошли угрозы, что ж, лучшая защита — это нападение. Джесси подхватил свою рубашку и второпях застегнул ее не на те пуговицы.

— Я вообще не хочу, чтобы ты снова приходил, — услышала я собственный голос. Ух ты! Я с трудом поверила, что сказала это, и захотелось себе поаплодировать.

Реакция последовала незамедлительно.

— Да пошла ты знаешь куда! — резко ответил Джесси.

Сейчас он казался еще более нелепым, чем когда бы то ни было. Стоял в криво застегнутой рубашке, засовывая руки в рукава свитера, а из-под рубашки выглядывал крошечный и бесполезный член, болтающийся между ног.

Вопреки здравому смыслу, я не смогла сдержаться и захихикала. Мужики так гордятся своими детородными органами, с гордостью называют их «достоинством», но, честно говоря, член Джесси выглядел ужасно смешно. Трудно поверить, что эта фитюлька каким-то образом была связана со страстью.

Мой смех аудитория приняла на ура. Джесси натянул свитер, затем джинсы и сунул ноги в ботинки. Через неделю я обнаружила носки, которые он даже не потрудился найти под кроватью — один из моих котов с довольным видом на них спал. Джесси был слишком занят своим Достойным Уходом, чтобы волноваться из-за каких-то там носков, да кому они вообще нужны?

— Отлично. Так, значит, вот чего ты хочешь. — Теперь в его голосе сквозила угроза. — Но не плачь потом и не умоляй меня вернуться. Ноги моей здесь не будет!

Я молчала. Джесси посмотрел на меня, удалился под звуки фанфар, не забыл хорошенечко хлопнуть дверью. Без сомнения, двое моих соседей снизу вздрогнули во сне.

Я открыла холодильник и достала бутылку водки, налила себе стопочку и залпом выпила, а потом и еще одну. Я выключила телевизор и забралась обратно в постель, слишком уставшая, чтобы сменить простыни, хотя, думаю, стоило бы это сделать. Внезапно на меня навалилась усталость, даже не просто усталость, а ужасная усталость, словно наши отношения всем своим настоящим весом обрушились мне на плечи.

Затем раздалось тихое мяуканье, и Сиддхартха прыгнул ко мне на кровать. Он тут же принялся мурлыкать, тереться о мое плечо, радуясь, что может снова побыть один на один с любимой хозяйкой. И, засыпая, я слышала довольное урчание своего котика, а возможно, и нотки моего собственного.

Мне хотелось бы сказать, что на этом все кончилось, и я была сильной, свободной, готовой двигаться вперед, к светлому будущему, не оглядываясь назад. Но в жизни ведь так не бывает, правда? Когда разрываешь отношения, то обычно остается зазубренный край, а не гладкий, и процесс сопровождается скорее моральной слабостью, а не триумфом. Так что уже на следующий день я спрашивала себя, правильно ли я поступила.

Может, Джесси и ушел, но после него остался длинный след. Самое плохое, самое отвратительное то, как я себя чувствовала после его ухода. Как скучала по нему, по его теплому телу рядом со мной. Без него моя постель казалась мне неприятной и пустой. Его виски в серванте, его футболки в стиральной машине, его горячее дыхание в моих воспоминаниях. Я скучала по нему непереносимо. Ненавидела его и себя, но все равно скучала.

Но возвращаться не собиралась. И хотя я могла посмотреть в глаза своему отражению, посмотреть в лицо Джесси я не могла. Поэтому я сделала то, что раньше даже представить себе не могла.

Я все бросила. Бизнес. Друзей. Свою жизнь. Я стояла в спальне и вдруг почувствовала, что стены надвигаются на меня плотным кольцом и мне нечем дышать. Мне показалось, что я умираю. Но если мне суждено умереть, то я была уверена, что не хочу умирать здесь, в этом городе, где Джесси станет злорадствовать, а мои друзья, ну или по крайней мере мои кошки, оплакивать меня.

Я села на автобус до Атлантик-Сити и ревела всю дорогу. Взгляните на карту — непрекращающаяся истерика от Массачусетса до Нью-Джерси.

Я даже не уверена, из-за чего я так плакала.

Когда я добралась до Атлантик-Сити, то была уже совершенно измучена. Я, спотыкаясь, выползла из автобуса и сняла себе номер в отеле при казино «Сэндс». Сверкающие люстры и внезапные крики восторга у столов для игры в блэк джек, мимо которых я проходила, постоянная вибрация смеси надежды, цинизма и отчаяния — все это окутывало меня покрывалом, и возникало ощущение нереальности происходящего.

Все остальные в этом городе считали очки, а я в унылом номере отеля считала таблетки.

Достаточно, подумала я, хотя, возможно, и мало.

Я взяла с собой три с половиной грамма кокаина, решив, что гремучая смесь кокаина и снотворного сработает. Такого количества кокаина, наверное, уже хватило бы. Я повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить», открыла вино (причем предусмотрительно купила бутылку с завинчивающейся крышкой, может, и не самого лучшего урожая, если вообще стоит говорить об урожае, но это удобнее, чем возиться с пробками и штопорами) и начала раскладывать кокаиновые дорожки на столе. Я заплатила за кабельное телевидение, но смотрела фильмы, ничего не видя. Сердце глухо колотилось из-за принятого кокаина, а мысли бесцельно скакали по кругу.

Я начала складывать горкой таблетки, перебирая их пальцами, как другие люди — фишки для покера, чувствуя пальцами их вес и значимость. Затем я выложила их в ряд и пересчитала, потом перемешала, снова выложила в ряд, а потом сложила горкой. Таблетки меня гипнотизировали.

Как ни странно, мне не нравилась идея глотать их, зато очень нравилось то, что они мне обещали. Забвение. Темнота. Тишина. Сон.

Я дотрагивалась до них, гладила их, словно они могли передать мне какое-то сообщение прямо через кончики моих пальцев. Дать ответы на все вопросы. Никаких тебе больше мыслей, дилемм, боли. Вопрос не в том, почему люди убивают себя, скорее наоборот — почему они этого не делают. Я дотрагивалась до таблеток и ощущала волну спокойствия. У меня все под контролем. По крайней мере — господи, наконец-то, — у меня все было под контролем. Я могла сама решить, жить мне или умереть.

Я перебирала таблетки, и постепенно это ощущение покидало меня, энергия утекала из моего тела. Я механически пересчитала их, а потом еще раз. Я даже поднесла одну к губам, прижала ее поплотнее, но не открыла рот.

Внутри меня засела какая-то чернота. Я не понимала, что это и как ее оттуда выгнать.

Я сложила таблетки в пластиковую бутылочку, откинулась назад, закрыла глаза, прижав ее к себе. И снова оказалась в том коридоре, в доме на улице Саут-Баттери. Длинная полоска света, тянувшаяся от окна, улавливала пылинки, плясавшие вокруг, словно они застыли в воздухе и во времени.

Голос папы напугал меня.

— Где Эбби?

Раздалось какое-то бормотание, а потом чей-то голос попросил собравшихся успокоиться.

— Тебе нужно экономить силы, чтобы поправиться.

Думаю, это один из папиных партнеров, которые, казалось, все время торчали у его постели.

Снова голос папы, на этот раз раздраженный.

— Я хочу видеть мою девочку.

Я плотно прижалась спиной к узорчатым обоям в коридоре. Рядом со мной на столике стояла китайская ваза. Я пыталась открыть глаза, но не могла.

— Тебе лучше отдохнуть, Эдгар. — Мамин голос, доносившийся через тяжелую дверь спальни, казался звонким, как колокольчик.

И тут дверь отворилась медленно, даже слишком медленно, и они вышли в коридор. Доктор остановился поговорить со мной, но я не желала разговаривать. Они не позволили мне увидеть папу.

Я всегда считала, что он сам не захотел меня видеть, а они просто уважали его желания. В следующий раз я увидела его уже бледным и безжизненным, в выходном костюме, лежащим в гробу, обтянутом изнутри шелком. Я прижала к себе пузырек с таблетками, подтянув колени к груди, а по лицу текли слезы.

— Папочка, — шептала я. — Папулечка…

Он хотел меня видеть, просил привести меня, а я и не знала.

Мне показалось, что я пролежала так целую вечность, мне было тепло, немного кружилась голова, и не было сил двигаться.

Затем я убрала таблетки в чемодан, достала книжку и на ватных ногах побрела в ванную.

Я купила книгу, чтобы почитать в автобусе, Пэт Конрой, не помню, что именно, но так и не открыла ее, поскольку занималась тем, что смотрела через окно, покрытое следами дождевых капель, и жалела себя. Я бросила книгу в чемодан, а теперь достала и читала какие-то куски наугад. Или она была написана в такой манере? Конрой был уроженцем Юга и джентльменом, как мой отец. Сидя на унитазе, я начала читать, пока слезы высыхали на моих щеках. Конрой тут же покорил меня своими описаниями различных мест, его слова — это слова моего папы, голос Юга.

Я сидела в мрачном туалете гостиничного номера, но внезапно очень явственно ощутила, как пахнут болота Южной Калифорнии — именно так, как я и думала. Крики журавлей. Влажный сладкий летний воздух. Я ощутила тоску — по этим звукам и запахам, по путешествиям, по дому, по нормальной жизни, чтобы не жалеть себя особенно из-за кого-то настолько незначительного, как Джесси.

Через некоторое время я уснула, и мне снились теплая погода и азалии, испарина южного лета, и очнулась я уже на следующий день. Или вечер. Я точно не знаю.

Я быстро выложила кокаиновую дорожку, чтобы совсем проснуться, а потом потянулась за верными «Желтыми страницами». Как странно находиться по другую сторону, подумала я, с каким-то трепетом прислушиваясь к гудкам, но уже знала, чего я хочу, и мне было так хорошо, просто ужасно хорошо.

Я поступила так, как поступил бы любой на моем месте. Позвонила в эскорт-службу.

Я не знала, чего и кого именно хочу, просто хотелось ощущений, тех же, что возникли при прочтении Конроя, что стоит и дальше барахтаться: работать, жить, иметь свой бизнес, заводить новые знакомства и строить отношения. И заниматься сексом — это главная мысль. Связь между сексом и смертью слишком часто муссируется в литературе, но я тоже выскажу свое мнение: я вернулась с берега смерти и могла думать только о сексе.

Секс в тот момент равнялся для меня жизни.

Мне прислали девушку и парня. Думаю, в этом есть смысл: когда сомневаешься, то лучше предусмотреть все варианты. Или, возможно, владельцы агентства решили, что смогут содрать вдвое больше с растерянной особы, какой я, должно быть, показалась во время телефонного разговора.

И парень, и девочка были молоденькие, чуть за двадцать. Я очень хорошо умею определять возраст на глаз. Они приехали по отдельности, причем первой добралась именно девушка. До приезда парня мы с ней успели выпить скотча, обнаруженного в мини-баре, и понюхать кокаинчику из моих запасов.

Мы сразу же начали заниматься сексом, поскольку именно для этого и собрались. Голые, потные, извивающиеся в экстазе. Я почти не участвовала и велела им постараться. Надо сказать, они устроили просто роскошное представление. Ну, ничего удивительного, мы ведь, в конце концов, находились в Атлантик-Сити.

Я выступала в роли зрительницы. Парень усадил девочку себе на колени и трахал ее, она сосала его член, затем облизывала мой клитор, пока он трахал ее по-собачьи. Я участвовала ровно настолько, насколько хотела, и это было действительно приятно. На этот раз от меня не требовалось ничего делать, не нужно подстраиваться под кого-то, можно просто побыть собой. Я вольна была делать все, что хочу.

Чем я и занималась два часа, чудесных и замечательных. Я мастурбировала, наблюдая за ними. Парень ласкал меня, пока девушка танцевала перед нами. Мы с ним целовались, пока он трахал ее. Или мы целовались с ней, пока он трахал меня. Все происходило как-то само собой и практически молча.

Они ушли, я села и в темноте выкурила сигаретку. Через час в дверь постучали. Это девушка вернулась с выигрышем из казино.

Она прислонилась к дверному косяку со смущенным видом:

— Привет, ты меня помнишь? Я Джой, недавно заходила к тебе… — Она осеклась.

Господи, наверное, она имеет дело с людьми, страдающими склерозом. В тяжелой форме.

— Помню, — медленно ответила я.

Джой показала в глубь комнаты.

— Просто… — Казалось, она взяла себя в руки, собралась с силами и посмотрела мне в глаза. — Дело в том… я видела снотворное и захотела удостовериться, что с тобой все в порядке.

Я окаменела и понятия не имела, что ответить. Я наняла проститутку, которая не просто заметила мое душевное состояние, но и потрудилась зайти проверить, как я. Должно быть, она не переставала думать обо мне, сидя за игровыми столами. Наверное, волновалась. Я была приятно удивлена.

Откашлявшись, я отодвинулась в сторону:

— Хочешь зайти?

Она улыбнулась и прошла в номер:

— А шампанское еще осталось?

Я закрыла дверь.

— Скотч сойдет?

Мы просидели еще пару часов, попивая скотч, нюхая кокаин, жалуясь на мужиков и разговаривая обо всем и ни о чем. В тот момент я приходила в себя, хотя, возможно, и сама не знала об этом. Приятное чувство.

К воскресенью у меня все болело и совершенно не было сил, но не чувствовалось и той пустоты, как по приезде в Атлантик-Сити. В итоге я разложила таблетки по пузырькам и запихнула их в чемодан. Мне стало лучше, но я еще не оклемалась до конца. Так что надо перестраховаться.

Может, в конечном счете мы все так и живем: решаем, что сегодня не станем себя убивать.

И я снова села под дождем в автобус и пялилась в запотевшее окно всю дорогу до Бостона, возвращаясь к нормальному состоянию. А еще клялась, как все в подобных ситуациях, что больше никогда ни в кого не влюблюсь.