На утро де Бельвар наконец пришел в себя. Арнуль заплакал от радости. Джованни при этом не было, Арнуль заставил его пойти отдохнуть, прибитый Джованни думал немного полежать, осторожно опустился на кровать на правый бок, так как левый отшиб на лестнице, устроился как мог удобнее и крепко уснул вопреки своей воле и намерению. Арнуль, обычно стеснявшийся присутствия Джованни, воспользовался тем, что его нет рядом, и распустил язык.

— Ох, мессир граф, и натерпелись же мы страху. Женщины всю ночь глаз не смыкали, за вас молились, за ваше выздоровление. Один вы у нас защитник, опора наша, — запричитал Арнуль. — Шуточное ли дело? Вы разболелись, так дядя ваш совсем стыд и совесть потерял, начал крестьян стокепортских баламутить, капитан их разогнал, слава Создателю, так дядя ваш за рыцарей принялся, а они тоже хороши, с тех пор как вам приплохело, они ни единого часа трезвыми не ходили. Целыми днями внизу в зале пьянствуют, в кости играют, божатся да ругаются, подлецы, — Арнуль рассказывая, закатывал глаза, воздевал руки горе и сокрушенно качал головой. — А дядя ваш спьяну обезумел совсем, всякий стыд потерял, покусился на святого человека, на епископа нашего, чуть не учинил над ним насилие, руку на него поднял, это на духовное-то лицо! Но Господь не допустил свершиться мерзкому делу, мы с капитаном вовремя подоспели. Потом дядя ваш еще в женские комнаты лез, буянил, я его с лестницы спустил!

Арнуль выдохнул с чувством выполненного долга. Теперь, после такого рассказа, как он рассчитывал, граф не станет сильно сердиться, если вдруг окажется, что Стив Белка убился вчера на лестнице.

— Поболеть нельзя, — пробурчал в ответ де Бельвар.

— Никак нельзя, ваша правда, все разладилось, все пришло прямо-таки в отчаянное положение, — с готовностью согласился Арнуль.

— Есть хочется, — сказал граф. Арнуль чуть не подпрыгнул от восторга.

— На поправку, значит, дело пошло, ей-ей, душа вы наша, сейчас, все сделаю! — Арнуль засуетился, бросился звать свою жену, отдавать распоряжения, чем накормить ослабевшего графа.

Джованни проснулся оттого, что в графской спальне засуетились люди. В первый момент он ужасно перепугался, подумал, уж не случилось ли самое страшное несчастье, какое только могло ждать его в этой жизни — де Бельвар умер. Джованни подскочил в ужасе на кровати, забыл даже про свои ушибы, прислушался. Никаких воплей и причитаний слышно не было. Он подошел к перегородке, отделявший его спальню от графской, постоял в нерешительности, стискивая руки, несколько раз глубоко вздохнул, решил, что готов принять на себя любой удар судьбы, и вышел в комнату де Бельвара.

Графа усадили в кровати, обложив множеством подушек и пуфиков, Арнуль кормил его с ложки каким-то отваром и вытирал салфеткой губы, де Бельвар ворчал:

— Только с голодухи можно такое есть, ничего лучше нет что ли?

— Вам нельзя сейчас тяжелую пищу принимать, мессир, потерпите малость, — уговаривал его Арнуль.

У Джованни на мгновение потемнело в глазах, он покачнулся, но тут же взял себя в руки. Никогда не слышал он, чтобы от радости падали замертво.

— А, мессир епископ, — обратился к нему Арнуль, — поспали немножко? У нас тут, как видите, все образуется, слава Создателю.

Джованни подошел к кровати.

— Доброе угро, — сказал граф. При этом Арнуль вытирал ему бороду, поэтому вышло довольно умилительно и забавно.

Джованни улыбнулся. Ему очень хотелось броситься де Бельвару на шею, но это, конечно же, было совершенно невозможно. Он уселся в изножий графской кровати, позади Арнуля.

Покончив с едой, граф потребовал к себе Стива Белку. Ждать пришлось долго. Наконец тот явился, сильно хромая, с перебинтованной головой и подвязанной челюстью, все лицо Стива распухло от ушибов, так что он представлял собой весьма плачевное зрелище.

— Бог в помощь, — промямлил он, трогая свою свернутую челюсть.

— Наслышан о твоих подвигах, — сказал граф, и тон его заставил Стива Белку сжаться и потупиться, словно провинившегося ученика, пытающегося избежать неминуемого наказания строгого воспитателя.

— За подстрекательство людей к бунту следовало бы тебя вздернуть немедля, — продолжал граф, — но ладно, какой в том прок? У тебя толку не хватит мне навредить. Еще раз узнаю, что ты чего-нибудь подобное вытворяешь, будешь болтаться на стене, ясно тебе?

Стив пробормотал нечто невразумительное.

— И не надейся на то, что ты мой родственник, это еще хуже. Подлый, неблагодарный! Родственничек, нечего сказать. И вообще, злоупотребил ты моим гостеприимством. Я болею, и ранили меня из-за тебя, между прочим, а ты, значит, решил, что можешь в моем доме самовольничать? Так вот, запомни навсегда, все и вся в этом замке принадлежит мне: и жизнь, и благополучие каждого человека, который здесь находится. Я здесь хозяин и могу делать все, что мне угодно, ты же никто и находишься здесь только по моей милости, я могу приказать тебя повесить, могу вышвырнуть прочь, и если я хоть раз еще услышу, что ты похотствуешь в моем доме, я так и сделаю. Пошел вон, — граф устал от такой длинной тирады, улегся поудобнее на подушках и даже не взглянул на Стива Белку, который помялся еще немного у порога, потрогал свою челюсть, пробурчал: «Ну и трахай их всех сам», — и довольно поспешно ретировался.

Он, верно, еще не успел спуститься по лестнице, как к графу пришел капитан Робер с докладом, что под стены замка вернулись люди стаффордского шерифа и требуют выдать им епископа Силфора. Де Бельвар только выругался, даже не слишком крепко.

Что и следовало ожидать, — торжественно провозгласил Арнуль.

Потом граф полежал, отдохнул, и ему скоро сделалось скучно.

— Арнуль, принеси что ли договор, который мы с силфорскими канониками заключили, — попросил он.

— Отдыхайте лучше, Гийом, это дело не спешное, возразил Джованни.

Граф в изумлении уставился на него:

— Гийом?

Вы просили меня называть вас по имени, — сказал Джованни.

— Не помню, — нахмурился де Бельвар.

— Если вы не хотите, тогда прошу меня простить, я больше не стану, — смутился Джованни.

— Нет, то есть, хорошо… Я рад, Жан.

— Ох, да вы, мессир граф, поди еще не помните, как вы помирать собирались и просили мессира епископа по вам заупокойную служить? — встрял Арнуль, которому сделалось отчего-то неловко.

Де Бельвар с сомнением посмотрел на Арнуля, потом перевел взгляд на Джованни:

— Не помню ничего такого. Это правда? Джованни засмеялся.

— Правда, правда, — закивал Арнуль.

Когда он ушел за документами, припрятанными где-то в очень надежном и очень тайном месте, Де Бельвар тихо спросил Джованни:

— Что я еще должен помнить?

— Ничего, успокойтесь, — опять засмеялся Джованни. — Больше ничего.

Прочитав договор, Джованни остался весьма недоволен.

— Не хочу вас утомлять, дорогой Гийом, но… — подошел он к графу.

— Если я отчего и устал, так это от безделья. Рассказывайте, что там не так, — де Бельвар похлопал ладонью по кровати, приглашая Джованни сесть рядом с собой.

— Нет, в общих чертах вроде все то, только это не земли каноников, это епархиальные земли. Может, нам перезаключить договор, на тех же условиях? Просто я подпишу соглашение вместо каноников, чтобы они не могли ничего оспорить, взбреди им вдруг в голову нечто подобное. Вы понимаете, не слишком-то я им доверяю. Опять же, я теперь их сеньор, и договор с моей личной печатью и подписью будет весомее. Ну и поручился за них аббат Бернар, а я бы не хотел иметь с ним дел.

Де Бельвар внимательно выслушал Джованни, обдумывая какую-то свою мысль.

— Согласен, — сказал он. — Этот договор требуется заключить по новой, и там надо дополнить еще кое-что. В бумаге этой сказано, что я выплатил каноникам за пользование землей все сполна на пять лет вперед, так?

— Так, — кивнул Джованни.

— Только, когда мы этот договор заключали, каноники ваши свое хозяйство так угробили, что я думал, оно мне вообще в убыток встанет. Но при нормальном управлении ваши земли стали приносить неплохую прибыль, и я поэтому считаю своим долгом предложить вам, Жанн, друг мой, выплату некоторой суммы, — скажем, каждые полгода, — в соответствии с тем, как идут дела, какие цены на рынках.

— Гийом, насколько я могу судить, вы заплатили каноникам неплохую сумму, да еще и оставили некоторые привилегии. Вот, например, на выпас скота…

— Жанн, я же сказал, это дело чести, — перебил его де Бельвар. — Говоря начистоту, каноникам я бы ничего доплачивать не стал, но вам я обязан и вы мой друг… Или вы хотите, чтобы я воспользовался вашим великодушием и неумением вести дела?

— Вы считаете меня наивным в хозяйственных вопросах? Что ж, ваша правда, — вздохнул Джованни. — Я напишу так, как вы пожелаете. Все равно с вами сейчас спорить бесполезно, вы же никуда не торопитесь и можете препираться хоть несколько дней подряд.

Джованни ушел к окну, переписывать договор. Де Бельвар проводил его взглядом, довольный своей затеей. Как все-таки удачно вышло, что он сможет отныне давать Джованни деньги на жизнь, будто во исполнение заключенного по всем правилам делового соглашения. Было отчего гордиться собой. Вряд ли Джованни принял бы от него помощь на других условиях.

Скоро, много быстрее, чем ожидал граф, Джованни вернулся к нему с новым договором.

Вот, я написал все как вы велели. Сначала условия прежнего соглашения, их исполнение обеими сторонами, потом изменение условий. Посмотрите, все ли правильно, — протянул Джованни де Бельвару пергамент.

Я вам доверяю, Жан. Как вы написали, так тому и быть. Давайте подпишу. И скажите Арнулю, чтобы принес мою печать, — ответил граф, но, заметив замешательство Джованни, улыбнулся ему примирительно, — Жан, я не умею читать.

Джованни убрал бумагу, словно на ней было изображено нечто неприличное, что не подобало видеть такому высокородному сеньору, как граф Честерский.

— Мне часто приходится ставить печать под текстом, о содержании которого меня могут обмануть. Да что там, я иногда посылаю своим людям просто чистый пергамент со своей печатью в подтверждение моего приказа, а распоряжения передаю с кем-нибудь устно, — объяснил граф.

— Правда? — Джованни имел такой растерянный вид, что де Бельвар продолжил оправдываться.

— Все так делают. И потом, ну что такое вы можете там написать? Бросьте, Жан, я носитель всех прав и привилегий на моей земле, и вы ничего не сможете изменить, даже если бы и захотели, но я знаю, вы никогда не сделаете ничего против меня, — граф взял Джованни за руку.

— Никогда, — согласился Джованни.

Потом он позвал Арнуля, попросил его помочь усадить де Бельвара поудобнее и принести графскую печать, сам же вызвался держать перед графом доску для письма. Однако последнее оказалось делом весьма утомительным, так как Гийом де Бельвар довольно-таки долго выводил свое имя на пергаменте, не в меру усердствуя, то ли не доверяя своей ослабевшей руке, то ли оттого, что ему слишком редко приходилось подписываться. Наконец граф справился с подписью, Джованни поставил свою ниже, как и положено вассалу. Скрепили договор печатями, и Джованни отдал пергамент на хранение Арнулю.