Гийом Честерский места себе не находил от беспокойства с тех пор, как Джованни покинул Стокепорт. Когда его люди вернулись поздно вечером из Силфора, он вытребовал их к себе и расспрашивал обо всем так подробно, что они устали рассказывать. Де Бельвар прекрасно понимал, ехать на следующий же день навестить Джованни совершенно неуместно, и он назначил себе день — ближайшее воскресенье. Воскресная месса — благочестивый предлог показать себя всем злопыхателям. Вот он, граф, — жив, здоров и никому спуску не даст, если что. О своем решении де Бельвар помалкивал до поры, рассчитывая застать Арнуля врасплох, чтобы не дать ему возможности придумать благовидных отговорок на битый час пререканий.
Все вышло, как всегда, по его желанию. Он специально подготовился: накануне проехался немного на коне, убедился, что справится с поездкой. Ране его езда верхом пришлась не по вкусу, бок заныл, де Бельвар упрямо выругался: «Боли сколько влезет, черт тебя дери, все равно поеду». Однако в воскресенье ему пришлось быть осторожным, всю дорогу от Стокепорта до Силфора ехали шагом. Иначе, граф боялся, рана откроется, и тогда он вовсе не доедет. Поэтому на службу он опоздал, причем опоздал значительно, Джованни уже осуществлял пресуществление Даров.
Едва де Бельвар заявился в церковь, все присутствующие на мессе каноники и горожане начали украдкой поглядывать на него да перешептываться. Джованни же сделался необычайно для себя рассеянным, служба совершенно перестала его занимать, и он поторопился все закончить как можно скорее.
Когда Джованни ушел снимать облачение, де Бельвар отправился в епископский дом и послал своего оруженосца сказать, где его искать. Так что прихожане святой Девы Марии Силфорской еще не успели разойтись, а их епископ чуть ли не бегом промчался мимо них домой с графским оруженосцем, бежавшим за ним следом. Было о чем задуматься.
— И чего это там у них за дела? — зачесали затылки самые пронырливые из горожан.
Джованни с порога напустился на де Бельвара, выговаривая ему за нетерпение, потом принялся засыпать его вопросами о самочувствии, и при этом почти после каждого предложения, выражало ли оно упрек или содержало вопрос, безразлично, Джованни повторял, как он рад видеть своего дорогого Гийома.
— Все со мной в порядке, поболел и хватит, — сказал граф. — И как я, по-вашему, мог не приехать, Жан? Каноники здешние — люди, мягко говоря, лишенные понятий о чести, и злонамеренные, а горожане сволочи, себе на уме. Я приехал, так они все хвосты прижали, теперь никто не посмеет на вас покуситься.
— Гийом, зря вы беспокоитесь, они все невероятно глупы для того, чтобы что-то затевать, — пожал плечами Джованни.
— Глупцы обычно злы, Жан, — нахмурился де Бельвар. — Можно подумать, вам доставляет удовольствие их выгораживать. Мои люди поразузнали тут, ни об аббате Бернаре, ни даже о его монахах в Силфоре ни слуху ни духу. Хорошо бы наверняка узнать, имели ли с этой змеей ваши каноники какое-нибудь сношение или нет. Мне, кстати, рожа вашего архидьякона уж больно не нравится.
— Гийом, перестаньте, вы весь свет подозревать готовы. Архидьякон Фольмар был недавно болен, поэтому он не в себе, — Джованни говорил и гладил де Бельвара по руке.
Они сидели рядом на одной скамье перед камином.
— Вам нужно кресло, Жан, — поерзал на жестком сиденье граф.
— Пойдемте ко мне наверх, там удобнее, — предложил Джованни. Де Бельвар согласился с удовольствием, ему было интересно взглянуть на комнату Джованни.
— Бедно у вас, мебели совсем нет, — огляделся де Бельвар.
— Это все осталось от прежних владельцев, — как-то виновато улыбнулся Джованни, словно оправдываясь, что не в его силах изменить существующее положение вещей.
— Надо, чтобы было уютно, комфортно. Вот вы тут занимаетесь, а ведь здесь же писать неудобно.
— Гийом, не смотрите, это черновик, — Джованни хотел спрятать от графа наполовину исписанный лист, но тут же спохватился, — простите…
— Жан, я как раз об этом хотел с вами поговорить, — серьезно начал де Бельвар. — Вы человек очень ученый, много знаете, много о чем читали, с вами ужасно интересно разговаривать, а слушать ваши объяснения с утра до вечера можно, — кажется, никогда не наслушаешься. Опять же, за всю жизнь столько не произойдет с одним человеком, сколько в книгах описывается, так что вас о чем угодно расспросишь и посоветуешься, коли придет в том нужда. Я вот не смыслю ни в геологии, ни в философии, а ведь без этого вроде как и совсем ничего не знаешь, хоть сколько смотри вокруг себя во все глаза, главного-то не увидишь. Главное здесь, в книгах, на латыни. Жан, прошу вас как друга, выучите меня читать! Все равно мне сюда ездить, не оставлять же вас без поддержки, а за одно бы и занимались. Я это надумал, когда раненый лежал. До того скучно мне было, время прямо остановилось. Тогда-то я на вас, Жан, и посмотрел с завистью. Вы читали, вы были заняты, и я понял, сколько дней моей жизни проходит зря. Летом еще куда ни шло, можно развлечение найти: разъезды, суды, охоты, а зимой не знаешь порой, чем себя занять, особенно когда погода плохая. Сидишь, и ничего тебе не остается, только смотреть, как снег падает.
Джованни, слушая графа, смутился от похвал и обрадовался просьбе.
— Да, конечно, Гийом, я попробую, постараюсь. Только, должен вас предупредить, я плохой учитель.
Де Бельвар не успел ничего ответить, в комнату настойчиво постучали.
— Кто? — недовольно отозвался Джованни.
В дверь просунулась голова одного из рыцарей де Бельвара.
— Мессир граф, мессир епископ, там такое! — рыцарь нервно сглотнул. — Смертоубийство.
Рыцарь торопливо исчез, неприятно приносить дурные вести. Джованни и де Бельвар переглянулись. Делать нечего, нужно было спускаться, смотреть, что произошло.
Выйдя на высокое крыльцо епископского дома, они оказались перед толпой, запрудившей чуть ли не всю соборную площадь. На паперти собора лежали мертвые тела, а рядом бесновался растрепанный старик:
— Убили, убили! Из мести, из-за развода этого проклятого! — вопил он, пока вдруг не увидал графа Честерского. Тогда старик осекся, даже попятился. По всему видно было, не искал он такого скорого правосудия, как пытался показать толпе взбудораженных горожан.
Де Бельвар, за ним Джованни и следом наскоро собравшиеся графские рыцари подошли к паперти, народ почтительно расступился, давая им дорогу. Рядком на лестнице церкви лежали трупы четверых взрослых — трех женщин и мужчины — и пятерых детей. Джованни сразу узнал в одной из убитых приходившую к нему в прошлом году несчастную Беатрису.
— Убили, ни за что ни про что, мирных поселян! Кровиночек, дочек моих убили! Внуков моих, надежду старости! — вновь запричитал старик, не поминая уже о мести.
— Говори все, что знаешь, — сурово обратился к нему граф.
— Я Эрнольд, человек свободный, местный гражданин, а это вот мои дочери… были, — старик всхлипнул. — Зять мой, ярдлинг Дункан, хороший был человек. Всех нашли в их же доме, вот так, убитыми, топором зарубленными.
— Кто нашел? — спросил граф.
— Да вот работник дунканов прибежал спозаранку ко мне, рассказал, как дело было, — ответ старика изобличал его непоследовательность. Де Бельвар испытующе глянул на него, словно ему уже не требовалось убеждаться в том, что тому есть что скрывать.
— Давайте сюда этого работника, — приказал он.
Из толпы вперед вытолкали молодого крепкого парня крестьянского вида. Парень отвесил низкий поклон пространству между Джованни и де Бельваром.
— Говори, — разрешил граф.
— Ночь была, темно как в пекле, ни черта не разберешь. Не видел я ничего, вот те крест! Ничегошеньки! — сбивчиво забормотал работник, косясь на трупы.
— А что ты слышал? — спросил де Бельвар.
Парень искренне удивился. А ведь правда, он же не только видит, он еще и слышит!
— Собаки залаяли, как взбесились, — припомнил он, — потом грохот, потом бабы как завизжат, я струхнул и давай стрекоча, — работник виновато потупился, — испугался я больно.
В толпе вокруг судили и рядили кто во что горазд. Одни говорили, бывший муж Беатрисы отомстил, другие — нет, похоже, разбойники. Некоторые несли и вовсе околесицу. Мол, убийство — дело рук злых духов. Или глава семьи всех переубивал, а потом сам себя зарубил.
Графу принесли стул, де Бельвар уселся, желая разобраться во всем по горячим следам.
— Так, и о какой это мести ты тут кричал, к чему народ баламутил? — вновь обратился он к старику.
— Я, я ничего такого не хотел, — начал оправдываться тот, заикаясь от страха. — Я, это, на зятя моего бывшего подумал, у него по закону жену отобрали, а такого в наших краях отродясь не слыхивали, впору было человеку обозлиться, — старик всячески избегал смотреть на стоящего тут же, прямо перед ним Джованни. — Зять мой бывший, мыловар Гильберт, очень уж расстроился, все никак успокоиться не мог. Выпивал, конечно, частенько, дебоширил, не без того, так ведь ясно, каково это человеку…
— Мыловар Гильберт говорил тебе, что хочет убить свою бывшую жену, твою дочь? — де Бельвар глядел на старика в упор.
— Да что только не скажет человек в сердцах-то, — пробормотал Эрнольд.
— Кто видел сегодня мыловара Гильберта? — спросил толпу граф. Народ зашумел, горожане пихали друг друга, галдели не по делу.
— Никто, значит, — заключил де Бельвар. — Когда и где его видели?
Оказалось, многим мыловар попадался на пути за последнее время, то в харчевне, то на улице, где он или пытался завязать драку, или валялся пьяный. Нашлись и такие, кто утверждал, что видел, как мыловар Гильберт уходил вчера вечером из города.
Граф отправил пару своих рыцарей в дом мыловара, а сам опять принялся за толпу:
— Кто с ним пил?
Горожане расшумелись еще больше, выталкивали вперед то одного, то другого. В конце концов набралось довольно много собутыльников Гильберта.
— Он говорил, что собирается отомстить своей бывшей жене? — граф окинул их всех взглядом; мужики жались, клонили головы к земле. — Я задал вопрос.
Один из них собрался с духом, отер пот с лица и сказал:
— Он частенько поговаривал, что с ним несправедливо обошлись. Другие мужики согласно закивали, в толпе опять загалдели, многие слышали от мыловара подобные речи.
— Он говорил, что ищет смерти своей бывшей жены? — спросил граф.
Мужики испуганно замотали головами, страшась, как бы их не обвинили в убийстве за то, что они пили с убийцей.
— Он мне денег сулил, если я ему помогу кое в чем. Может, за это? — вдруг выпалил плюгавый мужичонка, до сих пор прятавшийся за спинами товарищей.
— А ты что? — спросил его граф. Мужичонка пожал плечами:
— Да ничего, я с ним не хотел связываться, с этим чокнутым Гильбертом свяжешься, неприятностей на свою задницу наживешь, вот.
— Кому он еще деньги предлагал?
Двое мужиков признались, что им, но ни на что другое, кроме как повторять слова первого, у них толку недоставало. Зато выяснилось, что мыловар пил еще кое с кем, кого в толпе не было.
Вернулись рыцари, посланные к мыловару. Гильберта дома, конечно же, не оказалось. Более того, не было на месте ни одного гильбертова работника, а в доме кто-то все поставил вверх дном.
— Словно собирались в спешке, ничего ценного не осталось, мы искали, — доложил один из рыцарей.
Де Бельвар объявил, что забирает в свою казну все имущество мыловара Гильберта и что отныне Гильберт считается в розыске, как убийца. Каждый, кто что-нибудь узнает о его местонахождении, или услышит о нем, или увидится с ним, обязан будет немедленно сообщить графским людям, которые отряжаются на поиски беглеца и преступника Гильберта и его соучастников. Своему капитану граф приказал установить поименно, кто эти соучастники. Де Бельвар поднялся.
— Эрнольд, ты едешь со мной, — сказал он старику.
— Я? Я зачем же? Я же не виноват, я же все сказал, что знаю, я же сам первый пострадал, — забормотал старик, отступая в толпу.
— Не хочешь ехать добром, поедешь под стражей, я тебя арестовываю, — спокойно и твердо сказал граф.
— За что?! — возопил старик. — Меня дочерей лишили, а потом еще и арестовывают! Люди добрые, что ж это делается-то, где ж это видано?!
Графские люди набросились на Эрнольда, сбили его с ног, попинали для острастки, связали и бросили поперек коня одному из рыцарей, чтоб больше не возмущался.
Народу приказано было разойтись, каноники занялись телами, а де Бельвар пригласил Джованни следовать за собой в епископский дом.
— Это мыловар, — произнес Джованни с полувопросительной интонацией.
Де Бельвар согласно кивнул.
— Разбойники стали бы требовать от хозяина открыть тайник или еще что в том же роде. Вряд ли они переубивали бы всех, кто был в доме, тем более детей. Незачем, — рассудил он.
— Гийом, я отдам вам разрешение Папы на аннулирование брака, — Джованни был расстроен, — у вас оно будет в большей сохранности.
— Жан, — де Бельвар взял Джованни за плечи и мягко развернул его к себе, — нет нужды в предосторожностях, я ведь здесь, рядом. Расскажите мне об этом деле.
— Ко мне приходила Беатриса, еще до Адвента, та женщина, чье тело лежало с левого краю, она жаловалась на своего мужа. Я посчитал за благо избавить ее от союза с дурным человеком, но не мог взять на себя ответственность аннулировать их брак, поэтому решил написать в Папскую Курию, а Беатрису отправил жить к ее младшей сестре, на время, пока все не решится, — Джованни тяжко вздохнул. — Ответ пришел быстро, моя просьба была удовлетворена, и я объявил в своей церкви, что брак аннулирован. Все.
— Вы виделись с мыловаром, Жан?
— Да. Он пришел, как только узнал, что его жена была у меня. Он мне не понравился. И потом, учитывая сказанное о нем Беатрисой, я не мог относиться к нему непредвзято.
— А ее отец?
— Я его раньше не видел. Беатриса говорила, он был на стороне ее мужа. Кажется, это и по сей день так, — Джованни выглядел совершенно беспомощным, растерянным.
Де Бельвар обнял его:
— Жан, дорогой, я арестовал Эрнольда, возмутителя спокойствия, и я скоро поймаю этого мыловара-убийцу и покараю. Его судьба послужит хорошим уроком для всей округи.