В «Белой лани» все были в сборе: пара десятков горожан из тех, кто мог позволить себе оружие, и с дюжину каноников, безоружных. Едва Тибо вошел в кабак, как заговорщики, словно по команде, оборотились на него.

— Я с вами, — заявил Тибо Полосатый, — с вами душой и телом! Как вы могли ничего мне не сказать? Так не доверять мне! Я ведь веду с вами дела! Разве я когда-нибудь обманывал хоть одного? Эймар, Турольд, Альмерик, ну, отвечайте, я когда-нибудь поступал с вами нечестно? — Тибо обращался к более решительным из горожан, давно мечтающих о коммуне, из которых один был мясник, второй занимался продажей шерсти, а третий, родственник повешенного недавно мыловара, торговал сыром. — Я точно так же, как и вы все, хочу, чтобы наш город получил права и иммунитеты, ибо, что греха таить, я так же, как и вы все, желаю себе процветания, — Тибо старался говорить располагающе, проникновенно. — Послушайте, я воевал в свое время, я могу оказаться вам полезным, у вас есть уже точный план, что делать? Я хочу помочь!

Ответом на тираду Тибо Полосатого было исполненное замешательства молчание. Горожане переглянулись с канониками: что бы это значило? С чего вдруг явился этот предатель Тибо?

— Откуда известно тебе о наших планах, откуда тебе вообще известно, что у нас есть какие-то планы? — недоверчиво сощурился архидьякон Фольмар.

Ну, братцы, вы даете, — Тибо выдавил из себя дружелюбную улыбку, — я же здесь живу как-никак, не в Шотландии.

- Это не ответ! — закричал мясник Эймар.

Ответ не хуже и не лучше любого другого, — парировал Тибо. Я что, по-вашему, глухой, слепой или еще какой убогий, «А» и «Б» сложить не в состоянии?

— Ты-то в состоянии, — процедил сквозь зубы архидьякон, — шустрый больно, тебя бы укоротить.

— На полоски порезать, — предложил родственник мыловара и, довольный своей шуткой, торжествующе оглядел всех присутствующих.

— Ага, порежьте, — с вызовом ответил Тибо, положив руку на свой короткий меч, — кто первый?

— Да бросьте вы ссориться, — встрял между ними владелец «Белой лани», — порушите мне тут все, не дай Боже!

— Действительно, я пришел не ссориться, я пришел поддержать вас в вашем благородном начинании, — великодушно убирая меч, провозгласил Тибо, стараясь и виду не подать, что беспокоится, не слишком ли он подпустил пафоса.

— Ладно, — вдруг согласился мясник, — пошли. Только чур не выпендриваться, ясно? Мы тут скумекали помочь нашему епископу иноземному переселиться в дальние края, откуда никто еще не вернулся. Так-то.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Тибо. — Я-то надеялся, вы только припугнуть его собираетесь, но чтоб такую дурь затеять? Не ожидал я от вас.

— Чего это дурь-то сразу? — обиделись все.

— А вот чего, — подхватил Тибо, — мы его прикончим, хорошо, но это же ясно, как божий день, что именно мы его «пересилили», как ты сказал, — Тибо кивнул мяснику, — на нас все шишки и посыплются. От одной беды избавимся, так тут же целый ворох — добро пожаловать. Стоит оно того?

— Прочь с дороги, не мешай! — огголкнул Тибо торговец шерстью Турольд. — Пошли, ребята, кончать эту иностранную сволочь.

— Стойте! — Тибо поднял руки, лихорадочно соображая, что бы такое придумать, остановить их, задержать. — Дело нешуточное. Тут хитрость нужна. А так-то нас же всех перевешают!

Пошел ты, нытик! оскорбленный в родственных чувствах Альмерик пригрозил Тибо кинжалом. — Тварь полосатая!

Альмерик пробормотал в сторону Тибо еще пару ругательств покрепче, и горожане и каноники, отпихнув Полосатого от двери, высыпали на улицу. Тибо ничего не оставалось, кроме как бежать за ними.

Едва начинало смеркаться, но короткий ноябрьский день спешил покинуть Силфор, к тому же небо было с утра затянуто тучами, того и гляди дождь пойдет, поэтому когда заговорщики толпой пришли на площадь, в окнах нижней залы епископского дома горел слабый свет. До вечерни оставалось еще немало времени, ставни и дверь стояли еще незатворенные. Тибо ничего не успел предпринять. Главарь силфорцев Мясник Эймар — подал пример к наступлению, первым бросившись к епископскому дому.

Джованни сидел у растопленного камина, ибо день выдался холодный, и задумчиво глядел на огонь. Напротив на низкой скамейке примостился Филипп де Бовэ, предававшийся мечтам о припасенном на ужин добром куске баранины. Он первый услышал топот на внешней лестнице и вскочил, почуяв недоброе. Тяжелая дверь распахнулась под напором горожан так широко, что ударилась о стену. Джованни тоже поднялся со своего места, в голове его вспыхнула, словно молния, единственная мысль, горячая мольба к небесам: «Только бы быстро, Господи!» Маленький зал заполнился вооруженными чем попало людьми, распаленными предстоящим убийством. Филипп едва успел добраться до своего оружия, но это не помогло: заговорщиков оказалось слишком много, они оттеснили Филиппа от Джованни, и едва он угрожающе взмахнул мечом, как торговец шерстью Турольд схватил Джованни, приставив ему нож к горлу.

— Бросай оружие, — приказал Турольд Филиппу, — не то я этому… голову отрежу!

Филипп матерно выругался. Между ним и Джованни оказалось дюжины две вооруженных людей, некоторые из них явно были охвачены боевой решимостью. Выбор был нелегкий, Филипп прикинул, сможет ли пробиться к епископу раньше, чем крепко державший Джованни горожанин успеет причинить ему вред, но Турольд, разгадавший мысли де Бовэ, слегка порезал Джованни шею, по ножу потекла кровь, и Филиппу пришлось бросить меч. Он швырнул его об пол, так, что тот загремел, словно ругаясь, как и его хозяин. Ближе всего к мечу оказался архидьякон Фольмар, однако он намеренно отступил, оружие Филиппа забрал себе кто-то из горожан. Самого же Филиппа окружили, а он приготовился к драке, пусть голыми руками, один против многих, но не просить же о пощаде подлую чернь. Только никакой драки не получилось: дюжий мясник Эймар ударил Филиппа сзади по голове скамейкой, и бедняга свалился на пол без сознания.

— Не убивайте его! — вскрикнул Джованни.

— Заткнись, — дернул его торговец шерстью, — до тебя еще дойдет дело.

Филиппа скрутили и связали, пнули несколько раз «Чтобы, когда очухается, ему жизнь медом не показалась», — объяснил руководивший карательной операцией мясник.

Торговец шерстью оттолкнул от себя Джованни, прямо в руки Альмерика, родственника мыловара.

— Что, мразь, посмотрим, как ты теперь в Рим нажалуешься! — прорычал Альмерик и одним ударом — кулаком в лицо — сбил Джованни с ног.

Джованни ударился об стену и упал бы на пол, если бы к нему не подоспел мясник Эймар, ради такого дела бросивший глумиться над поверженным Филиппом.

— Нет, нет! — схватил он Джованни за плечи и рывком поставил его на ноги. — Гляньте-ка, как его к земле клонит! Что, дождаться не можешь?

Альмерик давно заприметил епископское кольцо Джованни и улучил момент сорвать его с пальца.

— На тебе, что ли, на сохранение, — протянул он кольцо стоящему рядом архидьякону Фольмару.

— Нельзя поднимать руку на священника, — неожиданно заявил Фольмар.

— Ох, правда что ли? — глумливо запричитал мясник. — Да нужен он, об него руки марать. — И мясник оттащил Джованни к столу, поставленному в глубине залы для ужина, и хватил его головой о столешницу — не так сильно, чтобы раскроить череп, но все же с достаточной злостью. — А так можно? Не руками? — Эймар продемонстрировал не замаранные в крови руки. — Не руками, столом.

— А ногами можно? — лицемерно осведомился Альмерик.

Джованни упал, стоило только Эймару отпустить его, кровь заливала лицо, он ничего не видел, в ушах гудело, звенело, к горлу подкатился комок тошноты от вкуса крови и слез во рту.

— Специально прикатил, всякие там десятины с нас драть! — кричал ему Эймар. — Вот тебе десятина! — прорычал он, пнув Джованни.

— Близко, небось, твоя Ломбардия к сарацинам, вот они, поди, вас там и предупреждают, когда войной на христиан пойдут! — заявил кто-то. Кто, Джованни не разобрал, голоса начали искажаться в его ушибленной голове, ему очень хотелось потерять сознание. Он сжался на полу, сотрясаемый крупной дрожью, от страха не смея издать ни звука.

Заговорщики подбадривали себя, ругая его на чем свет стоит, но никто не собирался приниматься за убийство своего епископа. Не находилось ни одного столь безрассудного или столь попросту глупого, кто решился бы взять на себя ответственность за такое вопиющее преступление. К тому же, Джованни, с какой стороны ни взгляни, убивать было как-то неудобно, он не сопротивлялся, не вырывался, не огрызался в ответ на сыпавшиеся на него оскорбления, даже не просил пощады.

Наконец вперед пробился Тибо Полосатый, которого до сих пор упорно отпихивали прочь, чтобы не мешался.

Посмотрите-ка на каноников, — он указал на Фольмара со товарищи, — приперлись без оружия, стоят себе в сторонке, как будто они тут ни при чем. Мы, значит, виноватые будем, а они что?

Заявление Тибо пришлось как раз вовремя. Горожане повернулись к каноникам.

Чего молчите? — напирал Тибо. — Небось правду говорю.

Правду? — зашипел на него архидьякон. — Ты, тварь продажная, перед любым рыцарем готов на карачках ползать!

Тибо угрожающе приступил к Фольмару.

— Ну, давай, докажи, что ты наш человек, у тебя есть меч, убей его! - архидьякон ткнул пальцем в воздух над Джованни.

— Нашел дурака! — парировал Тибо.

— Ты предатель, предателем и останешься, — заявил мясник. Ответом ему был увесистый удар наотмашь, прямо в челюсть. Эймар пошатнулся, пощупал подбородок, тряхнул головой и бросился на Тибо.

— Эй, эй! — закричали сразу несколько человек и поспешили растащить дерущихся.

— Нельзя его просто так взять и зарезать! — кричал Тибо, пользуясь тем, что на него обращено внимание всех заговорщиков без исключения. — Даже если мы его после этого быстренько зароем и скажем, будто он от болезни загнулся, еще не известно, как обернется, может, понаедут какие-нибудь из Рима, из Кентербери, да откуда ни возьмись, раскопают, посмотрят, — и все откроется. Тайное всегда становится явным!

— Ишь как заливается, соловьем! — хмыкнул Альмерик. — Что ж ты нам прикажешь с ним делать?

— Ну… — помялся Тибо, высвобождаясь из рук горожан и показывая всем своим видом, что драться он не намерен, — вот ведь… он почесал в затылке, изображая глубокое замешательство. — Да! Давайте его запрем и голодом уморим!

Горожане и каноники призадумались.

— Точно! — как будто обрадованный своей находчивостью воскликнул Тибо. — Так никто не догадается. Он же болел? Болел. Вот и помер. И никаких доказательств.

А кто поручится, что ты, пока то да се, не отправишь в Честер человечка? — недоверчиво произнес Фольмар. — Он же долго помирать будет.

Не слишком и долго, — пробормотал Тибо. — Если уж вы мне так не доверяете, заприте и меня на это время, ну, пока все не кончится, — предложил он. — Это, конечно, оскорбление, но я, так и быть, согласен.

Похоже, Полосатый дело говорит, — сказал Турольд.

— А где нам его держать, в подвале каком-нибудь? — спросил Эймар, решивший поквитаться с Тибо попозже.

— Зачем его таскать по всему городу? Здесь и запрем, так правдоподобнее, — со знанием дела ответил Тибо.

На том и порешили. Связали Джованни, заломив ему руки за спину, заставили подняться на второй этаж, вернее оттащили его туда, так как он совсем не держался на ногах, бросили в пустую комнату, подумали, и связали его по ногам тоже, чтоб уж точно никуда не делся. Подумали еще, и запихали ему в рот первую попавшуюся под руку тряпку, связали еще крепче. Альмерик дернул его за волосы, посмотреть, сможет ли он вскрикнуть. Ко всеобщему удовольствию, Джованни издал такой слабый стон, что его и за два шага невозможно было бы услышать. Потом заперли дверь и оставили его одного в темноте, умирать.