Совсем стемнело, стража на силфорских воротах зажигала факелы, когда вдруг откуда ни возьмись в город влетел на полном скаку тяжело вооруженный отряд. Рыцари пронеслись по улочкам Силфора, словно призраки, выскочили на соборную площадь, где тем временем собралась толпа обывателей, прослышавших о чем-то. «Вроде бунт какой-то. Да не, заговор. Какой заговор? Переворот!», — судачили они промеж собой, но никто ничего не понимал толком. При появлении рыцарей люди бросились врассыпную, испуганно крича: «Всадники! Всадники!» Рыцари соскочили с коней прямо у крыльца епископского дома, первый же попавшийся под тяжелую руку горожанин полетел с лестницы вниз. В мгновение ока входная дверь оказалась сорванной с петель. Гийом де Бельвар граф Честерский был в таком страхе и ярости, что это утроило его силы. В нижней зале сразу началась паника. Заговорщики никак не ожидали такого поворота событий, появление графа казалось им совершенной мистикой.

— Как? Откуда?! — забормотал архидьякон Фольмар, заползая под стол.

Словно в ответ на недоумение архидьякона Тибо Полосатый крикнул де Бельвару:

— Он на верху!

Граф раздавал удары мечом направо и налево, чаще плашмя, но порой и рубил, какой-то несчастный, некстати оказавшийся у него на пути, лишился руки и с диким воем принялся кататься по полу, зажимая рану. Люди графа тоже не церемонились, на заговорщиков обрушилась вся мощь рыцарского гнева, призванного покарать дерзость подлой черни: тяжелые мечи раскраивали головы, кулаки в железных перчатках выбивали глаза и зубы, ломали кости. Де Бельвар был одержим одной мыслью — как можно скорее увидеть Джованни. Он запретил себе думать, что Джованни, возможно, уже мертв, он надеялся. И он был разгневан, страшно разгневан а оттого оставался совершенно недоступен милосердию по отношению к этим людям, низким простолюдинам, осмелившимся причинить зло его любимому. Грабившие комнату Джованни наверху заговорщики сами попрыгали вниз, пара из них переломали ноги, а один свернул себе шею.

Во втором этаже не осталось зажженным ни единого факела, ни единой свечи — непроглядный мрак. Граф крикнул: «Свет! Дайте свет!» Один из его рыцарей поднялся следом, прихватив факел. Странно перегороженный, на манер монастыря — комнаты вряд справа и комнаты вряд слева, разделенные узким коридором, — второй этаж епископского дома казался безлюдным. Де Бельвар первым делом бросился в комнатушку, которую до сих пор занимал Джованни. Огонь осветил ужасный беспорядок: все было перевернуто вверх дном, Джованни в комнате не оказалось. Граф побежал по коридору, распахивая ветхие двери, сотрясая все перегородки, того и гляди готовые развалиться, стоило только подналечь, рыцарь с факелом торопился за ним, дощатый пол стонал под тяжелыми шагами людей в полном вооружении. Наконец в последней комнате справа нашелся Джованни. По тому, как он лежал, не так как труп, ибо де Бельвар повидал за свою жизнь немало трупов, граф сразу понял, что Джованни жив, — возможно, ранен, но жив. Де Бельвар подошел к нему, опустился на колени, снял шлем и боевые рукавицы, осторожно приподнял, повернув лицом к себе. Веки Джованни дрогнули. Граф развязал ему рот, вытащил кляп, Джованни закашлялся. Рыцарь с факелом подошел слишком близко, Джованни сначала приоткрыл мутные глаза, его взгляд сделался даже как будто более осмысленным, но потом он зажмурился, отвернулся от яркого света.

— Отойди! — приказал де Бельвар факельщику.

Граф перерезал на Джованни веревки, одну за другой, стараясь не причинять ему лишней боли.

Все кончилось, теперь все хорошо, я здесь, вам больше ничего не угрожает, — успокаивал он едва осознававшего, что с ним происходит, Джованни. Потом граф взял его на руки, как можно удобнее устроив его голову у себя на плече, и понес вниз.

Когда де Бельвар вышел на лестницу, побоище в зале уже закончилось. Ему закричали:

— Осторожнее, мессир, там нескольких ступеней нет!

Де Бельвар начал спускаться потихоньку, лестница шаталась и скрипела под его весом. Рыцарь с факелом остался наверху, подождать, пока граф спустится: двух тяжеловооруженных этой разбитой конструкции было не выдержать.

Едва де Бельвар благополучно сошел на первый этаж, к нему подошли Тибо Полосатый и Филипп де Бовэ, — первый с уверениями, что сделал все, что мог, второй каясь в своей нерадивости. Граф не обратил внимания ни на одного, ни на другого, он прошел мимо трупов и искалеченных заговорщиков, равнодушно ступая по лужам крови. Джованни, тихо лежавший у него на руках, чуть шевельнулся, и де Бельвар с тревогой посмотрел в его окровавленное лицо. Не похоже, чтобы он был ранен. Побит, только побит, не более того. «Бедный мой», — граф осторожно прижал Джованни к себе. Выйдя на улицу, де Бельвар сразу приказал ехать.

— А с этими ошметками что делать? Там живые есть, — спросил его один из рыцарей.

— Потом, — отмахнулся граф, передал Джованни на руки оруженосцу, надел свои рукавицы, вскочил на коня и тут же забрал Джованни обратно, пристроив его на седле перед собой.

Джованни, проявивший беспокойство, когда его передавали с рук на руки, доверчиво уткнулся в грудь де Бельвару, только рядом с ним он чувствовал себя в безопасности.

Всю дорогу до Стокепорта граф ругал самого себя.

— Зачем я уехал, бестолочь? Знал, ведь, что все этим кончится! Зачем сидел потом, не показывался, дурак, — де Бельвара до сих пор трясло, вернее, только как будто сейчас начинало трясти от пережитого ужасного волнения за Джованни. — Вас могли убить. Я бы вас потерял. Я мог бы все потерять. Как бы я дальше жил, полоумный, бессовестный дурак, бестолочь? — повторял он, чтобы успокоиться, и обращаясь к Джованни, и не обращаясь.

В любом случае, Джованни его слов не разбирал. Как ни старался граф ехать помедленнее, Джованни растрясло, и он впал в полузабытье.

К приезду в Стокепорт де Бельвар вернул себе присутствие духа. Во внутреннем дворе их встречал сам не свой от беспокойства Арнуль.

— Что с ним? — несдержанно воскликнул он, подбегая к графу.

— Кажется, ничего серьезного, но надо посмотреть, — ответил де Бельвар и спустил Джованни Арнулю.

Тот не принял Джованни на руки, а лишь неловко поддержал его, Джованни едва не упал.

Ох да что же это?! — громко запричитал Арнуль. — Боже мой, крови-то сколько, везде кровь! Вам больно, мессир?

Джованни как мог отстранился от Арнуля, визгливый от волнения голос которого резал уши, отдавался в голове невыносимой болью. Де Бельвар сошел с коня, вновь поднял Джованни на руки и отнес в «его» комнату, в ту, что он занимал во время псевдоосады, когда де Бельвар лежал раненый, и потом каждый раз, когда гостил в Стокепорте. Но Джованни этого не знал, мир вдруг потух перед его глазами, и он потерял сознание. Очнулся он уже в постели, стараниями Арнуля, дававшего ему нюхать какую-то гадость. Джованни отворачивался, даже попытался оттолкнуть руку Арнуля, но тот не успокоился, пока не увидел, что Джованни совсем пришел в себя.

— Вы, может быть, ранены, мессир, надо одежду разрезать, посмотреть, — увещевательным тоном сказал Арнуль.

— Нет! — вдруг решительно воспротивился Джованни, испугавшийся, что ему испортят последнее оставшееся блио. — Не надо ничего резать! Я не ранен!

— Мессир, — беспомощно повторил Арнуль.

— Говорю же вам, я не ранен! — Джованни хотел встать с постели, но у него закружилась голова, едва он приподнялся с подушек.

— Хорошо, хорошо, — сдался Арнуль, укладывая его обратно, — все равно надо убедиться, и вообще, кровь стереть, ушибы осмотреть, дело обычное.

И Джованни безропотно позволил снять с себя верхнюю одежду. Но когда Арнуль стянул с него рубашку и, обернувшись, сказал: «Давай теперь воду, жена», — Джованни опять встрепенулся.

— О, пожалуйста, удалите женщину! — взмолился он.

— Да бросьте, мессир, что я, голого мужчину не видела? — весело заметила жена Арнуля.

Это заявление Джованни вовсе не успокоило, и Арнулю пришлось попросить жену уйти.

— Правда что, нехорошо, неприлично, огг же все-таки епископ, сказал Арнуль, усмехнувшись при этом про себя: «Жить будет».

После тщательного осмотра, когда Арнуль прощупал Джованни все кости на предмет их целости и стер с его лица кровь, можно было с уверенностью сказать, что с ним действительно не произошло ничего страшного.

Полежите пару дней, мессир, и все, дай Бог, образуется. Я прикажу, чтобы ставни вам не открывали. Да, и тут вот у меня тазик, если вас тошнить будет. Вот, все, спите. Вам спать хочется?

Джованни кивнул.

— Это правильно, вы должны спать, — и Арнуль оставил Джованни отдыхать, а сам примостился у камина, — зовите меня, если что понадобится, мессир.

Скоро к Джованни заглянул де Бельвар, успокоить свою совесть. Арнуль повторил графу все тоже самое: покой, сон, тишина и темнота, вот что требуется для скорого выздоровления мессира епископа. Де Бельвар подошел к кровати. Джованни бледный, с синяками и ссадинами на лице выглядел трогательно и жалостно. Граф с нежностью взял его за руку, поцеловал его уставшие, слипающиеся глаза, и в «доброй ночи, Жан» де Бельвара прозвучало уверенное спокойствие обладания.