Дядюшка-архидьякон давно поджидал Паоло Овильо, зятя Джованни, который должен был приехать в Верону на Пасху, но дела задержали его в Венеции, и он прибыл только в апрельские иды.

Сеньор Овильо прошел уже половину своего жизненного пути. С того времени, когда они с Джованни виделись последний раз, он погрузнел и стал еще более солидным.

— А Джованни совсем не изменился, даже не подрос! — Паоло схватил шурина в охапку и приподнял над землей, без малейшего уважения к его сану. Однако тут же спохватился, поздравил Джованни и распорядился принести подарок — тяжеловесный письменный прибор, в котором все предметы изображали львов: чернильница была лежащим львом, подставка для перьев — львом, приподнявшимся на задних лапах, песочница — львом сидящим. Эти львы приглянулись Паоло в Венеции, и он решил купить их по такому случаю, «чтоб умные вещи писать».

Почтенный архидьякон похвалил подарок. Джованни не имел места, где мог бы работать, поэтому он уложил львов в свой и без того едва закрывавшийся сундук. Со времени отъезда из Болоньи у него вещей стало раза в два больше: дядюшка подарил несколько книг, заказал специально для него новую повседневную одежду, а сердобольная вдова уговорила принять от нее полдюжины полотняных рубашек. Драгоценное торжественное облачение, переданное Курией в дар его будущей кафедральной церкви, должно было перевозиться отдельно.

Паоло чуть не с порога объявил, что он сильно припозднился и его обоз должен отбыть не позже, чем через день-два. Он твердил об этом, пока не отправился спать. Джованни плохо знал своего зятя, воспринял его слова буквально и совершенно растерялся, когда на следующий день не было и следа приготовлений к отъезду, а под вечер Паоло вдруг заявил, что совсем нелишне заказать Джованни теплый плащ, пушистую шапку и рукавицы «для перехода через горы», причем казалось, Паоло уже никуда не торопится. Дядюшка-архидьякон хотел было спорить о выгодах путешествия водным путем, но Паоло перебил его.

— Как я могу доверить милости моря такой бесценный груз? — воскликнул он и многозначительно подмигнул шурину. Джованни догадался: Паоло хочет использовать его присутствие в своем обозе. Каким образом, он понятия не имел, но призадумался, что за груз везет в Англию его зять.

Джованни, конечно же, хотелось расспросить Паоло о сестре, но он не мог говорить свободно в присутствии дяди, а архидьякон, как на грех, ни на минуту не оставлял их наедине. Выяснить, когда они все-таки выезжают, ему тоже не удавалось. Каждый день Паоло отговаривался тем, что, будь его воля, он бы давно уже уехал себе с Богом, и Джованни так и не смог добиться разрешения съездить, повидать мать, недавно вышедшую в третий раз замуж в Бергамо.

— Мы бы заехали, если б было по пути. А так-то зачем зря лошадей гонять? — рассудил Паоло.

Правду говоря, Джованни не слишком горевал по этому поводу, он даже не был на ее свадьбе. Мать отчего-то стеснялась своих старших детей и вряд ли обрадовалась бы его приезду; Джованни просто не терпелось ехать хоть куда-нибудь. Несколько дней прошло в томительном ожидании неизвестно чего, потом вдруг Паоло исчез и, явившись за полночь, объявил, что они уезжают ранним утром. Джованни даже испугался, не натворил ли Паоло чего-нибудь дурного, раз ему приходится так внезапно покидать Верону. Но ему никогда ничего не объясняли, и он думал: только одно хорошо, он давно собрался, поэтому не нужно беспокоиться, как бы не задержать зятя.

Еще не рассвело, Верона едва просыпалась, окутанная предутренним туманом, а у Паоло уже все было готово для отъезда. Джованни высунулся из окна посмотреть на обоз, и ахнул: на обширном подворье стояла вооруженная до зубов армия. В сердце Джованни закралось тщеславие. Право слово, сложно не почувствовать гордость, путешествуя как знатный сеньор. Верный Пьетро вывел застоявшуюся Логику, Джованни позвали вниз, и дядя благословил племянников на дальнюю дорогу, повесив каждому на шею мешочек с драгоценной реликвией — несколькими волосами Пресвятой Девы. Затрубили рога, и у Джованни вовсе закружилась голова от восторга. Паоло взмахнул рукой, как рыцарь из жесты, зовущий вассалов на бой, обоз тронулся.

Из Вероны их путь лежал на Кремону, оставляя по правую руку Бенакское озеро, потом, минуя императорскую столицу Павию, через Асти на Турин и наконец Сузу. Паоло нервничал, не желал разговаривать, и Джованни приходилось ехать посреди людей наедине со своими мыслями. Он прощался с Ломбардией навсегда, хотя, как знать, может быть когда-нибудь церковный собор или визит к гробнице Святого Петра приведет его сюда вновь. Джованни не испытывал сожаления, он не был здесь счастлив.

В Сузе остановились для подготовки к переходу через Альпы. Цветущая долина реки По осталась позади, их ждали коварные снега и ледники перевала Мон-Сени, Паоло ворчал, что они едут не тогда, когда следовало, и уже слишком поздно, или слишком рано.

Однако горы оказались к ним благосклонны. Хотя были, конечно, свои трудности, на перевале не приходилось зевать по сторонам, как на ровном месте. Джованни Альпы подавляли, он совсем не находил в них романтической красоты, о которой слышал, бывало, от путешественников, и молился, чтобы эта часть пути миновала как можно скорее. Они уже спускались в Бургундию, когда на них напали.

Что произошло, Джованни сначала и не понял. Схватка, вернее расправа, была скорой, он в ней участия не принимал, поэтому испугался только задним числом, когда все уже кончилось.

— Пятеро раненых, один убитый, — доложили Паоло, и принялся ругаться, на чем свет стоит. Досталось всему людскому роду, но более всех бургундцам. Делать нечего, пришлось останавливаться, возиться с ранеными и хоронить убитого. Тут обратились к Джованни, единственному священнику во всем обозе. Джованни попытался уговорить Паоло похоронить и разбойников — дюжины две трупов, оставленных на произвол судьбы.

— Вот еще! — в раздражении воскликнул тот. — Получили, что заслужили!

Джованни отступил. С тяжелым сердцем читал он молитвы над одним убитым, пытаясь не смотреть на других. Покойника еще не зарыли, когда пошел дождь и стало не до церемоний. Паоло объявил, что сегодня не его день.

Потом до самого Вьенна обошлось без происшествий, а во Вьенне к ним пристал странный субъект, изъяснявшийся на причудливой смеси латыни, провансальского и ломбардского, и утверждавший, что он клюнийский монах. Сначала Паоло прогнал его, слуги даже поколотили бедолагу, но когда выехали на лионскую дорогу, монах опять был тут как тут, приплелся неизвестно откуда, ведя в поводу своего довольно-таки опрятного ослика.

— Умоляю, христиане, соотечественники, не откажите в покровительстве несчастному грешному монаху, — охал и стенал он.

— Черт бы тебя побрал! — Паоло сплюнул на дорогу. Пристал, что твой репей! Не мог что ли дождаться какой-нибудь своры проходимцев, как ты сам, обязательно надо к честным людям цепляться?

— Ах, добрый сеньор, — запричитал монах, — я ужасно как опасаюсь проходимцев, не ровен час ограбят, а то, пожалуй, и что похуже, убьют. Такие времена настали, стоит лишь отлучиться из ворот обители, как налетят хищники и пожрут тебя со всем твоим…

— Говном, — закончил Паоло, смеясь.

— Полноте, сеньор, — усмехнулся монах, — я хотел сказать «добром», ну да Бог с вами, благородные господа страсть как любят пошутить.

Так он остался в обозе до самого Лиона.

— Хоть и не пристало мне жаловаться, но все идет вкривь и вкось, ибо воистину наступают последние времена, — разглагольствовал монах по дороге. — Господи, спаси нас, грешных! Еврейские мудрецы, математики, установили, что когда все планеты сойдутся в созвездии Весов, аккурат в этом 1187 году от воплощения Слова, невиданный ураган поднимет всю пыль и песок с поверхности земли и засыплет города и деревни, и нет от того урагана никакого иного спасения, кроме как забиться в подземелья и пещеры, словно дикие звери. А вдобавок к урагану начнутся страшные землетрясения, чума, наводнения, войны между христианами, и в довершение всех бед…

— Так это еще не все? — фыркнул Паоло.

— Как же, все! Потом явится безжалостный языческий завоеватель и учинит страшную резню христиан. Угораздило же нас с вами, злосчастных, родиться в столь ужасный век!

— Будь ты неладен, паршивый монах! — выругался Паоло. — Правду говорят, не к добру встретить зайца, простоволосую женщину, слепого, хромого и монаха.

— Ну что вы все ругаетесь, добрый сеньор? обиделся монах. — Это же не по моей вине, это предсказание евреев-некромантов, причем вернейшее.

— Вернейшая чушь это твое предсказание, — перебил Паоло. — Может эти самые планеты и не встанут, как тебе хочется.

— Бог с вами, добрый сеньор, мне этого вовсе не хочется, да только вот как же они не встанут, когда им так положено? — принялся возражать монах.

— Положено, — протянул Паоло. — Кем, зачем положено? И когда твои планеты учинят этакое безобразие? Добрая часть года прошла уже.

— Ах, сеньор, сказано же вам, когда Солнце… или Луна, тьфу, забыл, войдет в созвездие Весов.

— Когда конкретно, негодяй? Успею я до дому добраться?

— То мне не ведомо… — начал было монах.

— В сентябре, — сказал Джованни.

— Ох, я же говорю, вернейшее предсказание, — вздохнул монах. Паоло помрачнел.

— Все происходит по воле Всевышнего, и вряд ли какой-то еврей способен постичь тайну Божественного предопределения, — попытался успокоить его Джованни.

— Ох, и мудрено же вы выражаетесь, благородный сеньор, — восхитился монах, — вот бы мне запомнить в точности, как вы сказали, тогда в обители сразу всякому станет ясно, что я ума поднабрался.

— Заткнись, мошенник! — прикрикнул на него Паоло. — Клянусь Святым Амвросием, я прикончу тебя, если ты еще посмеешь открыть рот, подлая тварь!

Монах испугался и прикусил язык до самого Лиона. При въезде в Лион монах пропал.