На следующий день Ричард получил приступ так называемого анжуйского бешенства, унаследованного им от своего покойного отца короля Генриха. Причиной вдруг охватившей его черной меланхолии послужило упорное нежелание английского флота объявляться в гавани Марселя. Прошлым вечером Ричард как будто и не думал о своих кораблях, а утром вдруг забеспокоился, сорвал злость на тех, кому не посчастливилось попасть ему в неурочный час под руку, погадал на черточках, погиб его флот, «да» или «нет», исписав целый лист, обругал на чем свет стоит и залив, видимый из окна замка, и вообще все моря с их неизменным коварством. Потом Ричард послал в марсельский порт человека разузнать, как оно обычно бывает с большими флотилиями, и успокоился сознанием того, что предпринял хоть что-нибудь.

Когда де Бельвар и Джованни, приодевшийся в свои парижские обновки, пришли поздороваться с ним, Ричард воскликнул изумленно и восторженно, как ребенок, радующийся нежданному подарку:

— Боже мой, мессир епископ, вы так похожи на короля Франции!

— Неправда, совсем не похож, — возразил де Бельвар.

— Ну, мне лучше судить. Вы не знаете Филиппа Французского так, как знаю его я, — хитро подмигнул Ричард.

— А вы не знаете мессира епископа так, как я, — парировал граф.

Ричард ничего не ответил, только приподнял своим обычным манером правую бровь и объявил, что желал бы развеяться, услаждая слух игрой на музыкальных инструментах.

— Я написал плач «О где мой флот, где мои корабли», — сказал Ричард, иронизируя над собой и своими бесплодными тревогами. — Пойдемте на воздух, послушаете.

Шарль де Ламэр принес семнадцатиструнную роту для Ричарда и двенадцатиструнный гитерн для себя. Они вчетвером устроились на траве под плодовыми деревьями замкового сада. Ричард наиграл мелодию, Шарлю следовало повторить ее в несколько упрощенном варианте. Они попробовали играть вместе, но тут же сбились.

— Нет, нет, не то! — раздраженно прервал игру Ричард. — Вот так здесь, — он вновь показал мелодию. — Так, а не иначе, не перескакивайте.

Де Ламэр хотел что-то возразить, но передумал и промолчал. Едва они начали играть вновь, вся история повторилась.

— Да не так же! — вспылил Ричард. — Вы что играете? Слуха у вас нет!

Де Ламэр опустил гитерн на землю и отказался играть.

— И что же мне делать? — растерянно спросил Ричард с таким выражением, словно все его благополучие зависело от того, сможет ли он сыграть в ансамбле свой плач. — Вас, дорогой граф, я не стану спрашивать, вы ведь никогда не играли?

Де Бельвар отрицательно покачал головой.

— А вы? — все с тем же умоляющим видом обратился Ричард к Джованни. — Вы играете?

— Я могу попытаться, — неожиданно для де Бельвара согласился Джованни.

Де Ламэр протянул ему свой гитерн, и Джованни удобно устроил инструмент у себя на коленях. Он взялся за плектр таким манером, что сразу было ясно — играть он умеет.

— Постараюсь вспомнить уроки музыки. Заранее прошу простить, если ничего не выйдет, — предупредил Джованни.

— О, я же говорил, вы само совершенство! — восторженно воскликнул Ричард. — У меня совсем несложная мелодия.

Пока король показывал, что играть, и Джованни повторял за ним, а потом они довольно-таки в лад соединяли звучание обоих инструментов, де Бельвар думал, отчего это его милый Жан никогда и словом не обмолвился о том, что играет на гитерне, он бы с радостью послушал. А когда Ричард прервал его размышления, в очередной раз пустившись в высокопарное восхваление достоинств Джованни, граф решил покинуть Лансон как можно скорее, при первой же возможности, пусть даже с риском вызвать неудовольствие короля. Самым лучшим выходом из сложившейся ситуации де Бельвару представлялось оказаться подальше от Ричарда.

Граф не сразу заметил, что Шарль де Ламэр подсел ближе к нему.

— Он специально меня сбивал, — прошептал француз на ухо де Бельвару.

— О чем это вы там шепчитесь? — встрепенулся Ричард, притворяясь, будто ревнует. — Как скоро у вас появились тайны!

Джованни быстро сдался, он совсем отвык играть, и у него устали руки. Ричард предложил прогуляться до обеда, благо погода стояла превосходная. Де Бельвар постарался устроить так, что они разделились на пары: Ричард с де Ламэром, а он с Джованни.

— Жан, почему вы скрывали от меня, что умеете играть? — спросил граф.

— Я вовсе не умею, — возразил Джованни. — Я просто изучал музыку в курсе квадриума, и гитерн для меня был практическим занятием, не более того. Настоящий исполнитель — это совсем другое дело. Взять хоть нашего короля. Он сердцем играет, а я руками, понимаете? — Джованни улыбнулся, заметив, как де Бельвар нахмурился при упоминании Ричарда. — Не ревнуйте, вы же меня знаете.

Они поцеловались умиротворенно, с такой доверительной нежностью, как целуются только люди, привыкшие и прикипевшие друг к другу, но весь остаток дня де Бельвар был начеку, не позволяя королю приближаться к своему любимому. Вечером граф ловко изобрел предлог пораньше удалить Джованни в их комнаты.

Ричард отнюдь не был глупцом, если он и не понял в первый момент, насколько серьезные отношения связывают графа с так называемым советником, то одного дня в их обществе оказалось для него вполне довольно. Он не перечил де Бельвару, предпочитая хитро затаиться, как хищник, прячущий когти. Интрига, затеянная королем Англии, требовала времени.

Человек Ричарда, посланный в Марсель, вернулся только на следующий день, ближе к вечеру. Новостей о приближении большого флота он не привез, но и никаких слухов о его гибели тоже. Оставалось лишь надеяться на милость Божию.

Ричард самолично отправился в покои графа Честерского.

— Помолитесь, чтобы мой флот оказался в целости и сохранности, — попросил король. — Каким непосильным бременем оборачиваются порою наши добрые начинания. Я и думать не смею о том, что мои корабли совсем пропали, столько их построили, не меньше сотни, такое множество людей, воинов за Гроб Господень, так много оружия, так много средств в них вложено. О, милосердный Иисус, что мы станем делать, лишившись всего этого? Верно, Господь не желает успеха нашему походу.

— Мессир, отсутствие новостей порою тоже хорошая новость, — сказал Джованни, — не время еще отчаиваться.

— Может быть их задержали какие-то совершенно пустяковые причины, встречные ветра, или еще что-нибудь. Да вы сами потом посмеетесь над своими нынешними переживаниями, — продолжил де Бельвар.

— Вы совершенно правы, — согласился Ричард, — что бы я делал, если б вы не оказались сейчас рядом со мной, только благодаря вашему участию я еще и держусь, не поддаюсь унынию, мессир граф, мессир епископ, — Ричард протянул им руки. — Прошу вас, будьте моими компаньонами до самого Иерусалима, не оставляйте меня, Христом Богом молю. Вы так нужны мне.

Как можно было не принять столь сердечное предложение? Де Бельвар и Джованни согласились.

— И в залог нашей дружбы, прошу, отбросим условности, зовите меня по имени, — попросил Ричард. — Я для вас отныне не король, а неизмеримо больше, я ваш самый преданный друг, ваш брат. Ладно?

— Ладно, — кивнул де Бельвар. — Ричард.

— Гийом, — король обнял графа, похлопал его по спине. — Жан.

— Ричард, — ответил Джованни и позволил Ричарду обнять себя.

— Поедемте завтра же в Марсель, — предложил король, ободрившись. — Сколько можно здесь сидеть, в этом скучном Лансоне? У меня довольно с собой средств, чтобы нанять для нас и всех наших людей корабли, хотя бы до какого-нибудь порта в Ломбардии. Нет, правда, чем ждать у моря погоды, как говорится, — Ричард усмехнулся своему каламбуру.

— Хорошо, — согласился де Бельвар.

— Еще говорится: хуже всего ждать или догонять, — сказал Джованни.

И граф взглянул на него обеспокоено, но Джованни ничего не заметил, он вообще не смотрел в сторону де Бельвара, беспечный, самонадеянный маленький Жан был занят Ричардом и его проблемами.

Однако надо отдать королю должное, с тех пор, как они трое обменялись уверениями в вечной братской привязанности, он не предпринимал более ни единой попытки особенно сблизиться с Джованни. До Марселя плыли на королевской барке, и за все то время, пока собирались в дорогу и потом, находясь на борту, Ричард не пытался остаться с Джованни наедине, даже не досаждал ему своими комплиментами. На месте де Бельвара любой бы успокоился, но граф слишком хорошо знал Ричарда Плантагенета, и ничто во всем свете не смогло бы заставить его ослабить бдительность.

В Большом марсельском порту множество крестоносцев давно дожидались английских кораблей. Рыцари встретили короля Ричарда как свою надежду на скорое избавление от сидения на одном месте, ибо им, бедным, приходилось волей неволей проедать в Марселе накопленные на поход средства.

Ричард, со свойственным ему великодушием, нанял десяток трехмачтовых кораблей и в два раза больше двухмачтовых быстроходных галер. Пока эти суда спешно готовили к отплытию, король отвлекал свое внимание от тяжких раздумий о судьбе большого английского флота, осматривая достопримечательности города и окрестностей. Остановились по настоянию Ричарда в большом аббатстве Сен-Виктор, недалеко от порта. Ричард облазил все монастырские постройки от подвалов до крыш, перепробовал разное местное вино и яства, которые монахи обычно готовили на своей большой кухне, изучил крепость аббатства, словно был заправским инженером фортификаций. Он вмешивался даже в то, как монахи служат мессу. По его мнению, они пели недостаточно красиво.

— Разве так возносят хвалу Богу? — возмущался Ричард, — да это просто блеяние какое-то, а не пение.

Де Бельвар отказался принять от короля два двухмачтовых корабля для своих рыцарей, он не испытывал недостатка в деньгах и мог позволить себе нанять их сам. На этих быстроходных судах, оснащенных и парусами и веслами, графская дружина должна была как можно скорее отправиться на Сицилию и ждать там в Мессине своего сеньора. А де Бельвару с Джованни и личной прислугой предстояло плыть на королевской барке, вместе с Ричардом, во исполнение обещания, вынужденно данного ими в Лансоне.

Уезжая в порт посмотреть, что за корабли пытаются всучить ему марсельские торговцы, де Бельвар оставил Джованни в монастырском скриптории, где кроме него находилось не меньше полудюжины монахов, Ричард же тем временем был занят с какими-то рыцарями-крестоносцами, пришедшими с просьбой взять их на один из его кораблей, отправлявшихся со дня на день.

Однако едва граф выехал за ворота монастыря, как Ричард отделался от просителей и бросился в скриптории.

— Умоляю вас, мне нужно поговорить с вами, пожалуйста! Это вопрос жизни и смерти, обратился он к Джованни, прижав руки к груди, словно с трудом удерживая на месте свое бешено колотящееся сердце.

Джованни показалось даже, что он слышит, как стучит кровь в висках Ричарда.

— Что-то случилось? — встревожился он.

— Нет, то есть да, то есть случится, может случиться, умоляю, выслушайте меня, — сбивчиво заговорил Ричард, сам не свой от волнения.

— Да, хорошо, — согласился Джованни, закрывая книгу, которую читал все утро. — Пойдемте во внутренний дворик.

Ричард, возможно, хотел предложить более уединенное место, Джованни прочитал сомнение на его разгоряченном лице и потому поспешил добавить:

— Там нам никто не помешает. Ричард согласился.

Во внутреннем дворике монастыря не оказалось ни души, если там до сих пор кто-то и обретался, то едва заслышав о приближении короля Англии, монахи поспешили скрыться.

— Жан, — Ричард остановился напротив Джованни в глубине дворика, под сводами галереи, — Жан, я знаю, что не должен этого вам говорить, но я ничего не могу с собой поделать, как мне молчать? Жан, вы великодушны и не обойдетесь со мною жестоко, ведь любовью оскорбить нельзя, — Ричард выглядел одновременно виноватым и торжествующим. — Да, милый Жан, я вас люблю. Я полюбил вас сразу, как только увидел, там, во дворе замка Лансон. Я сразу это почувствовал, это такое сладостное ощущение, словно благодатная роса упала на мое сердце, и с тех пор ваш образ запечатлен у меня здесь, — Ричард вновь прижал руки к груди, — а мое сердце… мое сердце влажно от слез. Я так вас люблю, что не могу не плакать от радости долгими ночами, когда лежу без сна и смотрюсь в ваши прекрасные глаза до самого рассвета, хотя вы и не знаете об этом, я присвоил себе столько прекрасных мгновений с вами. О, Жан, не отталкивайте меня, только в вашей власти подарить мне хоть малое утешение, я люблю вас, люблю, как земля любит небо, я не могу без вас жить.

Джованни неосознанно отступил назад, наткнулся на каменную скамью у стены и сел на нее, не сводя с Ричарда глаз:

— Я не знаю, что делать, я люблю Гийома де Бельвара и…

— Погодите, постойте, не отказывайте мне так сразу, не лишайте меня надежды, — перебил его Ричард. — Меня радует ваша верность, поверьте, безмерно радует, я вижу, вы серьезны, постоянны, иначе просто и быть не может, вы связаны с графом и считаете себя ему обязанным, но я могу вас увезти, тайно, без тягостных объяснений, моя галера готова, скажите только слово, и мы тут же отплываем, а о графе не беспокойтесь, потом все успокоится, встанет на свои места, правда, неразумно менять одно хорошее на столь же хорошее, но сами посудите, разве зазорно променять хорошее на лучшее? Я и вы, мы подходим друг другу, я это почувствовал, когда мы играли вместе, не с каждым сразу сыграешься, о, далеко не с каждым, и так складно у нас выходило, это многое способно объяснить мою внезапную к вам привязанность… Жан, у меня такое чувство, что я всю жизнь вас ждал. Вы всегда говорите, поступаете, держите себя таким образом, что я нахожу каждый ваш жест, каждое слово совершенным. Вы словно созданы для меня, как, верно, и я для вас. Неужели вы до сих пор не почувствовали хоть малую толику того же огня, что днем и ночью сжигает меня изнутри вот уже несколько дней? Говорят, сила любви одного способна разжечь любовь в другом.

— Я люблю Гийома де Бельвара, мессир, — повторил Джованни.

— «Мессир», — с укором повторил Ричард. — Неужели моя любовь только отдаляет нас друг от друга? Что такого в вашем графе? Честно, что? Сколько вы с ним уже вместе?

— Я полюбил его на Рождество 1187 года, — ответил Джованни.

— О, как давно! — воскликнул Ричард.

— И моя любовь неизменна. Сожалею, ничем не могу вам помочь. Убейте меня, я не способен ответить вам взаимностью, — сказал Джованни уже тверже и поднялся со своей скамьи.

— Жан, я король Англии, — попытался задержать Джованни Ричард.

Джованни сделал уже несколько шагов прочь, когда Ричард догнал его, не осмелившись преградить ему дорогу, но все же попытавшись схватить за руку, и пробормотал в отчаянии:

— Я превосходный любовник.

Джованни отнял свою руку и обернулся к Ричарду почти в негодовании:

— Да, вы король Англии, вы пишете красивые песни, вы играете на роте, вы прекрасный любовник, поверю вам на слово, и, скорее всего, вы обладаете еще множеством достоинств, но я люблю Гийома де Бельвара, — Джованни быстрыми шагами покинул дворик, оставив Ричарда сокрушаться о его непреклонности.