Я всегда слышал, как звенят ключи, целая связка ужасных ключей. Звук приближался ко мне, а потом удалялся – это по коридору шел охранник. Я научился не обращать внимания как на большого лысого парня, который полночи колотил в дверь своего шкафчика, так и на худышку, который постоянно что-то орал про Иисуса. Но каким бы уставшим я ни был и как бы ни запихивал в уши поролоновые затычки, постоянно слышал лязг этих чертовых ключей. Меня раздражал не сам звук, а та мысль, что они болтаются на ремне охранника, а охранник означает неприятности.

Этот звук говорил о том, что уже пять утра – время проверки. Я приподнял повязку, сделанную из обрывка старых серых тренировочных штанов, и выглянул из-под нее одним глазом. Большинство заключенных не гасили свет по ночам; кто-то писал или читал, некоторые расхаживали туда-сюда и занимались какими-то своими делами, о которых я не хотел ничего знать. Повязка помогала мне отвлечься от всего этого. Охранник прошел мимо моей камеры. Хорошо. Значит, снова пронесло.

Я снял повязку, вытащил затычки из ушей и неподвижно растянулся на верхней койке, прислушиваясь к гулу голосов двухсот других заключенных во всем корпусе. Мой сосед по камере, тихий и покладистый парень Коди, которого осудили на десять лет за покупку травы, все еще похрапывал на нижней койке. Через двойные грязные стекла расположенного высоко окна виднелся клочок черного неба.

Перед тем как явиться в Федеральный исправительный институт в Беркли, я выступал в качестве гостя на встрече «Анонимных алкоголиков» в Шарлотте, штат Северная Каролина. У стола с закусками ко мне подошел плотный парень с татуировками и посоветовал обязательно получить кличку в тюрьме.

– Это еще зачем? – спросил я, выбирая печенье.

– Чтоб когда тебя выпустят из тюряги и ты пойдешь по улице, а кто-нибудь окликнет тебя по кличке, можно было вообще не оборачиваться на этого мудака и продолжать идти как ни в чем не бывало.

Бег спас мне жизнь, и он подарил мне жизнь.

За три месяца за решеткой я познакомился с Белкой, Коротышкой, Хватуном, Наваром, Кишкой, Языком, Бобром и Клеевым Карандашом. Меня называли Бегущий Человек. Я, белый мужчина средних лет, в одиночестве нарезал круги по внутреннему дворику, пока остальные курили или вертели обруч. Когда нас не пускали наружу, я пытался заниматься бегом на твердом бетонном полу рядом с койкой.

– Тебе не место в тюрьме, – сказал один заключенный по кличке Фасоль, наблюдая за тем, как я целый час топчусь на месте. – Тебе самое место в психушке.

Бегущий Человек. Они даже не представляли, насколько это прозвище мне подходит. Я бегал всю жизнь: то стремился к чему-то, то убегал от чего-то. Бег помог мне избавиться от десятилетней зависимости от кокаина и двадцать лет продержаться трезвым. Бег спас мне жизнь, и он подарил мне жизнь. Снаружи, в мире бега на сверхдальние дистанции, или, как его еще называют, ультрамарафона, меня хорошо знали. Я пересек пустыню Сахару, установив рекорд. Был на шоу Джея Лено. Заключал спонсорские соглашения, хотя сейчас это уже в далеком прошлом. Меня просили выступить перед фармацевтами, героями войны, управляющими крупными корпорациями и военнослужащими запаса. Единственное, что мне оставалось в тюрьме, – это думать о беге, читать о беге и писать о беге.

Однажды утром, до десятичасовой проверки, я лежал на своей койке и читал в журнале Runner’s World статью о сверхмарафоне Бэдуотер длиной 135 миль, который проходит в калифорнийской Долине Смерти каждый июль. Многие считают его самой трудной гонкой в мире, и я не стал бы спорить с такой оценкой. Маршрут начинается в точке ниже уровня моря и заканчивается на склоне горы Уитни, на высоте 2548 м, где очень трудно дышать. Асфальтобетон в пустыне раскаляется до 90 градусов, плавя подошвы кроссовок, отчего даже пятки покрываются волдырями. Я участвовал в Бэдуотере пять раз и, кроме одного раза, входил в пятерку лидеров. Мне нравился этот забег, как нравились и его участники. Представлял себя членом большого и безумного семейства Бэдуотер.

Я вышел во двор, все еще размышляя о Бэдуотере. До четырехчасовой проверки оставалось два часа. С покрытой травой площадки, на которой я всегда делал разминку, были видны крыши домов на склонах дальних гор. Из долины под ними время от времени доносились звуки музыки. Беговая дорожка была единственным местом, где я почти верил в то, что нахожусь за стенами тюрьмы.

Единственное, что мне оставалось в тюрьме, – это думать о беге, читать о беге и писать о беге.

Затем я побежал, сначала не спеша, затем постепенно ускоряясь. Солнце грело мне кожу. Я представлял, что нахожусь в Бэдуотере: тепло волнами поднимается с земли, и я всматриваюсь в манящий горизонт. Воображал себе очертания гор в дымке над Фёрнес-Крик, волнистые дюны в Стоувпайп-Уэллс и долгий пустынный подъем к перевалу Таунз. Вспоминал свет в пустыне: рыжеватый на утренней заре и бледно-лиловый на закате. Представлял, что поднимаюсь по извилистой дороге по склону горы Уитни, зная, что с каждым изматывающим поворотом приближаюсь к финишу. И вспоминал боль. Я тосковал по этой утонченной, просветляющей боли, которая показывает тебя таким, какой ты есть на самом деле, и спрашивает, кем ты хочешь стать.

Через восемь километров я подобрал нужный темп. В голове у меня возникли звуки, которые я уже много раз слышал раньше, – нечто вроде дребезжащего гула рулетки с металлическим шариком, вращающимся в противоположную сторону. Кажется, что ты уже готов указать на место, где шарик должен остановиться, но вот он подпрыгивает и опускается совсем не туда. Мысленным взором я видел, как шарик пляшет и скачет, прежде чем успокоиться окончательно. Я тоже остановился. Тяжело дыша, я сцепил ладони за головой и посмотрел на солнце. Да, в этом году я тоже пробегу Бэдуотер. Это точно.

Я преодолею дистанцию на этой грязной дорожке. Мысленно все рассчитал. Пятьсот сорок кругов, в общей сложности примерно двадцать четыре часа бега за двое суток. Придется попросить охранников об одолжении, да и нужно каждый раз возвращаться на проверку, но мне показалось, что у меня получится. Я продолжил бег и испытал знакомое счастье. Перед забегом на большие дистанции меня всегда охватывало радостное возбуждение. На этот раз к нему примешивалось парадоксальное, но такое пьянящее чувство свободы: никаких взносов и заявок, никакой толпы и очередей в аэропорте, никаких сообщений в Twitter, сборов пожертвований, медалей для победителей и никаких конкурентов. Нужно только пробежать 217 километров. Утром 13 июля 2011 года, в первый день забега Бэдуотер, я выйду на свою собственную стартовую линию.