Приходя в себя от забега по Сахаре, я начал задумываться о том, что делать дальше. Я решил таким же образом познакомиться поближе со своей собственной страной, со всем, что в ней есть.

Я бы не стал первым человеком, пробежавшим Америку от побережья до побережья. Такие забеги устраивались с 1920-х годов, когда бегуны состязались за призовые деньги. В последнее время это стало способом привлечь внимание к какому-нибудь насущному вопросу и собрать средства для благотворительных организаций. Я, конечно же, хотел, чтобы мой трансконтинентальный забег был связан с каким-нибудь благим делом, но заодно и собирался установить рекорд. В 1980 году Фрэнк Джаннино пробежал от Сан-Франциско до Нью-Йорка за 46 дней, 8 часов и 36 минут, преодолевая ежедневно в среднем 107 километров. Джаннино установил рекорд в 28 лет; мне же исполнилось 45. Шансы были невелики, но я не собирался отказываться от своей затеи только потому, что она казалась почти невыполнимой.

Мой друг и товарищ по команде Маршалл Ульрих – один из самых успешных и выносливых бегунов мира – также подумывал о забеге через всю страну. Его шансы были еще меньше. Ему не только исполнилось 57, но он также не имел ни малейшего представления о том, как финансировать такие мероприятия. Он связался со мной и предложил бежать вместе – не как соперники, а как соотечественники, подгоняющие друг друга. Так мы и договорились.

Я планировал воспользоваться той же моделью, что и для Сахары: найти продюсерскую компанию, договориться со спонсорами и инвесторами, пробежать огромное расстояние, а затем рекламировать документальный фильм. После «Бегом по Сахаре» мне поступало много предложений о выступлениях. Я надеялся, что после очередного удачного забега передо мной откроется еще больше дверей.

Следующие несколько лет я постоянно кому-нибудь звонил, проводил презентации, договаривался, рассчитывал бюджет и планировал организацию забега через всю страну. Собирать средства даже с Мэттом Деймоном было непросто, без него же дело и вовсе казалось почти безнадежным. Наконец я нашел продюсерскую компанию, заинтересовавшуюся съемками документального фильма и разделявшую мое убеждение в том, что это должна быть история не просто о бегунах, а о чем-то большем. Мы хотели заодно выяснить, как американцы относятся к своей стране непростой осенью 2008 года. Пробегая по маленьким поселкам и большим городам, мы бы интересовались их жизнью, спрашивали их мнение по поводу пошатнувшейся экономики, кризиса на рынке жилья, грядущих президентских выборов, которые должны были состояться через неделю после нашего предполагаемого прибытия в Нью-Йорк. И истории этих обывателей переплетались бы с нашей собственной.

Я надеялся, что после очередного удачного забега передо мной откроется еще больше дверей.

Я связал между собой различных инвесторов и спонсоров, включая сеть мотелей Super 8 Motels, в которых мы собирались останавливаться по пути. Я скооперировался с «Live United», находящейся под эгидой организации «United Way», проводящей кампании в целях повышения физической подготовки молодежи. Я также попросил газету News-2-You – издание для учеников с ограниченными возможностями, освещавшее мой забег по Сахаре, – помочь мне связаться с школами по дороге. Я собрал великолепную команду, возглавляемую Чаком Дейлом, который охотно согласился сопровождать меня в забеге по еще одному континенту. И все это время, несмотря на загруженность, я продолжал тренироваться и пробегал сотни миль в неделю. Ах, ну да, еще я пережил разрыв отношений.

После возвращения из Сахары наши с Лизой отношения подошли к своего рода естественному завершению. Мы решили сделать передышку. Но оба понимали, что это конец. Я почувствовал, что значит любить, и был благодарен Лизе за это, но мы тратили слишком много времени на споры по поводу того, как нам быть дальше. Я стремился к следующим гонкам и свершениям, но чувствовал, что у нее свои планы и цели. Я открыл ей глаза на большой мир за пределами Северной Каролины, и Лиза захотела путешествовать но не со мной. Мы согласились, что нам лучше расстаться, но это не значит, что разрыв прошел безболезненно.

– Мне кажется, это MRSA.

Я лежал на кровати в номере «Super 8 Motel» в Сан-Франциско, забитом камерами, съемочным оборудованием, едой и спортивным снаряжением. Пол Лангевин, врач команды «Бегом по Америке», изучал болезненный нарыв у меня на ягодице.

– Это еще что такое? – спросил я.

– Метициллин-резистентный Staphylococcus aureus . Золотистый стафилококк, очень устойчивый к антибиотикам. Крайне трудный в лечении. И где ты его подхватил? В последнее время ты посещал джакузи или сауны?

– И то и другое, – ответил я, испытав вдруг чувство вины, – недавно меня действительно приглашали на спа-курорт, чтобы выступить с речью. – Но это было в очень солидном заведении.

– Большинство здоровых людей в хорошей форме и не заметят, как инфекция пройдет. Но если организм ослаблен…

– Понятно. Но это не такая уж большая проблема, верно?

– Не совсем. С MRSA бывают и летальные исходы.

– А ты можешь дать что-то от него?

– Если я назначу курс антибиотиков, ты точно не сможешь пробегать по 113 километров в день. Да и они, скорее всего, не помогут. Посмотрим. Пока что просто старайся не доводить себя до стресса.

Я посмотрел на него и рассмеялся. В следующие полтора месяца я планировал пробегать 18 часов в сутки – примерно 805 километров в неделю. Инвесторы и спонсоры ждали отдачи своих средств, съемочная группа планировала запечатлевать каждый мой шаг, на сайте в Интернете была запланирована прямая трансляция, по которой весь мир мог бы узнавать, что я делаю днем и ночью.

Кроме того, я лично продюсировал съемки фильма, и мой бюджет уже трещал по швам. Он был составлен исходя из стоимости четырех литров бензина 2,5 доллара, а теперь цены выросли до 4 долларов. Нам же необходимо было как-то заправлять два больших внедорожника и несколько автомобилей поддержки на протяжении более чем 6437 километров.

Я пережил разрыв отношений. Я стремился к следующим гонкам, но чувствовал, что у Лизы свои планы.

Также выяснилось, что одна из задач, порученных другим, – составление подробной карты маршрута – не была выполнена. Мы могли выбирать любые дороги, но рекорд будет засчитан, только если я пробегу не менее 4989 километров, как это сделал Фрэнк Джаннино. Это означало, что в ночь перед началом забега у нас было лишь смутное представление о том, где именно мы будем бежать. Я собирался сам сесть за компьютер, изучить карты и быстро составить примерный маршрут. Неудивительно, что мой организм стал для MRSA местом проведения отвязной вечеринки.

Несмотря на все это, 13 сентября 2008 года в 5:00 мероприятие «Бегом по Америке» началось, как и было запланировано, на ступенях здания городского совета Сан-Франциско. Мы с Маршаллом немного поулыбались на камеры, а потом вместе побежали через холмистые улицы к берегу. Запах эвкалиптов и соленого моря у моста Золотые Ворота сразу же напомнил мне об «Академии приключенческих гонок Пресидио», где и началась вся эта сумасшедшая кутерьма. Мы пробежали через Саусалито, затем снова пересекли залив Сан-Франциско по мосту Ричмонд-Сан-Рафаэль и углубились в долину Напа. Маршалл обогнал меня и скрылся из виду.

Каждый шаг отдавался в моей воспаленной заднице, и боль расходилась по всему телу. И все же в первые два дня я преодолел 226 километров. На третий день, в 4:30, я уже снова был на дороге, мысленно оценивая ситуацию. Новости были неутешительными: кроме нескольких очагов MRSA на ногах, у меня натерлись пах, колени и лодыжки, а на пятке вскочил волдырь. В довершение несчастий я сильно простудился – впервые за несколько лет. Я ожидал, что первые дни будут трудными. По Сахаре я знал, что нужно перетерпеть. Дать своему организму привыкнуть, и тогда через несколько дней он начнет восстанавливаться. Но на этот раз ситуация была иной.

Трасса 88 начала свой беспощадный подъем до перевала Карсон на высоте 2636 метров. Примерно на высоте 1524 метра я догнал Маршалла, который остановился пообедать. Отдыхая, мы услышали по радио новость о банкротстве «Lehman Brothers», вызвавшем огромный спад на Нью-йоркской фондовой бирже. Крах инвестиционного банка вызвала череда невыплат по долгам и арестов недвижимости. Единственное, что утешало, так это мысль о том, что не я один лишился недвижимости. Но у меня не было времени размышлять об этом. Нужно было бежать дальше.

В Колорадо, на высоте, Маршалл заметно оживился. Он все-таки был великолепным горным бегуном. Я же лучше всего чувствовал себя на уровне моря. Он снова легко обогнал меня и, хотя я старался не отставать и держать его в поле зрения, исчез за очередным поворотом. Я остался один. От высоты у меня болела голова, тело ныло, а дорога все шла и шла вперед. Это был один из худших дней в моей жизни. Наконец часов в семь вечера я миновал перевал у Кирквуда.

Теперь мы углублялись в Неваду по трассе 50, которая, судя по дорожным знакам, была «САМОЙ БЕЗЛЮДНОЙ ДОРОГОЙ В АМЕРИКЕ». Не слишком вдохновляющее заявление. Она проходила прямо по пустынным, заросшим полынью и кустарником полям и через череду горных гряд. От типичной для конца лета жары болячки MRSA обострились. Мне пришлось сменить стиль бега, а от этого возникли новые волдыри, заставившие меня снова изменить походку. В результате заныло ахиллово сухожилие и сильно натерлись подошвы. Мы с доктором Полом снова поговорили насчет антибиотиков, но он сказал, что если я не собираюсь щадить свой организм, то принимать их бесполезно. Ночью я спал не более четырех-пяти часов – я не мог позволить себе больше, если хотел побить рекорд.

На шестой день у Маршалла уже была фора в 97 километров. Но я слышал, что у него самого возникли проблемы с ногами. Если он справляется, то и я тоже должен. Я сообщил группе поддержки, что собираюсь бежать всю ночь. Я понимал, что если догоню Маршалла, то это послужит для меня психологическим толчком и поможет избавиться от сомнений. И вот я бежал всю ночь, а потом и следующую, иногда ускоряясь, иногда переходя на шаг, стараясь облегчить болезненные ощущения. Я переставлял ноги словно в трансе, сосредоточиваясь на мигающих красных огнях внедорожника моей команды примерно в миле впереди.

По Сахаре я знал, что нужно перетерпеть, дать организму привыкнуть. Но на этот раз ситуация была иной.

После полудня 20 сентября я вдруг вспомнил, что сегодня мне исполняется 46 лет. Трудно было поверить, что прошло десятилетие с тех пор, как я отмечал свои 36 лет пирожным со свечой в горах Эквадора. Я вообще когда-нибудь перестану странствовать? Настанет ли момент, когда я закончу гонку или экспедицию и скажу: «Ну все, дело сделано. Я доволен»?

Ночью я перешел на шаг. Почти полную луну время от времени скрывали облака, издалека доносился высокий, дрожащий вой койотов. Похоже, они окружали меня со всех сторон. Я старался придерживаться желтой линии разметки посередине дороги. Потом впереди я увидел нечто странное – женщину с распущенными волосами, стоявшую у обочины. Я не мог поверить своим глазам – это была моя мать. Днем мы созванивались с ней, и она не говорила, что собирается приехать. Наверное, она решила сделать мне сюрприз на день рождения.

– Мама! – позвал я ее и постарался идти быстрее, но дорога уходила у меня из-под ног, словно движущийся ковер.

Сколько я ни старался, ноги меня не слушались.

– Мама!

Похоже, она меня не слышала. Я еще ускорил шаг. Когда я наконец дошел до того места, где она стояла, то увидел только высокий куст. Ничего себе! От усталости у меня появились галлюцинации. В испуге я прошел еще полтора километра, а потом сказал своей команде, что останавливаюсь на ночлег.

Настанет ли момент, когда я закончу гонку или экспедицию и скажу: «Ну все, дело сделано. Я доволен»?

Остин, Юрика, Эли – мелькали названия городов в Неваде. Некоторые из моих болячек исчезли, зато появились новые – особенно беспокоила меня правая лодыжка, которая покраснела, распухла и казалась горячей на ощупь. Чак делал все возможное, чтобы исцелить ее, но с каждым днем мне становилось больнее. Меня поражало, что все дается мне с таким трудом и что я не могу просто стиснуть зубы и перебороть себя. В своем ежедневном блоге в Интернете я извинялся за то, что бегу так медленно. Люди оставляли очень добрые комментарии. Они писали, что я их вдохновляю, что я их герой, что у меня все получится. Их вера в меня одновременно воодушевляла и расстраивала. Я не заслужил их похвалы. Они не знали, что я испытываю один лишь страх – страх, что очередной день будет наполнен болью, страх, что я всех подведу, страх, что Маршалл убежит так далеко, что его невозможно будет догнать, и страх, что мне придется остановиться. В глубине души я сомневался в своих физических и психических силах.

Однажды, во время перерыва, когда я сидел на садовом стуле, прижимая к лодыжке пакет со льдом, и размышлял, как же снова выйти на дорогу, ко мне подошел кто-то из съемочной группы.

– Паршиво, правда?

– Ну да, – ответил я.

– Можно кое-что спросить?

– Что?

– Ты жалеешь других?

Я посмотрел на него:

– Ну да. Стараюсь.

– А себя ты вообще когда-нибудь жалеешь?

Я понимал, что мой ответ – «нет». От себя я всегда требовал гораздо больше, чем от остальных. Не принимал никаких оправданий. Ненавидел себя за одну лишь мысль, что могу остановиться.

– Не хочу жалеть себя, – сказал я. – Я сам напросился.

– Ну, парень, тебе и вправду нужно научиться делать себе поблажки.

Каким-то образом мне удалось добежать до Юты, и мое настроение улучшилось, как бывало всякий раз, когда мы пересекали границу. Воздух в горах был прохладным и сухим, листья тополей уже пожелтели. Ко мне присоединились некоторые друзья, и с их помощью я преодолевал по 97 километров в день. Всего я пробежал 1223 километра – около четверти пути. Если я продолжу с такой же скоростью, при условии, что мое тело поддержит меня, то смогу выйти на средний показатель 113 километров в день в последние несколько недель. Шанс поставить рекорд еще есть.

Я испытывал один лишь страх. В глубине души я сомневался в своих физических и психических силах.

Но чем дальше мы бежали по Юте, тем сильнее болела моя лодыжка. Боль становилась непереносимой – раньше я не испытывал ничего подобного. Что еще тревожнее, у меня немели пальцы на правой ноге. Доктор Пол сказал, что это признак нервного повреждения, и предупредил, что если я продолжу бежать, то могу охрометь навсегда. Я не мог поверить, что дело дошло до такого. Я привык справляться с болью, но теперь рисковал получить травму, которая могла поставить крест на моей карьере бегуна.

2 октября, на двадцатый день забега, неподалеку от Прово в Юте, моя команда собралась за столиком для пикника у внедорожника. Я сидел на складном стуле и осматривал собравшихся. Я знал, что они задумали. Это было не первое вмешательство окружающих в мою жизнь.

– Это нужно прекратить, ради твоего же дальнейшего здоровья, – сказал доктор Пол. – Сегодня же.

– Я никогда ниоткуда не уходил на полпути, – ответил я.

– Я знаю, – сказал Чак. – Но я никогда и не видел, чтобы тебе было настолько плохо.

– Каждый день я получаю электронные письма от детей, которые спрашивают: «Ты еще бежишь, Чарли?» И я отвечаю им: «Да, бегу». А потом их учителя пишут, как много мои слова значат для них. И что мне теперь им сказать – что я передумал?

– Должны же быть какие-то границы, Чарли, – ответил доктор Пол.

Я посмотрел на него и на хмурые лица собравшихся.

– Мне очень жаль, – произнес я, сдерживая слезы. – Я очень старался.

Я понимал, что мероприятие «Бегом по Америке» для меня закончилось. Все эти планы, все тренировки, все проведенное вдали от родных время – ради чего все это было? Ради какой цели? Может, мой отец и прав. «Это бессмысленно». Все бессмысленно.

Покинув Сан-Франциско, я постоянно писал в блоге и твитах о том, как важно преодолевать трудности, терпеть боль, побеждать в кажущейся неравной борьбе. «Любой урок усваивается только тогда, когда он сопряжен с трудностями», – писал я. А теперь я спрашивал себя: неужели все это имеет значение только для других людей?

Я опустил глаза. Потом у меня в голове промелькнула мысль.

– Послушайте.

– Что? – спросил Пол.

– А на велосипеде мне можно ездить?

Он немного задумался.

– Ну, пожалуй, будет чертовски больно, но, наверное, хуже не станет.

Я взял у одного оператора горный велосипед и начал крутить педали. Я убеждал себя в том, что еще ничего не потеряно. Маршалл же продолжал бежать. У нас по-прежнему получался неплохой фильм. И я все еще пересекал страну, полагаясь исключительно на свое тело.

Через несколько дней я догнал Маршалла и его команду, в которую входила его жена Хезер. Ему приходилось несладко – он боролся со своими болячками и страхами. Он признался, что ему страшновато продолжать бежать в одиночку, без того, чтобы я его подгонял. Когда-то он сказал мне, что никогда не следует сходить с дистанции, что бы ни случилось, и эти слова запали мне в память. Понимает ли он, что это решение мне навязали? Сомневается ли он в моей преданности общему делу?

В следующие несколько дней между нами росло напряжение. Я огорчался от того, что так вышло со мной, и беспокоился по поводу бюджета. Мы потеряли несколько членов команды, а оставшиеся устали и чувствовали, что их заслуги недооценивают. Однажды во время полуденного перерыва мне рассказали, что Хезер посреди ночи потребовала, чтобы кто-нибудь раздобыл им с Маршаллом буррито с курицей, а также настаивала на том, чтобы члены команды стирали грязное белье мужа. Теперь это кажется мелочью, но тогда, находясь в измотанном состоянии, я буквально взбесился. Я вскочил на велосипед и что было сил погнался за Маршаллом, настроившись на драку.

– Передай своей жене, чтобы поменьше выеживалась, – сказал я, подъезжая к нему. – От нее вся команда стонет.

– Не говори о моей жене в таком тоне. Ты просто кипятишься, потому что больше не можешь бежать.

– Да, ты прав. Я кипячусь.

– Хотел стать звездой, и тебе было наплевать, финиширую я или нет.

– Чушь собачья! Я целый год вертелся как белка в колесе, чтобы мы смогли установить этот рекорд. А ты палец о палец не ударил, чтобы помочь.

– Ну-ка, посмотрим, кто сейчас бежит, а кто едет на велике.

– Пошел ты в задницу, Маршалл, – отъехал я от него, кипя от гнева.

– Сам пошел, Чарли! – проорал мне Маршалл.

Позже я попытался примириться с ним. Я до сих пор оставался исполнительным продюсером фильма, и мне было нужно, чтобы Маршалл пробежал через всю страну. Ссориться с ним по дороге – плохая идея. К тому же мы так долго называли себя друзьями. Мне не хотелось разрушать нашу дружбу. Но Маршалл продолжал сердиться.

Расстроившись от этой стычки, я колесил по Колорадо, стараясь найти хоть что-то положительное, на чем можно было бы сосредоточиться. Теперь, когда не нужно было бежать по четырнадцать часов в день, я мог больше времени потратить на посещение школ. Я наметил остановку в начальной школе Сидни в Айове. Я отправил электронное письмо учительнице Шеннон Уэлинг, с которой раньше переписывался, и сообщил, что мне пришлось несладко, но я все равно к ним заеду.

Я убеждал себя в том, что ничего не потеряно. Я все еще пересекал страну, полагаясь исключительно на свое тело.

По мере приближения к границе Айовы мною овладевало беспокойство. Действительно ли мне, человеку, который покинул гонку, стоит выступать перед этими детьми? Может, лучше избежать неловкой ситуации, не дать им разочароваться и проехать через город без остановки?

В Сидни я прибыл в холодный дождливый день. Лодыжка у меня до сих пор болела, но я смог немного пробежаться перед городом. С удивлением я увидел, что Шеннон и ее ученики, все под зонтами, встречают меня на обочине дороги примерно в миле от города. На учениках были ярко-зеленые футболки с надписью «Беги, Чарли, беги!», и они приветствовали меня громкими радостными криками. Они сгрудились вокруг меня, обняли, а потом мы побежали трусцой к их школе. На улицы в центре высыпало много людей в таких же ярких футболках с моим именем. Некоторые дети держали плакаты с надписями: «Мы верим в тебя». Меня это очень тронуло.

В актовом зале школы дети засыпали меня вопросами: болит ли у меня нога и скучаю ли я по своим детям. Они спрашивали меня, что я ел и, конечно же, как я ходил в туалет. Я говорил о том, как важно заботиться о своем здоровье, правильно питаться и выполнять физические упражнения. Я советовал им следовать своей мечте, никогда не сдаваться, не терять духа и знать, что если очень хочешь чего-то добиться и будешь усердно работать над собой, то обязательно достигнешь своей цели. Пока я говорил, меня не покидало ощущение, что я самозванец. Сам-то я сдался. И не достиг того, что хотел.

В тот день начальная школа Сидни начинала новую программу «Пешком к здоровью», приуроченную к моему визиту. Согласно этой программе, дети вместе должны были пройти в общей сложности 3103 километра – столько, сколько занимало и мое путешествие. После собрания мы вышли из школы, чтобы пробежать вместе первые километры. Перед стартом один мальчик повис у меня на руке.

– Да? – обратился я к нему.

– А вы еще к нам зайдете, когда побежите в следующий раз?

– Да-да! Зайдете? Обязательно забегайте! – отозвались другие дети.

Я советовал следовать своей мечте и никогда не сдаваться. Но сам-то сдался. И не достиг того, что хотел.

Я смотрел на их сияющие, обращенные ко мне с вопросом лица. Они не осуждали меня, не разочаровались во мне, а просто принимали таким, какой я есть, и любили меня. Мы побежали вокруг игровой площадки. Дети кричали от восторга. Я вспомнил себя ребенком: как я бегал просто для удовольствия, потому что это приносило мне радость и чувство свободы.

Я захотел побить рекорд, войти в историю, оставить свой след. Но в тот хмурый октябрьский день, когда я бегал с детьми, ничего из этого не имело ровным счетом никакого значения. Это был один из лучших дней в моей жизни.

5 ноября, на въезде в Нью-Йорк, проехав более чем за месяц почти 3700 километров на велосипеде, я слез с него и побежал через мост Джорджа Вашингтона. Лодыжка моя до сих пор ныла, но теперь мне было гораздо лучше. Позже в тот же день Маршалл поднялся по ступеням Нью-йоркской ратуши. Он пробежал весь маршрут – великое достижение. Но не побил рекорда Фрэнка Джаннино. Рекорд устоял.