Верный способ испортить отпуск — закончить его визитом к психотерапевту. Хотя нет, есть способ и получше — например, провести весь отпуск по совету психотерапевта. И именно им Тим и воспользовался. А теперь сидел в уютном кресле, с мягкой плюшевой обивкой цвета белого медведя — таким креслам место на даче или в спальне, а не в больничных кабинетах, — и не мог понять, что он сам здесь делает. Неужели до сих пор надеется, что кто-то ему поможет и он снова вернется к нормальной жизни? Сможет радоваться, смеяться, получать радость?

— Как провели отпуск? — участливо спросил психотерапевт.

— Тоскливо, — вздохнул Тим.

— Не понимаю, — покачал головой Герман Анатольевич, — почему у вас вызвал тоску Прованс? Я бы понял, если бы вы были в Тоскане…

Тим не улыбался. Ему было не смешно. Ему было плохо, страшно, больно и одиноко. А еще Тим не хотел умирать. Но смерть поджидала его за каждым углом, за каждой дверью, и Тим точно знал, что рано или поздно она дождется. И эти прятки с небытием, это постоянное бессмысленное бегство от смерти забирало все силы, и Тим чувствовал, что уже готов сдаться, лишь бы все это закончилось. Чем быстрее, тем лучше.

— Вы не слушаете меня, — мягко повторил Герман Анатольевич.

— Да, — сказал Тим, — я устал вас слушать, если честно. Все равно вы ничего не знаете.

— Я очень много всего знаю, — возразил врач.

Тим махнул рукой.

— Гора бесполезных знаний. У меня тоже такая есть.

— Ну почему же бесполезных?

Это была их привычная игра в слова, и она тоже за последний год успела Тиму изрядно надоесть. Он поднялся.

— Я пойду.

— Но сеанс только начался…

— Я больше не верю в психотерапию, — устало сказал Тим. — А ничего другого вы мне предложить все равно не можете.

— Ну почему же? Могу.

— Антидепрессанты? — ухмыльнулся Тим. Полгода назад антидепрессанты принесли ему новый виток разочарования и дикий голод, который забивал все чувства и мысли. И, как следствие, лишний вес.

— Нет, — покачал головой Герман Анатольевич. — Другое средство.

— Какое?

— Какая разница? Вы все равно откажетесь! — Ехидно ответил врач.

— Нет!

Несколько секунд Герман Анатольевич смотрел на Тима с недоверием, а потом осторожно переспросил:

— Не откажетесь?

— Нет, — нетерпеливо повторил Тим. — Я согласен. Что это за средство?

— Трудотерапия, — грустно ответил Герман Анатольевич. — Идите домой. Выспитесь как следует, разберите чемоданы. Поговорим в следующий раз.

Тим хотел сказать, что следующего раза не будет, но вместо этого только пожал плечами и вышел из кабинета.

Тимофей как раз закончил разбирать чемодан, когда телефон неожиданно пиликнул. Смс? Кто в наши дни пишет смски, когда есть куча мессенджеров? Небось, опять надо что-то оплатить или скидки на костыли в ортопедическом салоне. Так и есть, номер был незнакомым. На всякий случай Тим открыл сообщение. «Напоминаем, сегодня ваш эфир на радио „Боль“ начнется в 23.00». Что за глупые шутки?!

Или это не шутки? «Трудотерапия», — сказал Герман. Но Тим был уверен, что трудотерапии — это скорее тяжелый физический труд, чем веселая ночка в роли диджея. Впрочем, последнее вряд ли возможно, учитывая, что в смс не было адреса, да и о радиостанции с таким названием Тим никогда не слышал. На всякий случай он вбил, конечно, в поисковик это дурацкое название, но было сто миллионов ответов про радио, еще больше про боль, и ни одного точного совпадения. Как и следовало ожидать.

Но в десять вечера, когда Тим совсем было собрался погладить на завтра рубашку и лечь, телефон снова ожил. Все тот же незнакомый номер.

— Тимофей? — голос тоже был незнакомым. Совсем не похож на Германа, совсем.

— Да. Кто это?

— Денис, ваш водитель. Отвезу вас в студию. Буду минут через десять.

— Какой водитель?

— Вас что, не предупредили? — в голосе зазвучала тревога. — У вас сегодня ночной эфир, на радио «Боль».

— Ах, об этом? Предупредили.

— Спускайтесь.

Тим пожал плечами. Так даже проще, когда тобой командуют. Одеться, спуститься. Правда, совершенно непонятно, как завтра работать на своей основной работе, если у него действительно будет какой-то ночной эфир.

У дверей Тима уже ждали. Парень лет двадцати семи, в строгих костюмных брюках и толстовке с надписью «Бронкс», которые не сочетались между собой вообще никак.

— Я Артур, — он протянул руку, из рукава худи показалась манжета белой рубашки. — Техник и администратор в одном лице.

— Мой босс? — уточнил Тим.

— Если тебе так нужен босс, можешь считать, что я — это он, — серьезно сказал Артур.

Студия выглядела именно так, как Тим и представлял себе студии — стол с пультом и компьютером, микрофон, наушники, удобный стул с высокой спинкой, какие-то провода и устройства кругом. Вот только людей в этой студии не было, не считая самого Тима и Артура.

— На самом деле все просто.

Артур нажал какую-то кнопку и монитор ожил, засветился голубоватым светом.

— Микрофон включается здесь. — Он постучал по микрофону и показал желтую кнопку. — Вот эта кнопка на пульте запускает эфирную заставку. Видишь переключатель? Две секунды, пять и пятнадцать. Включай иногда. Вот здесь — музыкальная база. Практически любая мелодия, которая была хоть когда-нибудь на чем-нибудь записана, кроме бумаги, разумеется, здесь есть. — Артур ткнул мышкой в ярлычок в форме коробки и открылась программа. На вид выглядела простой. — У тебя есть минут десять, чтобы освоиться, вещание начнется в одиннадцать ноль-ноль. Конец смены в пять тридцать утра, я зайду.

Тим совсем уже собрался сесть в кресло, как Артур взял его за плечо и развернул в сторону одного из углов студии.

— Видишь дверь? Композиция должна звучать не меньше трех минут, если захочешь туда, понятно?

Тим неловко кивнул. Артур, не замечая его неловкости, показал на полку рядом со столом. На полке стояли три огромных термоса, из тех, которые не носят в сумках, а подключают к сети. Тим всегда гадал, кому они нужны.

— Вода, кофе и кофе с сахаром, — пояснил Артур. — Выключай микрофон, когда будешь пить. Вроде все. Вопросы есть?

— Я буду один? — с недоверием спросил Тим.

— Да, конечно, — Артур похлопал его по плечу. — Иначе ничего не получится.

Тим едва не спросил, что должно получиться, но вовремя вспомнил, как он здесь оказался. Трудотерапия. Конечно. Вряд ли это настоящая студия. Даже скорее всего — ненастоящая.

Правда, не очень понятно, как он будет завтра работать на настоящей работе, если проведет здесь всю ночь, но не маленький уже, справится как-нибудь один день. Никто не ждет трудовых подвигов от человека в первый день после отпуска. Тимофей вздохнул и сел в кресло.

— Удачи, — шепнул Артур. — Пожелал бы тебе легкого эфира, но легких эфиров у нас не бывает. Так что держись, Тим.

«Держись, Тим», — ехидно повторил про себя Тимофей. Все говорят «держись, держись», хоть бы кто сказал, за что именно можно держаться. Особенно когда земля уходит из-под ног, а жизнь стремительно теряет смысл. Тим зажмурился, открыл глаза — все было здесь: и микрофон с логотипом в виде красной молнии, и тяжеленные на вид наушники, и мертвый свет монитора.

— Что ж, трудотерапия — так трудотерапия, — пробормотал Тим. — Вперед.

Наушники оказались удивительно удобными и не чувствовались на голове. Наоборот, в них было очень уютно и как-то по-особенному тихо. Не та дикая тишина, что граничит с безумием, а та, глубокая и чистая, которая бывает на сцене перед тем, как заиграет настоящая музыка. Такую тишину нельзя нарушать лишь бы чем. Нет, ей нужна специальная мелодия. Специальная.

И Тим вспомнил. Лорина Мак Кеннит. Кажется, эта вещь называлась Coventry Carol? Сто лет назад ее слышал. Нет, быть не может, чтобы она здесь была. Это же был какой-то странный альбом, он его видел только на пленочной кассете. Лет тридцать тому назад. Тим смотрел на результаты поиска… Она здесь была. Весь альбом — Зимний сад. Пять сезонных песен. И он включил ее. Голос наполнил тишину, как вода наполняет русло реки. Он был глубоким, он был грустным, он был настоящим. Тим прикрыл глаза. Сколько же он не слушал ее? С тех самых пор, как… Нет, не надо вспоминать! Он оборвал свои мысли одновременно с окончанием песни. И пока тишина не стала невыносимой, сказал, наклонившись к микрофону.

— Вы слушаете радио «Боль», сегодня в эфире диджей Тим и его вечная тоска.

Странно, но ему понравилось делать вид, будто он диджей. Тим нажал на короткую эфирную заставку и подумал, о чем еще поговорить с несуществующими слушателями.

— Если вы такие же, как я, если вам одиноко, грустно или невыносимо больно, звоните! Я думаю, нам есть что обсудить друг с другом. Потому что по правде говоря наши врачи, наши терапевты, психиатры и психотерапевты ничего не понимают в том, что происходит с нами.

Тим откинулся на спинку стула и рассеянно ткнул мышкой в первую попавшуюся композицию. Сара Брайтман. Что ж, не самый плохой выбор. Песня не успела доиграть до середины, а Тим уже увидел на пульте зеленый огонек непонятного назначения. На экране всплыла подсказка: «Звонок на первой линии». Звонок? Ему что, звонят? Но Артур ничего не говорил про звонки. Как отвечать? Откуда они взяли номер?

Тим смотрел, как отсчитываются секунды до конца песни и соображал, что делать дальше. Мыслей не было. Поэтому Тим на автомате, пока еще не погасли последние аккорды, ткнул мышкой в окно и был вознагражден меню: перевести на вторую линию, режим ожидания, эфир, сброс. Что ж, пусть будет эфир, — решил Тим. Все равно, скорее всего, это не настоящий звонок. Терапия.

— Все говорят: «хватит жаловаться, другим еще хуже», — услышал Тим немолодой женский голос. — Но мне от этого не легче.

— Мне тоже, — неожиданно сказал Тим. — Странный аргумент. Как будто чужая боль может утешить нормального человека, если только он не мазохист.

— Наверно, я сошла с ума, — вздохнула женщина. — Слышу голоса. Такое случалось и раньше, но потом оказалось, что это была мультиварка.

— Я не мультиварка. Я диджей Тим, радио «Боль», — ответил Тим.

— А я Клавдия Марковна, — вздохнула женщина. — И я сломала шейку бедра. У меня закончились обезболивающие, а дочка принесет таблетки только утром.

— И что, таблетки помогают?

— Не особо, — призналась Клавдия, — но по крайней мере, хотя бы нога перестает болеть.

Тим кивнул. Он знал это чувство. Физическая боль на время проходит, но причина, которая ее вызвала, заставляет болеть и душу. А на нее анальгетики не действуют.

— А кем вы работаете? — спросил Тим. — Вам важно стоять на ногах?

— Я на пенсии, — сказала Клавдия. — Живу на пятом этаже. И у нас нет лифта. И я люблю гулять. И кататься на лыжах. А еще я собиралась бежать марафон. Мы с нашей группой здоровья всегда участвуем… — ее голос сорвался и Тим поежился.

— Какая страшная история, — пробормотал он.

— Да, — согласилась Клавдия Марковна. — В моем возрасте кости срастаются долго… А у меня еще артрит. Играть я не могу очень давно. Но когда я перестала играть, то поняла, что могу делать то, что всегда было нельзя — надо было беречь пальцы. Я стала кататься на лыжах, даже уроки по скалолазанью брала… Но больше всего мне нравятся горные лыжи.

— А на чем вы играли?

— На скрипке.

— Как Ванесса Мэй, — рассмеялся Тим.

— Эта выскочка с электроскрипкой? — сварливо отозвалась Клавдия. — При чем здесь она?

— Она любит скрипку и горные лыжи. Даже в Олимпиаде участвовала.

— В какой Олимпиаде? Для музыкантов? Тим рассмеялся.

— В обычной, для спортсменов. В зимних олимпийских играх, представьте себе. Только под фамилией матери. Кван, кажется. А, нет. Ванакорн.

— А такое вообще возможно? — изумилась Клавдия. — Я не про смену фамилии.

— Представьте себе, возможно. Есть отборочные туры для независимых игроков. По некоторым видам спорта. Она прошла их все, и попала на Олимпиаду.

— И как? Какой пришла?

— Последней. Из тех, кто вообще дошел до финиша. Клавдия захихикала.

— Наверно, это был удар для звезды.

Тим покачала головой и вспомнил интервью с Ванессой. Она улыбалась и не выглядела расстроенной.

— Нет, она сказала, что кто-то должен занять и последнее место. И знаете, — добавил Тим. — Мне нравится эта идея. Дойти. Не обязательно первым, но дойти. Это ведь нормально, занять какое-то место.

— А мне, пожалуй, тоже, — задумчиво сказала Клавдия Марковна.

— Хотите ее послушать? — спросил Тим.

— Наверно, да, — сказала Клавдия и Тим слышал, что она улыбается. — Буду слушать и думать, что это не Мэй, а Ванакорн. Которая гоняет на горных лыжах почем зря.

И Тим включил «Шторм»

Между «Штормом» и вторым звонком уместились «Summertime» в исполнении Эллы Фицджеральд и простая, как бьющееся в отчаянии сердце, «I Walk The Line» Джонни Кэша. Может, если бы песня была другая — и звонок был бы другим?

— Я не могу так больше жить, — сказал парень.

— Я тоже, — меланхолично ответил Тим. Было уже поздно, ему хотелось спать и не хотелось разговаривать. — Но выбора-то нет.

— Есть! Всегда можно умереть! Я… — парень осекся.

— Умереть можно не всегда, — вздохнул Тимофей. — Если, конечно, не ставить перед собой такую цель. Но это глупо.

— Ничего не глупо, — возразил парень. — Глупо жить без цели, просто так, чтобы жить и все. Какой смысл?

— А ты всегда совершаешь только осмысленные действия? — удивился Тим. — Не валяешься на диване, глядя в потолок? Не слушаешь музыку просто так?

— Слушаю, — сказал парень. — Причем здесь это?

— При том, что и в жизни не обязательно должна быть цель.

— Но смысл должен быть! — неожиданно закричал парень. — Я слушаю музыку, потому что мне нравится, лежу на диване, чтобы отдохнуть. В этом есть смысл. Какой смысл жить, если смысла нет?

Истерика, понял Тим. У него истерика. Не ломка убеждений, или там кризис юношеского максимализма.

— Что случилось? — спросил Тим. — Что у тебя случилось?

— Она меня бросила, — тихо ответил парень.

Тим прикусил едва готовое сорваться «ничего страшного». Ему тоже так говорили, сто раз. И это действительно страшно.

— Ты уверен, что это навсегда? Может, вы помиритесь? Пока люди живы, все еще можно изменить.

— Я уверен, — прошептал парень, — потому что… я не собираюсь жить.

Тим сглотнул и с тоской посмотрел на термос. В горле пересохло. Чтобы выпить — надо отключить микрофон. А если звонок сорвется?

— Что значит — не собираешься? — сиплым голосом переспросил Тим. — Ты что, стоишь на крыше небоскреба?

— Д-да, — заикаясь ответил парень. — А ты что, не голос внутри меня?

— Я человек снаружи, — закричал Тим, по-настоящему испугавшись. — Я — это вообще не ты, понятно?

— Н-нет, — голос парня сделался неуверенным. — А ты кто?

— Конь в пальто! Меня зовут Тимофей, и я понятия не имею, как мы с тобой разговариваем. Но если ты сейчас решишь прыгнуть вниз, то имей в виду, что я не смогу тебя остановить или подхватить на руки.

— А мне и не надо, — обиженно сказал парень.

— А вот и не ври! — рявкнул Тим. — Ты надеешься, что что-то случится, все изменится и тебе не надо будет прыгать вниз. И ты останешься жить.

— Нет!

— Да! — Тим стукнул по столу кулаком. — Быстро диктуй мне ее номер телефона.

— Я не буду с ней говорить.

— Я поговорю. — Тим взял блок стикеров и нашарил в кармане ручку. — Диктуй. Как ее зовут?

— Аня, — прошептал парень.

— А тебя?

— Максим.

— Диктуй номер, Максим, — сказал Тим.

— Не могу, — прошептал парень. — Я не помню наизусть. А телефон в куртке.

— А куртка где?

— Дома осталась.

— Так иди домой, — сказала Тимофей, — ну? Или ты не хочешь узнать, почему она тебя бросила?

Тим услышал сопение и звук, который бывает, когда с небольшой высоты прыгают на что-то мягкое и пружинистое. Например, на битум, которым заливали крыши многоэтажек. Проклятье, кто у кого сейчас в подсознании, хотелось бы знать!

— Аня?

— Да, а ты кто?

— Тимофей.

— Я не знаю никаких Тимофеев, — голос был далеким и засыпающим.

— Я разбудил тебя?

— Да, но это не страшно, я сейчас усну опять.

— Хорошо, но скажи сначала, почему ты бросила Максима?

— Ну… Он ненадежный.

Тим прикусил губу. Ненадежный? В его молодости из-за такого не бросали. Отказался жениться по залету, ухаживал за другой, появился другой, — вот эти причины он понимал. А ненадежный? Что такого они собирались делать вместе, что его ненадежность стала причиной разрыва? Банк грабить?

— Аня, а что значит — ненадежный? Он не держит слов? Или на свидания опаздывает?

— Если бы на свидания. На свадьбу.

— На чью?

В трубке послышался горький смех.

— На чью, на чью. На нашу! Это такой позор! Все пришли, все. — Она всхлипнула. — Мои однокурсники, его однокурсники, его родители, даже моя бабушка приехала… все пришли… а он нет, — она расплакалась. — Мы ждали восемь часов. Восемь!

Тим прикусил губу. Успокаивать женщин — великое искусство. Даже когда они плачут из-за пустяков типа порванных колготок. А из-за сорванной свадьбы… и это ведь не просто событие, которое можно перенести или отложить, не свидание, в конце концов. Что она будет думать о себе — «жених сбежал от меня в загсе».

Тим вдруг вспомнил слова Максима и сопение, с которым он перелезал через заграждение. «Она меня бросила». Боже, какими глупыми бывают эти дети, какими глупыми! Она его бросила? Неужели Максим не понимает, что на самом деле он ее бросил. Хотя нет, все не так. Никто никого не бросал. Они просто не смогли поговорить.

— Аня, а если у него что-то случилось?

— Что, что у него могло случиться? — рыдала девушка. — Почему нельзя было сказать раньше, до свадьбы или хотя бы накануне, мы бы все отменили. Почемуууу….

— Аня, милая, — Тим постарался, чтобы его голос звучал мягко и сочувственно. — А давай ты сейчас встанешь, вызовешь такси и поедешь к Максиму. И у него спросишь, почему он так сделал. Иначе ты не сможешь спокойно жить…

— Я и так не смогу.

— Вот увидишь, сможешь!

— Я выпила таблетки.

— Чтооо?! — Тим грохнул кулаком по столу. — Какие таблетки?

— Амитриптилин, если это важно.

— Зачем?

— Ну неужели непонятно? Я не хочу больше жить. У меня никогда не было семьи. Настоящей семьи. Я просто хотела семью. Я обычный человек и мечта у меня обычная… Я что, недостойна таких простых вещей? — Она перестала плакать, и ее голос стал ровным. — Я переехала в этот дурацкий город, перевелась в медучилище с потерей курса, только чтобы быть рядом с Максимом, жить вместе. Просыпаться утром, засыпать вместе. Готовить, убираться, гулять, разговаривать. Думала, поженимся, и теперь точно нас никто никогда не разлучит. А он не пришел на свадьбу. Зачем мне жизнь? Если даже самая простая мечта не исполняется…

Ее голос больше не дрожал, не дергался. Она говорила спокойно, слишком спокойно и чуть медленнее, чем должна была. Таблетки, понял Тим. Она в самом деле выпила эти чертовы таблетки. Медучилище, сказала она? Значит, могла точно рассчитать дозировку. А сейчас она уснет и не проснется.

— Макс, — закричал Тим, включая вторую линию. — Ты слышал ее, Макс?

— Да, да, — торопливо и невнятно сказал парень. — Я… уже иду к ней.

— Быстрее, — крикнул Тим, — ей нужна помощь.

— Я вызвал скорую, — крикнул Максим в ответ, будто их крики могли помешать Ане уснуть навсегда. — А то вдруг я снова опоздаю. Но я бегу!

— Беги, — крикнул Тим. И включил «Бег» Эми Макдональдс, понятия не имея, когда он успел ее найти.

Эх, надо было спросить, почему он опоздал на свадьбу, понял Тим. Но теперь — у кого спрашивать? Он посмотрел на свой телефон, с которого звонил Ане. Нет, сейчас не время.

Потом. Только надо добавить в контакты, а то затрется…

Лампа на пульте не горела — звонков больше не было. Тимофей пустил звуковую заставку и наугад выбрал какую-то композицию, ориентируясь главным образом на ее длину. Зазвучал медленный тоскливый блюз, с придыханием саксофониста — то, что надо в глухую ночь, подумал Тим и налил себе кофе. Следующий час он помнил плохо — что-то говорил, что-то ставил, повинуясь какой-то логике, но больше всего сил уходило на то, чтобы не уснуть. И когда Тим готов уже был сдаться, найти какую-нибудь арию из рок-оперы, минут на двадцать, как в дверях показался Артур и замахал рукой в сторону микрофона. Тим послушно отключил его и Артур подошел к пульту.

— Закончилась смена, рассвет. Выключаемся, ночной диджей. Как смена? — Спрашивал Артур, отключая аппаратуру.

— Нормальная, — вздохнул Тим. — Хотя мне не с чем сравнивать.

— Обычно бывают больные, влюбленные, если не повезет — суицид.

— Два раза, — сказал Тим.

Спина Артура закаменела.

— И что? — почти без звука, одними губами спросил Артур.

— Обошлось, — выдохнул Тим. — Один слез с крыши, второму вызвали скорую.

Артур кивнул, похлопал Тима по плечу и словно только вспомнил, достал из кармана толствки плотный конверт с логотипом радио.

— Справка на работу. Официальный выходной. Как у доноров. Выспись завтра как следует.

Тим убрал в карман конверт, забрал со стола телефон и нерешительно направился к двери.

— Водитель ждет, отвезет тебя.

Тим стоял перед подъездом и смотрел на небо. Языки рассвета дотягивались почти до самого зенита. Красный рассвет, ветренный будет день. Тим открыл конверт от Артура — там и в самом деле была справка. И, конечно же, в ней ничего не было о ночном дежурстве. Официальная справка из аэропорта, что рейс был совершен с незапланированной посадкой, и в город назначения самолет прибыл с опозданием на десять часов. Дата стояла завтрашняя. То есть сегодняшняя. Тим пожал плечами. Наверное, те, кто устраивает такие тренинги, может и такие справки организовать. А если это был не тренинг — то тем более, такие справки организовать — раз плюнуть.

Справка никак не желала убираться обратно в конверт, что-то ей мешало. Тим заглянул внутрь и вытащил плотный черный прямоугольник. Визитка. «Радио Боль — невыносимая тяжесть бытия». Надо же, все серьезно. Тим убрал справку с визиткой в конверт, конверт в карман и в этот момент зазвонил телефон. «Невеста Аня» — высветилось на табло. Ну, конечно, сейчас она скажет, что мне надо воспользоваться своими же советами или запишет на следующий прием у Германа, устало подумал Тим, но все же ответил.

— Алло? — голос в телефон звучал неуверенно, словно собеседник Тима готов был в любую минуту бросить трубку. И это была не Аня.

— Максим? — спросил Тим. — Как вы? Что с Аней?

— С Аней все хорошо, — парень заулыбался. — А вы правда настоящий? Я думал, что говорю сам с собой.

— Я никогда не был таким придурком, чтобы прыгать с крыши, — проворчал Тимофей. — Скажи лучше, почему на свадьбу опоздал?

— Дни перепутал, — фыркнул Максим. — Работаю по ночам. Думал, свадьба завтра. Вернулся со смены, уснул.

— Ане это объясни, — проворчал Тим.

— Уже объяснил. Мы новую дату завтра пойдем назначать.

— Молодцы, — Тимофей с трудом удержал зевок. — Значит, не зря я из-за вас ночь не спал.

— Не зря, не зря, — заговорил Максим. — А можно вас на свадьбу позвать?

Тим нахмурился. Это было уже совсем не похоже на тренинг. Впору и ему было спрашивать — «вы настоящие?».

— А тебе имя Герман Анатольевич ни о чем не говорит? — спросил вдруг Тим.

— Нет, — растерялся Максим. — А должно?

— А Клавдия Марковна?

— Нет.

Тим кивнул. Он ничего не понимал. Но ему не очень-то и хотелось сейчас ничего понимать, кроме того, что все живы, и он может, наконец, спокойно поспать.

— Так вы придете? — тихо спросил Максим. — Вы же на Земле, правда? И вас зовут диджей Тим?

— Да, — сказал Тимофей. — Я на Земле, меня зовут Тим, и я приду на вашу свадьбу.

В конце концов, почему бы и нет? — подумал Тим, пряча телефон в карман и открывая подъезд. Он сто лет не бывал на свадьбах. И по правде говоря, он вообще-то любил шампанское, оливье и особенно торт «наполеон», только сто лет ничего этого не ел. Не позволял себе, что ли? Нет, наверное, не хотелось. Или просто забыл, что любит. Что такое любить. Ладно, жизнь долгая. Будет время вспомнить.