Вивьен

В наивном мире моей молодости мне нравится верить, что Оливер переехал обратно в Кембридж, чтобы встретить меня. Эта сказка околдовывала меня, даря ощущение, что нам каким-то образом предназначено было встретиться. На самом же деле, я знаю, что что-то плохое случилось с ним, когда он был в Портленде. Я люблю его, поэтому мне легко быть терпеливой. Тем не менее, по натуре я любопытный человек, поэтому неизвестность, неважно, насколько плохой она может быть, убивает меня.

Когда мы лежим рядом друг с другом в кровати, я чувствую, как он собирается с силами сказать мне что-то, возможно все. Затем, так же быстро, как этот момент приходит, он исчезает, оставляя меня гадать «когда». Когда он расскажет мне, что находится за той чертовой запертой дверью? Когда он расскажет мне, почему мы спим на плоском матрасе без подушек? Когда он расскажет мне, почему, имея гарвардское образование, проводит весь день, играясь в грязи и работая за гроши?

— Может, тебе нужно узнать у Алекс можно ли оставить здесь твою кровать, — говорит Оливер, когда мы осматриваем мою пустую комнату, за исключением детской односпальной кровати.

— Что, если мы ее разберем и будем хранить в твоей свободной спальне?

— У меня там уже есть кровать.

— Я имею в виду еще одну.

Он напрягается, глядя на кровать, затем разворачивается и спускается вниз.

Все идет хорошо.

— Эй!

Он останавливается у подножья лестницы. Я спускаюсь и обнимаю его со спины.

— Прости.

Разворачиваясь, он проводит руками по моим волосам и смотрит на меня с такой болью, я чувствую, как слезы пробиваются в уголках моих глаз, и даже не знаю почему. Я нахожусь над пропастью, ожидая, когда мой мир начнется или закончится в то же самое время.

— Это не мое дело.

Он вздрагивает, причинить ему боль — это последнее, что я хотела сделать, но сделала. Я становлюсь на носочки и прижимаюсь к нему губами, затем жду. Он двигает ртом вместе со мной, и все, что я хочу — это чтобы он почувствовал мои яркие эмоции. Он — моя вечность, даже если я для него не более чем его «сейчас».

— Снимите комнату, — говорит Алекс, входя в дом.

— Вы рано вернулись.

Она обнимает меня.

— Да, вынуждены были привезти Кая назад. Он в полном беспорядке.

Я отхожу от нее и смотрю на Оливера, слышал ли он, что она сказала, но он слишком занят разговором с Шоном. Они оба улыбаются. Я не была уверена, как Шон отнесется к Оливеру, так как они с Каем такие хорошие друзья.

— Я больше не могу думать о Кае.

— Я знаю, — Алекс грустно улыбается мне. Она указывает на коробки у входной двери. — Когда ты написала, что переезжаешь к Оливеру, я не думала, что ты имеешь в виду эти выходные.

Я пожимаю плечами.

— В любом случае я нахожусь там все время, и у меня не так много вещей, поэтому мы решили сделать это прямо сегодня.

— Ты понимаешь, что должна рассказать своим родителям.

— Я знаю. Я должна рассказать родителям много всего, — киваю я.

— Я не предполагаю, что ты продолжишь платить мне ренту, — вздыхает Алекс.

— Мечтай. Тебе придется фактически работать с нами в «Зеленом горшке» немного чаще, чтобы твои родители не заинтересовались, почему ты вдруг стала просить больше денег.

— Да, да, ты — предатель, ты знаешь. Я приняла тебя, так как у тебя не было личной жизни и нужно было место, чтобы спрятаться на несколько лет, а ты сказала, что мне не придется беспокоиться о том, что ты будешь приводить парней или отсутствовать и не приглядывать за домом. Теперь смотри до чего ты дошла и что сделала.

Я одариваю ее кривоватой усмешкой.

— Прости.

Алекс толкает меня плечом.

— Как хочешь. Секс хорошо на тебе отражается.

В комнате повисает полная тишина и две пары мужских глаз смотрят на нас.

— На что вы вдвоем уставились? Боже! Типичные мужчины, единственный случай, когда вы не выборочно глухи, это когда упоминаются слова «секс», «киска» и «сиськи», — Алекс закатывает глаза.

— Мы услышали только «секс», детка. Мы пропустили «киска» и «сиськи»?

— Заткнись! — Алекс идет к Шону, и он инстинктивно прикрывает свои яйца. Она бьет его кулаком по руке. — Помоги Оливеру перенести эти коробки через дорогу, чтобы мы с Цветочком побыли несколько минут наедине, чтобы сравнить размеры ваших пенисов.

Оливер и Шон отводят глаза к коробкам. Их нервное смущение ощутимо.

— Я просто шучу, — смеется Алекс — Мы обе уже знаем, чей больше.

Оливер смотрит на меня дикими глазами, но все, что я могу делать — это смеяться.

— Пойдем, Цветочек, — Алекс берет меня за руку и тянет на кухню.

— Ты ужасная.

Алекс открывает бутылку вина и наполняет два бокала.

— Шон любит это.

— Нет, Шон любит тебя, он терпит твое грубое поведение.

Она делает глоток вина.

— Что насчет Оливера? Что он терпит в тебе?

— Мою ненасытную жажду к сексу.

Алекс кашляет и усмехается.

— Я знала это! Спорю, что ты настоящая шаловливая маленькая лисица.

Я глотаю вино и улыбаюсь.

— О, мой Бог, Цветочек! Ты увлекаешься извращенным дерьмом? Шон не будет работать на тебя… никогда!

— Это не просто секс, это секс с Оливером. Он меняет жизнь и сносит голову, как будто существуешь вне своего тела.

Она качает головой и делает еще один глоток вина.

— Существуешь вне своего тела?

Я киваю и улыбаюсь, испуская мягкий вздох, когда думаю об этом.

— Таким образом, в то время пока некоторые из нас трут свой бугорок, после того как мужчинам не удалось довести дело до конца, у тебя такой секс, что ты ощущаешь, будто существуешь вне своего тела. Великолепно, Цветочек… просто великолепно. Шон должен усовершенствовать свои навыки. Может, нам следует попробовать отшлепать друг друга, как вы делаете с Оливером.

— Шшш… — я выглядываю, чтобы посмотреть, где находятся парни. — Мы этого не делали, — шепчу я. — По крайней мере, пока.

— Пока?

— Пока, — усмехаюсь я. — Это была такая шутка. Я думаю, что это и все, что будет, но не уверена.

— Да, но в этом всем есть доля правды. Мужчины — животные по своей природе. Около года назад Шон вытащил член преждевременно и кончил мне на грудь, будто чувствовал потребность поставить на мне свою метку или какое-то дерьмо в этом роде. Я сказала ему убрать всё, или он будет чувствовать вкус моей мочи в своем кофе на следующее утро.

Я давлюсь вином.

— Не-не нужно мне было этого знать, — я прочищаю горло.

— Ну, я просто рассказываю тебе, чтобы ты была готова. Один день — это дружественное похлопывание по твоей голой заднице, а на следующий он заявится к тебе с оковами, анальным расширителем и бутылочкой смазки «Восхитительная малина».

— «Восхитительная малина»…

Алекс пренебрежительно машет в воздухе рукой.

— Не спрашивай. Моя цель — это чтобы ты запомнила, что твой идеальный сексуальный жеребец является мужчиной, что означает извращенный поддонок с фантазиями, которые такой молодой и неопытный маленький Цветочек просто не может себе представить.

— Анальный расширитель? — я часто моргаю.

— Ты полностью упускаешь суть, Цветочек. Не обращай внимания, давай посмотрим, закончили ли мальчики переносить твои вещи.

***

— Мне нужно поехать навестить родителей, — говорю я, распаковывая одежду в Оливера, в нашей гардеробной.

— Ты собираешься признаться, что не ходила на учебу два прошедших года? — Оливер вытягивает пару моих «я буду всю жизнь девственницей» хлопковых трусиков и улыбается.

Сердито прищурившись, выхватываю их у него.

— Да, и я думаю, мне следует дать им мой новый адрес и представить им моего…

— Твоего кого? — Оливер снова хватает мои трусики и подносит их к носу. Алекс права, мужчины — животные.

— Моего парня-извращенца, — я снова тяну их. — Кондиционер для белья. Они пахнут как кондиционер для белья.

Он смеется.

— Тогда давай поедем на следующей неделе.

— Нет, на следующей неделе твой день рождения, но что ты думаешь, чтобы поехать туда через выходные?

Он бросает пустую коробку к двери, затем плюхается на кровать, заложив руки за голову.

— Так даже лучше. Уверен, что твои родители захотят увидеть тебя на твой день рождения, — он подмигивает мне с улыбочкой великого умника.

— Откуда ты знаешь, когда мой день рождения?

— У меня свои источники. Когда ты собиралась мне сказать?

— Вероятно, на следующей неделе, после того, как ты собирался мне рассказать о своем.

— Я не собирался тебе рассказывать, — он пожимает плечами. — Так как это не имеет большого значения.

— Ну, тогда я собиралась рассказать через неделю после никогда. А теперь, кто тебе рассказал? — я заползаю сверху него и расстегиваю его штаны.

Наклонив подбородок вниз, он наблюдает за мной с ухмылкой.

— Возбуждена?

Я облизываю губы и киваю.

— Имя.

— Мэгги сказала мне пару недель назад. Сказала, что ты никогда мне не скажешь, — он расстегивает пуговицу на моих шортах, а затем молнию.

Я встаю с кровати и стягиваю с него шорты и трусы, затем делаю то же самое со своими шортами и трусиками.

— Никогда — слишком длинный промежуток времени, но она, возможно, была права, — я выскальзываю из своей рубашки и снимаю бюстгальтер.

Он садится и снимает рубашку, затем оглядывается на будильник.

— Ты осознаешь, что у нас был секс около двадцати пяти минут назад.

Я киваю.

— Я могу сбегать купить пончик вместо этого.

Он протягивает руку, и я принимаю ее. Притягивая меня к себе на колени, он затягивает в рот один мой сосок, пристраивая свой член к моему входу, дразня мой клитор движениями вперед-назад.

Я выгибаю спину, и он сосет сосок сильнее, царапая его зубами, когда отпускает его, затем проделывает то же самое с другой грудью. Мне нравится чувствовать, как его язык мучает мои соски.

— Заставь меня кончить… вот… так, — я закрываю глаза и позволяю ему привести меня к выносящему мозг оргазму только дразня языком соски и скользя теплой влажной головкой члена по моему клитору. — Да… Даааа! — я кричу громко и не сдерживаясь. Он начинает проскальзывать в меня, но я встаю с кровати.

— Куда ты…

Я поднимаю палец и усмехаюсь, затем иду в гардеробную. Через несколько секунд я выхожу с важным видом, одетая в черный кружевной бюстгальтер, который почти не скрывает моих сосков, и пару черных сапог, на высоких каблуках, длинной выше колена, без трусиков.

— О, святой Иисус, — дыхание Оливера становится тяжелым, когда его жадные глаза скользят по моему телу.

Я подхожу к комоду, где произошел несчастный случай, и наклоняюсь, хватаясь руками за край.

— Чего ты ждешь? — говорю я, глядя на него через плечо.

На его лице, лишенном эмоций, появляется улыбка, а его голубые глаза находят мои. Он встает, затем, хватая меня за бедра, слегка касается своим твердым членом моего входа.

— Ты, черт побери, мечта каждого парня, ты же знаешь это, правда? — он погружается в меня и несколько фотографий его семьи вместе с его наручными часами и какой-то мелочью дребезжат на комоде. Стон вырывается из его груди, когда он останавливается, погруженный глубоко во мне.

— Я хочу быть только твоей фантазией, Оли.

— Миссия выполнена, — говорит он сквозь стиснутые зубы, затем выходит и резко входит в меня снова и снова, увеличивая скорость и силу с каждым ударом.

***

Оливер

Зверски больно от того, как сильно я полюбил ее за последние несколько недель. Я сижу на краю кровати и наблюдаю, как она продолжает раскладывать свои вещи в шкафу и ящиках комода, которые я освободил для нее. Она снова в шортах и футболке, но у меня перед глазами она все еще в тех сапогах и кружевном бюстгальтере. Одно я знаю наверняка… я никогда не смогу взять кошелек и часы с комода, не вспомнив ее, склонившуюся над ним и спрашивающую, чего я жду.

Она не представляет, как тяжело мне было смотреть на ее спину сегодня. Те шрамы показывают, насколько сильно она отдается мне на самом деле, насколько она мне доверяет. Вивьен вся на виду, ничего не скрывает, принимает меня таким, каков я есть, и я самый счастливый ублюдок. Она заслуживает того же, и каждый раз, когда я думаю, что слова правды, моей правды, готовы сорваться, этого не происходит. Я не могу сказать их ей. Будто они приклеены к моей душе и это всего лишь вопрос времени, когда она вырвет их из меня.

— Ты страшно молчалив, мистер Конрад. Слишком много секса сегодня? — она усмехается, складывая коробки у двери, что следовало делать мне. Вместо этого я потерялся в своем собственном мире жалости к себе.

Я протягиваю руку, и она берет ее, снова отдавая мне все с полным доверием. Притягивая ее к себе между ног, я кладу щеку ей на грудь, в то время как, едва касаясь пальцами, глажу ее ноги с тыльной стороны.

— Я люблю тебя, ты же знаешь это, да?

— Знаю, — она проскальзывает пальцами мне в волосы.

— Хорошо, потому что однажды ты можешь подвергнуть сомнению мою любовь к тебе, но не нужно этого делать, — я смотрю на нее и вижу обеспокоенность, отраженную в морщинках на ее лбу.

Она передвигает руки к моему лицу, оставляя свои ладони на моих щеках.

— Хорошо.

— Неважно что, я серьезно. Обещай, что никогда не забудешь, как сильно я люблю тебя и как сильно недостоин тебя, но я эгоист, поэтому для меня невозможно отпустить тебя.

— Оли, ты пугаешь меня.

Я обнимаю ее сильнее, будто могу физически соединить с собой, чтобы ничто никогда не смогло бы нас разделить.

— Не пугайся.

Она отклоняется назад и смотрит на меня.

— Ты умираешь?

Я смеюсь.

— Мы все умираем, а когда ты не надеваешь белье, ты убиваешь меня немножечко быстрее с каждым днем.

— Я серьезно, — она закатывает глаза.

— Я тоже, — усмехаюсь я. — Но я не больше умираю, чем ты.

Она отходит назад, открывая последнюю коробку. Вытаскивая флисовое одеяло, она бросает его на кровать рядом со мной, затем она вытаскивает подушку и прижимает ее к груди. Кусая от волнения нижнюю губу, она смотрит на меня.

— Мне нравится спать головой на подушке.

Бл*дь!

Я тяжело сглатываю и медленно качаю головой.

— Я не могу.

— Она не для тебя, только для меня…

— Я не могу, — я стараюсь, чтобы злость не прокралась в мой голос.

Она делает шаг по направлению ко мне с подушкой, и я чувствую, как на коже выступают капельки пота.

— Вивьен? — я вытягиваю руку и качаю головой быстрее. Она останавливается. — Помнишь, что я только что тебе сказал?

Она кивает.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание и выровнять голос.

— Хорошо, тогда тебе нужно избавиться от чертовой подушки до того, как я порву ее на лохмотья.

Печальное выражение на ее лице опустошает меня, но я не могу изменить того, что происходит и ненавижу себя за это. Как бы я не хотел притвориться и сделать вид, что внутренний страх не съедает меня живьем, я не могу.

Несколько слезинок падают из ее глаз, затем она разворачивается, кладет подушку обратно в коробку и несет ее вниз. Я не могу дышать, когда пот стекает по моему лицу. Я сбрасываю одежду и прыгаю в холодный душ. Раскаяние накатывает на меня быстрее, чем вода.

Я ненавижу ее. Я ненавижу ее. Я ненавижу ее.