Оливер

Не знаю, кто был тот парень там в теплице. Я никогда не относил себя к эксгибиционистам. Мужчина, которым я являюсь, находясь рядом с Вивьен, совсем не тот, который вернулся из Портленда, и даже не тот, который уехал из Бостона более трех лет назад. Изменения, происходящие во мне, едва различимы, ну… по большей мере. Кэролайн содрогнулась бы от идеи заняться сексом в любом другом месте, кроме как в спальне или на диване. Не знаю, фантазировала ли она вообще обо мне или о сексе в целом. Если даже и фантазировала, то уверен, никогда бы мне об этом не рассказала.

Вивьен скидывает обувь и кладет ноги на приборную панель.

— Ничего?

— Что?

— Что мои ноги на приборной панели, потому что ты как-то странно посмотрел, когда я положила их туда, — она шевелит пальцами.

— Я просто смотрел на пластырь на подошве.

— «Вторая кожа». Алекс принесла домой вчера. Моя спасительница.

Я киваю.

— Мне было интересно… твоя реакция в тот день — это обычное явление? Я имею в виду, ты часто так срываешься перед лицом неприятностей?

— И под «лицом неприятностей» ты имеешь в виду выяснить, что мужчина, которому ты отдала свою девственность и которому заявила о своей любви, женат? Если это то, что ты подразумеваешь, тогда да, это моя обычная реакция — разгневаться, потерять контроль, собираться убить кого-то. Теперь ответ на твой второй вопрос, часто ли я срываюсь — нет. Поэтому не ври мне больше, держи свой член в штанах, кроме тех случаев, когда я прошу тебя, его вытащить, и никогда не надевай ковбойскую шляпу в спальне. Если ты сможешь придерживаться этих простых правил, у тебя никогда не возникнет проблем с моей терпимостью.

— Ковбойскую шляпу? Я так понимаю, ты не сторонник стиля «кантри».

— Это постыдная история, о которой я не хочу сейчас думать, — она включает радио. — Ооо, мне нравится эта песня. Готье «Somebody That I Used to Know».

Она завывает несколько строк о том, как кого-то обидели и хихикает, когда я качаю головой и меняю станцию.

— О, оставь эту. Идеально… — тем же самым голосом, что заставляет съежиться, она поет соблазнительную песню о больших воздушных шарах на день рождения.

— Эй, что не так с Кэти Перри? — кричит она плаксивым голосом, когда я снова переключаю станцию.

— Кэти великолепна. Но ты, любимая, звучишь как рожающая ослица.

— О, черт возьми! Вот дерьмо! Я тебе не верю… — она толкает меня в плечо, затем складывает руки на груди и смотрит в окно.

— Что? ТЫ только что сказала, не врать тебе, держать член в штанах и не надевать ковбойскую шляпу. Какое правило я нарушил?

— Просто заткнись, бабуля за рулем.

— Бабуля за рулем?

— Да, бабуля за рулем, нарушь правила, ради Бога. Я не хочу провести весь день в машине, слушая твои честные оскорбления.

— Это говорит девушка, которая играет с двумя палочками и клубочком пряжи весь день. Но мне нравится, когда ты нахально ведешь себя со мной. Пока ты не начинаешь бросать всякое дерьмо мне в голову, я считаю, что твоя несдержанность делает тебя чертовски горячей.

— Да, ну, остынь, чувак. Не уверена, что зоофилия законна в Коннектикуте. Иииааа!

— Я не сказал, что ты ослица, я сказал, что ты звучишь, как она, и для информации, я знаю, что это законно в Коннектикуте. Так что не удивляйся, если я попытаюсь залезть на мою любимую задницу позже.

Она пытается сохранить хмурое лицо, но не может. Мы оба разражаемся смехом. Я смотрю на нее, а она вытирает слезы и не может прекратить хихикать.

— Залезешь на свою любимую задницу? — она продолжает смеяться. — Просто великолепно. Ты назвал мое пение завыванием рожающей ослицы. Блин, Оливер, как романтично. Ты определенно знаешь, как добиться девушку.

— Стремлюсь угодить.

***

Поездки домой была самыми приятными, несексуальными часами в моей жизни. Мне нравятся наши легкие разговоры и игривое подшучивание. Выражение лица Вивьен меняется с каждой эмоцией, и я мог бы провести остаток жизни, считая и запоминая их. Назвать ее смышленой, сексуальной и веселой — это будет клише, но такой она и есть со мной. Неудержимая улыбка здесь, подмигивание там, скольжение кончиков ее пальцев по задней стороне моей шеи, пока я веду машину… всё это мелочи, которые складываются в лучшие моменты моей жизни.

— ПОЦЕЛУЙ, Оли, — говорит она, открывая дверь. Я наклоняюсь, чтобы попробовать вкус ее вишневых губ, а она качает головой. — Это аббревиатура, болван: «Будь проще, дурачок» (прим. — поцелуй на английском языке «KISS», что главная героиня объясняет как акроним фразы «Keep It Simple, Stupid» в переводе это звучит как «Будь проще, дурачок»). Я собираюсь рассказать им обо всем перед отъездом, но не нужно вываливать на них все сразу. Ты мой сосед. Мы встречались этим летом. Ты поклоняешься земле, по которой я хожу… только основное, малыш, придерживайся основного, — она подмигивает. Ах, вот оно. Затем улыбается. Еще одно мое любимое.

Мы встречаемся с ней спереди машины, и я подаю ей руку. Она берет ее и ведет меня к двери. Нет необходимости спорить с ней о ее маленьких указаниях. Правда в том, что я действительно поклоняюсь земле, по которой она ходит.

— Виви! — визжит ее мама, притягивая Виви в объятия. — С днем рождения, малышка.

— Спасибо, мама.

Вивьен оглядывается на меня и снова берет меня за руку, затягивая в дом.

— Мама — это Оливер… мой парень. Оливер, это моя мама — Лидия.

— Приятно с вами познакомиться, миссис Грэхэм, — я пожимаю ее руку. Она смотрит то на меня, то на Вивьен с громадной улыбкой и широко раскрытыми глазами.

— Называй меня Лидия, пожалуйста. Так значит парень, да?

— Надеюсь, — я смотрю на Вивьен, и ее щеки розовеют.

— Ты попал в переделку?

— Скорее всего, это можно расценить как вторжение в дом, — смеюсь я.

— О, дорогой! Они поймали тех, кто это сделал?

Я чувствую на себе сердитый взгляд Вивьен.

— Да, собственно говоря, да.

— Ну, надеюсь, они получат наказание по заслугам.

Вивьен кашляет, затем прочищает горло.

— Где папа?

— На работе, сладкая. Он вернется домой к ужину. Придется положить на стол на три столовых прибора больше, а не на два.

— Три? — Вивьен ведет меня к заднему крыльцу, где ее мама впускает в дом собаку.

— Розенберг! — Вивьен оставляет меня и подхватывает на руки маленький белый меховой комочек. — Я по тебе соскучилась, — она зарывается носом в его пушистую шубку. — Оли, познакомься с Розенбергом, — она протягивает это… его мне.

— Розенберг… интересное имя.

— Она назвала его в честь основателя «Данкин Донатс». Сумасшедшая девчонка, — Лидия качает головой. — Присаживайся, — она указывает на скамейку-качалку.

— Спасибо, — я сажусь рядом с Вивьен. — Не знал, что у тебя есть собака… собака, которую зовут Розенберг, — я ухмыляюсь ей. — Твоя одержимость пончиками хуже, чем я думал.

— Все будет хорошо, — она подмигивает. — Я прохожу курс терапии.

Мой член дергается и уже готов предоставить ей еще немного терапии.

— Ей достался такой сумасшедший обмен веществ от ее отца. Это нечестно. Я набираю вес только от мысли о еде, — Лидия с завистью смотрит на Вивьен.

— Вы, должно быть, дурачите меня, — улыбаюсь я.

Лидия краснеет, так же как и Вивьен, что я видел тысячу раз. Она не такая высокая, как Вивьен, а изгибы ее тела более выдающиеся, но у нее такие же зеленые глаза и черные волосы с несколькими прядями седины, завязанные на затылке в пучок.

— Он мне нравится, Виви.

Вивьен подтягивает ноги под себя и наклоняется ко мне.

— Да, он классный.

— Виви, что произошло с твоими ступнями?

— Ох… наступила на разбитое стекло… эм, когда помогала Оливеру убирать после вторжения.

— Да, я говорил, что уберу сам, но она не послушала.

— Можешь мне не говорить. Она упертая девчонка, но мы все равно ей гордимся. Не можем дождаться, когда увидим, как она выходит на сцену за дипломом через два года.

Вивьен прочищает горло.

— Эм, так ты так и не сказала, кто будет третьим на ужине.

— О, конечно же, Кай.

Не знаю, видит ли Лидия пар, который валит из моих ноздрей, но он там есть. Вивьен знает это. Ее тело напрягается рядом со мной.

— Ох, зачем ты пригласила Кая?

— Не могу поверить, что ты спрашиваешь у меня об этом. Он твой лучший друг. Он дома уже целую неделю или около того. И его сестра только умерла. Я упоминала, что это также твой день рождения? О, кстати говоря… пирог в духовке. Мне нужно пойти проверить.

Лидия возвращается в дом, и Розенберг соскакивает с моих ног и следует за ней.

С нервной улыбкой Вивьен садится на меня верхом лицом ко мне.

— Ты злишься?

Нет, я, бл*дь, в бешенстве!

— На кого? На тебя, когда ты не знала? На твою маму, которая не знала обо мне до сегодняшнего дня? На Кая, потому что его сестра умерла?

Она проводит губами по моей шее и целует ухо.

— Так получается, ты расстроен, но не знаешь, кого в этом винить, — шепчет она.

— Получается.

— Виви! Слезь с парня. Я воспитывала тебя лучше. Как грубо с твоей стороны вторгаться в его личное пространство, — Лидия выносит поднос с напитками.

Вивьен закатывает глаза и слазит с моих ног.

— Могу я предложить тебе выпить, Оливер? — она протягивает мне поднос.

— Да, спасибо, — я беру один из бумажных стаканчиков, наполненных красной жидкостью.

— Виви? — она предлагает ей стаканчик.

— О боже, мама! Ты сделала для нас «Кул-эйд»? Мы взрослые люди, а не семилетние дети, которые отдыхают после игр.

Я делаю глоток, чтобы скрыть улыбку. Это не просто «Кул-эйд»!

— Знаю, дорогая. Просто дразню вас. Сделай глоток.

Вивьен колеблется, но затем подносит стаканчик к губам так, будто что-то выпрыгнет и укусит ее.

— Что это?

— «Кул-эйд» — коктейль. Это «Кул-эйд тропический пунш» смешанный со свежевыжатым лимонным соком и темным ромом.

Вивьен пожимает плечами.

— Ммм, неплохо.

Бесценно. Это единственное описание для этого мгновения — собака, «Кул-эйд» со спиртным, вторжение в «личное пространство» и Виви. Самое невероятное это то, что мы находимся здесь всего полчаса. Если добавить сюда ужин с моим врагом и признание Вивьен родителям о колледже, то эти выходные будут незабываемыми.

***

Вивьен

Семья Оливера — нормальная, я так думаю. У них изысканная манера общения, но они далеко не притязательны. Даже в тот вечер, когда мы в последний раз ужинали вместе и вели себя как парочка болтающих детей, они восприняли ситуацию с юмором и любовью. Моя семья… не такая утонченная. Меня вырастили трудолюбивые и очень любящие родители. Мы еле сводили концы с концами, но я никогда не чувствовала нужду ни в чем. Мои родители никогда не спорили из-за денег при мне. Они вообще редко спорили. Поэтому я вынуждена прощать им их чрезмерную опеку и иногда смущающее поведение.

— Вот моя именинница.

— Привет, папа, — я крепко его обнимаю, когда он заходит через заднюю дверь. Он еще один мужчина в моей жизни, рядом с которым я не чувствую себя высокой. Мой отец возвышается на шесть футов шесть дюймов (прим. пер. примерно метр и девяносто восемь сантиметров) со своей светящейся головой, которую он бреет наголо на протяжении последних десяти лет, так как начал лысеть, когда ему было тридцать пять.

Он отпускает меня, глядя мне за плечо.

— А кто твой друг?

Я отступаю назад и обнимаю Оливера за талию одной рукой.

— Это Оливер.

Оливер протягивает руку, и мой отец пожимает ее.

— Рад с вами познакомиться, мистер Грэхэм.

Мой отец, нежный зверь, улыбается.

— Называй меня Род.

Оливер кивает.

— Родни, Оливер — парень Виви, — говорит моя мама из-за стола, где расставляет тарелки для ужина.

— Парень, да? Ну и чем занимается твой парень?

Оливер усмехается.

— Я работаю со своим братом. У него разнорабочий бизнес. В это время года мы занимаемся ландшафтной работой по большей части. Зимой он выполняет работу по уборке снега и ремонту домов.

— Мужчина, который не боится запачкать руки и, очевидно, может держать удар, — мой папа кивает в сторону лица Оливера. — Ты мне уже нравишься. Ты бы никогда не увидела, как смазливый парень, который живет немного ниже по улице, делает ручную работу или ввязывается в кулачную драку.

Мой папа никогда не был фанатом Кая. Его мнение всегда было таково, что с парнем что-то не так, если его лучший друг с детского сада — девчонка.

— К твоему сведению, у Оливера гарвардское юридическое образование.

Оливер поднимает плечи с виноватой улыбкой.

— Не используйте это против меня.

Мой отец хохочет и, проходя мимо него, похлопывает по плечу.

— Не буду. Но теперь в этом есть смысл. Виви нравятся парни в причудливых костюмах.

Я качаю головой и обеими руками обвиваю Оливера за талию.

— Ты плохо меня знаешь, папа. Как оказалось, меня привлекают парни в ботинках.

Оливер облизывает губы, и я вижу желание в его глазах и чувствую, как что-то твердое упирается мне в живот.

— Я пойду и принесу наши вещи из машины.

Я усмехаюсь, зная, что ему нужно выбраться из дома до того, как он опозорится перед моими родителями.

— Нужна помощь.

— Неа, я справлюсь.

Оливер направляется к машине, а я забираю у мамы венчики из миксера и облизываю их.

— Итак, что ты думаешь об Оливере? — я слизываю языком глазурь.

— Он красивый, это точно.

— Я знаю, — хихикаю я.

— Я думаю, не слишком ли он стар для тебя. Сколько ему?

— Только исполнилось тридцать — не слишком стар для меня.

— Я просто беспокоюсь о тебе, Виви. Я знаю, как важна для тебя твоя карьера, а Оливер в своем возрасте, вероятно, ищет себе жену и хочет детей. Это то, чего двадцатидвухлетняя студентка колледжа должна избегать.

Боже, если бы она только знала.

— Оливер не планирует жениться на мне или иметь детей, или препятствовать моей карьере.

— Ну, это тоже нехорошо. Зачем ты даром тратишь время с парнем, который не собирается жениться на тебе.

Я смеюсь и качаю головой.

— Черт, мама. Тебе сегодня не угодишь.

— Мама хочет только лучшего для тебя, — папа наклоняется и целует меня в макушку.

— Всё. Просто, чтоб вы оба знали, я никогда не была счастливее, чем с Оливером.

Задняя дверь открывается. На обоих плечах, а также в обеих руках Оливера висят сумки. Я, должно быть, перебрала с вещами.

— Давай помогу тебе с этим, — предлагает мой отец, забирая сумки у Оливера из рук.

Подарочный пакет от Алекс падает на пол. Слышен жужжащий звук, который становится громче, как… О. Мой. Бог! Вибратор выкатывается на пол.

Чтоб я умерла. Прямо здесь. Прямо сейчас.

Как только я оправляюсь от состояния позора, я наклоняюсь и запихиваю его обратно в пакет с оберточной бумагой, нащупывая выключатель.

Я пунцового цвета. Глаза мамы просто огромны, рука прикрывает рот. Оливер сжимает губы, чтобы спрятать шаловливую улыбку «не-могу-поверить-что-ты-привезла-вибратор». У папы смущенное выражение лица. Я почти уверена, что он никогда не видел вибратора.

— Ох… давай, — я забираю сумки у папы. — Мы отнесем их наверх.

Наклонив голову, я быстро выхожу из кухни.

Бросаю сумки на кушетку в моей комнате, которую мама превратила в свою швейную мастерскую. Оливер прижимается своим телом к моей спине, убирая мои волосы на одну сторону. Мягкие губы ласкают мою шею.

— Я тебя не удовлетворяю?

Я закрываю глаза и хихикаю.

— Не могу поверить, что Алекс подарила мне на день рождения вибратор.

— Так это твой первый?

— Да… ну… нет, — я снова чувствую, как мое лицо краснеет.

Он разворачивает меня к себе.

— Нет?

Я качаю головой, глядя себе под ноги.

— Ну, мы опробуем его позже.

Я резко вскидываю голову.

— Что? Мы?

— Конечно, почему бы и нет? — усмехается Оливер.

— Ну… я… я… ух! Не делала такого в доме своих родителей, — я прохожу мимо него и беру свою сумочку. — Я буду жалкой, похотливой и озабоченной к тому времени, как мы вернемся домой.

— Что? — он ухмыляется. — Ты только что сказала «похотливой».

— Да, так как… ты будешь дразнить меня все выходные своими грязными разговорчиками и разными сексуальными… — я машу рукой в воздухе, — … штучками.

— Виви? Не забывай правила. Никаких парней в твоей комнате.

— Ради Бога, дверь же открыта! — кричу ей.

Я отправляю Алекс быстрое сообщение «что это такое, бл*дь, и спасибо», когда Оливер скользит рукой мне за спину и сжимает мою задницу.

— Я буду себя чувствовать как подросток в эти выходные, делая все тайком и стараясь не попасться, — шепчет он мне на ухо.

— О, нет. Не будет ничего тайком — не сейчас. После происшествия с вибратором, моя мама будет в состоянии повышенного внимания. Я не удивлюсь, если она решит установить скрытые камеры по всему дому.

— Что она сделает? Накажет тебя?

— Она может, — я притворно грызу ногти с испуганным видом.

Оливер хватает меня и дарит головокружительный поцелуй. Мои пальцы впиваются в его спину, когда все попытки контролировать себя исчезают под его соблазнительным прикосновением.

— Виви? Кай здесь.

Плеск!

Нас облили холодной водой.

Я кладу руку на грудь Оливеру.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что будешь дружелюбным по отношению к Каю сегодня.

— Ты разговаривала с моей мамой? — он смеется.

— А что? — я смотрю на него.

— Потому что ты манипулируешь мной. Заранее благодаришь, чтобы я подсознательно чувствовал необходимость соответствовать твоим ожиданиям.

Я подмигиваю, а он качает головой. Я люблю этого мужчину.

***

Как бы я ни хотела, чтобы Оливер был здесь со мной в эти выходные, я не очень-то ожидаю ужина в честь дня рождения с ними обоими. Конечно же, мои родители понятия не имеют, что произошло за последние несколько недель, и надеюсь, так оно и будет.

— Можешь открыть дверь, Виви? — кричит мама с кухни, когда звонит дверной звонок.

— Конечно, — я протягиваю Розенберга Оливеру. Они сблизились за последние несколько часов, но у меня не хватает мужества спросить, позволит ли он мне взять его с собой в Кембридж. Я хотела его забрать с собой, когда уезжала из дому, но для родителей Алекс собака была бы явным доказательством того, что я живу у нее.

— Привет, Кай.

— Пожалуйста. Скажи, что ты одолжила его машину, и его на самом деле нет…

— Здесь? Вот он я, — голос Оливера пугает меня. Я поворачиваюсь. Он стоит позади меня, держа на руках Розенберга.

— Оливер, — говорит Кай самодовольным голосом, проходя мимо нас на крыльцо.

Я забираю Розенберга у Оливера.

— Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, малыш?

Он посылает мне прекрати-льстить-мне ухмылку.

— Да, знаю, — он целует меня, и я сгребаю в кулак его рубашку, чтобы продлить это немного дольше.

— Гм.

Я отпускаю Оливера.

— Твоя мама хочет видеть тебя на кухне, — говорит Кай.

Я потираю, губы между собой и киваю.

— Будь милым, — шепчу я, проходя мимо Кая.

— Что нужно, мам?

Она облокачивается на столешницу, уперев руки в бока.

— Вы с Оливером живете вместе? — могу сказать по напряженности ее шеи, что она пытается контролировать громкость своего голоса.

— Нет. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что Кай сказал, что не часто видится с тобой с тех пор, как ты переехала к Оливеру.

Спасибо, Кай… засранец!

Я поднимаю глаза к потолку и вздыхаю с преувеличением.

— Жили некоторое время, но теперь уже нет.

— Так у тебя с ним был секс? — шепчет она, глядя на меня.

Я смеюсь. Нет, мама, мы просто спали в одной кровати, держась за руки.

— Да, у меня с ним был секс. Большая беда, я взрослая.

— Так он знает о твоей спине?

— Да, он знает о моей спине!

Она вздрагивает.

— Говори тише, Виви.

— Он любит меня, мама. Он думает, что я красивая и более того… он заставляет меня чувствовать себя красивой, как никогда раньше. Когда я с ним, я не думаю об учебе или о своем прошлом, или о детях и замужестве, — я прикусываю губы и стараюсь подавить эмоции, которые появляются только тогда, когда думаю об Оливере. — Он мое простое совершенство. Я нравлюсь себе, когда я рядом с ним.

— Ужин готов? — отец хмурит брови, высовывая голову из-за угла.

Мама кивает, все еще глядя на меня.

— Да, скажи парням, чтобы шли есть.

— Ты знаешь, я просто хочу наилучшего для тебя, Виви.

— Оливер… Оливер — вот что наилучшее для меня, — я говорю правду. Я знаю какой-то частью сердца, которая была мертва до встречи с Оливером, что он был предназначен для меня. Я просто хотела бы знать, что делать с болью его прошлого. Прошлого, которое остается частью настоящего, нашего настоящего.

— Ладно, Виви, — она вздыхает и протягивает мне блюдо дымящихся овощей. — Но ты все же не будешь спать с ним вместе под этой крышей.

Нет проблем. В любом случае мы с Оливером не так уж много спим, когда вместе.

— Хорошо, — ухмыляюсь я.

Никогда не считала себя бунтаркой, но чем больше она относится ко мне как к ребенку, тем больше я хочу затащить Оливера наверх и делать очень взрослые вещи с ним в моей комнате, куда вход мальчикам запрещен, под крышей дома моих родителей.

Мы пережили ужин без кровопролития. Мои родители расспрашивали меня об учебе под пытливыми взглядами Оливера и Кая. Думаю, если бы здесь был только Оливер, я бы рассказала им. Иногда мне кажется, что Кай ждет, когда я упаду лицом в грязь, чтобы он мог прийти мне на помощь, чтобы я почувствовала, как нуждаюсь в нем. Но я больше не нуждаюсь.

— О боже, мам! Не нужно было ставить свечи на мой торт.

— Нет, нужно. Ты заслуживаешь загадать желание, Виви.

Мама ставит шоколадный торт с ванильной глазурью передо мной. Я смотрю на людей, сидящих за столом, которые много значат для меня, даже болтун Кай, которого я хочу убить большую часть времени. Набирая побольше воздуха, я искоса смотрю на Оливера и подмигиваю ему перед тем, как задуть все свечи и загадать… ничего. У меня уже есть все, что я могла когда-то хотеть.

Я задуваю их все на одном дыхании. Оливер кладет руку мне на ногу и наклоняется.

— С днем рождения, любимая, — он шепчет мне на ухо и целует в щеку.

— Нашей малышке двадцать два. Как быстро летит время! — папа улыбается, качая головой.

— Двадцать два… а сколько лет твоей жене, Оливер? — Кай заставляет всех замолчать.

Хватка Оливера на моей ноге становится болезненной.

— Жене? — говорит отец сквозь зубы.

— Убирайся, Кай, — злость внутри меня достигает взрывного уровня. Мне не следовало везти его домой, после смерти его сестры. Открыть Каю дверь, это все равно, что открыть ограждение для быков. Если ему позволить, он будет постоянно подавлять меня.

— Это не у Кая есть жена, Виви. Почему ты выгоняешь его?

— Ты права, мама, — я смотрю на Кая. — Это не у него есть жена. Просто Кай тот, кто напился и не понес ответственности за то, что в ночь, когда я пыталась увернуться от его приставаний, упала в горящие угли.

Мои родители смотрят на Кая, и самодовольство на его лице испаряется.

— Вив, ты поклялась, что никогда не скажешь…

— Не скажешь что, Кай? Правды?

Я могла это предсказать — он начинает плакать. Невероятно. Ему нужно было стать актером, а не медиком.

— Виви? Кай? Что происходит? — спрашивает мама, нахмурив брови.

— Правды? — Кай качает головой. — Как великодушно с твоей стороны.

Ножки стула Оливера царапают пол.

— Я думаю, ты сказал достаточно, — он встает, сжимая руки в кулаки.

— А что ты сделаешь? Снова ударишь меня? Из-за этого твоя жена угодила в психушку?

Шлеп!

— О боже! Что вы делаете? — кричит мама, пытаясь подобраться к Каю, который близок к бессознательному состоянию лежа на полу с перевернутым стулом и сочащейся из носа кровью.

Я даже не вздрогнула, потому что ожидала, что Оливер врежет ему еще при первом упоминании о его жене. Один раз было рискованно. А два уже просто глупо. Мой отец не двигается, глядя на меня. Его злость очевидна, его злость на меня — из-за моего вранья, моего «разочаровывающего» выбора мужчин.

— Родни, помоги мне его поднять, — моя мама прижимает салфетку к носу Кая.

Мой отец качает головой. Уверена, что единственная причина, по которой он помогает Каю подняться, это чтобы не отмывать пол от крови потом.

Я оглядываюсь, но не вижу Оливера.

— Оли? — я вижу, как он спускается с сумкой в руке, когда подхожу к лестнице. — Куда ты собираешься?

Он достает кошелек из кармана и протягивает мне пятидесятидолларовую купюру.

— Вот деньги на поезд.

Я не беру их.

— Что ты делаешь? Я не хочу твоих денег. Куда ты собираешься?

— Домой, — он продолжает идти.

— Я не понимаю. Ты просто оставляешь меня здесь?

— Да, — он открывает входную дверь и направляется к машине.

— Оливер, остановись!

Он забрасывает сумку на заднее сиденье, а сам садится за руль.

— Остановись! — я хватаюсь за дверь до того, как он успевает закрыть ее. — Мне очень жаль. Кай — засранец. Но я поддерживала тебя, нас. Почему ты оставляешь и наказываешь меня?

Он кладет руки поверх руля, глядя в лобовое стекло. Его нежелание смотреть на меня отзывается болью.

— Ты рассказала ему, что я женат. Ты рассказала ему, что Кэролайн в психиатрической лечебнице!

Я подпрыгиваю от резкого звука злости в его голосе.

— Я не рассказывала, — я качаю головой и вытираю несколько скатившихся слезинок.

Теперь он смотрит прямо на меня.

— Чушь собачья! Уверен, что ты не могла дождаться, чтобы позвонить ему, после того как вышла из больницы.

— Я не вру. Я ему не рассказывала, — я продолжаю качать головой, будто это плохой сон. — Алекс, должно быть, сказала Шону, а он, вероятно, рассказал Каю, но это была не я.

— Это неважно. Это не их дело, это не твое… — он останавливается.

— Извини меня! — я делаю глубокий вдох. — Это не мое что? Дело?

Оливер закрывает глаза и качает головой.

— Как ты смеешь. Я была в проклятой больнице! Сломанная во всех смыслах этого, слова благодаря тому, что ты скрывал от меня свое прошлое. Так что, черт возьми, извини меня, что доверилась Алекс. Но не смей приглашать меня к себе в кровать и говорить, что сделаешь всё для меня, а затем разворачиваться и говорить, что это не мое дело, — я хлопаю дверью и ухожу вниз по улице, потому что я ни в коем случае не хочу возвращаться в дом к Каю и родителям.

— Вивьен!

Я продолжаю идти.

— Постой, — Оливер догоняет и встает впереди меня.

Я останавливаюсь.

— Тебе лучше сбить меня с ног, потому что ничто другое уже не сработает. Меня тошнит оттого, что все заставляют меня чувствовать себя так, будто боль в моем сердце, вызванная другими людьми, каким-то образом моя вина. Это не моя вина, что у меня израненная кожа на спине, которой я стесняюсь и из-за которой чувствую себя мутантом. Это не моя вина, что у тебя есть жена, а ты мне об этом не сказал. И это, бл*дь, не моя вина, что Кай сегодня всем рассказал!

Слышится эхо гавканья нескольких собак, разносящееся по окрестностям. Уверена, это моя вспышка их рассердила.

— Ты права, — Оливер вздыхает, опустив взгляд, с угрюмым выражением лица.

Я жду.

Ничего.

— Нет, — я качаю головой и прохожу мимо него. — Этого недостаточно.

— Подожди, — он снова становится передо мной.

Я смотрю на его грудь, сжав челюсть.

— Я так сильно стараюсь не сожалеть о моем прошлом, каким бы ужасным оно не было. Но, когда я с тобой, это так тяжело сделать. Я позволяю себе представить жизнь, где ты всегда была моей… жизнь, где ты видишь не свое несовершенство его глазами, а свою божественную красоту моими. Затем я думаю о боли, которая никуда не денется… моей боли, боли Кэролайн… боли Мелани. И я задумываюсь, стоило ли это времени. Могу ли я быть тем человеком, который не верит в божественную миссию и ее значение? Могу ли я назвать судьбу собачьей чушью и желать, чтобы мой ребенок никогда не появлялся на свет, потому что боль, с которой она покинула его… покинула меня, слишком велика? Я не знаю, что делать с болью и злостью, — его голос ломается, а с ним и мое сердце. — Ты самое лучшее, что произошло в самое худшее время. Я ощущаю себя, будто нахожусь посреди океана, а ты мой спасательный плот, и иногда я так разочаровываюсь оттого, что мы не достаточно быстро спаслись. Я виню тебя за это, но это только оттого, что я боюсь, что мой груз, груз моего прошлого, потопит нас обоих.

Он берет мое лицо в свои нежные любящие руки и поднимает мою голову.

— Что, если мы тонем?

Я кладу свои руки на его и закрываю глаза из-за страдания, отразившегося на его лице.

— Что, если нет?

***

Я позволяю ему вернуться в Кембридж, не потому что хочу, а просто, потому что мне нужно время наедине со своими родителями.

— Юная леди, где ты… — мама останавливается, когда я закрываю входную дверь и смотрю на нее красными опухшими глазами.

— Ты можешь просто… — я вытираю слезы, — отнестись ко мне как ко взрослой хоть раз. Мне сейчас нужен друг больше, чем мама. Так что, можешь? Можешь быть и той и другой сегодня?

Мой папа обнимает и целует меня в макушку и делает то же самое с мамой перед тем, как пойти наверх. Она смотрит на меня мгновение, затем кивает и раскрывает руки для объятий. Я падаю в них и рыдаю. Все эмоции, которыми я не могу поделиться с Оливером, вытекают со слезами — страх, что мы можем утонуть; незащищенность от того, что у него есть жена и это не я; значение того, что я видела за запертой дверью.

— Ты любишь его.

Я киваю между всхлипами.

— Расскажи мне о его жене.

— Я-я не знаю. Они п-потеряли р-ребенка, и она сошла сума или как-то так.

— О, Виви… у него был ребенок?

— Дочь… Мелани, — я всхлипываю.

Она ведет меня на кухню, и я сажусь за стойку, пока она готовит нам чай.

— Он оставляет жену ради тебя?

Я качаю головой.

— Он подал на развод еще до того, как мы встретились.

— Почему?

Я делаю прерывистый вздох.

— Это все. Я не знаю и боюсь спрашивать.

— Он часто видится с ней?

— Она в Портленде. Они переехали туда после того, как закончили Гарвард.

Она протягивает мне чашку чая и садится напротив меня.

— Что произошло с Мелани? СВСМ?

— Не знаю, — я пожимаю плечами. — Я не нашла в себе мужества спросить его об этом. Но у меня такое тревожное чувство, что это не СВСМ.

— Что заставляет тебя так думать?

— Не знаю, просто такое… чувство.

— Могу я дать тебе совет, как мать и как подруга?

Я киваю.

— Спрашивай, что тебе нужно и реши лучше раньше, чем позже, можешь ли ты тратить свое время и чувства на Оливера и его прошлое. Тебе осталось учиться два года, и я бы не хотела видеть как кто-то или что-то пускает под откос твои мечты.

Я кривлюсь.

— Да, кстати об этом…