Оливер
Я предложил остаться, но она сказала мне уезжать. Отъезд казался трусостью, будто я бросаю ее посреди огромной неразберихи. Кай правильно рассчитал время. Конечно, я знаю, что нечестно винить его за то, в какое время его сестра умерла, но, тем не менее, это забрало Вивьен на мой день рождения. Его заявление о моей жене семье Вивьен в ее день рождения… непростительно. Ему, наверно, нравится, когда мой кулак впечатывается в его лицо. Боже, я надеюсь, что Вивьен слишком умная, чтобы дать ему второй шанс.
— Что ты думаешь о ее родителях? — спрашивает папа, когда мы гребем по реке сразу после восхода.
Я кряхчу, когда загребаю веслами воду.
— Мне они нравятся. Они чрезмерно ее опекают, но я думаю, это нормально, так как она единственный ребенок в семье.
— Да, это и я уверен, что они чувствуют вину из-за несчастного случая с ожогами. Все родители чувствуют ответственность за то, что происходит с их детьми, даже если не способны это контролировать.
Я киваю, но не отвечаю.
— Черт! Оливер, прости, я не хотел…
— Нет, все нормально. Я… я знаю, что ты имел в виду, — я останавливаюсь на мгновение и вздыхаю. — Вероятно, мне самое время прекратить ожидать, что все будут вести себя так, будто моей жизни в Портленде не существовало. Вивьен знает частично об этом, и когда она приедет домой, я собираюсь рассказать ей оставшуюся часть.
— Оливер, это… Ты говорил об этом с мамой?
Я качаю головой.
— Я доверяю Вивьен. Мне не нужно, чтобы мама говорила, как рассказать ей об этом. Это то, что я должен сделать самостоятельно.
— Что насчет Кэролайн?
Я пожимаю плечами, пытаясь отогнать от себя напряженную ненависть, которая овладевает моим телом каждый раз при упоминании ее имени.
— А что насчет нее?
— Ты все еще женат на ней. Несешь за нее ответственность.
Мы вытягиваем лодку из воды.
— Нет, не несу. Она проблема Дуга и Лили, не моя.
— Оливер…
— Бумаги подписаны, и это вопрос времени, когда они вступят в силу.
— Ты ее когда-то любил.
— Папа! Я не буду делать этого с тобой! — я бросаю весла в лодку.
Он кладет руки мне на плечи.
— Я просто хочу, чтобы ты был готов к неожиданностям. Ты — юрист. Мне не нужно рассказывать тебе, что обстоятельства могут измениться.
Уперевшись рукой в бедро, я смотрю под ноги и киваю со вздохом.
— Я знаю.
***
Помяни черта, он тут как тут. Когда я выхожу из душа, на моем телефоне меня ожидает сообщение. Дуг Уэлч, мой в скором времени бывший тесть, хочет поговорить со мной. У него есть просьба, но он хочет поговорить лично, будто у меня есть время лететь через всю страну по его прихоти. Не будет этого. Я удаляю сообщение.
Вивьен приедет через несколько часов. Это дает мне небольшое пространство, чтобы собрать свое дерьмо в кучу. Я обещал ей ответы, и этого она ожидает. Дверь наверху должна быть открыта и мне нужно встретиться лицом к лицу со своими страхами … со своей действительностью. Проблема в том, что я не могу избавиться от звука голоса Дуга в моей голове. Каково его одолжение? Почему он думает, что нам нужно поговорить лично?
Сейчас только девять утра, но я думаю, что этот день требует исключения, поэтому беру пиво. Три пива спустя, я наливаю стакан «Джека» и поднимаюсь наверх. Переворачивая кобальтовую вазу, жду, когда выпадет ключ. Ничего. Где, черт побери, ключ? Я пытаюсь повернуть ручку, но все равно закрыто, поэтому я колочу в дверь… дверь, которую не хотел открывать, до настоящего момента. Я отхожу и бью в нее ногой, но она не поддается. Возможно, алкоголь приуменьшил мою силу или здравый смысл.
Вытягивая телефон из кармана, я звоню Ченсу.
— Полдесятого утра, воскресенье, придурок, что ты хочешь?
— Мне нужен топор.
— Ладно, Пол. Мне привезти с собой и синего бычка? На кой черт тебе понадобился топор?
Я прислоняюсь к стене и сползаю вниз, смеясь.
— Смешно, ты сегодня действительно веселый.
— Боже! Ты пьян, а еще и десяти нет.
— Да, но о чем это говорит? Кое-где уже пять.
— Она снова оставила тебя?
Я допиваю последние несколько капель «Джека».
— Кто?
— Вив?
— Нет. А что?
Он посмеивается.
— Э… ничего. Буду через двадцать минут.
После того как я два раза спускался вниз наполнить свой стакан, я возвращаюсь с блестящей идеей. Я приношу бутылку наверх. Гений… просто гений. Мое гарвардское образование полностью окупает себя.
— Эй, брат… ты где?
— В своем доме.
Ченс посмеивается, поднимаясь наверх.
— Нет, блин.
— Где он?
— Кто?
Я вздыхаю.
— Бык, придурок… я… блин, я имел в виду, топор, — я кривлю губы и искоса смотрю на дверь. — Хотя могу поспорить, что бык выбил бы эту дверь тоже.
— Что за дверью? Чувак! У тебя замок на двери. Какого черта?
Я ударяюсь головой о стену и закрываю глаза.
— Я знаю. Я пьян. Не рассказывай маме, — смеюсь я.
— Где ключ?
— В кармане. Просто подумал, что будет веселее выбить ее топором, — думаю, что моя речь растянута, или я просто так слышу, будто всё приглушено и замедлено. Мои веки такие… очень… тяжелые.
— Оливер?
Я устал… слишком устал.
— Оливер?
— Хм?
— Что за дверью?
Слово затихает.
— Мелани.
***
Вивьен
Тонкое, свободное чувство парит во мне, когда я возвращаюсь в поезде в Бостон. У меня был превосходный разговор с родителями вчера. Все мои страхи на то, как они отреагируют на мой обман и хитрость, исчезли. Слова пришли ко мне без колебаний. Я увидела так много любви и понимания в их глазах, смешанного с их собственными страданием и виной. Как бы я ни старалась убедить себя, что защищаю их, обманывая про колледж, правда в том… что я защищала себя. Я не хотела столкнуться с их разочарованием в себе из-за того, что они не зарабатывают достаточно денег, или наблюдать, как они постоянно чувствуют жалость ко мне. Слез было много, момент был болезненный, но в конце всё решилось, и я чувствую себя ближе к своим родителям, чем когда-либо.
Сейчас я умираю, как хочу видеть Оливера. Я соскучилась по нему. Все, о чем я могу думать — это кожаные ботинки и его горячее обнаженное тело, прижатое ко мне. Его улыбка… Я люблю его улыбку, особенно когда она становится такой широкой, что появляются ямочки на щеках. Уверена, что, если бы могла разглядеть его сквозь мое слепое увлечение им, я бы увидела его недостатки. Может, у него есть какое-то родимое пятно, которое я не обнаружила, или вены на его руках слишком выступают. Возможно, он косолапит, но я не заметила. Оливер не может быть идеальным, я это знаю, но он идеальный для меня.
Грузовик Ченса припаркован на улице следом за машиной Оливера. Машина Алекс тоже здесь, поэтому я решаю отнести сумки домой, так как нападать на своего мужчину в присутствии его брата, должно быть, неприлично.
— Эй, Цветочек! Как прошли выходные?
Я роняю сумки на пол у лестницы.
— Что ты делаешь?
— Что ты имеешь в виду? — она смотрит на меня через плечо.
— Я имею в виду, что ты готовишь и … — я смотрю на охлаждающую решетку, заполненную печеньем, — … печешь.
— Да, и что?
Я беру одно из сахарных печений, рассчитанных на один укус, и кладу в рот.
— Твои родители приезжают или что-то в этом роде? — бормочу я с полным ртом.
— Нет. Просто возвращаюсь к практике. Я некоторое время не занималась кухней.
Я поднимаю одну бровь.
— Ты действуешь слишком странно, даже для тебя. Что происходит?
Она поворачивается и облизывает с пальцев сливочный соус, замедляясь, когда доходит до безымянного пальца левой руки.
— О боже! — я хватаю ее руку, таращась на громадный бриллиант огранки «принцесса».
— Я выхожу замуж!
Я не могу оторвать глаз от гигантского камня.
— Да, выходишь. Святое дерьмо, где Шон взял на такое деньги?
— НА самом деле это из ожерелья, которое его дед подарил бабушке. Шон вставил камень в платиновое кольцо. Тебе нравится?
Я притягиваю ее в объятия.
— Это невероятно. Я так счастлива за тебя.
— Хорошо, надеюсь, ты будешь чувствовать себя так же, когда я скажу, что у тебя есть шесть месяцев, чтобы спланировать лучший девичник, подружка невесты.
— Что, я?
Она закатывает глаза и разворачивается назад к плите.
— Конечно же, ты.
— Почему так скоро? Ты беременна? Я знала, что тот наряд, что был на нем в тот день, приведет тебя к неприятностям.
— Да, Цветочек. Я забеременела в пятницу. В субботу он съездил в Джерси, чтобы взять бриллиант, изготовил кольцо по размеру в воскресенье и сделал предложение сразу после того, как я пописала на тест сегодня утром, — смеется она. — Нет, я не беременна. Его старший брат приедет из Африки на неделю на Рождество. Помнишь, я говорила, что Дилан в Корпусе мира?
— Да, помню.
— В любом случае Шон решил, что хочет воспользоваться редкой возможностью, когда вся его семья здесь, поэтому сделал предложение.
— Так ты не беременна?
Она снова смеется.
— Нет, Цветочек. Я не беременна. Но тебе лучше быть милой с соседом, потому что, как только я перееду к Шону… — она разворачивается и лукаво улыбается, — …официально, тогда мои родители будут продавать эту квартиру.
— Кстати, говоря о соседе. Что, черт возьми, это был за подарок на день рождения?
— Ах, это роскошная версия той модели, что я дарила тебе сразу после того, как ты переехала сюда. У меня тоже такой есть. Разве он не поразительный?
— Ну, я не знаю. Как только он выпал на пол из пакета перед моими родителями и Оливером, я вроде как потеряла интерес к тому, чтобы испытать его.
— Не может быть!
— Может… это было стыдно. У меня лучший секс в моей жизни, так почему ты решила, что он мне может понадобиться?
Алекс хохочет.
— Цветочек, во-первых, у тебя был единственный секс в твоей жизни, поэтому технически он как лучший, так и худший. Во-вторых, его можно использовать как приложение ко всем причудам, что вы с соседом уже исполняли.
Я кусаю шелушащуюся кожу на нижней губе.
— Это то, что Оливер тоже упоминал. Так как это работает? Я пользуюсь им у Оливера на глазах? Он использует его на мне? Я использую его на нем?
— Да, да и да. Вы занимаетесь анальным сексом?
— Что? — задыхаюсь я.
Она пожимает плечами, сливая воду с пасты.
— Это был просто вопрос.
— Анальный секс со мной или с ним… или… ох, не обращай внимания. Ни то, ни другое. Как ты могла меня спросить об этом?
— Не осуждай, пока не попробуешь. Может, вам нужно посмотреть гей-порно. Это горячо, то есть ГОРЯЧО. Ты можешь передумать.
— Ты точно племянница Мэгги. Твои родители тоже таким занимаются?
— Ооо, фу, гадость! Зачем ты это сказала? Теперь, когда я буду видеть их, это все о чем я буду думать.
Да, как я представляю ее привязанной к кровати, и Шона в кожаных штанах в ковбойской шляпе.
— Думать о чем? Как твоя мама в страпоне? «Раздвинь их Марк. Ты был непослушным мальчиком» — «Жестче, Анабель!»
— Прекрати, — Алекс зажмуривает глаза и вставляет пальцы в уши, топая ногами.
Я смеюсь.
— Это за то, что не закрыла дверь, перед тем как занялась родео, — я краду еще одно печенье. — Я собираюсь разобрать сумки, а затем пойду к Оливеру.
— Я собираюсь блевать, а затем сделать добровольную лоботомию! — она швыряет в меня липкий кусочек спагетти, когда я направляюсь к лестнице.
***
Я скачу вниз по ступенькам перед домом. Порезы? Какие порезы? Укол разочарования настигает меня, когда вижу, что грузовик Ченса все еще здесь. Может, он поймет намек и уйдет, когда увидит меня, пускающую слюнки на его брата.
— Эй?
Ничего.
Я слышу голоса, когда приближаюсь к лестнице. Они становятся более четкими, пока я поднимаюсь на носочках.
— Думаю, тебе нужно прекратить пить.
— Почему?
— Ну, как только ты отключаешься, веселье заканчивается.
— Я не отключился… я задремал.
— Ты отключился.
— Откуда ты знаешь? Ты тоже пьян, — хохочет Оливер.
— Я не пьян.
— Ты сломал свой топор в моей двери.
— Ну, ладно, немного пьян.
— Вииивьен скоро будет здесь. Тебе нужно идти.
— Ты должен позволить ей уйти. Ты сломлен и разобьешь ей сердце.
—Ты прав…
— Он прав? — я поворачиваю из-за угла, пугая их обоих. — Я правильно расслышала? — моя челюсть сжимается, когда я, прищурившись, смотрю на него. — Я думала, мы это уже обсудили! Перестань вести себя со мной как придурок. Или ты хочешь быть со мной, или нет. Но я сыта тем, что ты ведешь себя как страдалец, который хочет оставить меня, даже если это убьет тебя, потому что ты думаешь, что так лучше для меня. Либо ты со мной, либо нет. Так как?
Он пытается встать, но падает назад на задницу. Ченс смеется.
— Что смешного, черт возьми? Что не так с вами обоими? Почему вы оба сидите в коридоре, напившись в хлам в середине дня? — я смотрю налево на дверь. В ней торчит топор со сломанной рукояткой. Я вытаскиваю ключ из кармана и трясу им перед ними. — Кажется менее разрушительным, чем топор, не думаете?
Оливер подходит, чтобы схватить его, но я убираю его.
— Почему мой ключ у тебя?
— Я положила его себе в карман в тот день и забыла, что он там. Сейчас он у меня, потому что я планировала вернуть его. Теперь ответь мне.
Он зажмуривает глаза и качает головой, будто это поможет ему протрезветь.
— В чем был вопрос?
— Ух! Ты со мной или отпускаешь меня? Почему вы оба пьяны? И что, черт возьми, означает подушка с фотографией твоей дочери на ней посреди пустой комнаты? — я указываю на дверь.
Ченс смотрит на Оливера.
— Брат, ты хранишь по…
— Убирайся! — Оливер скрипит сквозь зубы.
— Это так бля…
— УБИРАЙСЯ!
Ченс встает на ноги и, спотыкаясь, идет к лестнице.
— Не смей садиться за руль, — говорю Ченсу, не отводя взгляда от Оливера.
— Я вызову такси, — отвечает он, спускаясь по ступенькам.
Оливер опускает голову и трет виски.
— Моя голова убивает меня. Так что выбери один.
— Что?
— Выбери один вопрос, который имеет самое большое значение прямо сейчас.
Я становлюсь на колени между его согнутых ног. Он смотрит на меня с душераздирающими эмоциями, затаившимися в его остекленевших голубых глазах.
— Ты позволишь мне уйти? — шепчу я с таким страхом, что его ответ будет мне пощечиной.
— Никогда.
— Тогда ладно, — киваю я. Вздыхая с отчаянным облегчением, мы обнимаемся, будто цепляемся за жизнь.
***
Спина кричит в протесте, а температура тела достигает точки кипения. Мы все еще находимся в коридоре. Тело Оливера наполовину обернуто вокруг меня, а его голова лежит на моей груди. Не знаю, как долго мы спали, надеюсь, достаточно долго, чтобы алкоголь испарился из его крови.
— Оли? — шепчу я, проводя пальцами по его волосам.
Он что-то бубнит.
— Оли, проснись.
Он приподнимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что выбрала меня.
Я улыбаюсь.
— Думаю, все было наоборот.
— Нет, когда ты выбрала нас, а не мое прошлое… ты выбрала меня.
— Я всегда буду выбирать тебя. Не отступать, помни.
— Не отступать, — он усмехается и перекатывает меня, чтобы я оказалась сверху него. — Ты не позволила мне закончить ранее, — я закрываю глаза, когда его губы трутся о мои. — Мне следовало позволить тебе уйти, но ты стала моим восходом. Я нуждаюсь в тебе, когда темнота угрожает накрыть меня.
— Когда это?
— Всегда.
Ох, Оли…
Наши лица так близко, как только можно, но не соприкасаются.
— Ты таращишься на мои веснушки, — я трусь своим носом о его.
— Потому что они такие чертовски классные.
— Заткнись. Ямочки классные. А веснушки — пятнистые, хаотичные и неряшливые.
— Неряшливые? — он смеется.
— Да, прямо как я сейчас: неряшливая и потная. Мне нужно принять душ.
— Ванна?
Я усмехаюсь и киваю.
Мы наполняем ванну… чересчур, благодаря тому, что мы не в состоянии держать руки при себе, когда голые.
— У нас будет полно уборки к тому времени, как выберемся отсюда, — говорю я, опускаясь в воду между его ног. Я люблю его глубокую ванну на ножках.
— Мы добавим это к списку неряшливости с твоими веснушками.
— Ха-ха-ха! — я ложусь спиной ему на грудь и скольжу пальцами по его ногам.
— Так как прошли выходные?
— Великолепно, на самом деле. Я чувствую себя свободной. Болезненный груз вранья родителям снят. Они плохо себя чувствуют, потому что я думала, что должна защитить их от правды, но они не разозлились.
— А твой виновный в нарушении супружеской неверности парень?
— Они думают, что мы оба сумасшедшие, но они принимают это, — смеюсь я.
— Принимают это?
— Да, а что?
— Как много ты им рассказала?
— Я рассказала им, что твоя жена психически не здорова, потому что ваш ребенок умер. Это трагедия, и я уверена, что ты не хочешь, чтобы об этом знал весь мир, но они мои родители, и мне нужно было объяснить им ситуацию.
Он не отвечает.
— Ты сердишься?
Он обнимает меня и целует в макушку.
— Нет… не сержусь.
Спустя двадцать минут мы молчим, и температура воды опускается настолько, что вызывает мурашки по коже, и мы выходим. Я оборачиваю полотенце вокруг тела и расчесываю волосы, пока Оливер идет в спальню.
— Ты ужасно тих, — говорю я, хватая одну из его футболок из комода и надевая ее.
Он сидит на краю кровати в одних трусах, повесив голову.
— Я работал допоздна… много. Быть младшим юристом в фирме означает, что тебе приходится долго работать. Мы оба об этом знали, когда я получил должность. Причина, по которой я искал работу в Портленде, это чтобы ее родители были рядом и помогали, когда родится ребенок.
Он рассказывает мне всё, а я не могу пошевелиться. Я хочу сесть рядом с ним, держать его за руку… хоть что-то, но я замерла перед комодом, в шаге от него, полностью парализованная.
— Схватки начались в пять утра за две недели до указанного срока. Закончилось тем, что ей сделали кесарево сечение. Мелани была крошечной, но такой… — его голос ломается, — …сильной, — он качает головой. — Боже, она была такой сильной. Кэролайн тяжело выздоравливала, но ее мама оставалась с нами, чтобы помогать. Партнеры на фирме настаивали, чтобы я сделал недельный перерыв и работал дома. Я думал, что у нас все хорошо, что мы уставшие и истощенные, но у нас все хорошо.
В комнате повисает тишина. Не знаю, ищет ли он подходящие слова или собирается с духом. Заставляя свое тело собраться с собственным духом, я подхожу ближе и становлюсь на колени у кровати, положив голову ему на колени. Его рука двигается к моим волосам, он зарывается в них пальцами и медленно поглаживает.
— Я вышел на работу, но ее родители приходили помогать каждый день на протяжении последующих пары месяцев. Они заставляли ее принимать душ, ходить на прогулку, даже отправляли по поручениям, чтобы иметь перерыв. Один день она моет пол на кухне, а на следующий не хочет вылезать из кровати. Ее доктор сказал, что это послеродовая депрессия, распространенное явление. Ее мама думала, что у нее начинаются галлюцинации, но я никогда за ней такого не замечал. Но опять же, меня не было дома большую часть времени. Мелани обычно спала к тому времени, как я возвращался домой, поэтому единственное взаимодействие с ней у меня было, когда она просыпалась ночью, но даже тогда Кэролайн обычно вставала. Она едва спала.
Он смеется, но этот смех наполнен болью или даже злостью.
— Это не была послеродовая депрессия, это был послеродовой психоз. Ты знаешь, что он проявляется у одного процента женщин? И даже в этом случае менее пяти процентов из этого одного имеют суицидальные или… — он сглатывает и делает глубокий вдох.
Я не могу пошевелиться… не могу дышать. Я знаю, к чему он клонит. Это самое ужасное чувство, которое я когда-либо ощущала в своей жизни. Это хуже, чем проснуться в больнице с ожогами третьей степени. Это хуже, чем услышать о прошлом Шона с сексуальным изнасилованием. Это даже хуже, чем новость о смерти сестры Кая. Я моргаю, и начинают литься слезы. Они свободно катятся по моему лицу на ноги Оливеру.
— Менее пяти процентов из… Одного. Гребаного. Процента. Ее родители уехали навестить ее брата в Салем, на один вечер. Я убедился, что успею домой на ужин. Купил еды и цветы. Это должен был быть наш особый вечер вместе, только мы втроем.
Его слезы падают на мою щеку. Я смотрю на него, и боль на его лице такая, будто кто-то рвет его на части, а он не может их остановить.
Я качаю головой.
— Не надо, — мне нужно его остановить.
— Было тихо… слишком тихо. Поэтому я пошел в нашу спальню.
— Оли, остановись, — я всхлипываю и беру в руки его заплаканное лицо. — Пожалуйста.
Он смотрит будто сквозь меня, даже не замечая меня.
— Их там не было. Я думал… я думал, может, она в ванной. Пол… так много крови… она была безжизненной.
— Оли… не делай этого, — плачу я.
— Я позвонил 9-1-1 и вышел назад в коридор, чтобы открыть переднюю дверь. Вот тогда я их и увидел, — еще больше слез катится из его остекленевших глаз. — Ее ножки… они были синие, — надлом в его голосе и единственный всхлип… как нож в сердце.
Моя голова падает ему на грудь, и я рыдаю. Он кладет свои руки поверх моих, которые все еще находятся на его щеках.
— Она была в своей кроватке с подушкой на голове, — он еще раз удушающее всхлипывает.
Я заползаю ему на колени и прижимаюсь своими влажными губами к его.
— Хватит, Оли! Хватит, — бормочу я сквозь всхлипы у его губ.
Он кивает, прижимая меня крепче в своих объятиях, и мы соприкасаемся лбами.