Пятнадцать агентов рыскали по Риму в поисках Марины Соларис. Комиссар дал приказ пошарить по убежищам хиппи и, чтобы облегчить розыски, отобрал самых молодых агентов, которым предписана одежда «битников». Кроме того, в группу включены инспекторы Тереза Сарно и Луиза Банделли — красивые девушки, искусные в дзюдо.

Бригадиру Короне и агенту Мариани поручено наблюдение за римской квартирой командора Солариса.

Сартори оставил за собой зону Анцио, куда хотел возвратиться, чтобы осуществить свою идею. Все были обязаны отдавать рапорты каждые два часа фельдфебелю Фантину, который сидел на связи. Ему комиссар регулярно звонил по телефону.

Он выехал в первой половине дня за рулем автомобиля без отличительных знаков, и когда добрался до побережья Торваяники, у него уже было ощущение, что он въезжает в другой мир, лучший, чем мир горожанина. Сквозь тучи проглядывало солнце, создавая торжественную атмосферу, которая нравилась Франческо Сартори и которая уносила его в далекую эпоху, где его волшебные сны казались реальностью.

Было без пяти три, когда комиссар преодолел решетчатые ворота виллы Соларисов в Анцио. Он был встречен лаем собак и взглядами женщин, занятых работой на ферме. Мальчик загонял теленка в огромный двор, пропахший сеном.

Сартори остановил автомобиль под портиком и ступил на землю. Не было видно крепкой фигуры Марко Радико; другие же ограничились тем, что наблюдали за ним с невозмутимым видом.

Он обратился к мальчику лет тринадцати, который прервал свой бег, чтобы исподтишка осмотреть вновь прибывшего.

— Командор Соларис дома?

Мальчик ответил пожатием плеч.

— А монсеньор?

Еще одно пожатие плеч.

— Черт побери! — пробурчал сквозь зубы Сартори. Он дошел до внутренней парадной лестницы, поднялся к обширной комнате, молчаливой и полной воспоминаний.

Слуга с видом идиота, с ниткой слюны в углу рта, замер при его появлении и издал неестественный смешок.

— Я бы хотел поговорить с кем-нибудь из синьоров, — заявил комиссар. — Если нет командора и монсеньора, то — с судьей.

Человек продолжал смеяться с тупой гримасой слабоумного.

Сартори заорал:

— Ты понял? Доложи обо мне хозяину…

Тот подскочил от страха и убежал.

— Ну что здесь за люди? — возмутился Сартори.

В прихожую вошла служанка, которая два дня назад накрывала на стол. Несмотря на годы, она двигалась проворно. У нее были живые глаза на морщинистом, бледном лице.

— Добрый день. Прошу вас извинить за Витторио, — сказала женщина. — Он дурачок от рождения. Мы его держим из милосердия! Он — сын одного из слуг этого дома. Хотите поговорить с кем-нибудь?

— Если возможно.

— Дома только синьор судья. Не знаю, если его превосходительство будет в состоянии.

Его превосходительство! Феодализм не сдавал своих позиций, вопреки всем событиям последних двадцати лет. И это рядом со столицей.

— А синьорина Марина дома?

Тень недоверия легла на морщины женщины.

— Нет, синьор, ее нет.

— Тогда сделайте так, чтобы я поговорил с судьей Соларисом, — потребовал Сартори.

— Я попробую. Извините. Садитесь.

Женщина вышла, передвигаясь с большой скоростью, несмотря на длинное, почти до пят, черное одеяние. Комиссар осмотрелся вокруг. Атмосфера этого дома была действительно тягостной; по крайней мере, на него она оказывала гнетущее воздействие, потому что вызывала в его памяти очень грустные сцены из его прошлого.

Полицейский услышал скрип в соседней комнате. В инвалидном кресле на колесиках, которое толкала старая служанка, въехал судья Соларис.

— Где, где? — проговорил старик. — Это хорошо, что вы приехали. Я не понял, кто вы на самом деле, но чувствую, это хорошо, что вы вернулись.

— Добрый день, синьор судья, — поздоровался комиссар.

Служанка прошептала:

— Говорите громче, он глухой.

— Дура ты! — распрямился судья. — Я не глухой, у меня просто много мыслей. Вы доктор из того вечера? Может, вы думаете, что я болен?

Сартори с трудом растолковал старику, что он не врач, а доктор-юрист; потом открыл ему, кто есть на самом деле.

— Полиция? Вы из полиции? Браво! Очень хорошо! Что ни говорите, а у нас в Италии отличная полиция. Знаете, что мне почти девяносто лет? Но я не выживший из ума олух, как думают мои сыновья. Сыновья! — ухмыльнулся он, вращая почти потухшими зрачками. — Дети — это дети до двадцати лет или в этих пределах. Потом они становятся чужими. По крайней мере, так произошло со мной. Может быть, я был никудышным отцом, а может, надо благодарить моего отца. Вы меня слушаете?

Сострадательная улыбка появилась у Сартори.

— Я слушаю вас, синьор судья.

Глаза старика шарили в окружающей полутьме, усмешка разглаживала бледные губы.

— Судья, — пробормотал он. — Я был судьей. Кассационным, знаете? Проливал свет в почти неразрешимых делах, а сейчас. Хорошо, синьор. Что я могу сделать для вас? Что может сделать для правосудия дряхлый старик?

Служанка за спиной судьи стояла неподвижно и делала вид, что ничего не слышит и ничего не видит. Сартори не счел необходимым удалять ее.

— Ваше превосходительство, — начал комиссар, идя на компромисс с самим собой, — вы помните Катерину? Катерину Машинелли, некоторое время служившую нянькой у вашей невестки.

Улыбка коснулась губ старика.

— Катерина? Конечно, помню, — ответил судья. — Я вовсе не мумия. Красивая девушка, огонь. Настоящая угроза для любого мужчины. Всегда в страстном желании! О да, любой мужчина, достойный этого имени, с трудом смог бы сдержать себя рядом с этой девушкой. Она всегда была раскрыта для объятий. Некоторые вещи чувствуются. В мое время женщины мне нравились. Знаете, они бы мне и сейчас нравились, но машина заржавела, блок и колесики больше не двигаются.

Сартори почувствовал умиление. И в то же время сочувствие к старому судье, мысли о том, что и для него настанет такой же день, овладели им. Повинуясь импульсу, он положил руку на колено судьи. Старик оцепенел и схватил его руку.

— Что случилось с Катериной? Почему вы, комиссар государственной полиции, спрашиваете меня о ней?

— Ваше превосходительство, она пропала пятнадцать дней тому назад, — ответил Сартори, — и прошло уже около месяца, как пропала ваша внучка Марина.

Старик нахмурил лоб, его взгляд снова начал блуждать по комнате.

— Марина пропала?

— Да.

— И Катерина?

— Да, синьор судья.

Последовала долгая пауза, во время которой Сартори напряженно смотрел на служанку, которая, казалось, вновь приняла вид существа, состоящего из трех маленьких обезьянок: не слышала, не видела, не говорила.

— Марина? Около месяца? — свирепо произнес старик. — Но я ее видел несколько дней тому назад. Она, как всегда, была ласкова со мной, поцеловала меня, как обычно, читала мне Толстого и Достоевского. — Он ударил себя по колену кулаком: — Боже, это была не Марина! Она читала очень плохо, не во весь голос, как обычно для моего слуха, и потом, ошибалась в русских именах, чего Марина никогда не делала. — Судья засуетился в поисках руки комиссара. Тот с чувством нежности подал ему руку. — Комиссар, что означает все это? Марина недавно заставила меня изменить завещание. Она сказала мне, что приняла решение выйти замуж за принца Москато ди Селинунте. Знаете, это старая история. Может быть, я одержим навязчивой идеей, но мне совсем не хочется, чтобы мое состояние попало в руки каких-то грязных червей. Старый принц Москато — мой друг почти полстолетия, и брак между его внуком и моей внучкой укрепит последний оплот аристократии. В течение нескольких лет я пытался убедить Марину выйти замуж за Риньеро, но она постоянно отвергала это предложение. А тут вдруг согласилась. Несколько дней назад. И я изменил завещание в ее пользу, как, впрочем, и желал. Нотариус Мантенья из Рима может подтвердить. Боже, что они от меня скрывают?

В этот момент фигура служанки пробудилась, ожила и подала голос.

— Эта девушка была не синьорина Марина, — заявила женщина пронзительным голосом. — Это была Катерина, загримированная, как на карнавале.

Судья переместил взгляд вверх в бесполезной попытке посмотреть в лицо женщине.

— Ваше превосходительство, — сказал Сартори. — Я могу позволить себе дать вам совет?

— Как? — закричал старик, подставляя ухо.

Комиссар повторил вопрос.

— Конечно, конечно! — ответил судья. — Говорите прямо.

— Сделайте вид, что вы ничего не знаете о пропаже синьорины Марины. И о том, что я вам рассказал…

— С моими сыновьями?

— Вот именно.

Старик закрыл глаза и задумался.

— Хорошая мысль! — вдруг резко проговорил он. — Притворюсь, что я в полном неведении. Тем временем подумаю, как преподать им урок. Томмазо — особенно. Ах, какой мне достался глупый сын!..

И его голова закачалась, как маятник.