Попрощавшись с судьей, Сартори, вместо того чтобы выйти, подождал в прихожей возвращения служанки. Женщина, казалось, не удивилась, увидев его.

— Желаете еще чего-нибудь? — спросила она.

— Я бы хотел задать вам несколько вопросов, — вежливо ответил Сартори.

Женщина утвердительно кивнула головой.

Комиссар продолжил:

— Мы можем перейти в какое-нибудь другое место?

Служанка повела его через длинный ряд мрачных и молчаливых комнат, углы которых прятались в вечернем полумраке. Она остановилась, очевидно, в крыле, закрепленном за прислугой, открыла дверь и, пропустив полицейского, закрыла за собой. По всей видимости, это была ее комната.

Служанка встала около античной скульптуры и направила взгляд в сторону комиссара.

— Где Марина? — задал вопрос Сартори решительным тоном.

Глаза женщины казались двумя ледышками. Потом мало-помалу лед начал таять под жаром сильного волнения, и на ресницах появилась вуаль из слезинок.

— Где Марина? — повторил комиссар. — Где она была с одиннадцатого по шестнадцатое октября?

— Послушайте. Это существо растила я, с тех пор, как она вышла из утробы матери, и по сегодняшний день. Только молоко из этой груди не давала, а остальное. — Рыдание, почти рев, вырвалось из ее груди. Должно быть, она обладала железным характером, если, несмотря на жестокие страдания, имела силы противиться им и сохранять спокойствие. — Марина рассказывала мне все. Почти все. А с некоторого времени и по этой части. Когда ей было больно, она приходила в эту комнату, в эту кровать, в мои объятия, чтобы поплакать, спросить у меня совета, найти утешение. В прошлом месяце она пришла ко мне ночью. Проплакала всю ночь на моей груди. Мне она была как дочь. Больше, чем дочь. У меня нет своих детей, но я могла бы рассказать многим матерям, что значит быть матерью. Марина сказала, что ждет ребенка. Я схватила ее за волосы и посмотрела в глаза. Спросила, кто отец ребенка. Она не захотела мне сказать. Не захотела, не захотела. Я трясла ее, но и тогда она не захотела назвать имя. Назавтра я пошла поговорить с ее отцом. Так как я заступилась за Марину, командор дал мне пощечину. Он был как сумасшедший. Он боялся.

— Боялся?

— Боялся. боялся, что судья узнает и лишит Марину наследства. Потому что всего того богатства, которое вы видите вокруг, и миллиарда, о котором говорил монсеньор — наследство старой синьоры, — недостаточно, чтобы спасти семью от краха.

— Не понимаю, — сказал Сартори.

Женщина села на краешек кровати. Комиссар расположился рядышком на мягком стуле.

— Предприятие хозяина потеряно, — возобновила речь энергичная старушка. — Может быть, не из-за дел на самом предприятии, а из-за жизни, которую ведет хозяин. Он игрок. Дьявольское дело.

— Командор играет?

— Играет и проигрывает. В Риме. В тайных игорных домах. Я не разбираюсь в этих делах, но у меня хорошие глаза и уши. Предприятие разоряется, потому что хозяин — не коммерсант, как правильно говорит его отец.

— А Марина? — гнул свое комиссар.

Женщина закрыла лицо руками, как будто получила пощечину.

— После моего разговора с командором произошла ужасная сцена между Мариной и ее отцом. Марина кричала, просила. И хозяин кричал, бил ее. Я попыталась вмешаться, но этот боров Радико прогнал меня пинками. — Еще один стон вырвался из груди. — На следующий день, это было как раз одиннадцатого, вечером приехала машина. Вышла женщина, ее встретил и провел в дом Радико. Командор был наверху. Я выследила. Марины больше не было слышно. Может, она лишилась чувств, а может, ее усыпили, не знаю. Я попыталась еще раз добраться до моей девочки, и еще раз Радико ударил меня. Никто не мог войти в эту комнату.

— Какую комнату?

— Внизу, в хозяйском крыле. Не комната Марины, а комната, которая уже годы не открывается. Старая мегера, приехавшая на машине, потребовала теплой воды, повязки и другие вещи, которые для меня были доказательством того, что происходит. Я продолжала шпионить. Радико отдавал приказы, и все подчинялись. Вдруг я услышала, что моя девочка кричит как безумная, и попробовала еще раз проникнуть к ней. Но Радико опять стукнул меня и выбил два зуба. Вот, смотрите!

Она обнажила кровавую рану. Сартори был очень заинтересован.

— А потом?

— Я решила убить его, — продолжала женщина с ужасным спокойствием. — Взяла острый нож на кухне и села в засаде. Никто не защищал мою Марину. Оставалась я. От меня она ждала помощи. — Служанка посмотрела в лицо комиссару, спокойная и опасная. — Я знаю, что вы представитель закона, но говорю все как есть. Теперь уже ничто не имеет значения. Я пряталась за дверью с ножом в руках. Слуги входили и выходили с кастрюлями теплой воды, повязками. Когда появился Радико, я прыгнула на него и ударила ножом. Но мои руки уже не так сильны, как прежде. Мне — пятьдесят девять, но это все равно что тысяча. Он вырвал нож из моих рук, оттащил меня за волосы в мою комнату и убил бы меня, если бы не пришел хозяин.

— Командор?

Женщина утвердительно кивнула головой. Она была напряжена и тверда, как ствол дерева.

— Что же произошло потом?

— Я продолжала следить дальше, — сказала женщина. — Крики Марины прекратились. Потом приехал человек с черной сумкой в руках. Наверное, врач. Я его никогда не видела. Мегера сильно беспокоилась. Конечно, испугалась. Что-то не сработало. Они убивали мою Марину. Я попыталась войти в комнату. Мне удалось только бросить взгляд, и я увидела море крови. Радико вытолкал меня, снова бил ногами, потом оттащил в мою комнату и начал хлестать ремнем. На теле еще остались следы. Он бросил меня без сознания. Когда я пришла в себя, был рассвет. Моей Марины больше не было. В той комнате все было в порядке и чисто. Марина сгинула в ночи. Никто из слуг ее не видел. Никто ничего не слышал.

Сартори молчал, глядя в каменное лицо служанки.

— Как ваше имя?

— Пальмира.

— Пальмира как?

Женщина колебалась.

— Пальмира. Ромолетти, — произнесла она, на один миг опустив глаза. Но сразу же подняла взгляд и добавила: — Я должна была также называться Соларис. Судья — мой отец.

У Сартори сжалось сердце.

— А ваша мать?

— Она умерла. Много лет назад. Она служила здесь.

Комиссар помолчал несколько секунд, потом сказал:

— Вы смогли бы узнать акушерку?

— Среди тысячи мегер, — ответила женщина.

— Вы не знаете ее имени?

— Нет, но ее лицо высечено в моей памяти.

Комиссар почувствовал необходимость положить свою руку на ее руку. Это был тот контакт, который сломал напряжение; поток рыданий вырвался у нее из груди, она закрыла лицо руками; лицо преждевременно состарившейся женщины.

Из бара в центре Анцио Сартори позвонил фельдфебелю Фантину в Центральное управление. Все агенты уже доложили. Отрицательно по всем линиям. Только инспектор Банделли сообщила, что нашла юношу, который знал Марину Соларис и видел ее девятого октября в Риме. Его звали Пьетро Скалья, он жил рядом с профессором лицея — личностью сомнительной. По словам инспектора, Скалья входил в состав группы «длинноволосых», пристрастившихся к наркотикам.

Комиссар поужинал в траттории рядом с портом, потом позвонил на виллу Соларисов и попросил к телефону Марко Радико, управляющего.

— Синьор Радико, добрый вечер. Я — комиссар Сартори.

Небольшая заминка.

— Добрый вечер, синьор комиссар. Чем могу служить?

— Хотел бы выпить с вами по стаканчику вина, если не возражаете. Я в Анцио, траттория «Венецио». Знаете?

— Знаю. Буду через пятнадцать минут.

Может, у него и было желание возразить, но не хватило смелости. Немного позже Радико появился на пороге траттории с видом «чернорубашечника»: в длинной кожаной куртке и мягком берете. Подойдя к столику комиссара, который стоял в отдалении от других, он сел, не раскрыв рта.

— Вино? — спросил Сартори.

— Вино.

По знаку полицейского официантка принесла бутылку и два стакана. Она наполнила стаканы, с любопытством поглядывая на обоих мужчин, и удалилась, виляя задом.

— Прозит! — сказал Радико.

— Ваше здоровье, — ответил комиссар.

Управляющий залпом выпил содержимое своего стакана, в то время как комиссар только смочил губы. Помещение было переполнено лишь возле бара, где толпились рыбаки. За столиками ресторана народу было мало: семья, что была проездом, толстый и напыщенный прелат, пожилая синьора с собачкой. Включенный телевизор способствовал созданию «ада» в этом убогом и грязном зале. Естественно, шла спортивная передача; тема, преобладавшая в скудном репертуаре итальянского телевидения.

— Ну так что, синьор комиссар?

— Завтра утром, вернувшись на службу, я затребую ордер на ваш арест и на арест ваших хозяев за совершение криминального аборта.

Ни один мускул не дрогнул на лице Радико.

— Делайте что считаете нужным, — отчетливо произнес управляющий.

— Ваше поведение мне не нравится, синьор Радико. Вы мните себя достаточно защищенным своими хозяевами, но будете очень разочарованы. По крайней мере, если не решитесь говорить. Время еще есть. Пока есть!

— Понимаю.

Радико наполнил стаканы, опустошил свой, аккуратно поставил его и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Вы сицилиец, Радико?

— Да, синьор комиссар.

— А!.. Об этом мне напомнило имя. Я тоже сицилиец. Но сейчас мы в Риме, в центре Италии, а не на Сицилии. И даже на Сицилии феодализм кончился почти повсюду. Если вы считаете себя рабом баронов или им подобных, то погорите. У вас есть дети, Радико?

— Пятеро.

— Тогда подумайте о своих детях и встаньте на сторону закона. Вы же лучше меня знаете, что если попадете в тюрьму на пять-семь лет, а может, и больше, никто вам памятник не поставит.

Радико глубоко затянулся сигаретой.

— Расскажите мне о Марине Соларис, — снова начал комиссар. — И о Катерине Машинелли.

— О Катерине?

— Да.

— Синьор комиссар, вы думаете, я знаю, что произошло?

— Если не знаете, не выдумывайте, Радико, иначе плохо кончите. Но вы мне скажете хоть что-нибудь? Мое терпение кончается.

Тон Сартори стал резким, взгляд, устремленный на собеседника, затвердел и вынудил управляющего опустить глаза.

— Был незаконный аборт? — настаивал комиссар.

— Да.

— У Марины?

— Да.

— Командор был в курсе всего?

— Да.

— И монсеньор?

Управляющий резко поднял голову.

— Монсеньор? Господи помилуй!.. Как вы могли подумать, что.

— Акушерку, которая присутствовала, зовут Коралло Элизабетта?

— Да.

— Почему Катерина выдавала себя за Марину Соларис?

— Синьор судья не должен был ничего знать, — объяснил управляющий, не поднимая глаз. — Он хочет, чтобы Марина вышла замуж за принца, иначе состояние пойдет на благотворительность.

— Дела командора идут плохо?

— Довольно.

— А где сейчас Марина?

Радико осмелился посмотреть комиссару в лицо.

— Не знаю, клянусь! — ответил он искренним тоном.

— А Катерина?

— Не имею ни малейшего представления.

Сартори выпил маленькими глотками вино, отставил стакан и посмотрел в глаза управляющему.

— Вам больше нечего сказать?

— Нечего, синьор комиссар.

— Хорошо. Завтра вы будете в тюрьме вместе со своим хозяином. До свидания, синьор Радико.