Из ночной мглы неожиданно вынырнул большой щит с надписью «Рим». Поезд замедлил ход и остановился у перрона. Вместе с другими пассажирами с поезда сошел комиссар Сартори.

Толчея на перроне привела его в замешательство. Чемодан бил по икрам, зонтик норовил дать подножку. Поражали неоновые вывески огромного вокзала «Термини».

Сна как не бывало. Влажный воздух с запахом дыма, газа и пыли освежил ему лицо. Он почувствовал, как давит на него высокое здание, очертания которого не удавалось различить сквозь пелену дождя.

— Док!.. Доктор Сартори!

Он увидел руку, машущую над толпой, и перед ним появилось пухлое, сияющее лицо бригадира Короны. Комиссар вдруг заволновался и, чтобы прийти в себя от легкой паники, охватившей его, не ограничился формальным пожатием руки, а обнял земляка.

— Хорошо доехали?.. Дайте чемодан… Ну нет, дайте его мне!.. Видели моего отца? Как он? Если бы вы знали, как я рад, что вас перевели в Рим. Нет, нет, Мариастелла ждет вас на ужин. Мы специально задержали его.

Вряд ли понял бригадир, что Сартори устал и предпочел бы сейчас лечь в постель после хорошей теплой ванны. Снаружи под навесом вокзала их ждала полицейская «пантера». Водитель по-военному приветствовал комиссара, который протянул ему руку. Затем была гонка по городу в мутном отражении света между высоких серых зданий, среди потока машин, мчащихся в хаосе. Внутри баров виднелись голубоватые проблески экранов телевизоров, перед которыми группками сидели люди.

Как столица, Рим показался Сартори довольно провинциальным. Мысленно он то и дело возвращался в свой родной городок, оставленный день тому назад, к родственникам и друзьям, которые сейчас либо тоже находились перед телевизорами, либо разыгрывали обычную карточную партию в кафе «Рим».

Тихая, дразнящая воспоминаниями грусть охватила комиссара. Он почти не слушал Корону, рассказывающего о коллегах, о службе, о сложном мире «виа Сан-Витале».

В эту ночь Сартори плохо спал в номере гостиницы, найденном для него Короной. Без конца ходили по коридору, кто-то говорил высоким голосом, и комиссар вынужден был обратиться к портье. Потом наступила тишина, часто разрываемая треском мотоциклов и голосами выходящих из кинотеатра. В полусне он чувствовал отсутствие жены под боком. Отсутствие детей Тины и Карлы ощущалось менее остро. Его семья осталась на Сицилии.

На следующее утро в девять часов Сартори явился в Центральное полицейское управление. Начальник принял его с радушием. Они выкурили по паре сигарет, поговорили о детях и о жаловании. Голос шефа, явно истинного сицилийца, отвлек его от ближайших служебных забот.

— Давайте встретимся сегодня вечером, Сартори? Хотите? Поужинаем вместе, поговорим в спокойной обстановке. Как и вы, я сейчас один.

— Какие будут мои обязанности? Я не имею представления.

— Не будем торопиться, мой друг! У меня есть на уме кое-что для вас. А пока поработайте в Летучем отряде полиции.

Сартори ушел от начальника разочарованным.

Выйдя на улицу, комиссар решил немного побродить по городу, которого почти не знал. Бывал в Риме три-четыре раза по служебным делам. Не торопясь спустился по улице Национале и свернул в переулок. Люди здесь ходили быстро, словно спешили на важные свидания, но не сталкивались на тротуарах. Сторонились границы потока автомобилей, мотоциклов и автобусов. Много разговаривающих. Сартори на лету ухватил сицилийский диалект из разговора двух элегантных синьоров, один из них сидел за рулем длинного белого «мерседеса». Затем ему встретилась группа негров, болтающих по-французски. Прошла рядом женщина, завернутая в сари. Вводили в соблазн девушки в мини-юбках.

Зашел в ресторан, с неохотой поел, исподтишка поглядывая на девушку в мини-юбке, разместившуюся неподалеку от него.

На выходе Сартори немного задержался, пережидая начавшийся дождик. Девушка в мини-юбке столкнулась с ним на пороге, улыбнулась, будто извиняясь, и удалилась, покачивая бедрами. Больше всего ему понравились ее красивые ноги в длинных сапогах из черной кожи.

Вид этой незнакомки вогнал комиссара в меланхолию. В такие моменты он с горечью вспоминал, что ему исполнилось сорок пять лет и уже потеряны все шансы предстать в виде героя своих отроческих мечтаний. Высокий, стройный, волосы ежиком с проседью, всегда одет с иголочки (его единственной слабостью была страсть к галстукам), он знал, что может нравиться женщинам. Но когда представлялся случай «пошалить», грустное лицо жены останавливало его на пороге удовольствия.

Такси подвезло Сартори к Центральному полицейскому управлению.

Бригадир Корона уже ждал его, чтобы показать служебный кабинет, который определил ему начальник. Речь шла об убогой комнатушке с окном, выходящим во двор. Из окна не видно было неба. Зато хороший обзор на полицейские автомобили, стоявшие во дворе, и на людей, идущих по внутренним проходам.

— Как вам нравится комната, доктор? — поинтересовался Корона.

— Удивительная гадость, — буркнул Сартори.

Они сели перекурить.

Бригадир опять завел разговор об их городке Партанне, и эта болтовня начала надоедать комиссару. Пока он не хотел думать ни о чем, кроме службы.

Дверь открылась, и вошли трое: один в штатском, двое в форме. Корона представил их Сартори. Тот, кто в штатском, — фельдфебель Фантин, двое других — агенты Тортуозо и Мариани. Начальник на время, как он сказал, направил комиссару свою «команду», и эта временность положения действовала Сартори на нервы.

У Фантина вид был не особо бодрый, но, должно быть, дело свое он знал как никто другой, ибо за спиной у него было двадцать два года службы. Тортуозо, калабриец, второго срока сверхсрочной службы, казался слишком серьезным и решительным. Из трех прибывших наибольшее доверие внушал комиссару Мариани. Уроженец Реджи-Эмилии, молод, симпатичен, с хорошими манерами. Сартори сделал бы ставку на него. Он редко ошибался в своих первых впечатлениях.

Они попросили дневального принести кофе. Коридор перед кабинетом был безмолвен. Сиеста. Но немного спустя со двора выехала «пантера» с включенной сиреной, прервав на полуслове фельдфебеля Фантина, который разъяснял комиссару обязанности Летучего отряда полиции. Приятно было слушать Фантина с его венецианским выговором.

Прошло несколько дней. Ничего существенного за это время не произошло.

Сартори в сопровождении Короны подыскивал себе квартиру, по крайней мере, из четырех комнат. Он осмотрел уже несколько, но ни одна из них его не удовлетворяла.

— Хотелось бы побольше зелени, — говорил он. — Можно подальше от центра, но так, чтобы ребятишкам не надо было перебегать улицу по дороге из школы.

В этом году Тина и Карла учились в Калтаниссете, где гостили у бабушки с дедушкой.

Воскресенье было тягостным днем, несмотря на бледное осеннее солнце, освещавшее стекла окон.

Сартори оставался в постели почти до одиннадцати. Он жил в небольшой гостинице, найденной бригадиром. Комиссар отказался от приглашения на обед к Короне, хотя ему нравились привычные сицилийские блюда Мариастеллы. Вообще-то, и римская кухня была ему по вкусу, только идти далеко, а это уже мешало его привычкам.

Сартори вышел на улицу после полудня с ощущением небольшого нарушения координации движений. Причину такого нарушения он стыдился открывать кому-либо (лишь однажды признался жене): если несколько дней у него проходили без «жертвоприношения Венере», появлялась раздражительность, шла носом кровь.

Около часа дня он вошел в ресторан, где несколько дней назад видел девушку в мини-юбке и высоких сапогах. Теперь уже он кое-что знал о ней. Зовут ее Кристина Варекья, и живет она на проспекте Стацбоне Пренестина. Девушка была завсегдатаем этого маленького ресторанчика, и однажды, когда сидела за соседним столиком, комиссар прочитал ее имя и адрес на конверте, который лежал на скатерти рядом со столовым прибором.

Сартори даже обменялся с ней несколькими фразами, и теперь при каждой встрече они приветствовали друг друга: она — улыбкой, он — приподнимая шляпу. Голос у девушки низкий и теплый; во взгляде, который она почти всегда бросала искоса, он замечал завлекающий блеск. Ей не более тридцати, одевалась она с элегантностью, немного эксцентрично. Красивой он ее назвать не мог, но то, что она соблазнительная, сказал бы без колебаний.

Сейчас, как он и опасался, Кристина не появилась.

Это было первое воскресенье, которое комиссар проводил в Риме и поэтому не мог знать привычек девушки. Возможно, она уехала за город.

Сартори без аппетита поел запеченного молодого барашка, выпил два стакана белого вина из Кастелли и кофе. Затем не устоял перед виски и двумя вафельными трубочками по-сицилийски. После ресторана отправился в кино, где в течение двух часов поддавался соблазну стать шерифом Дикого Запада.

Прежде чем возвратиться в гостиницу, комиссар решил прогуляться в Центральное управление, взглянуть на кое-какие, не очень важные дела, которые находились сейчас в производстве.

Но Франческо Сартори, комиссар Уголовной полиции, не мог предвидеть, что это побуждение будет дорого ему стоить в будущем и предопределит поворот в его жизни. Вся вина этого обычного воскресенья была в большой неразберихе незнакомого города.

Он пересек почти пустынный коридор, поздоровался с несколькими встретившимися ему агентами, попросил одного из дежурных принести кофе и направился в свой кабинет.

Комиссар открыл дверь, и на долю секунды у него возникло впечатление, что он ошибся и находится не на пороге своего мерзкого кабинета в Центральном полицейском управлении, а в прихожей рая. Неподвижный, как статуя, не отрывая руки от дверной ручки, он созерцал предоставленный ему случаем вид. (А может, это один из его отроческих снов?)

Видение сидело в шатком креслице, положив длинные ноги крест-накрест. На ней — короткая юбочка, толстый свитер канареечного цвета с глубоким треугольным декольте и распахнутая меховая шубка. Высокие выступающие скулы, широкий чувственный рот, приукрашенный розовой помадой, длинные светло-русые волосы. Радужно-зеленые глаза смотрели с обезоруживающей наивностью, будто спрашивая: «Видите? Я никому не причиняю зла. Так сотворила меня мать-природа!»

— Вы комиссар? Вы здесь начальник?.. О, я в отчаяньи, сэр!.. Исчезла моя подруга. Может быть, убита. Она очень красивая, а итальянцы так неистовы…

И девушка протянула ему руку.