Россия конца 19-го века. Небольшое немецкое поселение. Новорожденный мальчик при живой матери остался сиротой. Добрые люди не дали ему погибнуть, хотя жестокости и боли ребенку пришлось испытать немало. Даже родная мать несколько раз пыталась его убить.

Но всемогущий Бог силен защитить от любого зла даже тех, кто обречен на смерть. Более того,

Он и этому нежеланному дитяти приготовил нечто замечательное: любовь и заботу приемных родителей, новую родину, счастливую семейную жизнь.

Серия «По следам веры»

В. Эннс

ВЫБРОШЕННЫЙ

РЕБЕНОК

#doc2fb_image_02000002.jpg

Missionswerk FriedensBote

Миссия Вестник Мира 2001

В. Эннс. ВЫБРОШЕННЫЙ РЕБЕНОК

Перевод с немецкого Оформление обложки Кирилл Шульга Художник Сергей Споденюк

© Missionswerk FriedensBote, 2001

Missionswerk FriedensBote Postfach 1416 D-58530 Meinerzhagen

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

События, описанные в этой книге, действительно произошли в России в конце 19-го века. Новорожденный ребенок был обречен на смерть, но злой замысел не удался, и мальчик остался жить. Уже не отвергнутый ребенок, а убеленный сединами старец, он с изумлением оглядывался на свою удивительную жизнь.

Я старался передать эту печальную историю так, как ее вспоминает сам герой. Восстановить ход событий помогали мне также многие дедушки и бабушки, поэтому прошу читателя быть снисходительным к ошибкам автора. Некоторые имена в книге я изменил, некоторые оставил без изменения.

Пусть же это безыскусное повествование еще раз напомнит читателям о том, что пути Господни неисповедимы.

Автор

 

 

 

НАХОДКА

 

 

— Ах, что это? — в ужасе воскликнула молодая женщина, которая проходила мимо свинарника соседней усадьбы, направляясь к соседям, живущим через двор от ее дома. От того, что она увидела, все у нее внутри похолодело: там в грязи, в навозе лежал новорожденный ребенок. Ему, по-видимому, не было и одного дня от роду.

В страхе она перепрыгнула через забор свинарника и поспешно схватила малютку — как раз вовремя, прямо из-под носа свиньи. Она ударила свинью ногой, и та в страхе отскочила в сторону, так как удар был неожиданным. Злыми глазами животное смотрело на женщину, которая, держа ребенка в руках, быстро перелезла через забор.

Крепко прижимая ребенка к себе, женщина с жалостью проговорила:

— Бедное создание, как ты оказался здесь?

Ей в голову пришла ужасная мысль: неужели есть такая мать, которая может рожденное ею дитя выбросить свиньям?! При этой мысли она еще крепче прижала к себе ребенка и побежала к своему дому.

Придя домой, женщина положила все еще дрожащего всем тельцем ребенка на теплую лежанку - в те времена непременную принадлежность каждого дома. В это утро лежанка была самым подходящим местом для ребенка, так как он очень нуждался в тепле. Затем Мария, так звали женщину, нашла большой платок, чтобы завернуть в него замерзшего ребенка. Только теперь она обратила внимание на то, что вокруг шеи ребенка был обмотан кусок тряпки. Она сняла эту тряпку, завернула ребенка в платок и снова положила на лежанку. Затем принесла немного молока, подогрела его на плите, взяла чайную ложечку и влила несколько капель молока в рот ребенку, который с жадностью проглотил его. Однако она не решилась дать ему слишком много. Она взяла ребенка на руки и нежно положила его на кровать. Тот пытался заплакать, но не мог издать почти ни звука; вскоре он заснул.

Долго стояла она перед кроватью и задумчиво смотрела на мальчика. Но мысли ее были там, в свинарнике. Почти невероятно, что может быть такая мать, которая своего новорожденного ребенка бросила свиньям!

Убедившись, что дитя крепко спит, Мария вернулась в кухню, чтобы хоть немного успокоиться и сделать необходимое по дому. Ее муж, Иоганн Дерксен, рано утром ушел в деревню в поисках работы. Придет ли он к обеду? Она очень хотела, чтобы он пришел, так как боялась оставаться одна в доме с приговоренным к смерти малышом; убийца, несомненно, была уверена, что свиньи скрыли от всего мира ее вину.

«Я приготовлю обед для Иоганна; он придет, он должен прийти»,— так разговаривая сама с собой, она спустилась в погреб за картошкой.

«Пойду посмотрю, спит ли еще дитя»,— подумала она, поднявшись из погреба, поставила картошку на стол и пошла в спальню. Увидев, что ребенок все еще спит, она осталась в задумчивости стоять перед кроватью. Сколько прошло времени, она не знала, и только хлопнувшая на кухне дверь прервала ее мысли.

Она быстро побежала в кухню. Это пришел муж. Он с удивлением посмотрел на нее. Выражение лица жены испугало его, и он воскликнул:

- Мария, что с тобой? Что случилось? Говори скорее!

Мария не могла говорить. Она стояла как вкопанная, уставившись в потолок, скрестив руки, и ждала, когда сможет выговорить хотя бы слово. Иоганн схватил ее за руки, сильно встряхнул и спросил:

- Мария, скажи, что с тобой случилось? Ты заболела?

Наконец она смогла выговорить:

- Нет, дорогой Иоганн, я не больна, но то, что случилось со мной сегодня, я не забуду всю свою жизнь. Идем, я покажу тебе.

Она взяла его за руку и повела в спальню, прямо к кровати.

- Что это? - удивился Иоганн, увидев ребенка.

Она ласково посмотрела на него и объяснила:

- Иоганн, сегодня я пережила нечто ужасное. Когда утром ты ушел в деревню, я хотела на несколько минут забежать к Гизбрехтам. Я решила не идти по улице, а пройти через усадьбу Реймеров. Проходя мимо свинарника, я услышала какой-то странный звук и, когда посмотрела в направлении звука, увидела этого ребенка, лежавшего в навозе. Как раз в тот момент, когда я его увидела, к нему приблизилась большая свинья и хотела схватить его. Я быстро перепрыгнула через забор, оттолкнула свинью ударом в рыло, схватила ребенка, завернула его в свой фартук, перелезла через забор и побежала домой. Здесь я закутала его в теплый платок. Вот, посмотри,— и она показала мужу кусок тряпки,— Этот кусок материи был обмотан вокруг шеи ребенка. Потом я дала ему несколько капель молока и положила в кровать. Он уснул и спит до сих пор.

Она немного приподняла платок, чтобы Иоганн смог увидеть маленькое личико.

— Но мы не можем оставить его,— сказал Иоганн после долгого молчания,— Я пойду к старосте Петерсу, все расскажу ему и спрошу, что нам делать.

Оба тихонько вышли из комнаты в кухню; Мария стала готовить обед.

- Ах, Иоганн,- начала Мария сквозь слезы, когда он спросил, почему она так печальна,— мне снова и снова приходят в голову ужасные мысли: если бы я в тот момент не оказалась там, свиньи сожрали бы это бедное дитя.

— Мария, ты ангел, посланный Богом; Бог употребил тебя, чтобы предотвратить убийство матерью своего ребенка.

Обед был готов; они молча ели, погрузившись в свои мысли. Вдруг Мария вскочила и побежала в комнату: ребенок проснулся и начал плакать. Она взяла его на руки, прижала к себе, затем возвратилась на кухню и села у плиты. Иоганн встал, тоже подошел к плите и встал позади Марии. Долго молча стоял он, размышляя. Ребенок опять уснул, и Мария дала волю слезам. Она была потрясена и никак не могла прийти в себя.

Иоганн очнулся от своих мыслей. Положив руку на плечо Марии, он сказал:

- Да, я пойду к старосте Петерсу, все расскажу ему и спрошу, что нам делать дальше? Ты ведь не можешь дать ребенку нужное питание. Я также зайду к Гардерам и попрошу Маргариту, чтобы она пришла и покормила малютку.

Иоганн взял шапку и вышел из дома. А Мария еще долго сидела около печи со спящим ребенком на коленях. «Ах, как бы я хотела иметь возможность дать тебе нужное питание! - подумала она.- Как я тебя люблю!» И она крепко прижала кроху к груди, как будто боясь, что его у нее сейчас отберут.

Только она хотела подняться и унести ребенка, как услышала, что кто-то подошел к двери. Это была Маргарита Гардер.

— Добрый день,- приветливо поздоровалась женщина.— Ну, что тут у вас случилось?

Мария развернула платок.

— Посмотрите, что у меня тут.— При этих словах у нее опять из глаз побежали слезы.

— Ну да, твой муж был у нас и спросил меня, не смогу ли я прийти к вам покормить малыша, которого вы принесли из свинарника. Наш Яков как раз заснул, и я прибежала сюда. Ну-ка, дай мне мальчишку,- сказала она, сев на стул.

Пока Маргарита кормила ребенка, Мария подробно рассказала ей всю историю; но она даже себе не могла объяснить, как ей именно сегодня пришла мысль пойти через двор Реймеров.

— Ну, это я могу тебе легко объяснить: мать этого ребенка хотела лишить его жизни, но великий Бог избрал тебя, чтобы спасти его от смерти.

— Да, но почему его не спас кто-то другой? — спросила Мария.

— Мария, Мария, не печалься, все будет хорошо,- успокоила ее Гардер, так как понимала, почему Мария была в смущении.- Я поговорю со своим мужем и предложу ему взять ребенка к нам; ведь нашему Якову только десять дней от роду, и оба малыша будут питаться за одним столом.— С этими словами она передала ребенка Марии.

Мария снова укутала его; обе женщины пошли в спальню и уложили малютку на кровать, где он вскоре опять уснул.

Женщины возвратились на кухню. Мария села напротив гостьи и спросила:

— Маргарита, а что бы сделали вы, оказавшись на моем месте?

— Ах, Мария, не думай об этом. Бог устроил все так, что ты стала спасительницей жизни, и Тот же самый Бог знает, что делать дальше. Он найдет выход. Но мне надо поспешить домой и посмотреть, спит ли еще мой Яков,— И она направилась к двери.— Под вечер я снова приду.

Мария подошла к окну и опять стала размышлять о том, что произошло. Дверь открылась, и вошел Иоганн со словами:

— Сегодня вечером будет совещание у старосты, и тогда будет видно, что делать.

Затем он стал помогать жене в домашней работе. Мария только подумала: кто сжалится над ребенком?

 

 

 

СЕЛЬСКИЙ СХОД

 

 

Когда наконец наступил вечер и пастух со стадом возвратился в деревню, Мария и Иоганн стояли у забора в ожидании своих двух коров. Пастух был уже около дома старосты Петерса; там он задержался, что-то рассказывая, и это обеспокоило Иоганна.

— Пойду-ка я сам приведу коров. Что-то он тянет и именно сегодня.

Мария тоже не могла успокоиться и, облокотясь на забор, посмотрела в другой конец деревни.

— Вот уже идет Маргарита Гардер. Я зайду в дом, а когда ты приведешь коров, выйду и подою Белянку.

— Нет, оставайся в доме, сегодня я сам смогу подоить. Будь около Гардер.

Иоганн перепрыгнул через забор и пошел встречать коров, а Мария зашла в дом.

Вскоре пришла Маргарита Гардер. Мария принесла ребенка и передала его кормилице.

— Ах ты, маленький мой, снова проголодался? — сказала Маргарита, беря его на руки. Сев на стул, она продолжала: — Мария, что случилось с твоим Иоганном? Когда я подошла к вашим воротам, он перепрыгнул через забор и пошел в другой конец деревни.

— Ах, он так волнуется; в восемь часов должен состояться сельский сход, а пастух снова принес много новостей из степи, которые нужно рассказать всем жителям деревни. Вы же знаете его: если он что-то знает, то думает, что вся деревня должна это узнать.

— Да, это правда, со старым Мартыном случаются на пастбище такие жуткие истории, что просто смешно! Позавчера вечером он был у нас и рассказал, как двухгодовалый бык хотел его забодать, но поскольку он не из трусливых, то своим кнутом так врезал этому быку, что тот два часа лежал без сознания,— и Гардер при этих словах засмеялась.

— Да,- согласилась Мария,— подобные истории он рассказывает людям на улице, когда гонит скот, и пока дойдет до нашего конца деревни, уже темно.

— Ну,- заметила Маргарита,— сегодня вечером на сельском сходе будут говорить и об этом. Ему скажут, что если он не может вовремя пригонять скот, то наймут другого пастуха.

— Наверно, нужно нагреть побольше воды? — спросила Мария, заметив, как Маргарита посмотрела в сторону печи.

— Да, я думаю, пусть она еще немножко нагреется, и тогда я основательно искупаю этого малыша.

Мария встала и принесла воды. Затем сказала:

— Я пойду подою Белянку, так как она признает только женские руки; если Иоганн начнет доить ее, она не дастся,— Она взяла ведро и вышла.

Когда она вошла в сарай, Иоганн как раз сел около Белянки и начал ее доить. Но как только Белянка заметила Марию, она замычала и начала бить копытом. Ударом ноги она опрокинула ведро, Иоганн от неожиданности отпрянул назад и упал на спину, так что молоко пролилось прямо на него.

— Белянка! — в ужасе воскликнула Мария,- Что с тобой?

Она подскочила к корове, погладила ее, и та успокоилась. Иоганн встал и, с гневом глядя на корову, начал ей выговаривать:

— Негодница! На кого я теперь похож? Да чтобы я еще когда-нибудь стал тебя доить!

Он сердито повернулся и вышел из сарая. Белянка спокойно стояла, пока нежные и ловкие руки Марии доили ее. Когда дойка закончилась, Мария направилась к дому; навстречу ей вышла Маргарита.

— Ну вот, я покормила и искупала малыша. Теперь он лежит и сопит. Я пойду домой и поговорю с мужем. Пусть он скажет на сходе, что мы возьмем ребенка.

Маргарита Гардер ушла, и Мария зашла в дом. В половине восьмого она сказала Иоганну:

— Иоганн, пора идти; некоторые уже пошли.

Сказав, что поест после возвращения, Иоганн вышел на улицу. Дукель Гардер тоже как раз вышел со двора, и они оба отправились к Петерсу, так как сельский сход всегда проходил у старосты.

— Интересно, чем все это кончится,- обратился Дерксен к Гардеру после того, как они молча прошли некоторое расстояние.

— Ну, моя жена хочет, чтобы, когда встанет вопрос о том, кто возьмет ребенка, я сказал, что возьмем его мы. Я вполне с этим согласен: ведь нельзя же выбрасывать ребенка, как щенка! — При этих словах они как раз повернули к Петерсу.

В доме старосты уже собрались многие жители деревни. Им было странно, что их собрали в этот вечер: ведь только два дня назад был сход. Когда Гардер и Дерксен зашли в дом и сели, Ганс Петерс, сельский староста, встал, подошел к столу и выкрутил фитиль в лампе. Большие часы как раз пробили восемь. Когда замер последний удар, Петерс сказал:

— Друзья и соседи, для вас, конечно, неожиданно то, что я снова созвал вас, тогда как лишь позавчера вечером мы были вместе. Дело в том, что случилось то, что бывает не каждый день и о чем необходимо хорошенько порассуждать. Речь идет о найденном ребенке. Возможно, вы уже знаете, а может быть и нет, что жена Иоганна Дерксена нашла ребенка, мальчика, и притом весьма странным образом.

Собравшиеся стали переговариваться. Прозвучал вопрос:

— Что, у Иоганна Дерксена нашли ребенка?

— Нет,- возразил Петерс,— не у Дерксена, а жена Дерксена нашла...- Он посмотрел на собравшихся,— Дерксен здесь? — спросил он.

— Да, он здесь сидит,— ответил Гардер и встал, чтобы показать старосте, где он, так как при слабом свете лампы было плохо видно.

— Ну, Дерксен, расскажи эту историю подробней, как ты ее знаешь,- предложил Петерс.

Дерксен робко поднялся, еще раз внимательно осмотрел рукава куртки — не осталось ли на них незамеченных им капель молока, и подробно рассказал, что случилось утром.

— Моя жена не может обеспечить ребенку нужное питание, и поэтому мы не знаем, что нам делать.

Последовала короткая пауза. Затем Петерс обратился к собравшимся:

— Теперь все вы услышали эту историю. Вопрос такой: кто хочет взять ребенка и ухаживать за ним?

Некоторое время в помещении слышался приглушенный шум голосов. Наконец Петерс снова спросил:

— Ну, кто встанет и скажет, что возьмет ребенка?

Откуда-то сзади раздался голос:

— Если жена Дерксена подобрала ребенка, почему она не хочет оставить его у себя?

Видно было, что старосте такие речи не понравились. Он опять нервно подкрутил фитиль и взволнованно пояснил:

— Неужели вам не понятно, что жена Дерксена не может оставить его у себя, так как ей нечем кормить его? На ржаном хлебе и ячменной каше он не будет жить — это ведь и слепому видно! Итак, скажите, что нам делать или кто хочет взять ребенка?

Все молчали. Гардер уже много думал о том, смогут ли они дать ребенку нужное питание. Наконец он встал и сказал:

— Как я вижу, никто из вас не хочет связываться с этим бедным созданием. Ну что же, придется нам взять его. Нашему Якову тоже всего десять дней от роду, и если он уделит немного от своего стола, глядишь, и другой выживет. Когда мы разойдемся, я зайду к Дерксенам и заберу ребенка.

Много еще было разговоров об этом деле. Люди высказывали свои предположения. Вдруг встал пастух — он тоже пришел — и начал снова рассказывать о своих приключениях. Но тут поднялся Иоганн Дерксен и сказал:

— Да, еще один вопрос: о нашей скотине. Скоро, наверное, дело дойдет до того, что в наш конец деревни скот будут пригонять в полночь.

— А что, случилось что-то особенное? Что ты имеешь в виду? - спросил староста.

Снова поднялся Гардер и пояснил:

— Сюда, на этот конец, скот приходит обычно вовремя, но пока пастух расскажет каждому жителю о своих приключениях, он добирается до нашего конца уже в темноте.

Пастух понял, что выдуманная им жуткая история в данный момент будет просто неуместна, и молча сел.

— Да, это так, у него всегда есть что рассказать,— согласился староста,- Но я думаю, теперь он этого делать не будет. Слышишь, Мартын? Ты теперь знаешь, чего требуют от тебя жители; ты иногда слишком долго стоишь на одном месте. Вот и сегодня вечером ты долго стоял здесь, у нас. Так что давай гони скот своевременно через деревню, и все будут довольны.

Пастух понял, что если он не пообещает в дальнейшем измениться, то останется без работы.

— Я буду стараться вовремя пригонять стадо.

— Вот и хорошо, только не забывай об этом,— предупредил его еще раз староста и, обратившись к собравшимся, сказал: — Ну, кажется, мы все обсудили. Значит, Гардер, вы берете ребенка и ухаживаете за ним, сколько сможете. На этом наш сход закончен.

Но разговорам не было конца. Иногда такие собрания продолжались до полуночи, и, похоже, сегодня будет именно так, поскольку один знал то, другой это, и все хотели рассказать, что они знают.

Однако Гардер и Дерксен не остались. Они встали и отправились домой. Немного погодя незаметно исчез и пастух, чтобы не наслушаться еще больше нелестных замечаний в свой адрес.

 

 

КТО ЛЕГЧЕ?

 

Иоганн и Дукель зашли в дом Дерксена. Там они застали жену Гардера, которая принесла с собой и Якова. Оба малыша лежали рядом, и женщины считали, что между ними нет никакой разницы, хотя Яков и старше на полторы недели.

- Ну-ка,- сказал Дукель,- дай мне Якова.— И он протянул правую руку,— Давай и другого,— Он протянул левую руку,— Нет, я не могу определить, кто из них легче.

Он взял палку и спросил Марию, нет ли у нее корзины. Мария принесла корзину, которую Гардер привязал к одному концу палки; Иоганн должен был принести ведро, до половины наполненное водой, которое привязали к другому концу палки. Гардер взялся за середину палки и сказал своей жене:

- Положи одного из них в корзину.

Воды в ведре оказалось маловато, и Дерксен стал подливать, пока палка заняла горизонтальное положение.

- Так, теперь уберите Якова и положите туда второго.

Однако теперь ведро с водой оказалось слишком тяжелым, и Дерксену пришлось отливать. Он вычерпал шесть полных чашек, и равновесие снова восстановилось.

— Ага, он легче Якова на шесть чашечек,— заметил Дукель Гардер и засмеялся: — сразу видно, кто из них получал лучшее питание. Но он скоро поправится, дай только Бог ему здоровья.

Затем Дукель Гардер рассказал, о чем говорилось на сходе у старосты. Мария снова коснулась утреннего события и заметила:

— Сама не знаю, почему сегодня утром я решила пойти именно через двор соседей?

— О, это мне совершенно ясно,— ответил Дукель Гардер.— Если бы ты не пошла через усадьбу Геймеров, случилось бы ужасное: свиньи сожрали бы ребенка и его мать сделалась бы страшной убийцей. Чтобы предотвратить это дьявольское убийство, Бог вложил тебе мысль пойти к Гизбрехтам кратчайшим путем, мимо свинарника. Таким образом Бог использовал тебя, чтобы спасти ребенку жизнь.

Мария не могла удержать слез, и они градом катились по ее щекам. Тогда Маргарита сказала:

— Мария, успокойся. Я же говорила тебе, что Бог найдет и пути, и средства, чтобы и дальше сохранить этого ребенка. Я буду заботиться о малыше так же, как и о нашем Якове, а как только он подрастет и сможет кушать хлеб, ты заберешь его себе. Радуйся, что ты предотвратила ужасное преступление — детоубийство. Возможно, если бы его мать знала, что ребенок жив, она пришла бы сюда, чтобы поблагодарить тебя за его спасение.

Но если бы они знали, где и в каком состоянии находилась его мать, они думали бы иначе. Мария плакала не напрасно, у нее было какое-то предчувствие.

— Но мы такие бедные,— неуверенно возразила Мария,— мы едва можем содержать себя; что скажут люди? У Дерксенов, мол, самих есть нечего, а они еще ребенка из свинарника принесли.

— Ах, Мария, оставь эти мысли; никто ничего не скажет,- успокаивала Маргарита Гардер, хотя знала, что такие разговоры, конечно, будут.

Дерксен встал, подошел к печке, подложил в топку кизяку и поставил на плиту кастрюлю с водой. Мария подняла глаза и, увидев, что делает муж, сказала ему:

— Правильно, Иоганн, мне самой нужно было подумать об этом; ведь ты еще не ужинал. Сейчас я накрою стол.

Гардер, помолчав немного, обратился к жене:

— Мать, я думаю, нам пора идти.

— Нет, нет, садитесь, Дукель, мы будем сейчас ужинать. Иоганн перед уходом сказал, что будет кушать, когда вернется. Я просто забыла об этом.

— Только не готовьте ужин ради нас, мы можем поесть и дома,— вмешалась Маргарита.

Мария быстро накрыла стол, принесла вкусный арбузный сок из погреба и пригласила всех к столу. Подвигая свой стул к столу, Маргарита заметила:

— Вообще-то это не совсем разумно, что мы здесь ночью кушаем.

— Нет, нет, Маргарита,— возразила Мария,— мы ведь тоже у вас кушали.

После еды гостья сказала:

— Ну, теперь нам надо быстро идти домой, иначе дети скажут, что мы слишком долго задержались.— При этих словах она взяла на руки Якова и передала его Дукелю.— Бери этого, а я возьму того.

Пожелав хозяевам спокойной ночи, они ушли. В тот момент, когда они выходили, какая-то фигура скользнула вдоль стены к забору и исчезла в темноте.

Когда Гардеры вернулись домой, из спальни вышла Штинке, их старшая дочь, которая еще не спала. Увидев, что и отец, и мать несут по ребенку, она с удивлением посмотрела на родителей. Мать заметила это и тут же объявила:

— Штинке, вот тебе еще один маленький братишка.- С этими словами она передала ей ребенка.

Та быстро распеленала малыша и воскликнула:

— Мама, откуда вы его взяли?!

Прежде чем мать успела что-то сказать в ответ, ребенок заплакал. Штинке сразу же начала его успокаивать:

— Ну, ну, не надо делать такое кислое личико, у нас это не принято, у нас мы будем вести себя хорошо!

Разбуженная возбужденными голосами, в комнату вбежала Леночка.

— Что здесь случилось? Вы так шумите, что невозможно спать,- Тут она увидела, что Штинке держит на руках ребенка, и изумленно воскликнула: — Чей это ребенок?!

Она подошла ближе и схватила малыша за нос. Тот опять начал кричать.

— Оставь его в покое! — одернула сестру Штинке.

Затем она снова обратилась к матери за разъяснением, откуда они принесли ребенка? Мать объяснила, откуда взялся второй малыш. Леночка посмотрела на Якова и сказала:

— Они оба одинакового роста.

— Нет, доченька, Яков на шесть чашечек воды тяжелее, чем он.

— Как вы узнали? - захотела знать Леночка.

Мать рассказала, как отец и Дерксен взвешивали малышей. Девочка весело рассмеялась.

— Так-так, значит, ты на шесть чашечек легче,— сказала она, взяв ребенка на колени.

— Если вы будете его любить, он скоро будет таким же, как и Яков,- заверила мать.

- Да, да, мама, мы будем любить его, ведь он такой же ребенок, как и Яков. Мы уже любим его! -с энтузиазмом заверили девочки.

И они наперебой начали ласкать и целовать его. Каждая хотела хоть немножко подержать нового братика, и вскоре дело дошло до ссоры. Тогда мать строго велела:

— Быстро несите его сюда, а то вы еще подеретесь из-за него! Идите спать, не то завтра вас опять не добудишься. Давай его сюда, Штинке, и марш в кровать!

Маргарита приготовила для ребенка кроватку и как только уложила его, он сразу же уснул. Девочки отправились в свою спальню и тоже легли в постель, но долго не могли уснуть, потому что с увлечением строили планы, как они теперь будут играть с обоими мальчиками.

 

 

НОВЫЙ ЖИТЕЛЬ ВЫЗЫВАЕТ ПЕРЕСУДЫ

 

На следующее утро все дети в семье Гардеров поднялись дано. Матери не пришлось никого будить, так как об этом позаботились два малыша. Еще хорошо не рассвело, как Яков начал громко плакать. От его крика проснулся второй малыш, решил, что он может это делать лучше, и закричал изо всех сил. Это привело к тому, что вскоре все дети собрались в большой комнате, чтобы посмотреть, что там случилось. Одни пришли полуодетыми, другие держали свою одежду в руках — сбежалась вся семья. Мать удивилась, чего они хотят в такую рань.

— Что у вас здесь, мама? — спросил Петя,— Мне показалось, что кричат два ребенка.

— Подойди и посмотри, сынок. У тебя теперь будет еще один маленький братишка.— С этими словами она взяла ребенка на руки и показала Пете.

— Как его звать, мама?

Имя было для детей очень важным делом.

— Ну, этого мы еще не знаем. Об имени поговорим за завтраком.

Она попросила Штинке одеть детей, а сама отправилась в кухню готовить завтрак. Когда завтрак был готов, за стол сели все, кроме матери — ей прежде нужно было покормить малышей. Как они кричали! Они, конечно, были очень голодны. Петя не мог выдержать и, встав из-за стола, пошел в комнату к матери: ему хотелось получше рассмотреть нового братишку.

Когда Маргарита покормила малышей и вернулась в кухню, детвора окружила ее, забыв о еде.

— Ну, дети, как мы назовем малыша? — спросила она.

Петя сразу же воскликнул:

— Франц, Франц!

Лена посмотрела на него и уверенно заявила:

— Нет, не Франц, а Исаак, это очень хорошее имя.

— Нет,- возразила Штинке,- оба эти имени звучат как-то по-старому. Лучше всего ему подойдет имя Герман.

— Нет, дети,— остановила их мать,- ни одного из этих имен нет в семье Гардеров. Я думаю, мы назовем его Иоганном.

— Да, это хорошее имя,— согласился отец и попросил подать ему еще хлеба, который сегодня утром был особенно вкусным: мать поставила на стол не только ячменный хлеб, сегодня был особенный день, и она нарезала также и ржаного хлеба.

Немало разговоров было за столом, особенно среди детей. Родители радовались, что все дети с таким энтузиазмом восприняли то, что они взяли в дом Иоганна.

После завтрака дети пошли к Реймерам: им хотелось посмотреть на свинарник, в котором был найден Иоганн.

Дукель Гардер пошел в деревню; ему нужно было поговорить со старостой Петерсом. Когда он поравнялся с домом Лемпкиса, его окликнул старый Лемпкис, который стоял у своего забора.

— Ну, как вы провели ночь? — спросил он.

— Хорошо, оба ребенка только утром начали кричать, да так, что, казалось, ни один из них не хотел уступать другому.

- Вы уже дали ему имя? — продолжал расспрашивать Лемпкис.— Ведь его нужно будет внести в сельскую книгу.

- Да, мы назвали его Иоганном,- торопливо ответил Гардер и пошел дальше.

Когда он пришел к Петерсу, того уже не было дома: он уехал в соседнюю деревню Шейнфельд.

- Ну, как обстоит дело с малышами? Твоя жена справляется с ними? — поинтересовалась жена Петерса Фрида, поставив перед Гардером стул.

- Конечно, у нее теперь немного больше работы, но она справится. Я хотел увидеться с Гансом и поговорить с ним насчет одежды и постельного белья, так как у нас сейчас с этим трудности.

- Да, жаль, что он так рано уехал. Но он хотел к обеду вернуться. Я думаю, что жители деревни должны помочь вам с одеждой и постелью. Раз вы кормите малыша, об остальном должны позаботиться они,- заключила Фрида.

Затем она спросила, как малыши вели себя ночью.

- Ну, ночью было, можно сказать, нормально. А вот рано утром они начали так кричать, что чуть не оглушили нас. Видимо, они сильно проголодались.

- Вы уже дали ребенку имя?

- Да, мы назвали его Иоганном. Кстати, я хотел еще сказать, что староста может внести его в сельскую книгу. Только фамилию писать пока не надо: мы ведь не знаем, как это дело обернется дальше.

Они поговорили еще немного о разных делах, а затем опять вернулись к разговору о найденном ребенке.

- Мне очень жаль Марию Дерксен,— вздохнула хозяйка,— Для нее все это очень тяжело.

— Да, она охотно оставила бы ребенка у себя, но это просто невозможно.

— Конечно, без материнского молока он не выживет.

— На сельском сходе один парень был слишком дерзок; он сказал, что если жена Дерксена взяла ребенка, то должна оставить его у себя. Его можно было понять так: если, мол, она не в состоянии выкормить его, то ей лучше отнести его обратно в свинарник,— сказал Гардер и поднялся, чтобы идти домой.

— Ах, лучше бы он пожелал это самому себе. Я знаю, Ганс мне сегодня утром все рассказал. Я этому человеку не доверяю; он часто бывает в трактире и всегда говорит что-нибудь безнравственное.

Дукель был уже у двери, когда она добавила:

— Я скажу мужу о вашей просьбе. Приходите к нам и заодно расскажете мне новости.

Во дворе Гардер встретился с фрау Дик, которая как раз направлялась к Петерсам. Она презрительно взглянула на Гардера, но тот поскорее вышел за ворота и был рад, что она не заговорила с ним.

Когда Анна Дик вошла в дом, собака, которая в отсутствие хозяина пробралась в комнату, настороженно посмотрела на нее и стала следить за каждым ее движением.

— Ну,— начала гостья, усевшись на скамейку,— что хотел Гардер? Они уже, наверное, пожалели, что взяли ребенка?

— О нет,- возразила хозяйка, с трудом подавляя гнев,— напротив, они рады. А почему бы и нет? Ведь нельзя же ребенка просто выбросить. Нет, он только хотел узнать, не могут ли они получить от деревни какое-нибудь белье.

Но добрая женщина сразу же пожалела, что упомянула об этом. Анна язвительно процедила:

— Если фрау Гардер не может вырастить детей без помощи деревни, то ей лучше бы и не брать этого ребенка.

Петерс едва сдерживала себя. Даже пес начал волноваться: он приподнял верхнюю губу и показал фрау Дик свои зубы, как бы желая предупредить, чтобы она вела себя спокойно, так как хозяин здесь он.

Фрида взяла веник и начала мести пол. Пол был глиняным, и перед тем как мести, его обычно сбрызгивали водой, но сегодня хозяйка этого делать не стала, так как ей хотелось поскорее выпроводить Дик. Вскоре в комнате пыль поднялась столбом, так что Анна не выдержала:

— Фрау Петерс, полейте же пол водой, ведь так можно задохнуться.

Но та продолжала мести, так что дышать становилось все труднее. И она добилась своего.

— Нет, это просто невыносимо. Я не могу оставаться здесь,— возмутилась Дик и вышла из дома, сильно хлопнув дверью.— Видно, она не в своем уме.

Последние слова она произнесла уже за дверью, но хозяйка услышала их.

После ухода незваной гостьи хозяйка открыла двери и окна, чтобы проветрить комнату, затем взяла тряпку и начала вытирать пыль.

— Хоть бы она больше не приходила! Для меня это только лишняя работа,— сердито проговорила Фрида, усердно вытирая пыль.

Пылью было покрыто все, она проникла даже в шкаф с одеждой. Придется выносить во двор всю одежду!

Когда хозяйка снова зашла в комнату и случайно взглянула на скамейку, где стояло молоко, она, к своему ужасу, увидела, что все молоко также покрыто пылью. Это окончательно вывело из себя бедную женщину. «Ах, теперь все сливки испорчены!» - и две крупные слезинки побежали по ее пылающим щекам.

Перед обедом домой возвратился Петерс. Он увидел вывешенную во дворе одежду и широко открытые окна и двери. «Ну и ну,- подумал он,— что это у нас случилось?»

Он вошел в дом и посмотрел по сторонам; жена как раз вышла из другой комнаты с тряпкой в руках. Она была явно чем-то смущена.

— Что все это значит? Почему здесь такой беспорядок? - удивился Ганс.

— О, здесь была Дик, а она ни на что больше не способна, как только осуждать других. Сегодня она перемывала косточки Гардерам и Дерксенам — и все из-за этого ребенка. Это меня так рассердило, что я взяла веник и начала мести, не побрызгав пол водой. И теперь все в пыли. Я даже вынуждена вылить все сливки! Отсюда она, видимо, пошла к пастуху. Она, наверное, и сейчас еще там!

Взволнованная, она продолжала вытирать пыль.

— Смотри, чтобы нам не пришлось из-за вас, женщин, снова собирать сход. Если ты будешь во все вмешиваться, я не хочу больше быть старостой,— недовольно заметил муж.

— Ну, я не собираюсь все терпеть от этой бабы, - проворчала она, продолжая свою работу,— Если она придет еще раз и тебя не будет дома, то я разрешу нашей собаке сделать то, что она с удовольствием сделает.— При этих словах она повернулась к мужу и продолжала: - Пес был явно не в духе; он лег около стола и безотрывно наблюдал за Анной. При каждом ее движении он скалил зубы.

 

 

ТРЕВОЖНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ

 

Сегодня у Дерксенов было очень тихо. Обедать было еще рано, но уборку Мария уже сделала. Снова и снова ее мысли возвращались к ребенку. Она стала искать какую-нибудь материю, чтобы сшить что-то для мальчика.

«У меня нет новой ткани, но я могу что-то сделать из своей одежды»,— сказала она самой себе. Выбрав подходящую вещь, она села у окна и начала работать. Только она скроила одежонку и начала шить, как в дверь постучали.

Вошла фрау Дик.

— Я решила ненадолго заглянуть к вам,— объяснила она свой визит.- Я иду к Мартыну и по пути зашла сюда. Что, отделались от свинячьего корма?

При этих злых словах Мария так испугалась, что работа выпала из ее рук; она не могла выговорить ни слова. Анна подошла ближе, так как видела, что задела Марию за самое чувствительное место. Подняв швейные принадлежности, она спросила:

— Что ты хочешь шить?

— О, я хочу сшить какую-нибудь одежонку для ребенка, так как знаю, что фрау Гардер трудно управиться со всем, а я хочу тоже что-нибудь сделать.

— Предоставь фрау Гардер самой позаботиться об этом. Она лучше справится,- язвительно заметила Анна и снова уселась на стул. Она, видимо, не торопилась уходить.

Сердце Марии обливалось кровью. С тоской она смотрела в окно. В этот момент маленькая птичка села на подоконник и запела хвалебную песнь. Какой контраст: маленькая певунья ничего не знала о зависти и ненависти, в то время как Мария с трудом сдерживала слезы. Ей не хотелось показать своей гостье, как тяжело у нее на сердце. Не зная, что делать, она встала, чтобы открыть окно. В этот момент в комнату с ведром воды в руках вошел ее муж. Увидев Дик, он поздоровался, а затем спросил:

— Твой муж сегодня работает у Реймеров?

— Нет,— ответила та,— он поехал со старостой в Шейнфельд. Я не знаю, что ему там надо, да меня это и не интересует.

Мария воспользовалась благоприятной возможностью и вышла во двор. Как и у других жителей деревни, их дом окружали деревья, в которых гнездились птицы. В то время как Мария с тяжелым сердцем стояла во дворе, в ветвях над нею раздалось радостное пение, которое успокаивающе подействовало на ее скорбящее сердце. Казалось, будто кто-то говорил ей: «Мужайся, Мария, и не отчаивайся. Великий Бог жив». Затем птичка поднялась высоко в воздух. Мария смотрела на нее и думала: «Ах, как свободны птицы! У них нет никаких забот». Покружившись над нею, птичка вновь уселась на дерево около дома. И вновь зазвучал ее звонкий голос. Она хлопала крыльями и щебетала, как бы желая сказать: «Уповай на Бога, Мария, и ты не останешься в стыде». Пропев свою ободряющую песню, птичка улетела, и Мария, успокоенная, пошла в дом.

Когда она вошла в прихожую, до нее донеслись слова Дик:

— Я только что была у Петерсов. Какую там фрау Петерс подняла пыль! Просто ужасно. Она подметала пол, но не полила его водой. Можно было задохнуться. Я вынуждена была уйти. Мое платье и сейчас в пыли. И это жена старосты! — При этих словах она громко рассмеялась.

Мария вошла в комнату, когда Анна собралась уходить.

— Мне нужно идти, я хочу еще заглянуть к пастуху,— пояснила она.

После того как Дик ушла, Мария сказала мужу:

— Что думает эта женщина?

— Пусть думает, что хочет; нам только нужно стараться меньше говорить, так как она из немногих слов может сочинить целую историю,— заключил Дерксен.

Мария накрыла стол. Обедали они молча: каждый думал свое. После обеда Иоганн отправился работать в хлев, а Мария продолжила хозяйничать дома.

День начал склоняться к вечеру, и Иоганн подумал: «Неужели снова коровы придут, когда уже стемнеет?» Только он собрался было выйти на улицу, как увидел, что Белянка заходит во двор.

— Что это значит? — проговорил он и быстро вышел за ворота.

По улице шло стадо коров. Иоганн глянул на свои карманные часы: еще не было и семи. Поравнявшись с ним, пастух небрежно спросил:

— Ну что, теперь ты доволен?

Дерксен собрал все силы, чтобы сдержать себя. Но пастух еще раз обернулся и язвительно засмеялся:

— Ты хотел рано — вот и подкармливай скотину со своего сеновала!

Дерксен хотел что-то ответить, но тут ему на память пришли слова, которые сказала Мария о фрау Дик: «Что ей надо?» Он молча вернулся во двор и привязал коров. Мария тоже удивилась тому, что сегодня скотина так рано оказалась дома.

— Стоять здесь до восьми часов утра для коров очень долго,- покачала головой Мария,- Это мне не нравится.

— Вечером я пойду к Гардерам и послушаю, что об этом думает Дукель,- сказал Дерксен, зачем-то взял скамеечку для дойки коров и хотел вынести ее.

— Зачем тебе скамеечка? — спросила Мария.

Он поставил ее на место и пошел в хлев. Мария последовала за ним.

— Если ты пойдешь к Гардерам, я тоже пойду с тобой. Я не хочу вечером оставаться одна дома, особенно после того, как здесь побывала Дик. Теперь еще эта история со скотиной. Нет, я не доверяю нашему пастуху.

Она принесла ведро и начала доить.

— И из-за таких людей должен страдать скот,— вполголоса проговорила она.

Дерксен закончил работу в хлеву и затем дал коровам корм, так как 12 часов без корма было для них слишком долго.

Мария подоила коров и сделала еще кое-что по дому. Может быть, лучше закрыть ставни? Она вышла во двор. Когда она закрывала ставни с фасада дома, до нее издалека донесся чей-то голос:

— Если я возьмусь за дело, то оно будет действительно сделано.

Приведя все в порядок, Мария накинула платок и пошла в хлев, где был ее муж. Он тоже уже справился со своей работой. Через сарай они прошли на заднюю часть усадьбы. На границе каждой усадьбы были посажены деревья, так что с одного конца деревни до другого обычно тянулось несколько рядов деревьев. За деревьями был выкопан длинный ров, который охватывал всю деревню. Вдоль улицы с обеих сторон тянулись деревянные заборы, за которыми на каждой усадьбе также росли деревья. Дерксены шли задами, между деревьями, так как не хотели, чтобы их кто-то увидел. Когда они проходили через усадьбу Вибе, Дукель Вибе и его жена работали на задней стороне усадьбы. Они очищали место, где росла трава, так как скоро предстояло косить эту траву.

Когда Герта Вибе увидела Дерксенов, идущих между деревьями, она удивленно спросила:

— О, разве там теперь расположена главная улица? Интересно, куда это они идут?

Дукель взял из рук жены срубленный ею куст и понес его на кучу около сарая, сказав при этом:

— Они избегают людей.

Когда Вибе опять подошел к жене, Дерксены были уже рядом. После взаимного приветствия Герта спросила:

— Куда это вы идете?

— Мой муж решил сходить к Гардерам, а я не захотела одна оставаться дома,— пояснила Мария.

— А я говорю своему мужу: уж не перенесена ли главная улица? Некоторые стали ходить задами,— сказала тетя Вибе, отряхивая свой фартук.

— Мы не хотим идти по улице, так как в деревне есть люди, которые не хотели бы нас видеть,— отозвался Дерксен, добавив при этом: — Мы хотим сходить к Гардерам.

— Да,- вздохнул Дукель,— лучше вести себя как можно тише. Это бывает очень тяжело, но я всегда вспоминаю, как говаривал мой дед: прежде чем что-то сказать в состоянии раздражения, лучше положить в рот палец и хорошенько прикусить его,— При этих словах он рассмеялся.— Правда, я этого никогда не делал, хотя у меня нередко был для того повод; если бы я каждый раз поступал так, мои руки были бы сильно искусаны.

Герта видела, что Марии очень тяжело, и попыталась ее ободрить:

— Не переживай, Мария. Ты не сделала ничего плохого, взяв ребенка; наоборот, это большое дело. Мы слышали разные разговоры, но все это пустая болтовня, и мы не обращаем на нее внимания. Мы знаем, как обстояло дело.

Попрощавшись, Дерксены пошли дальше. Когда они подошли к усадьбе Гардеров, хозяин что-то делал около стога сена. Заметив гостей, он спросил:

— Куда это вы направились?

— Мы хотели зайти к вам,— прозвучал ответ.

Гардер взял охапку сена, связал ее веревкой и, взвалив на спину, направился к дому.

— Мне кажется, что кому-то в нашем селе не хватает места в своей постели и он решил устроить себе ложе за стогом сена,- раздраженно промолвил Гардер.

Мария снова почему-то вспомнила о пастухе — не его ли это работа? Гардер предложил гостям зайти в дом, а сам отправился в сарай, чтобы дать сена лошадям.

Дерксены вошли в дом. Маргарита возилась у детской кроватки. Там лежали оба малыша. Когда Мария приветствовала ее, она удивленно обернулась:

— А я так увлеклась, что и не слышала, как вы вошли.

Маргарита предложила гостям сесть, но затем сразу же позвала их посмотреть малышей. Пока Дерксены рассматривали их, вошел Дукель Гардер.

— Ну, узнаете, кто из них был найден? — поинтересовался он.

— Да,— улыбнулась Мария,— но они совершенно одного роста. А как вы назвали его?

— Иоганн. Мы дали ему имя сегодня утром за завтраком,— ответил Гардер.

Мария подошла к печи и села. Маргарита подбросила дров в топку и предложила:

— Поужинайте с нами, вы же, наверное, тоже еще не кушали? Я быстро приготовлю ужин.

Она стала накрывать на стол. Дерксены попытались возразить, что пришли на короткое время, но хозяйка и слушать не хотела. Она вскипятила молоко, нарезала маленькими кусочками хлеб, положила его в молоко и поставила это кушанье на стол.

Когда все они сели за стол, Гардер нарушил молчание:

— Мне не совсем понятно, почему это людям не стало хватать места в своих кроватях. Я не думал, что в нашем селе стало так тесно.

— О чем ты говоришь? — удивилась его жена.

— Когда я приводил в порядок сено, я увидел, что кто-то устроил себе постель сзади стога. По правде говоря, мне это не нравится.

— Это, наверно, собаки,— успокоила его Маргарита.

Мария при этом подумала о пастухе: не замешан ли он в этом деле?

Становилось темно. Хозяйка зажгла в большой комнате свет, и они пошли туда. Через некоторое время пришли Вибе. Мария рассказала, что к ним заходила Анна Дик и в разговоре съязвила: «Ну, избавились от свинячьего корма?» Она так испугалась, что ничего не смогла ответить. Кроме этого Анна еще много чего наговорила.

— Я думаю, нам нужно быть на страже: у меня какое-то нехорошее предчувствие. Я сама не знаю, что может произойти, но что-то говорит мне: нужно быть осторожными,— завершила она свой рассказ.

Мужчины заговорили о пастухе.

- Да,- согласился Дукель Вибе,- так, как было сегодня, дело не пойдет. Если так будет продолжаться, нам нужно будет искать другого пастуха.

- Мартыну,- добавил Гардер,- обязательно нужно какое-нибудь приключение на пастбище.

За разговорами время прошло незаметно. В десять часов Иоганн поднялся и, обращаясь к своей жене, сказал:

- Я думаю, нам пора идти.

Вибе тоже поднялись. Но они решили идти не задами, а по улице; Дерксены тоже пошли этим путем. Они шли, не разговаривая друг с другом, так как боялись, что кто-то услышит их. Когда они наконец подошли к воротам своего дома, какая-то фигура мелькнула за сараем и незамеченной исчезла в темноте.

 

 

КТО ОН, СМЕРТЕЛЬНЫЙ ВРАГ?

 

- Сегодня я буду наводить порядок в сарае,- сказал за завтраком Гардер,— Надо собрать сено, иначе, если все, кому не лень, будут делать из него постели, нашим лошадям ничего не останется.

В то время дом, хлев и сарай строились под одной крышей. Из дома можно было пройти в хлев, а оттуда был вход в сарай. Обычно с одной стороны входа в хлев располагались лошади, с другой стороны — коровы. Дом, хлев и сарай имели по две двери — переднюю и заднюю. Почти все крестьянские дома строились по одному плану: в каждом доме была большая горница, угловая комната, маленькая комната, сени, кухня, чулан и летняя комната, где обычно играли дети. Зимой дом обогревался кирпичной печью, которая топилась соломой.

К соседям можно было пройти через двор. Нередко дворы разделяла изгородь из ветвей тутовника, которая служила границей.

В сарае было много помещений; там лежал корм для скота, стояли телеги, сани и различный инвентарь. Именно в такой сарай и зашел Гардер, чтобы навести там порядок. Осмотревшись, он решил: сани поставлю туда, за дверь, а старую телегу оттащу в сторону, к стенке хлева; она уже ни к чему не пригодна. Он передвинул сани на определенное им место. Так, теперь телегу. Он взялся за дышло, намереваясь повернуть телегу. Дышло выскользнуло у него из рук и с шумом упало на пол. Он снова поднял его и начал двигать телегу. Ему почти удалось поставить ее туда, куда он хотел, как вдруг раздался страшный крик. Это кричала его жена, которая вошла в хлев. Гардер испугался. Что случилось? Он еще не успел прийти в себя, как жена вбежала в сарай, держа в руках ребенка. Плача, она воскликнула:

— Дукель, иди скорее, посмотри! Иоганн лежал под ногами лошади!

Гардер стоял как вкопанный. Его жена снова закричала:

— О, что же мне делать, чтобы защитить ребенка от убийцы?!

И так как Гардер все еще стоял в оцепенении, она добавила:

— Ты не веришь? Посмотри, вот навоз на пеленках.

Наконец Гардер смог вымолвить:

— Пошли зайдем в дом.

Войдя в дом, они стали искать хоть какие-то следы, но не было видно никаких признаков того, что кто-то здесь был. Маргарита рассказывала:

— Когда ты пошел в сарай, я вышла в огород. Там только я спохватилась, что не взяла тяпку, и вернулась, чтобы взять ее. Перед тем как пойти в огород, я решила еще раз посмотреть, спят ли оба малыша. Как же я испугалась, когда увидела, что люлька Иоганна пуста! Я почти не верила своим глазам. Потом я решила бежать к тебе в сарай, и когда забежала в хлев,— тут она от волнения опустилась на стул,— я увидела ребенка под копытами лошади.

Она снова взяла на руки ребенка, которого перед тем положила в люльку, и продолжала:

- Ах ты, бедное создание, неужели у тебя уже от самого рождения есть смертельный враг?

По ее щекам бежали слезы. Муж тоже не мог совладать с собою и плакал вместе с ней. Но кто же мог сделать такое? Они еще долго сидели рядом: она с ребенком на коленях, а он — глубоко погрузившись в свои мысли. Затем Дукель встал и твердо сказал:

- Я пойду к старосте Петерсу и все ему расскажу. Нужно что-то делать!

Он направился к двери, ведущей в хлев. В хлеву он остановился и внимательно посмотрел вокруг в надежде увидеть хоть какие-нибудь следы, но ничего подозрительного не было видно. Гнедой жеребец посмотрел на него, поднял ногу и с силой опустил ее на землю, как бы желая этим сказать: я так устал держать ногу на весу, но не хотел наступить на ребенка!

Гардер погладил жеребца, которому это очень понравилось, затем задал лошадям корма и отправился к Петерсу.

Петерс как раз запрягал лошадь, намереваясь отправиться в Шейнфельд. Гардер поздоровался с ним, не будучи в силах сразу же рассказать то, что произошло. Петерс заметил его волнение и спросил:

- Ну, что случилось сегодня? Я вижу по твоему лицу, что у тебя что-то есть на сердце.

- Да, снова случилось что-то ужасное. Утром моя жена обнаружила найденного ребенка под ногами нашего жеребца.

- Что-о-о? - переспросил Петерс испуганным голосом,- Что ты говоришь?

Он взял лошадь за повод, подвел к воротам и привязал там.

- Пойдем в дом, Дукель; там ты расскажешь мне, что случилось.

Они зашли в дом. Фрида подозрительно посмотрела на мужчин, чувствуя, что что-то случилось. Усевшись на стул, Гардер подробно рассказал об утреннем происшествии. Эта ужасная история сильно взволновала фрау Петерс. Задумавшись, она смотрела в окно.

Некоторое время все молчали. У Гардера по щекам скатилось несколько крупных слезинок. Фрида Петерс также не смогла долго сдерживать свои слезы; они, как жемчужинки, падали на ее фартук.

— Чем все это кончится? — прервала она тягостное молчание.

— Ну что ж, нам нужно что-то делать. Мы выставим караул. Я спрошу Тиссена и Вибе, не смогут ли они подежурить этой ночью, а затем, сменяя друг друга, будут дежурить и другие жители деревни. Может быть, нам удастся предотвратить большое несчастье,— заключил Петерс.

Они обговорили еще некоторые детали. Затем Фрида дала Иоганну кое-какие вещи для ребенка, и он пошел домой, а Ганс отправился в Шейнфельд.

Когда Гардер подходил к своей усадьбе, он увидел Марию, которая шла к ним через огороды. Гардер остановился и подождал ее.

— Мария, хорошо, что ты пришла, так как у нас случилось нечто ужасное. Заходи быстрее! - И они зашли в дом.

Маргарита с заплаканным лицом сидела около кроватки. Увидев Марию, она встала и, шагнув навстречу, упала ей на шею и плача сказала:

— Мария, Мария, как все это ужасно!

Она не могла говорить дальше и подвела Марию к кроватке. Ребенок спокойно спал, не подозревая, что с ним хотели сделать. Они молча стояли и смотрели на него.

— Садись, Мария,— пригласила Маргарита.

Затем она рассказала ей, что случилось сегодня

утром. Мария слушала и плакала. После этого рассказа снова наступила тишина, только временами слышались всхлипывания. Гардер вытащил свой носовой платок, вытер влажные глаза и рассказал о намерении старосты выставить ночью караул.

— Действительно, здесь стало опасно. Если это не прекратится, нам придется переехать, если мы хотим мирно жить,— Он глотнул воды и, выходя из дома, добавил: — Мать, скоро будет обед, так что я пока не буду возиться с сеном.

Хозяйка, видя, что уже поздно, пошла на кухню готовить обед. Мария, погрузившись в свои мысли, осталась сидеть у детских кроваток. Ничего не подозревая, резвясь и смеясь, во двор вбежали дети — рано утром они ушли в другой конец деревни. Когда они зашли в дом, мать успокоила их:

— Дети, не шумите, малыши спят, и нам не до веселья.

Затем она коротко рассказала им, что произошло. Взволнованные, дети зашли в комнату; увидев тетю Дерксен, с заплаканными глазами сидящую перед кроватками, они в страхе остановились у двери. Наконец Петя медленно подошел к детским кроваткам и посмотрел вначале на Иоганна, затем на Якова, а потом на Марию и, не сказав ни слова, тихонько вышел из комнаты.

В комнате царила мертвая тишина. Слышно было только мерное дыхание спящих малышей. Муха села на лобик Иоганна. Он начал вертеть головкой из стороны в сторону. Муха перелетела на румяную щечку Якова. Он также, не просыпаясь, прогнал ее поворотом головы. Муха села на окно. Ее жужжание пробудило Марию от глубокого раздумья.

Вошла хозяйка и позвала ее к столу. Мария машинально последовала за ней. Голова ее была занята другими мыслями. Обед прошел в полном молчании. После обеда хозяин занялся своей работой. Мария помогла хозяйке помыть и убрать посуду. Затем через заднюю дверь садом она отправилась домой.

Закончив работу в сарае, Гардер запряг лошадь и подъехал к копне сена. Снова он подумал о ложе из сена: кто же это сделал? Он начал грузить сено, и тут к нему подошел Дерксен. Мария рассказала ему о том, что случилось с ребенком, а также о том, что Дукель хочет перевезти сено. Дерксен стал помогать ему. За работой Дукель рассказал ему, что староста решил назначить ночной караул. Когда день склонился к вечеру, сено было убрано в сарай.

Ночью Тиссен со своей большой собакой уселся в саду, а Вибе во дворе перед домом, так что ему был виден весь двор. Однако в эту ночь ничего не произошло. Последующие ночи также не принесли с собой ничего нового. Злоумышленники не показывались. Возможно, и они знали о ночном карауле. Не обнаружив ничего подозрительного, по прошествии нескольких недель караул выставлять перестали.

 

 

НЕУДАВШЕЕСЯ УБИЙСТВО

 

Прервем на время наше повествование и возвратимся назад, чтобы посмотреть, что же происходило в конце деревни тогда, когда наш малыш появился на свет.

Вечер. В деревне будто все вымерло. На улице темно, хоть глаз выколи. Не видно ни луны, ни звезд. На окраине деревни в последнем домишке мерцает слабый свет. Он едва пробивается через грязное окно. Жильцы этого дома, видимо, очень заняты; это видно по время от времени появляющимся и исчезающим теням. Что же там происходит?

В доме находится посторонний человек. Хозяева согласились за небольшую плату дать на короткое время приют одной молодой женщине, которая стала матерью.

Комната была грязной. Правый угол занимала старая кровать, на которой и лежала молодая мать. У окна стоял стол, а на столе лампа, освещающая своим тусклым светом эту печальную картину. Слева стояла скамья, а за ней - большая бочка с оставшейся еще с прошлой осени квашеной капустой, распространяющей неприятный запах. Справа от бочки стояла маленькая скамейка, на которой лежал новорожденный ребенок, завернутый в старый платок, и пытался заплакать. Рядом со скамейкой, головой к двери, расположился лохматый пес. Он время от времени просыпался и прислушивался к звукам, доносившимся со скамейки. На другой стороне комнаты помещалась кирпичная печка, не очень высокая, но довольно широкая; на ней лежали тулупы и одеяла. Печка служила хозяевам дома в качестве ложа. Однако у этого ложа было много хозяев: если бы внимательный наблюдатель поднял тулупы и одеяла, он обнаружил бы множество серых и красных насекомых, которые очень хорошо чувствовали себя в тепле. Сейчас на этой постели лежал хозяин дома. Старая женщина сидела за столом.

Молодая мать как раз пробудилась от своего неспокойного сна и обратилась к этим старым людям с вопросом:

— Ребенок еще жив?

— Да,— недовольно буркнула старуха,- он снова намеревался кричать, но уже не может.

Старик, лежа на печи, проворчал:

— Утром я сделаю все, что надо, а теперь давайте спать.

При этом он повернулся на другой бок и попытался уснуть. Однако обитатели его постели не спали, были очень деятельны и не давали старому человеку спокойно уснуть.

У молодой матери сон тоже был беспокойным; старухе то и дело приходилось подниматься и подавать ей воду, что она делала весьма неохотно.

Наконец ночь кончилась. В окне забрезжил рассвет, возвещая о наступающем дне. Обитатели дома на самом краю деревни сегодня встали особенно рано. Скудно позавтракав, они начали свой день. У молодой матери из-за скверного запаха, исходящего от бочки, не было аппетита, и она вообще ничего не ела.

Перед восходом солнца небо заволокло тучами.

Для старика это было как раз то, что нужно. Вскоре его можно было увидеть на задах усадьбы Гизбрехтов, их соседей. Он нес какой-то сверток, привязанный к палке, один конец которой лежал у него на плече. Было похоже, что он идет на работу. Но, подойдя к следующей усадьбе, где жили Реймеры, он на какое-то время нерешительно остановился, как бы не зная, что делать дальше. Затем он быстрыми шагами направился к дому Реймеров; зайдя за хлев, он остановился около свинарника. Торопливым движением он бросил сверток в свинарник. Но так как платок был привязан к палке, содержимое пакета выскользнуло из него и упало под ноги свиньям.

В этот момент старик услышал звук открывшейся двери. В испуге он обернулся назад и увидел, что со стороны усадьбы Дерксенов по направлению к нему идет Мария Дерксен. Он бросился бежать через задний двор Реймеров, затем Гизбрехтов и таким образом оказался дома. Мария его не заметила.

Когда он зашел в дом, лохматый пес зарычал, поднялся и оскалил зубы.

— Ну ты, негодник, чего тебе надо? Ложись! — приказал старик, однако пес снова зарычал, как бы желая сказать: убирайся вон, убийца!

— Так быстро ты вернулся? Куда ты его дел? — спросила жена.

При этих словах молодая мать попыталась приподняться, желая слышать каждое слово. Петрович рассказал:

— Я подумал, что если я сделаю так, как мы договорились, рано или поздно люди могут это разнюхать; поэтому я вернулся. Когда я дошел до сарая Реймеров и увидел свинарник, мне пришла в голову мысль: вот подходящее место! И я бросил его туда.

При этих словах молодая мать с глубоким вздохом откинулась на подушку и закрыла лицо руками. Петрович тяжело опустился на скамейку, а его жена начала выговаривать ему, что он снова сделал не так, как ему было велено.

Пес опять зарычал и подошел к окну. Старуха, совесть которой еще не совсем заглохла, последовала за ним и выглянула в окно. Побледнев, она закричала:

- Старый дурак, что ты наделал?!

В испуге он поднялся и подошел к окну. То, что он увидел, заставило его задрожать: около свинарника стояли Реймер и его жена, туда же бегом направлялся и Гизбрехт. По их поведению можно было догадаться, что они о чем-то оживленно разговаривают. Тяжело вздохнув, старик улегся на постель. Его жена подошла к кровати, чтобы посмотреть, спит ли молодая мать. Но та не спала. Старуха проворчала:

- Что-то они там, у Реймеров, собрались около свинарника. Или что-то подозревают?

Так как молодая мать ничего не ответила, она подошла к старику и затормошила его:

- Иди туда и узнай, как обстоит дело. Мы должны быть уверены. Вставай и иди!

Тот нехотя отправился. Когда он подошел поближе к свинарнику, до его слуха донесся отрывок разговора.

- Нет, я ничего не видел.

- Мария Дерксен,- говорила Реймер,— хотела пройти здесь к вам, но когда дошла до этого места, увидела в свинарнике ребенка; она перепрыгнула через изгородь, схватила ребенка и побежала с ним домой.

- Так он что, мертвый? - спросил Гизбрехт.

- Нет, он жив,— ответил Реймер,- Но кто же выбросил его? Это ведь случилось только что. Если бы его бросили сюда ночью, ребенок давно был бы растерзан и съеден.

Петровичу этого было достаточно. Итак, его никто не видел; однако сердце его все еще испуганно билось, когда он вернулся домой. Едва он вошел в дом, старуха сразу же бросилась к нему, причем молодая женщина тоже попыталась приподняться:

— Ну, что ты там узнал?

— Ребенок жив. Жена Дерксена нашла его и унесла домой. Это ты,— с гневом обратился он к жене,— ты виновата во всем! Ты слишком слабо затянула тряпку на шее ребенка!

Молодая мать вскрикнула. Старуха стала обвинять Петровича, что он сделал не так, как они договорились.

Так прошла первая половина дня.

После обеда кто-то постучал в запертую на засов дверь. Когда старик немного приоткрыл ее, кто-то просунул в щель записку. Снова закрыв дверь, старик прочитал: «В восемь часов вечера к старосте». Узнав, что в записке, старуха сказала мужу:

— Иди к Гизбрехтам и скажи, что сегодня вечером все должны собраться к старосте.

Он надел шапку, с которой не расставался все лето, и пошел к Гизбрехтам. Жена и дочь Гизбрехта как раз выносили из дома цветы. Старик с трудом выговорил:

— В восемь часов вечера у старосты сход; передайте дальше,— и сразу же вернулся домой.

Дочь обратила внимание на растерянный вид старика и сказала об этом матери.

— Да,— согласилась та,— он действительно выглядит как-то дико; наверно, опять всю ночь ругались, так как в четыре часа утра я видела у них свет.

Они наполнили цветочные горшки свежей землей и ушли в дом.

Возвратившись домой, старик с порога заявил:

— Я сегодня не пойду к старосте.

Сказав это, он тут же бросился на свою лежанку.

— Почему же? — спросила старуха и, прежде чем старик смог ответить, продолжила: - Именно сегодня тебе нужно пойти и внимательно слушать, о чем там будут говорить. Обязательно иди, иначе нас начнут подозревать,— Сказав это, она надменно добавила: - Впрочем, мне ничего не будет; ведь не я бросила его свиньям.

Старик ворочался на своей лежанке с боку на бок. Совесть и страх мучили его. Неужели действительно он один виноват в этом? Нет, его жена тоже виновата, так как недостаточно сильно затянула тряпку на шее ребенка. Ему хотелось как-то оправдать себя, иначе можно сойти с ума.

Вечером старуха прямо-таки вытолкала мужа за дверь:

— Иди и будь внимательным!

Когда он зашел в дом старосты, как раз начался уже известный нам разговор.

Как только старик услышал, что Гардер намерен взять ребенка, он незаметно выскользнул из помещения и поспешил домой. Здесь его ожидали нетерпеливые расспросы. Он все подробно пересказал. Рассказал он и о том, что по пути домой заглянул в окно дома Дерксена и увидел его жену с ребенком на руках. Тут молодая мать повернулась к нему и сказала:

— Если я смогу, я сама позабочусь о том, чтобы все это кончилось.

В ту ночь сон бежал от обитателей этого дома, только под утро они все-таки уснули. Утром, когда старуха спросила молодую женщину, не хочет ли она чего-нибудь покушать, та ответила:

— Да, мне нужно поесть, чтобы окрепнуть.

Она съела немного хлеба с молоком, затем снова легла и пролежала весь день. Вечером она еще раз поела. В эту ночь все спали немного лучше. Днем молодая мать почувствовала себя уже достаточно окрепшей.

— Завтра я встану. Кажется, я уже сама смогу за собой ухаживать.

Так оно и было. На следующий день после завтрака она подошла к окну и стала смотреть на улицу.

— Мне нужно выйти и подышать свежим воздухом,— решила она,- потом я отдохну.

Со старухой они вышли через хлев на задний двор. Молодая женщина чувствовала себя значительно лучше; свежий воздух действительно подействовал на нее благотворно. Вечером она снова вышла во двор и посмотрела по сторонам. Она видела, как жена Дерксена закрывала ставни. Неожиданно она сказала старухе:

— Если я возьмусь за дело, то оно будет действительно сделано.

Затем они вернулись в дом.

На следующее утро после завтрака молодая мать опять наблюдала из окна за улицей. Наконец, решившись, она накинула на голову и плечи платок и, ни слова не говоря, вышла из дома. Она прошла через сад до границы усадьбы и стала пробираться между деревьями, посаженными вдоль всей деревни. Так она дошла до усадьбы Гардеров; здесь, пригнувшись, она пробралась вдоль изгороди до самого дома. Она наблюдала, как хозяйка с противоположной стороны усадьбы направилась в огород, затем быстро прошмыгнула через заднюю дверь в дом. Оказавшись там, она прислушалась: в доме царила мертвая тишина. Осторожно, стараясь на шуметь, она открыла дверь в другую комнату и здесь увидела то, что искала.

Во мгновение ока женщина оказалась у первой кроватки. Быстро схватив ребенка, она бегом направилась к задней двери. Открыв ее, она, к своему ужасу, увидела хозяйку дома, которая направлялась в ее сторону. Женщину охватил страх. Куда бежать с ребенком? Оставалось одно: скрыться через хлев. Одним прыжком она оказалась у второй двери и выскочила в хлев. Через какую дверь выходить теперь — через заднюю или переднюю? В нерешительности она на мгновение остановилась. Что, если ее обнаружат здесь с ребенком в руках? В этот момент что-то загрохотало: это Гардер в сарае выронил из рук дышло. Быстрым движением женщина бросила ребенка под ноги лошади и побежала к задней двери. В тот момент, когда она проскользнула в открытую дверь, хозяйка дома вошла в хлев с другой стороны.

Через несколько секунд исполненная страха и ненависти мать оказалась за изгородью. Вскоре ей удалось незамеченной достигнуть своего укрытия. С глубоким вздохом она бросилась на кровать. Старая хозяйка дома сразу же подошла к ней.

— Ну, теперь все готово?

— Да, я бросила его под ноги лошади. Жеребец был вне себя; скорее всего, он растоптал его.— При этих словах она застонала и задрожала всем телом.

— А своего ли ты взяла? — снова спросила старуха,— Если ты схватила того, что лежал первым, то ты не можешь быть вполне уверенной, что это не сын Гардеров.

Лежащая на кровати женщина тяжело вздохнула.

— Ах, прекрати наконец меня мучить! Меня и так морозит.

Старуха сделала настойку, которая, по ее словам, быстро снимет жар. Однако это средство не помогало; молодой матери становилось все хуже. Ее бросало в жар, она теряла сознание и бредила. Снова и снова она спрашивала:

— Ребенок еще жив?

Так она пролежала несколько недель, борясь со смертью. Но молодой и сильный организм победил, и постепенно она поправилась. В один прекрасный день, уже совсем здоровая, она отправилась в соседнюю деревню Шейнфельд, так как до этого работала там служанкой. Она хотела и дальше работать на прежнем месте.

Мысли ее были заняты ребенком: он будет постоянным препятствием в ее дальнейшей жизни. Что скажут люди? Ребенка необходимо устранить. «Для этого еще представится возможность»,— успокаивала она себя. И хотя материнские чувства все громче заявляли о себе, но досада на испорченную жизнь была сильнее. В этом, по ее мнению, был виноват ребенок, и ей хотелось отомстить ему. Старая история: вместо того чтобы искать вину в себе, она переложила ее на ребенка. Дважды она пыталась устранить его, но он все еще был жив. «Что ж,— говорила она себе,— когда-то это мне удастся».

Однако Господь простер Свою защищающую руку над невинным ребенком, и он остался жить. Но ему пришлось много и тяжело пострадать из-за вины своих родителей.

 

 

СИРОТА

 

А теперь посмотрим, как живется нашему маленькому Иоганну.

У Маргариты Гардер было много работы с двумя малышами. Только что она искупала Якова; на очереди был Иоганн. Тут пришла Мария Дерксен; она заходила сюда почти каждый день, так как сильно привязалась к ребенку.

— Могу ли я чем-то помочь? — предложила она свои услуги.

- Да, Яков плачет, он немного приболел. Ты выкупай Иоганна, а я покормлю Якова,— согласилась хозяйка.

С нежной любовью Мария стала купать Иоганна, она действительно любила его.

Время летело. Иоганну уже исполнился год, и он начинал самостоятельно кушать. Теперь настал тот момент, когда Мария Дерксен могла взять маленького Иоганна к себе. Новым родителям это принесло немало радости. Однако радость Марии омрачалась тем обстоятельством, что она опасалась за своего любимца. Ее мучили тяжелые предчувствия, так как она понимала, что родная мать не оставит в покое своего ребенка. Ей казалось, что Иоганна ожидает мрачное будущее.

Однажды вечером дул сырой осенний ветер; деревья сбросили свой осенний наряд и приготовились к суровым зимним месяцам. Гардеры и Вибе были у Дерксенов. Хозяйка приготовила ужин и пригласила гостей к столу. Маленький Иоганн тоже хотел кушать; он кричал и обеими ручками пытался привлечь к себе внимание. Герта Вибе посмотрела на него и сказала:

— Он тоже хочет кушать; пусть ест вместе с нами.

Мария посадила ребенка на детский стульчик, и он начал кушать вместе со всеми.

— Кто знает, что ожидает в жизни этого маленького пилигрима,- заметил в раздумье Вибе.

При этих словах какая-то фигура прильнула к окну и стала жадно прислушиваться к беседе, не желая упустить хотя бы слово из того, что говорилось.

— Да,- подтвердил Гардер,— мы не знаем, что ему предстоит.

Мария встала и вышла в другую комнату, чтобы принести хлеба. При этом она украдкой вытерла слезы. Возвратившись к столу, она сказала:

— Я даже думать боюсь об этом; я знаю, что впереди у него все темно, но с Божьей помощью он сможет все перенести. Я часто молюсь о том, чтобы Бог помог ему и защитил его. Я чувствую, что скоро буду взята от него.

По ее щекам снова побежали слезы.

— Ну, будем надеяться на лучшее; он вырастет и — кто знает? - может быть, будет богатым,— попыталась утешить ее Маргарита Гардер,— Нам не нужно терять надежду.

Фигура за окном, никем не замеченная, исчезла в темной ночи.

— Да, знаете,- начал Дукель Вибе, когда они снова перешли в зал,— наконец-то у пастуха кончились его истории.

— Он всегда был зол на нас и на Дерксенов,— добавил Гардер,— он терпеть не мог нас. Дерксенов за то, что они принесли ребенка из свинарника, а нас за то, что моя жена выкормила его.

— Оставим его,— прервал Иоганн и подошел к окну,— Кажется, пошел снег,— добавил он.

Герта Вибе заторопилась домой. Гардеры тоже решили идти домой. Когда они вышли во двор, собака, которая выбежала вместе с ними, направилась в сад, но тут же вернулась, обнюхивая вокруг землю.

— Ну, что ты там ищешь? — спросил Иоганн.

Собака, не обращая внимания на хозяина, виляла хвостом, как бы давая понять, что они должны сами посмотреть. Дерксен подошел ближе. Около кухонного окна он увидел следы на снегу.

— У окна кто-то был,- заключил он,- Здесь ясно видны чьи-то следы.

Вибе и Гардер тоже подошли посмотреть. Да, нет никаких сомнений: кто-то стоял у окна.

Наступила суровая зима. Снега было немного, но холода стояли сильные. В селах царили тишина и безлюдье, так как каждый житель старался по мере возможности оставаться у теплой печки. У Дерксенов теперь было больше причин сохранять в доме тепло, так как Мария не хотела, чтобы маленький Иоганн мерз.

У Пеннеров было иначе. Яков Пеннер не был чувствительным к холоду да и большей частью не бывал дома: он охотно проводил время в трактире. Его жена Катерина после рождения маленького Пети заболела. Так как они жили очень бедно, женщина лежала на старом соломенном матраце. У нее не было ни одежды, ни материи даже для того, чтобы содержать в тепле ребенка. Такое положение только усугубляло ее болезнь, добавляя новые тревоги. Бедная женщина просто не знала, что делать. Соседи, видя ее жалкое состояние, пошли к старосте с просьбой оказать Пеннерам помощь.

- Это никуда не годится,— возмутился Ганс Петерс,— Яков должен лучше заботиться о своем доме, а он заботится только о себе. Вчера вечером я был у Дика, и тот сказал мне, что Пеннер хочет задешево продать свою черную корову.

Гардер, который тоже пришел и принес с собой кое-какую одежду, со вздохом сказал:

- Да, это очень плохо со стороны Якова; но, кажется, он никогда не сможет бросить пить, а из-за этого страдает семья.

Фрида Петерс сказала, что пойдет к Пеннерам и отнесет то, в чем они больше всего нуждаются.

Катерина Пеннер все еще плохо себя чувствовала и лежала в постели. Однажды вечером в дом вошли двое мужчин. Они хотели забрать большой сундук, заявив при этом, что Пеннер продал его им.

- Нет,- возразила больная,- сундук вы не возьмете. Он может все продать, но сундук принадлежит мне, и я его не отдам.

Она горько заплакала, так как знала, что муж продал сундук в трактире. Мужчины отправились в трактир, где сидел Пеннер. Там один из них сказал:

- Яков, верни деньги обратно, так как сундук принадлежит не тебе, а твоей больной жене, а она не отдает его.

Яков в гневе вскочил:

- Что, вы не взяли сундук? Я ведь продал его вам. Идемте!

И они вместе отправились домой к Пеннеру. Дома Яков открыл сундук и выбросил оттуда все вещи.

- Я продал сундук, а то, что я продал, продано, и покупатель может забрать его в любое время! — кричал он на больную жену.

Никакие просьбы с ее стороны не помогли.

— Но что все это значит? - говорила она сквозь слезы,— Ты больше ни о чем не думаешь, кроме трактира! Поверь мне: когда-нибудь ты горько раскаешься в том, что все продал. А теперь вот спускаешь последнюю мебель - мой сундук, который я получила от родителей. О Боже, помилуй его!

Почти без чувств она откинулась на подушку. Но жестокосердные мужчины ушли, забрав с собой ее сундук.

Яков также ушел с ними, но плач жены продолжал звучать в его ушах. Он подошел к трактиру, но, испытывая угрызения совести, не мог войти туда. Однако искушение победило, и он переступил порог.

Жизнь Катерины становилась все тяжелее, она совсем пала духом. Когда однажды вечером женщины Петерс, Дерксен, Гардер и Дик с печальными сердцами сидели у ее постели, она сказала им:

— Я не смогу долго выносить это; мне бы очень хотелось еще пожить и воспитать моего маленького Петю, но это слишком тяжело для меня. Я просила Бога, чтобы Он положил этому конец.

— Ах, дорогая сестра,— возразила Мария, взяв ее за руку,- тебе не следует думать об этом. Ободрись, Бог поможет тебе. Он не возложит на тебя больше, чем ты сможешь снести. Посмотри, как Бог благословил тебя, подарив сына,- И она поцеловала Катерину.

Все женщины плакали; они видели, что их подруга утратила всякое желание жить и ждала смерти, которая избавила бы ее от всех бед.

Да, бедная женщина много страдала; однако она мало думала о своих страданиях, ее заботила и страшила судьба новорожденного ребенка. Что станется с этим маленьким, беззащитным существом, когда она умрет?

По прошествии нескольких дней как-то утром Мария Дерксен снова посетила жену Пеннера. Она сразу же заметила перемену, происшедшую с Катериной: ее глаза выглядели по-другому и говорила она на этот раз больше, чем раньше.

— Кажется, сегодня утром тебе гораздо лучше, не так ли? — спросила Мария.

— Да, я чувствую себя очень хорошо, так как в эту ночь слышала голос, который сказал мне: «Собирайся в путь!»

Мария знала, что это значит. Она села на кровать больной и дрожащим голосом сказала:

— Бедная сестра, сколько же тебе пришлось пострадать!

Больная в ответ на это вздохнула.

— Не хочешь ли ты пожалеть моего ребенка? Обещай мне это! На кого он останется, когда я уйду? Что будет с ним, когда у него не станет матери, которая заботится о нем?

Видя, в каком состоянии находится Катерина, Мария встала и сказала, что пойдет и позовет соседей. Как только она вошла к Гардерам, хозяйка, увидев ее печальное лицо, взволнованно спросила:

— У вас что-то случилось? Неужели Иоганн снова исчез?

— Нет, но с Пеннер плохо; видимо, дело идет к концу. Я решила позвать соседей: бедной женщине очень тяжело уходить отсюда.

Маргарита сразу же послала одного из своих детей к старосте Петерсу и к Вибе, чтобы те сейчас же пришли к Пеннерам. Сама она вместе с Марией тоже отправилась туда.

Яков Пеннер в задумчивости сидел у стола. Он сознавал свою вину перед женой и внутренне осуждал себя, но было уже поздно. Когда Фрида Петерс и Герта Вибе вошли в дом и подошли к постели больной, та лежала совершенно спокойно, с мирным выражением лица. Держа в руках маленького сына, которого по ее просьбе принес ей муж, она смотрела вверх.

— Как ты себя сейчас чувствуешь?

Больная повернула голову к посетительницам и с улыбкой проговорила:

— Я чувствую себя очень хорошо.

Затем она позвала мужа, который в страхе вышел из дома. Фрида Петерс вышла позвать его. Яков вошел в дом и подошел к постели жены. Та устремила на него проникновенный взгляд и попросила:

— Дай мне твою руку.

Он протянул ей руку, которую она судорожно схватила и продолжала:

— Скоро я расстанусь с тобой. Я часто относилась к тебе несправедливо. Можешь ли ты простить меня? Сама я тебе все прощаю и прошу Бога, чтобы и Он простил тебя. Будь отныне отцом для своего ребенка! Обещай мне это! Тогда мне будет гораздо легче уходить.

В бессилии она откинулась на подушку. Ее муж опустился на колени, в отчаянии закрыл лицо руками и зарыдал, как маленький ребенок.

Через некоторое время умирающая собралась с силами и произнесла:

— Скоро все пройдет.

Она нежно положила свою руку на голову мужа. Он не двигался.

— Придвинься ближе, я хочу еще раз посмотреть в твои глаза.

Он тяжело поднялся, наклонился к ней и поцеловал ее. Она обняла его своими слабыми руками. Затем руки ее разжались и в бессилии упали на постель. Женщины подошли ближе; Яков не мог стоять и буквально рухнул на стул. Еще раз умирающая открыла глаза и попросила:

- Подойдите, я попрощаюсь с вами.

Она поцеловала женщин и затем еле слышно прошептала:

- Воды!

После того как Мария смочила ее запекшиеся губы, она успокоилась, глаза ее были закрыты. В комнате воцарилась торжественная тишина; каждый из присутствующих чувствовал приближение смерти. Слышно было только тяжелое дыхание больной. Вдруг ее губы зашевелились, и она прошептала:

- Он идет, Он идет...

Мария тихонько положила руку на лоб больной. Та снова тяжело вздохнула, затем что-то невнятно произнесла, и ее дыхание прервалось. Через некоторое время Мария посмотрела на Якова и кивнула головой, давая ему понять, что его супруга умерла.

Женщины позвали и других соседей. Когда все собрались, Дукель Вибе начал:

- В Евангелии от Иоанна 8,51 написано: «Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек».

Затем он предложил спеть христианский гимн. После этого снова наступила тишина, которую после продолжительного времени прервал староста Петерс:

- Я схожу домой и скажу там, что мы останемся здесь до завтра. Зайду также и к Гардерам, и к Вибе.

В два часа Мария Дерксен пошла и приготовила покушать, так как они еще не обедали. Когда все сидели за столом, проснулся маленький Петя, который после того, как его взяли из рук умирающей матери, крепко уснул и до сих пор спал. Теперь он проснулся и громко заявлял о том, что проголодался.

Мария пошла к Дикам и попросила хозяйку прийти и покормить малыша.

— Хорошо, я приду,- согласилась та,- Возьму с собой и нашего Абрама.

Через несколько дней были похороны. Пеннер выглядел очень удрученным. Теперь он оставался дома; друзья звали его в трактир, но он отказывался. Конечно, друзьям это очень не нравилось, так как он часто оплачивал их пирушки. Теперь же он был настолько беден, что деревне приходилось содержать его.

 

 

«НЕ ССОРЬТЕСЬ НА ДОРОГЕ»

 

Наконец наступила весна. Солнце изливало свои теплые лучи на деревню, оживляя природу и людей. Даже Пеннер, кажется, ожил. И когда растаял снег и деревья оделись в свой зеленый наряд, когда скот стали выгонять на пастбище, а птицы запели свои весенние песни — в один из таких воскресных дней Яков Пеннер шел вместе с молодой девушкой в церковь. Сегодня все жители пришли в церковь, так как после служения здесь будут объявлены жених с невестой. Пеннер снова выбрал себе спутницу жизни.

— Это хорошо, так как маленькому Пете нужна мать,— сказал Дерксен своей жене, проходя с нею по двору церкви и увидев Пеннера с невестой.

— Значит, он женится на молодой девушке? — заметила Мария и оглянулась вокруг, чтобы увидеть, одни ли они пришли так поздно. Она увидела Гардеров, которые тоже немного запоздали, подождала их, и они вместе зашли в церковь.

Зал был заполнен до отказа. Прибыл проповедник откуда-то издалека, но не это было причиной, собравшей так много людей. Большинство пришло из любопытства: они хотели убедиться в том, что Пеннер снова берет спутницу жизни. Текстом проповеди послужил эпизод из истории Иосифа. Это были слова, сказанные им своим братьям: «Не ссорьтесь на дороге». Когда служение закончилось, были объявлены жених с невестой. Удовлетворенные, все разошлись по домам.

Проповедник пошел к Дерксенам, так как Иоганн был широко известен как врач. Он, собственно, не был врачом, но лечил людей, и его называли «доктор Дерксен». У проповедника были какие-то проблемы со здоровьем, и он, посетив Хайбоден, хотел заодно показаться доктору. После обеда, когда они сидели в большой комнате, Мария Дерксен рассказала ему историю своего маленького Иоганна. Они также заговорили о женихе с невестой и о ребенке, который получает теперь новую мать. Мария заметила:

— А я не вижу в этом ничего хорошего для маленького Пети.

Позже, когда пришли Вибе, разговор зашел о тексте сегодняшней проповеди: не ссорьтесь на дороге. Предупреждение казалось очень подходящим для будущей пары. К сожалению, эти предчувствия и предупреждения позже исполнились: в последующей жизни Пеннер сполна испытал разрушительное действие ссор.

Через две недели состоялась свадьба, и таким образом Пеннер заимел спутницу жизни, а маленький Петя — мать.

Наступило лето, и притом очень сухое. Дождей не было, и зерновые росли плохо. После уборки урожая жители деревни увидели, что зерна на зиму недостаточно ни на хлеб людям, ни на корм для скота. И хотя после осенних дождей установилась теплая погода и люди успели хоть немного запастись кормами, с хлебом было плохо. Пшеница не очень годилась для помола, да и было ее мало, так что мололи в основном ячмень. Для многих зима действительно оказалась трудной. К тому же выпало много снега.

Улицы и дороги занесло снегом так, что по ним почти невозможно было передвигаться. Это служило большим препятствием, особенно теперь, когда почти каждый крестьянин не имел достаточно кормов.

Однако зима и на этот раз подошла к концу, и весь снег растаял. Но вдруг, как бы еще раз собрав все свои силы, зима обрушилась на мир невиданными морозами; у Пеннеров в хлеву почти замерз теленок, а у Гизбрехтов две свиньи так отморозили себе ноги, что их пришлось зарезать.

Наконец победила весна. Солнце поднималось все выше, ласково обогревая землю. Поля начали покрываться нежной зеленью. Природа и люди оживали. Почти каждый день можно было видеть, насколько все выросло.

Рос и крепнул также и наш Иоганн. Да это было и необходимо, так как он нуждался в силе, чтобы устоять перед жизненными невзгодами: его школа страданий еще не закончилась. Мария Дерксен любила мальчика, как своего сына. А почему бы и нет? Ведь она спасла ему жизнь.

Однажды вечером она сидела в большой горнице за шитьем; муж находился в отъезде. Маленький Иоганн был полностью поглощен своей игрой. В то время как руки Марии работали, мысли ее были заняты другим. Она думала об Иоганне, о его будущем: что оно принесет ему? Между тем какая-то фигура незаметно подкралась к окну и, прильнув к стеклу, стала пристально смотреть на играющего ребенка. Когда Мария встала со стула, чтобы что-то принести, фигура быстро скрылась за изгородью.

В теплые летние вечера после трудового дня отцы семейств часто собирались по двое-трое около забора и беседовали между собой. В деревне царила тишина, даже птицы в садах засыпали. Лишь соловьи оглашали своими трелями тихую ночь. Их чудесное пение о весне и любви находило отклик в сердцах деревенской молодежи. Отцы разговаривали о своей работе, о деревенских делах, обменивались воспоминаниями, обсуждали общинную жизнь. Молодежь не думала о будущем и после жаркого трудового дня радовалась и веселилась.

Женщины также часто собирались вместе: деревенская жизнь располагала к общительности. Однажды некоторые из них посетили жену Пеннера Зузанну. Та показала им, как это было принято, свое хозяйство. Она рассказала, что намеревалась сделать вокруг дома, а затем пригласила женщин зайти в дом. Войдя в летнюю комнату, они увидели лежащую на полу корзинку с шитьем, содержимое которой было разбросано по всей комнате. Маленький Петя стащил корзинку со стола и все раскидал. Увидев это, Зузанна закричала, в ярости схватила мальчика и начала бить его попавшим ей под руку каким-то деревянным предметом. Мария Дерксен перехватила ее руку и воскликнула:

— Что ты делаешь?

— Я научу его разбираться, что ему можно и чего нельзя! Я выбью из него пеннеровские привычки!

При этом она швырнула находящегося почти в бессознательном состоянии ребенка на кровать и собрала разбросанные вещи. Женщины сидели, как оглушенные, не будучи в состоянии вымолвить ни слова. Ребенок тихо лежал на кровати, не смея закричать от боли — так ему было страшно. Хозяйка в бешенстве продолжала:

— Вчера он получил еще больше, когда стащил со стула мой платок, который я постирала и повесила сушить. Я думаю, он надолго запомнит этот платок.

Женщины вскоре поторопились уйти.

— Нет, она изувечит ребенка,— заметила Маргарита Гардер, когда они вышли на улицу.

Когда Мария пришла домой, маленький Иоганн, смеясь, побежал ей навстречу. Она взяла его на руки со словами:

— Мой маленький ягненочек! О Боже, сохрани меня от такой жестокости! — и крепко прижала ребенка к себе.

Лето снова подошло к концу. Урожай в этом году был гораздо лучше прошлогоднего, и многие собрали с избытком. Для трактирщика также наступили лучшие времена, и он значительно умножил свое неправедное добро. Зима была обычной, со снегом и холодами; но благодаря тому, что жители деревни в этом году собрали хороший урожай, они весело смотрели в лицо зиме, кроме разве семьи Пеннера, где вместо радости постоянно были ссоры и споры. Яков снова часто пропадал в трактире, так как здесь никто не упрекал его. Он совершенно позабыл свой отцовский долг по отношению к ребенку. А новая мать была очень жестока к нему. Как только Яков появлялся дома, между мужем и женой начинался скандал; Петя при этом забивался в угол, прятался под скамейкой или под столом и, дрожа от страха, сидел там. Зная, что происходит в семье Пеннеров, некоторые жители вспоминали текст: «Не ссорьтесь на дороге».

 

 

ПРЕСЛЕДОВАНИЯ

 

Однажды вечером Дукель Вибе пришел к Гардерам и между прочим сказал:

— Мы будем вынуждены искать другого учителя, так как наш хочет уезжать отсюда.

— Жаль, конечно; я вчера просил его остаться здесь,- ответил Гардер,- но он сказал, что не хорошо слишком долго засиживаться на одном месте.

Вибе считал, что нужно пригласить Франца Дика из Шейненберга, но Гардер заметил, что тот еще долго намерен оставаться там.

— Школьному совету нужно будет посоветоваться; может быть, стоит пригласить на это место Абрама Эннса,— заключил Вибе, встал и пошел домой.

Зима кончилась. Наступила весна, затем лето. Все шло своим чередом, как обычно. Когда дело подошло к осени, нашелся учитель: это был Дитрих Кнельзен.

Доктор Дерксен почти не бывал дома и много времени проводил в колонии. Он узнавал новости, которых не знали другие. Вот и об этом Кнельзене он знал больше, чем другие. Он говорил о нем со своей женой, но та хотела надеяться, что все будет хорошо. В то время учителю предоставлялось право применять розги; родители же не очень обращали внимание на рассказы детей о происходящем в школе. Кнельзен оказался весьма строгим учителем; если дети дома рассказывали о школе, он их наказывал. Из-за этого дети находились в страхе и предпочитали помалкивать.

Школа в то время представляла собой не место воспитания детей, а скорее исправительную тюрьму. Вместо любви и здравого смысла учитель насаждал в юные сердца ненависть и страх. Как-то Елена Дик и Гретхен Вибе сидели, склонившись за своим столом, и выполняли классное задание. Учитель, думая, что они занимаются болтовней, незаметно подкрался сзади и ударил обеих девочек палкой по спине, так что они громко вскрикнули от боли.

— Я сказал учиться, а не болтать; ну-ка выйдите вперед! — строго велел он им.

В те времена девочки носили шапочки с тесемками, которые завязывались под подбородком. Девочкам было приказано встать у столба, и учитель привязал их к нему этими тесемками, так что их лица плотно прижимались к столбу.

— Так, теперь рассказывайте друг другу все.— Повернувшись к классу, он громко закричал: — Учите урок! — и ударил палкой по столу.

Обе девочки плакали, так как боялись, что учитель снова будет бить их. Но на этот раз более жестокого наказания не последовало.

В эту же школу скоро должен был пойти и Иоганн. Но пока он еще был свободным и мог играть с другими детьми, сколько хотел. Он бегал с товарищами на гору около Шейнфельда или играл с Петей у Пеннеров или дома. Однажды, когда они играли на горе, Иоганн впервые в жизни увидел ежа. Дома он рассказал Марии, что видел живой круглый камень с колючками. Мария засмеялась:

— Живой камень? Это, наверно, был еж.

О невинное, радостное детство! Какое ты прекрасное и чистое до тех пор, пока человеческие страсти не отравят твою душу! Как и большинство детей, Иоганн всегда был весел и доволен. Но это состояние должно было скоро смениться страхом, так как его родная мать все еще не отказалась от своего намерения и только ждала подходящего момента для его осуществления.

Однажды осенним вечером, когда Иоганн мылся, в помещение ворвалась его мать и властным голосом спросила:

— Иоганн, где твоя шапка?

Иоганн поднял лицо и увидел около себя злую чужую женщину, о которой его предупреждала мама Мария и о которой другие дети рассказывали ему ужасные истории. Он быстро выскочил через заднюю дверь и через двор Реймеров побежал в сад. В темноте женщина потеряла его из вида. Она звала его, но Иоганн спрятался за кустом и, дрожа от страха, молчал. Лишь когда забрезжил рассвет, он выбрался из своего укрытия и прошмыгнул между деревьями в дом. Мария Дерксен со слезами вышла ему навстречу, взяла на руки и хотела расспросить его. Но от волнения и страха ни она, ни он не могли говорить. Мария чувствовала, как сильно билось сердце в груди мальчика. Она тихонько гладила его голову и руки. Постепенно она успокоила ребенка, успокоилась сама и начала расспрашивать:

— Где ты был?

Мальчик рассказал, что с ним случилось, в страхе поглядывая на окно и на дверь и вздрагивая при каждом шорохе. Мать дала ему покушать горячего, так как он дрожал всем телом от холода. При том Иоганн рассказал ей, как Петя Пеннер показывал ему свою израненную спину и ноги и говорил, что такая же плохая и его нынешняя мать.

Прошел еще один год. Иоганну, Пете Пеннеру и Абраму Дику предстояло идти в школу. Мария Дерксен очень переживала о своем Иоганне. Если бы она могла, то ни за что не пустила бы дорогого ее сердцу ребенка в эту школу. Семья Дик тоже не испытывала восторга от грядущих перемен в жизни их сына. Они, пожалуй, были самой бедной семьей в деревне, поэтому на них смотрели свысока, в том числе и учитель. Петя же переходил с одного места мучений в другое.

Когда трое мальчиков пришли в школу, учитель приказал им сесть на так называемую «скамейку для лентяев». Они спокойно сели на указанное место. Все для них было чужим. Иоганн встал и хотел направиться к своей соседке. Учитель закричал:

— Ты куда, свиной олух? Марш на место! — И схватился за свою палку.

Абрам испугался и решил лучше уйти домой. Учитель вскочил и схватил его за ухо, так что мальчик закричал от боли. В страхе дети просидели в классе до обеда. Наконец их отпустили на перемену.

После обеда дети играли в мяч. Иоганн с любопытством наблюдал за ними. Когда один мальчик не смог удержать мяч, Иоганн услужливо побежал за ним. Но мальчик закричал на Иоганна, тоже побежал за мячом и при этом ногой толкнул Иоганна в спину так, что тот упал лицом на землю.

— Ты, свиной олух, что тебе здесь надо? Пошел прочь!

Иоганн понял, что большие мальчишки ничуть не лучше учителя. Дети вообще бывают жестокими, а тут еще учитель служил для них дурным примером. Мария Петерс, дочь старосты, подошла к нему, взяла его за руку и сказала:

— Не плачь, а то они все будут смеяться; идем, я поиграю с тобой.

С этого времени Иоганн старался насколько возможно держаться подальше от больших мальчиков. Так прошел первый месяц его школьной жизни.

— Ну, мечтатели, пора вам браться за учебу,— сказал однажды учитель и приказал трем мальчикам подойти к столу. Первым был Иоганн.

— Что у тебя за книга в руках? — спросил учитель.

— Букварь,— ответил мальчик.

— Хорошо, это букварь; а что там в букваре?

Иоганн открыл книгу; на первой странице была нарисована лошадь.

— Что это?

— Лошадь.

— Правильно, а что это? — При этом он указкой показал на следующую картинку.

— Собака.

— Да, собака. А что делает собака?

Иоганн не сообразил, что нужно ответить, и вопросительно посмотрел на учителя.

— Она кусается,— подсказал кто-то с заднего ряда.

Глаза учителя гневно блеснули, но он не знал, кто это подсказал. Все ученики казались погруженными в свою работу.

— Что делает собака? - переспросил учитель.

— Лает.

После того, как Иоганн рассказал еще про петуха, мальчики смогли сесть на свои места.

Вечером Иоганн восторженно пересказал матери, чему он научился.

На следующее утро Иоганн собрался раньше всех и ожидал других, так как с интересом ожидал, чему он научится сегодня. Когда они подошли к школе, многие дети уже играли во дворе, но Иоганн остался стоять у школьного забора, так как ему ни с кем не хотелось иметь дела.

Однажды Иоганна и Петю Пеннера снова вызвал учитель и приказал им читать по слогам. Они уже немного умели читать, но так как находились в постоянном напряжении, то часто случалось, что читали неправильно: из страха перед учителем мысли их путались.

- Неправильно! Читай еще раз! — закричал учитель.

Петя должен был по слогам прочитать какое-то слово. Дрожащим голосом мальчик начал читать и опять ошибся. Тогда учитель так сильно ударил его по голове, что он упал. Падая, он схватился за Иоганна, и тот упал вместе с ним. Это так рассердило учителя, что он привязал обоих мальчиков к столбу и выпорол их. Иоганн в бессознательном состоянии повис на веревках; Петя издал душераздирающий крик и замолчал.

Все дети плакали, особенно Мария Петерс. Она встала и подошла к Иоганну, который все еще находился без сознания. Она не смотрела на учителя и не думала об ударах, которые могли обрушиться на нее. Наклонившись к Иоганну, она увидела у него на голове кровь. Тут подошел учитель и развязал мальчиков. Он схватил их за плечи и грубо усадил на место; от резкого движения они пришли в себя. Детям было жаль маленьких мальчиков. После окончания занятий они почти не могли идти; Мария вела их домой за руку.

Дитрих Кнельзен стоял в своей комнате у окна и смотрел, как дети один за другим покидали школу.

- Оба эти мальчика вызывают у меня отвращение,- начал он, обращаясь к своей жене — Им вообще не нужно бы ходить в школу.

- Ну, если ты будешь продолжать так обращаться с ними, они долго не протянут. Дерксены могли бы растить Иоганна в хлеву, так как его место там. Ведь они вытащили его из свиного навоза.

Учитель увидел, что Маргарита Гардер и Герта Вибе стоят у забора и о чем-то беседуют между собой. Он обернулся к жене:

- Иди посмотри, чем занимаются в Хайбодене; здесь женщины стоят у заборов и болтают.

- Это уж слишком,- говорила в это время Герта.- Я видела, как Петя шел из школы. Я думала, что он упадет. Я подошла к нему и спросила, что случилось. Он громко заплакал и рассказал, как учитель избил его. Он избил и Иоганна так, что у мальчика пошла кровь.

Обе до предела взволнованные женщины решили идти к Дерксенам. Когда они пришли туда, Мария как раз мыла Иоганну спину. Она воскликнула:

- Это ужасно — так измываться над ребенком!

Из ее глаз текли слезы, так как всякий раз, когда она дотрагивалась до спины ребенка, тот начинал стонать. Маргарита Гардер была готова идти в школу и устроить учителю головомойку.

Мария помазала спину Иоганна мазью, надела на него чистое белье и сказала:

- Теперь ложись отдохни, а я приготовлю ужин.

«Нужно что-то делать,- думала она, механически выполняя работу на кухне,- Не можем же мы посылать невинных детей на истязание. Я пойду к старосте Петерсу и скажу ему, что если ситуация не изменится, наш Иоганн останется дома».

После обеда, убрав все, Мария отправилась к Пеннерам, намереваясь предложить Якову пойти вместе с ней к старосте. Однако хозяина дома не оказалось, а его жена заявила:

- Не нужно сразу же бежать к старосте из-за такой мелочи. Мальчикам лишняя взбучка не повредит.

- Но в чем же они виноваты? — возмущенно возразила Мария,— Давайте лучше так воспитывать детей, чтобы они потом могли сказать нам доброе слово.

— Мне не нужно добрых слов от Пети. Я не могу видеть его.

Мария сама пошла к Петерсу. Войдя в дом старосты, она поняла, что он уже все знает, так как на этот раз дети, придя со школы, все рассказали родителям. Жена Петерса сразу же спросила:

- Ты пришла из-за Иоганна?

Мария выразила свою жалобу и заодно рассказала о том, что сказала Зузанна Пеннер. Староста выглядел явно возмущенным; видно было, что и ему это дело не по душе. Он обещал разобраться с учителем.

Вечером Петерс пошел к Вибе и попросил его пойти с ним к учителю. Увидев, что оба мужчины приближаются к его дому, Кнельзен приготовился к неприятной встрече. Когда они вошли, он с насмешкой спросил:

- Ну, что нового? Я уже давно пришел к выводу, что в Хайбодене случается много нового, так как здесь часто можно видеть женщин, стоящих у забора и болтающих друг с другом.

— Новое есть,— отозвался Петерс,— именно поэтому мы оба и пришли сюда, чтобы выяснить, почему с нашими детьми так жестоко обращаются? Это ведь действительно неоправданная жестокость: так избить обоих мальчиков. Разве это христианское воспитание? Вместо любви тебя до третьего и четвертого поколения будет преследовать ненависть детей. Мы хотим, чтобы такие истории больше не повторялись.

— В школе я хозяин,- высокомерно заявил Дитрих,- Здесь я делаю то, что считаю нужным. Если Дерксены не могут дома воспитывать своего олуха, я буду его учить здесь. У меня нет никакой жалости к этому подкидышу!

Петерсу этого было достаточно. Он встал, стукнул кулаком по столу и медленно, с расстановкой сказал:

— Дитрих, за свои злые мысли и дела ты некогда, я думаю, горько раскаешься. Иоганн такой же человек и образ Божий, как и ты. Как ты посмел поднять руку на Божье творение?

— И по отношению к Пете,- вмешался Дукель,- тебе нужно проявить хоть немного любви: ведь дома ее к нему никто не проявляет. Вот и получается, что он из одной беды попал в другую. Кнельзен, Кнельзен, как ты собираешься когда-то ответить за все это?

Учитель возразил, что жена Пеннера одобряет его метод воспитания.

— Мальчики, как только поправятся, снова придут в школу, и если подобное повторится хотя бы еще раз, то знай, Кнельзен, что тебе придется убираться отсюда со всеми своими пожитками! — Последние слова Петерс почти выкрикнул, так как был готов теперь же совершить суд над ним - настолько его рассердили последние слова учителя.

Петерс и Вибе ушли. Учитель с треском захлопнул за ними дверь и пошел к жене.

— Они собираются указывать мне, что я должен и чего я не должен делать! — возмущался он.

Жена его, которая была нисколько не лучше мужа, стала еще больше подзуживать его:

— Я бы не позволила так разговаривать со мной. Я думала, ты выбросишь их за дверь. Или ты струсил?

При последних словах она насмешливо посмотрела на Дитриха. В гневе он вышел в классную комнату и поклялся, что отомстит, что и сделал, когда дети наутро пришли в школу. Но так как староста разрешил Иоганну и Пете пока оставаться дома, гнев учителя обрушился на других учеников.

Увидев, как один из старших учеников закурил, учитель взял лучину, заострил ее с обоих концов и сунул в рот мальчику. Тот должен был длительное время стоять в таком положении. Если кто-то не мог выучить катехизис, он должен был часами стоять, держа в высоко поднятых руках Библию. Такие и подобные им мучения учитель применял постоянно.

Вскоре терпение жителей Хайбодена истощилось и Кнельзен был уволен. Он покинул село, ни с кем не попрощавшись. Недолго пришлось ему быть учителем. Вскоре он тяжело заболел и был вынужден несколько лет пролежать в постели. Порой он так кричал, что к нему сбегались соседи. Снова и снова он взывал к Богу и к людям, чтобы они облегчили его мучения. Его телесные страдания усугублялись угрызениями совести. Перед его взором снова и снова представали ученики, которых он мучил, и это не давало ему покоя.

Однажды ночью к больному приехал Дерксен. Кнельзен недавно заснул. Доктор Дерксен стоял у его постели. Некогда всесильный учитель, который противостоял всей деревне и некоторых детей сделал чуть ли не инвалидами, теперь беспомощно лежал перед ним. Вот он открыл глаза, дико посмотрел вокруг и начал бредить:

— Они опять здесь, эти мальчики. Подходите же, я не буду вас больше бить! Дайте мне воды!

Но мальчики не подходили, и Дитрих продолжал бредить.

Дерксен подумал об Иоганне: может быть, было бы неплохо привести его сюда? Он обследовал больного и понял, что не может оказать ему никакой помощи. Утром доктор отправился дальше. По дороге он вспомнил слова, которые Петерс и Вибе сказали некогда учителю, что он не останется ненаказанным — и вот Кнельзен лежит совершенно беспомощным.

В Хайбодене появился новый учитель — Франц Дик. Он тоже был строгим, но не таким, как Кнельзен. Наш Иоганн снова пошел в школу. Однако учился он недолго, так как школа опротивела ему в первые годы.

Еще несколько раз случалось так, что он вечерами убегал из дома, так как злая тетя, как ее называли, снова и снова хотела причинить ему вред. Заметив ее, он убегал на гору и прятался там между камнями. В то время как другие дети спокойно играли у себя дома, Иоганн в страхе сидел в своем укрытии и смотрел по сторонам, внимательно прислушиваясь ко всякому шороху, затравленный, как гонимый собаками лисенок. Мария Дерксен в такие дни со слезами ожидала возвращения Иоганна.

Однажды вечером к Дерксенам пришла Маргарита Гардер. Не видя Иоганна, она спросила:

— Что, бедный мальчик снова убежал?

— Да, его мать опять в деревне. Как только Петя Пеннер, с которым он играл, сказал, что злая женщина снова в деревне, он сразу же убежал и, наверно, все еще находится в своем укрытии. И когда только это кончится? — тяжело вздохнула Мария.

Возможно, удивленные читатели спросят: неужели деревня не могла взять ребенка под свою защиту? Конечно, это можно было бы сделать. Однако, к сожалению, «доброе старое время» имело и теневые стороны. Люди были вынуждены бороться за свое существование, и для нравственного развития человека оставалось мало времени. Школа находилась в зачаточном состоянии. Среда, окружающая колонистов, в культурном отношении была значительно ниже.

Колонисты были вынуждены вживаться в чуждую для них обстановку и привыкать к новым методам ведения хозяйства. Многие не могли выбраться из бедности; отношения между бедными и более зажиточными в деревнях оставляли желать лучшего. Часто дело доходило до конфликтов. Учителя, подобные Кнельзену, оставляли в душах детей плохой след. Бедные жаловались, что их часто обманывают и обсчитывают. Батраки, в большинстве случаев русские, часто испытывали на себе жестокое обращение со стороны хозяев. Лучшие жители деревень, и среди них проповедники, старались делать, что можно, и не безуспешно: медленно, но неуклонно общее положение становилось лучше.

 

 

БЕЗ ПРИЕМНОЙ МАТЕРИ

 

У Марии Дерксен была очень чуткая душа. Она сильно переживала из-за того, что Иоганну приходилось терпеть так много несправедливостей, не могла равнодушно слушать рассказы мужа о различных неприятных происшествиях в колониях. От этого у нее пропадала радость, интерес к жизни, ее здоровье слабело. Однажды она пожаловалась на свое состояние Маргарите Гардер:

— Если бы школьное ведомство взяло Иоганна под свою защиту, чтобы он перестал прятаться! Я боюсь, что он потеряет и меня. Часто мне хочется, чтобы он умер прежде, чем я уйду отсюда.

Маргарита поговорила об этом с женой Вибе. Та тоже обвиняла школьное ведомство и жалела бедного Иоганна.

Как-то ранним утром Иоганн в очередной раз вернулся из своего укрытия домой. Мария поставила перед ним еду, но мальчик отодвинул ее. Он видел и чувствовал, как мать жалеет его; подсев к ней, он прижался к ее груди. Мария вздохнула:

— Я тоже не спала, ожидая тебя, мой мальчик. Я молилась Богу, чтобы он защитил тебя. Иоганн, дитя мое, что будет с тобою, когда я умру? - При этих словах она прижала его к себе и заплакала.

Предчувствия не обманули Марию: вскоре она заболела. Муж делал все, что было в его силах, но его знаний было явно недостаточно.

Однажды утром, когда Мария уже с месяц пролежала в постели, она подозвала Иоганна к себе и сказала:

— Бедный мой мальчик, как мне тебя жаль! Ты останешься хорошим мальчиком?

— Мама, почему ты так говоришь? Разве я плохо отношусь к тебе? — с удивлением спросил он.

Мария не смогла удержать слезы.

— Иоганн, я чувствую, что больше не встану. Что будет с тобой, когда я уйду от этой земли?

Теперь и он заплакал, уткнувшись в подушку.

— Нет, нет, мама, ты не уйдешь!

Вечером вернулся домой доктор Дерксен. Когда он увидел, в каком состоянии находится его жена, он решил остаться дома. Она и ему сказала, что, скорее всего, больше не встанет. К ним часто приходила Маргарита Гардер и помогала по хозяйству. Она видела, что здоровье ее подруги сильно пошатнулось. Однажды утром больная протянула Маргарите свою руку и слабым голосом сказала:

— Я скоро уйду. Я видела, как Ангелы парили над нашим домом, и слышала их пение. Один из Ангелов подошел ко мне, взял меня за руку и сказал, что они скоро вернутся и возьмут меня с собой,— Ее рука бессильно упала на постель.

Маргарита пошла позвать соседей. Когда она возвратилась, многие уже собрались вокруг постели больной. Иоганн стоял среди них и боялся пошевелиться, чтобы не побеспокоить мать. У нее была высокая температура, и она все время просила пить. Соседи пробыли до обеда; затем они договорились между собой, кто будет дежурить у постели больной вечером и ночью, и разойтись.

Вечером Иоганн в глубокой печали вышел во двор. Он увидел Петю Пеннера и пошел к нему. По-детски он рассказал другу о том, что говорила ему мать. Петя ответил:

— Моя мама тоже у Ангелов. Если я буду хорошо вести себя, я также приду туда. Ты, Иоганн, тоже будешь там. А та злая тетя туда не войдет.

Прошла ночь; больная лежала более спокойно. Только дыхание ее участилось, и она все время просила воды. Днем снова пришло много соседей, но никто не мог ей ничем помочь. Иоганн, который почти все время проводил в комнате, подошел к больной и взял ее за руку.

— Мама!

Она повернула к нему свое лицо и слабым голосом сказала:

— Иоганн, мой дорогой мальчик, будь всегда послушным и положись на Бога, и тогда ты сможешь все вынести. Я скоро уйду; наклонись ко мне, я поцелую тебя.

Он наклонился к ней, из глаз его капали слезы.

— Плачь, Иоганн,— говорила она, целуя мальчика,- тебе еще много придется плакать. Плачь, это твое единственное утешение.

Стоящие вокруг плакали вместе с ними.

Мария успокоилась и во второй половине дня смогла немного поспать, что для нее было необходимо, так как она сильно ослабела. Однако вечером ей снова стало хуже, боли усилились, так что она часто вскрикивала: «О, как же мне больно!»

К полуночи она снова уснула. Все сидели или стояли у ее постели и молча с печалью смотрели на больную. Она лежала со спокойным выражением лица, ее уста улыбались. Затем она подняла руки, как бы пытаясь поймать что-то. Беспокойный сон длился до рассвета. Утром Мария проснулась и попросила пить. После этого она прерывающимся голосом сказала:

— Ангелы... идут за мной... я вижу их... Они скоро будут здесь... и возьмут меня с собой.

Она со всеми попрощалась, затем снова подняла руки и воскликнула:

- Идемте, идемте, я готова!

Ее руки последний раз упали на постель, дыхание стало медленным и прерывистым; наконец оно совсем прекратилось. Мария умерла.

После того как было сделано все необходимое, присутствующие спели несколько гимнов. Затем все, кроме Маргариты Гардер, пошли домой. Вот и умолкли уста матери Иоганна. Он все еще всхлипывал:

— Мама, мама!

Но она уже ничего не отвечала.

Марию похоронили. Иоганн остался без матери. И без того мрачная жизнь мальчика стала еще печальнее. В доме Дерксенов было совсем тихо. Иоганн большую часть времени оставался один; лишь иногда к нему заходил Петя Пеннер.

Однажды Петя снова пришел к нему и пригласил в свой сад, чтобы там вместе поиграть. Увлекшись игрой, друзья стали катать по саду ручную тележку. Случайно Зузанна Пеннер вышла в сад и, увидев там мальчиков, закричала на них. Они сразу же прекратили свою игру и в ужасе посмотрели на женщину. Та схватила Петю и немилосердно избила его. А Иоганну грубо сказала:

- Иди, свиной олух, домой, или я оторву тебе уши!

При этих словах Иоганн со всех ног бросился бежать.

Три дня Петя не приходил в школу. На четвертый день он пошел в школу и на улице встретился с Иоганном. Зузанна Пеннер закричала им вслед:

- Идите быстрее, бестолковые олухи, или я задам вам трепки!

Дети помчались в школу. В школьном сарае Петя рассказал Иоганну о своих страданиях и показал свою спину. Иоганн ужаснулся: вся спина представляла собой сплошную рану.

Через десять месяцев после смерти Марии по деревне пошли разговоры: доктор Дерксен заимел невесту. Жители стояли у заборов и судачили между собой:

— В следующее воскресенье должна состояться свадьба. Так как Дерксен вынужден постоянно бывать в разъездах, Иоганну нужна мать.

Да, Иоганн действительно нуждался в матери. Никто не утешал его, когда он возвращался из своего укрытия.

Свадьба была большой, так как у доктора Дерксена было много друзей. У Иоганна снова появилась мама, и она относилась к нему хорошо. Мальчик радовался. Когда он сидел у нее на коленях, он чувствовал себя увереннее. Однако и она не могла или не хотела защитить его от опасности и связанного с ней страха.

 

 

В ПРЕДВКУШЕНИИ ПЕРЕСЕЛЕНИЯ

 

Вскоре умы колонистов взволновала новая тема. Однажды вечером доктор Дерксен вернулся домой и рассказал:

— Кругом много разговоров о переселении в Америку. Но это так далеко!

— А кто хочет переселяться? — спросила его жена.

— В других деревнях только об этом и говорят. Кажется, люди прямо-таки заболели этим,- ответил Дерксен.

Приготовив ужин, Елизавета Дерксен вышла на улицу позвать детей. Тут она услышала, как кто-то из соседей сказал:

— Да, я был в Мариенполе. Там я встретил Генриха Вибе, который сказал мне, что они назначили совещание, чтобы обсудить этот вопрос.

Елизавета позвала детей и вернулась в дом. За столом она рассказала о только что услышанном. Иоганн спросил:

— А когда мы поедем? Мы поедем со всеми лошадьми?

— Нет, их мы оставим здесь; мы поедем на поезде, а потом на корабле.

После еды они продолжали сидеть за столом и говорить о переселении. Наконец Дерксен поднялся и сказал, что пойдет к старосте Петерсу, чтобы выяснить, что во всех этих слухах правда. Ему казалось странным, что именно теперь, когда положение колонистов улучшилось, нужно куда-то переселяться.

Ганса Петерса дома не было; он был в отъезде именно по поводу переселения. Однако на вопрос Дерксена, действительно ли все это так серьезно, его жена ответила:

— Да, об этом много говорят, но для меня лично все это выглядит еще очень туманно.

Петерс вернулся домой лишь поздно вечером. Он рассказал, что проповедники получили официальное приглашение прибыть в Одессу. При этом они должны привезти с собой денежное пожертвование и подать императору прошение. Император Александр находился в это время в Крыму и на обратном пути хотел остановиться в Одессе.

— Что из всего этого получится? - в раздумье проговорил Дерксен.

— Соседняя с нами лютеранская колония тоже получила приглашение,— добавил Петерс и рассказал, что ему удалось узнать.

— С нами, меннонитами, дело обстоит не очень хорошо: мы замечаем, что наша любовь к ближним охладела,— заключил староста,— и это уже давно. Ты, наверно, помнишь, что произошло, когда власти сказали жителям Молочной колонии сдавать землю в аренду безземельным.

— Да,- подтвердил Дерксен,- но за этим ведь стояло правительство, не так ли?

— Нет, нет,- поспешно возразил Петерс,- это было дело рук местных властей. Вместо того чтобы сдавать землю в аренду бедным, они сдавали ее богатым, мотивируя это тем, что за вырученные деньги смогут купить землю для бедных.

— Это было бы не так уж и плохо,— заметил Дерксен ,— если бы они так и сделали.

— Возможно, они бы так и сделали,- пояснил Петерс,— но безземельные крестьяне были недовольны таким положением вещей, так как думали, что и власти, и община хотят поживиться за счет бедных.

— А кто поедет в Одессу? — спросил Дерксен, направляя беседу в другое русло.

— Этого я не знаю,- ответил Петерс,— в пятницу в Шейнфельде будет совещание, и тогда многое прояснится.

Дерксен пошел домой и пересказал своей жене, что он узнал из разговора со старостой. Все это очень взволновало Елизавету. Неужели состоится великое переселение? Не останутся ли на месте ее друзья? Она сомневалась в том, что соседи покинут свои насиженные гнезда.

В следующую пятницу состоялось братское совещание нескольких сел. Пастору Гергарду Вибе, старостам Петерсу и Гиберту было поручено в понедельник ехать в Одессу.

В конце недели посланцы возвратились назад. Сразу же было созвано очередное братское совещание. Пастор Вибе рассказывал:

— Да, братья, мы и не знали, что за прошение должны вручать. Нас пригласили на конференцию меннонитов, где мы, к нашему удивлению, услышали, что должны посылать наших юношей в Москву, чтобы они там учились во славу императора. Эти юноши будут называться стипендиатами. О денежных пожертвованиях речи больше не было. Мы молчали, понимая, что на конференции господствует дух мира. Мы были настолько обескуражены, что никто не осмеливался что-то сказать. Наконец я спросил, для какой цели нужны эти стипендиаты? На это мне ответили, что они будут нашими представителями. Я возразил, что у нас есть представитель — Царь всех царей, Который всегда помогал и Израилю, и отцам нашим, когда они были в нужде. С тяжелым сердцем мы пошли на свою квартиру. Что скажет церковь? Какая мать или какие родители отпустят своих детей в Москву? Что из всего этого будет? Не задумаются ли теперь многие о новой родине? Это были важные вопросы, о которых нужно рассуждать. Когда мы в последний раз предстали перед генералом, староста Петерс сказал ему: «У нас есть с собой немного денег, которые мы хотели бы пожертвовать для раненых солдат, вдов и сирот». Генерал ответил: «Это понравится императору, и он с благодарностью примет ваше пожертвование». После передачи денег нас отпустили, и мы поехали домой.

После этого сообщения последовали взволнованные рассуждения. Наконец все спели заключительную песню и разъехались.

В домах и на улицах только и было разговоров о переселении. В материале для всевозможных дискуссий недостатка не было. Для большинства Америка казалась страной надежды. Дети также говорили о переселении, рисуя в своем воображении радужные картины будущего. Сколько интересного они смогут увидеть! Старики же, напротив, думали о трудностях и лишениях, связанных с переменой места жительства.

Гансу Петерсу вместе с представителями школьного совета пришлось немало поездить. Порой они сталкивались с большими трудностями, однако с Божьей помощью все трудности преодолевались. По прошествии двух лет была созвана церковная конференция. Когда Петерс и Дерксен возвратились оттуда, собрались все односельчане, и Дерксен рассказал о том, что было на конференции. Он сообщил, что один из представителей органов образования выступил с предложением убрать из школ Библии и Новые Заветы. Главным аргументом в защиту этого нововведения он выдвинул то, что дети еще не умеют хорошо читать; к тому же дети могут порвать Библии, а это большой ущерб и грех. Вместо Библий можно купить хорошие книги для чтения.

Жители Хайбодена слушали все это с большим волнением. Это уж слишком: заменить Библию книгами для чтения! И как же конференция восприняла это предложение? Дерксен рассказал о том, как попросил слова пастор Ведель и как он сказал, что Бог на горе Синай дал сынам Израилевым заповеди и закон и повелел, чтобы они завещали этот закон детям своим и детям детей своих. Пастор Ратцлав добавил, что нет греха в том, что дети разорвут бумагу, так как слова Христа пребывают до скончания мира.

Началось оживленное обсуждение услышанного, которое опять свелось к разговорам о переселении. Гардер выразил сожаление о том, что у бедных нет средств для такого большого путешествия. Вибе заметил, что до переселения еще далеко.

— Не нужно прыгать в воду, если еще не подошло время,— заключил он.

После этого прошло еще два года. Вновь была созвана конференция. Когда ее делегаты вернулись домой, они собрали в деревнях совещания. Общины получили подробную информацию о всех тех трудностях, которые могли возникнуть при переселении, но все были единодушно за переселение. Решено было выбрать представителей, которые поехали бы в Америку на разведку. Затем все объединились в молитве, склонившись перед престолом Бога в сознании своей слабости и прося Его о благословении для всех и особенно для братьев, которых нужно было выбрать для предстоящей поездки. Последовали выборы; выбрали Гергарда Вибе и старосту Петерса.

— Я думаю, мы не смогли бы найти лучших братьев, чем эти двое,— заметил как-то вечером Дерксен , придя к Гардерам.

— Да, Петерс может и посмотреть, и поговорить, а Вибе будет для него хорошим помощником. Мне уже не терпится узнать, что они там найдут,— признался Гардер.

— А я переживаю, как все это будет; ведь у многих нет средств для такого путешествия. Нам придется поступать несколько иначе, чем до сих пор: думать не только о себе, но и о своих ближних,— сказал Дукель Вибе, собираясь идти домой.

— Интересно, скоро ли они намерены ехать? Им нужно отправляться как можно скорее, так как наступает весна, а дел еще так много! - заключил Гардер.

Проходя мимо усадьбы Дерксенов, Вибе подумал об Иоганне: «Бедный мальчик, он вынужден расти в постоянном страхе; до каких же пор это будет продолжаться?»

Иоганн действительно снова был вынужден прятаться в своем укрытии, где он оставался до глубокой ночи. Пробравшись окольным путем, через сады, домой, он увидел, что в доме все было темно. Ни один луч не пробивался через закрытые ставни, ни один луч любви не проникал в его наполненное страхом сердце. Шорох со стороны заднего двора испугал его, и он быстро прошмыгнул в дом. В доме царила тишина. Все уже спали. Иоганн тихонько пробрался к своей постели. Никто не проснулся. Вскоре уснул и он.

Наутро за завтраком все только и говорили о переселении. Иоганн внимательно прислушивался. Спросить, возьмут ли и его с собой, он не осмеливался, так как чувствовал, что многие презирают его. Это делало мальчика еще более робким. К кому он мог обратиться, где искать защиты? Иногда он чувствовал себя таким удрученным, что не замечал происходящего вокруг. Так однажды он сидел под толстым деревом, погруженный в свои мысли, как вдруг в страхе вскочил на ноги, когда кто-то из-за дерева спросил его:

— Иоганн, что ты здесь делаешь?

Это был Петя Пеннер, который с заплаканными глазами стоял по другую сторону дерева. Петя пожаловался своему другу, что мачеха его снова выпорола. Через некоторое время, забыв о своих горестях, они начали вместе играть.

День склонялся к вечеру. Пастух со скотом шел по деревне. Дети вышли на улицу и, встав около забора, начали считать коров. Они и не заметили, как к ним подошел пастух и закричал:

— Что вы здесь делаете, свиные олухи? Вы разгоняете скотину! — При этих словах он хлестнул их своим длинным кнутом.

Мальчики быстро убежали на задний двор. Иоганн горько плакал: от удара кнута жгло, как огнем.

 

 

ОСТАВЛЕН...

 

— Ганс Петерс и Генрих Вибе вернулись из Америки! — пронеслась однажды новость по деревне.

Некоторые сразу же отправились к старосте, но он не стал много рассказывать, так как был сильно утомлен долгим путешествием. Сказал только, что земля есть, желанную свободу они также будут иметь; все остальное он сообщит на ближайшем собрании.

Через несколько дней в помещении церкви состоялось с нетерпением ожидаемое собрание, до обеда в Шейнфельде, после обеда — в Хайбодене. Посланцы докладывали об увиденном.

В эти дни дети также много говорили об Америке. Иоганн часто рассказывал Пете Пеннеру, что он будет делать в Америке, и Петя был уверен, что отправится туда вместе с Иоганном.

Прошел еще год. Люди усердно готовились к переселению.

- Я думаю, нам не следует брать с собой Иоганна,- обратилась как-то вечером Елизавета Дерксен к своему мужу, - Мы едва сможем оплатить нашу дорогу. Он может остаться здесь: кто-нибудь найдется, чтобы взять его к себе.

Доктор Дерксен ходил взад и вперед по комнате, затрудняясь в решении этого вопроса. Наконец он остановился около жены и сказал:

— Хорошо, мы едем, а Иоганна оставляем здесь. Мне очень жаль, но другого выхода нет.

— Пусть другие позаботятся о нем,— отрезала Елизавета,— мы не можем все делать для этого мальчика. Деревня должна заплатить нам за то, что он так долго жил у нас.

Дерксену было неприятно слышать эти слова, но он промолчал.

На следующее утро, когда вся семья сидела за завтраком, мать сказала:

— Ну, дети, мы тоже будем готовиться к переселению, чтобы как можно скорее выехать.

Иоганн ликовал. Ему нужно было с кем-то поделиться своей радостью. Сразу же после завтрака он помчался к Пеннерам и рассказал Пете, что тоже едет в числе первых.

Вся деревня волновалась. Переселение имело решающее значение для всех: как для тех, кто уезжал, так и для тех, кто оставался. Путешествие стоило денег. Движимое и недвижимое имущество нужно было продать. Смогут ли они выгодно продать землю? Русские соседи не спешили покупать землю: они знали, что переселенцы вынуждены продать ее, и ждали, когда смогут купить дешево.

Через некоторое время состоялось очередное собрание, на котором было принято единодушное решение: продавать все, что только можно. С этой целью устраивали аукционы. Наступил день, когда доктор Дерксен также объявил аукцион. Как и следовало ожидать, интерес к этому событию дети проявляли больше, чем взрослые. Они еще не вполне понимали всю серьезность происходящего. Иоганн усердно помогал родителям, вынося из дому различные старые вещи, чтобы превратить их в деньги. Домашняя утварь шла довольно бойко, но с землей дело обстояло иначе: русские ждали последнего момента, чтобы купить землю по самой низкой цене, так что продать ее не удалось. Первым переселенцам пришлось сдать свои наделы в аренду общине, которая позже должна была продать их, что и было сделано.

Иоганн был весел; он тоже приготовил свои вещи к отъезду. С нетерпением ждал он момента прощания. Однажды - это было за день до отъезда - Иоганн решил забежать на минутку к Пеннерам. Выйдя за дверь, он нос к носу столкнулся со своей матерью.

Та схватила мальчика, бросила на землю и изо всех сил сжала его горло. Иоганн прилагал все усилия, пытаясь вырваться, но безуспешно. Пытаясь задушить ребенка, злая женщина говорила:

- Смотри на меня!

Но он закрыл глаза, не желая ее видеть. Пальцы все сильнее стискивали его горло, так что ему стало трудно дышать; сердце забилось с перебоями. В этот раз мать осуществила бы свою ужасную угрозу, если бы не Божественная рука, простертая над маленьким мальчиком. Он уже начал терять сознание, как вдруг раздался громкий возглас:

- Ты что делаешь?

Пальцы, сжимавшие горло, разжались, и Иоганн без оглядки побежал в свое укрытие, из которого выбрался только вечером.

Дома Иоганна ждало ужасное разочарование. Фрау Дерксен сообщила ему, что они не смогут взять его с собой.

- Нам очень жаль, но мы ничего не можем поделать. Тебе придется остаться здесь; кто-нибудь возьмет тебя к себе.

Кто может представить себе, что происходило в измученном сердце ребенка? Молча, не двигаясь, сидел он на своем месте. Елизавета позвала его к столу, но мальчик не прореагировал. Дети с состраданием смотрели на него. Желая хоть как-то утешить его, Елизавета говорила, что кто-нибудь возьмет его, что они не обязаны все время заботиться о нем.

До позднего вечера упаковывались вещи, так как было решено отправиться на следующий день, но Иоганн не принимал в этом никакого участия. После ужина семья стала укладываться спать. Елизавета была очень утомлена и возбуждена и не могла заснуть. Среди ночи она встала и вышла в другую комнату, где застала Иоганна сидящим на скамейке.

— Иоганн, ты не хочешь ложиться? — удивилась женщина.

Иоганн, казалось, не слышал ее.

Рано утром все были на ногах. После завтрака они хотели ехать в Бурвальд, чтобы попрощаться со своими друзьями. Лишь когда Иоганна позвали вторично, он подошел к столу.

— Иоганн, ты не должен так сильно расстраиваться из-за того, что не можешь ехать с нами,— убеждала Елизавета,- После завтрака иди в деревню; кто-нибудь приютит тебя.

Иоганн вышел в сад и сел под большим деревом, стоящим у забора. Некоторые соседи заходили к Дерксенам попрощаться. Они видели заплаканного Иоганна, сидящего под деревом, и догадывались о причине его печали, но никто не пожалел его: происхождение грузом лежало на невинном ребенке. Находились даже такие, кто вместо сочувствия бросал в адрес ребенка жестокие слова. Да Иоганн и не надеялся получить помощь от тех, кто приходил сюда в это утро.

Наконец подъехала повозка, и все стали усаживаться. Последние рукопожатия, пожелания счастья — и повозка выехала со двора. Увидев это, Иоганн не выдержал и отчаянно вскрикнул. Сидящие в повозке дети с состраданием смотрели на него. Елизавета тоже оглянулась; может быть, в последнее время она была к нему слишком жестокой? Но лошади побежали рысью, и вскоре повозка скрылась из виду. В бессилии Иоганн опустился на землю.

Соседи проходили мимо. Они видели маленького мальчика, сидящего под деревом, знали о его страдании — и лишь сделали ему несколько грубых замечаний. Прошло здесь и несколько детей. Две девочки остановились у забора и с сочувствием стали смотреть на Иоганна. Их сердца не были так испорчены, как сердца взрослых, но они были бессильны помочь ему или приютить его.

Петя Пеннер случайно услышал от мачехи о несчастье своего друга. Он сразу же побежал к нему, обнял за плечи и ласково заговорил. И тут Иоганн наконец-то дал волю слезам. Петя стал утешать товарища, и тот рассказал ему о своем бедственном положении.

Петя побежал к матери и спросил ее, нельзя ли Иоганну переночевать у них.

- Ведь не может же он всю ночь оставаться под деревом,— завершил он свою просьбу.

— Этого свиного олуха не приводи даже во двор, не то что в дом! — сердито остановила его фрау Пеннер и запретила даже говорить на эту тему.

Итак, Иоганн продолжал сидеть под деревом. Вскоре его начали мучить голод и жажда. Кто накормит его? Он подошел к колодцу и хотел освежить пересохшее горло, но, к своему удивлению, обнаружил, что кто-то унес ведро с веревкой. Не зная, что предпринять, мальчик ходил взад и вперед, а потом лег около колодца.

 

 

НОВАЯ СЕМЬЯ

 

Приближался вечер. Ганс Петерс не спеша шел вдоль деревни. Около усадьбы Дерксенов он остановился, осматривая двор. Вот и уехали те, с кем он так часто общался. Сколько еще времени придется ему оставаться здесь, в этой так хорошо знакомой деревне? Погруженный в свои мысли, он вдруг увидел Иоганна.

- Иоганн, вы что, еще не уехали?

Мальчик медленно поднялся, со страхом посмотрел на спрашивающего и, узнав Петерса, ответил:

- Все остальные уехали, только меня не захотели взять с собой.

Ганс был добрым человеком. Немного подумав, он предложил:

- Ну, тогда пошли со мной. Побудешь пока у нас, а дальше Бог усмотрит.

Иоганн взялся за протянутую ему руку, и они пошли вместе.

- Мать, я привел Иоганна,— обратился Ганс к жене, переступив порог кухни.— Я нашел его лежащим у колодца Дерксенов. Они его не взяли. Но не может же он оставаться лежать там, у колодца! В конце концов, он не виноват, что так сложилась его судьба. Дай ему что-нибудь поесть,— Затем он повернулся к Иоганну и спросил: — А ты вообще-то кушал сегодня?

— Нет, и ничего не пил,— едва слышно прошептал Иоганн.

Хозяйка быстро приготовила покушать, и Иоганн с аппетитом съел то, что ему было предложено. Чтобы не смущать и без того испуганного ребенка, Петерс с женой вышли в другую комнату и закрыли за собой дверь.

— Мать, мне жаль бедного мальчика,— начал Ганс.— Что ты скажешь, если мы возьмем его?

Не долго думая, она ответила:

— Конечно, не может же он оставаться на улице. Пусть в нашей семье станет на одного мальчика больше.

Через короткое время они снова вышли в кухню, и хозяйка дома спросила:

— Ну, Иоганн, налить тебе еще?

— Нет, я больше не хочу,— отказался он и тихо заплакал.

Фрида присела около него и участливо спросила, что с ним.

— У меня болит голова,— ответил он.

Сердобольная женщина не выдержала и тоже заплакала, представив, как Иоганн стоял у колодца и со слезами смотрел, как уезжают его приемные родители. Ласково она положила руку ему на голову.

— Идем, я приготовлю тебе постель, и ты ляжешь спать. Спи спокойно, а утром тебе будет легче. Теперь ты будешь нашим; мы решили оставить тебя, если тебе у нас понравится. На следующий год мы тоже хотим уехать в Америку, и ты сможешь поехать с нами. Мы тебя здесь не оставим.

Эти теплые слова были бальзамом для израненного сердца Иоганна. Он лег в постель и вскоре мирно заснул.

Фрида занялась своими делами, но через время пошла посмотреть, уснул ли Иоганн. Только она вернулась, как у дверей появилась фрау Дик.

— Добрый вечер! А я думаю: пойду посмотрю, что это у них так много дел сегодня.

— Ну,— протянула хозяйка,— не намного больше, чем обычно. Мой муж вечером привел Иоганна, и так как он целый день ничего не ел, я приготовила ему покушать и уложила в постель.

— О, значит, этот тип у вас?! А мы бы не стали заботиться о нем. Дерксенам следовало бы и дальше держать его у себя.

Для Фриды было мучительно больно слышать эти слова, и она хотела высказать гостье все, что думает о ней и о Зузанне Пеннер, но тут вошел Ганс.

— Ты уложила Иоганна?

— Да, он уже спит.

— А я только что сказала, что не стала бы брать мальчишку,— вмешалась Анна Дик.

Это для Ганса было уже слишком. Он не любил спорить, но всегда говорил то, что думает. Повернувшись к Анне, он резко заметил:

— Конечно, я в этом не сомневаюсь. Да я бы сделал все, что в моих силах, чтобы воспрепятствовать этому, так как тебе и Зузанне вообще не место в деревне. Из-за вас здесь столько споров и ссор!

От этих слов гостья покраснела как рак и не знала, что ответить. Фрида обрадовалась, что ее муж высказал то, что было у нее на сердце.

— Мне кажется, что вся деревня настроена против нас и Пеннеров,— обиженно проговорила Анна,— Как только кто-то поссорится, так сразу виноваты я и фрау Пеннер. Но лучше невинно страдать, чем обвинять других.

— Да, да,— перебил Ганс,— вы обе всегда невиновны. Ваши острые языки натворили немало бед.

Ты и сегодня пришла не просто в гости. Ты видела, что я привел Иоганна, и явилась лишь для того, чтобы уколоть и поиздеваться,— При этих словах он открыл дверь и сказал: — А теперь иди домой и подумай о том, что ты услышала. Мы всегда рады гостям, но для таких, как ты, у нас нет места. Спокойной ночи!

Анна поняла, что надо уходить, и, не сказав ни слова, вышла из дома. С чувством злобы, смешанной со стыдом, она поспешила к своей подруге, где в резких выражениях пересказала, что случилось у Петерсов. Зузанна с удовольствием слушала ее.

Ох, и досталось же Петерсам в их разговоре! Они упрекали их и в высокомерии, и в алчности. Они не верили, что Петерсы действительно возьмут к себе Иоганна, так как судили о них по мере своей испорченности.

Петя сидел как окаменелый в соседней комнате и слышал все, о чем они говорили. Он не мог всего понять, но в своей невинности чувствовал низость обеих женщин, и от этого чувства кровь стыла у него в жилах.

Иоганн хорошо выспался и чувствовал себя лучше, но во время завтрака не мог скрыть своей робости.

— Иоганн,— ободряла его Фрида Петерс,— теперь ты наш мальчик и должен чувствовать себя как дома, потому что отныне это твой дом. Если мы будем живы и здоровы, то на следующий год тоже отправимся в Америку, и тогда ты сможешь поехать с нами.

Иоганн заплакал от радости, что снова обрел мать, которая любит его. Ему требовалось побыть одному, и он побежал в сад. Здесь царил полный мир. На высоких деревьях сидели и звонкими голосами распевали свои песни птички. Солнце щедро заливало светом источающие аромат цветы, над которыми летали бабочки. Все гармонировало с настроением Иоганна, все, казалось, говорило ему: оставайся с нами; здесь, в этой семье, царит мир. Погруженный в свои мысли, он сел под деревом и стал вспоминать прошлое. Вдруг он в страхе поднял глаза: за забором послышались чьи-то голоса. Он тихонько подошел к забору и услышал, как две женщины говорили о переселении.

— Если нам придется переезжать, то я не стала бы волноваться из-за таких олухов, как Иоганн и Петя; я бы просто оставила их здесь. Но люди переживают о них больше, чем о переезде. Посмотрим, будет ли у Петерсов такое же сострадательное сердце и следующей весной, когда они тоже будут переезжать.

Иоганн не мог пошевелиться. Неужели эти женщины все знают? Может, они очень хорошо знают старосту Петерса? Неужели и эта семья оставит его? Не может быть! Разве фрау Петерс не сказала ему сегодня, что теперь он является их мальчиком и на следующий год поедет с ними? Нет, этого не может быть! Они не оставят его!

Тем не менее в сердце Иоганна опять зашевелилось сомнение и сам собою встал вопрос: что делать? Может быть, ему нужно пойти к маме Петерс и спросить ее? Или лучше уйти? Нет, это было бы неверно; разве они не приютили его на ночь и не дали ему поесть? Не находя ответа, он в отчаянии упал на землю и стал молиться: «Господи, пусть они не оттолкнут меня! Мама Дерксен всегда говорила, что Ты поможешь мне...»

Тут подошла Мария Петерс и спросила, что он здесь делает. Плача, он рассказал ей то, что услышал минуту назад. Девочка стала его утешать, называя своим братом.

- Если папа и мама сказали, что ты поедешь с нами, то так оно и будет. Идем к маме, она еще раз скажет тебе это.

Они зашли в дом. Иоганн все больше и больше успокаивался, так как новые родители заверили, что ему нечего бояться и не нужно верить всякой болтовне. Они советовали ему оставаться у них и еще раз сказали, что он обязательно поедет с ними, как и остальные дети.

Иоганн успокоился, и когда другие дети позвали его играть, пошел с ними в соседнюю комнату. Дети стали играть в прятки. Вскоре все было забыто - игра полностью поглотила их.

Вдруг во дворе залаяла собака. Иоганн выглянул в окно и увидел, как какая-то фигура отпрянула в сторону. Он вскрикнул; девочки сразу же выбежали из своих укрытий, в комнату поспешно вошла мать — посмотреть, что случилось. На вопрос, что с ним, Иоганн молча показал на окно. Мария быстро подошла к окну и успела заметить, как какая-то женщина перелезла через забор и исчезла.

— Там кто-то перелез через наш забор,- сказала она и посмотрела на Иоганна, который побелел как мел и дрожал всем телом.

— Что с тобой, Иоганн? — участливо спросила мать.— Ты заболел?

— Нет, злая женщина здесь! — дрожа от страха, ответил он.— Она снова хочет забрать меня.

— Нет, нет, дитя мое, отсюда тебя не заберет никакая злая женщина и никакой злой мужчина. Во дворе злая собака, и она никого чужого не пустит,— заверила мать и, обняв мальчика, усадила рядом с собой на скамейку.

Иоганн был вынужден рассказать о злой женщине. Мать с детьми в ужасе слушали обо всех мытарствах бедного ребенка.

Наступила зима. Для многих она пришла слишком рано, так как не все успели подготовиться к встрече с ней. Но она не спрашивала о готовности. Яростно напала она на окружающую местность и за несколько дней захватила ее. Почти три недели стояли сильные холода. Ездить было затруднительно: дороги занесло снегом. Однако Петерсу, как старшему старосте, приходилось часто выезжать в соседние деревни.

Иоганну не очень-то и хотелось на улицу; когда он приходил со школы и съедал свой обед, обе дочки Петерса почти каждый день придумывали новую игру. Постепенно Иоганн стал совсем другим: более приветливым и разговорчивым и не таким робким в присутствии посторонних. А к старосте заходили многие — кто за советом, а кто просто посмотреть, как продвигаются приготовления к переселению.

Некоторые семьи, и среди них Петерсы, решили весной уезжать. Ганс, обремененный обязанностями старосты, часто не был дома, и его жене приходилось прямо-таки разрываться. Она хорошо знала, как нелегко приходилось мужу, на плечах которого лежали заботы обо всем и всех, и делала все, что было в ее силах. Нужно было упаковать нужные вещи, а ненужные продать. К весне все члены семьи были одеты в новую одежду. Иоганн также получил обновки; это еще раз убедило его, что он тоже поедет.

Однажды он пошел к Пеннерам и похвастался Пете, что получил новую одежду и теперь обязательно поедет. Он с восторгом говорил о поездке на пароходе, о том, как они будут там играть, о том, что увидит море и железную дорогу. Оба мальчика были так увлечены разговором, что не заметили, как к ним подошла фрау Пеннер. Она велела Иоганну немедленно идти домой, а Петю наградила подзатыльником. При этом она, уже в который раз, запретила ему водиться с Иоганном. Однако дети все равно встречались друг с другом.

 

 

В АМЕРИКУ!

 

Петерсы упаковывали вещи, которые намеревались взять с собой. И когда наконец наступила весна и солнце стало подниматься все выше, семья старосты была готова к отъезду. У Иоганна тоже был ящик, причем сделать его он должен был сам. Конечно, папа Ганс помогал ему в работе, а мама Фрида помогла все упаковать. День отъезда приближался, и Петерсы время от времени наносили визиты друзьям. Анна Дик и Зузанна Пеннер радовались их отъезду, так как честность старосты была им не по нутру. Они не верили, что Петерсы возьмут с собой Иоганна, поскольку судили в данном случае по себе.

- Завтра Петерсы уезжают,- радовалась Зузанна.

Вечером у Петерсов было очень оживленно. Казалось, приготовлениям не будет конца. Прибывали все новые гости, чтобы провести последний вечер с уважаемыми и любимыми большинством жителей друзьями. Было уже довольно темно, когда Фрида наконец управилась со всеми делами и, усталая, опустилась на ящик со словами:

- Ах, как все-таки это тяжело! Если бы Иоганн не помогал мне, я бы еще не была готова. Да, он действительно работящий парень. Не правда ли, Иоганн?

Иоганн сел рядом с ней на ящик. Он тоже устал. В его душе все еще копошилось сомнение: а не оставят ли его здесь? Горький опыт прошедших лет и подслушанный разговор женщин не выходили у него из головы.

Уже поздно вечером Дукель Вибе предложил спеть гимн; все встали в круг. Вибе сказал несколько трогательных прощальных слов, а затем прочитал текст прощальной песни. После пения все преклонили колена, прося у Бога защиты для отъезжающих и мудрости правильно воспитывать Иоганна. Теперь только Иоганн уверился, что завтра тоже поедет. Его юное измученное сердце ликовало. Теперь он по-настоящему ощутил, что у него снова есть отец и мать. Когда все поднялись с колен, какая-то темная фигура быстро отпрянула от окна и исчезла в темноте за деревьями.

Ночью мало кто спал: соседи не спешили расходиться и разговоры продолжались до рассвета. Но к утру Терта Вибе заметила:

— А теперь давайте разойдемся, так как наши друзья нуждаются в отдыхе. Я смотрю, что Фрида скоро упадет от усталости.

Последние рукопожатия, последние объятия — и соседи покинули отъезжающих. Иоганн упал и уснул как мертвый. Фрида тоже прилегла и сразу же уснула.

Быстро наступило утро. Кто-то постучал в дверь, и все, испугавшись, быстро поднялись. Оказалось, прибыл извозчик, который должен отвезти их на станцию. Он и сам испугался, найдя отъезжающих спящими. Но уже через несколько минут все были на ногах. Пока мужчины грузили вещи на телегу, хозяйка приготовила завтрак. Затем все сели за стол и стали пить кофе. Опять пришло много соседей: кто попрощаться, кто из любопытства, а Анна Дик - посмотреть, поедет ли с ними Иоганн.

Торопливые рукопожатия — и повозка выехала со двора. Иоганн сидел сзади на своем ящике. Когда они подъехали к развилке, где дорога сворачивает к Шейнфельду, он в последний раз посмотрел на гору. Как часто она служила ему укрытием! Он знал здесь каждый камень, каждый куст и даже темной ночью хорошо ориентировался, так как часто проводил здесь ночи. В последний раз смотрел он на гору, которая так часто защищала его. Очередной поворот - и гора исчезла из вида. Но деревня, в которой ему пришлось перенести так много презрения и преследований, еще была видна. Фрау Петерс плакала, так как прощание с дорогими друзьями было для нее очень тяжелым. Но Иоганн не плакал. Напротив, его сердце ликовало: новые родители сдержали слово, и он едет с ними! Ему казалось, что телега движется слишком медленно. Почему извозчик не погоняет лошадей? Ведь они могут бежать быстрее! Он часто видел, как быстро бегут эти лошади, когда молодые парни садятся на них верхом. Но он не подумал о том, что телега тяжело нагружена.

Наконец во второй половине дня они приехали на вокзал. Как удивлялся Иоганн, когда увидел большие дома, толпы людей на улицах, железную дорогу! Все для него было новым. Он даже не заметил, что повозка остановилась и ее надо разгружать. Мать позвала его:

— Ну, Иоганн, вот мы и приехали.

Иоганн вздрогнул, дико оглянулся вокруг и наконец спустился на землю. Когда извозчик хотел взять его ящик, он пришел в себя, вскочил на телегу и помог разгрузить ее. У Ганса было еще много дел. Только к вечеру он вернулся к своим и с улыбкой сказал:

- Я устал, но думаю, теперь все в порядке. Мы можем спокойно ехать!

После ужина они улеглись на свои вещи, чтобы до отправления поезда немного отдохнуть. В этот вечер Иоганн не мог уснуть: перед его глазами стояло все, что он увидел за день.

На рассвете они услышали пронзительный свисток паровоза, и все поднялись на ноги. Обслуживающий персонал сновал туда и сюда, таща тюки и ящики и готовя их к погрузке в поезд. С шумом и грохотом, освещая все впереди себя двумя мощными прожекторами, прибыл поезд. Иоганну стало жутко; он ухватился за мать, ища у нее защиты. Та успокаивала его:

— Поезд сейчас остановится, и мы войдем в вагон.

Однако ему было не по себе.

— Мама, может быть, нам лучше ехать на лошадях? — предложил он.

— Нет, мой мальчик, не бойся, это не так уж страшно. Теперь поезд остановился, пойдем в вагон.

И она, держа Иоганна за руку, вслед за мужем и девочками поднялась в вагон. Через несколько минут поезд тронулся. Наблюдая, как мимо окна проплывают огни, Иоганн сказал:

— Посмотри, мама, теперь огни уезжают!

— Нет, мой мальчик, огни не уезжают; они остаются на месте. Это мы едем.

Через некоторое время пришел проводник. Его форма с блестящими пуговицами испугала Иоганна, и он теснее прижался к матери. Однако, как это бывает у большинства детей, любопытство вскоре взяло верх. На каждой остановке было что-то новое, да и во время движения находилось то, на что стоило поглядеть. Мать была не в состоянии отвечать на все его вопросы, так как сама многого не знала. Она с интересом смотрела в окно, видя там то, что ей и во сне не снилось.

Днем и ночью мчался поезд на запад, пока наконец после длительной поездки наши переселенцы достигли Гамбурга. Как и большинству жителей сел, простиравшееся перед ними море внушало им мало доверия. Ганс пошел в канцелярию судоходного общества и оформил проездные документы для поездки через океан; остальные сидели около вещей и удивлялись, глядя на море. Когда Петерс вернулся, стали грузить вещи. Затем вся семья поднялась на корабль. Вскоре они уже раскачивались на бескрайних просторах водной поверхности. Так прошло несколько недель.

— Сегодня вечером мы должны увидеть землю,— объявил Петерс, спустившись с верхней палубы в помещение корабля, где расположились переселенцы,— Капитан сказал мне, что еще до захода солнца мы увидим американский берег.

Все громко выражали свою радость, так как истомились от длительного плавания. Вечером Петерс снова поднялся наверх и стал смотреть вдаль; но перед его взором простиралась лишь необозримая водная гладь. Увидев у капитанского мостика нескольких матросов, он решил подойти к ним и спросить, в каком направлении покажется земля, как вдруг со стороны мачты раздался громкий крик:

— Земля! Земля!

Все повернулись в направлении земли; Петерс также напряг свое зрение, но ничего не смог различить. Он снова спустился к своим и рассказал то, что услышал. Все высыпали на верхнюю палубу и стали напряженно вглядываться в одном направлении; однако невооруженным глазом действительно ничего не было видно. Тут к пассажирам подошел капитан с подзорной трубой и предложил Петерсу:

— Посмотри через этот глаз, он лучше видит.

Ганс посмотрел в трубу: действительно, вдали виднелась темная полоса; но сказать, какое расстояние отделяло их от нее, было трудно. Как широко ни открывал Иоганн глаза, он ничего не видел. Он стал около Ганса, страстно желая, чтобы тот дал ему глянуть в трубу. Отец угадал его желание и поднес трубу к глазам мальчика, но Иоганн все равно не видел никакой земли.

— Нет, это не земля, везде только вода,— разочарованно протянул он.

Петерс засмеялся; капитан тоже засмеялся и заверил юного пассажира:

— Когда ты пересечешь океан столько раз, как мы, тогда ты сможешь видеть землю.

Наутро на верхней палубе царило оживление. Теперь можно было ясно видеть землю. Иоганн тоже не отрывал от нее глаз и даже не хотел спускаться вниз обедать. Вечером пароход вошел в одну из американских гаваней; однако до утра пассажиры должны были оставаться на пароходе. Утром все сошли на землю. Ах, какое блаженство испытали они, когда снова ощутили под ногами твердую почву!

Уладив все формальности, связанные с документами, они перешли в большой дом для эмигрантов, где им предстояло провести некоторое время. С нетерпением вся семья ждала разрешения отправиться дальше: они еще не достигли цели. Наконец, получив разрешение, они сели в поезд, который после долгого пути доставил их в речной порт на Красной реке. Здесь их взял на борт большой речной пароход, направляющийся на север. Это плавание совершенно отличалось от плавания через океан, где они длительное время ничего, кроме неба и воды, не видели. А теперь! К обоим берегам реки подступал лес, на полянах пестрели прекрасные цветы, не умолкая пели птицы; то тут, то там виднелись поселения.

Иоганна все удивляло; он задавал многочисленные вопросы, на которые никто не мог ему ответить: для всех обстановка была новой. Вскоре они достигли места, где река делала крутой поворот. Иоганн с отцом стояли у самого борта, и нависшие над рекой ветви чуть было не стащили их с палубы. Если бы отец вовремя не ухватился за поручни, им бы, пожалуй, пришлось принять первую канадскую ванну.

Наконец они прибыли на место, где им предстояло сойти на берег. Здесь, на берегу Красной реки, были построены дома для иммигрантов. Пароход остановился. Все стали сами выгружать свои вещи на берег, так как команда парохода была малочисленной. Иоганн тоже помогал таскать ящики и узлы. Разгрузка не заняла много времени. Вскоре раздался гудок, и пароход отправился дальше.

— Ну, вот мы и в Канаде,- проговорил Петерс и, утомленный, сел на узел.

Его жена села рядом и закрыла лицо руками. Иоганн недоуменно переводил взгляд с отца на мать, не зная, что и думать. Когда он заметил, что мать вытирает глаза фартуком, он подошел к ней и робко спросил:

— Мама, почему ты плачешь?

— Ах, Иоганн, этого я тебе не могу да и не хочу говорить; у тебя и без того было достаточно слезных дней.

Петерс грустно посмотрел на жену и заключил:

— Да, вот мы и здесь, и нам нельзя вешать голову. Хотя, как кажется, здесь нам будет нелегко. Если там, где должно быть поселение, не лучше, чем здесь, то я не знаю, что и сказать...

Иоганн не представлял себе тех трудностей, которые несет с собой жизнь в такой дикой местности, поэтому не мог понять грустные чувства родителей. Он думал только о себе: отныне ему больше не нужно бояться, что мать достанет его здесь. Здесь он наконец-то будет жить без страха!

 

 

ВЫБОР ФАМИЛИИ

 

Некоторое время наши иммигранты оставались в отведенных им домах. Петерс уехал в поисках земли. Он нашел жилье недалеко от крепости, где уже поселились некоторые колонисты. Друзья помогли ему перевезти на новое место семью и все имущество. Теперь предстояло обосновываться здесь и приниматься за работу. В этом ему помогала вся семья, от малого до большого. Работы было более чем достаточно. Ганс заложил основание нового дома, приобрел волов и необходимый сельскохозяйственный инвентарь. Затем были распаханы прерии и посеяны семена, чтобы можно было есть свой хлеб. Это оказалось тяжким трудом! Волы были упрямы, к тому же их донимали комары и оводы, так что порой они совершенно не слушались хозяина.

Иоганн во всем был незаменимым помощником. Нужно ли было управиться по хозяйству, задать корму волам, запрячь или распрячь телегу - в любое время дня и ночи Петерс мог рассчитывать на помощь своего приемного сына.

Наш Иоганн уже заметно подрос. Весной ему исполнилось шестнадцать лет, и перед ним встал вопрос: хочет ли он присоединиться к общине меннонитов и вместе с прочей молодежью посещать соответствующие занятия?

— Ну, Иоганн, ты уже подошел к тому возрасту, когда нужно присоединяться к общине. Если ты этого хочешь, ты должен пройти обучение,— как-то начал разговор Петерс.

— Да, но разве обязательно посещать занятия? — спросил Иоганн.

— Да, если ты хочешь стать членом общины, то это необходимо. В следующее воскресенье начнутся занятия, и если ты согласен, я тебя запишу.

Подошло воскресенье. Когда вся семья сидела за завтраком, Петерс обратился к сыну:

— Ну, Иоганн, как мне записать тебя? Я назову тебе три фамилии, из которых ты должен выбрать себе одну. Итак: Дерксен — Мария Дерксен спасла тебе жизнь; Гардер - Маргарита Гардер выкормила тебя; и ты можешь взять фамилию Петерс, так как я привез тебя из России в Канаду.

Взоры всех устремились на Иоганна; он, не двигаясь, смотрел перед собой, не зная, что сказать. Неужели могут наступить такие времена, когда ему вновь придется страдать? Он выпил свой кофе и вышел из комнаты. В хлеву, стоя около волов, он в молитве просил себе силы и мудрости, так как сам был не в состоянии решить этот вопрос. Наконец он снова зашел в дом; девочки сочувственно смотрели на него, так как знали о его происхождении и последующих страданиях.

Иоганн молча прошел в свою комнату и надел лучшую одежду; затем снова вышел в большую комнату, где ждал отец, который встретил его словами:

— Я знаю, Иоганн, что тебе тяжело решиться, но наступает время, когда тебе нужно будет использовать свою фамилию. Для меня все равно, какую фамилию из этих трех ты выберешь.

По щекам матери скатилось несколько слезинок.

Мария вышла из комнаты, так как и она не могла сдержать слезы. Иоганн некоторое время смотрел перед собой, затем ободрился, подошел к отцу, пожал ему руку и уверенно произнес:

— Я останусь Иоганном Петерсом.

- Хорошо,- сказал отец,— я так и запишу тебя: Иоганн Петерс. А теперь нам нужно идти, иначе мы опоздаем.

Когда Петерсы пришли в церковь, помещение было заполнено почти до последнего места и уже пели. Проповедь Иоганн не слушал: он был погружен в глубокое раздумье. Однако как только проповедник прочитал текст: «Предай Господу путь твой и уповай на Него», юноша внезапно очнулся. Действительно, разве Бог не защищал его? Трижды Он спасал его жизнь, устраивая обстоятельства так, что он был спасен. Он вспомнил свое тяжелое детство, вспомнил, как мало любви оказывали ему соседи и учитель Кнельзен. Вся прошлая жизнь пролетела перед его мысленным взором. Разве не Бог привел его к Петерсам, которые стали его новыми родителями? Разве вопреки всем предположениям он не прибыл живым и невредимым в Канаду? Поистине, ему есть за что благодарить Бога. Да, он хочет стать членом общины.

Каждое воскресенье он бывал на занятиях с молодыми людьми. Когда занятия закончились, он через крещение был принят в общину.

В рабочие дни он прилежно работал вместе с отцом на ферме. Благодаря прилежному труду всей семьи ферма все более и более процветала, и Иоганн уже подумывал о том, чтобы самому обзавестись фермой. Он слышал, что некоторые фермеры переправились через Красную реку и поселились в так называемой Западной резервации.

Настал день, когда и Иоганн отправился на противоположный берег и купил себе ферму. По соседству с ним, в Кронсгарте, жил Генрих Дик; он внезапно заболел и через короткое время умер. Позже сюда из Восточной резервации прибыл вдовец Фальк, который женился на вдове Дик. У этого Фалька было три дочери.

Одинокая жизнь все больше и больше тяготила Иоганна. Раздумывая о своем быте, он как-то сказал сам себе: «Нет, так долго продолжаться не может. Когда вечером я прихожу с поля, мне приходится еще готовить себе ужин. Все это мне изрядно надоело». Все чаще молодой человек задумывался о будущем: с каким прилежанием он работал бы, если бы кто-то ждал его дома! Как было бы прекрасно, если бы, придя вечером домой, он почувствовал приятный запах заботливо приготовленного ужина!

 

 

ЗНАКОМСТВО С СУЖЕНОЙ

 

Давида Фалька и его дочерей Иоганн знал еще с Восточной резервации. Он решил съездить к ним и посмотреть их хозяйство. В один прекрасный воскресный день он сел на своего жеребца и поехал в Кронсгарт. Тогда в той местности было не так уж много поселенцев. Повсюду волновалась высокая трава, и лишь кое-где виднелись одинокие хижины. Жеребец время от времени останавливался, чтобы ухватить себе немного травы, и затем отправлялся дальше. Иоганн в задумчивости сидел в седле, отпустив поводья. Наконец он очнулся.

-Ну, старик, ты скоро совсем ляжешь! — обратился он к жеребцу, который в очередной раз опустил голову, чтобы ухватить пучок травы.

Тот сразу поднял голову и побежал рысью. Однако это продолжалось недолго, так как хозяин снова погрузился в глубокое раздумье, предоставив животное самому себе. Наконец они спустились в низину, где было довольно много воды. Жеребец, понукаемый хозяином, перешел этот поток вброд.

Вскоре Иоганн прибыл на усадьбу Фалька. Оглядевшись, он увидел, что Фальк запрягает маленькую повозку, причем две девушки помогают ему. Но как только девушки увидели одинокого всадника, въехавшего на усадьбу, они сразу же ушли в дом.

— Добрый день, Давид,- поздоровался Иоганн и протянул руку хозяину.

— Добрый день, добрый. Как ты попал сюда? — поинтересовался Давид и тут же продолжил: - А мы как раз собрались на короткое время съездить к соседям. Мы говорим «соседи», но это совсем не то, что там, в первом поселении, то есть в деревне.

— Ну что же, жаль, конечно, но раз собрались — поезжайте.

При этих словах Иоганн посмотрел в сторону дома и заметил, как одна из девушек украдкой выглядывает из-за угла.

— Мы, Иоганн, только посмотрим, что они там делают; как мы слышали, жена соседа заболела. Мы скоро вернемся, а ты пока можешь поговорить с девочками.

Сев рядом с женой в повозку, Давид сказал ей, когда они немного отъехали:

— Иоганна я знаю еще по Восточной резервации. Это тот юноша, которого Петерс привез из России. Я тебе о нем рассказывал.

Иоганн стоял, держа в руках поводья, и смотрел то в сторону хлева, то в сторону дома, то вслед удалявшейся повозке.

Девушки украдкой смотрели на него из окна дома.

— Трина, иди и скажи ему, что он может привязать лошадь в конюшне! — сказала Анна и повелительно посмотрела на сестру.

— А когда он привяжет лошадь, что я ему скажу? — спросила Трина и робко направилась к двери.

— Ничего. Если он останется там - хорошо, а если вместе с тобой войдет в дом — тоже хорошо. Тогда мы сыграем с ним шутку,— Анна засмеялась и подошла к окну, чтобы убедиться, что Иоганн все еще не уехал.

Трина с красным от смущения лицом вышла из дома. Иоганн как раз садился на лошадь и собирался уезжать.

— Я тебя не знаю,— начала девушка робко,- но если ты хочешь покормить свою лошадь, ты можешь привязать ее в конюшне и потом...

Не договорив, она опустила свой взор и в смущении отвернулась от него. Иоганн спрыгнул с лошади и подошел к Трине, еще больше смутив ее; однако она осталась стоять на месте.

- Хорошо, пусть жеребец немного отдохнет, -согласился Иоганн и повел лошадь в конюшню.

Когда Иоганн дал жеребцу корм и повернулся к выходу, Трина стояла в дверях и смущенно смотрела вниз. Иоганн тоже остановился и стал рассматривать девушку: ее золотистые волосы, заплетенные в длинные толстые косы, красные щеки. Он подошел ближе, но Трина направилась к дому. Тогда Иоганн попросил у нее напиться воды.

— Да,— ответила Трина,— идем в дом, мы сделаем кофе.

- Я обычно не полдничаю,- заметил Иоганн,-но если это вас не затруднит, я останусь.

— О, ты хочешь еще куда-то ехать? — спросила Трина, заходя в дом.

В доме Иоганн увидел еще двух девушек, которые с улыбкой взглянули на него и сразу же спрятались. Иоганн остался в комнате наедине с Триной. Пока Иоганн пил воду, Трина поставила перед ним стул.

- Спасибо,- поблагодарил он ее.

При этом их взгляды встретились. Трина быстро повернулась и поставила на плиту кофейник. Ее сердце колотилось: она чувствовала, что Иоганн смотрит на нее. Не отваживаясь поднять глаза, она подошла к окну и села на скамейку.

— Ну как, вам здесь лучше, чем в Восточной резервации? — после некоторого колебания заговорил Иоганн.

— О, я не знаю, лучше здесь или нет, только мы здесь одни,- с трудом выговорила Трина.

Затем она встала, подошла к столу и, отодвинув его от стены, села на стул за столом.

— Да, там, где я живу, тоже не густо людей, но подождем несколько лет. Скоро и здесь будет много людей,— заметил Иоганн.

Снова наступило молчание. Иоганн осмотрел комнату. На стене висели большие часы, которые показывали почти три часа; напротив висели серебряные ложки - точно как у доктора Дерксена в России. Затем его взор снова остановился на Трине. Она уже немного успокоилась и более свободно смотрела на него.

Кофе закипел. Поставив кофейник на стол, девушка начала готовить полдник. Увидев это, Анна вышла из другой комнаты, принесла хлеб и стала помогать сестре. Когда все было готово, они сели за стол. Анне удалось устроить так, что Трине пришлось занять место рядом с Иоганном. И хоть девушка села на это место с видимой неохотой, внутренне она чувствовала какую-то близость с этим малознакомым гостем. Иоганн ей нравился. Анна тайком наблюдала за ними, догадываясь о симпатиях Трины.

Иоганн чувствовал себя несколько стесненно и едва осмеливался поднять глаза. Когда Трина, увидев, что он выпил свой кофе, спросила, не хочет ли он еще, юноша отказался. Взяв кофейник, она сказала:

— Я налью тебе еще одну чашку и себе тоже.

И она наполнила его и свою чашки. Волей-неволей Иоганну пришлось выпить еще одну чашку.

Между тем две другие сестры уже вышли из-за стола, так что Иоганн и Трина остались одни.

— Нет, так вкусно, как сегодня, я уже давно не ел,— заметил Иоганн — Я вообще никогда не полдничаю и доволен, когда у меня есть ужин.

Закончив кушать, молодые люди остались сидеть за столом и продолжали разговаривать. Иоганн рассказал о Восточной резервации, о том, как ему пришла мысль поселиться на новом месте.

— А там еще кто-то живет? — спросила Трина.

— О да, уже порядочно людей, и, как я слышал, на следующий год еще многие собираются переехать.

— Мы здесь многого не видели, так как нам приходится только работать и работать. Кажется, на ферме никогда всех дел не переделаешь. В деревне совсем иначе.

— Ну, в деревне тоже много работы; правда, когда все сделаешь, можно выйти на улицу и пообщаться с людьми. На ферме, конечно, иначе,- согласился Иоганн и посмотрел на часы.

— Я бы предпочла остаться в деревне,— вздохнула Трина.— Здесь совсем нет молодежи, с которой можно общаться.

Тут раздался шум: приехали родители! Трина встала и подошла к окну. Иоганн тоже встал и взял шляпу с намерением отправиться домой. Они оба вышли во двор. Трина помогла распрячь лошадь, отвела ее в конюшню и дала ей корму. Чужому жеребцу она насыпала овса. Почему она сделала это, Трина и сама не знала.

Родители приехали домой пораньше, чтобы немного пообщаться с молодым соседом, поэтому Давид настоял, чтобы Иоганн остался еще. Когда они зашли в дом, Иоганн сел на тот же стул, с которого недавно встал. Фальк спросил его о хозяйстве, а также о том, хорошо ли он побеседовал с девочками. Услышав последние слова, Трина, которая убирала со стола, почувствовала, как ее лицо залило краской. Она не осмеливалась повернуться лицом к Иоганну, так как не хотела показать ему, что происходит в ее сердце.

После непродолжительного разговора Иоганн попрощался и вышел во двор. Хозяин сопровождал его до конюшни. Когда Иоганн вскочил на своего жеребца, Давид Фальк поблагодарил его за посещение и пригласил приезжать еще.

Медленно выезжал Иоганн со двора. Его взор перебегал с одного окна на другое: лица Трины он нигде не видел. Но как только он поравнялся с дверью, Трина вышла из дома с ведром в руке, чтобы принести воды. Разве это не счастливый случай? Иоганн остановил лошадь, поблагодарил девушку за полдник и спросил, можно ли ему еще приехать.

Трина не знала, что сказать. Она хотела уйти, но ноги стали как свинцовые; в стороне стоял отец и видел, что Иоганн говорил с нею. Она покраснела до ушей. Затем собрала все свое мужество и ответила:

— Ах, не стоит благодарить; мы все равно бы полдничали. В следующий раз я угощу... мы угостим тебя ужином! - добавила она вполголоса, посмотрела на Иоганна и продолжила более уверенно: - Так что приезжай снова!

Иоганн уехал домой с радостным сердцем. Трина быстро принесла ведро воды, поставила его на стол, подошла к окну и долго смотрела вслед Иоганну.

После ужина отец с матерью сидели в большой комнате. Дети остались в столовой. Трине нужно было выйти за чем-то в переднюю. Проходя мимо комнаты, она услышала голоса родителей. Они говорили об Иоганне. Ей стало интересно, и она прислушалась. Отец говорил матери:

— Да, кто бы поверил, что из выброшенного матерью ребенка получится настоящий человек. Сколько бедному мальчику пришлось перестрадать!

Трина не могла дольше сдерживать свое любопытство и зашла в комнату. Открывая дверь, она еще успела услышать:

— Да, если бы молодые люди знали, как обращались с Иоганном, да и не только молодые, они бы имели больше сострадания к нему.

Это еще больше заинтересовало Трину; она села у окна и спросила отца:

— Что, действительно с ним обращались жестоко?

— Трина, да это просто чудо, что этот юноша вообще выжил!

И отец рассказал некоторые случаи из жизни Иоганна.

Любопытство Трины было удовлетворено, и в ее сердце появилось сострадание. Мысли ее вращались вокруг Иоганна. Она мечтала о том дне, когда Иоганн снова приедет. А приедет ли он? Да, он приедет; ведь она сказала ему, чтобы он приезжал. Так прошла одна неделя, за ней другая, а Иоганн все не приезжал. Трина забеспокоилась, но не подавала виду, так как боялась, что сестры будут ее дразнить и смеяться над ней.

 

 

ПОМОЛВКА

 

Прошло две недели. В воскресенье Трина вышла одна на дорогу. Несколько западнее их усадьбы лежала небольшая низменность, заполненная водой. Девушка направила свои шаги туда. Глянув в воду, она увидела, как беззаботно играют на отмели маленькие рыбки. Она хотела подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть, как вдруг комочек земли скатился в воду. Рыбки мгновенно исчезли. И она подумала: вот так и Иоганну приходится постоянно быть начеку.

Трина уселась на берегу и погрузилась в свои мысли. Сколько времени сидела она здесь, девушка и сама не знала. Вдруг она очнулась и подняла глаза. Кто это на противоположной стороне водоема? Иоганн собственной персоной! Он стоял рядом с жеребцом, держа в руках поводья, смотрел на Трину и молчал. Но когда она подняла глаза, он приветствовал ее:

- Добрый день! Я не помешал?

Смутившись и в то же время обрадовавшись, она робко огляделась и сказала:

- О нет, я все равно уже собиралась уходить.

- Мне хотелось узнать, все ли вы здоровы, вот я и приехал.

- Это хорошо. Я как раз думала о тебе, и отец спрашивал сегодня, не приедет ли Иоганн?

Иоганн сел на лошадь и переехал вброд; затем он спешился, и они вместе направились к дому. Отец Трины как раз вышел из конюшни. Увидев дочь с гостем, он сказал жене:

- А я был прав: к нам идет Иоганн.

Мать подошла к окну и некоторое время смотрела на приближающуюся пару, затем заметила:

- Ну, мне кажется, теперь он будет часто приезжать. По всем признакам Трина по уши влюблена в него. Вот почему она так покраснела, когда он в прошлый раз хотел уезжать, а она стояла у двери и не знала, что сказать.

- Ну, мать, нет ничего плохого в том, что она разговаривает с Иоганном,— остановил ее отец.

- Да, но то, что ты рассказал о нем, звучит просто поразительно. Если бы Трина все это знала, она, возможно, не была бы так очарована им,— возразила мать и пошла в кухню.

Иоганн и Трина находились в летней комнате. Трина уже не была такой робкой, как в первый раз; она задавала вопросы и сама рассказывала об их жизни. Иоганн с удовольствием слушал ее. Только бы ему не пришлось рассказывать о себе! Только бы Трина не стала расспрашивать о его детстве! Однако Трина затронула и эту тему.

- Об этом я расскажу тебе как-нибудь потом,-произнес Иоганн.

Вечер прошел в приятной обстановке, и, прощаясь, Иоганн пообещал вскоре снова посетить их.

И юноша еще не раз бывал здесь.

Наступила осень и принесла с собой сырость и холодные ветры. Это была пора забоя скота. На многих фермах засаливали свинину.

Жена Фалька как-то сказала ему:

- Нам тоже скоро придется забивать своих свиней, так как запасы сала подходят к концу.

Давид задумался: у него было намечено еще много дел к зиме.

— Я должен привезти несколько возов соломы и обложить ею дом; после этого можно заняться убоем скота. Я думаю, в следующий четверг мы этим и займемся. В понедельник и вторник мы с Триной будем возить солому, в среду я все приготовлю, а в четверг займемся убоем.

Для этого дела были приглашены некоторые соседи, которые прибыли под утро в четверг. В тот момент, когда они собрались садиться за стол завтракать, вдруг яростно залаяла собака. Трина сразу же вышла во двор, но ничего не увидела, так как было еще довольно темно. Она позвала собаку:

— Ну, что ты такой злой? Что случилось?

— Это он меня не узнал в темноте,— услышала Трина знакомый голос.

Это был Иоганн; он вошел во двор, держа коня под уздцы. Когда он проходил мимо окна и свет осветил его лицо, Трина воскликнула:

— Послушай, как ты узнал, что у нас сегодня забой скота?

— Твой отец в прошлое воскресенье пригласил меня, и вот я здесь.

— Тогда веди коня в конюшню... Нет, дай мне уздечку, я отведу его и дам ему корму, а ты заходи в дом и садись за стол. Все как раз начинают кушать!

С этими словами она исчезла вместе с лошадью в темноте. Иоганн остался стоять на месте; он был как во сне, пока не вернулась Трина.

— Ну, заходи!

Девушка открыла дверь, и Иоганн робко вошел в дом, а вслед за ним она.

— Доброе утро, Иоганн! А я думал, что ты забыл,— приветствовал его хозяин.

Пододвинув стул, он пригласил парня к столу. Иоганн сел. Это был первый забой свиней, в котором он принимал участие после того, как уехал из Восточной резервации.

Трина прислуживала за столом. Особенно внимательна она была к Иоганну, и когда его чашка с кофе была почти пуста, снова наполнила ее, не обращая внимания на возражения. Одна из женщин спросила хозяйку:

— Это тот самый Иоганн из Хайбодена в России?

— Да, это он,— ответила хозяйка.

После завтрака, как обычно, с полчаса еще поговорили, а затем со свечами и фонарями пошли в свинарник.

— Как мне кажется, Трина с Иоганном поженятся,— вычерпывая жир, высказала свои предположения одна из соседок.

— Ты думаешь? — отозвалась вторая.

— Да, да, я заметила за столом, что они видятся не первый раз — слишком уж она была внимательна к нему.

— Ну и пусть. По мне, так пусть женятся хоть сегодня.

— Да мне тоже все равно, просто я так думаю,— И, увидев приближающуюся хозяйку, она добавила: - Вот идет фрау Фальк; я попробую узнать что-нибудь у нее.

Хозяйка подошла и сказала:

— Смальца получилось больше, чем я думала. Что, уже седьмое ведро полное?

— Да, да,- подтвердила соседка,— но это совсем не много; ведь этот жир не только для вас одних.

Хозяйка быстро повернулась к ней.

— Ты думаешь, нам столько не нужно?

— Дело не в том. Просто мне кажется, что Трина скоро улетит отсюда с Иоганном, а ведь им тоже надо будет что-то иметь!

— Да, видимо, это будет уже скоро,- согласилась фрау Фальк,— но им много не нужно.

— Ты думаешь, что уже в эту осень они поженятся? — с любопытством спросила словоохотливая женщина.

— Да, в понедельник утром я сказала Трине, что если они хотят жениться, то пусть делают это скорее.

Хозяйка отошла. Но тут подошла Трина, чтобы что-то взять. Любопытная соседка воспользовалась этой возможностью.

— Ну, Трина, как нам кажется, ты скоро пригласишь нас на свой праздник?

При этом она с улыбкой посмотрела на девушку. Трина не знала, что ответить, и быстро вышла во двор. Она снова покраснела и подумала, что Иоганн заметит это. Подойдя к сараю, она прямо в дверях столкнулась с Иоганном. Тот заметил волнение Трины и вопросительно посмотрел на нее. Она опустила глаза, поставила ведро на пол и сразу же вышла. Когда она проходила мимо Иоганна, он спросил:

— Тебе нездоровится?

— Нет, все в порядке; ты думаешь так, потому что я снова красная? Я ничего не могу поделать с собой. Женщины спрашивают меня, когда я приглашу их на свой праздник.

— И что ты им ответила?

— Ничего; я не знала, что ответить.

Иоганн дал ей совет:

— Если они еще раз спросят, скажи им, что, возможно, в воскресенье.

Трина некоторое время стояла, потупив взгляд, а затем посмотрела на Иоганна и спросила:

— Иоганн, ты действительно думаешь так или просто хочешь немного подразнить меня?

— Нет, если ты скажешь им это, то я действительно так думаю.

Трина снова зашла в дом. Открывая дверь, она услышала слова матери, что они скоро поженятся. Одна из соседок, с улыбкой глядя на покрасневшую Трину, воскликнула:

— Слышишь, что говорит твоя мать? Теперь как можно скорее делайте свадьбу! Мы не намерены долго ждать. Так и скажи своему Иоганну.

Трина ушла в другую комнату, чтобы накрыть стол. Всё приготовив, она сказала об этом матери.

— Тогда я сейчас позову всех,— С этими словами мать вышла во двор и стала звать: — Идемте все пить кофе!

Все отложили свою работу и собрались за столом. Иоганн сидел один в конце стола. Одна из соседок заметила это и предложила Трине сесть рядом с ним:

— Пора привыкать, тем более, что мы все уже знаем. Садись рядом в доказательство того, что скоро будет свадьба.

Трине не нравились эти речи в присутствии родителей и соседей, но она молчала, борясь с охватившим ее смущением.

После кофе нужно было еще кое-что прибрать; Иоганн усердно помогал Давиду. Когда повсюду был наведен порядок, все зашли в дом и некоторое время провели в приятной беседе. Вскоре соседи разъехались по домам. Иоганн остался. После ужина вся семья села отдохнуть, так как все очень устали. Иоганн и Трина ушли в летнюю комнату.

— Трина, если у тебя ничего не изменилось по отношению ко мне, то мы сможем чудесно жить на моей ферме,— после неловкого молчания произнес Иоганн и выжидающе посмотрел на Трину.

Трина спокойно ответила:

— Иоганн, у меня все это серьезно; ты для меня самый хороший в мире. Люди уже знают о нас, и если ты говоришь, что можно делать свадьбу, то я готова!

При этих словах он прижал ее к себе, поцеловал и сказал:

— Тогда мы, если твои родители согласны, в воскресенье объявим о помолвке!

— Ах, Иоганн,— сияя от радости и положив руку ему на плечо, говорила Трина,- ты делаешь меня такой счастливой! Теперь у тебя всегда будет горячая пища; насколько это будет в моих силах, тебе не придется готовить себе еду!

Они решили спросить разрешения у родителей. Однако Иоганн не знал, как это нужно делать, и Трина тоже не знала.

— Мне ничего не нужно спрашивать, Иоганн; спрашивать должен ты. Я не знаю точно, как, но...

Тут она поспешно встала и вышла в кухню, так как услышала там голос матери. Собрав все свое мужество, она кивком головы позвала мать к выходу.

— Мама, мы с Иоганном согласились, чтобы в воскресенье сделать помолвку. Но что и как должен Иоганн спросить у вас?

С бьющимся сердцем она ожидала ответа матери. Та немного подумала и затем рассказала Трине, как это обычно делается, добавив:

— Мы уже давно знали, что рано или поздно это случится; что ж, заходите в дом. Я пойду в зал к отцу, и когда вы оба придете, мы сможем все обсудить.

Мать пошла к отцу, а Трина с трепещущим сердцем подошла к Иоганну и взяла его за руку.

— Пойдем, Иоганн; чем раньше мы начнем, тем скорее кончим!

Иоганн поднялся; он чувствовал смущение, но вскоре взял себя в руки и последовал за Триной в зал, где их радостно приветствовали.

Мы умолчим, о чем шел разговор между родителями и детьми; это были серьезные, решающие часы. Когда Иоганн с Триной вышли из комнаты, лица их светились радостью и счастьем. Они подсели к сестрам Трины и долго еще разговаривали.

Было уже поздно, когда Иоганн отправился домой, но никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым, как в этот вечер. Ночь казалась ему светлее, чем обычно, и даже его жеребец, похоже, разделял его чувства и весело бежал рысью всю дорогу, так что через несколько часов они были дома. Здесь Иоганна встретил заливистым лаем пес, как будто и он что-то знал о счастье своего одинокого хозяина.

Управившись со всей неотложной работой, Иоганн лег в постель, но из-за радостного возбуждения долго еще не мог уснуть. Наконец глубокий сон одолел его. Проснулся он рано утром; ночью ему снился чудесный сон, который он долго не мог забыть: ему снилось, как счастливо он жил со своей Триной.

После завтрака юноша сказал сам себе: «Теперь мне нужно хорошо поработать, чтобы к воскресенью навести здесь полный порядок. В понедельник я приведу сюда свою Трину и покажу, как выглядит ее будущее жилище».

В субботу Иоганн съездил в город и сделал некоторые покупки. А вечером пораньше лег спать, чтобы ранним воскресным утром выехать из дома.

Наступил день Господень. Было еще темно. Жеребец бодро бежал по замерзшей дороге. Иоганн сдерживал его, чтобы тот не устал раньше времени. Иоганну было уже 26 лет, но за все эти долгие годы никогда еще не испытывал он такой радости, как сегодня. Он чувствовал, что теперь только начинаются для него солнечные дни.

Когда Иоганн въехал во двор усадьбы Фалька, из дома с сияющим лицом вышла Трина.

- Доброе утро! Доброе утро! — с улыбкой приветствовала она его,— Ты, наверное, еще не завтракал, Иоганн?

- Нет, но я не голоден. Я так рад, так рад! Для меня начинается такая прекрасная жизнь, что я не чувствую никакого голода.

- Но тебе нужно немного поесть,— возразила Трина.— Идем, я буду кушать с тобой.

И они пошли в дом, в то время как одна из сестер отвела жеребца в конюшню. Было еще слишком рано, чтобы ехать в церковь.

Иоганну пришлось сесть за стол. Трина села с ним рядом и тоже налила себе чашку кофе.

- Доброе утро! - поздоровался с ним Давид, выходя из зала.

Иоганн скромно поднялся со своего места и протянул ему руку, которую тот крепко пожал.

- Да, сегодня утром погода прямо-таки зимняя,-заметил Давид,— Наверное, будет мороз.

- Не знаю,— ответил Иоганн,— по-моему, еще не настолько холодно. Я, по крайней мере, холода не почувствовал.

После завтрака вся семья поехала в церковь, расположенную в нескольких милях от них. Иоганн ехал вместе с Триной; его жеребец гордо бежал рысью, как будто сознавая, что сегодня впервые везет свою будущую хозяйку. Во дворе церкви они встретили многих своих соседей. Когда те увидели Иоганна и Трину, им все стало ясно.

- Ага, это, наверное, жених с невестой,- заметил один из стоящих там.

— Ну, это с его стороны очень умно,— добавил другой,— так как одиночество — это плохо. А в лице Трины он нашел себе хорошую хозяйку.

Войдя во двор, Иоганн приветливо поздоровался со всеми и вслед за Триной прошел в помещение церкви. В вестибюле они сняли верхнюю одежду и вошли в зал. Присутствующие с любопытством вытягивали шеи, глядя на них, так как помолвка в то время была событием, приятно нарушавшим однообразие повседневной жизни. Вскоре появились певцы и запели прекрасный утренний гимн о заре вечности. Все пели с радостным сердцем. Иоганн думал о том, какой подходящий гимн был выбран, ведь для него действительно начиналась новая заря жизни.

Иоганн с Триной заняли места впереди, так как сегодня церковь была переполнена. Проповедник сказал прекрасную проповедь. В основание ее он взял место Писания, повествующее о том, как Иаков пришел к Лавану. Иоганна проповедь захватила; казалось, она была направлена непосредственно к нему. Трина едва могла сдерживать радость. После окончания проповеди пастор представил собранию молодую пару, которая решила вступить в брак.

- Жених - наш брат по вере Иоганн Петерс, невеста — Трина Фальк. Если у кого-то есть какие-то существенные возражения против этого союза, тот пусть сообщит об этом.

Тут Иоганн вспомнил о том, как Ганс Петерс однажды сказал ему, чтобы он из трех фамилий выбрал себе одну, «так как наступит время, когда тебе нужно будет использовать свою фамилию».

И вот этот момент наступил. Певцы запели заключительный гимн. Трина встала и в сопровождении жениха вышла во двор. После радостных приветствий и поздравлений они поехали домой.

Вскоре прибыли и родители, которые привезли с собой кое-кого из близких друзей. После обеда приехали и другие соседи и друзья. Приветствуя жениха с невестой, многие говорили Трине:

— Этого дня, дорогая Трина, мы ждали давно.

Праздник продолжался в доме. Много пели, проповедник сказал речь, посвященную помолвке. Затем все стали пить кофе. И у гостей, и у хозяев было приподнятое настроение.

— Иоганн,— сказал один из соседей, собираясь отправляться домой,— тот шаг, который ты делаешь, я считаю правильным. Трина будет отменной хозяйкой, мы хорошо знаем эту семью,— И он протянул ему на прощание руку,— Не забывайте приезжать сюда!

Гости спешили домой, так как нужно было кормить скотину.

 

 

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

 

В следующие две недели Иоганн с Триной наносили множество визитов. Прежде всего Иоганн привез невесту в свой дом. Он показал ей все, что у него было. Она должна посмотреть место своего будущего обитания. Войдя в дом, Иоганн сказал:

— Трина, я не могу ввести тебя во дворец, но надеюсь, что с твоей помощью и с Божьим благословением у нас будет замечательное жилье.

— Иоганн,- взволнованно отвечала она,- я не ищу богатства, лишь бы была любовь и согласие, и я уверена, что это ты мне обеспечишь. И если мы оба будем прилежно работать, то скоро сможем построить себе и дворец.

Она вопросительно посмотрела на него, и Иоганн ответил ей поцелуем. Трина быстро приготовила кофе, и они сели за стол. Хотя они недавно обедали, еда показалась им удивительно вкусной: ведь это была их первая совместная трапеза в собственном доме.

— Ах, Иоганн, как все-таки чудесно, что мы сможем всегда быть вместе,— говорила Трина, убирая со стола.

— Да, и мы сделаем все, чтобы мрачные времена остались в прошлом,- ответил Иоганн и пошел к двери,— Я только посмотрю на скотину,— добавил он и вышел во двор.

Вскоре и Трина стояла вместе с ним в хлеву и восхищалась породистыми коровами. Когда все были накормлены и напоены, Иоганн снова запряг жеребца, и они продолжили посещения друзей и знакомых. Так как их друзья жили далеко друг от друга, эти поездки занимали много времени.

На следующее воскресенье они снова были в церкви, а после обеда остались в родительском доме. Вторая неделя пролетела во всевозможных хлопотах: нужно было многое приготовить к свадьбе. В последние три дня Трина оставалась дома, помогая печь и приводить все в полный порядок.

Наконец наступил долгожданный день. Иоганн выехал из дому очень рано, и когда прибыл к Фалькам, они еще завтракали.

После завтрака заканчивали последние приготовления во дворе и в доме. К обеду все было готово к приему гостей, которые прибывали с разных мест. Жених с невестой особенно радовались тому, что из Восточной резервации приехали родители Иоганна — Ганс и Фрида Петерсы. Когда почти все гости были на месте, подошло время начинать торжество. Дом был полон, так что гостям, желающим присутствовать на этом торжестве, пришлось потесниться. Лишь Иоганн с Триной удобно сидели на своих стульях. Спели обычные в таких случаях свадебные песни, затем проповедник кратко рассказал, как Бог установил брачную жизнь. Текстом своей проповеди он избрал место Писания: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду». После этого проповедник обратился к жениху с невестой:

— Если вы не изменили своего намерения, то встаньте!

Они встали. Трина боролась со все возрастающим смущением, но Иоганн стоял спокойно. Проповедник обратился к Иоганну:

— Сначала я спрошу тебя, Иоганн Петерс: ты согласен взять в жены Катарину Фальк, любить ее, заботиться о ней и не покидать ее, пока смерть не разлучит вас?

Уверенно и громко Иоганн произнес:

— Да, согласен!

При этом ему снова пришли на память слова отца о том, что придет такой момент, когда нужно будет иметь свою фамилию. Подобный вопрос был задан и Трине. После бракосочетания гостям было предложено угощение.

Вечером заметно похолодало; гости один за другим разъехались. Уже поздно вечером Иоганн заметил, что ему тоже нужно ехать и позаботиться о скотине.

— Я поеду с тобой,— решительно сказала Трина.

Она переоделась, и молодые люди поехали домой. Прибыв домой, Иоганн хотел первым делом затопить печку, но молодая жена не допустила этого.

— Нет, Иоганн, отныне домашние дела буду делать я, а ты иди позаботься о скотине.

Когда все животные были накормлены и Иоганн снова зашел в дом, он приятно удивился: в доме было тепло и не казалось так пусто, как раньше. Как настоящая хозяйка, Трина не забыла о кофе.

— Я подумала, что ты захочешь освежиться чашкой кофе.

— Не знаю, голоден ли я,— ответил Иоганн,— но кофе выпью с удовольствием. Надеюсь, и ты тоже?

— Конечно; я счастлива, что теперь всегда могу быть с тобой вместе.

Она стала накрывать на стол, но не сразу могла найти все нужное. Иоганн, зная, где что лежит, сказал:

— Ты только скажи, что ты хочешь, и я принесу.

После кофе Иоганн и Трина сели рядышком и проговорили до поздней ночи, строя планы на будущее. А будущее представлялось им в розовом свете. Собака спокойно лежала у печки, время от времени поглядывая на свою новую хозяйку, как бы желая приучить себя к новой жилице. Вдруг она поднялась и улеглась у ее ног. Трина погладила ее лохматую голову и сказала Иоганну:

— Кажется, и собака знает о том, что я хочу жить здесь.

— Да,— засмеявшись, согласился Иоганн и добавил: — Она тоже праздновала нашу свадьбу. В прихожей у меня лежал кусок мяса, так она сегодня оприходовала его.

Когда Иоганн сказал эти слова и строго посмотрел на собаку, та поднялась и положила голову ему на колени, как бы прося извинения.

— Ладно, ладно, я тебя не виню; мы ведь тоже хорошо поели.— И он погладил ее по голове,— Ну, теперь иди отдыхать; завтра тебе снова предстоит трудиться.

И действительно, будто поняв хозяина, собака отошла от него и улеглась на свое место. Через короткое время по ее вздрагиванию можно было понять, что она спит. Наконец и наши молодые отправились на покой.

Утром Иоганн проснулся от каких-то звуков; он быстро вскочил с постели. Открыв дверь, ведущую в кухню, он увидел свою молодую жену, возившуюся около печки.

— Мне нужно скорее накормить животных. Как это я так долго спал? - говорил он сам себе, быстро одеваясь.

Пока он был в хлеву, молодая хозяйка успела управиться по дому. После завтрака Иоганн запряг две лошади, и они поехали к родителям, чтобы помочь там убрать после вчерашнего праздника и перевезти вещи Трины.

В доме родителей кипела работа. Как только молодые въехали во двор, они услышали голоса детей:

— Они приехали, они приехали!

— Доброе утро! Ну, как дела у наших молодых? — спросил отец, весело глядя на них.

— О, чудесно,- ответил Иоганн.— Мы приехали помочь вам, но, как я вижу, уже почти все сделано.

— Ну, работы было не так уж и много,— сказал отец и отвел лошадей в конюшню.

Когда Трина вошла в дом, ее там приветствовали словами:

— Добрый день, фрау Петерс!

Трина засмеялась, услышав такое обращение. Над ней дома постоянно подтрунивали, но она на это не обижалась. После обеда вещи Трины погрузили в повозку, и молодые Петерсы поехали к себе домой.

В течение двадцати пяти лет наслаждались Иоганн и Трина счастливой супружеской жизнью. Трина прилагала все старание, чтобы быть для Иоганна верной и любящей женой, исполняя то, что обещала в день свадьбы. Это для нее не было тягостным бременем, так как она любила мужа. Она дарила ему любовь, которой так недоставало ему в молодые годы!

Пути Господни неисповедимы — это Иоганн испытал на опыте своей жизни.

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Находка

Сельский сход

Кто легче?

Новый житель вызывает пересуды

Тревожные предчувствия

Кто он, смертельный враг?

Неудавшееся убийство

Сирота

«Не ссорьтесь на дороге»

Преследования

Без приемной матери

В предвкушении переселения

Оставлен...

Новая семья

В Америку!

Выбор фамилии

Знакомство с суженой

Помолвка

Семейное счастье