В 4.15 появляется Эдель. Чтоб не опоздать. С каждым разом она приходит все раньше. Боится, что однажды столкнется в дверях с собой же, идущей обратно. Но женщина в приемной не удивляется.

— Ну конечно же, — говорит она. — Они немедленно кого-нибудь пришлют.

* * *

В офисе все выбиваются из графика. Фрэнк что-то переделывает на ходу. Джо старается сохранять безразличие — и тем не менее ходит за ребятами по пятам.

— Сценарий уже отправили на распечатку, — говорит она. Фрэнк не слышит. Похлопав рукой по заднему карману, он столбенеет. Его бумажник и фотографии исчезли.

* * *

В приемную входит мужчина и спрашивает у нее, как ее зовут. Когда она называет свое имя, он говорит: «Замечательно», как будто у нее такое уж замечательное имя.

— Идемте со мной, — говорит он и выходит в какую-то дверь. Она смотрит на женщину-администратора за столом. Женщина ей улыбается. Улыбка предназначена ей — но также и ряду мониторов на стене, где крутят мультфильм про кота и птицу. Кот идет по телеграфной проволоке к птичьему гнезду. Балансируя зонтиком вместо шеста.

* * *

Фрэнк входит в студию через широкие двери для декораций — в них без труда можно вкатить самолет. Пройдя по площадке, он поднимает глаза к осветительной вышке, которая, мигая и скрипя, спускает на телескопической «удочке» одиночный софит. Визгливо жужжа, софит оборачивается к нему и включается.

— Здрасте-здрасте, — говорит Фрэнк.

* * *

Войдя в дверь вслед за мужчиной, Эдель оказывается в коридоре — неожиданно узком и людном. Она просто не успевает всего разглядеть. Мимо проскакивает мужчина с грязным пододеяльником, завязанным, как мешок. Она ощущает запах чего-то прогорклого. Неясно, от мужчины он исходит или от его мешка. Оглянувшись через плечо, она замечает, что мешок шевелится. В пододеяльнике что-то шевелится, что-то вонючее.

* * *

Маркус монтирует интервью с героиней прошлой недели. Девушка на пленке говорит:

— Чудесные глаза, широченная улыбка, грудь — всякий скажет, что мощная, но самое лучшее… ну, вы понимаете… вообще-то все девушки… но я вот… я просто голову теряю, когда…

— Ну скажи это, — бурчит Маркус под нос. — Скажи.

— Я…

— Ты…

— Мне нравится…

— Тебе нравится, когда у мужчины красивая…

— Мне нравится, когда у мужчины красивая…

— Задница.

— Душа.

— Чего? — говорит Маркус. — Утром она совсем другое говорила.

— Бабы, — говорит монтажер. — Ветреный народ.

* * *

Мужчина ведет ее по коридору, за угол, где кто-то вопит: «Беги. Одна нога тут!» Какая-то женщина, повернувшись, натыкается на нее, и на пол падают пять кассет; их футляры распахиваются, а одна кассета, скользнув по полу, ударяется об стену. Эдель наклоняется подобрать кассеты.

— Извините, — говорит она, и обе женщины сталкиваются лбами. Женщина, которая несла кассеты, ничего не говорит Эдели и только бормочет: «Вот черт. Вот черт».

* * *

Наверху в режиссерском боксе Фрэнк набирает номер и говорит:

— Что там такое с третьей камерой? Через три часа прямой эфир. Чего вы от меня хотите? Чтобы я дал затемнение? — а голос его жены произносит:

— Фрэнк? Кто тебе дал мой телефон? Это что, розыгрыш?

* * *

Она входит вслед за мужчиной в дверь. Это гримерная.

— Эдель, — говорит он, — для «Рулетки Любви».

— Как жизнь? — говорит женщина из гримерной. — Присаживайтесь.

Она забирается в кресло типа парикмахерского; женщина берет розовый слюнявчик, резко встряхивает им в воздухе, оборачивает верхним концом ее шею. Нижняя часть слюнявчика безвольно опадает ей на грудь.

— Нервишки шалят? — говорит женщина.

— Нет, — говорит Эдель. — То есть да.

Глянув на свою коленку, она видит поехавшую петлю на своих колготках, которая прямо у нее на глазах убегает под юбку.

* * *

— Когда я впервые ее увидел… Готовы? Ладненько. Когда я впервые ее увидел, то подумал: «Классное личико. Жаль, платье подкачало». Нет. Нет. Первое, что я разглядел, — это были ее глаза. Зеленые, ведьмовские такие, неотразимо-зеленые. Карие. Дайте еще раз попробую. Когда я впервые ее увидел, то подумал: «Привет… Мы с тобой скучать не будем».

* * *

Стивен машет камере точно так, как ему велели, и свет вокруг его головы расщепляется на красные, зеленые и синие полосы.

* * *

Мужчина, сидящий в соседнем с Эдель кресле, подмигивает ей. Кажется, это министр здравоохранения и социального обеспечения.

— М-м-м-м-н-н, — говорит министр. И жмурится. — Приятно, — говорит он. — Знаете, нет ничего приятнее, чем гримироваться.

Гримерша перегибается через него. Касаясь грудью его уха.

* * *

— Приготовиться к репетиции, — говорит Фрэнк. — Пять минут. Пусть костюмеры что-нибудь сделают с белой рубашкой того парня — на всю студию бликует. Дамьена в фокус. Затем — вторая. ЧТО-О?

По всем экранам разливается белизна.

* * *

Поглядев вверх, Стивен видит на мостике меня. Я смотрю вниз. Вид у него испуганный. Тем не менее, он улыбается. «Ах-х!» — взрывается лампа, усыпав пол искрами и стекляшками. «Бах!» — разрывается мое сердце. «Ах-х!» — рвется моя грудь.

И я наконец-то узнаю, чем «одна» отличается от «двое».

— Один. Дьва, — говорит Стивен в микрофон. — Один. Дева.

* * *

Пока готовят камеры, Фрэнк сматывается в туалет. Из соседней кабинки воняет. В ней шумит какой-то человек. Судя по звуку, он кормит кур или теленка. Из его горла вырывается гортанное кудахтанье. Фрэнк слышит журчание спускаемой воды и мужской голос:

— Дудки, не выйдет.

* * *

Может, это все-таки не министр здравоохранения и соцобеспечения. Эдель замечает, что он водит вверх-вниз ладонью по ноге гримерши выше колена. И с каждым разом все глубже залезает ей под юбку.

* * *

— «Ладно, давай пообедаем в отеле», — сказала я. — «Если хочешь, я надену платье». Мне вообще-то показалось, что от моих ног он не в восторге. А когда я это сказала, то подумала: «Да, приятный какой человек, глаза добрые и умеет слушать», может, потому, что рот у него всегда был набит. Нет, этого я не говорила. Выбросьте эту фразу.

— Эту фразу оставь, — говорит Маркус.

* * *

Глава отдела оперативной информации входит в туалет и идет к писсуару. Фрэнк пятится от кабинок. Наталкивается спиной на спину главы оперативной информации, и тот оглядывается через плечо. Фрэнк многозначительно заглядывает ему в глаза. Оба навостряют уши. Слышно, как моча главы отд. опер. инф. льется в писсуар, а из кабинки доносится мужской голос:

— Ну давай. Ну давай, миленький ты мой, давай, засранчик. Давай.

* * *

Гримерша нагнулась над министром здравоохранения и социального обеспечения. Она шлепает его по лицу мягкой, сухой, жесткой пуховкой. Он гладит ее бедро с тыльной стороны, высоко-высоко. «Ну как получилось?» — спрашивает она.

— Приятно, — отвечает он, открывая глаза. — Очень приятно, — и она улыбается ему сверху вниз.

* * *

— Целуется он гениально. Я хочу сказать, классически. И вот он говорит: «Слушай, давай-ка шевелись», я ведь не особо хотела рассказывать вам правду, но с ним — это полный отпад, серьезно. Как во всех этих байках — «русские руки», «римские пальчики»! Ну ладно. Ночь была замечательная. Теплынь необыкновенная. И тут он говорит: «Хер с тобой».

— Режь после «пальчиков», — говорит Маркус.

* * *

Тишину в туалете нарушает лишь журчание мочи главы отд. опер. инф. и голос мужчины в кабинке, произносящий:

— Глотай, засранец. Глотай.

Фрэнк наклоняется посмотреть, сколько пар ботинок виднеется под дверью. Сиденье унитаза с грохотом падает, и мужчина произносит:

— Блин.

Изнутри кабинки вылетает грязная простыня и повисает на двери. Маленькая белая мышка, выскочив из-под перегородки, пробегает по ботинкам главы отд. опер. инф., вследствие чего промокает до костей.

— Блин, — произносит глава отд. опер. инф.

* * *

— Просто откиньтесь на спинку, — говорит гримерша.

— Пожалуйста, пожалуйста, я не спешу, — говорит министр здравоохранения и социального обеспечения.

— Я вас только немножко подправлю, — говорит она, беря пинцет. — Знаете, что говорят про мужчин, — говорит она, — со сросшимися бровями.

* * *

— В жизни такого не видел, — говорит оператор Фрэнку. — Картинки опять появились, только проходят вверх тормашками.

— Ну так встань на голову, сложно, что ли, — говорит Фрэнк.

* * *

— Здоровенный такой конец с набухшей веной, а я говорю: «Ну пожалуйста, дай мне только сбегать в туалет, мне надо сходить, через минутку вернусь, обещаю, обещаю», а он молчит себе, а я не могу пошевелиться, а этот здоровенный конец с тупой мордой работает себе.

— Отмотай назад, — говорит Маркус.

* * *

— А-а-ай! — вопит министр, покамест гримерша рассматривает зажатый пинцетом клок волос. Его тело в кресле каменеет, рука под юбкой гримерши сжимается в кулак.

— Ах ты СУКА! — кричит он, и человек из спецслужбы вбегает в комнату с пистолетом в руке.

* * *

Джо проверяет свой секундомер, отсчитывая промежутки по запасному секундомеру. Затем проверяет оба секундомера по новой. Один из них врет.

* * *

Из гримерной слышится вопль. Человек из спецслужбы роняет сэндвич. Тратит три длиннющих секунды на то, чтобы вытащить из кобуры пистолет. Вопли прекращаются. Выбив ногой дверь, он берет людей в комнате на мушку. Пистолет стреляет. Одно из зеркал разбивается вдребезги, и лицо Эдель падает на стол.

* * *

— Физически, — говорит Фрэнк. — Физически переверните камеру вверх ногами.

Пара ступней проходит по потолку в верхней части кадра, затем, кувыркнувшись, идет по полу.

* * *

— Целуется он гениально. Я хочу сказать, классически. И вот он говорит: «Слушай, давай-ка шевелись», я ведь не особо хотела рассказывать вам правду, но с ним — это полный отпад, серьезно. Как во всех этих россказнях — «русские руки», «римские пальчики»! Ну ладно. Ночь была замечательная. Теплынь необыкновенная. «Хер с ними со всеми», — говорит он. «Пошли купаться», — говорит он. «Все спят. Вообрази — мы с тобой последние живые люди на свете».

— Чего-о? — говорит Маркус.

* * *

Джо синхронизировала свои секундомеры. Она кладет руку на плечо Фрэнка.

* * *

— Всем не двигаться, — говорит человек из спецслужбы. — Иначе стрелять буду.

В дальней части комнаты стоит мужчина с грязной простыней в руках. — Давай. Ну давай же, — говорит он. Человек из спецслужбы смотрит на пол, где, огибая ножку одного из кресел, вьется змея. Направляется она в его сторону.

— Это всего лишь змея, — говорит мужчина. — Не мог же я в сортире ее бросить.

Змей человек из спецслужбы боится.

* * *

Я влетаю в гримерную. Мишель косится на меня довольно-таки злобно и указывает глазами на парня, сидящего на полу со змеей. Все держатся, как истые профессионалы.

— Дэвид, верно? — говорю я, пожимая его руку. — Что вас сюда привело? Хотите Патрика вазелином смазать? — (это змею так зовут: Патрик).

* * *

И все это перед самым эфиром. Стивен во всем обвинил Патрика, что было вполне предсказуемо. Кого ему винить, как не змею?

Я поднимаюсь в гостевую.

— Ну как, Эдель? — говорю я. — Готова?

— У меня колготки поехали, — говорит она.

Телевизор в углу включен. Эдель переключается на «Три, два, один», где Кэрол проводит арифметическую блиц-игру.

— В арифметике она сечет, как бог, — говорю я просто чтоб не молчать.

— Почему она вечно беременная? — говорит Эдель. — В смысле, когда ей рожать?

И действительно, когда б ты ее ни видел, Кэрол из «Три, два, один» все еще беременна. Весь год ходит на восьмом месяце.

— Они записывают все выпуски скопом, — говорю я. — Записывают штук двадцать за неделю, а потом вразброс показывают.

— Ага, ясно, — говорит Эдель. Но она мне не верит. Она смотрит на Кэрол, которая не может счесть лишь одного — оставшихся дней, словно все эти числа в ее голове вытеснили горстку чисел из живота. И мы обе смотрим на холмик под платьем Кэрол, где месяц за месяцем сидит младенец, сидит на телеэкране, по своему обыкновению, счастливый. Не покоряясь времени.