Первым нарушил неловкое молчание Поль.

– Ты юный негодяй, – сказал он еле сдерживая ярость. – Что ты, черт возьми, расхихикался?! В этом нет ничего потешного ни для тебя, ни для меня!

– А по-моему, это очень смешно, – признался Дик. – У тебя такой уморительный вид.

– Уморительный! Куда уморительней! Я провел самую кошмарную неделю за всю мою жизнь.

– А! – заметил Дик. – Я подозревал, что не все будет гладко. Но судя по твоему письму, ты все же получаешь удовольствие, – добавил он с усмешкой.

– Зачем ты сюда заявился? Неужели ты не мог наслаждаться победой дома – нет, тебе еще понадобилось приехать и глумиться надо мной!

– Не в этом дело. Я просто хотел посмотреть на ребят и па тебя.Откровенно говоря, главная цель его визита заключалась совсем в другом Дику не терпелось взглянуть на Дульси.

– В таком случае, да будет тебе известно, друг мой, – сказал мистер Бультон с тяжеловесным сарказмом, – что дела у меня идут отлично – просто из рук вон! Твои друзья ночью колотят меня шлепанцами, а днем пинают ногами, словно чертов футбольный мяч. Вчера вечером меня исключили из школы, но сегодня простили, заменив исключение публичной поркой, и она не состоялась только из-за твоего появления, но я полагаю, ее просто отложили.

– Ничего себе, – присвистнул Дик. – Ты даешь! Меня еще ни разу не собирались исключать. Опять небось Чонер настучал? А что же ты отмочил?

– Ничего, клянусь тебе – ничего! Просто всплыли твои грехи – и за них хотят выпороть меня.

– Не беда, – утешительным тоном произнес Дик, – за семестр ты все их успеешь искупить. Особых проказ у меня не было. А что, он увидел мое имя, вырезанное на его письменном столе?

– Про это мне ничего не известно, – сказал Поль.

– Если бы он увидел, то ты бы про это живо узнал, – хмыкнул Дик. – Порка была бы обеспечена. Но в конце концов, что такое порка ? Мне плевать на порку!

– Зато мне вот не плевать! И я этого не вынесу... Дик, – спросил он вдруг в приливе надежды. – Ты случайно приехал не для того, чтобы сказать, что тебе надоело дурачиться? Ты не решил оставить эту затею?

– Нет, – отрезал сын. – С какой стати?! Ни уроков, ни зубрежки, сплошные развлечения! Масса денег, ешь и пей, что душе угодно! Нет, от такого я не откажусь!

– Тебе не приходило в голову, что твое поведение подпадает под статью закона? – осведомился отец, решив напугать сына. – Да будет тебе известно, что выдача себя за другое лицо с мошенническими целями является преступлением. Этим-то ты и занимаешься сейчас.

– Ты тоже, – возразил Дик. – И не я первый начал. Ты захотел стать мной, ну а я – тобой. Ты стал, кем хотел, чего же теперь жаловаться?

– С тобой, я погляжу, спорить бессмысленно, – сказал Поль. – Ты бесчувственный негодяй. Но я хочу тебя предупредить. Не знаю, в мое ли тело вселилась твоя бестыжая душа или нет, но очень похоже, что в мое. Так или иначе твой нынешний образ жизни может тебя погубить, если ты не проявишь благоразумие. Неужели ты считаешь, что человек твоих лет, вернее моих лет, может выдерживать сладости, крепленые вина, ночные бдения? Через день-другой ты свалишься от приступа подагры. Можешь ничего мне не говорить. Я вижу, что тебя сейчас мучит несварение желудка. Я вижу, что твоя – или моя – печень сейчас пошаливает. Я это вижу по твоим глазам. Дик встревожился, но сказал:

– Если я расхвораюсь, то всегда могу попросить Барбару

взять камень и велеть ему снова превратить меня в меня. Это ему раз плюнуть.

– Раз плюнуть! – простонал мистер Бультон. – Скажи мне. Дик, неужели ты появляешься в моей конторе в этом шутовском наряде?

– Когда я туда езжу, – как ни в чем не бывало отвечал Дик, – я действительно одеваю этот костюм и эту шляпу. А что? Костюм просторный, и я терпеть не могу цилиндр. Я им насытился здесь по воскресеньям. Но в конторе у тебя скукотища. Клерки не умеют поразвлечься. Но я на днях соорудил отличную ловушку. Когда какой-то желтолицый старик пришел к тебе, то не успел он открыть дверь, как – бау! – на голову ему свалилась корзина для бумаг.

– Как его звали? – с трудом сдерживая ярость, спросил Поль.

– Что-то вроде Шеллз. – Он представился моим старым другом, но я сказал ему, что он врет.

– Шеллак? Мой корреспондент из Кантона? Человек, которому я мечтал угодить, когда он объявится в Лондоне! – взвыл

мистер Бультон. – Несчастный щенок! Ты не понимаешь, что

натворил.

– Не все ли тебе теперь равно? – спросил Дик. – Ты же отошел от дел.

– И долго ты собираешься держать меня так? – осведомился мистер Бультон.

– Да хоть всю жизнь, – честно признался Дик. – Интересно будет посмотреть, кто из тебя вырастет – если ты, конечно, будешь расти. Может, ты навсегда останешься таким, как есть. Кто их разберет, эти талисманы...

Это предположение взбесило Поля. Он шагнул вперед и, вперив в сына горящий взор, процедил сквозь зубы:

– Думаешь, я с этим так легко смирюсь? Может, я больше никогда не стану самим собой, но я не собираюсь подыгрывать тебе и тем самым ускорять свою погибель. Ты не сможешь держать меня здесь вечно, и где бы я ни оказался, я буду рассказывать о приключившемся. Ничего у тебя не выйдет. Ты, неуклюжий осел, не сможешь сыграть свою роль убедительно. Ты сразу же выдашь себя с головой, как только я потребую, чтобы ты опроверг мой рассказ. Господи, да я сделаю это прямо сейчас. Я разоблачу тебя перед доктором. Перед всей школой. Посмотрим, удастся ли тебе так легко от меня избавиться!

Сперва Дик отпрянул в испуге, боясь, что не сумеет достойно выдержать такое испытание, но когда Поль закончил, упрямо сказал:

– Дело хозяйское. Я не смогу тебе помешать. Но какой тебе от этого будет толк?

– Все узнают, что ты наглый самозванец, – сурово произнес Поль, направляясь к двери, словно желая позвать доктора, хотя в душе страшился такого рискованного шага.

Несмотря на его непреклонные слова, движения его были нерешительны, что тотчас же заметил Дик, сказавший:

– Стой! Сперва послушай меня. Видишь это? – И, распахнув полу пиджака, вынул из внутреннего кармана цепочку для часов, к которой какой-то дешевой позолоченной железкой был прикреплен камень Гаруда. Поль сразу узнал его.Не подходи, – грозно прикрикнул он на отца, когда тот двинулся к нему, сам не зная, зачем. – Хочу честно тебя предупредить. Ты можешь мне сильно испортить жизнь. И я сейчас не смогу тебе помешать. Но если ты посмеешь это сделать, пеняй на себя. Если ты не будешь помалкивать, когда придет доктор, то я тотчас же вернусь домой, отыщу малыша Роли, дам ему камень и велю повторить за мной желание. Камень этот на многое способен. Если ты окажешься вместе с этой школой – за исключением Дульси – где-нибудь на необитаемом острове, или превратишься в индейца или в лошадь лондонского кебмена, то можешь сказать за это спасибо только себе. А теперь зови всех и побыстрей!

– Нет, – удрученно сказал Поль. При всей дикости угрозы, он боялся сбрасывать ее со счета, ибо успел уже убедиться в силе камня. – Я... я пошутил, Дик. Я не хотел. Как ни печально это говорить мне, отцу, но ты взял верх. Я сдаюсь. Я не буду тебе мешать. Только у меня одна просьба больше не ставь опыты с этим камнем, ладно? Обещаешь?

– Ладно, – сказал Дик. – Я буду трать честно. Пока ты не станешь возникать, я не прикоснусь к камню. Я не хочу тебе зла. Я лишь намерен оставаться тем, кем стал.

– А ты его не потеряешь? – тревожно осведомился Поль. – Может, положишь в стол и запрешь на ключ? А то цепочка эта не внушает мне доверия.

– Сойдет. Часовщик на углу прикрепил его мне за шесть пенсов. Но пожалуй, я потом вставлю кольцо попрочнее.

Разговор угас, казалось бы, насовсем, но затем Дик сказал, словно пытаясь избавиться от уколов совести:

– Лучше смирись. Все равно ты ничего не изменишь. Да и, в общем-то, быть мальчиком неплохо. Ты мало-помалу привыкнешь и начнешь радоваться жизни. И мы с тобой поладим. Я не буду тебя притеснять. Я не виноват, что ты оказался именно в этой школе. Ты ведь сам ее выбрал для меня. А по окончании семестра ты можешь перейти куда-нибудь еще – в Итон или Рагби. Я не постою за расходами. А хочешь – я найму тебе частного преподавателя. Я куплю тебе пони и ты «можешь на нем кататься, сколько душе угодно. Ты будешь жить лучше, чем я, если не станешь мне мешать...

Но эти радужные перспективы не произвели впечатления на мистера Бультона. Только полное восстановление в правах могло его удовлетворить, и он был слишком горд и зол, чтобы прикинуться обрадованным.

– Не нужен мне твой пони. – резко сказал он. – И белый Слон тоже не нужен. Да и в Итоне с Рагби мне врядли будет лучше, чем здесь. Будем называть вещи своими именами. Ты победил, а я проиграл. Я ничего не скажу доктору, но предупреждаю: настанет час...

– Ладно, ладно, – перебил его Дик. Избавившись от главной опасности, он обрел самоуверенность. – Ты не упустишь шанса перехитрить меня. Ото только честно. Моя же задача – не дать тебе его. А как у тебя с деньжатами? Не подкинуть?

Поль отвернулся, чтобы Дик не заметил на его лице внезапной радости, и сказал, стараясь говорить спокойно:

– Я уехал с пятью шиллингами. Сейчас у меня нет ничего.

– Ничего себе! – воскликнул Дик. – На что же ты промотал их всего за неделю?

– В основном на мышей и кроликов, – пояснил Поль. Твои товарищи потребовали назад деньги, якобы уплаченные за эту живность.

– Ты сам виноват. Зачем велел их утопить? Но я дам тебе немного. Сколько же? Полкроны хватит?

– Маловато, Дик, – сказал отец робким голосом.

– Весьма щедрое воспомоществование школьнику твоих лет, – напомнил Дик. – Но у меня нет монет по полкроны. Держи-ка!

И он протянул Полю соверен, который тот схватил, на радостях потеряв дар речи. Впрочем, за что ему было благодарить сына? Ведь то были его кровные деньги!

– А теперь берегись! – сказал Дик. – Идет Грим. Помни, что я тебе сказал. Никаких фокусов!

Доктор Гримстон вошел с видом человека, вынужденного исполнить тяжкий, но необходимый долг.

– Я надеюсь, – важно начал он, – что ваш сын избавил меня от необходимости знакомить вас с подробностями его возмутительного проступка! К несчастью, я не могу охарактеризовать это иначе, как вопиюще возмутительный проступок!

Несмотря на изменившуюся наружность, Дик чувствовал себя неуютно в присутствии директора. Он стоял, красный как рак, переминался с ноги на ногу и никак не мог заставить себя посмотреть на своего собеседника.

– Да, – наконец проговорил он. – Вы вроде бы собирались его выдрать, но тут, откуда ни возьмись, появился я.

– Я был вынужден это сделать, сэр, – отвечал доктор, слегка удивленный манерой визитера изъясняться, – я был обязан сурово покарать его поведение в присутствии всей школы. Я понимаю, что это вас огорчает, но правды не утаить. Он, несомненно, во всем вам признался.

– Нет, – сказал Дик. – Не признался. Что же этот шельмец натворил?

– Я надеялся, что в присутствии отца ваш сын проявит большую откровенность. Но значит, это придется сделать мне. Я знаю вашу щепетильность в проблемах морали, дорогой мистер Бультон. – Услыша это обращение, Дик глупо хихикнул. – Печальная истина состоит в том, что я уличил вашего сына в тайной любовной переписке с некой юной особой под священной крышей церкви.

– Ничего себе! – присвистнул Дик. – Скверно! – И он неодобрительно покачал головой, глядя на отца, которого так и подмывало разоблачить лицемера, хотя это было исключено. Плохо! В его-то годы... Негодный щенок!

Я и ожидал услышать от вас слова негодования, – отозвался доктор, на самом деле несколько шокированный тем спо|койствием, с которым воспринял эту весть его собеседник.

безоговорочное отцовское осуждение, какое мы сейчас услышали, должно пробудить остатки совести в испорченном подростке.

С огромным трудом Полю удалось сдержать негодование.

– Вы правы, сэр, – сказал Дик. – И его за это надо как следуе отчитать. Но не следует быть слишком строгими. В конце концов это природа...

– Прошу прощения, сэр? – сухо произнес доктор Гримстон, с трудом скрывая неудовольствие.

– Я хочу сказать, – начал Дик, чуть было не ткнув его дружески-игриво кулаком в ребра, – что все мы грешили этим в мое время. Я по крайней мере такое писал и не раз...

– Я не могу упрекнуть себя в подобном, и позвольте заметить, мистер Бультон, что такое снисходительное отношение к случившемуся способно свести на нет действенность только что выраженного вами негодования. Поймите меня правильно, сэр.

– Да, это верно, – поспешил согласиться Дик, видя, что дал маху. – Но вы еще не отодрали его?

– Я как раз направился за тростью, когда мне доложили о вашем приезде.

– Вряд ли стоит возвращаться к этому после моего отъезда, доктор...

– Древний философ, мой дорогой сэр, имел обыкновение наказывать своих невольников лишь после того, как угаснет первый костер негодования. Он полагал, что... – Философия – великая вещь, – перебил его Дик, пока Польь стоял и страдал всей душой. – Но может, имеет смысл простить его сейчас. Он больше не будет. А если снова примется за подобное, так я приеду и растолкую ему, что к чему. Это послужит ему уроком. Отпустите его с миром.

– Не могу противиться такой просьбе, – сказал доктор Гримстон, – хотя, со своей стороны, я убежден, что несколько ударов тростью сделали бы урок более наглядным. Просил бы вас еще раз подумать, прежде чем выразить окончательное сужение по этому поводу.

Поль слушал доктора с неописуемой тревогой. Он уже решил, что беда прошла стороной. Но кто знает, вдруг Дик умоет руки или перейдет на сторону его врага – в новом обличье это было бы вполне естественно...

К счастью, этого не случилось.

– Я бы все-таки его простил, – неловко проговорил Дик.

Я лично не одобряю телесных наказаний. Мне они, например, не приносили никакой пользы.

– Ну что ж, вы меня уговорили. Ричард, отец заступился за тебя, и я не могу игнорировать его пожелание, хотя у меня на этот счет есть свое мнение. Я готов забыть твое недопустимое поведение, если ты, конечно, не совершишь чего-то подобного. Поблагодари отца за доброту, которой ты явно не заслуживаешь, и попрощайся с ним.

– Он исправится! – воскликнул Дик. – Я не сомневаюсь. Кстати, сэр,вдруг спросил он. – А где сейчас Дульси?

– Моя дочь? Вы хотите с ней увидеться?

– Ничего не имею против, – сказал Дик и густо покраснел.

– К сожалению, она ушла на прогулку с матерью и вернется не скоро,пояснил доктор Гримстон. Дик помрачнел.

– Ну ладно, – пробормотал он. – Как она себя чувствует?

– Она редко хворает, а сейчас она в прекрасном самочувствии, сэр.

– Правда? – сказал Дик не без огорчения, возможно, при мысли о том, что его отсутствие никак не опечалило его возлюбленную и не подозревая, что отец заменил его в этой роли.

– Ну, а мог бы я увидеться с ребятами?.. Нельзя ли осмотреть вашу школу?

– Увидеть моих учеников? Разумеется, сор. Прошу!

И доктор повел гостя в класс. Поль двинулся за ними из любопытства. Доктор распахнул первую обитую зеленым сукном дверь и сказал:

– Вы застанете их в трудах.

За второй дверью слышался гул голосов, но когда отворилась вторая дверь, оказалось, что все до одного поглощенно склонились над учебниками, и сосредоточенность эта была приведена в действие движением дверной ручки.

– Наша мастерская, – весело сказал Гримстон, оглядывая класс. – Первый класс, мистер Бультон. Хорошие работники. Но попадаются и бездельники.

Дик застыл в дверях с видом глуповатым. Он хотел насладиться контрастом между прошлым и настоящим – из-за чего, кстати «ребята» так любят посещать школы, где учились, но увидев своих бывших соучеников, он вдруг испытал страх возможного разоблачения.

Школьники вели себя, как и положено в таких случаях Хорошие ученики самодовольно улыбались, ученики похуже глупо таращились. Дик не сказал ни слова, охваченный приступом смущения и тревоги.

– Это Типпинг, старший ученик, – сообщил доктор, потрепав того по плечу. – Я ожидаю от него прочных успехов.

– Голова у него прочная, – признал Дик, однажды разбивший о последнюю костяшки пальцев.

– Второй ученик, Бидлкомб. Если он приложит усилия, то прославит и школу, и учителей.

– Как дела, Бидлкомб? – спросил Дик. – Я тебе должен девять пенсов... то есть... В общем, вот шиллинг. Привет Чонер, – продолжал он, одолев первоначальную нервозность. – Как дела? Все ябедничаешь, небось?

– Вы его знаете? – наивно удивился Гримстон.

– Нет, нет, не знаю, но наслышан. Наслышан. Чонер попытался изобразить на лице самодовольную ухмылку, а его соседи захихикали с явным ликованием

– Ну что ж, – сказал Дик, обозрев знакомые лица и пред меты. – Мне пора. Меня ждут вечером важные дела. Ваши ребята выглядят неплохо, прямо-таки хочется опять стать школьником. До свиданья, друзья. Всего наилучшего.

И он удалился, оставив класс в убеждении, что старик Дика Бультона не так уж плох.

Дик задержался у входной двери, до которой его проводили доктор Гримстон и Поль.

– До свиданья, – сказал он. – Жаль, что не увидел Дульси Но ничего не поделаешь. Прощайте. А ты, – обратился он к отцу, стоявшему в удручении, в которое его привело несообразное поведение сына, – помни, что я тебе сказал. Никаких фоку сов!

Когда он весело побежал по ступенькам к воротам, доктор проводил взглядом странно одетую неуклюжую фигуру и важно наклонил седую голову в ответ на взмах руки Дика Затем он спросил Поля сочувственным тоном:

– Ты не в курсе, Ричард, у твоего отца нет неприятностей по работе?

На это мистер Бультон, обуреваемый самыми мрачными чувствами, так и не сумел внятно ответить.