Алессандро остался в маленькой гостиной, пока не дослушал до конца концерт Вивальди. Музыка наполняла его сердце миром и покоем. Закрыв глаза, он думал о Катарине. Его мать была права, когда заметила, как она изменилась. Она даже как будто стала старше, но не постарела годами, а обрела необъяснимую мудрость и опыт, являющиеся признаками зрелой женщины.

Все началось с легкого влечения. Слушая мелодичные каденции гобоев, он пытался осмыслить, каким образом стремление завязать с ней легкий роман переросло в желание быть все время с ней рядом и владеть ею не только физически, но и духовно. Когда он сказал, что у него было много женщин до женитьбы, это не было пустой похвальбой. Между двадцатью и тридцатью годами он был несколько раз сильно влюблен, но не до такой степени, чтобы думать о женитьбе. Только Франческа сумела внушить ему мысль о женитьбе. Но испытанное им разочарование, перешедшее в отвращение, а затем тот насильственный секс, к которому он принуждал себя, чтобы иметь ребенка, переродили в его душе многое: отныне он не испытывал к женщинам ничего, кроме вожделения. После того как они с Франческой перестали жить вместе, он просто потерял счет своим любовницам. Но по иронии судьбы его жена, нелогичная, как все женщины, стала испытывать сильнейшую ревность, с тех пор как он перестал с ней спать и объявил, что никогда больше не будет этого делать.

После того как он перестал нуждаться в ней, мысль о том, что он может находить удовольствие в отношениях с другой женщиной, была для нее просто нестерпима. Та часть ее души, не окончательно извращенная, которая в конце концов откликнулась на его зов в ту ночь, восставала против того, чтобы он отвергал ее как женщину. Возможно, она созрела, возможно, в ней проснулась здоровая чувственность нормальной женщины. Алессандро сознавал, что Джон Драйвер испытывает к ней сильную привязанность; и она, насколько позволяет ей холодный темперамент, откликается. Для него было слишком важны деловые отношения с Драйвером, чтобы устраивать сцены по поводу его неловкого ухаживания за Франческой. Джон был нужен ему. До того как Джон появился в их жизни, его дело было достаточно прибыльным, но оно не позволяло даже думать о восстановлении Замка Маласпига со всей его обстановкой. А он был одержим идеей восстановления Замка. После возвращения из Голливуда, где, как он рассказывал Катарине, он потерял все надежды на будущее, уверенный, что его жизнь навсегда погублена, у него появилась потребность восстановить Замок для потомства, залечив все шрамы, нанесенные войной и обеднением.

Замок в то время представлял собой подобие пустой скорлупы, от некогда великолепного парка остались лишь сорные травы, которыми заросло все вокруг, вплоть до внешних стен. Он поднялся на Западную башню, взобрался на ее зубчатую вершину; под ним простиралась тосканская равнина, вся в зелени и серебре оливковых деревьев, мерцало голубое море, виднелось устье Магры, где некогда помещался большой портовый город Сарзана, но теперь он оказался на суше, окруженный своими крепостными стенами. Маленький город Маласпига лежал, как дитя на коленях у матери. Здесь Алессандро был рожден, здесь вырос, любуясь все тем же прекрасным видом, который радовал глаз многих поколений Маласпига с пятнадцатого столетия. Он знал жителей города по именам, так же как знал тропинки и тайные убежища в оливковых рощах, где прятался ребенком и играл с детьми бедняков, которые жили в лачугах на склонах холма. Это место было для него чем-то гораздо большим, чем просто историческое наследие. Он видел, как семья потеряла свое могущество, и пережил ту ночь, когда партизаны обыскивали Замок в поисках его отца. Старый герцог уже бежал во Флоренцию; остаток своей жизни он прожил в озлоблении и одиночестве, продавая семейные сокровища для уплаты долгов.

В своих предсмертных, обращенных к сыну словах он выразил сожаление, что оставляет ему лишь развалины. И умер, так и не услышав торжественного обещания Алессандро, что он посвятит свою жизнь восстановлению разрушенного. Для выполнения этого обещания он и женился на Франческе: Маласпига нуждались в деньгах и неуклонном поддержании традиций.

К тому времени, когда он встретил Катарину, он построил школу и детскую клинику для города Маласпига, провел на свои деньги канализационную систему и электричество для его жителей и наслаждался эгоистичной, гедонистической жизнью богатого человека, которому некого любить, кроме самого себя. Он был полным хозяином семьи и всего Замка; его мать повиновалась ему, как отцу, и так же считалась с его мнением; что до Франчески, то он решил попросту игнорировать ее. Воспоминание о том, как руки развращенной до мозга костей Элайз Бохун ласкали обнаженную спину его жены, навсегда врезалось в его память. Как и это жадное, истеричное возвращение к нормальной сексуальности. Однажды ему предложили небольшую картину Пуссена, изображающую двух нимф, ласкающихся на лоне природы. Даже намек на лесбиянство вызвал у него такое отвращение, что он отказался ее купить.

Вызвав дежурного слугу, он велел ему погасить везде свет и закрыть на ночь главные двери. Затем поднялся к себе в спальню. Отсюда открывался самый прекрасный вид на тосканскую равнину и морское побережье. Комната была темная, строгих и угнетающих очертаний; в течение долгих столетий, с тех пор как в ней томилась в заточении несчастная жена его предка Паоло, в ней ничто не изменилось. Она умерла здесь, на огромной дубовой кровати под балдахином, оставив после себя двоих близнецов-сыновей. И сам он родился на этой кровати. Кровать была обтянута бархатом и дамастом, а на ее широкой спинке был изображен фамильный герб. Комната выглядела как темная пещера, большая, неприветливая и неудобная для одного человека.

Он не хотел спать. Он хотел Катарину Декстер. Он хотел ее пламенно и страстно, до физической боли. Он слишком хорошо понимал: этот огонь в паху означает, что его сердце затронуто по-настоящему. Он уже почти отчаялся добиться взаимности, когда они оказались в гроте, и она вдруг, вопреки самой себе, отозвалась на его ласки. И все равно она пыталась убежать от него, ускользнув в самый последний момент. Когда он рассказал ей правду о своей жене и вновь сжал в объятиях, он понял, что наконец-то сумел ее покорить. Никогда еще не был он так счастлив в своей жизни. Никогда не испытывал такого желания. Он хотел слышать ее признания в любви, хотел вырвать у нее обещание, что она никогда не покинет его... В эту ночь она его отвергла. «Завтра». Он чувствовал в ней не только страсть, но и страх и какое-то внутреннее сопротивление. Может быть, сама любовь внушает ей страх. Если так, то как исцелить этот недуг? Но нельзя действовать под влиянием сиюминутного импульса, это ошибка; и желание пойти в ее комнату этой ночью надо подавить. Завтра он напомнит ей о ее обещании. И он знал, что она сдержит это обещание.

* * *

Альфредо двигался очень медленно; он, громко шаркая, ковылял в своих шлепанцах. Он остановился, чтобы прислушаться и оглядеться: нет ли кого-нибудь поблизости. Коридор был пуст. Он дошел до лестницы и, вспомнив, что уже ходил сегодня этим путем, осторожно шагнул вниз, на первую ступеньку, затем на вторую... Он уже забыл о своем намерении предостеречь Катарину; память его путалась; теперь он помнил только, что ему не принесли печенье и он голоден. Он любил спускаться на кухню, открывать буфеты и находить неожиданные деликатесы; как ребенку, ему нравилось невинное воровство. Он никогда не открывал большого современного холодильника и даже не подходил к морозильнику. Однажды, когда он по ошибке открыл морозильник, его голову обдало таким холодом, что он до сих пор не мог этого забыть. Медленно, ступенька за ступенькой, Альфредо добрался до поворота лестницы, а затем спустился вниз. И здесь он увидел ту же сцену, что и в прошлый раз. Только сейчас опасность угрожала его племяннице. Затаив дыхание, он тихо прижался к стене, наблюдая, как они тащат ее через ту же дверь в то же самое место. Когда они исчезли, у него вырвался легкий крик тревоги. Его ноги дрожали, колени подгибались, когда он повернулся и медленно заковылял вверх по лестнице, держась за веревку, которая заменяла перила. У него была одна-единственная мысль: безопасно добраться до своей комнаты и спрятать голову под одеяло.

* * *

Предшествуемый Франческой Джон Драйвер протащил Катарину через трапезную, одной рукой заломив ее руку за спину, а другой зажимая ей рот. Когда они прошли через оружейную и вышли в прихожую, она попробовала сопротивляться, но он рванул ее руку вверх. Боль была такая нестерпимая, что она едва не лишилась чувств. Он крепко прижал ее к себе, приподнял и понес вслед за Франческой к двери справа от прихожей Она была частично скрыта кожаной ширмой. От нее начинался длинный каменный коридор, освещенный лунным светом. В конце коридора они прошли через еще одну большую комнату, где всю обстановку покрывал толстый слой пыли. Тут Франческа включила свет. Подталкиваемая Драйвером Катарина, спотыкаясь, побрела вперед за стройной фигуркой Франчески, все еще держащей пистолет в правой руке. «Если они включили свет, – подумала Катарина, – значит, совершенно уверены, что здесь никого не может быть».

Пройдя через заброшенную, пахнущую плесенью комнату, они углубились в еще один коридор, более короткий, чем первый, и поднялись по маленькой винтовой лестнице на небольшую площадку в самом верху.

– Почему бы тебе не подождать здесь? – крикнул Драйвер, и Франческа ди Маласпига остановилась и обернулась. Он убрал руку от лица Катарины. – Здесь ты можешь вопить сколько тебе угодно, – сказал он. – Никто тебя здесь не услышит.

– Ори! – холодно сказала герцогиня. – Хоть во всю глотку. Посмотрим, придет ли кто-нибудь тебе на помощь.

Чувствуя, что ее силы быстро убывают, Катарина помотала головой. И впрямь – закричи она, они получили бы садистское удовольствие от ее крика. Нет, она не доставит им этого удовольствия.

– Вы премилая пара, – сказала она. Герцогиня шагнула вперед, но Драйвер предостерегающе щелкнул пальцами.

– Оставь ее в покое. Ты останешься здесь, дорогая. Лестница очень высокая. Я сам отведу ее наверх. Катарина обернулась.

– Куда вы меня ведете? Почему не позволяете пристрелить меня здесь?

– Я отведу тебя туда, где ты не сможешь причинить нам никаких неприятностей, – сказал Драйвер. – А мы тем временем подумаем, как нам с тобой поступить... Пошли. – Впереди была еще одна дверь; Франческа открыла ее для них, с трудом отодвинув тяжелый металлический засов. Протянув руку внутрь, она зажгла свет. Катарина увидела уходящую вверх спиральную лестницу, такую крутую и узкую, что подняться по ней она могла бы только со свободными руками. По форме помещения, где они находились, и по крутизне лестницы она поняла, что они попали в основание одной из башен Замка.

– Дядя Альфредо! – Алессандро поймал старика за руки. Громко грохоча дверной ручкой, Альфредо только что открыл дверь и стоял, опираясь о косяк и стараясь отдышаться. Где-то по пути в свою комнату он переменил направление. Он был страшно напуган, но и в старческом слабоумии сохранил простую честность. Его поколение называло это честью. Он не может убежать и спрятаться во второй раз. Даже если Алессандро рассердится на то, что он вышел из комнаты, он должен рассказать ему обо всем увиденном. Герцог ввел его внутрь и закрыл дверь. Он попытался подвести его к кровати и усадить; но дядя сопротивлялся, стараясь вырваться.

– Дядя, ты не болен, что с тобой?

– Они хотят ее убить, – сказал Альфредо. Он схватил герцога за плечо и своими слабыми руками пытался встряхнуть его. – Они хотят ее убить. Останови их! Останови, ради Господа Бога!

– Тебе приснился дурной сон, – ласково сказал Алессандро. – Успокойся, дядя, это только кошмар. Я отведу тебя в спальню и пришлю к тебе Стефано с горячим кофе. Ты добавишь в него немного бренди и уснешь.

– Нет! – в неожиданной ярости вскричал старый вельможа. – Я не спал, я даже не лежал в постели. Я спустился вниз, чтобы взять печенье. И увидел их. Они тащили нашу бедную девочку в Восточную башню. Как и того человека. Не знаю, что с ним случилось, это не мое дело. Но она моя племянница, я ее люблю. Останови их, Алессандро, останови. – Он отвернулся, потрясая одним кулаком. – Но не вини Джона. Это все ее вина! Это она заставила его, она плохой человек...

– Катарина? О чем ты говоришь? Кто тащил Катарину в Восточную башню? Что это за бред, дядя?.. Старик, успокоившись, отвечал:

– Твоя жена и Джон. Я видел, как они тащили ее по залу. Он зажимал ей рукой рот. Они пошли в сторону Восточной башни. И это уже во второй раз: прошлый раз они вели туда мужчину, и Джон целился в него из пистолета. Ты в это время был во Флоренции. Я никогда больше его не видел. Они отведут ее наверх, в башню, и убьют... Но меня они не видели. Я прятался на лестнице. – Он хотел еще что-то добавить, но его племянник уже бежал вдоль по коридору. Альфредо присел на кровать. Алессандро поверил ему. Он не стал упрекать его за то, что он бродит по ночам, и не позволит им причинить зло его племяннице. И наконец будет наказан его враг, который хочет отослать его в монастырь. Его голова свесилась на грудь, и он задремал.

* * *

– Иди наверх, – сказал Драйвер.

Он отпустил руку Катарины боль отдавала прямо в плечо. Глядя на узкую, невероятно крутую лестницу, она почувствовала ужас. Ужас нахлынул на нее с такой силой, что ей пришлось, дрожа, опереться на серую каменную стену. До сих пор она никогда не испытывала невротических страхов, не знала, что такое боязнь замкнутого пространства. Но она не могла заставить себя подняться по этой едва ли не отвесной лестнице. Наверху ее ждало что-то ужасное, даже трудно себе представить, насколько ужасное.

– Я не могу, – шепнула она. – Я не могу подняться туда.

– Не надо бояться, – сказал он. – Я не буду тебя бить. Только запру тебя там вверху. – Он втиснулся в узкое пространство между нею и стеной, грубо задев ее. Крепко схватил ее правую руку, как будто хотел оказать добрую услугу. – Я пойду впереди, – сказал он, – и помогу тебе подняться. – Он дернул ее так сильно, что она едва не упала. Он тащил ее изо всех сил, не позволяя останавливаться, а она все время спотыкалась и плакала, обуреваемая страхом, которого уже не могла сдержать. Драйвер тащил ее все выше и выше по узкому горлу башни. Со всех сторон на нее давили стены, рука едва не выворачивалась из плечевого сустава. Всякий раз, когда она упиралась, он дергал ее изо всех своих сил. Она потеряла всякое понятие о времени, не знала, долго ли они поднимаются.

– Осторожно, – сказал он. – Тут оборонительная, ступень.

Она не поняла, что он говорит о ступени, которую сделали значительно больше других, чтобы в случае нападения помешать атакующим взобраться на самый верх. Она поскользнулась и упала.

От неожиданности он выпустил ее руку. При падении она ударилась головой о стену и лежала без чувств. Он спустился вниз, удостоверился, что она в самом деле в беспамятстве, и долго разгневанно ругался. Конечно, она набила себе шишку, но потеряла она сознание не от этого, а от страха. Теперь ему придется тащить ее на себе. Он поднял ее и перекинул через плечо. Она лежала на нем, безжизненно обмякшая, ее руки болтались. Медленно, с большими усилиями он потащил ее вверх по узкой лестнице.

Алессандро сбежал с лестницы в пустой и безмолвный зал, тускло освещенный настенными лампами. Именно здесь его дядя увидел Катарину. «Твоя жена и Джон тащили ее через зал... Они хотят поднять ее на вершину башни».

Он сразу же понял, что это отнюдь не старческий вымысел. Конечно же, он и в самом деле видел Катарину. И была только одна причина, по которой ее могли тащить в Восточную башню. Он испытывал почти физическую боль от страха за нее. Бог знает, сколько времени прошло, пока дядя Альфредо сообразил, что надо делать, и приковылял к нему. Он бегом пересек зал и открыл дверь за кожаной ширмой. Коридор был достаточно ярко освещен светом луны, который лился сквозь окна, поэтому он не остановился, чтобы зажечь свет, а пробежал его из конца в конец, а затем ворвался в примыкающую к нему комнату. Здесь горел свет, ему не надо было никаких доказательств, что дядя сказал правду, открытая дверь с другой стороны комнаты была лучшим подтверждением. У подножия лестницы он задержался. Лестница была короткая и заканчивалась площадкой. Он услышал чье-то покашливание и стал бесшумно подниматься вверх по лестнице. Вверху он остановился и, заглянув за угол, увидел Франческу. Она стояла спиной к нему, прислонясь боком к стене. Она покашливала. В правой руке у нее был пистолет, она держала его свободно, у самого бока. У нее был такой вид, будто она кого-то ожидает. Катарину? Его губы беззвучно выдохнули это имя. Катарина. На лестничной площадке была лишь одна дверь, и он знал, куда она ведет.

* * *

Франческа ди Маласпига дрожала. На ней был свитер, но он не защищал ее от холода. Она ненавидела камень, ненавидела его безжизненность и унылость. Даже в первые свои посещения Замка, когда она еще не была женой Алессандро, она испытывала к нему отвращение. Впоследствии она стала объяснять это отвращение муками своей семейной жизни, хотя первые шесть месяцев они и провели во Флоренции. С тех пор как она стала любовницей Джона Драйвера, она вспоминала об этом только в тех случаях, когда хотела подстегнуть ненависть к мужу. Начало своего медового месяца она провела в страхе и омерзении, изо всех сил противясь желанию мужчины, который стремился доказать, что он ее любит. Элайз Бохун. О ней она вспоминала лишь с благодарностью. Для испуганной несчастной молодой девушки она была доброй утешительницей, защищала ее от Алессандро, видимо, хорошо понимая сложившуюся ситуацию. Франческа, которая выросла без матери и нуждалась в женском сочувствии и понимании, откликнулась всей душой на заботу и привязанность зрелой женщины. Что плохого в том, что Элайз обнимала ее, гладила ее волосы и говорила, как она прелестна? Когда настал момент соблазнения, она была уже внутренне готова.

Она позволяла себя ласкать, утешать и, ощущая, как складываются их отношения, поняла, что это удовлетворяет какую-то ее потребность, тогда как что-то по-прежнему отталкивало ее от Алессандро.

И не только от него. Она всегда боялась мужчин; с самого раннего детства ее окружали женщины: мать, сестры и заботившиеся о них всех служанки. Это был женский мир: тихие голоса, мягкое обхождение, бледные цвета. Гнев проявлял себя в пронзительных криках, а не в том нудном гудении, с которым ее отец отчитывал мать. Она так и не забыла первую увиденную ею ссору между ними. Его крики ужасали ее; вся съежившись от страха, она хныкала в углу зала в их доме в Лукке, тогда как ее мать рыдала и оправдывалась. В чем она оправдывается, маленькая девочка не понимала. Потом отец ударил мать, она рухнула на колени, и пронзительный визг испуганной Франчески положил конец этой сцене. Впоследствии у нее были частые кошмары, и каждый раз, проснувшись, она с криком бежала к кровати матери. И ее мать спала одна. Девочка, хотя и не понимала, в чем дело, знала, что ее семье угрожает какая-то опасность.

Много лет спустя Франческа узнала об измене матери, которая едва не разрушила брак ее родителей. Но она никому не рассказывала о той ночи, когда, прибежав за утешением к матери, она увидела, что отец возвратился. Она старалась даже не вспоминать о той животной сцене, сопровождавшейся отвратительными звуками, пока не вышла замуж за Алессандро. Вначале она объясняла привязанность Элайз Бохун проснувшимся в той материнским чувством. Она не противилась высвобождению своих скопившихся неудовлетворенных потребностей. Затем Алессандро увез ее. Его почтительность сменилась резкой грубостью: он осыпал ее упреками и оскорблениями. Подсознательно она чувствовала, что повторяется история ее детства, что она играет роль своей матери. И настало время, когда все в ней стало попираться. Заботливый жених превратился в грубого мстительного мужа. Дитя, которое наблюдало, как занимаются любовью родители, оказалось в небрежении. Но где-то глубоко в подсознании, так глубоко, что она даже самой себе не признавалась в этом, таилась ревность. И вот тогда она почувствовала себя готовой принять любовь Алессандро, принять то, что ее прежде возмущало, тогда она и освободилась от любовных чар той женщины. Она потянулась к нему и предложила ему себя самое, моля о примирении. Со стыдом вспоминала она всю ту страсть, гот наплыв чувственности, которые вызывал в ней тогда Алессандро. А он отошел от нее прочь, не проявляя к ней ничего, кроме холодного пренебрежения.

Она ненавидела его прежде и мечтала о ласках Элайз, поэтому, когда эта женщина появилась вновь, она буквально кинулась в ее объятия, отчаянно надеясь обрести утраченное самоуважение. И опять она встретила сочувствие и понимание, которые нашли продолжение в опытных ласках, скорее удовлетворявших чувство мести к мужу, чем истинное желание. Но дни, проведенные ею с Элайз в Риме, сильно отличались от тех сентиментальных прелюдий, которыми она тайком наслаждалась в Калифорнии. В их отношениях было теперь нечто отвратительное, глубоко порочное. Кульминация наступила, когда Элайз стала убеждать ее принять героин. В Беверли-Хиллз, в романтическом ореоле другого мира, Франческа, может, и соблазнилась бы. Но не в Риме. В Риме Франческа уже хорошо представляла себе, кто такая ее возлюбленная; временами Элайз дремала около нее в наркотическом забытьи, и тогда Франческа дрожала, преисполняясь презрения к самой себе. И ко всему этому присоединялась ее жгучая неприязнь к Алессандро, который сперва заставил ее расторгнуть эту связь, а затем, отвергнув ее, снова толкнул в объятия Элайз.

Когда Элайз обратилась к ней со своим предложением, она готова была его принять. Слишком велика была ее потребность в мести. Не было необходимости в шантаже, чтобы убедить ее помочь Джону Драйверу. Не было необходимости и в том, чтобы Элайз пыталась привязать ее к себе с помощью наркотиков, – эту хитрость она поняла позднее. Главное было отомстить ему, ибо именно его она винила в своем, как она теперь сознавала, падении. Когда Джон Драйвер, как было условлено, приехал на Виллу, она приветствовала его. В его привязанности она нашла противоядие мучительной одновременной любви и ненависти к своему мужу. Это противоядие облегчило ее страдания, но не исцелило их.

Она слегка покачивала пистолет в правой руке. Пистолет принадлежал Джону. Хорошо, что он позвал ее с собой. Катарина вполне могла бы убежать. Она посмотрела на часы. Сейчас они должны быть на самом верху лестницы. Через несколько минут все будет кончено. Тогда они соберут всю ее одежду, уедут на машине Джона и обеспечат себе алиби где-нибудь на автостраде. Уплачивая дорожный сбор, он постарается привлечь к ней внимание сборщика и назовет ее Катариной. Это можно повторять по всему маршруту, стараясь, чтобы сборщики заметили их. Доехав до Флоренции, они купят один железнодорожный билет до Пизы, на первый утренний поезд, и вернутся старой приморской дорогой, через Виа-Версилиа, в Маласпига, куда доберутся еще до рассвета. Этот план, получив предупреждение Свенсона, разработал Джон Драйвер. Катарина якобы попросила его, Джона Драйвера, увезти ее из Замка. Она была обеспокоена ухаживанием кузена и не хотела оставаться до утра. Он оставил ее на вокзале: она собиралась ехать в Пизу. Свидетели покажут, что он был с женщиной. Те, кто видел его спутницу поздно ночью, в низко надвинутой шляпке с полями, вряд ли смогут ясно описать ее на допросе. План был умный и с различными вариациями осуществлялся и ранее. И прежде чем из Америки поступят все естественные в таких случаях запросы, они с Драйвером будут уже далеко. Они заработали достаточно денег, чтобы найти себе надежное убежище в любой стране. Огромные вклады в Швейцарии, доля в доходе некоторых компаний. В ту ночь он сказал ей, что время настало. Он увезет ее. Герцог Маласпига узнает, что его жена сбежала с канадским художником, его другом, и тут никто ничего не поделает.

Она вздохнула и опустила пистолет. Она знала, как целиться и как нажимать спусковой крючок, но никогда в жизни не стреляла. Но она была готова застрелить Катарину. Прямо в упор. Справиться с Фирелли было куда труднее, чем отвести Катарину в башню. Ее муж любит Катарину. Представляя себе, что сейчас произойдет на верху башни, она испытывала откровенно садистское удовлетворение. Как хорошо было бы слышать ее последний крик! Драйвер не пощадит ее. Никто в мире, кроме нее, не может разбудить его чувства. Их сплотила взаимная потребность друг в друге. Его снедало неутолимое честолюбие, ему нечего было дать другим; ее терзало чувство вины, физической неполноценности.

Джон переменил всю ее жизнь. К любви они пришли как бы ощупью; по отношению к ней он проявлял терпение и нежность, никогда не упрекая ее по поводу прошлого. Она была бесконечно благодарна ему и убеждала себя, что любит его; скоро они навсегда будут вместе. Вдали от тени Маласпига.

Когда Алессандро бросился на нее, она пронзительно закричала от страха; в тот же миг пистолет был вырван из ее руки, а она прижата к стене. Увидев его лицо, она вся съежилась.

– Где она? – спросил Алессандро. – Что вы с ней сделали?

Франческа молчала. Он сунул пистолет в карман и схватил ее обеими руками за горло.

– Я сейчас задушу тебя, если ты мне не ответишь. Джон повел ее на самый верх Восточной башни?

Он стиснул руки, она стала задыхаться, по ее щекам покатились слезы. В ее душе полыхала ненависть, она смотрела на него и видела в его глазах ненависть и подозрение. Она понимала, что означает этот гнев. Его сила измерялась силой любви к другой женщине.

– Да, – шепнула она. – Она хотела уехать. – И попыталась оторвать его руки, вцепившиеся ей в горло.

– Под дулом пистолета? – Алессандро освободил ее. – Если с ней что-нибудь случится, я прикончу вас обоих. – И он бросился к двери, ведущей к спиральной лестнице. Она поспешила вслед за ним.

– Джон! Джон! Он бежит к тебе!

Маласпига отшвырнул ее в сторону; она растянулась на полу, в полубеспамятстве. Он побежал вверх по лестнице.

* * *

Катарина пришла в себя еще до того, как они достигли верхней площадки. Она шевельнулась и слегка застонала. Драйвер перехватил ее туловище, сжал крепче. Он преодолел последний витой пролет, и они оказались на площадке. Он спустил ее на пол и прислонил к стене. Она откинула волосы назад и посмотрела на него. Он включил лампочку на потолке, и она озаряла его своим резким светом. На его лбу блестел пот, он был очень бледен и тяжело дышал.

– Ты тяжелее, чем выглядишь, – сказал он.

Она не могла говорить, ее голова болела от удара о каменную стену, тело дрожало, ноги подгибались. Но ужас возвращался, волна за волной. Он угрожал завладеть всей ее нервной системой. Только физическая слабость и смятение мешали этому страху полностью затопить все ее существо.

– Пошли, – сказал Джон Драйвер. – Я запру тебя здесь на некоторое время.

Он подошел ближе и схватил ее за руку. В стене была почерневшая от времени дверь, подвешенная на массивных кованых петлях; она была задвинута большим деревянным засовом. Справа от нее в стену было вделано железное кольцо.

– Иди туда, – сказал Джон Драйвер и подтащил ее к двери. Паника ее достигла такой степени, что она нашла в себе силы для сопротивления. Внезапное повышение уровня адреналина в крови резко взбодрило ее; она пинала его, била кулаками, царапала его лицо ногтями. Ругаясь, он схватил ее, барахтающуюся; она прижалась к нему, обезумев от страха, пронзительно крича, а он подтащил ее к двери и сумел выдернуть деревянный засов. Дверь отворилась; с той стороны была черная пустота, чувствовалось дуновение зловонного воздуха. Катарина сделала последнее отчаянное усилие, чтобы вырваться, но к этому времени он уже крепко держал ее, ее тело было обращено к ужасной зияющей двери, и она не могла ни за что ухватиться, потому что он заломил ей руки за спину.

– О'кей, – пробурчал он. – О'кей, отправляйся за дверь. Передай мой привет Фирелли.

Он толкнул ее вперед, в отверстие. Дверь закрылась, и она услышала эхо собственного отчаянного крика. В полной темноте, в полубесчувствии она уже не испытывала слепого ужаса. Ею владели воспоминания, не паника. Она видела себя маленькой девочкой, которой рассказали такую ужасную сказку, что она с плачем забилась под одеяло.

Замок Маласпига. Зловещее название. Печатка с венком и колосом с острой остью. Жестокость и смерть. Смерть, изобретенная чудовищем в облике человека. Она лежала неподвижно на полу и рыдала в отчаянии и ужасе. Теперь она знала, почему она так сопротивлялась, когда ее тащили по витой лестнице, почему при виде этой двери отбивалась с яростью дикого животного. Она была в тайной комнате герцога Паоло.

– Не смей прикасаться к кольцу! – закричал Алессандро.

Протянувший было пальцы к железному кольцу Джон Драйвер резко обернулся и увидел на лестничной площадке герцога Маласпига. На него был нацелен пистолет. Герцог двинулся к нему.

– Убери руку! – потребовал он. – Отойди прочь, или я выстрелю.

– Ты не посмеешь этого сделать, – сказал Драйвер. Он просунул руку в железное кольцо. – Если ты убьешь меня, она тут же умрет.

Алессандро замер. Еще на последних ступеньках лестницы он слышал отчаянные крики Катарины.

Драйвер стоял, сжимая правой рукой кольцо, и на его лице играла насмешливая улыбка.

– Если я упаду, – повторил он, – кольцо выскочит. И что тогда будет с твоей подружкой?

– Вынь руку из кольца и отойди прочь, – спокойно сказал Алессандро. – Если ты этого не сделаешь, я убью тебя не сразу, всажу по пуле в каждую часть твоего тела.

– Ты не понимаешь, в чем дело, – сказал Драйвер, качая головой. – Она может уничтожить нас всех, меня, Франческу и тебя. Ты не можешь отпустить ее, так же как и мы. Я пытался предупредить тебя сегодня, но ты не стал слушать. Она должна умереть, Сандро. Опусти пистолет, и я довершу начатое.

– Не двигаться! – Герцог сделал шаг вперед.

– Это не то, что ты думаешь, Сандро, – сказал Драйвер. – Она – агент по борьбе с торговлей наркотиками. Наркотиками! Вот в чем все дело – героин на миллионы долларов, спрятанный в моих пухленьких детишках.

– Я не верю тебе, – сказал Алессандро. – Не верю... Отпусти кольцо.

– Не веришь мне! – Драйвер буквально выплюнул эти слова ему в лицо. – Спесивый подонок! Неужели ты воображаешь, что все это время я работал на тебя? Тратил время на твою мелкую торговлишку? Я миллионер! Тебе нужны доказательства? Пойди в кладовую и посмотри: одна из маленьких фигур разбилась. Это-то она и заметила. Вот уже четыре года, как мы ведем мафиозные операции. Попробуй объяснить кому-нибудь, что ты ничего об этом не знал.

– "Мы", – медленно сказал Алессандро. – Ты и Франческа? Вы вместе занимались этим делом?

– Да. – Драйвер обрел наконец спокойствие; он даже улыбнулся и слегка передернул плечами. – Будь благоразумен. Эта операция, во всяком случае, сорвалась, но мы уже нажили много миллионов. Я поговорю с Нью-Йорком, и они выключат тебя из игры. Мы свернем наше дело здесь, и никто не сможет ничего доказать. Она должна умереть, Сандро. Она ничего не почувствует. Смерть наступит очень быстро.

Герцог не шевелился. В этом резком свете его лицо было совсем серым.

– Если ты опять притронешься к кольцу, – сказал он, – я убью тебя.

– Стоит ли спасать ее? – сказал Драйвер. – Пожизненное заключение не шутка. Подумай, что случится с твоей матерью. Бедный дядя Альфредо. Ты как-нибудь переживешь это, Сандро. Повернись и ступай обратно.

– Ты можешь забрать с собой Франческу и уехать. Я не буду вас останавливать. Если у тебя так много денег, ты можешь отправиться куда угодно. Но забудь о Катарине. Обещаю тебе – она ничего не скажет.

– Никогда не думал, что ты такой наивный человек. С мафией так просто не порывают. И как ты можешь быть уверен, что она ничего не скажет, если открыть дверь и впустить ее обратно? Она работает в Бюро по борьбе с наркотиками в Нью-Йорке. Она опытный агент. Как Фирелли, тот человек, который приезжал сюда под видом антиквара. Он зашел в мою мастерскую. И мне пришлось избавиться от него таким же способом. Я выдернул кольцо, Сандро. Как говорил мой старый дед, споры лучше всего разрешаются делами.

* * *

Теперь темнота казалась уже не такой густой. Катарина медленно подняла голову и встала на полу. Сквозь бойницу пробивался слабый свет. Она вся дрожала, но первый пароксизм ужаса уже миновал.

Измученная до последнего предела, она выпрямилась, и затекшие ноги едва выдержали ее вес. Это может произойти в любой момент. Возможно, он просто тянет, чтобы довести ее до крайнего ужаса и отчаяния. Она не видела двери и не могла судить, далеко ли находится от нее. Могла подойти только к тому месту стеньг, где была бойница. Воздух был зловонный и душный. Ее поташнивало. Паника сковывала ее руки и ноги, как это случается в кошмаре, когда ты хочешь, но не можешь убежать.

Наступил кризис, и она услышала голос, взывающий к Богу о помощи; голос был ее собственный, и она стала тихо подбираться к светлой расщелине в стене.

* * *

– Предупреждаю тебя, – закричал Алессандро ди Маласпига, – если ты притронешься к кольцу, я выстрелю!..

– Нет, ты не посмеешь, – сказал Джон Драйвер. – Ты не погубишь все дело ради одной женщины. И я не допущу, чтобы Франческа попала в тюрьму. В конце концов, изначально все это дело затеял ты, Маласпига. – Его руки схватили кольцо и внезапным рывком потянули рукоятку вниз. Через толстые стены и дверь Алессандро услышал единственный вскрик. Он выстрелил прямо в грудь Джону Драйверу; по коридору разнесся вопль. Подойдя ближе, он снова выстрелил в осевшее тело, все еще цепляющееся за железное кольцо дверной ручки. Драйвер пытался что-то сказать, но пули вонзались в него одна за другой, прибивая его тело к стене. Наконец он опрокинулся на пол, выпустив кольцо. Он был мертв, и пуль больше не осталось. Через секунду Алессандро снова услышал крик, а еще через секунду осознал его значение. Он что-то выкрикнул в ответ, отшвырнул разряженное оружие и, напрягая все свои силы, вернул кольцо в прежнее положение.

* * *

Между тем Катарина добралась до стены, она чувствовала под руками грубый камень и прижалась всей грудью к стене, цепляясь за какие-то выступы в ней. Бойница была теперь над ее головой, кругом стояла сплошная тьма. Она ни о чем не думала, не пыталась ничего предотвратить; только инстинктивно выпрямилась и закрыла глаза, хотя и так ничего не могла видеть. Неожиданно с громким грохотом пол ушел у нее из-под ног, разверзлась бездонная бездна. Она наяву видела тот же кошмар, который преследовал ее в детстве. Сейчас она упадет в пропасть, расположенную под комнатой, куда Паоло ди Маласпига заключал своих жертв. Пропасть, как она слышала, в двести футов, а под ней глубокий черный колодец, воды которого уходят под гору. Ее сознание мутилось; она не знала, как близко находится к краю пропасти, но если потеряет сознание, то упадет. Опять послышался грохот, все кругом содрогнулось; она испустила единственный вопль ужаса и отчаяния и сразу же лишилась чувств.

Он нашел ее лежащей ничком на полу; ее освещал свет из коридора. Он направился к ней, задыхаясь в зловонной атмосфере. Когда он убил Драйвера, он думал, что услышал ее последний крик. Но когда он вернул пол на прежнее место и услышал второй и третий крики, возвещавшие, что каким-1 о чудом она не упала в пропасть, он не поверил своим ушам: еще никто никогда не спасался от гибели в этой комнате. Он наблюдал при дневном свете, как опускается пол: по всему периметру ужасного провала оставалось не больше трех футов твердой опоры. Он поднял ее на руки, вынес в коридор, переступив через труп Драйвера, который лежал на боку, с загнутой рукой; его глаза и рот были открыты. Пол весь забрызган кровью.

Он положил Катарину чуть поодаль, встал около нее на колени и прижал к себе. Она была смертельно бледна, словно мертвая, еле дышала. Алессандро наклонился над ней.

– Дорогая! – Его голос призывал ее к жизни, настойчивый, все приближающийся. – Дорогая! Ты вне опасности. Я с тобой. Все уже позади.

Медленно, не желая возвращаться в тот ужасный мир, откуда она бежала, Катарина открыла глаза. Его гордое лицо было темно от волнения, в глазах стояли слезы. Он тесно сжал ее в объятиях и поцеловал в лоб.

– Дорогая, – повторял он. – Моя дорогая! Слава Богу, я его убил. Убил в тот самый момент, когда он должен был убить тебя. Я всадил в него все пули из пистолета.

– Молчи, – шепнула Катарина. – Я не хочу слышать...

Он поднял ее на ноги, погладил ее волосы; затем, нагнувшись, ласково поцеловал в холодные губы.

– Я люблю тебя, – сказал он. – А сейчас я хочу, чтобы ты поступила точно так, как я скажу. Я покину тебя на минутку, и пока меня не будет, ты отвернись и не смотри мне вслед.

– Нет. – Катарина вцепилась в него обеими руками. – Не оставляй меня здесь, не уходи...

– Я отойду всего на несколько ярдов. Я не хочу, чтобы ты видела то, что я сейчас сделаю. – Она посмотрела мимо него, на фигуру, лежащую возле открытой двери. И вздрогнула.

Он погладил ее по щеке и тихо повернул ее голову в сторону. Услышав его шаги, она инстинктивно закрыла глаза; все её тело напряглось. Послышался приглушенный стук. Ей показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем он вновь наклонился над ней. Он помог ей встать, обхватив ее рукой за талию. Коридор был пуст; дверь в маленькую комнату закрыта на засов, железное кольцо водворено на место, и пол чем-то замазан.

– О Боже! – шепнула она.

– Я послал его тем путем, каким он хотел послать тебя, – сказал Алессандро. – Я подумал, что так будет справедливо. А теперь пошли вниз. Я должен найти жену.

* * *

Некоторое время Франческа лежала там, где упала; прошло несколько мгновений, прежде чем она опомнилась. Вся дрожа, она медленно поднялась на ноги, выдохнув имя Драйвера, как будто могла его предупредить этим полушепотом. Затем затрещали выстрелы, на самом верху узкой лестницы. Она вскрикнула и тут же обеими руками зажала рот. Ей казалось, что она кричит громко и пронзительно, но это был негромкий крик, похожий на визг животного, попавшего в западню. Она знала так же уверенно, как будто видела своими глазами, что муж убил ее любовника. Стрельба продолжалась; она стонала, покачиваясь. Издав последний отчаянный вопль, она стала спускаться по лестнице. Прошла через оружейную, через коридор и оказалась в главном зале, тускло освещенном настенными лампами, пустом и безмолвном. В панике она бросилась к парадной двери, пытаясь отодвинуть массивные засовы и выбежать в ночную тьму. Слабость и отчаяние помешали ей выполнить это намерение. Драйвер мертв. Она осталась одна, в полной власти мужа. Она прислонилась к двери, которая держала ее в плену, и зарыдала от ужаса. Долгие годы она боялась мужа, боялась его страсти, когда они поженились, боялась его гнева, его презрения.

Она помогла убить женщину, которую любил Маласпига. Наказание будет достойно ее преступления. Она повернулась и побежала вверх по лестнице, не думая, где ей спрятаться. Инстинкт привел ее к спальне Драйвера. Она захлопнула дверь и заперлась изнутри. Глядя на его комнату, где они бывали вместе, на кровать, на его пиджак, переброшенный через спинку стула, на вещи, тесно связанные для нее с ним, она едва не впала в истерику, но тут же овладела собой. Джон мертв. Муж уже наверняка ищет ее. Она дрожала, но была спокойна. Вытерла мокрое лицо, глаза. Надо было убегать. Парадная дверь заперта, идти к ней опять слишком рискованно. Но есть и другие двери. Например, кухонная: около нее и стоит машина, на которой они собирались ехать во Флоренцию, чтобы обеспечить себе алиби. Она подошла к комоду, стоявшему в комнате, и порылась в его ящиках. Здесь она нашла пачку денег. Только бы добраться до Рима, до сестры. Только бы убежать из Замка, не строя никаких планов на дальнейшее. Надо спуститься вниз, в ту часть Замка, где живут слуги, а там можно через задний ход выйти наружу. Она спрятала деньги в блузке. Она знает номер их счета в лозаннском банке. Там лежат миллионы долларов. С такими деньгами она может спрятаться так, что Алессандро никогда ее не найдет.

Франческа открыла дверь и выскользнула в коридор. Крадучись вдоль стены, прошла к лестнице, остановилась и прислушалась. Она все еще дрожала. Спустившись по лестнице, она вновь подождала, затаив дыхание, затем прошла через трапезную и длинный холодный коридор, ведущий к кухне. Однажды ей показалось, будто она слышит его шаги, и она вскрикнула от страха. Но шаги изменили направление. Старая кухня Замка была модернизирована. Франческа была там всего полдюжины раз за все время своего замужества. Старая герцогиня ревниво охраняла свои привилегии. Всем этим обширным хозяйством управляла она, и Франческа не имела ни малейшего желания притязать на ее права. Она всегда ненавидела Замок. Ненавидела все, что имело какое-нибудь отношение к семейству Маласпига.

Она осмотрела клинически чистую бело-зеленую кухню со всей ее утварью, рядами мерцающих кастрюль из нержавеющей стали, центральную плиту посередине. Кухня походила на операционную. Сквозь единственное окно струился лунный свет. Она подкралась к задней двери и очень осторожно открыла верхнюю и нижнюю задвижку. Снаружи было холодно и ослепительно светло. Она заколебалась, не зная, куда идти. Стены Замка поднимались над ней, как отвесные склоны утеса; ей казалось, что сквозь эти стены за ней пристально наблюдают враждебные глаза, лишая ее всякой надежды на бегство. Она прошла вдоль стен, ища глазами очертания Западной башни. Отсюда, через маленькую калитку, можно попасть на главный Двор, где стоит их автомобиль. Обдирая кожу, она провела ладонью по грубому камню; в таком ярком свете в этом не было необходимости, но она невольно подчинилась инстинкту, который подсказал ей искать дорогу не только глазами, но и на ощупь. Калитка была заперта изнутри; она повернула ключ и очень осторожно ее открыла. Машина стояла в тени, в ожидании.

* * *

Сначала Алессандро отправился в комнату матери. У него с детства выработалась привычка прежде всего проверять, не случилось ли чего-нибудь с матерью. Он оставил Катарину в ее спальне, чтобы она успокоилась после всего пережитого, и запер снаружи ее дверь. Лежа в кровати, она выглядела маленькой и беззащитной, а ее лицо выражало непонятную для него тоску и отчаяние. Затем он постучался в дверь старой герцогини и вошел. В ее комнате всегда горел ночник, при свете которого она могла вызвать Гиа, свою личную служанку, и он увидел, что она не спит. Она приподнялась над подушками; ее густые темные волосы свободно ниспадали на плечи.

– Сандро? В чем дело?

– Ничего особенного. – Он подошел к кровати. – Я тебя разбудил?

– Нет, – ответила мать. – Я услышала стук двери: вероятно, это меня и разбудило. У тебя странный вид – что-нибудь случилось?

Ему даже в голову не пришло рассказать ей о происшедшем. Ведь он должен не только распоряжаться, но и оберегать. Его мать не должна ничего знать. Он с улыбкой нагнулся и поцеловал ее.

– Я хочу поговорить с Франческой. Я думал, может, она у тебя. Ее нет в комнате.

Изабелла ди Маласпига колебалась. Дверь, которая захлопнулась так громко, была с той стороны коридора. Она знала, что там живет Джон Драйвер. Ее сын не должен стать свидетелем какой-нибудь любовной сцены. Она мило улыбнулась и покачала головой.

– Нет, я ее не видела. Почему бы тебе не подождать до утра? Ведь уже очень поздно.

– Спи, мама, – ласково сказал он.

– Ты и в самом деле уверен, что ничего не случилось? – невольно спросила она, хотя и опасалась услышать в ответ о какой-то неприятности или беде. Лишь однажды видела она выражение такой непреклонной решимости на лице своего сына – это было, когда он вернулся из свадебного путешествия.

– Спи, – повторил герцог. Он незаметно вынул ключ из двери и запер ее снаружи. Его мать и Катарина в безопасности.

Теперь он может посвятить себя поискам жены. Проходя по коридору, он случайно взглянул в окно и увидел машину. Последний пролет лестницы, ведущей в зал, он пробежал. В его кармане был пистолет Драйвера. Франческа появилась из калитки. Во дворе ни души, парадная дверь заперта. Она сделала глубокий вдох, не решаясь покинуть тень, хотя машина и спасение были всего лишь в нескольких ярдах от нее. В этот миг на луну набежала тучка. Она бросилась вперед и распахнула дверцу.

– Франческа!

Увидев его, она закричала от ужаса; луна снова ярко сияла, и она отчетливо видела мужа, который целился в нее из пистолета.

– Не шевелись! – приказал он. – Или я пристрелю тебя.

В этот миг ужас оставил ее. Только что она была как парализованная, стояла, держась рукой за открытую дверцу, и не могла пошевелиться от страха. И вдруг она перестала что-либо чувствовать. Дрожь прекратилась.

– Прочь от машины! – велел Алессандро.

– Нет, – сказала она. – Я знаю, она мертва и ты хочешь меня пристрелить.

– Прочь от машины.

Он шагнул вперед.

– Катарина жива, – сказал он. – На этот раз ваша затея не удалась. Дядя Альфредо видел, как вы вели человека в Восточную башню; это был американский делец, которого звали Фирелли. Вы убили его, точно так же, как пытались убить и ее. Но это вам не удалось. Мертв Джон, а не она.

Она не шелохнулась. По ее лицу бежали слезы.

– Я знаю, – шепнула она. – Я слышала выстрелы. Я знаю.

– Зачем вы все это делали? Убивали, занимались контрабандной перевозкой наркотиков – зачем, Франческа?

Она медленно подняла голову и посмотрела на него, затем одной рукой утерла слезы.

– Потому что я ненавидела тебя. Ты всячески поносил и позорил меня из-за Элайз. А когда я попросила тебя о прощении, ты не захотел меня простить; ты сделал меня такой, какая я есть. Поэтому мы обманывали тебя. Он и я. Мы шантажировали тебя. Я знала, как ты болезненно относишься к огласке. Я знала, что ты сделаешь все, чтобы на твое имя не пало пятно. А ты гордился своим умом и думал, что используешь положение в своих интересах. Пользуешься Джоном, чтобы разбогатеть. Но это мы использовали тебя. Я помню, как сюда доставили первый кусок мрамора для Джона. Стараниями неаполитанской мафии. Выдолбленный и наполненный героином. Ты показал себя таким дураком, Алессандро. Надменным и самоуверенным. Ты игнорировал и презирал меня, дразнил своими дешевыми любовницами. А потом появилась и она.

В лунном сиянии она выглядела безумной. Широко раскрытые, со смазанной тушью глаза. Она стояла скорчившись, похожая на животное.

– Ты не хотел простить меня, но полюбил ее. Я знала, знала, как только увидела вас вместе. Ты думаешь, что спасешься, убив меня? И все будет шито-крыто? Но ведь она агент по борьбе с наркотиками – шпион. Ты получишь пожизненное заключение за контрабандную перевозку героина, и засадит тебя не кто иной, как она. А ты все ее любишь?

– Франческа!

– Я ненавижу тебя, – прокричала она. Ее крик отразился от высоких стен громким эхом. – Ненавижу тебя! Ты отобрал у меня всех, кого я любила. Элайз, а теперь и Джона. С ними я забывала о тебе и о том, что ты со мной сделал. Теперь ты убил его. Но тебе не уйти от наказания, Маласпига. Мне незачем жить без него. Мне все равно, что случится со мной. А ты проведешь остаток своих дней в тюрьме. – Она вскочила на водительское сиденье и закрыла дверцу. Затем, высунув голову из окошка, обозвала его грязным словом.

Алессандро прицелился в ближайшую шину и нажал спусковой крючок. Послышался легкий металлический щелчок. Последнюю пулю он вогнал в тело Джона Драйвера. Машина с ревом рванулась с места, направляясь к темному зеву главного входа. На повороте, разбрызгивая щебенку, взвизгнули шины, на мгновение замерцали красные сигнальные огни. Он стоял, глядя вслед исчезнувшей машине, с бесполезным пистолетом в руке. Она уехала Бог знает куда. Обезумевшая от горя и ненависти, она способна на любой, самый непредсказуемый поступок. Он повернулся и вошел в Замок. Один из слуг вышел в зал, набросив свою ливрею поверх пижамы. Шум автомашины разбудил кое-кого из слуг: не требуется ли чего-нибудь его высочеству?..

Алессандро сунул руку в карман. Ему ничего не требовалось. Он велел слуге идти спать. Затем стал медленно подниматься по главной лестнице, к комнате Катарины. Когда он отпер дверь и вошел, он увидел, что Катарина уже встала. Она сидела на стуле, освещенная сзади так, что ее лицо оставалось в тени. Подойдя ближе, он заметил, что она плачет.

– Тебе надо было лежать под одеялом, – сказал он. – Ты все еще не пришла в себя от шока. Она посмотрела на него.

– Ты совершил ошибку, – медленно сказала она. – Тебе не надо было вмешиваться. Лучше бы они убили меня.

Он нащупал в кармане пустой пистолет, швырнул его на кровать и подошел к столику рядом с ней. Там стояла серебряная сигаретница. Он взял пару сигарет и зажег их.

– Ты говоришь так из-за героина? – Он подошел к ней и приложил к ее губам сигарету. Она взяла ее в пальцы.

– Да. Поэтому я и здесь. Я завербовалась в Бюро по борьбе с наркотиками, для того чтобы приехать сюда и собрать доказательства твоей вины.

– Я знаю, – сказал Алессандро. – Драйвер мне это сказал, прежде чем я его пристрелил. И моя жена издевалась надо мной: она назвала тебя шпионом. – Он стоял, глядя на сигарету. – Поэтому-то ты и плачешь – считаешь, что я виноват и что ты должна выдать меня полиции?

– У меня нет никакого выбора, – медленно сказала Катарина. – Но ты можешь задержать меня. Я ничем не могу помешать этому.

– Ты предлагаешь, – тихо произнес он, – чтобы я расправился с тобой, чтобы спасти свою шкуру?

– Ты убил Фирелли, – сказала Катарина. – Он погиб в этой ужасной дыре.

– Ясно, – сказал он. Посмотрел на кончик своей сигареты и сделал затяжку, чтобы она разгорелась. – Значит, я торговец наркотиками и убийца. Но спас тебя, потому что люблю тебя. Не глупо ли это с моей стороны?

– Случилось то, что случилось.

– Не думаю, чтобы ваши американские полицейские согласились с таким мнением. Но наши, итальянские, могли бы, потому что мы все очень сентиментальны. А меня будут судить в итальянском суде. Может, для меня остается кое-какая надежда. – Он снова сделал затяжку. – Но я не думаю, чтобы мне пришлось сильно утруждать себя. Главной свидетельницей будет Франческа.

Катарина быстро подняла глаза.

– Она уехала?

– Да. Я не убил ее. Даже не смог прострелить шины ее машины, потому что у меня не осталось ни одного патрона. Я совсем позабыл об этом. Я не тяну на профессионального убийцу.

– Куда она уехала?

– Думаю, к карабинерам. Возможно, в Массу. У нас в Маласпига они, пожалуй, не стали бы слушать таких сенсационных новостей. Насколько я знаю, у них обо мне совсем не плохое мнение.

– Но она не может донести на тебя. Она сама замешана в этом деле.

– Я думаю, ей все равно, что с ней будет. У нее только одно желание – отомстить. За Джона Драйвера. Моего доброго друга, скульптора. У меня были основания полагать, что они любовники. Прежде чем она вернется обратно с полицией, я хотел бы обратиться к тебе с одной просьбой. Попросить об услуге.

– Какой же? – спросила Катарина, не глядя на него.

– Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем со мной. – Она заколебалась. Долгое время она ненавидела, боялась и наконец полюбила его. Он стоял перед ней, улыбаясь, но она знала, что он обречен, и это причиняло ей нестерпимую боль.

– Хорошо.

– Спасибо, – поблагодарил он с серьезным видом. – Я не хочу, чтобы ты думала обо мне хуже, чем я того заслуживаю. – Он открыл дверь и пропустил ее в коридор. Они прошли через зал, через оружейную, он не притрагивался к ней и не произносил ни слова. Он шел впереди, а Катарина следовала за ним, мимо зловещих доспехов, мерцающих в лунном свете, повторяя уже проделанный в ту ночь путь. В трапезной он остановился и оглянулся на нее. – Мы спускаемся в кладовую, – сказал он. – Будь осторожна, ступеньки очень крутые.

– Знаю, – ответила Катарина. – Я как раз была здесь, когда Драйвер поймал меня.

Он вернулся и взял ее за руку.

– Не вспоминай об этом, – спокойно сказал он. При свете зажженных ламп они спустились в большую комнату под трапезной. Совсем недавно она убежала отсюда, пытаясь спасти свою жизнь. Она никогда не забудет этого мгновения, когда, как в кошмарном сне, дверь над лестницей отворилась и она увидела ожидающую ее Франческу.

– Итак, – сказал Алессандро. – Ты хотела побывать здесь сегодня утром. Я не разрешил тебе. Сейчас ты увидишь почему. – Они стояли перед картиной, занавешенной зеленой тканью.

– Поэтому я и вернулась сюда ночью, – призналась она, – чтобы отметить ее для последующей идентификации.

– Ну что ж, сейчас ты ее увидишь. – Он подошел к картине и снял с нее чехол.

Катарина смотрела на нее в изумлении.

Перед ней, в великолепной флорентийской деревянной раме, был тот самый Джорджоне, которого она видела наверху в галерее. Тот же изысканный колорит, та же гармония и нежность; тот же неподражаемый рисунок и композиция, которые отличают работы этого великого мастера от работ его подражателей. Она повернулась к Алессандро. – Ты продаешь эту картину? Но ты сказал...

– Я сказал, что никогда не продам своего Джорджоне, – ответил он. – Но это не та картина, что наверху. Это копия, или, если хочешь, подделка. – И он снова набросил ткань на полотно. – В этом и заключался великий талант Джона Драйвера. Скульптор он был никудышный, как ты быстро заметила. Но он один из лучших копиистов старых мастеров после Ван-Меегерена. Эта картина была продана за миллион с четвертью долларов одному нью-йоркскому коллекционеру. Через агентство антиквара Тейлора. Она снабжена сертификатом полной авторизации.

– Но как вы смогли это провернуть?

– Два искусствоведа из Флоренции приезжали на прошлой неделе, и я показал им подлинного Джорджоне. Естественно, они выдали сертификат. Джон потратил целый год на копирование этой картины. Коллекционер уверен, что покупает подлинник. Так как никто никогда не увидит больше моего Джорджоне, а копия Джона практически неотличима от подлинника – он обманывал экспертов всего мира еще задолго до этой картины, – я смогу избежать разоблачения.

Медленно, не глядя на него, она сказала:

– Так этим ты и занимался – продавал подделки? Не героин?

– Я никогда не продавал героин, – ответил герцог. Он взял ее за плечи. – Послушай меня, Катарина. Я никогда не прикасался к наркотикам. Я ничего не знаю и не стал бы продавать их ни за какие деньги. Я продавал подделки людям, которые верили, что они выкрадены из итальянских церквей, и были готовы тайно наслаждаться своими приобретениями. Я продавал картины богатым людям, которые полагали, что они наживаются за счет бедного итальянского герцога, который вынужден распродавать свои семейные сокровища. Я обманывал и честно признаюсь, что выручил довольно много денег. Но даю тебе слово чести, что ничто, даже шантаж, с которого все это началось, не смогло бы меня принудить заниматься торговлей наркотиками.

Она глубоко вздохнула и закрыла обеими руками лицо.

– Я верю тебе.

– Если бы я был замешан в торговле наркотиками, – ласково сказал он, – у меня не было бы необходимости торговать чем-либо еще. Итак, я не убийца и не торговец героином – простишь ли ты меня за продажу поддельных картин?

Он крепко прижал ее к себе, Катарина не шевельнулась; она стояла с закрытыми глазами, не пытаясь вырваться. Она вдруг почувствовала себя слишком утомленной, чтобы о чем-либо думать или рассуждать.

– Как бы ни поступила Франческа, что бы ни случилось, – сказал Алессандро ди Маласпига, – я могу это пережить, лишь бы ты верила в меня. А теперь мы пойдем наверх.

– Ждать полицию?

Он кивнул.

– Я приготовлю что-нибудь выпить, – сказал он. – И пока мы будем ждать, расскажу тебе, как все это началось. – Он обнял рукой ее плечи, и они пошли к лестнице. – Я вижу, что ты мне поверила, – спокойно сказал он. – У тебя уже не такой несчастный вид, как был.

* * *

Судя по карте, Карпентеру предстояло проехать меньше двух километров. С поворота дороги он увидел массивную громаду Замка на фоне ясного ночного неба; кое-где в окнах горел свет. Дорога, извиваясь, круто поднималась вверх, нависая над склоном холма, поросшим темными сосновыми и оливковыми рощами. Внизу лежал город Маласпига, где все жители уже спали. Он проехал через город со всей быстротой, какую только позволяли извилистые улочки, и не увидел ни одного человека, ни одного светящегося окна. И теперь он ехал быстро, но осторожно, держась той стороны шоссе, которая была отдалена от пропасти. Никакого ясного плана у него не было, он только хотел спасти Катарину. Если, конечно, поспеет вовремя.

Перед ним был крутой, даже по итальянским понятиям, поворот, и он притормозил, слегка отклонившись к середине, чтобы легче его пройти. Из-за поворота на большой скорости вылетели два ослепительных луча. Карпентер вскрикнул, резко крутанул руль направо и ударил по тормозам. У него горел ближний свет, но и он тоже мог ослепить встречного водителя, несшегося на бешеной скорости. Его автомобиль со скрежетом задел скалистый склон, и он резко остановил машину. Послышался ужасный визг шин, а затем повторяющиеся снова и снова глухие удары в темноте. Он выпрыгнул из машины и подбежал к противоположной стороне шоссе. Под ним, в четырехстах футах внизу, среди сосен, вспыхнуло желтое пламя, которое затем оранжево-алым конусом с ревом взметнулось высоко вверх. Карпентер смотрел вниз, пригвожденный к месту ужасом. Водитель машины, очевидно, потерял управление и свалился в пропасть. Машина яростно пылала, от нее занялись и несколько ближних сосен. Франк сел в машину и поехал дальше, держась ближе к скалистому склону. Через несколько минут, пройдя очередной вираж, он увидел дорогу, которая вела прямо к воротам Замка Маласпига.

* * *

– Это началось через год после того, как я вернулся из Штатов, – рассказывал Алессандро. – К этому времени я уже приобрел репутацию неплохого торговца, знатока искусства эпохи Возрождения, и мое дело процветало. У меня была отборная клиентура. Я зарабатывал деньги, но недостаточно. Выпей свой кофе.

Они были одни в маленькой гостиной; он разбудил Гиа, служанку матери, и велел ей пойти проверить, спит ли старая герцогиня. Гиа приготовила им кофе, и Алессандро взял себе стакан бренди. У него был хладнокровно-спокойный и безучастный вид; продолжая говорить, он взял ее руку, а когда в комнату вошла служанка, он не позволил Катарине убрать свою руку.

– Я был во Флоренции, когда со мной встретился американец Тейлор. Он прислал мне визитную карточку и попросил о встрече. Я был очень рад. Я надеялся проникнуть с его помощью на антикварный рынок Соединенных Штатов. Он пришел утром. Никогда не забуду этой встречи. Некоторое время мы беседовали с ним об антиквариате, и он проявил очень обширные познания: педантичный маленький человечек, видимо, не гомосексуалист. Он сказал, что у него есть ко мне предложение. Я был, естественно, заинтересован. У него был магазин в Беверли-Хиллз, и я надеялся, что смогу совершать с ним выгодные сделки. Но это было иное предложение. В ту неделю Франческа гостила у своей сестры в Риме. Он вытащил из портфеля фотографию и показал ее мне.

На фотографии была снята моя жена вместе с Элайз Бохун. Я не хотел бы вызывать у тебя отвращение подробным о ней рассказом. Он сообщил мне, что снимок сделан в римской гостинице всего несколько дней назад и что Франческа предприняла поездку к сестре, чтобы возобновить отношения, начавшиеся еще в Голливуде. Я был ошеломлен. Он показал и еще несколько фотографий, столь же грязных. Я понял, что он намеревается меня шантажировать. Он был очень прямолинеен и деловит. Если я не соглашусь на его предложение, он пошлет эти фотографии в полицию для возбуждения уголовного дела. Есть в Италии и несколько газет, которые заинтересуются скандалом в старинной аристократической семье. Прийти с ним к какому-нибудь компромиссу или откупиться от него было невозможно. Деньги его не интересовали. Он хотел, чтобы я, как он выразился, занялся настоящим делом. Организовывал подделки, а затем авторизовал их, как если бы они принадлежали к моей коллекции. Начать, по его мнению, следовало с нескольких тысяч долларов за посредственного художника пятнадцатого века. Чтобы не привлекать к себе особого внимания. Он заверил, что это дело будет для меня весьма прибыльным и что я могу не опасаться скандальных разоблачений. Это было разумно, потому что такие разоблачения скомпрометировали бы и меня лично.

– А ты не мог бы обратиться в полицию? – спросила Катарина. – Не мог бы бороться с ними?

– Нет. И по многим причинам, – сказал Алессандро. – Прежде всего для меня важно было сохранить в чистоте имя нашей семьи. Это всегда означало для меня больше, чем что-либо другое. Я не хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал, что представляет собой герцогиня ди Маласпига. Не хотел, чтобы какие-нибудь римские или флорентийские карабинеры глазели на эти фотографии.

– А каким образом появился здесь Джон Драйвер? – спросила она.

– Он был прислан сюда для работы. Тейлор сказал, что проверил потребности рынка и уверен, что доходы будут значительными. Он руководил этим делом в Америке: открыл роскошный магазин на Парк-авеню и имел множество богатых клиентов. Для них было проще, если бы копиист работал прямо в Италии. Прибыл Джон. Он поступил в здешнюю Академию искусств, и мы разыграли комедию, будто бы он приехал, чтобы реставрировать некоторые статуи Виллы и будто бы я его патрон. Он делал свои подделки в Маласпига; через год после его приезда мы продали поддельного Доменико Гирландайо, который был так хорош, что канадский коллекционер выложил за него полмиллиона долларов. Он поверил, будто эта картина украдена из сиенской церкви во время немецкой оккупации и найдена американским дезертиром, который хранил ее двадцать лет. Поскольку картина выдавалась за собственность церкви, он не мог публично ее выставлять, но это не остудило его энтузиазма. Насколько я знаю, это жемчужина его тайной коллекции. Мы продали ему фрагмент поддельного Фра Анджелико, я думал, это был шедевр Драйвера, пока не увидел Джорджоне. Я разбогател, работая вместе с Драйвером и Тейлором, который сбывал наши картины. Но я не имел никакого представления о том, что ведется еще тайная торговля наркотиками. И я думал, что Франческа знала о Джоне только то, что я ей рассказывал. Талантливый скульптор, выставляющий свои работы на выставках и кое-что продающий. Франческа сказала, что они дурачили меня много лет. Они договорились обо всем с этой женщиной, Элайз Бохун. Устроили шантаж, чтобы вовлечь меня в нелегальное дело. Я любил Джона, смешно, не правда ли? Я знал, что ему недостает таланта и подделка чужих картин является для него своеобразной местью. Я искренне сочувствовал ему. Мне казалось, я понимаю, почему он работает над своими скульптурами тайно и не позволяет никому их видеть вплоть до самого завершения. Я уважал его желания. Оглядываясь назад, я вижу, что всячески облегчал им надувательство. – Он откинулся назад, все еще не отпуская ее руки. – Как ты думаешь, кто-нибудь поверит в мою невиновность? Я сам с трудом верю.

– Я скажу им, что случилось, – сказала Катарина. – Мне они поверят.

Он поглядел на нее с улыбкой.

– Слово агента по борьбе с наркотиками будет иметь больший вес, чем все, что может сказать Франческа. И мне понадобится твоя помощь. Единственно, как я могу объяснить пребывание Джона Драйвера в моем доме, это признав, что мы подделывали картины. А я никогда не смогу этого сделать. Первый путь ведет к позору и гибели моей семьи; второй путь предоставляет мне неплохие возможности для спасения. Пообещай, Катарина?

– Что? – спросила она, хотя уже знала, какова будет его просьба.

– Что бы ни случилось, молчи о подделке картин. Даже если мне будет угрожать самое худшее, ты не откроешь этой тайны в надежде мне помочь.

– Я не могу ничего обещать, – сказала она. – Я не смогу равнодушно взирать, как тебя засадят в тюрьму по обвинению в торговле наркотиками.

– За продажу поддельных картин будет почти такой же строгий приговор. Мы, итальянцы, очень щепетильно относимся к своей репутации на рынке искусства. Пусть лучше меня обвиняют в продаже наркотиков. Тут, по крайней мере, я могу утверждать, что невиновен, и это будет чистейшей правдой. Я разочаровал тебя, не правда ли?

– Да, – призналась она.

– Женщины очень нелогичны, – ласково сказал он. – Когда ты считала меня убийцей и торговцем наркотиками, ты все же любила меня. Ты могла бы любить самого отпетого негодяя, но ты расстроена, узнав, что я всего-навсего мелкий мошенник. Я вижу это по твоим глазам: они показывают все твои чувства. Я уже говорил тебе об этом вскоре после нашей встречи. Я мог бы выкручиваться, притворяясь, будто меня насильно заставляли продавать картины. Но я люблю тебя, дорогая, и хочу быть с тобой честным. Я хочу, чтобы ты любила меня таким, какой я есть. Я увидел неплохую возможность сделать все, что я только хотел, для моей семьи и для Маласпига. Продажа копии Джорджоне удвоит наше состояние по сравнению с тем, каким оно было до войны. Это огорчает тебя?

– Да, – сказала Катарина.

– По крайней мере, моя мать и дядя Альфредо будут иметь все, что они хотят. Детей у меня нет, и поэтому я завещал Замок государству. Это позволит сохранить наше наследие.

Прежде чем она успела ответить, дверь отворилась, вошла служанка старой герцогини – Гиа. Она сказала, что приехала какая-то машина. Кто-то звонит в дверь. Алессандро встал, увлекая за собой Катарину.

– Они приехали очень быстро, – сказал он. – Гораздо быстрее, чем я ожидал.

Он вышел в вестибюль, все еще держа за руку Катарину. Там их ожидал Фрэнк Карпентер.

– Ваши полномочия здесь не действуют, – сказал Алессандро, проверив его удостоверение. – Вы не имеете права входить в мой дом.

Катарина стояла в стороне, глядя на них обоих. Они словно олицетворяли два различных мира. Карпентер неприятно поразил ее своей грубой суровостью. Он стоял, держа одну руку в кармане: Катарина знала, что там у него пистолет. У него был вид человека опасного и жестокого. Она отказалась подойти, когда он позвал ее. Она чувствовала себя ошеломленной и усталой, неготовой к тому столкновению, которое должно произойти. Ее кузен с уничтожающим высокомерием смотрел на незнакомца, который подошел к Катарине и взял ее за руку, объявив, что он сотрудник ФБР Соединенных Штатов.

– Слава Богу; ты жива и невредима, – кратко сказал Карпентер Катарине и повернулся к герцогу. – Я не могу задержать вас. Но скоро прибудет человек, облеченный всеми необходимыми полномочиями. Но я забираю мисс Декстер с собой.

– Сперва вам придется спросить у нее, каково ее желание, – сказал Алессандро. – Я готов отпустить ее с вами. Но только если она сама того пожелает. – Он повернулся к Катарине. – Ты ничего не говорила мне об этом человеке.

– Мне нечего о нем сказать. Мы работали вместе в Нью-Йорке... Фрэнк, пожалуйста, не устраивай сцен. Ты ведь не знаешь, что случилось.

Она отвернулась, и в тот же миг Алессандро был около нее. Она увидела, что Фрэнк вытаскивает руку из кармана, и повернулась к нему.

– Сегодня он спас мою жизнь, – сказала она. – Ради Бога, убери свою пушку.

– Поскольку вы упорно продолжаете вести себя, как полицейский из плохого детективного фильма, – холодно сказал герцог, – я предлагаю, чтобы вы проявляли свой героизм в моей гостиной. Мои слуги не привыкли видеть оружие. Я не хочу, чтобы вы их пугали.

Он пошел прочь, уводя Катарину с собой, и Карпентеру не оставалось ничего, кроме как последовать за ними.

– А теперь, – сказал Алессандро, – надеюсь, вы объясните мне, что вы тут делаете. Американские полицейские не имеют полномочий действовать в Италии. Что до моей кузины, то вы сами видите, что она вне опасности. Поэтому я предлагаю вам уйти.

– Я знаю только, – мрачно сказал Карпентер, – что я прибыл сюда вовремя. Кейт, ты вернешься со мной. Я отвезу тебя во Флоренцию. Что до итальянских властей, – он сверкнул глазами на герцога, – то они скоро прибудут сюда со всеми необходимыми полномочиями для вашего ареста.

– Я никуда не поеду, – сказала Катарина. Она была на грани срыва, боялась, как бы с ней не случилась истерика. Теперь, когда Карпентер был здесь, она знала, что проявляет неблагодарность и, по его мнению, действует неразумно. Он приехал, чтобы спасти ее. Во взглядах, которыми он обменивался с Алессандро, было нечто большее, чем обычная враждебность между полицейским и подозреваемым. Каждый из них чувствовал в другом соперника; это придавало особую остроту их поединку и усиливало беспокойство Катарины.

– Пожалуйста, – сказала она. Она подошла к Фрэнку и положила свою ладонь на его руку. – Пожалуйста, поверь мне. Герцог ни в чем не виновен. Если бы не он, ты не застал бы меня в живых. Сядь, и я расскажу тебе обо всем, что случилось. Тогда ты поймешь, почему я не могу уехать.

– Катарина, – сказал герцог за ее спиной, – если ты чувствуешь своим долгом что-то объяснить этому человеку, я разрешу ему остаться в моем доме. Но потом, я надеюсь, ты убедишь его уйти, чтобы мне не пришлось вышвыривать его самому. Я подожду, пока он уйдет, в прихожей.

Когда дверь закрылась, Карпентер попытался ее обнять, но она отодвинулась.

– Нет, пожалуйста. Я хочу поговорить с тобой – рассказать тебе, что случилось.

– Хорошо, – сказал Фрэнк. Он не показал ни разочарования, ни удивления при виде ее реакции. Он повидал немало людей, с большим трудом приходивших в себя после испытанного ими шока. Он взял ее руку и сел рядом. – Рафаэль скоро будет здесь. Успокойся и расскажи мне обо всем, что произошло. И не тревожься. Я не уеду отсюда без тебя.

* * *

– Очень изобретательно. – Рафаэль посмотрел на своего помощника. Они находились в студии Джона Драйвера; все улики, найденные в кладовой, были уже запечатаны и документально описаны. Алессандро не мог найти запасного ключа к кладовой, и полицейские взломали дверь. Внутри они нашли неоконченные работы Джона. Несколько небольших статуэток, еще два детских бюста, похожих по манере исполнения на два предыдущих, классический торс в два фута высотой. Все это было незакончено, но куски мрамора были полыми. Рафаэль молча осмотрел их. Затем он обратился к своему помощнику. – Весьма изобретательно, – повторил он. – Я думаю, в эти полости можно набить до десяти кило героина. Статуи получились бы очень ценными. – Он оглянулся через плечо на герцога.

– Это была ваша или его идея?

– Я уже говорил вам, – сказал Алессандро, – я ничего об этом не знал.

– Я помню, что вы мне говорили, – сказал Рафаэль. Он закурил сигарету. – Но я вам не верю. Вы сказали, что ведете законную торговлю антиквариатом и то, что ваш нью-йоркский партнер оказался торговцем героином, чистое совпадение. Мне трудно принять такую версию. Вы просто не могли не знать, что сюда привозили героин, а затем вывозили его в скульптурах, изготовленных человеком, который у вас работал.

– Тем не менее это правда, – сказал Маласпига. – Я ничего от вас не скрыл. И у вас есть показания Катарины Декстер.

– Да, – согласился Рафаэль. Он кивнул несколько раз. – Вы убили этого человека – Драйвера – и спасли ее жизнь. Вы говорите, что он и ваша жена сознались в убийстве Фирелли. Вам просто повезло, что оба эти свидетеля мертвы.

– Я никак не могу считать смерть моей жены, как вы выражаетесь, «везением», – холодно отпарировал герцог. Он провел раннее утро на склоне холма, наблюдая, как полиция извлекает обугленные останки из перекрученного кузова. Задний номерной знак нашли на некотором расстоянии, он был цел. Алессандро удостоверил, что это знак машины, на которой его жена уехала из Замка. Фрэнк Карпентер стоял рядом. Он не чувствовал ничего, кроме тошноты: пахло обгорелым мясом. Герцог даже не притворялся, будто чувствует горе; со всех сторон его окружали враги, и он сохранял холодное спокойствие. Ему не разрешили поговорить с Катариной наедине. Рафаэль с отрядом полиции особого назначения прибыл еще рано утром, и с того времени Алессандро оказался под арестом в собственном доме.

Стоя в кладовой, наблюдая, как Рафаэль и его люди обследуют предметы искусства, приготовленные к отправке, глядя, как они расщепляют раму поддельного Джорджоне, Алессандро молчал. Но когда они взялись за туалетный столик, он спокойно сказал:

– Прежде чем вы сломаете его, я должен предупредить вас, что это редкое и ценное произведение искусства.

Рафаэль посмотрел на него с презрением, а затем повернулся к своим людям.

– Разберите его на куски, – сказал он. – Я хочу, чтобы все в этой комнате было тщательно обследовано.

Они нашли героин только в бюсте маленького мальчика. Никто даже не упомянул о картине Джорджоне. Они не искали поддельных картин. Теперь, когда герцог смотрел на работы, спрятанные в студии Драйвера, невозможно было отрицать, что ему могут быть предъявлены очень веские обвинения. Маленький агрессивный флорентийский полицейский торжествовал. Алессандро знал этот тип. Полицейский, политически предубежденный против таких людей, как он. Рафаэль наслаждался осмотром скульптур, как он наслаждался, глядя, как его люди ломают изящный туалетный столик. То, что в нем не оказалось никакого героина, ничуть его не смущало. Он был уверен, что уже найденного вполне достаточно. На уверения Катарины, что герцог невиновен, он не обращал никакого внимания. Алессандро не протестовал, не требовал, чтобы вызвали адвоката, понимая, что это может лишь доставить ему удовольствие. Даже если бы Рафаэль вздумал сейчас разобрать стены Замка по камню, он не мог бы ему помешать; и он чувствовал, что полицейский просто жаждет помериться силами, предвкушая, что выйдет победителем из этого поединка. Герцог ничего не говорил, но его презрительное молчание раздражало Рафаэля.

Когда обыск был закончен, студия Драйвера заперта и опечатана, он потребовал, чтобы ему дали возможность поговорить со старой герцогиней и князем Альфредо. Алессандро воспринял это как провокацию.

– Моей матери уже за восемьдесят, и она ничего не может рассказать вам, потому что ничего не знает; мой дядя – князь Альфредо – страдает старческим слабоумием, поэтому, из соображений здравого смысла, если не из соображений человечности, я должен попросить вас оставить их в покое.

Рафаэль нащупал в кармане еще одну сигарету.

– Когда ведется расследование такого тяжкого преступления, как убийство и контрабандная торговля наркотиками, ваше высочество, – сказал он, – мы не можем учитывать ничьей чувствительности. Я попрошу вашу мать и вашего дядю спуститься. А Катарину Декстер я отсылаю во Флоренцию. Здесь ей больше нечего делать.

Притворяясь, что чиркает зажигалкой, он очень внимательно наблюдал за герцогом. И с удовлетворением отметил, что его до сих пор совершенно безразличное лицо изменилось.

– Я хотел бы повидать ее перед отъездом, – сказал Алессандро.

Рафаэль покачал головой. Он поднес горящую зажигалку к кончику сигареты и вдыхал ее дым.

– Это невозможно, – сказал он. – Она главная свидетельница обвинения. Я повидаю вашу мать и вашего дядю в маленькой комнате напротив прихожей. Вы подождете здесь. Моим людям приказано не выпускать вас из этой комнаты, поэтому не осложняйте собственного положения. – Он вышел, закрыл за собой дверь и послал одного из встревоженных слуг за герцогиней и дядей Альфредо.

* * *

– Кейт, – Фрэнк Карпентер положил ладонь на ее руку, – Кейт, тут тебе совершенно нечего делать. Он не причинит им ничего дурного. Задаст всего несколько вопросов и отпустит.

Катарина не слушала его. Она вырвала свою руку и пошла наверх к герцогине. Старая дама шла по залу, направляясь к комнате, где ее поджидал Рафаэль. Сзади следовал дядя Альфредо, сопровождаемый полицейским в штатском.

Изабелла ди Маласпига остановилась. Катарина притронулась к ее руке: рука была холодная и вялая.

– Где мой сын? Кто эти люди?

– Ничего не бойтесь, – утешила ее Катарина, – они просто хотят получить кое-какие сведения.

Герцогиня посмотрела на нее.

– Я ничего не боюсь, – сказала она. – Что-то случилось: если прибыли полицейские, то это означает, что случилось какое-то происшествие. Где Алессандро? – На мгновение ее рот задрожал.

– Он здесь. С ним все в порядке, – быстро ответила Катарина.

Сзади к ней подошел Карпентер. Она чувствовала его нетерпение: в любую секунду он может схватить ее за руку и попытаться увести отсюда.

Герцогиня повернулась к дяде Альфредо. Он медленно ковылял за ней, опираясь на руку полицейского.

– Не беспокойся, – сказала она. – Алессандро останется с нами; он присмотрит за тобой, Альфредо. Мы найдем его вместе. – Она протянула ему руку, и старик неожиданно быстро присоединился к ней. Голова у него покачивалась взад и вперед; из уголка рта показалась тонкая струйка слюны. Он не узнавал Катарину.

– Это убийство, – сказал он. – Я предупреждал его, что они хотят ее убить... Поэтому-то здесь и полиция.

– Князь Альфредо, – сказала Катарина.

Он посмотрел на нее и вдруг остановился. Герцогиня взяла его за руку.

– Так они не убили вас?

– Нет, – ответила она. – Меня спас Алессандро.

– Это все ее вина, – пробормотал старик. – Она очень дурная женщина. Хотела отослать меня прочь.

– Пошли, – поторопила его Изабелла ди Маласпига, и он побрел рядом с ней, что-то бормоча себе под нос. Она увидела, как открылась дверь, Рафаэль встал и направился им навстречу. Они выглядели такими хрупкими и беспомощными, старая дама со своим зятем, которого она держала за руку, что на глаза Катарины навернулись слезы.

Карпентер обнял ее.

– С тебя уже достаточно, – сказала он. – Сейчас я увезу тебя.

– Я хочу видеть своего кузена, – сказала она. – В конце концов, они мои родственники – я хочу знать, что с ними случится.

– Рафаэль имеет ордер на арест герцога, – объяснил Карпентер. – С этой старой парочкой все будет в порядке. Не беспокойся о них. Пошли. Для тебя все уже позади.

Позднее Рафаэль сидел в комнате Алессандро, курил и слушал ее отчет о происшедшем. Карпентер говорил утешительным, покровительственным тоном, как будто ее потрясение было гораздо сильнее, чем на самом деле. Итальянец был очень немногословен, только сказал, что она сделала свое дело и должна покинуть Замок.

Она хотела протестовать, хотела настоять на том, чтобы ей разрешили остаться, но они перехватили инициативу, разлучив с Алессандро. Карпентер не оставлял ее одну и не разрешил ей проститься.

Он отвез ее в гостиницу и поднялся к ней в номер. Время было обеденное, вестибюль был пуст, администратор читал газету за стойкой, сквозь открытую дверь виднелся ресторан. Он был полон, и оттуда слышался веселый гул разговоров. Она вспомнила день своего приезда, как она была обеспокоена тем, что ей отвели отдельный столик, а менеджер проявил к ней особое внимание, когда увидел фамилию Маласпига в ее паспорте. Она чувствовала себя чужой, ее неприятно коробило подобное уважение, которое она считала неподобающим американке. Она приехала в Италию, чтобы погубить дом Маласпига, и только по иронии судьбы, потому что принадлежала к их семье, преуспела. Алессандро под арестом: неприступные стены Замка сокрушены современной юридической процедурой, которая вместо тарана пользуется официальной бумагой, обладающей всемогуществом. Она открыла дверь комнаты и повернулась, преграждая вход Фрэнку Карпентеру.

– Я должна отдохнуть, – сказала она. – Я так измучена, даже не могу думать.

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он. – Но этот разговор, видимо, придется отложить.

У него тоже был усталый и измученный вид. Он заслуживал доброго к себе отношения, но все ее чувства были отданы другому. Фрэнку же она ничего не могла дать. Она не могла пропустить его в комнату и возобновить то, что было прервано ее отлетом из Нью-Йорка. То, что казалось возможным для девушки, которой она была, стало невозможным для женщины, которой она сделалась.

– Извини, Фрэнк, – сказала она. – Я должна поспать. Что бы ты мне сейчас ни сказал, я все равно ничего не смогу понять.

– Я зайду сегодня вечером, – сказал он. – Рафаэль привезет Маласпига. Он захочет тебя увидеть, но я постараюсь сделать так, чтобы он отложил свое посещение до утра.

– Нет, – быстро откликнулась она. – Не делай этого. Я вполне могу его принять.

– Да ты же просто на ногах не стоишь, – сказал Карпентер. – Я же вижу, в каком ты состоянии. Он хочет обсудить с тобой все твои показания, чтобы составить обвинительный акт. Ты должна внести во все полную ясность.

– Я приму его сегодня, – сказала Катарина. – Сегодня вечером. Если ты не договоришься о нашем свидании, Фрэнк, я сделаю это сама.

– О'кей. – Он вздернул плечами. – Как ты хочешь, так и будет. Я только заботился о тебе.

– Я знаю. – Она на мгновение притронулась к его руке. – Я знаю, что ты только заботился обо мне, и я это ценю. Но я думаю о невиновном человеке, несправедливо заключенном в тюрьму. Я встречусь с Рафаэлем, как только он прибудет.

– Я приду и подвезу тебя, – сказал Карпентер резким тоном, повернулся и, не глядя на нее, ушел.

Она не собиралась спать, только лежала в постели, прикрыв рукой глаза, и все же задремала. Разбудил ее пронзительный телефонный звонок. Это был Карпентер: он ожидал ее внизу в вестибюле, чтобы отвезти в офис Рафаэля.

* * *

– Понимаете ли вы, – сказал Рафаэль, – что вы моя единственная свидетельница? Нью-йоркский подозреваемый умер; агент из Бюро, который на него работал, тоже умер от сердечного приступа; герцогиня и канадец умерли – нет никого, кто мог бы свидетельствовать против Маласпига. – Он остановился и посмотрел на Карпентера. Они сидели в его кабинете на верхнем этаже дома на Виа-Веккиа. Город уже готовился к вечеру, магазины были ярко освещены, кафе заполнены народом.

– Тебе пришлось нелегко, – сказал Карпентер. Все время, пока они ехали, он молчал; теперь, сделав над собой усилие, попробовал восстановить утраченное взаимопонимание. – Естественно, ты поверила его россказням о том, что он будто бы невиновен; он спас твою жизнь, и ты склонна ему верить. Но попробуй взглянуть на факты.

– Он виновен, – сказал Рафаэль. – Он глава банды контрабандистов, перевозящих наркотики, все указывает на это. Его связь с Тейлором простое совпадение? Может быть. – Он покачал головой. – Я не могу принять этой версии, так я ему и сказал. У него работал человек, который набивал скульптуры героином, а он ничего об этом не знал? Банда контрабандистов, провозящих наркотики на много миллионов долларов, возглавлялась его женой и этим канадцем, – и четыре года он ничего не подозревал? Почему он взял под свое покровительство именно этого художника – во Флоренции множество голодающих молодых художников, но он выбрал преступника, которого оплачивала мафия. Ни одно жюри присяжных не поверит, что он не был руководителем банды.

Катарина ничего не ответила. Он был холоден и резок, когда она вошла; он расхаживал взад и вперед, подкрепляя свои аргументы сердитой жестикуляцией. Внезапно он остановился и подошел к ней.

– Вы же знаете, что он виноват, – сказал он. – Что бы там ни было между вами, – я взываю к вашей совести, – вы не должны его защищать. Вы приехали сюда, чтобы уничтожить эту банду и отомстить за убийство брата, – или вы уже забыли, что они с ним сделали? Как его накачали героином и убили, чтобы те, кто поставлял ему товар, могли уйти от наказания. Этот человек, этот ваш кузен, якобы, по вашему утверждению, невиновный, несет полную ответственность за это.

– Нет, – сказала Катарина, подняв на него глаза. – Он не несет никакой ответственности. Он не имел ничего общего со всем этим. Я знаю.

– Откуда ты можешь знать? – допрос продолжал Карпентер.

– Потому что он сказал мне, и я ему поверила. У него не было никаких причин рисковать всем ради моего спасения. И сам Драйвер сказал, что он невиновен.

– Что? – Рафаэль резко развернулся. – Что вы говорите?

Она не заготавливала загодя этой лжи, которая пришла сама собой: она чувствовала себя достаточно спокойно и скрестила руки на коленях, чтобы унять легкую дрожь. Ни одно жюри не оправдает Алессандро, если дело изложит Рафаэль. Слишком много косвенных доказательств. Он был чересчур оптимистичен. Этого недостаточно для защиты, для доказательства его невиновности. Она была вынуждена либо солгать, либо сказать правду и нарушить свое обещание. Разоблачить его не как торговца наркотиками, а как продавца поддельных картин, использовавшего в своих целях талантливого мастера-копииста. Сам он никогда в этом не сознается; попробует воспользоваться несуществующими, как она теперь видела, шансами на оправдание.

– Что сказал вам Драйвер?

Она не колебалась.

– Когда он застал меня в кладовой, он сказал: «Вы думали, что это дело проворачивает Алессандро? Но он ничего об этом не знает. Этот высокомерный подонок думает, что он мой хозяин, но я его одурачил. Мы нажили много миллионов за его спиной, и он даже ничего не заподозрил». Таковы его точные слова. У него не было никаких оснований лгать. Ему только хотелось похвастаться своей изворотливостью. – Это был неожиданный для нее самой обман памяти, которая хранила каждое сказанное Драйвером слово. И этот обман придавал полную убедительность вставленной ею лжи.

– Ты не упоминала об этом, – сказал Карпентер. – Когда ты рассказывала нам о том, что случилось в Замке, ты не сказала об этом ни слова.

– Конечно, нет, – зло уронил Рафаэль. – Она только сейчас придумала эту ложь. Неужели ты не видишь, что она лжет? А теперь послушайте меня. То ли вы влюбились в него, то ли пытаетесь защитить свою семью, не знаю, да и не хочу знать, почему вы придумали эту ложь, но никто из нас двоих не клюнет на эту наживку. Не думайте, что вам удастся замести следы.

– Это правда, – сказала Катарина. Рафаэль стоял над ней; его лицо было искажено яростью и презрением.

– Это ложь! Заведомая ложь! Почему вы не сказали этого раньше?

– Я думала, что сказала. Я испытала сильное потрясение и могла забыть. Но это точные слова Драйвера, и я повторю их в своих показаниях. – Итальянец отскочил от нее, грязно выругавшись.

– Кейт, – умоляюще произнес Карпентер, – не делай этого, Кейт. Маласпига весь с головой в грязи... О'кей, у тебя, должно быть, есть свои основания для этого. Может, Рафаэль прав: ты хочешь защитить свою семью... – Помолчав, он добавил: – Или ты в самом деле влюбилась в него? Но ведь он убийца, о'кей, старик сказал, что те двое убили Фирелли. Он говорит, что Драйвер признался в этом убийстве. Но подумай о судьбе своего брата – о судьбе наркоманов у нас дома, умирающих от героина. Он убил тысячи невиновных людей и разбогател на этом. Пойми же, ради Бога, ты не можешь защищать такого человека.

– Если бы он был виновен, я не стала бы его защищать, – спокойно возразила она. – Но я уверена в его невиновности. Он не имел к наркотикам никакого отношения. Так сказал Драйвер. – Она крепко уцепилась за эту ложь и повторяла ее снова и снова.

Драйвер не сказал ничего, что могло бы полностью оправдать Алессандро. Пока Алессандро не показал ей поддельного Джорджоне, она была убеждена, что он является главой всей банды. Ей было неприятно лгать Карпентеру и видеть, как он отворачивается от нее с удивлением и презрением. Но эта ложь была неотъемлемой частью Правды. Катарина стояла на своем и не теряла мужества.

Рафаэль вновь подошел к ней. Он сунул обе руки в карманы и слегка покачивался на каблуках.

– Хотел бы я знать, долго ли вам удастся повторять эту сказку в суде. Я думаю, что обвинение очень быстро разоблачит ваши измышления.

– Если я буду давать показания в суде, – упорствовала Катарина, – я скажу там то же самое, что и здесь. Я знаю, что вам хочется упечь в тюрьму моего кузена, что вы уверены в его виновности, но я заверяю вас, что вы не правы.

– Ты Маласпига! – злобно процедил Рафаэль. – Ты не различаешь добро и зло. Ты такая же, как и вся ваша семейка... – Он обратился к Карпентеру: – Бесполезно продолжать этот разговор. Она продалась этим людям. Бесполезно выдвигать против него обвинение, если агент Бюро по борьбе с наркотиками будет нести всю эту чушь. У меня нет никакой надежды на его осуждение. Он выйдет из такого процесса героем.

Несколько мгновений стояло молчание. Катарина не двигалась. Рафаэль сел за свой письменный стол и закурил сигарету.

– Уведите ее, – сказал он. – Уведите ее из моего кабинета.

Катарина встала, и Карпентер кивком показал ей на дверь. Они спустились на лифте и сели в его машину. Он ехал среди медленного потока машин, глядя вперед, как будто ее не было рядом.

– Ну что ж, – сказал он, когда они подъехали к гостинице, – должен признаться, что не понимаю тебя. Ты спасла его от тюрьмы, Рафаэль ничего не сможет с ним поделать. Этого ты, как я вижу, и хотела.

– У меня есть свои причины, – сказала Катарина. – Я не могу сказать, что это за причины. Но уверяю тебя: он невиновен.

– Ты лжешь, – сказал Карпентер. Он словно бы не слышал ее слов. – Я все равно тебе не верю. Сегодня его выпустили под залог с помощью одного из этих крючков-адвокатов. Рафаэль сказал, что, будь он рядовым итальянским гражданином, он мог бы просидеть в тюрьме много месяцев, и всем было бы наплевать на это. Но этот подонок пользуется такой сильной политической поддержкой, что Рафаэль не мог задержать его. Итак, его выпустили, и ты можешь повидать его, если хочешь. Расскажи ему, что ты сделала ради него.

– Я его никогда не увижу, – сказала Катарина. – Это ни к чему. Я отправляюсь домой; надеюсь, есть какой-нибудь подходящий рейс на завтра.

– Я хотел предложить тебе стать моей женой, – сказал Карпентер.

– И это тоже ни к чему, – ответила Катарина. – Но спасибо тебе за добрые намерения.

– Не благодари меня. – Он повернулся и посмотрел на нее. Его глаза были холодны. – У меня было совсем другое представление о тебе. Я пошлю полное донесение Бену. С точки зрения Бюро, я полагаю, это очень успешная операция. Мы уничтожили нью-йоркский центр и здешний центр. Но ты уж прости: у меня нет никакого настроения навешивать на твою грудь медали.

Он протянул руку и открыл с ее стороны дверцу. Она вышла.

– Прощай, Фрэнк. – Он уехал, ничего не ответив и даже не оглянувшись.

* * *

Она взяла билет от Пизы до Парижа, с пересадкой в Милане. В Париже она сядет на семьсот двадцать седьмой рейс, до Нью-Йорка. Перелет довольно утомительный, но авиакассир объяснил, что сезон самый оживленный, и билеты на все прямые рейсы от Рима до Штатов раскуплены. Если она готова подождать несколько дней, он подберет для нее что-нибудь подходящее. Но она не хотела ждать. Ночь она провела очень беспокойную, несколько раз просыпалась, чтобы убедиться, что плакала во сне, и оставила гостиницу рано утром. Зато Алессандро в безопасности; это была такая типично итальянская мысль, что она сама удивилась и подумала, что заплатила долг любви.

Когда она сказала Карпентеру, что отправляется домой, она знала, что у нее нет никакого другого выхода. С Алессандро у нее не может быть будущего, он живет по моральному кодексу, отдающему предпочтение семейной гордыне перед обычными моральными ценностями. Поступившись своей честностью ради его спасения, она сознавала, что уже одно это предопределяет их расставание.

Выйдя из авиационного агентства с билетами в сумочке, она решила прогуляться, чтобы убить время. Великолепное утро предвещало жаркий день; небо было сверкающее и безоблачное. Она оказалась в конце Виа-Веккиа и посмотрела вверх на здание, где находился офис Рафаэля. Казалось, все это произошло уже давным-давно; она опустила взгляд на свою руку, на маленькую золотую печатку с венком и колосом с остью, с герцогской короной, и вспомнила, что все свое детство боялась и ненавидела ее. Но ведь это как бы ее неотъемлемая часть, которую она не может отвергнуть. Однако теперь для нее нет места и в том мире, куда она возвращается, в том реальном мире, где она родилась и провела свою жизнь. Последние недели были всего лишь сном, возвращением в далекое прошлое. Она вышла на Пьяцца-дель-Домо; над окружающими домами и над людскими толпами возвышался огромный собор двенадцатого столетия; его стены из разноцветного мрамора и розовая черепица ярко горели на солнце. Шестьсот лет люди сидели на его ступенях. В сцене, которую она видела, было что-то вневременное, что-то такое, что отчуждало ее от современности.

И это тоже был сон, как серебристые оливковые рощи и мраморные горы в Карраре, как Замок ее предков, стоящий на страже над городом Маласпига. Он беззастенчиво обманывал и грабил, чтобы восстановить и сохранить то, что пытался похитить у него прогресс. Она достаточно хорошо себя знала и понимала, что никогда не сможет жить, помня об этом и сохраняя свою любовь к нему и уважение к себе. Она будет любить Маласпига всю свою оставшуюся жизнь, но никогда не увидит его вновь.

Мимо нее, торопясь к собору, прошествовала группа туристов: высоких скандинавов, увешанных камерами, следующих за женщиной-гидом. Катарина отвернулась и пошла назад; она не хотела больше оставаться в этом городе. Она полюбила его, и мысль о разлуке причиняла ей лишнюю боль.

Когда она вошла в вестибюль гостиницы, у нее было чувство, как будто все это уже с ней случалось: администратор поднял глаза и улыбнулся ей, и все было точно так же, как в то утро, когда она получила письмо от герцогини Изабеллы.

Он явно ждал ее, и она подумала, что он хочет вручить ей счет. Он перегнулся к ней, и улыбка у него была точно такая же, как в то далекое утро.

– Я должен передать вам это, – сказал он, вручая ей какой-то сверток, замотанный в оберточную бумагу и аккуратно запечатанный.

– У вас есть для меня записка?

– Ничего, синьорина.

– Мой счет готов?

– Я послал его в ваш номер.

В лифте она развязала ленту и стала разворачивать сверток. Она успела развернуть его только наполовину, когда дошла до своего номера и открыла дверь. Перед ней в кресле сидел Алессандро. Он встал, но не поспешил навстречу к ней.

– Мне сказали, что ты улетаешь сегодня.

– Да, – ответила Катарина. – Сегодня днем. Пожалуй, не надо никаких прощаний, Алессандро.

– Я ожидал, что ты сделаешь какую-нибудь глупость в этом роде, – сказал он. – Не сердись на администратора; я подкупил его, чтобы он впустил меня в твою комнату. Сегодня утром обвинение против меня было формально отозвано. Насколько я понимаю, я обязан этим тебе. Почему же ты убегаешь от меня?

– Не могу объяснить, – сказала она. – Да ты все равно не поймешь.

– Я могу понять все, что связано с тобой, – спокойно сказал он. – Мы с тобой единое целое. Я рассказал тебе правду 6 том, что происходило в Замке. А женщинам всегда следует лгать. Пожалуйста, распакуй сверток.

Катарина сняла обертку и увидела знакомое ей полотно, которое одним концом свисало до пола. Мадонна Джорджоне, безмятежная и величественная, охраняемая коленопреклоненным святым, держала на груди младенца Христа.

На полотне зияли два больших пореза.

– Я надеюсь, – сказал он, – что ты примешь эту картину как мой свадебный подарок. Я решил продать сам подлинник.